Часть третья

      Енот протянул пальцы над огнем, продолжил:

      — Но главную надежду мне подает рассказ Хоруса. Противник даже не пытается строить дороги, мосты, переходы.

      — И что из этого следует?

      — Либо там все же профессионал, просто пока ограниченный в средствах — тогда уже завтра нам придется жарко. Либо любитель, самоучка. Учил самое интересное и яркое в военном искусстве, и полностью забыл о ремесленной основе любого искусства. Военного тоже.

      — Но дороги тут при чем? — спросили сразу несколько человек.

      Енот хмыкнул:

      — Принцип стратегии — концентрация. Допустим, он узнал, кто мы. Его армии встречались в бою с Эсдес, поэтому высылать маленький отряд себе дороже. Прямо сейчас ему нужно собрать несколько тысяч: гнать нас широкой облавой или давить массой. А старые дороги не расчищены, новые даже не пробовали прокладывать. На сбор сколько-нибудь крупного войска уйдут недели.

      — А его подчиненные вообще не понимают важности деталей. И с его исчезновением попробуют повторять его приемы “как в книге”. Но без понимания приемы, скорее всего, не сработают. После чего от них откажутся, — сообразила Эсдес. Енот подтвердил:

      — И мир будет спасен от новой технологии массового уничтожения. Спасен маленьким отрядом, спасен пафосно и героически, как тут у нас положено.

      Носхорн проворчал:

      — Хорошо бы они подольше не догадывались, кто мы. Флаг над нами союзнический, документы у нас посольские. Что с нами Эсдес, видно только в упор. Выслали бы проверить сотенку, потом еще... Мы бы так половину гарнизона перещелкали. Потом бы в трофейное переоделись и еще пару раз повторили трюк. Но вот чего не пойму. Енот!

      — Слушаю?

      — Зачем в эту вылазку вы потащили половину штаба? Почему было не послать того же Тацуми в паре с Мейн? Вашу хваленую Акаме? Генерала Будоу раскатали, Онеста раскатали, а его ведь охраняли ваши земляки. Так что задачка уже знакомая. Почему мы?

      Землянин плотнее завернулся в кошму:

      — При силе Эсдес опасность нам грозит исключительно от собственной дурости. А чтобы сработаться, нет лучше способа, чем совместное дело, да еще и против общего врага.

      — Все равно непонятно. Почему вы решили сработаться именно со мной? Я полицейский, не воин.

      — А я так и вовсе убийца. Вы, барон, самый авторитетный офицер штаба. Вам доверили высказывать общее мнение. Признаете вы, признают остальные.

      — А если не признаю?

      — Вам или мне придется уйти. В штабе останется один лидер. Это куда важнее, чем знание какого-то секретного приема или технологии.

      — Ну, до возвращения из похода об этом толковать нечего. — Носхорн повертел кистями, разгоняя кровь. Заговорила Эсдес:

      — Следующие несколько дней спать не придется. Я выросла на севере, снежные пустоши мне привычны, а для моего тейгу лучшего нельзя и придумать. Для прочих вот, — из сумки на поясе появился флакончик:

      — Капля на кружку. Привыкания не будет, за что и ценю. Но последний. Даже не знаю, жива ли на севере та старушка...

      — Раз такая ценность, прибережем. Енот, не расскажете нам, чего ждать от ваших земляков?

      — Если они там есть. Мою уверенность к делу не пришьешь.

      — Ничего. Завтра отловим конвой с рабами, тут уж им придется кого-то выслать за нами. Заодно узнаем, во что нас ценят. Думаю, пригонят сотню. А уж в сотне кого-нибудь да возьмем живым, и он все-все нам расскажет. Потом...

      — План обсуждали сто раз, — перебила Эсдес. — Лучше пусть Енот расскажет нам, что такое: “кино”.

* * *

      Кино — кроме того, что важнейшее из искусств победившей революции — еще и место, куда можно пригласить девушку. Девушка, разумеется, может не согласиться. Но этот момент Акаме, к стыду своему, тупо прозевала.

      Акаме — бессменный и лучший начальник секретариата самого президента Новой Республики. Вот уже пять лет, начиная от холодной зимы победившей революции, и до такой же неласковой зимы сегодня, Акаме ничего не забывает; Акаме не ошибается, называя фамилию должностного лица; по приходу Акаме сверяют часы.

      Да что там деловой этикет! Акаме так ни разу и не порезалась, полируя страшную сталь Первого Проклятого Меча.

      И тут — мальчишка в кино зовет. Ее, Убийцу Акаме?

