Часть третья

Часть третья

часть первая ||| часть вторая ||| Вы находитесь здесь ||| в начало

Он не прав, но не спеши его судить по себе:

По земле гуляет ветер — каждый ловит свой кайф!

(с) Кошка Сашка

      — Позицию держи, куда бежишь?

      — Меня по балкону обошли! Три красных у меня, три красных!

      — Ты там вообще один, что ли?

      — Патроны где?

      — Ящик у портала, чего кричать?

      — Пусто, израсходовали ящик!

      — Девятый. Отхожу на метку пять.

      — Не понял? А пулемет?

      — Иди в жопу, меня гранатами закидывают!

      — Желтых к порталу, к порталу желтых...

      — Ого, что это было?

      — Они полдома подорвали! Эй, там же второй сквад был!

      — Так что, миссия провалена?

      — Да хер поймешь, это ж долбанная бета! Хирург! Хирург-бабай!

      — Чего?

      — Ты же говорил, прошлый раш состоял из дятлов с мечами и в доспехах, только рейд-босс крутой?

      — Ну да. Рейд-босс типа лев такой здоровый, регенерация ураган вообще. Две пачки дроби в упор засадил, и ничего. Пока его в окно не выкинул, не отделался. Остальные просто экспа, из “светки” перестрелял, с двухсот метров, они так ничего и не поняли.

      — Тогда что сейчас происходит? Что это вообще?

      — Может, на той стороне тоже игроки появились?

      — Кстати, логично. Меченый, ты же за ту сторону играл?

      — Алебардистом. Крутым и резким, как понос. Но вооружение чисто холодное.

      — Они, видно, реконов позвали с Исторической Лиги. Сейчас на меня по коридору тройка валит, как немцы в кино! Центровой с обеих рук сюрикены кидает, чисто пулемет, головы не поднять. Боковые... Опа! У них правда гранаты!

      — Девятый! Девятый!

      — Крездец девятому. Валим отсюда, нам тут щас Дюнкерк устроят!

      — Где портал?

      — Последнее большое зеркало возле балкона, на картах это метка “зеро”.

      — Епт, это уже Хиросима! Они еще кусок дома подорвали!

      — Валим, пока портал не сломали!

      — Седьмой и пятый, прикрываете отход. Шестой?

      — Шестой красный.

      — А подзащитный?

      — Да хер на него, это же игра!

      — В самом деле, чего мы очкуем, игра же... Валите, мы прикроем.

      — Все в портал, желтых не бросать. Третий и Четвертый, прикрываете. Респект от гильдии, фишки с нас.

      — Давайте уже, “снейку недосолиды”... — Сидорович и Меченый удобно расположились за поваленным поперек холла сейфом. Сидорович провожал отступающих в портал соратников беззлобным ворчанием:

      — Вот в мое время игроки стояли до упора. Набить побольше противников, чтобы даже проигрыш выглядел не пять-ноль, а хотя бы пять-четыре. В оконцовке гранату под ноги: хрен вам, суки, а не фраг!

      — Так ты еще не в капсуле играть начинал? — восхитился Меченый. — В натуре, олдовый!

      — Не понял?

      — В капсуле умирать реально страшно, — передернулся напарник. — Больно уж реалистично выглядит. Кто первый раз в капсуле умирал, второго раза сильно не хочет. Рефлекс вырабатывается. А кто играл в шлеме, или вообще с плоского экрана, тех почему-то игровая смерть не так пугает. В смысле, не на подсознательном уровне.

      Сидорович пожал широкими плечами:

      — Капсулы всего десять лет, как в массы пошли.

      Меченый выглянул поверх баррикады. В конце коридора ничего не мелькало.

      — Типа, ты однажды проснулся и уже динозавр?

      Сидорович не ответил, прокручивая в памяти незадавшуюся миссию.

      Узкий холл — скорее, широкий коридор — еще утром соединял жилое крыло с парадным. В парадном крыле стартовал сюжет — как всегда в этой странной игре, без предупреждения, без объяснений, без вступительных роликов или там текстовых заданий. Достаточно настроить игровую капсулу на определенную частоту — приключения налетают ураганом. В позапрошлый раз Меченый десантировался с летучего ската, прикрывал спасение кого-то из подземелий дома-дворца. В прошлый раз Хирург-бабай защищал от убийц местного главного плохиша, и едва отмахался от предводителя атаки: громадного разумного льва.

      Сегодня на загадочный сигнал настроила капсулы целая гильдия “Аритака” — и всей дюжиной прибыла в парадное крыло дворца, где и поняла, что игра пойдет по варианту Хирурга, а не по варианту Меченого.

      Едва игроки приготовили позиции, как из-под низких облаков начала зимы выпали сизо-серые летучие твари. С их широких спин горохом посыпались штурмовики, памятные Хирургу по прошлому разу, охватили здание кольцом и перебежками пошли в атаку.

      Только всю прошлую миссию пафосные ассасины размахивали клинками разнообразных очертаний и величин, на что стража здания отвечала полной взаимностью. Подошедшие подкрепления прибавляли веселья, так что физкультурный праздник затянулся с восхода чуть ли не до завтрака.

      Сегодня, опираясь на опыт Хирург-бабая, игроки разместились двойками по пулеметным гнездам, резервную пару посадили стеречь портал. Гранат взяли чуть-чуть, исключительно на себе унести: в замкнутых пространствах рикошет осколков такой бывает... Непредсказуемый. Зато запаслись патронными лентами, и принялись ожидать толпу “зулусов с копьями”. Меченый помнил, что скат поднимает человек десять. Так что и толпа ожидалась не слишком большая. Ну пускай десяток скатов, ну сотня клинков — и чего? “У нас есть пулемет Максим — у вас его нет!”

      Игроки не сразу поняли, что нападающие укрываются от пуль осознанно, привычно. Как знакомые с особенностями огнестрельного оружия. Например, учитывая, что стрелку в окне или проеме двери сложнее повернуться вправо. Умело переползают, не топорща ни каблуки, ни ягодицы — а это совсем не так просто, как со стороны кажется...

      Кого-то защитники особняка неизбежно выцеливали, но рано или поздно штурмовики все же приближались на бросок. Тогда в укрепление без церемоний залетали три-четыре примитивных пороховых бомбы. Здесь тоже угадывался человек сведущий: одну бомбу можно успеть и обратно выкинуть, да там еще и фитиль можно обрезать, водой залить, затоптать — не граната, запал снаружи. За четырьмя же погонишься — от всех четырех получишь... Видать, нападавшие долго учились метать гранаты согласованно, но и окупилось это сразу же. Игрокам приходилось быстрее собственного мата выпрыгивать из стрелковых гнезд, бросая тяжелые станковые пулеметы, запасы патронов к ним; порой даже личное оружие, разгильдяйски снятое и отложенное в сторону, чтобы не мешало стрелять из “Шварцлозе” или “Браунинга”.

      Отдав подготовленные позиции, зазеркальщики остались с личным оружием, которое уже не прошибало стены, с довольно скромным запасом патронов на каждого, и с необходимостью наскоро перегораживать коридоры шкафами. Пока командир гильдии вырабатывал новый план, штурмовики бесстрашно лезли вперед и вперед. Наземным путем подошли сообщники, прикатив грузовые фургоны. Натиск усилился, чугунные шары с фитилями сыпались буквально градом! Наконец, штурмовики добрались до несущих стен здания, под которые груз фургонов и подложили. Закладывали там ведро новомодного семтекса, или десять пудов классического динамита, или тонну антикварного черного пороха — Меченый сказать не мог. Зато сотрясение от взрыва почувствовал печенкой: дом буквально раскроило на ломти, как породу в карьере, напрочь отбивая мысль о спасении подземными ходами. Да и сами ходы наверняка рухнули. Оставалось лишь надеяться, что самого подзащитного при этом не завалило где-нибудь в гардеробной или в тоннеле... Для очистки совести Меченый еще раз потыкал значок “шесть” — позывной присвоили телохранителю толстяка. Позывной не отвечал ни Меченому, ни связному компьютеру, который уже успел обвести значок алым. Глядя на бесплодные попытки дозвона, Сидорович только хмыкнул:

      — Абзац ему, не старайся... Интересно, респавн тут есть?

      Меченый пожал плечами:

      — Тут все как-то... Без системы. Сохранение не работает, значит, и перепройти уровень не получится. Вообще, если это игровая миссия, то как, по замыслу разработчиков, проходить ее правильно? Не допускать до узловых точек, чтобы заряды не заложили? Накрыть фургоны на воротах? Так они сдетонируют, неуправляемый взрыв просто заровняет все поместье с нашим подзащитным вместе.

      Сидорович высунул зеркальце над баррикадой, огляделся. Быстро привстал, одним слитным движением вжимая приклад в плечо, двинул стволом, нажал спуск — и снова спрятался.

      — Кажись, попал... Представь, если это взаправду иной мир. Мы думаем, игра-виртуал. А это просто телепорт на какую-нибудь вполне реальную планету. Местные считают нас демонами, с которыми лишним словом обменяться себе дороже. Земные шишки не подмяли портал, потому что все думают, как и мы: за порталом игра с полным погружением, просто мир малоизвестный. Поэтому и брифингов перед миссиями нет, на паузу поставить нельзя. Оружие несбалансированное, нет сохранения.

      — Поэтому местные буквально рвут противника на части. — Меченый поежился. — Как бы, логично. Но в таком разрезе нам тут задерживаться тоже... Неуютно.

      — Накопились. Готовься!

      В коридоре появлялись и тут же прятались фигурки штурмовиков. Пока Меченый выжидал, чтобы замеченный противник высунулся из стеновой ниши, двое других почти без помех пробежали шагов десять. Тут одного свалил напарник, второй сам испугался и нырнул в разломанную арку... Цель Меченого, наконец-то, выглянула из-за угла — и получила закономерную пулю в лоб.

      Выскочили сразу двое — от неожиданности Меченый шарахнул длиной очередью. Штурмовики вытянулись на полу; к баррикаде запрыгали выроненные черные шары с умилительными хвостиками.

      — Так вот вы какие — яйца Пикаттини... — напарник дернул за пояс:

      — Голову!

      Пороховые бомбы рванули, коридор затянуло сизой кислятиной. Из опыта сегодняшнего боя, Меченый понял, что под прикрытием дыма в коридор выбежали три-четыре штурмовика. Встали редкой цепью — чтобы не мешать друг другу широким замахом перебросить за баррикаду тяжелые гранаты... Сейчас, пожалуй, поджигают фитили, нужно подождать еще буквально...

      — Полтора... Два! — отсчитал Меченый, вскочил, перечеркнул коридор длинной очередью, на весь остаток магазина, и нырнул за сейф. У входной арки неразборчиво заорали, долетел шум падения тел; потом снова резкое щелканье чугунных шаров по каменному полу, и опять разрывы: один, два, сразу пара; еще один. Визг осколков, звон стекол...

      Тишина.

      Меченый выставил зеркальце над обрезом сейфа:

      — Дым в разбитые окна уходит, скоро видимость будет...

      — Если они толпой ломанутся, не остановим. У нас-то гранаты почти закончились. — Сидорович озабоченно поглядел вслед ушедшим игрокам. — Как бы нам тут не зависнуть...

      — Ты тоже стал думать, что все реальное?

      — Лучше так не думать. Стал бы ты в реальности защищать жирного мудака... Как его? Премьер-министр Онест?

      Меченый выкинул пустой магазин, защелкнул полный:

      — Последний рожок. А никто правительство не любит: ни у нас, ни в зазеркалье... Что мы знаем о здешних раскладах? Вдруг Онест — умный государственник, типа Ришелье? Нам ли судить?

      — Ну конечно, король наш велик и светел, а дон Рэба мудр и всегда начеку... Хорош болтать: идут!

      Напарники повернулись к бойницам и несколько минут отстреливались; затем штурмовики отхлынули.

      — Пятнадцать. — назвал остаток патронов Меченый. — Если его уже прибили, почему добивают нас?

      — Девять. — Сидорович осторожно глянул вдоль коридора. — Может, не знают, что мы порталом уйдем?

      — А хорошо, что гильдия потратилась на оружие с привязкой к владельцу. Хотя бы из наших же стволов нас не приласкают.

      — Думаю, они мало что могут снять с убитых. Бомб не жалеют, осколки градом. Там наверняка все в труху смолочено... — отвечал Сидорович рассеянно, всматриваясь в серые космы гари. Меченый пощелкал коммуникатором:

      — Наши уже ушли, у меня все значки погасли.

      — А вне капсул связываться пробовал?

      — Это скайпом, что ли? Да ты реально динозавр! Чего ты от мажоров хочешь, они, поди, кнопки только на унитазе видели. Еще аську вспомни! Скажи лучше, гранаты остались?

      — Если успею, растяжку сделаю... Смотри-ка: вот он!

      Сидорович сменил зеркальце на дорогой широкоугольный перископ, приладил прибор к баррикаде. Вгляделся:

      — Вижу по походке, он в реальный лазертаг шпилил по-взрослому. А, может, и вообще хардбольщик, от свинцовых шариков из воздушки уворачивался. Нормально там ему рефлексы вбили... Ладно, сейчас я его заставлю пошевелить мозгами. Всегда мечтал это сказать!

      Сидорович прокашлялся, облизал пересохшие губы, выпрямился и крикнул:

      — Dumpkopf! Rotznase!

      — “Дурак... Сопляк” — удивленно прочитал Меченый автоперевод. — А чего это?

      — Да ты еще моложе, чем я думал, — Сидорович полез чесать затылок; тактическая перчатка заскребла по шлему. — Долго рассказывать, загуглишь потом. А вот, он, похоже, понял: даже остановился. Так, пока они там задумались... Как там у Нестора в летописи: “Рожденный бегать — мзды не выхватит”, давай-ка шибче в зеркало!

      

* * *

      Зеркало помутнело, пошло волнами. Виктор отступил на полшага. В туманной глубине проявился темный силуэт, набрал четкость, загустел черным; с легким звоном граница миров лопнула.

      Из высокого зеркала прямо на желтые керамические плитки пола секретной лаборатории ступил начальник Александрова-старшего.

      Огляделся:

      — Приветствую.

      С настенных экранов отозвались все сотрудники отдела высаживаемой робототехники:

      — Чолом у хату! — пробасил громадный викинг в шлеме с маленькими золотистыми крылышками. Под шлемом кустилась нечесанная рыжая бородища, покрывшая все лицо кроме ярко-синих глаз; ни одежда, ни пейзаж уже не поместились в экран.

      — И тебе шалом, Триглав, — согласился начальник. Викинг сверкнул глазами-сапфирами, а все прочие лица осветились улыбками.

      — День добрый, — кивнул вежливый тихоня Осмол. Выпрямился, поправил на загорелой коже ритуальное ожерелье из ярких перьев птицы Рух. За его худощавым индейским телом грозно высилась пирамида-теокалли. Над блоками черного базальта дышало жаром яростное белое небо; ну а солнце, по счастью, не попало в кадр.

      Начальник ответил таким же неглубоким кивком, и повернулся к третьему экрану.

      — Сердечно рад всех вас видеть, — поклонился оттуда щеголь в мушкетерском плаще, с мушкетерской бородкой, левой рукой придерживая мушкетерскую шпагу, а правой рукой делая положенный взмах мушкетерской же широкополой шляпой. Не то, что начальник с Виктором — рыжебородый Триглав и то поклонился в ответ.

      Начальник прошел к подготовленному креслу. Уселся, вытянул ноги. Поглядел на хозяина лаборатории — единственного в привычном свитере и джинсах.

      Виктор подавил желание третий раз убедиться, что дверь заперта, и вздохнул:

      — Начнем, пожалуй. Триглав, что по текущим задачам?

      — Все в норме. — проворчал викинг. — Еженедельная проверка реактора прошла без замечаний. Самосбор пока не настроен, что-то глючит. Так что “термитов” пятой серии мы пока из песочницы не выпускаем.

      — Вам особая благодарность от персонала базы, — гость даже привстал. — Вчера мы наконец-то загрузили последний борт на Оттаву.

      — Консервация закончена, — вступил индеец. — А про сам ледник что-нибудь новое известно?

      Виктор опередил начальника:

      — Прошу всех лидеров групп эти сведения среди своих подчиненных не распространять.

      Вестник согласился:

      — Пожалуй, пока что и правда не стоит внушать напрасные надежды. Прогнозы неутешительные. Скандинавия практически застыла. В Европе зима на полгода. С Аляской человечество попрощалось. Построено девять или десять больших климатических моделей, которые дают понижение уровня Мирового Океана от пяти до пятисот метров...

      — Точность, м-да... — мушкетер подтащил резное креслице, на котором разместился с удобством и не без изящества.

      — ...Про тысячи любительских прогнозов, про вой до небес во всех сегментах Сети я просто не говорю.

      — А как там эльфы? — Триглав почесал бороду. Начальник махнул рукой:

      — Частично. Из пятидесяти кораблей-ковчегов построена часть. Не узнавал, сколько именно, не до того было. Вроде бы собираются отправлять авангард. Наконец-то до человечества дошло, что складывать все ДНК в одну планету несколько...

      — Неосмотрительно, — снова влез щеголь. — Но к нам ведь не обращались?

      — Наша часть Проекта остается на Земле, — опустил взгляд визитер.

      — Тогда нам следует обсуждать переход в новую цивилизацию, — вздохнул хозяин лаборатории. — Насколько я понимаю, синтез тел пока еще не отлажен?

      — Процент успешных опытов уже больше восьмидесяти, — оживился индеец. — И мне известно, что “серафимы” не потеряли ни одного человека. При неудачном синтезе сознание просто возвращается в виртуал.

      — Сделать кибер-аватару для сотни тысяч виртуальщиков наш завод может вообще без напряжения, — прогудел Триглав. — Если пока не удается синтезировать чисто человеческие тела, то платформы адаптировать под ледниковый период проблем не вижу.

      Александров-старший фыркнул:

      — Геты на Земле?

      — Вариант... — начальник повертел пальцами. — Тип цивилизации: разумный может быть в состоянии вирта, и в состоянии аватара. Смерть аватара не меняет ничего. Только раньше мы сидели за компьютером, и аватар наш был в мире виртуальном. А сейчас ровно наоборот: физический аватар виртуального существа.

      Викинг захохотал:

      — Так это Асгард и Мидгард в чистом виде! Кто умел, храбр и умен, того мы возьмем рулить настоящим железным трактором или там космолетом! В жестокий внешний мир, где поломка необратима, где не работает магия текстовых команд, где истинные имена переменных и функций всего только слова. И кто даже в таких жестоких условиях проявит себя достойно, тех ждет Валгалла!

      — Лет через тысячу никто даже не вспомнит, с чего все начиналось, — по-прежнему тихо согласился индеец. — Сформируется на самом деле новая цивилизация. В которой смерть — необязательна. Убили аватару, а она восстановилась, и так бесконечно. Пока к нам на гренландскую базу не доползет какой-нибудь Фродо, и Кольцом главный энергощит не закоротит.

      — А если через тысячу лет ледник все же растает? — щеголь поднял бровь. — Физический носитель нашей памяти, наших личностей — ледяной массив Гренландского Щита. Да и без потепления, с развитием личности... Памяти под отображение и расчет сознания понадобится все больше и больше... Напомните вашу идею, шеф?

      — Стирание памяти, — проворчал Виктор. — Удаление лишних воспоминаний.

      — Чисто технически это несложно, — кивнул начальник. — Рассказ кого-то из классиков. “Туннель под миром”, кажется. А стирать придется, память ведь не бесконечная.

      — Придется — будем, — припечатал Триглав. — Зато какие возможности! Ведь настоящий многомирный Универсум...

      — Многомерный?

      — Многомирный, брат, многомирный. Ведь на виртуале это все как два пальца об асфальт! Асгард и Мидгард, и для приключений Хель, Фаэрун, Арракис, Саракш, Киродиил, Страна Огня, Баатор, Руконгай, и что у них есть еще там!

      Индеец пожал загорелыми плечами; звякнули грубокованные жреческие браслеты; сверкнул подвешенный на крученом кожаном шнурке обсидиановый нож. Жрец обернулся, несколько мгновений оглядывал теокалли. Так ничего и не сказав, развернулся обратно к беседе.

      — Подбросил также необходимую пригоршню предателей и другую пригоршню героев, — процитировал тогда Виктор. — Щепотку вещунов и пророков, по одному мессии и поэту неслыханной силы духа... Рецепт закваски человечества по Станиславу Лему. Разве не так поступили со всеми теми Вселенными, в которых мы с вами находимся сейчас? И что выросло?

      — Прежде, чем наш уважаемый коллега, — начальник кивнул в сторону мушкетера. — Начнет спорить о применимости понятия “сейчас” к нашей ситуации...

      Мушкетер красиво выпрямил руку:

      — О, я всего лишь хотел бы напомнить, что в приведенном примере искуственное человечество вырвалось из инкубатора и урегулировало деспота “напрочь и навзничь”, как выражается мой приятель. Кстати, в Империи Четырех Сторон Света, где изволит пребывать наш уважаемый шеф, тоже произошла революция, не так ли? Но прошу простить, мой неуемный нрав снова позволил прервать вас...

      — Так, так, — начальник нетерпеливо замахал кистями. — Помню. А мы сами, напротив, спрятались в ящик... Я бы обратил внимание вот на что. В земных сказках у лича обязательно есть филактерия, у этого вашего Кощея — игла в утке, утка в зайце...

      — Заяц в шоке! — не выдержал Виктор. — Раз это все попало в земные легенды, значит, это все существовало! Так, что ли?

      — Почему нет?

      — Тонкий мир Кастанеды и Подводного — это мы, а плотный мир снаружи...

      — И теперь мы можем это все сделать!

      — Не только бессмертие, но и абсолютное здоровье!!! А это в натуральном мире вообще пока невозможно!

      Гость откинулся на спинку кресла и подождал, пока собеседники выговорятся. Глянул на Виктора:

      — Итог?

      Александров-старший обвел экраны взглядом. Лидеры групп успокоились. Виктор ответил:

      — Теперь мы представляем, как все эти райско-тонкомирные-потусторонние дела организовать на практике. Как легенды о холмах эльфов, где ночь проспишь, а проснешься сто лет вперед. Можно тут в виртуале, а можно на сверхсветовом корабле сгонять на Сириус или куда там еще. Ты себе в анабиозе, а на Земле века проходят... Или как антигравитацию моделируют электромагнитными полями. Физический принцип другой, но практическое применение летучих скейтов уже вполне можно изучать.

      Аудитория благосклонно внимала, не требуя спешить с выводами. Но и хозяин лаборатории не стал затягивать беседу:

      — Если это было на Земле, и там была магия, от которой сохранились разве что легенды, и был рай, и являлись аватары Шивы, Вишну, прочих разных...

      — То есть, мы уже жили в таком сервере? Еще до того, как устроили свой виртуал?

      Александров споткнулся на полуслове. Подумал. Сокрушенно повертел головой:

      — Недоказуемо, краснокожий брат. Если это и так, мы никак не можем выглянуть за завесу. И обсуждать это бесполезно: нет доводов ни за, ни против.

      Переглянувшись, собеседники кивнули согласно; Виктор продолжил:

      — Я хотел сказать обратное. Что некто уже устроил такой виртуал на Земле. А контакты с ним у нас описаны, как связи с потусторонним. Ну там, призраки, явления ангелов, глас божий, медитации, откровения, вещие сны — это все информация из виртуала.

      — Поискать сервер? — повертел пальцами щеголь. — Или там сеть? Понимаете?

      — Поздно, — опечалился викинг. — Ибо конец уже настал. Да и на каком физическом носителе мог бы такой сервер базироваться?

      — На Атлантиде?

      — А еще жрец, хранитель тайного знания. Сколько можно несчастный континент во все дырки затычкой! Платон сочинил первую в истории фантастику, а его не поняли. До сих пор ищут обломки.

      — Трою нашли.

      — Вернемся, пожалуйста, к теме.

      — Слушаюсь, шеф. Вот мы базируемся на льду, а что еще с подходящим строением цепочек молекул? На каком еще веществе мог бы основываться их блок памяти?

      — На ископаемом угле. Как добыча превысила критическую массу, памяти перестало хватать.

      — Не подходит. Угля на планете неимоверно много, а серьезно добывают его едва лет двести.

      Виктор подвел черту:

      — То есть, как это было на Земле, и было ли вообще — мы не понимаем. Зато имитировать можем легко!

      Начальник согласился:

      — Хорошо же получается: вначале Эдем. Бессмертные математические модели, без эмоций, без гормональных штормов, без истерик — и так далее. Потом изгнание из рая: сделали тушки, плодитесь и размножайтесь, белковые олени, раз вам в серваке удобно не жилось. А кто себя хорошо покажет, заберем обратно в виртуал, и будет вам вечное блаженство.

      — Какое именно? — машинально придрался щеголь.

      — Да пофиг, — буркнул викинг. — Чисто технически центр удовольствия простимулируют, сам навоображаешь чего угодно. Поэтому атеисты раю не имут: им никто не объясняет, что воображать нужно.

      — И молитвы, медитации просто организовать: мозг же излучает на каких-то волнах, вот эту информацию и обрабатывать, и картинки по этому каналу показывать, — прибавил начальник. — Ведь как ваш приятель Быстров сюда попал? Сервер Проекта отловил излучение его мозга, сильно подогретое эмоциями. Например, ужас перед...

      — Перед смертью, — глухо закончил за начальника Виктор. — Ну, так она во всех легендах плата за рай или нирвану... Эмоции дают амплитуду сигнала. Разум его модулирует. Вот сервер и создал такую модель-слепок с него. Сам пациент мог и не знать.

      Собеседники тактично промолчали. Начальник предпочел свернуть общую часть:

      — Что ж, на сегодня рассуждений достаточно. Идеи записаны, до следующего раза есть над чем подумать.

      Понявшие намек коллеги принялись прощаться. Каждый попытался ободрить Виктора:

      — Вспышку чувств дает не только смерть, оргазм еще.

      — Или просто радость, чувство победы, успешного дела.

      — Или сильное удивление. “Не страшно потерять уменье удивлять, страшнее потерять уменье удивляться”, помнишь?

      — Помню, — кивнул Александров-старший. — Как раз Пашка такие песни любит. Да что вы голову повесили, он же тут, в виртуале.

      Викинг распахнул синие глаза:

      — И правда, чего это мы! Ну, будь!

      Щеголь проделал пока еще не надоевший поклон:

      — Примите нижайшие уверения в совершеннейшем к вам почтении...

      — Солнце тебе по дорогам! — последним отключился жрец.

      Гость и хозяин помолчали. Не так много успели озвучить в беседе, но последствия каждого пути занимали ум плотно и надолго. Виктор подумал, что кроме собственной его личности, сервер Проекта сейчас обрабатывает еще и воображаемые им самим Универсумы, и с каждым прожитым в виртуале годом объем оперативной памяти под впечатления, размышления, мысленные модели потребуется все больший.

      — Под слепок памяти новичка хватит обычного кристалла; под слепок долгожителя как бы не пришлось в самом деле замораживать кусок океана... — пробормотал Виктор.

      Начальник призадумался:

      — А если так? Сохранить слепок сознания, пусть себе спит. Объем оперативки экономится, процессор опять же не грузится. И включить потом, когда уже все решится.

      Александров испустил длинный вздох:

      — Мечта моей жены. Чуть что не по ней, рвется сбежать в анабиоз. А старший сын вообще... Слов не нахожу! Дал стране угля. Хоть мелкого, но до... Много!

      — Старший... Леопольд?

      

* * *

      Леопольд тронул Виктора за рукав:

      — Пап, сходи на кино со мной. Тим эту серию “Рейда” уже видел, я тоже хочу. А без старших меня пока не пускают.

      — Только если вечером, я сейчас занят. Ремонт протеза, ты же помнишь.

      Сын повертел головой:

      — Не, вечером я уже спать буду. Мам, сходишь?

      — К лешему! — вскипела жена. — Это как спать во сне: выдумка внутри выдумки! Не могу понять, не могу принять, не могу в голове уложить! Не пойду!

      — Ну и ладно, — не расстроился Леопольд. — Я тогда Акаме приглашу.

      — Ап... А... — Анна застыла. “Она же нарисованная!” — чуть не ляпнул Виктор, да спохватился: сам же агитировал что тут все настоящее. Подумал, и сказал, как в такой же ситуации на Земле:

      — Она же старше тебя лет на семь! Если не на все десять!

      — Блин! Папа, я же ее не тра.. Не в постель зову. — Ляп залился красным до ушей. Виктор поднял брови:

      — Сынок. Ты. Приглашаешь. Девушку. В кино!!! Как, по-твоему, она это поймет?

      — Стойте! Погодите! — отмерла жена. — Вы офонарели?! Какое кино! Какое свидание? Она же нарисованная!!! Тут же все понарошку!!! Виктор, ты ж сам говорил про того китайца, который не мог определить, то ли он бабочка, которой снится, что она мудрец, то ли он — мудрец. Но мы-то знаем, с какой мы стороны. Мы осознанно заходили в Матрицу, мы строим ее своими руками.

      — Тем более! Если уж Енот адаптировался...

      — Да у него же выбора не было! Нет знания — нет и выбора! — Анна сцепила пальцы. — А мне куда сбежать? И в анабиоз не ляжешь... Ты ж останешься наедине с этой голожопой кобылой и прям абзац какой стильной стервой-президентом? Ну, классно придумано, че...

      Старший и младший Александровы переглянулись и одинаковым жестом пожали плечами.

      Анна топнула ногой:

      — Нет уж, врастать так врастать. А то вам все подвиги да подвиги, а мне только чайник с чашками? Сейчас я вам покажу рашн фанфикшн сенслесс энд мерсилесс... По полной! С кумовством и протексьоном! Помнишь Куроме?

      — Она-то здесь причем? — не понял Виктор.

      — Она со мной не пойдет, у нее муж есть, — тоже удивился Ляп.

      Анна отмахнулась:

      — Мужская логика. Мне поровну, на какие ты там нажмешь рычаги. Чтоб завтра же сестру невестки своей вылечил от всего!

      — Невестки? Мам, ты оф... Ты что? Еще ничего нет! А будешь наезжать, и не будет!

      — А ты, значит, хочешь, чтобы все-таки было?

      Тут уже взорвался и Ляп:

      — Она же сама жаловалась, что ее все боятся! Я случайно услышал, когда вы тут чай пили!

      Анна обошла хлопающего глазами мужа.

      — В самом деле, — проворковала, — давай-ка я сама займусь лечением.

      Выпрямилась:

      — А ведь... Кроме шуток! Там, в реале, остались тысячи обездвиженных инвалидов, которым земная медицина пока что не поможет. Потому как синтез тела Проект до конца довести не успел, ты же сам говорил. И теперь, с учетом конца света, вряд ли доведут, не до того им... А вот сохранить людей в виртуале — даже лучше, чем в криозаморозке. Кто у вас в Проекте этим заведует? Ну-ка, сюда его!

      — А, — заулыбался пришедший в себя Виктор, — место это занято, причем буквально сегодня.

      — И кем же?

      — Эту очаровательную умницу, — снова улыбнулся муж, — ты можешь видеть в любом зеркале.

      

* * *

      В зеркале Надежда Ривер отражалась как положено, с ног до головы. Именно потому смотреть на отражение женщина не хотела. Мало приятного видеть потертую зеленую сталь протеза правой руки, да черную нашлепку повязки вместо ясного правого глаза.

      Смотреть на комнату перед зеркалом оказалось несравненно приятнее.

      Прямо по центру неровными рядами лежали захваченные артефакты побежденных зазеркальщиков. Первый ряд — угловатые, большие металлические коробки, раскинувшие тонкие паучьи ноги, высунувшие стальные хобота... Все части, выступающие за контур коробок, изрядно покоробило взрывами; некоторые опоры треножников скрутило штопором. Второй ряд — ручное оружие, наподобие Калландора, из которого стреляла Мейн. Коробки поменьше, трубки покороче, сталь потоньше: заметны вмятины, трещины.

      — Можем ли мы что-то из этого использовать?