      Пока девушка хлопала глазками, кавалер обрадовался: “Так и знал, что не откажешься! Билеты я взял на полдень.”

      Акаме чисто механически вытащила записную книжку, куда заносила все-все деловые встречи и все-все фамилии, титулы, адреса; клички любимых собак, дни рождения супруг и детей всех важных персон, с которым секретариат Надежды Ривер вел переписку. Записную книжку подарил Енот: в его стране когда-то жил уважаемый Енотом правитель, которому привычка все записывать очень помогла...

      Перелистнула.

      Да, завтрашний полдень свободен.

      И тоже кивнула, как овца последняя! Ну надо же, в кино пригласили. А что там делать?

      Нет, Акаме знала несколько способов прикончить цель в театре, а это почти то же самое, что в кино. И знала куда большее число способов прикончить цель где угодно еще. И не проверила на практике разве что два-три способа из длинного списка. Но...

      Разве это подойдет для первого свидания?

      Акаме сидела за своим знаменитым столиком, в окружении сводок, писем, смет, доносов, рекламных проспектов; чувствовала привычное тепло рукояти Первого Проклятого. Начиненный информацией столик помогал решить множество проблем управления государством; а если с чем не справлялось перо, то прекрасно справлялся клинок.

      И ни тот, ни другой не могли подсказать самого простого. Что, к примеру, надеть?

      Акаме подошла к большому зеркалу. У тренированной мечницы “Рейда” фигура состояла, в основном, из ног. То есть, сиськи вроде как были. Но — даже сравнивая не с Леоной, а хотя бы с Надеждой — признать их большими не решился бы самый благожелательный суд присяжных. Ладно, с юбкой понятно, туфли тоже... А вот верх? Там и подчеркивать нечего!

      Хотя... у сестрицы Куроме сиськи еще меньше. А парень у нее уже имеется. Посоветоваться с черноглазой? Уж точно не с Леоной: “С подругами дружи, а парня крепче держи.”

      Жаль, Надежды в Столице нет. Она точно не стала бы смеяться. Но у президента причина уважительная. Ривер в лечебнице. Анна Александрова взялась за дело резко, и к зимнему солнцевороту обещала президенту новую руку. Так что и Анна сейчас занята, не спросишь.

      Может, ее сын потому и осмелел? Пока мама не глядит, Акаме Убийцу в кино позвать: ну круто же, вся школа обзавидуется. Как-то не верится, что за этим нечто большее. Мал еще пацан. Узнает правду — десяток дверей прошьет навылет, удирая к маме.

      От нее здоровые мужики, помнится, бегали с визгом.

      Акаме вернулась к столу. Справа на особой подставке торчал колокольчик. Как главе секретариата, Акаме полагалось выглядеть безукоризненно везде и всегда. Команда из парикмахера, костюмера, гримера весь рабочий день ожидала в полной готовности. Для больших приемов или сложных визитов команда усиливалась швеей, стилистом, составителем букетов, мастером маникюра. Достаточно позвонить в колокольчик — из одного удивления, что у Акаме наконец-то появился парень, команда отполирует ее так, как она сама клинок не полировала!

      Но Акаме даже не поглядела на колокольчик, и не потому, что боялась пересудов. Увидят ее в кино, все равно сплетни пойдут. Просто блеск и лоск, наведенный командой — часть работы.

      Кроме работы, у Акаме была только сестра Куроме. Ну, еще очень уважаемые подруги — Леона и Надежда. Специфика работы могла выдернуть Акаме из-за праздничного стола или вот со свидания в любой миг — и не для того, чтобы напомнить президенту строку и параграф указа; чаще всего для того, чтобы Первый Проклятый снова увидел небо. И еще хорошо, если дневное.

      Акаме работала только потому, что кроме подруг, у нее действительно не было ничего; а подруги просили помочь. Сколько у нее скопилось денег, Акаме давно не считала. После каждого тяжелого случая; или просто раз в месяц Акаме открывала последнюю страничку вошедшей в легенды записной книжки. Смотрела в потолок, и тихонько — как подобало воспитанной барышне — произносила особое слово. Слово записал все тот же Енот, когда Акаме пожаловалась, что не может коротко выразить отношение к работе.

      На предстоящем свидании Акаме хотела оставить как можно большее расстояние между собой и работой. И в конце-то концов, разве порядочно пользоваться служебными стилистами в личных целях?

* * *

      Цели капитан увидел около полудня. Подзорную трубу, выданную снабженцами, он давно сменил на куда лучшее изделие ручной работы. Так что небольшую группку пеших левее Тракта, громоздящих укрепление из обломков, капитан смог разглядеть подробно.