      Енот, столь же внимательно вглядывающийся в трофеи, покачал головой:

      — К сожалению, нет. Уже в мое время подобное оружие специальным способом привязывалось к владельцу. Соратник владельца, подобрав оружие раненого или убитого, мог пользоваться им только после опознания. Для этого требуется приспособление... Механизм... У меня его нет, и построить его я не сумею. То есть, даже если перед этим соберу из нескольких разбитых пулеметов один целый.

      — Но ты же попал в наш мир не так давно? Два года прошло. Ну, чуть больше.

      — Время там и здесь может двигаться с разной скоростью... — ответил Енот рассеянно, как говорят о вещах обыденных, много раз обсуждавшихся.

      — В литературе твоего мира писали об этом тоже? — генерал Ривер понимающе склонила голову. — И как по-твоему, разница уже велика?

      Землянин пожал плечами:

      — Конкретно это железо мало чем отличается от обычных армейских образцов, более-менее мне знакомых. При штурме мы взяли пять хорошо подготовленных пулеметных гнезд... Пулеметы вот, их тоже пять. — Енот показал на первый ряд, на мертвых стальных пауков, перешел ко второму:

      — Ручное оружие... Автоматы, штурмовые винтовки. Все разные. Не армия, бандиты? Пистолета не вижу ни одного. Гранату вижу одну. Вообще не профессионалы? Кто же тогда? Судя по тишине в здании, растяжек они не успели понаставить. Это непонятно и настораживает. Когда я служил в армии, нас до рефлекса дрессировали, что все брошенное должно быть заминировано, все двери и проемы на растяжках... Ну, это взрывчатые ловушки.

      — Я помню. — Надежда пошевелила сапогом крайний автомат. — Ты на тренировках штурмовиков всем плешь проел.

      — Зато никто не подорвался.

      Женщина вздохнула:

      — Потери большие и без того. Но прошлая попытка вообще закончилась тем, что спаслась одна Леона, причем без всякого результата. И теперь, мало нам правительственных войск, так еще и пришельцы из твоего зазеркалья! С императором хотя бы можно бороться привычными клинками.

      Енот присел у крайнего правого пулемета. Приподнял и повернул “Шварцлозе”:

      — Вот, значит, где у него затвор... Блин, заковыристо как... Если они могут выйти только через большое зеркало, так достаточно переколотить все стекла свыше некоего минимального размера.

      Вбежал штурмовик, откозырял Надежде, перед сидящим Енотом упал на колено, склонил голову:

      — Обнаружен склад их вещей. Два штабеля по пять зеленых ящиков. Мы там ничего не тронули, согласно приказу.

      — Усиленный пост, никого не подпускайте. И сами не вздумайте взять что-либо на память. — Енот покачал на ладони синий пластмассовый цилиндрик:

      — Вот это их граната. Дури в ней, как в десятке наших бомб. И таких опасных мелочей там наверняка полно. А где склад?

      — В подвале, перед большим завалом. Мы не пошли дальше, боимся, что рухнут своды.

      — Плохо, — землянин даже за голову взялся. — Я бы делал склад возле точки выхода, если пришел ненадолго.

      Генерал Ривер соображала ничуть не хуже:

      — Если склад в подвале, то главный портал был там же, неподалеку. А это зеркало всего лишь запасной лючок. Либо — портал все же здесь, но тогда в подвале закладывалась долговременная база. Плохо и то, и другое.

      — Прочие подвалы осмотрели?

      — Те, что не обрушились, да. Больше ничего подобного не нашли.

      — Выполняйте.

      Штурмовик еще раз кивнул Еноту, поднялся и козырнул Надежде, повернулся и загремел подковами сапог по мраморному полу.

      — У них было время перетащить эти ящики. Устроить пулеметные гнезда из мешков с песком... — Енот потер виски. — Они здесь не первый раз и не первый день. Единственная надежда, что их контакт — сам Онест. Что жирный не передоверил связь с зазеркальем кому-нибудь еще, кого мы даже не знаем.

      — Сыну он мог бы доверять, но Сюра погиб вместе с Лаббоком.

      Землянин внимательно посмотрел на собеседницу. Ривер назвала погибшего любовника без малейших эмоций. Продолжила столь же ровным голосом:

      — В городе и стране могут быть их агенты. Могут быть и другие такие зеркала. Их оружие... Я бы не хотела пускать его в обращение. Разве что западники доставят нам совсем уж неподъемные трудности. Но их оружие такое маленькое! Его так удобно скрывать под одеждой, а действует оно намного дальше мечей.

      Енот не согласился:

      — Будь у них приличная сеть, наших командиров давно бы уже отстреливали, как Мейн подловила генерала Будоу. Я склонен думать, что нам повезло... Надежда, смотри!

      Енот выпрямился и обернулся к прозрачной стене. Зеркало помутнело, пошло волнами. В туманной глубине проявился темный силуэт, набрал четкость, загустел черным; с легким звоном граница миров лопнула.

      Из высокого зеркала на шлифованный мрамор пола ступил рослый мужчина; непривычный Надежде костюм-тройка не скрывал широких плеч. Белая рубашка и красный галстук с золотой заколкой... Опустив глаза, землянин увидел собственное ошеломленное лицо в зеркально блестящих туфлях визитера.

      — Я представитель организации, которая... Которая делает возможной подобную переброску.

      Гость повернулся к зеркалу. Пощелкал пальцами в разных местах пиджака — не то сбивая невидимые пылинки, не то давая сигнал оставшимся за стеклом сообщникам. Поправил темные волосы. Развернулся опять, снял черные очки.

      — Насколько я понимаю, вы жители этого... Скажем так, этого мира?

      Енот коротко кивнул, не отрывая взгляда от обыкновенного лица гостя. Надежда кивнула, выпрямилась, поднятием руки остановила вбежавших штурмовиков. Те без приказа рассыпались по комнате, вытащив бомбы. Выделенный хранитель огня сунул в масляный фонарик сразу несколько хвостов длиннющего запального фитиля: штурмовики наматывали его через плечо, чтобы иметь огонь под рукой в любой миг боя; Енот подсмотрел это в кино про японских мушкетеров-асигару — там, на Земле, всего только три-четыре года назад; и в то же время неизмеримо далеко и неописуемо давно.

      В прошлой жизни.

      — К сожалению, с нашей стороны имел место прискорбный инцидент, — нашел пристойную формулировку гость. — Группа частных лиц получила доступ к оборудованию переноса. Больше такого не повторится. Вы можете быть спокойны, — гость попытался улыбнуться. — Мы планируем строить отношения с вашим... С вашей Вселенной, скажем так... На принципах взаимного уважения.

      — Конкретнее. — Надежда машинально выдернула сигарету и принялась растирать ее стальными пальцами протеза.

      — Мы не будем выскакивать из порталов где попало без вашего разрешения, — отбросил политес визитер. — Так понятно?

      Енот пожал плечами:

      — Почему мы должны нам верить?

      — Можете не верить, — отрезал гость. — Здесь у вас нет никого, кому я бы мог объяснить принцип действия наших механизмов. За нас говорят наши действия. Вот мы отследили незаконное проникновение группы лиц. Они понесут наказание. Мы готовы возместить ущерб, как принято среди людей.

      — Среди воспитанных людей? — нахмурилась генерал.

      — Среди людей, — оскалился гость, думая, что улыбается. — А не зверей... — тут он осекся, выкатив глаза на вход.

      Через арку, по выбитым створкам двери, медленно, торжественно поднимая лапы, в помещение вошла громадная львица. В зубах зверя болтался косматый шар; при каждом шаге от шара летели жирные капли, звездочками разбрызгиваясь о мрамор пола, о металл трофейных автоматов, о рваные гобелены на стенах. Все так же торжественно львица приблизилась к Надежде, плавно склонилась, опустив шар к ногам генерала “Ночного Рейда”.

      Затем с негромким хлопком звероформа слетела; Леона выпрямилась перед командиром:

      — Маленькие подарки поддерживают дружбу, не являясь взятками.

      Генерал Ривер забыла и про пришельцев и про зазеркалье. Повернулась к окну: синее небо, тучи разбежались; к ночи приморозит, первый месяц зимы...

      — Премьер-министр Онест мертв. — Носком сапога Надежда пошевелила оторванную голову главного противника. Поглядела на Енота:

      — Я отдала за это красоту, — тронула повязку на глазу протезом. — Здоровье. Лаббока, который меня любил. Я получила репутацию расчетливой сволочи, готовой лечь под кого угодно, лишь бы выгадать...

      Надежда коротко, сухо засмеялась:

      — Но победу действительно ничего не заменит!

      Генерал “Ночного Рейда” быстрым движением подхватила голову за окровавленные волосы, подскочила к разбитому окну, поразившись, насколько холодный зимний ветер вкуснее запаха сырой штукатурки, железной гари от коробок зазеркальщиков и сизой кислятины Енотовых бомб. Еще тянуло сладковато-гнилостным от скользких волос мертвой головы; Надежда запустила волосатую комету вместе с прилипшей перчаткой по высокой дуге куда-то в парк. Заорала звонко, во весь голос:

      — Рейд! Мы победили! Онест мертв!

      Вернулась в комнату, ухмыльнулась, заставив и без того бледного визитера попятиться к зеркалу:

      — Леона, оставь тут полсотни, с прочими на помощь Акаме.

      Блондинка-оборотень выпустила Енота из объятий. Взмахом руки попрощалась с цепочкой штурмовиков, скользнула к двери. Пропела:

      — Если вспомнишь, вспоминай меня с улыбкой, — качнула грудью. — Я весьма весомый повод улыбаться!

      И практически беззвучно побежала по коридору, скрылась за размолоченными косяками. Проводив ее взглядом, Надежда приблизилась к зеркалу.

      — Жаль, стульев нет.

      Крайний штурмовик изобразил готовность принести. Гость сглотнул:

      — Благодарю, я пешком постою.

      — Если я скажу, что вы не дипломат, вы не оскорбитесь?

      Визитер неожиданно заулыбался с явным облегчением:

      — Я куда страшнее. Отдел техподдержки, если вам это о чем-нибудь говорит.

      Енот с огромным трудом удержался от желания рвануть в зеркало. Домой!

      Техподдержка — значит, портал не подмяли под себя военные или спецслужбы. Те бы прислали заинструктированного до потери пульса переговорщика. Техподдержка — значит, тоннель в небе пробила частная фирма. А с торговыми людьми всегда можно договориться, их жизнь и есть договоренность всех со всеми. Это не люди государевы, послушные только приказу, это не люди чернильницы, послушные только инструкции. Торговые люди — люди взаимной выгоды.

      Вот именно — взаимной. А что Енот может им предложить? В смысле — кроме лишней почки? Только сведения о зазеркалье. И как будут применены эти сведения? Что планирует корпорация (вряд ли установку переноса осилила малая фирма) в отношении нового мира? И будет ли фирма честна с частным лицом Павлом Быстровым, он же в промышленных масштабах чуть меньше, чем никто?

      Так что Енот “свернул ковер нетерпения и уложил его в сундук ожидания”. Генерал Ривер тем временем расспрашивала:

      — Значит, вы уже не личная инициатива?

      — Нет.

      — И вы можете так выходить из любого зеркала?

      — Есть некоторые ограничения, но практически — да, главное размер.

      — И что вам нужно?

      — Мы... Скажем так, мое руководство...

      — Понятно, не повторяйте это каждый раз.

      — ... Желаем заключить сделку, соглашение, с правительством этой земли.

      Надежда поморщилась:

      — Мы пока еще не правительство. Я предлагаю провести переговоры хотя бы через месяц после взятия императорского дворца. Как я могу обещать что бы то ни было от имени государства, не имея полномочий и средств это выполнить?

      — И я не имею полномочий заключать с вами соглашения... — неслужебная улыбка у гостя оказалась приятная, теплая. — Я и не думал, что прямо сейчас, без подготовки, уместно что-либо предлагать. А когда вы планируете... Скажем так, взять императорский дворец?

      Генерал переглянулась с Енотом, хмыкнула:

      — Думаю, день победы недалек. Без Онеста вся его сеть рассыплется, он же специально набирал несамостоятельных людей, боялся, что его превзойдут.

      Гость показал на разложенное оружие:

      — Мы могли бы помочь с этим.

      — Фу, как неизящно. — Ривер помахала живой ладонью, словно бы разгоняя дым. — Не разрушайте хорошее впечатление. Я не буду одалживаться. Да еще и у тех, от кого неизвестно, чего ждать. Мы понесли заметные потери, но вполне в силах справиться с одним бойцом, даже сильнейшим в Империи.

      

* * *

      Сильнейшая в империи стояла на брусчатке перед собственным домом. Эсдес не к кому было спешить. Прямых приказов не поступало — и больше не существовало в Столице ни одного человека, к которому стоило бы сейчас прорываться сквозь разгорающееся восстание. Непривычное ощущение держало синеволосую прикованной к месту, пока там и сям над крышами Столицы закладывали посадочные спирали летучие скаты, толстели и наливались тьмой столбы дыма, слышались крики штурмующих и вой поднятых на копья. Взбунтовалась вся Столица, даже у императорского дворца раскатывались подозрительно знакомые глухие удары пороховых зарядов.

      Эсдес наблюдала, как бойцы “Рейда” без спешки оцепляют кусок улицы.

      “Войско терпит поражение, когда воины начинают грабить, не добив противника.”

      Ни один из них не полез шарить по богатым домам!

      “Войско терпит поражение, когда полководцы больше хотят ущемить друг друга, чем врага.”

      Все они слушаются командира чуть ли не раньше, чем та поведет рукой!

      “Войско терпит поражение от зависти богов.”

      Тут Эсдес задумалась. В Империи почти никто не верил богам. А тогда с какой стати богам даже смотреть в эту сторону?

      Синеволосая расправила плечи, повертела кистями, слегка покачалась, поднялась на носки. Сегодня придется двигаться быстро; как там говаривал морячок? “Трудно прибить комара утюгом?” Эсдес не вмешивалась в расстановку оцепления: сами бойцы против ее тейгу смазка для клинка; но вот их командир...

      Сотней здоровяков-ветеранов бестрепетно повелевали тонкие ручки красноглазой сволочи Акаме.

      Закончив расстановку, Акаме вышла на брусчатку шагах в двадцати. Сказала — не повышая голос, но каждое слово донеслось четко и ясно:

      — А ты не спешишь спасать Онеста. Это ведь его логово сейчас рвут на куски, слышишь?

      Переждав особенно громкий взрыв, синеволосая ответила — тоже ровно, и тоже ясно:

      — Он убил семью моего человека.

      — Болс-огнеметчик, — понимающе опустила веки подходящая все ближе Акаме.

      — Да.

      Мечница пока не взялась за рукоять Первого Проклятого, сделала несколько шагов вправо, размышляя вслух:

      — Болс прославился тем, что на северо-западе выжег половину губернии. Не разбирая ни старого, ни малого, ни женщин, ни детей.

      Эсдес ощутила кожей холодный ветер начала зимы. В северных пустошах зимовей приходил куда раньше; красно-желтые листья под белым снегом там были обычным пейзажем. Лишь в каменных ущельях высоких домов Столицы Эсдес поняла, насколько дома было красиво... Почти против желания, Эсдес ответила:

      — Там была чума.

      Акаме выхватила клинок и прыгнула с места, ударив ножнами с левой руки, а лезвием с правой. Синеволосая отбила оба удара круговым движением: масса и прочность ее клинка позволяла и не такое; ну а силой с ней не равняться даже покойному генералу гвардии!

      — Акаме! Руби ее! — закричали зеваки, осмелившиеся высунуть головы. Оцепление “Рейда” только напрягло плечи — Эсдес заметила, как бойцы самую малость сутулятся, наклоняясь в сторону цели.

      Красноглазая легко ушла от контрвыпада, даже не пробуя блокировать летучий лом тонкой полоской Мурасаме. Усмехнулась нехорошо:

      — Со слов губернатора. А на самом деле — неуплата налогов.

      Прыгнула влево — Эсдес не купилась, не развернула корпус — крутанулась и напала сверху; несколько ударов — красноглазая с пугающей легкостью сложилась вдвое, полоснув острой смертью вдоль мощения. Пропуская удар, синеволосая отступила на шаг, свой клинок обрушила чуть влево и дальше, куда по расчету Акаме должна была отскочить.

      И не попала совсем чуть-чуть! Только неимоверная реакция спасла красноглазую от располовинивания! Меняя направление, Акаме почти встала на задний мост; перекатилась вправо и выпрыгнула, опираясь на ножны в левой руке. Ножны тут же пришлось выронить, а обе руки занять жестким блоком от верхнего удара; сила удара вбила красноглазую чуть не в мостовую. Полусферы наколенников громко клацнули о булыжник. Из-за сложного изворота блок в итоге построился неправильный: почти горизонтальный, вместо классического “домика”, по которому меч нападающего соскальзывает. Но сталь Первого Проклятого выдержала — легенда есть легенда! — и тотчас Акаме резанула горизонтальным, проворачивая меч прямо из положения блока. Шпага упала ей на плечо, скользнула по наручу, выбивая первую кровь; развить успех Эсдес не успела, пришлось отпрыгнуть.

      Для нее-то подобная царапина однозначно смертельна!

      Акаме отошла на несколько шагов, подкинула ножны носком обычнейшей туфельки без каблука, в которых выступают профессиональные театральные танцовщицы, и которые любят служанки за устойчивость на любой поверхности. Выше туфелек Акаме надела просторные штаны с вшитой сеткой, с коваными добротными наколенниками; штаны затянула широким поясом с классическими тремя пластинами защиты живота и бедер.

      А вот выше пояса ограничилась стеганым жилетом, стеганым же красным наручем — и то на одной левой руке, для пущей легкости движений. Пожалуй, собираясь драться на мягкой земле за городом, Акаме и наколенники бы не брала...

      Сама не понимая, зачем, Эсдес продолжила разговор:

      — Чумы не было только со слов ваших агентов. Если бы они на самом деле попали в больные селения, и потом вынесли заразу за оцепление, мы бы тут сейчас просто не разговаривали.

      — Откуда сведения?

      Акаме еще раз осмотрела противника: как учили, начиная с обуви. “Если сомневаешься в поверхности, на которой стоишь, лучше драться босиком”... Ну, на брусчатке города чем-то пальцы прикрывать надо; короткие шнурованные мокасины — неплохой выбор. Штаны тоже слегка топорщит от вшитой сетки, а вот наколенников нет. Логично: вряд ли Эсдес придется вертеться и перекатываться, в акробатике Акаме никто не соперник. Прорежет ли Мурасаме вшитую сетку?

      — ...Я держала карантин между северо-западом и севером. Мне хватило.

      Напоясной брони нет. Зря. Или не зря? Сам пояс широкий, проклепанный. Даже заточка Первого Проклятого возьмет его не с первого удара. Вон, того зверя-гекатонхейра сквозь свалявшуюся шерсть пришлось раз десять полоснуть, пока до тела дошло.

      Жилет из толстой кожи, рукава — просто рубашка. Самонадеяно, сильнейшая наша, ох самонадеяно! Тонкую ткань Мурасаме на завтрак ест.

      Передышку закончили сразу обе: Эсдес привычным ударом сверху вниз, Акаме восходящим с прицелом на бедренную артерию. Клинки столкнулись, с визгом проехали друг по дружке; Акаме крутанулась на пятке, разгоняя Первый Проклятый — пока Эсдес вытащит свою оглоблю на удар.

      А синеволосая попросту пихнула легкую противницу бедром — Акаме так и покатилась, едва успевая уворачиваться от ударов, каждый из которых мог бы вколотить в грунт небольшую сваю, не то что хрупкую мечницу “Рейда”.

      Никто из наблюдавших за боем не проронил ни слова.

      Над улицей прокатился гулкий грохот — особняк жирного премьера рвали на куски. Дальше по мостовой, в сторону императорского дворца, удалялся ревуще-хрипящий клубок драки. Повстанцы пытались затыкать вилами и повернутыми косами несколько соединенных частных армий. Уступая числом, те брали умением, снаряжением и опытом, так что имели неплохие шансы закрепиться во дворце... Отмахиваясь от серии верхних, Эсдес неожиданно спохватилась, что не видит ни розовой крольчихи, ни Тацуми, выбравшего мелкую полукровку.

      Вообще, из всего “Рейда” здесь только Акаме. Это теперь ее настолько низко ценят?

      Эсдес выдохнула, нанося коронный косой удар — если бы попала, развалила бы мелочь от сиськи до п... До пояса!

      Красноглазая увернулась, откатилась еще немного. Несколькими ударами по низу выправила положение, заставив Эсдес отступить в сторону крыльца. Пока что Акаме не принимала удары на блок, да и рубила с одной правой руки, предпочитая скорость силе удара; а еще это позволяло ей пользоваться ножнами в левой. Получить дубинкой в глаз приятного мало; так что блокировать приходилось размашистыми веерными движениями — не пытаясь поймать клинок противника или угадать его цель, Эсдес просто сбивала все, что попадалось в секторе, пользуясь преимуществом личной силы, прочности и тяжести клинка.

      Акаме поняла, что так она ничего не добьется. Снова разорвала дистанцию, спросила:

      — А неуплата налогов? Скажешь, вы никогда не карали за такое?

      Синеволосая поморщилась: Акаме даже не сбила дыхание! Вопрос прозвучал без малейшей паузы. Может быть, она и заговорила, давая понять, что до усталости еще далеко? Ну ладно, выносливость и у меня не хуже:

      — Это везде было, есть и будет. Мы этим не занимались никогда, меня с “Падшими” министр посылал только против местных шишек, которые чем-то вызывали его неудовольствие.

      — Но ты поддерживала Онеста.

      — Ты бы не поддержала своего учителя?

      Акаме вздрогнула!

      Попадание!

      Эсдес прыгнула вперед. Косой справа, восходящий, горизонтальный слева, с прокруткой справа — противник только пятилась. Акаме не даст отрешиться от окружающего, не позволит сосредоточиться, чтобы ударить потоком льда; но и с массой утюга комар не считаться не может!

      И снова красноглазая подтвердила репутацию лучшего мечника “Рейда”, извернувшись невообразимым способом, оказавшись чуть ли не за спиной Эсдес — и тотчас перешла в атаку. Теперь пришлось крутиться на месте, отбивая вихрь легких ударов, опасных даже малой царапиной! Улучив момент, Эсдес пнула наглую мелочь ногой в живот — пластина доспеха уберегла от разрыва печени, но закувыркалась Акаме так далеко, что к подходу противника успела встать и собраться с мозгами.

      Ледяной шторм заставил Акаме выпрыгивать выше потока и убегать вдоль присевшего за щиты оцепления; добрый десяток зевак мешками осел, где стоял. Кровь и обломки ледяных игл взлетели выше второго ряда окон.

      Остановившись, Акаме оперлась на ножны.

      — Мои учителя — имперская школа убийц, — с настоящей ненавистью прохрипела красноглазая. — Они превратили в людореза Куроме — кроме нее, у меня совсем никого нет! А меня они превратили в нечеловека. Я провоняла смертью, как братская могила! Этим! — Акаме обвела ножнами зрителей. — Все равно, чья кровь сегодня впитается в щели мостовой!

      Перекатом влево мечница ушла от очередного заряда льда, снова при помощи ножен поднялась.

      — Ты заставила меня вспомнить! Считай, заново пережить! Ночь новолуния! — Акаме сорвалась на визг. — И я стала, стала чудовищем, лучшим в Столице, в Империи, в мире! Я вырезала всю школу, от наставников до новичков! Там никто не мог противостоять Первому Проклятому Мечу, никто! Никто!

      Акаме выпрямилась. Посмотрела на ножны в левой руке с явным удивлением: а что это у меня в руке? Что эта штука здесь делает?

      Отбросила ножны, сунула руку за спину, за пояс.

      Выдохнула с ненавистью:

      — Но у меня есть, есть, есть! Чем тебя порадовать! — Акаме вытащила палку длиной чуть меньше локтя и швырнула между поединщиками.

      По брусчатке запрыгала обломанная рукоять с огрызком клинка...

      С огрызком Второго Проклятого Меча!

      Теперь точно ни Вала, ни Куроме ждать не стоит. Эсдес прошило иглой тоскливого одиночества, даже глаза на краткий миг расширились. Ни один посторонний не успел бы заметить выражения огорченного ребенка на холодно-красивом лице. Но напротив двигалась лучшая фехтовальщица “Ночного Рейда”, полностью задавившая истерику; и уж она-то замечала все!

      Акаме приближалась плавным шагом. Хихикнула — весело, радостно, довольно. Словно бы не она только что заплевала в яростном крике половину проезжей части!

      Занесла клинок обеими руками, позабыв про ножны. Сказала тихонько, только для причастных, но Эсдес услышала ее вполне ясно:

      — Да, подружка, с таким настроением ты слона не продашь...

      

* * *

      — Продашь?

      — Зверек породистый. Давай золотой.

      — Эй! Ты его все равно топить нес! И сам говоришь, что нашел!

      — Мой товар, моя цена. Торгуйся.

      — Тридцать серебрянных.

      — Меньше трети? Не согласен.

      — А у меня больше нету.

      — Хорош врать! Вы же в доме Эсдес живете. Что, у твоего папки золотого не найдется?

      — А причем тут мой папка? Я покупаю!

      — Ишь ты, крутизна вареная... Тогда золотой!

      — Тридцать, нету больше, зуб даю!

      — Да ну нахрен. Я лучше посмотрю, как он булькнет.

      — Ну ты и мудак.

      — Кто? Я мудак? Да я тебя!

      Противнику пришлось положить зверька на землю; пока он это делал, Тим без капли смущения врезал ему коленом в нос.

      — Уй, сска...

      Мальчишка выпрямился и ловко влепил Тиму под левый глаз. Тяп не заплакал: и папа не учил, и несколько недель в здешней школе быстро разъяснили, что почем. Поймать на прием не получилось, а вот стукнуть с правой в бок — удалось прямо как в кино. Только в кино враг от удара сразу свалился, а здесь, напротив, подскочил вплотную и вцепился в воротник.

      — Ах ты кусаться!

      Тим рванул было вражеское оплечье, но внезапно воины перестали чувствовать землю под пятками. Рослый старшеклассник без видимого усилия держал обоих за шкирки:

      — Молодые люди, вашему общественному положению не приличествует подобное поведение. Обещаете вести себя прилично, если я верну вас на твердь земную?

      — А обзываться неизвестными ругальствами прилично? — пробубнил из-под сползшего на нос кафтана противник. Тим тоже не смолчал:

      — А ты вообще котенка топить несешь, живодер малолетний!

      Старшеклассник поглядел на сидящего под камнем зверька, который и не подумал сделать ноги.

      — Не видал я что-то подобных котят. Сейчас я вас поставлю, но вести себя прилично. А то получите уже от меня!

      — Сам-то кто? — окрысился противник, расправляя одежду. Старшеклассник подал ему чистую тряпочку, на которую щедро плеснул резко пахнущего снадобья:

      — Приложи к носу.

      — Так ты кто?

      — Баронет Носхорн, к вашим услугам, — без тени насмешки поклонился парень. — Если вы имеете какие-то претензии относительно моего поведения...

      — Ладно-ладно! — замахал руками противник. — Проехали! Ишь ты, благородие. А ты, мелкий, часом не принц крови, отданный на воспитание семье говновозов?

      Прежде, чем Тим успел возмутиться, Носхорн отвесил противнику мощную оплеуху:

      — Глупо делать врагами сразу всю неизвестную вам семью. Это первое. Вы сами так и не представились. Это второе. Поведение вашего противника, вступившегося за беззащитное животное, представляется мне более достойным, чем ваше. Это третье.

      — Да ну вас в жопу! — мальчишка отбежал шагов на пять. — Развели тут... Каравай-саран!

      Баронет сделал движение — незадачливый продавец котят рванул вверх по откосу, только пятки засверкали.

      — Нафиг с пляжа, — удовлетворенно потер ладони Носхорн. — А вас я, пожалуй, узнал. Ваш уважаемый отец проживает во втором этаже дома генерала Эсдес?

      Тяп кивнул.

      — К сожалению, и ваше поведение небезупречно. — Носхорн попытался взять предмет спора, но зверек ловко увернулся от его рук, хотя опять не попытался убежать совсем.

      — Странно, — удивился баронет. — А ну-ка, попробуйте вы.

      Тимофей присел, протянул руку — запястьем вверх, как папа учил знакомиться с собаками. Зверек подошел, принюхался... Во мгновение ока забежал по протянутой руке, и воротником улегся на шее.

      — Надо же. — старшеклассник отряхнул камзол школьной формы, убрал за обшлаг маленькую фляжку снадобья. Только сейчас Тяп заметил витой эфес на левом боку.

      — А там шпага? Настоящая?

      Носхорн вздохнул:

      — Воспитанные люди сначала представляются. Небезупречное поведение бросает тень как на репутацию вашей уважаемой семьи, так и на генерала Эсдес, ибо вы проживаете в ее доме. И если репутация вашей уважаемой семьи никоим образом не мое дело... — баронет поглядел вдоль реки, у которой все и происходило. — То за генерала Эсдес мой дядя кому хочешь глаз на жопу натянет.

      Тяп даже засмеялся:

      — Я Тимофей Александров. А как это вы ловко: сначала так все чинно, а потом опа! Глаз на жопу! Надо запомнить!

      — Не надо, — без улыбки возразил баронет.

      — Почему?

      — Потому, что шпага настоящая. Пойдемте-ка, покажем вашу находку знающим людям.

      

* * *

      — Знающим людям... — Леопольд протянул с отвращением. — А кто все эти люди? Почему это им виднее?

      Ляп несколькими точными движениями открыл ворота “песочницы”, подвесил над расползающимися платформами летучие камеры:

      — Так нормально?

      — Дроны с камерами посади на лед и везде хорошо заякори. Стой! Выбирай места, чтобы после бурана платформа смогла подъехать и обколоть лед вокруг дрона. Или хотя бы забрать его в ремонт.

      Леопольд запыхтел. На первый взгляд, привычные стратегии посложнее. Тут ведь ни орков щемить, ни ресурс добывать. Есть запас материалов, есть мирная задача: раскопать котлован. И потом переместить в него собранный радиомаяк. А закрепит его первый же буран, задув снег в такие места, какие сами разработчики маяка плохо себе представляют. Снег смерзнется, и вуаля: работа сделана.

      Но... Ровной игровой поверхности нет. Ледник в трещинах, в застругах, в скользких “ведьминых плешах”, с которых колесную платформу может попросту сдуть налетевшим шквалом. Нужно учитывать, что долго стоявший без движения механизм тоже способен смерзнуться — особенно, если перед этим он перегрелся, и на нем при остывании где-либо осели водяные пары. Откуда водяные пары? В том-то и дело, что непонятно. Льда под колесами море, но какое испарение при минус двадцать? Папа сказал — ненулевое; значит — снова лезть в справочник, сражаться с точкой росы на каркасе платформы...

      И запас ресурсов по-настоящему конечен. И — самое главное! — нет перезагрузки. Не сохраниться, миссию не пройти повторно. Из-за этого перед выпуском платформ на реальный лед приходится разные варианты операции прокручивать на виртуальной модели. Хорошо было Пилату, он всего лишь истину пытался определить! (Как настоящий взрослый, “Мастера и Маргариту” Леопольд первым делом прочитал) А тут заработаешься, не поймешь: на каком экране модель, а на каком — кадры истинного Гренландского Щита... И вся папина работа ничем совершенно не отличается от освоения того же Марса или там Цереры. Так же все на экранах, все через чужие металлические руки. И так же опасно совершить необратимую ошибку на реальном леднике: сохраненный вариант не подымешь.

      Да, но в виртуале-то возможность такая есть. Расставив камеры так, чтобы видеть рой платформ, Леопольд повторил вопрос:

      — Пап, ну я все равно не понимаю. Если технически есть возможность организовать сохранение и восстановление, надо так и сделать. А то получается, что Боженька создатель мог сделать хорошо, а сделал плохо — зачем же?

      Виктор пожал плечами:

      — Разве ты только что на собственной шкуре не почувствовал разницу между “старкрафтом” и настоящей работой? В игре обвел дюжину юнитов рамкой и кинул строить лесопилку; один клик мышкой, разве нет? А в реале... Пока трассу до лесопилки нормально провесишь, сам похудеешь на вес отработанной солярки.