      Конник в спешно возводимом укреплении оказался лишь один. Положим, охватить их рысью и захлестнуть кавалерийским наскоком не позволит рельеф. По руинам кони ходят медленно, неохотно. Часто и ноги ломают. А тут все поле — руины огромной деревни. В бесснежное время года хотя бы улицы можно было различить. Теперь придется спешиваться, прощупывать пути атаки, накапливаться с нескольких сторон.

      Только ничего этого капитан делать не собирался.

      — Ротмистр! Найденного ко мне!

      Подтащили выжившего бойца охранной сотни, подняли, поставили перед командирским вороным.

      — Докладывай!

      — Ваша милость. Девятая конвойная сотня, третья хоругвь, строевой Анашкон. Вели сто рабов для Громкого Камня. Нас был полный взвод, все три десятка как положено. День прошли, ночь стояли в степи. От мороза кожаные вязки охрупчали.

      — Что?

      — Хрупкие стали на холоде. Рабы их поломали, развязались. Задушили дозорных. Выхватили ножи, топоры, и из нарт оглобли, и стоптали снег, и сказали: “Если будете силой нас брать, мы-де вас перережем”. Хорунжий приказал атаковать, но тут на шум боя набежали непонятно кто со спины. Дальше не помню, очнулся — ваши вокруг.

      — Все сходится, — капитан еще повел подзорной трубой по левой стороне. — Строевого в лечение. Ищите выживших!

      — Всю ночь шел снег, — возразил ротмистр пятой сотни. — Мы их не видим, пока не споткнемся. Двадцать без одного на кошмах лежат; всех добивали. Поле осталось за ними! — офицер указал на мятежных рабов, упорно соединяющих горелые балки, обломки дверей, жердей в подобие полевого форта.

      — Этот же уцелел. Мог и еще кто-то уцелеть. Что, ротмистр?

      — Господин капитан. Позвольте вашу трубу.

      Командир полутысячи протянул инструмент подчиненному. Тот некоторое время разглядывал копошение на руинах. Вернул трубу, кивнул:

      — Вы правильно беспокоитесь. Всадница там единственная, и зовут ее Синяя Смерть. Я выжил в первом походе, и волосы эти не забуду никогда. Нашей полутысячи здесь не хватит. Я был и в набеге на Тоостой Хаалга...

      — А это где?

      — Пыльные Ворота. Сами ворота крепости нам открыли сюзники. Вон, кстати, их посольство уходит по Тракту...

      — Я проверял их утром. Они какие-то... Встрепанные. Но я, кажется, уже понял причину. Так что произошло в Пыльном?

      Ротмистр прижмурился, заговорил тихо:

      — “Рейд” открыл нам ворота, мы почти смяли гарнизонных. Но подоспевшая Эсдес вморозила в песок всех командиров, тучами ледяных иголок разгоняла любые попытки создать строй. И, мало этого, еще и собственноручно вырубила больше сотни... Уходя, мы даже раненых не всех забрали. А ведь летом нападали. Насколько же она сильнее зимой!

      — Вот она-то и преследовала посольство. Она и перекрыла Тракт в лесу. Эсдес враг нам и “Рейду”.

      — Нас же известили, что “Рейд” победил, а Эсдес в плену. Как она могла оказаться здесь?

      — Ротмистр, вы же не ребенок! У нее наверняка есть ученики, сторонники, поклонники, наконец. Выкупили, подстроили побег. Или политиканы искали выгоду, да сами себя перехитрили. Они так уже раз просчитались, запустив сюда нас. Могли еще раз ошибиться, нам это неважно. Что посоветуете делать сейчас?

      — Думаю, она гонится за посольством. Иного повода рваться в пустоши посреди зимы я не вижу. Напасть на нее, считаю, бесполезно: на руинах мы не можем использовать конницу. Но и с ней маловато людей, чтобы выходить на Тракт. Да и те вооруженные трофеями рабы, голодные и полураздетые.

      — Ну, судя по попытке укрепиться, она это понимает. Но не собирается же она сидеть здесь вечно?

      — Что ж, господин капитан. Думаю, пора перебросить мячик повыше. И не забудьте упомянуть в рапорте, что Эсдес применяет свой самый страшный козырь. “Чья-то-там-зима.” А то ведь могут решить, что мы с ней справимся, прикажут атаку. Потом очнемся, как этот Анашкон, и хорошо, если вокруг будут свои!

      Полутысячник согласно кивнул. Обернулся:

      — Поручик! Перо, сургуч и бумагу. Приготовьте десяток, повезете мое письмо в Пыльный.