      Леопольд слушал молча, не забывая поглядывать на экраны. Виктор продолжил:

      — Давай конкретно по твоей задаче. Вот убили тебя в виртуале. Как тебя восстановить?

      — Бэкап, очевидно же.

      — С какой частотой его писать, очевидно тоже? Полный бэкап личности — это экзабайты объема. Он читается дольше двухсот микросекунд.

      — То есть, тактовая частота... И частота чтения памяти... А память у нас лед, на кремнии быстрее. Только в Гренландии ледяной щит, а не кремниевый...

      — Вижу, начинаешь понимать, чем реальная инженерная задача отличается от чистой математики. Так вот, сын: как скоро восстанавливать? С какой частотой бэкапить?

      — Ну, допустим, одна минута. И как во всех играх, респавн в храме.

      — Допустим, с этим согласятся. Хотя, скорее всего, люди захотят откатить события к самому началу неудачной цепочки.

      — Так пусть сохраняются перед входом в темную подворотню! Перед подземельями же сохраняются.

      — А где брать память под все сохранения? Под воспоминания? Их же с каждым годом прибывает?

      — А что, — точным движением бывалого геймера сын прочертил трассу в обход очередной разведанной трещины, — нельзя сделать общие воспоминания? Для экономии? Типа, был праздник, там присутствовали восемь человек. Пусть описание праздника одно, а ссылок на него восемь. И все помнят одинаково.

      — Э... Это не очень шаблонно?

      — Пап, а всем одинаковую таблицу Менделеева помнить, всей планете Земля — это не шаблонно?

      Виктор забрал подбородок в горсть:

      — Так это же технические сведения, а то личные впечатления!

      — Ну вот, пусть личные помнит у себя, а общие про праздник на серваке лежат...

      Тут отец даже полез чесать затылок:

      — А как разобрать где чье? Вот погляди: у нас тут всего-то один переезд, а до сих пор сколько вокруг мешанины.

      — Промаркировать память... Опа. Это, получается, мы должны разделить память. А тогда ее можно захватить... Пап, ты же говорил, что система безопасности виртуала стоит на том, что нет единого всемогущего администратора. Никто не может подмять под себя все.

      — И каким боком это к памяти?

      — Личная память. Личное пространство. Уязвимость.

      — Не понимаю твоего креатива. Уязвимость в чем?

      — Кусок памяти с личностью определенного человека можно будет уничтожить физически. Например, взорвать бомбу, растопив ледяной массив.

      Виктор засмеялся самую чуточку натянуто:

      — Посмотри “терраформинг Марса”, там расчет растопления марсианских ледяных шапок. Сколько льда может испарить “кузькина мать”, даже при взрыве в толще ледника, чтобы всю энергию в лед?

      Леопольд открыл необходимые справки мгновенно:

      — Меньше кубического километра... М-да... Невыгодно. Ладно, пап, Второй Удар пока отменяем... Но ведь админы могут переносить запись личности?

      — С чего ты взял?

      — Ну вот зеркало это, которое телепорт.

      — Вообще-то могут. Но только при соблюдении условностей. Грубо говоря, чтобы перенести тебя из мира в мир, недостаточно кнопки нажать или словесную команду отдать. Тебя должны связать и просунуть в зеркало. И там обязательно будет проверка на добровольность перехода... Как бы объяснить. Ну вот автомат выдает кофе, пирожные или там конфеты. Чем зарядишь, то и выдаст, это все в твоей власти. Хочешь, вместо кофе заряжай лимонад или вместо пирожных сало. Но заставить автомат не выдавать пирожные рыжим, или там сыпать в кофе вместо сахара те же конфеты — физически невозможно, конструкция автомата не позволяет.

      — Это как? Наш же автомат виртуальный! Все можно переписать, код подменить.

      — При любом несовпадении контрольной суммы код просто заменят новым из хранилища.

      — Пап, но я же видел в кино “Повелители Драконов”, как Джафар подменил планку памяти с паролем. И все прокатило!

      Виктор с удовольствием повел рукой по экранам:

      — Укажи мне, о мой старший сын и наследник, в какой точке всея Гренландии находится сегодня кусочек льда с паролями? Куда мы направим легионы верных колесных платформ, и как подменять ячейки памяти на глубине в километр, к примеру? И в какой точке ледника будет находиться пароль к тому светлому мигу, как наши легионы зла докопаются до его старого местонахождения?

      — Ага... И сделать столько платформ тоже втихаря не выйдет, это ж сколько ресурса надо... Непременно кто-нибудь заподозрит. И в кино Джафар для ремонта все же отключал компьютер. И противник его был алгоритм. Разветвленный, сложный, но безупречно логичный. А тут все придется делать “на горячую”, под внимательным взглядом неизвестного числа подозрительных админов, у которых неслабо прокачано чутье на всякие такие фокусы, и которые одним кликом обесценят всю твою подготовку...

      Леопольд вздохнул. Передал платформам сигнал “Буран”, и теперь наблюдал, как желтые точки прячутся кто куда или собираются в клубки весом более двухсот килограммов: такую массу ветер уже не сдвигал.

      — Ну ладно, пап. Ты меня успокоил. А то проснешься — опа, незнакомый потолок!

      

* * *

      — Незнакомый потолок!

      Через пять лет после Мятежа, в гостиной Александровых, за чашкой медового чая, Эсдес попросила:

      — Вот расскажите мне, что в этом потолке такого важного? Почему Енот настаивал, чтобы в фильме звучала именно эта фраза, слово в слово? На какую такую классику он ссылался?

      Программист переглянулся с женой. Детей и в тот раз за столом не случилось, а то Тимофей, пожалуй, не смолчал бы.

      — Не знаю. — Виктор потянулся наливать чай. — А кроме потолка?

      Эсдес поморщилась:

      — Я на самом деле очнулась в каземате. Только не прикованной к стене за горло, запястья и лодыжки. И одежда на мне была боевая... — генерал резко поставила чашку. — Вы же видели последний бой в кино?

      Анна хихикнула:

      — Еще бы. Некоторые прямо в зале слюной захлебнулись!

      Виктор потупился.

      — Да-да, дорогой, и ты тоже.

      — Ладно там юбки, в конце концов, ног мне стесняться нечего. И даже Акаме в некоторых... Ракурсах, м-да... Но эти ублюдки сняли так, будто я весь фильм сражалась на каблуках! На каблуках!

      — А! — сообразил и Виктор. — Так вот почему режиссер с первого показа сбежал?

      — Я пообещала, что вся сценарная группа будет бегать в каблуках от храма предков до седьмой триумфальной арки. Этот плод незаконной связи хорька с бетономешалкой когда-нибудь все же попадется мне... — синеволосая прижмурилась, воображая. — Юбки на них надевать смысла нет, у мужиков ноги кривые и волосатые... А вот каблуки...

      Эсдес замолчала и принялась медленно тянуть чай.

      — Если не хотите...

      — Не хочешь.

      — Если не хочешь, — сказала Анна, — не говори.

      Синеволосая отставила чашку, блюдце звякнуло:

      — Вот честное слово, сейчас тут сидеть и вспоминать почему-то смешно. Да еще фильм этот. Ну не притаскивали мне Вала на цепях! И не валялся он в ногах, и прощения не просил.

      

* * *

      — Прощения не прошу, — сказал Вал. — Для меня его нет.

      — Могу понять, почему ты ушел. — Эсдес приподнялась и села на лежанке. Победители поступили с ней куда лучше, чем полгода назад она сама с Тацуми. Доски топчана сухие, тюфяк без плесени, одеяло чистое... Каземат, конечно — но в охране все сплошь ветераны северных кампаний, многих из которых Эсдес узнала. Они ее помнили тоже. Не пытались лапать или оскорблять. А теперь вот и гостя пустили.

      Моряк стоял, переминаясь с ноги на ногу, опустив глаза в пол.

      — Вал? — Эсдес потянулась потрогать: вдруг сон. Дотронулась до брусьев решетки, опустила руку.

      — Прощения не прошу, — повторил Вал.

      — Тогда почему пришел? Помню-помню. Премьер говно. Идеалы скисли в уксус, и лучше уйти, чем пачкаться. Но вернулся зачем?

      — А я сам не знаю, — моряк попробовал улыбнуться. — Мы с Куроме просто дезертировали. Мы не перешли на службу в “Рейд”.

      — Так и так оставили меня без поддержки. Все-таки, зачем пришел?

      — Не знаю, — процедил Вал. — Стыдно. Жалко. Но я не хотел, чтобы сестры убивали друг друга. А ведь все к этому шло!

      — Сестры... Я и подумала: вас поймали на Акаме... Она кинула мне рукоять сломанного Яцуфусы.

      — Это я Второй Проклятый Меч сломал.

      — К-как? — от удивления Эсдес даже забыла, что сидит в каземате. — Он же легендарный!

      — Я тогда в доспехе был. Ну, об колено. Доспех оказался более легендарным, а вот Яцуфуса не выдержал.

      Генерал представила себе сцену и даже засмеялась:

      — А что Ривер сказала на это?

      — Там были только сестры... И Тацуми.

      Тацуми! При звуках этого имени сердце всегда пропускало удар, а то и два. Но сейчас Эсдес чувствовала одну обиду:

      — Вот же я дура... Оказывается, и так можно было! Получается, это никакой не хитрый план. Акаме всего лишь хотела поговорить с сестрой... Знай мы это раньше!

      Вал пожал плечами:

      — Вы меня даже не выругаете? Не плюнете? Не полоснете льдом сквозь решетку?

      — Я что, похожа на обсчитанную блядь? Если виновного не за что убить на месте — прости.

      — Но я же вас предал!! Теперь даже это смерти не стоит?!

      — Вал. Ты же не поржать надо мной пришел, так зачем? Тебе мое прощение нужно? Прощаю. Катись!

      Моряк взялся за брусья, растерянно захлопал глазами.

      — И я предала своего учителя, не прорывалась ему на помощь. И с тобой сколько раз обсуждала: стоило мне сбежать с Тацуми? И самого Тацуми я могла прошить ледяным шквалом, когда его грузили на летучего ската. И обязана была сделать это! У меня руки не поднялись убить любимого. А тебе хватило смелости вмешаться, выдернуть Куроме с дороги в ад...

      Эсдес поправила волосы. Вал молча выдохнул.

      — Так не мне тебя судить. У меня с Тацуми не получилось, у Ривер с Лаббоком не получилось. У тебя с Куроме могло получиться — нет же, вернулся. Тебе на тренировках верхние полушария отбило? Думай нижними, тебе привычно!

      — У меня был выбор: дезертировать или смотреть, как ход вещей столкнет Куроме и Акаме. А потом жить с этим...

      — Ты точно думал жопой. А попросить отставки?

      — И меня бы отпустили? В таком-то раскладе? Пришлось бы отпускать и Куроме. А тогда от “Охотников” остались бы только вы.

      — Так и так осталась только я. Но я бы хоть знала, что вы живы, что не в плену “Рейда”!

      Вал скривился. Опустил плечи:

      — Как бы то ни было, я выбрал. И согласен платить.

      Спросил деловым тоном:

      — Вы узнали охранников?

      Эсдес насторожилась:

      — Все они воевали со мной на Севере. Не то, что кандалов нет — у меня даже руки не связаны. Мне дают “золотой мост”? Твоя работа? Кстати, а как тебя сюда пустили? Ты в “Рейде”? Сам вступил, или выторговал у Ривер за свободу Куроме? Или, наоборот, откупился поломанным тейгу?

      — Ничем я не откупался. Ривер хочет меня припахать, но вполне предсказуемо не доверяет. А я тоже не поверил, что вас не убили. Сказал: “Покажите живую Эсдес, тогда подумаю”.

      — Ну вот, показали. Что дальше?

      Пленница поглядела влево-вправо. Стражники с намеком качнули заряженные арбалеты. Вал махнул рукой — и весь десяток вдруг отступил за пределы видимости. Моряк сказал:

      — Они знают вашу силу. Глупого геройства не будет. Если решите сбежать, то они скорее вам помогут, чем встанут насмерть. А лошадей я приготовил, на воротах договорился.

      — Отлично. Ты еще и этих кинешь. Не запутаешься в долгах?

      — Я предусмотрительно не присягал новой власти.

      — Кстати, как они сами себя зовут?

      — Республика.

      — Республика... Но что потом? Годы очередной войны во имя старой Империи? От которой ты уже один раз дезертировал? И это если допустить, что Империя поддержит меня, а не Ривер. И так западники под стеной Столицы. В конце концов, победителю просто не останется, кем править... И опять же, новая война — новый риск для Тацуми.

      — Для Мейн тоже.

      Генерал зашипела:

      — Что мне помешает в случае удачи подстеречь крольчиху и просто убить?

      Не находя ответа, Вал спрятался за казенной донельзя фразой:

      — Тацуми это не обрадует.

      И тут же сменил тему:

      — Кони есть. Есть деньги на первое время. Ривер точно так шипит из-за Лаббока, да и глаз с рукой вряд ли простила. Разумно ли упускать шанс?

      — Если одноглазая сволочь не сыграла тебя втемную. Проще прибить меня при попытке к бегству, чем возиться со сбором доказательств.

      — О таком коварстве я как-то не подумал... Но, насколько я узнавал, охрану подбирал Енот.

      

* * *

      — Енот не приходил каждый день петь песни под решеткой, — возразила Эсдес через пять лет. — Понимаю, в кино все выглядит ах как романтично и трагично. Лунные блики на ключицах и груди, пожалуй, удались. Но это просто актриса симпатичная. А вот глаза исполнителя больше подходят срущей собачке, чем тоскующему любовнику. И не кричал Вал: “Ты не попытаешься ее отбить, увезти? Чего же стоит твоя любовь?”

      — Жаль, — Анна вздохнула. — А ведь какая драма, какое напряжение! Эсдес?

      — Да?

      — Я постоянно слышу, что премьер-министр был вашим наставником. Но ни в фильме, ни в разговорах никто не упоминал, в чем это заключалось. Откуда такое уважение к откровенному... Да, так и скажу: за что такой почет мудаку?

      Эсдес помолчала. Покрутила чашечку на блюдце, остановила щелчком пальцев.

      — Я начну немного издалека. Триста девяносто два года назад...

      — Немного? — Виктор едва не поперхнулся чаем. — О, простите, перебил.

      — Триста девяносто два года назад род моего предка занимал высокое положение в отколовшихся от Империи северных провинциях, — синеволосая прикрыла веки. — Собственно, фон Партас и руководил мятежом, а потом его наследники почти сто лет правили Севером. От одной из женщин четвертого наследника родилась моя прапрабабка, а от нее мой прадед. Он был должным образом признан в качестве полноправного наследника Железной Короны. В качестве полноправного наследника шестнадцатой очереди...

      Эсдес снова наполнила маленькую чашечку, и в полной тишине с удовольствием выпила:

      — Как чудесно никуда не спешить! Лучшее изобретение цивилизации — отпуск! Так вот, прадед мой смирно лежал в пеленках, а Империя тем временем решила вернуть утраченное. Война длилась несколько поколений, прадед без малейших усилий передвинулся в очереди наследования на пятую позицию, а потом и на третью. Он тогда был уже глубоким стариком, скитался по замкам вассалов; один из вассалов — Уорвик, “Делатель Королей”, решил поставить на седое. То ли полагал, что до смерти старика успеет получше подготовить свою марионетку на трон, то ли просто решил досадить противной партии. Наскоро был составлен заговор, двое претендентов резво сломали шеи на охоте, и мой предок торжественно надел Железную Корону в единственном свободном замке Севера. Империя от подобной наглости даже прислала поздравление с восшествием на престол, я думаю — чисто механически, чернильные крысы в департаменте внешних сношений составили бумагу, а потом испугались признаваться, что рескрипт ушел по назначению.

      Эсдес прервалась еще на чашку.

      — А почему так важно, что Империя поздравила? — подняла брови Анна.

      — Империя признала Север равноправной договаривающейся стороной, — пояснил Виктор. — Но про эту игру престолов можно пачку романов написать!

      Синеволосая даже передернулась:

      — Да что там романтичного? Скитания по тундре? Когда Император спохватился, что собственными руками узаконил самостоятельность Железной Короны, на Север наконец-то двинулась армия. Прадед так и не сбежал, а вот дед и отец скрывались в пустошах всю жизнь. Они тщательно хранили родовые грамоты, но жили уже полностью кочевыми обычаями, не забивая голову ни образованием, ни этикетом. И тут родилась я.

      — Звучит пугающе.

      — Детство было еще страшнее. Короче — когда погиб отец, я решила служить Империи. Именно премьер-министр вытащил меня из тундры, оплатил воспитание, образование и обучение, приличествующее дворянке. Он рассчитывал выгодно выдать меня замуж, так что не тронул сам, и никому не позволил... Помните в кино несколько сцен, как в Столицу прибывают на заработки, например, молодые парни либо там девушки?

      Александровы переглянулись, нахмурились.

      — Да судьбу Енота вспомните, как его товарища чуть не с порога в рабство продали! Если бы не опека Онеста, со мной могло быть так же.

      — Но потом...

      — Ну да. Потом! Я и не кинулась ему на помощь в последнем бою. Если честно, то Акаме не позволила. Меня до сих пор называют сильнейшей, но преимущество над Акаме или Тацуми у меня уже очень маленькое. В том последнем бою Акаме укатала меня до того, что кто-то ухитрился зайти мне за спину и вырубить латной рукавицей по макушке.

      — А ваши родовые грамоты, не секрет, где?

      Синеволосая безразлично пожала плечами:

      — Хранились у Онеста. Наверное, там же и сгорели.

      Допили чайник. Новый Анна ставить не пошла. Спросила:

      — Суд в кино тоже отличался?

      Генерал кивнула:

      — В кино все было на площади, с флагами, в собрании народа. И голосовали только раз, после донельзя карамельной речи защитника. А так... Меня привели в небольшой зал. Раньше там сидел камергер и его подчиненные, чтобы всегда находиться под рукой.

      — Постойте, — нахмурился уже Виктор. — Так дворец взорвали не при штурме?

      — Нет, это уже много после. Потом расскажу, чтобы не отвлекаться. Ну вот, заводят меня в зал — а там Ривер, Енот, Акаме. И три-четыре десятка горожан в хорошей одежде. Старосты торговых гильдий, начальники цехов... Посмотрела им в глаза, поняла: дело плохо. Лица живые, выражение деловитое, взгляды острые, понимающие.

      

* * *

      Взгляды острые, понимающие; лица умные, подвижные; если кто видел картину Рембрандта “Синдики цеха суконщиков” — один в один; разве только кафтаны да камзолы не глубоко черные, а гильдейских цветов. Мясники в багровом, уборщики в темно-синем, пекари в розовом, кузнецы в красно-рыжем, рыбники в зеленом почему-то, а в голубом, напротив, адвокаты, законоговорители; а в черном ювелиры, а кружевные белые воротники дарованы каменотесам сто лет назад за изящное мраморно-малахитовое строение городской набережной и пристаней на Великом Канале; а моряки...

      Бесконечно можно разглядывать, и перечислять до ужина. Главное, что плохо — взгляды острые, понимающие; лица подвижные. Умные.

      — Итак... — Надежда обвела собравшихся единственным фиалковым глазом. Помедлила, вдыхая привычный для всех дворцовых помещений аромат духов, притираний, дорогих тканей, редких сортов дерева, навощенного паркета... Десять лет назад она впервые окунулась в запах роскоши; через пять лет дезертировала; и вот колесо завершило круг.

      — Итак, Добрый Совет всех сословий выбрал тридцать присяжных судей, для того, чтобы определить меру и средство кары генералу Эсдес, без военной силы которой Имперская власть не могла бы обирать население... Эсдес! Имеете ли вы возражения по составу присяжных?

      Обвиняемая безразлично прищурилась:

      — Я их никогда не видела, а их мнение меня ни разу не интересовало.

      — А зря... — прошелестела Акаме, но услышали тихий голосок все.

      — Подавайте предложения! — Ривер откинулась на спинку кресла, положив пальцы живой руки поверх судейского колокольчика.

      Присяжные некоторое время шушукались — видно было, что для приличия, что мнение они давно составили. Наконец, поднялся рослый плечистый мужчина в бело-зеленой шахматке почтовой гильдии:

      — Смерть. Не будь Эсдес, Онест не продержался бы и полгода!

      — Смерть! Они бы не посмели вводить новые налоги!

      — Смерть! Императорская власть не...

      — Смерть. Продажная полиция...

      — Смерть! Распоясавшиеся бандиты...

      — Смерть.

      — Смерть!

      — Смерть...

      После двадцатого высказывания Акаме перестала считать голоса. Поднятием руки Ривер остановила присяжных:

      — Может ли кто сказать причину, по которой приговор не может быть исполнен?

      Поднялся Енот.

      Присяжные зашумели по-настоящему:

      — Мы читали твою записку!

      — Мы знаем, что она заботилась о солдатах!

      — Мы знаем, что в Империи она известна как победитель западных рыцарей!

      — Ты пытаешься доказать, что она хороший человек!

      — И что с того? Мы судим не ее качества, а ее поступки.

      — Без ее силы правительство бы давно пало!

      Енот простецки пожал плечами:

      — Почтенное собрание. Я тоже сужу не по ее достоинствам...

      И тут кто-то (вот всегда находится этот сучий “кто-то”!) выкрикнул из глубины: то ли с третьего, то ли с пятого ряда скамей:

      — Че, правда не по величине сисек?

      — К порядку! — Надежда грохнула в столешницу протезом, едва успев поймать покатившийся колокольчик.

      Енот поглядел на обвиняемую, как будто впервые увидел. Зашел справа, слева. Пробежал взглядом снизу доверху. Обернулся к залу. Картинно сгреб левой рукой подбородок в горсть, изобразил напряженное думание.

      Надежда переглянулась с Акаме, не понимая смысла клоунады.

      Енот воздел указующий перст:

      — Уважаемый! Не знаю твоего имени, но ты выдумал превосходную штуку!

      — Портгар, гильдия медников! — поднялся со скамьи пунцовый от похвалы присяжный.

      — Да-да, — закивал Енот. — Вы же все помните пьесу об убийстве капитана Огре? Года полтора тому она собирала полные залы по всей Столице. Зритель ведь любит продолжения, привычных героев, привычную обстановку? Да и реквизит экономится, что немаловажно... И вот как я вижу продолжение!

      Землянин взмахнул правой рукой с простой катаной в потертых ножнах, заговорив торжественным тоном провинциального трагика:

      — Мерзкий старикашка, проклятый черный маг, уничтоживший капитана Огре непростительным заклятием, и предерзостно исполнившись хитрожо... Хитрости, да. Ускользнул от карающей длани наследницы клана Юбикитас. Жаль, Сэрью погибла уже.

      Акаме вздрогнула: пожалуй, слышать о смерти рыжей вражины столь издевательским голосом и в насмешливом ключе было неприятно.

      — Но в пьесе должно быть про любовь! — Енот поднял катану на уровень глаз, горизонтально, и теперь глядел на скамьи с присяжными поверх черной полосы. — И в сердце нашего замшелого мракобеса все-таки нашелся светлый уголок... Чернокнижник, закореневший во злодействе, обратил внимание на несомненные достоинства генерала Эсдес, и влюбился в нее! Ну, седина в бороду, бес в ребро, вот это вот все, понимаете?

      Надежда поняла первой; поняла также, что если прямо сейчас заорать: “к порядку”, то как бы Енот в самом деле не пошел рубить направо и налево.

      — Но мерзкий старикашка работает на “Ночной Рейд”, а Эсдес на правительство. Долг против любви, это же вечная тема! Уважаемый, да театры Империи треснут от посетителей!

      На этой фразе забеспокоилась и Акаме.

      — Идет Мятеж, и герои, каждый на своей стороне, совершают разнообразные подвиги... Ну, тут всякие бои-сражения, молодежи это понравится... Для любителей мистики можно завернуть, что наш мерзкий старикашка на самом деле владелец Третьего Проклятого Меча. Никто из противников Третьего Проклятого Меча не доживает до следующего рассвета...

      Енот поглядел на собственное свое оружие и пробормотал тихонько — но и его тоже услышали все:

      — Кстати, вот к этой катане вполне подходит...

      Присяжные дернулись разом; в зале словно гулко лопнула басовая струна! Знай тогда Енот последствия шутки, вздрогнул бы еще и не так. Правда, все равно не отказался бы от произнесенных слов.

      Конвой при Эсдес недоумевающе закрутил головами. Обвиняемая осталась бестревожна.

      Землянин оглядел суд грозными очами пророка, воздел руки горе, и провозгласил с зубодробительным пафосом:

      — Побеждает революция! Добрый Совет, мучимый жалостью к молодой и красивой, но такой опасной Эсдес, постановляет все же казнить ее... Тут можно вставить какие-нибудь глубоко философские дебаты о государственной пользе. Тогда нас возьмут даже в Императорскую Оперу, а это, уважаемый, уже уровень!

      Присяжные зашушукались, а Енот нанес добивающий удар, усилив его резким движением катаны вниз — словно сбросил невидимое покрывало между собой и залом:

      — И наш чернокнижник обращается мыслью ко злу! Он выходит на тропу мести! Сверкают мечи, льется кровь! Трагедия! Никогда им не быть вместе! Тетеньки обрыдаются! Для убийцы капитана Огре не велика задача продумать оправдания, скрыть следы... Ну и открытый финал, это теперь модно. То есть: решение в ваших руках. — Договорил Енот совершенно серьезно и спокойно.

      Ароматы дворца понемногу забились запахом пота, напряженного внимания, страха.

      Землянин положил катану на столик поверх протоколов — Акаме пришлось подвинуть Первый Проклятый вправо, а чернильный прибор влево.

      — Простите. Стихосложение совершенно испортило мой характер. — Енот оперся руками на стол председателя суда. — Оставим лирику. Вы тут все люди взрослые, понимающие. Весьма ловко сберегли свое состояние и своих близких, не примыкая ни к одной стороне. Уважая время столь разумных и достойных людей, буду краток. Акаме, сводки у тебя всегда в сумке... Сколько войск западных королей сейчас между Пыльными Воротами и Западной Стеной?

      — Я помню и без сводок, — процедила Ривер. — Сорок четыре тысячи строевых, если с больными и обозными — почти шестьдесят.

      — По договору, западным королям обещан только Пыльный и Долина. Никаких полномочий грабить земли от Алмазного Брода до стены Столицы западные короли не получали. Они растоптали договор и действуют с позиции силы. Выходит, что? Мы в своем доме буяна и грабителя не утихомирили, позвали соседа на помощь. А сосед хрусталь в шкафу побил, столовое серебро пропил, да еще и насрал прямо посреди ковра. И теперь уже надо выдворять самого помощничка...

      Надежда переложила колокольчик в металлическую ладонь протеза. Акаме выдохнула. Эсдес безразлично глядела в потолок. Енот вернулся к своем сиденью, не глядя вытянул из сумки свиток, хлопком о голенище сбил завязку, пробежал глазами:

      — Мы можем полагаться на четырнадцать-пятнадцать тысяч повстанцев, которые пришли в Столицу от самого Пыльного. Эти знакомы с нашим противником хотя бы вприглядку. Но, мало того, что их втрое меньше — а по правилам военной науки, их должно быть втрое больше, чтобы вернуть Громкий Камень и Алмазный Брод...

      Тут опомнившиеся присяжные заорали в голос:

      — Но это же “Рейд” уничтожил генерала гвардии, без которого потеряли Громкий Камень!

      — Это “Рейд” позвал западников, которые уничтожили нашу армию!

      — Конечно-конечно, — сладенько улыбнулся Енот. — Вы-то на улицы бунтовать не вышли, и зависимых от вас людей не вывели. Бунтовали только нищие, и только за кусок хлеба. Их легко раздавили. А если бы вы их поддержали, глядишь, и без мятежа бы обошлось. Тем более, и без помощничков... Но мы отвлекаемся, а мне сегодня вечером еще стихи писать к новой пьесе. Так вот. Четырнадцать тысяч. Копья, косы на древках. Примерно у трех тысяч трофейные мечи. На всех полторы тысячи комплектов доспеха — то есть, каждому десятому. Даже витающему в облаках стихотворцу наподобие меня очевидно, что против рыцарей это войско не годится. Как только мы предъявим западникам претензии, они нас раздавят.

      — Мы соберем армию!

      — Одна Столица выставит вчетверо больше!

      — Мы победили в Мятеже, мы победим в войне!

      — Они не пройдут! — твердо высказались несколько присяжных, но куда большая часть угрюмо промолчала. Видение любимых сыновей и племянников, шагающих на закованного до глаз опытного всадника — всего лишь с корявым копьем, прикрывшись одной льняной стеганкой! — прорисовалось над некоторыми головами почти зримо.

      — А вот сейчас я скажу без шуток, — выпрямился Енот, отодвинув бумаги. — Вы, конечно, желали честной полиции, разумного расходования налогов, или хотя бы обоснования их. Вы бы желали, чтобы власть прислушивалась к вам... А не желали вы всего лишь умирать за это. Чтобы умирать, есть неудачники. И теперь вы примкнули к победителю. Ничего личного, чистая целесообразность.

      Присяжные слушали молча и внимательно.

      — Раз не помогли вы, помогли западники. Ничего личного, чистая целесообразность. Своим дальнейшим поведением они доказали, что с ними впредь нельзя заключать договора. Но выгнать их некем. Эсдес приговорена. У нас тут революционный порядок и дисциплина, а не какая-то прогнившая Империя. Ваши предложения судом услышаны, они не оставляют сомнений в исходе голосования. Что ж, будем пользоваться теми, кто есть.

      Землянин препаскудно ухмыльнулся:

      — Указы уже написаны, недостает лишь одобрения Совета. Но Совет одобрит. Он так и называется: Добрый. А то вдруг забыл кто. Мы призовем еще сколько-то тысяч. Мечи, наверное, найдутся, в последний год правительство вооружило многих. Найдутся копья да топоры; щиты склеим. А вот вместо доспеха простегаем лен в пять-семь слоев, шлемы кожаные... Ну, пусть кузнецы не спят и не отдыхают, защита родины не хвост собачий. Наклепают сколько-то кирас, наколенников, шлемов. Слабенько против стальных колонн, придется возмещать организованностью и выучкой. Для выучки нужны офицеры. Где их брать, я и до этого не знал. А после казни Эсдес доверие офицеров к новому правительству несколько... Хм.

      — А еще ваших обормотов придется учить несколько месяцев, иначе вышколенные рыцари в первом же бою станут богаче на тысячи трофейных мечей и доспехов, — внезапно пробасил старшина пятерки охранников.

      — Мы победили в мятеже, — договорил Енот. — Чтобы победить в войне, нам придется создать армию. Это не делается в один день. Рыцари расползутся еще дальше по стране, соединятся с северными варварами. Мы потеряем не один Западный Тракт и город Пыльный, мы потеряем почти весь запад и северо-запад Империи. Ваши цеха потеряют всю тамошнюю торговлю: у западных королей имеются свои гильдии, свои заемщики, требующие возместить расходы на войну.

      — Енот... — прохрипела генерал Ривер. — Хватит! Заткнись уже!

      — Мерзкий старикашка, — хихикнула красноглазая.

      — А чего сразу Енот? — упомянутый поглядел в зал. — Вон тот уважаемый из медников сам подсказал мне второй выход!

      

* * *

      Второй выход из бывшей камергерской держали нарочно для обвиняемой, так что сразу после объявления приговора Эсдес без толкучки и суеты отвели в каземат. Речь Енота перевернула настроение в зале. Присяжные вставали один за другим, хмуро бросали:

      — Жизнь. Мясники.

      — Жизнь. Гильдия зеленщиков.

      — Живи, с-сука... Кузнецы.

      — Ладно. Авось в бою сдохнешь, хоть с пользой. Каменотесы.

      — Енота ответственным. Сам придумал, сам пусть и долб... возится с ней. Юристы.

      — Жизнь. Хрен с тобой.

      — Живи, чтоб тебя...

      Акаме перестала считать голоса после двадцатого; пятью голосами раньше в стальной ладони генерала Ривер лопнул смятый судейский колокольчик. Надежда молча дождалась оформления протокола, подписала его тоже без единого слова. Проводила взглядом оправданную Эсдес, хмуро покивала уходящим в противоположную дверь присяжным.

      В зале остались три победителя.

      — Ладно, — нарушила тишину Ривер. — Их ты уболтал. Даже и не знаю, подействовала твоя угроза или все же включился разум. А как ты собираешься уговаривать меня?

      Енот опустил плечи:

      — Никак. Помнишь, я сказал, что за Онеста возьму награду не как за убийство.

      — Так тебе действительно ее сиськи понравились? Хм. И что мне помешает отказать?

      — Ничего. Только моя вера в твое слово.

      Оба замолчали.

      Через несколько минут Акаме тихонько спросила:

      — Енот... Я тебе ничего не обещала. Давай, ты убедишь меня?

      Землянин устало потянулся. Нарисовал пальцем на столешнице кривую. Вздохнул:

      — Мне действительно нечем держать стальной потоп.

      — Ты служил в армии. В той, большой армии твоего мира.

      — Именно потому, что служил, я и понимаю, как все устроено. Армия в сорок тысяч — для нас пока пустые мечты. Хотя бы тысяч двадцать набрать к лету...

      — К лету?! — не выдержала Ривер.

      — Надежда, ты веришь, что эти хитрозачесанные так вот просто дадут нам деньги? Их даже имперская налоговая служба не сумела остричь! Или что в рекруты пойдут валом нормальные люди? То есть, сколько-то наберем. Но не двадцать тысяч точно.

      — А что, одна-единственная Эсдес всех спасет? Или ты уже придумал план?

      — Да, план у меня есть. Акаме, глянь там за дверью, что за шум?

      Девушка поднялась, привычно подхватила Первый Проклятый Меч, скользнула к дальней двери, распахнула ее, выглянула. Закрыла, вернулась:

      — Там Портгару гонорар за пьесу выдают. С занесением во все места.

      — А что не остановила их?

      Акаме пожала плечиками:

      — После Пыльного как-то неохота. Народ мудр? Вот пусть сам и разбирается. К тому же, вдруг это дискуссия о сюжете. А что тупой меченосец может понимать в искусстве?

      И прибавила:

      — Лучше я пока второй выход проверю.

      Сделала шаг ко второй двери, но та распахнулась от молодецкого пинка. Влетел посыльный с запечатанным большим конвертом:

      — Плохие новости!

      

* * *

      — Плохие новости с юга. — Начальник Виктора прошел к подготовленному креслу и прямо-таки рухнул в него:

      — Выпить есть?

      Программист вскинул брови:

      — Здесь не держу. До сих помню, как обидно залил почти новый ноутбук чаем.

      — Ха, ноутбук! — начальник потянулся. — Вот я как-то не поставил точку с запятой в конце оператора.

      — Плюсы-ы? — Виктор понимающе наклонил голову.

      — Они, родимые... Бьерн тогда еще жил, но икнулось ему, думаю, неслабо.

      — А что случилось-то?

      — Погрузчик с контейнером впилился в стойку склада. Девять тысяч квадратных метров сложились, как в кино.

      — Сколько раз я слышал и читал про эту историю, — программист поправил воротник. — Но не верил.

      Начальник хмыкнул:

      — Шесть тысяч триста четырнадцать единиц хранения одного фарфора, не считая электроники с косметикой. Я проценты по штрафу до сих пор должен.

      — Что, даже здесь? За Порталом?

      — Вот кстати, тоже ведь интересно... Авторское право тут действительно? Если полностью всерьез, так не должно бы. Другой мир — значит, другой. Точка!

      — Точка — это уже паскаль. Шеф, признайтесь, вы скрытый дельфин?

      — Пасквилянт... Благодарю за попытку поднять мне настроение. Только новости на самом деле поганые.

      — Тогда не ходите кругами. — Александров подобрался. Ломать едва наладившийся ритм жизни не хотелось до зубовного скрежета.

      Начальник тоже сел прямее:

      — Что вы знаете об Антарктической базе?

      — Там такой же сервер Проекта, как у нас. Правда, больше: у них ледник обширней, объемней. И они еще увеличивают его, вы же сами рассказывали. Тема “санта-кей”, нанороботы превращают воду в ориентированный моноксид гидрогена, затем в мягкий лед, а затем в черенковский лед, а затем уже в структуру, пригодную для хранения наших матриц... Глубже не вникал.

      — А помните, в одну из прошлых встреч вы говорили, что мы уже не человечество, и что у нас теперь есть конкуренция с хомо сапиенс сапиенс? За то самое вульгарное жизненное пространство?

      — Так что, Южная База решила расширяться и вступила в конфликт с людьми? Но ледник еще далеко не дошел до экватора. На Земле полно людей, да и сам наш Проект все еще на три четверти там!

      — Там, то есть где?

      — В реальности... В реале.

      Начальник покивал головой. Встал из кресла, прошелся по лаборатории, поглядел на экраны. Экраны послушно показывали обслуживание Гренландской Базы. Роботы счищали снег, промеряли радиационный фон, простукивали ультразвуком защитный купол...

      — Так вот, можно не расширять объем памяти под большое количество личностей с уникальными воспоминаниями для каждой. Есть и другой путь...

      — Комплементация! Как в “Евангелионе”! И тоже в Антарктиде! Там же в Антарктиде все началось! — подскочил из дальнего кресла не замеченный начальником Леопольд. Визитер укоризненно посмотрел на Виктора. Тот не смутился:

      — Сын, это мой начальник, я про него много раз рассказывал. А это стажер. Мой старший сын Леопольд. Леопольд, как невоспитанно перебивать говорящего! Тем более, старшего. И обращаться к старшему начальнику через голову непосредственного начальника тоже не положено. Если ты хочешь и дальше работать здесь...

      Леопольд катапультировался из кресла:

      — Пожалуйста, прошу просить мою неуместную горячность! Извините, пожалуйста! Новость очень уж...

      — Пугающая, — без насмешки согласился гость. — Продолжайте работать, стажер.

      Дошел до кресла, уселся, вытянул ноги. Поглядел на вернувшегося к управлению парня благожелательно:

      — Тем не менее, диагноз точен. Там формируется общая мегаличность.

      — Вот поэтому половина программного кода Проекта нацелена на то, чтобы никто не мог подмять весь виртуал под себя. Все управление распределено. Все системные администраторы равноправны.

      Леопольд припомнил одну из прошлых бесед с отцом и вежливо поднял руку. Дождавшись кивка, сказал:

      — Отец, я тогда еще подумал на предмет исторических параллелей. Вот были боги. Перун там, Один, Фрейя, Мокошь... Каждый отвечал за свое. Кто за дружину, кто за любовь.

      — Да-да, — гость опять блеснул знанием классики. — “Кто шил костюм? Я только пуговицы пришивал. К пуговицам претензии есть?” Так, стажер?

      Подросток согласился:

      — Рано или поздно всем надоело. Вот и появился единый всемогущий христианский бог. Менеджер проекта. Всех субподрядчиков построил, и теперь крайний.

      — Ага, и дьявол у него техподдержка первой линии, всегда на кнопке. Зато, пока багрепорт доползет до разработчиков, пять тысяч лет может пройти легко. — Александров-старший тоже вернулся к экранам. Младший угрюмо прибавил:

      — Зато ясно, кого материть за все. Раз ты всемогущий, куда ж ты смотришь, когда детей на копья ловят...

      Виктор нахмурился:

      — Где ты насмотрелся?

      — В кино, в седьмой серии. Там штурм рыцарями города... Я от страха вцепился Акаме в руку... До сих пор стыдно.

      Виктор подумал. Еще раз подумал. Решил не лезть не в свое дело и сменил тему:

      — Так что в Антарктиде? Есть конкретика?

      Начальник потер виски:

      — Так что... Происходит слияние памяти. Программными средствами. В обход разумов людей, что спаслись в Антарктическую базу. Ну, как если бы сейчас сознание твое, твоих сыновей... — чуть качнул подбородком в сторону стажера. — Слилось в одно. Потом еще с нами, с отделом в одно. Потом с тем существом, в которое собрались наши жены... И такая комплементация по всему виртуалу. Лавинообразно, как кристаллизация насыщенного солевого раствора.

      Виктор постучал пальцами по столешнице:

      — Ну точно, Второй Удар. И, похоже, вся беда в анкетах. Там же, наверное, Евангелионщиков полно? Портал их всех собрал в кучу, а легенда у того мира допускает объединение сознаний. Не могло что-то срезонировать на частоте коллективного излучения мозга? В память дедушки Вернадского и его ноосферы?

      — Трудно сказать...

      Взрослые замолчали, но не замолчал стажер:

      — Идея кажется бредом, только если не рассматривать применительно к виртуалу. Ведь и в самом деле может возникнуть общий мегаразум на физическом носителе — Антарктическом ледниковом щите. Синхронизация на частоте альфа-ритмов, взаимопереплетение, как следствие — общий банк памяти...

      Гость фыркнул скептически:

      — А еще они могли найти во льду космический корабль инопланетян. Ну, фильм “Нечто”, помните? И там инопланетянин тоже был организован, как коллективная сеть разумов, мыслящая совместно... Что же мы до сих пор ничего такого не нашли? Впрочем, не гадайте, бессмысленно. Мы едва успели обрубить каналы, чтобы оттуда ничего не пролезло.

      — А они не накроют мозговым излучением половину планеты? Не погонят на нас? — спросил подросток. Начальник поморщился:

      — Какие вы, русские, грубые нетолерантные варвары. Есть же мирные способы, демократия там, оранжевая революция...

      — Среди монолитного сверхразума? — непочтительно фыркнул стажер.

      Визитер поднялся:

      — Шутка не удалась, да и пить на работе — плохой пример подрастающей смене. Пойду домой. Да, не надо на меня так смотреть! Я тоже привык считать домом нашу заснеженную равнину.

      

* * *

      Заснеженная равнина гудела под копытами. На что повстанцы надеялись, ротмистр не понимал. Выкопают ловушки? Летом — запросто, да только снега выпало чуть, и теперь промерзшая земля не поддается ни лопатам рабов, ни киркам саперов. Когда роту подняли по тревоге, хорунжие даже не поверили: ну отбили местные партизаны связку рабов — а куда они сбежать собираются? По гладкой степи от конницы?

      Может быть, хотят завести в заснеженные овраги? Но пересеченная местность начинается дальше к востоку, а здесь Тракт пересекает обширную долину. Летом ротмистр проезжал тут под видом купеческой охраны, чтобы лично изучить район боевых действий, и отлично помнил: никаких рвов, никаких ложбин, хоть боком катись!

      Сотня катилась ровной рысью; все три хоругви с ротным бунчуком красиво вытянул южный ветер. “Не принесло бы оттепель, водить коней по гололеду та еще работка!” — подумал ротмистр, и тотчас позабыл о погоде.

      Впереди — пока еще далеко впереди, но конница живо сократит разрыв — неровная черная цепочка беглых из последних сил переставляла обмороженные ноги куда-то в сторону леса. Группка отставших возилась у непонятной темной массы на снегу — похоже, пытались поднять на ноги совсем слабых. Лес еще даже не показался на горизонте; на что бунтовщики надеялись, ротмистр опять же не понял.

      И потому решительно натянул поводья:

      — Единица!

      Подлетел вороной командира первой хоругви, сам командир подергал только пробивающиеся усики:

      — Слушаю!

      — Я не понимаю, на что надеются беглые. Нет ли какого подвоха. Оставьте здесь эстафету, самый свежий десяток. Если с нами что, пусть не медля несут весть в Пыльный.

      Что свежими должны быть кони, а не люди, ротмистр не уточнял: хорунжий и сам не дурак.

      — Прочим рассыпаться в две цепи. Первая хоругвь авангард, вторая и третья крыльями, бунчук и мой десяток — в сердце строя. Догоним их, то не кидаться хватать, держать строй, оружие наготове... Чую подвох, а какой — не пойму...

      Посмотрев, как развернулась рота, командир немного успокоился. Привычное ощущение строя, невидимая плотная сеть боевого порядка.

      — Рысью... М-а-а-арш!

      Пошли, пошли, пошли! Взлетел тонкий слой снега, развернулись крылья по низу белые, искрящиеся в морозном полудне; по верху крылья трех мастей. Первая хоругвь — здоровенные лоснящиеся вороные, вторая хоругвь на гнедых, третья на белых; личный десяток ротмистр из чистого щегольства усадил на игреневых. Редкая масть, по всему корпусу год собирал; да зато вот в такой атаке сразу видно, кто где.

      Вот хорунжие засвистали, поднимаясь на седлах; вот подхватили азарт кони — первая линия сорвалась в галоп; за ними полетели обе тридцатки крыльев. Командирский десяток чуть поотстал, чтобы ротмистр видел сразу всех.

      Десяток наблюдателей завистливо матерился в усы. Обыкновенно их место — в голове клина, самой коротенькой цепочкой впереди сотни. Дрожат сейчас беглые, ой дрожат!

      Беглые с визгом кинулись кто куда. Не побежали только те самые отставшие. Темные кучи, у которых эти храбрые глупцы топтались, оказались лошадьми. Коней заблаговременно уложили на кошмы, чтобы скрыть от преследователей, что в отряде имеются всадники. Да, кони хороши, отсюда видно. И у всадников поблескивает доспех. Но их же всего только десять!

      Завидев явного противника, сотня разом выхватила мечи — засверкали белые блики низкого солнца, утонули в поднятой белой пыли. А не должна бы так пылить замерзшая почва! Летом сухая и то не всегда выше колен пылит — здесь же белая мгла выше седел!

      Тут командир наблюдателей все понял. Рванув за рукава пару самых легких подчиненных, притянул к себе:

      — Вы. Снять шлемы. Снять кирасы. Шапки только натяните поглубже, чтобы не померзнуть.

      — Командир?

      — Живей!

      — Вьюки на землю. На землю!

      Под недоуменным взглядом семерки остающихся, пара покидала прямо на снег доспех и тюки с палатками.

      — Не жрать, не спать, не останавливаться. Остановка — смерть. Докладывайте кому попало, кого из наших встретите.

      — Начальников не искать?

      — Не искать. Общую тревогу поднимать. Видишь?

      Над полем боя высоко взлетели осколки льда; донесся визг железа — а потом резкий и страшный звук лопающихся кирас, который командир десятки запомнил чересчур хорошо.

      — Прощайте, парни. — десятник хлопнул гонцов по плечам. Повернулся к оставшейся семерке:

      — Простите, коли обидел чем. К бою!

      — Командир! Так что докладывать-то?

      — Да, главное ж не сказал. Там Синяя Смерть.

      — Чего?

      — Молодые, легкие... Может, и выживете. Эсдес!

      

* * *

      Эсдес устало опустилась на кресло во главе широкого стола. Стол поставили в самом светлом зале ее собственного дома. Зал превратился в комнату оперативных карт. А дом превратился не-пойми-во-что. Помнится, с месяц назад она жалела, что умение вышколенной прислуги да первосортные запасы пропадают зря? Бойся своих желаний, в самом деле ведь исполняются!

      Нет, захватив Столицу, “Рейд” недрогнувшей рукой остановил грабежи, навел железный порядок. Вешали казнокрада в шелках и золоте; бандита, рискнувшего пограбить под шумок — но так же беспощадно вешали своего же повстанца, возомнившего себя высшим существом относительно мирных обывателей.

      А в особняке Эсдес разместили Главный Штаб армии Республики. Причем третий этаж дома сразу — без унизительного выпрашивания, без намеков на будущие отработки — отдали ей же под жилье. Назначенный комендант штаба внушил буйному офицерству почтение к труду слуг. Пару самых наглых приволокли к временному командующему. Черный от злобы и усталости, Енот не стал ни ругаться, ни накладывать взыскания — выхватил катану и прямо в кабинете сделал из двух скандалистов четырех. Причем даже записные дуэлянты отметили скорость движений — и наконец-то перестали проверять новоназначенного командующего на вшивость. Авторитета в армии уличный убийца не имел совершенно никакого, и больше воевал за право приказывать, чем занимался делом; Эсдес вполне поняла, почему он так героически отстаивал ее на суде.

      Но вот зачем он себе придумал работу, Эсдес не поняла. И сейчас воспользовалась возможностью вопрос этот выяснить. Бережно подняв за правое ухо храпящего прямо на картах Енота, следующим движением она впечатала спящего мордой в стол:

      — Подъем!

      Енот подскочил и первым делом схватился за рукоятку катаны, которую в шутку величал теперь “Третьим Проклятым”. Осмотрелся, сообразил:

      — И это еще меня ехидным называют... Слушаю?

      — Енот... Нам действительно необходим такой здоровенный штаб? Все эти отделы? Разведка — ладно. Контрразведка — тоже понять можно. Но вот оперативный? Отдел связи? Служба тыла? Раньше прекрасно справлялись, у меня бойцов никогда столько не было, сколько у тебя бумажки носит. — Эсдес кивнула на вошедшую со сводками девчонку-оператора. Та, нисколько не смущаясь, не обращая внимания на спорящих, раскладывала донесения по крышке секретера в порядке непонятном, но несомненном.

      В проем заглянул дежурный офицер. На Енота покосился неприязненно, Эсдес поклонился с видимым уважением:

      — Люди по “Факелу” прибыли.

      Эсдес поглядела на Енота, тот кивнул.

      — Приглашайте, — распорядилась синеволосая, и вернулась к разговору:

      — Нет, я понимаю, удобно, когда все по полочкам разложено. Но тут же людей почти как в полиции было, под сотню!

      — Сейчас, умоюсь. Подожди тут.

      В зал вошли начальники отделов. Разместились на гнутых стульях, чувствуя себя немного неловко из-за непривычной работы. Не сказать, чтобы все они умели так уж великолепно рубиться, командовать, вести в бой — но понимали, что это необходимо для победы и не стали бы возражать против ежедневных фехтовальных тренировок или там выездки. А вот обдумывание длинных сводок, прослеживание сложных логических цепочек давалось господам офицерам со скрипом.

      Вернувшись, Енот обвел глазами собрание, задержавшись на командующей. “Глазки почти как у Акаме”, — отметила Эсдес. — “Только у нее от природы красные. А этот просто задолбался.”

      — Господа, несколько минут, я дам необходимые пояснения командующему... Эсдес, что ты знаешь о противнике?

      — Ну... Обычно премьер давал мне сведения. Я посылала кого-то на разведку.

      — Смотри. Год назад они нанесли удар через лес. Потом атаковали Пыльный. Везде их было не меньше пары тысяч. Теперь влегкую загнали к нам оккупационный корпус в полста тысяч дармоедов. Они как-то снабжают их всех.

      — Грабят.

      — Банды тоже грабят. Но в их армии свой кусок получает каждый, а не только самый наглый. То есть, организовано снабжение. Распределение жратвы. Распределение снаряжения. У каждого есть оружие. Единообразное! Кто-то сравнил образцы, выбрал наилучший, заставил всю феодальную вольницу принять именно его. Кони по мастям подобраны! Кто у них командует? Где штаб?

      — По слухам, в Пыльных Воротах.

      — Так Империю и прощелкали. По слухам!

      Енот поднялся, слегка нетвердой походкой подошел к стене, оттянул занавеску. Открылась огромная карта, вся утыканная маленькими флажками с подписями.

      — Здесь мы выявили основные силы. Тысяч двадцать. Здесь и здесь лагеря сбора пленных.

      — Война закончена. Какие пленные?

      — Рабы.

      Эсдес кивнула:

      — Так и думала. Но ты продолжай.

      — Я пытаюсь построить систему, потому как против нас именно система. — Енот потер виски, зевнул и закрыл занавеску. — У меня мелькают мыслишки на предмет, кто и зачем постарался создать ее на той стороне. Эта система легко управляет массовыми армиями. Вооружает их, снабжает, перемещает. Держит в узде. Всегда держит в узде. Тогда как здесь — в Империи — войско полностью зависит от личности командира. Да, командиры тут личности! Тебя хотя бы взять.

      — Мне неприятны твои попытки льстить.

      — Льстить? — не обращая ни малейшего внимания на собравшихся, Енот в два шага оказался рядом, уперся глазами в глаза:

      — Тебе понравится западная армия в Столице? Или голодная весна? Я продавил твое освобождение, снабжение, деньги. Я вытряс деньги из гильдий Столицы, это подвиг! Это имперская налоговка не смогла! Добился права вытаскивать офицеров хоть из-под виселицы, если ты сочтешь их достаточно грамотными для боя. У меня никакого авторитета в армии. Вот, господа офицеры подтвердят! Зато у тебя его хоть жопой жуй!

      Енот обошел стол. Сел на свободный стул, подпер голову скрещенными ладонями:

      — Даже Надежда утерлась мстить за руку-глаз. Мне как еще вывернуться, чтобы показать доверие и необходимость в тебе? В жопу тебя поцеловать? Да хоть сейчас при всех!

      Офицеры дернулись, разом схватившись за золоченые эфесы. Носхорн, взятый в контрразведку из полиции, даже выдвинул клинок на ладонь. Енот поглядел на него понимающе-насмешливо. Скрипя зубами, барон загнал шпагу обратно.

      Синеволосая продолжила ровным тоном:

      — А месть? Мы были врагами.

      — Планы составляются из будущих выгод, а не от прошлой мести. — Енот снова зевнул, правда, на этот раз изобразил вежливость, прикрывшись ладонью. — Так что давайте уже по планам. Барон, отряд готов?

      Носхорн кивнул.

      — Вот предполагаемый маршрут.

      Офицеры склонились над картой на столе, где еще не остыл отпечаток Енотовой заспанной морды. Снова вошла девочка-оператор. Отодвинула занавеску большой настенной карты. Сверяясь со списком в правой руке, переставила несколько флажков. Карандашом поставила почти незаметную отметку; стерла комочком вишневой смолы несколько таких же тончайших линий. Задернула занавеску и вышла, ни на кого не глядя.

      — Что ж, — первым высказался начальник тыла. — Вынужден признать, что маршрут довольно грамотный. Большей частью по нашей территории, севернее захваченных областей. Это позволит отряду не беспокоиться о ночлеге и легко фуражировать коней. Только в самом конце несколько дней по Долине, но других путей в Пыльные Ворота просто нет.

      То же самое другими словами подтвердили и прочие офицеры. Им было за что не любить Енота; но придираться с пустыми возражениями мешали остатки гордости. Как ни крути, гражданскую войну выиграл “Рейд” — в том числе и вот этот непонятный уличный пес. Кроме того, профессионалы не могли не видеть, что западные рыцари наконец-то нашли противовес военной силе Империи. Захватчики выводили в поле десятки тысяч бойцов. Пока отряд сверхсильных воинов с артефактами отражал врага на безымянной высоте, слева и справа их без помех обходили. Причем обходили не полусотни легкой конницы, опасные разве что для собирающих малину девок, а густые колонны и клинья, способные осадить средних размеров городок.

      И теперь за приказами Енота профессионалы увидели объяснение действиям чуждой военной машины; почуяли надежду ей противостоять. Потому-то и терпели, скрипя зубами.

      Эсдес подумала еще некоторое время. Пощелкала пальцами.

      — Ты вытащил меня из каземата, чтобы командовала я?

      Офицеры зашумели: в полном объеме это дошло до них только сейчас. Поглядели на Носхорна. Барон, как самый важный по совокупности звания, должности, возраста и дворянского ранга, выразил общее мнение:

      — Господин... Е... Енот. От лица офицеров приношу извинения. За один этот поступок вы заслуживаете нашего уважения.

      — Мы и не думали, что уличный хитокири может что-то в этом понимать, — проворчал в нос начальник тыла.

      — То-то вы меня всем аулом два года поймать не могли, — разулыбался польщенный Енот. — А ответ на твой вопрос — да. Чтобы командовала ты.

      — Тогда отряд пойдет так! — Эсдес уверенно прочертила тонкую линию вдоль Западного Тракта, сквозь самую середину захваченной области. — Я тоже считаю необходимым кое-что тебе показать...

      

* * *

      — Показать бы вашу находку еще одному небезынтересному доктору... — баронет Носхорн почесал затылок, поглядел на красный шар солнца, садящегося в конце широкой улицы.

      Тимофей тоже почесал затылок. Но не себе, а найденному зверьку. Вроде бы это не кошка. Точно не собака. Для хорька чересчур округлый. Для фантастических зверей чересчур обыкновенный. И уж точно знакомый с людьми: на руки прыгнул охотно, сбежать не пытается. Пирожок есть не стал; ну так его и баронет выкинул в канаву, едва принюхавшись к начинке.

      — Больше такой мусор не покупайте. Я вам покажу, где со свежей говядиной. Это была зайчатина, ее достаточно передержать полдня, и уже в рот не возьмешь... — баронет очевидно задумался, глядя на низкое зимнее солнце. Повернулся к мальчику:

      — После заката похолодает. Но вы одеты неплохо. Времени до патрулей еще довольно, да и места здесь безопасные. А этому доктору неплохо бы показать и вас.

      — Меня-то за что? — Тим переложил зверька в куртку. Тот повиновался безропотно, высунул голову из воротника, и чувствовал себя превосходно. Даже не чихнул ни разу.

      — Шпага у меня на боку вас заинтересовала?

      — Да.

      — Хотите научиться? Надо же вам уметь отвечать на оскорбления, как подобает мужчине. Мой дядя говорит, что в этом деле главный секрет прост. Чем раньше начать учебу, тем лучше результат.

      Холодными пальцами правой руки Тим потрогал фонарь под глазом и солидно сказал:

      — Конечно, хочу. А как?

      — Как Енот в кино, вы же смотрели “Ночной Рейд”. Мы даже начнем с того же доктора.

      — Он живет примерно посередине между западной окраиной и Центром. Отсюда, наверное, день дилижансом.

      — Так было до Мятежа, но ведь семь лет прошло. Доктор из первой серии переехал в центр. Мой дядя считает, что к доктору зайти обязательно. Чтобы знать, какие нагрузки допустимо давать в вашем возрасте.

      — Так врач живет неподалеку?

      — Вон по этой улице до третьего перекрестка, потом направо... Он мне руку складывал, когда я с коня упал.

      Зверек тихонько заворчал. Тимофей поежился и так же тихонько спросил:

      — Кстати, а сколько лет вам... Баронет?

      Баронет повернулся и зашагал в нужную сторону. Тим последовал за ним, поглядывая на редкие деревья по сторонам улицы. Иней и низкие лучи закатного солнца превратили кроны в кубки красно-золотого стекла. Дошагав до первого перекрестка, Носхорн ответил:

      — На год больше, чем вашему уважаемому брату.

      — Но вы совсем как взрослый! И вы все время упоминаете дядю. Вы в ссоре с отцом?

      Теперь баронет молчал долго. Дошли до упомянутого третьего поворота; солнце окончательно село; по каменным оградам побежал ветер, высекая слезы у обоих. Найденыш завозился, убрал мордочку под кафтан. Тим натянул поглубже шапку, вздрогнув от прикосновения к холодной медной кокарде школы. Носхорн остановился, поглядел вдоль открывшейся справа новой улицы — дома на этаж ниже, но и ширина чуть меньше. Тоже каменная река.

      — Да, сюда. Вон тот дом, у калитки нефритовая собака с протянутой лапой.

      И без перехода ответил на вопрос:

      — Моих родителей убили в день мятежа. Дядя тогда служил в полиции, он опоздал всего на четверть часа. Я помню, как он плакал. Я так испугался, что стал его утешать. Такой вот зимний день. К вечеру пошел снег, хорошо помню белые комки. Окна и двери выломаны, родители мертвы. И мальчик утешает плачущего мужика в броне... Хорошо, что в кино это не показали.

      Теперь уже замолчал Александров-младший. Зверек из-за пазухи перелез на шею. Улегся воротником, распушился и заворчал. Наконец, Тимофей проговорил:

      — Может, и стоило показать. А то куча взрывов, красивые битвы на мечах... А потом такие, как я, думают, что война это круто.

      — Тут у каждого второго похожая история, не считая каждого первого. Вам завидуют не потому, что вы живете в богатом доме, и не покровительству генерала Эсдес. У вас живы брат и родители. Закончим эту неприятную беседу. Вот мы у калитки врача, отказаться еще не поздно. Вы не раздумали браться за шпагу? Ваш уважаемый брат как-то сказал в школе, что ему интереснее продолжать отцовское дело. Это настолько уважительная причина, что никто не осмелился обвинить его в трусости.

      — Узнаю брата Ляпа. Кажется, у него завелась девчонка, и он рвется повзрослеть, чтобы она обратила внимание. Но это не мое дело. — сказал Тим серьезным тоном. И подмигнул.

      Носхорн улыбнулся:

      — Так мы идем к доктору?

      — Конечно! Как дядя Паша в кино. А потом к мастеру?

      — Да.

      — Баронет, а откуда вы знаете меня? С братом познакомились в школе, но вы же на пять классов старше. Вас что, просили присмотреть за мной?

      — Я видел вас в доме генерала, дядя брал меня на завтраки.

      — Это за большой стол? Со всеми этими вилочками-тарелочками-стаканчиками? Бр-р...

      — Если вы желаете преуспеть среди людей шпаги, вам придется выучить и этикет, и танцы. Кстати! — тут подмигнул уже Носхорн. — В смысле девчонок танцы отличная штука. Может ведь рука соскользнуть чуть ниже талии?

      — А если она обидится?

      — Пожалуется кому-нибудь. Тут вам и дело для мечей. Видите, как разумно все устроено в жизни?

      — Вот, значит, причина начинать обучение пораньше?

      — Вы несомненно умны.

      

* * *

      — Ума в нашем деле недостаточно... Как вышло, что вас не учили совсем ничему?

      Носхорн и Тимофей стояли перед высоким каменным забором школы фехтования. Сегодня день выдался солнечный, морозный. Мастер меча обитал все там же, где и в фильме; калитку Тим узнал без подсказок. Правда, в кино мастер выглядел не настолько морщинистым — но зато в натуре двигался с непередаваемой грацией крупного хищника... Или тяжелого танка из любимой игры прошлой жизни. При виде наставника Тимофей понял, отчего в кино дядю Пашу называли Колобком — мастер прямо-таки катался не подпрыгивая, не раскачиваясь; Тяпу при этом слышался рокот дизеля и клацанье траков. Очевидно, и Енот выучился двигаться так же.

      Зверек высунулся из-за пазухи, глянул на мастера. Фыркнул и спрятался. Мастер прищурился:

      — Вот, значит, в чем дело... Что ж, это кое-что проясняет... Письмо!

      Тимофей послушно протянул свиток, написанный доктором пять дней назад. Тот про найденыша не сказал ровным счетом ничего: “Я специализируюсь на людях, уж простите.” Зато про Тимофея бакалавр медицины с непостижимой скоростью написал диссертацию, не меньше. В процессе прощупав мальчика по всем суставам, простучав сухими пальцами по спине и ребрам, подергав за язык, посветив синим лучом в зрачки — Александров-самый-младший знакомился с похожими процедурами в клиниках Проекта. Разве что здешняя экзотика вместо экранов или белых плоскостей состояла в разнообразных бронзовых завитушках, огромных лупах, светящихся кристаллах... Тим навидался алхимических лабораторий в играх полного погружения, да и в учебных программах по химии, так что головой не крутил и глаза не таращил.

      Итогом всего столоверчения с игловтыканием оказался этот самый свиток и хлопок по спине: “Не сутультесь, юноша. Впрочем, там, куда вы направляетесь, вам и не дадут.” Тим поежился. Носхорн очередной раз поинтересовался, не хочет ли тот отказаться. Александров-самый-младший призадумался. Спрашивать опасно, но и не спросить неправильно:

      — Баронет... А почему вы так со мной возитесь?

      Носхорн замер на мгновение. Посмотрел на небо, на выметенную столичную мостовую, хватающую ледяными когтями даже сквозь тройную подошву степных сапог. Перевел глаза на мальчика. Тот вздохнул по-взрослому тяжело:

      — Прошу извинить. Глупый вопрос...

      И вот сегодня мастер меча дочитал послание доктора, скрутил обратно и повторил:

      — Да, ваша находка объясняет кое-что. Но не все. Как вышло, что вас не учили совсем ничему?

      — Там.. Где я вырос, — ответил Тим, — это не нужно.

      — Судя по вашим словам, там попросту рай... Здесь же бренная твердь с низменными материями. Вы можете отказаться в любой момент. Но после этого не приходите. Исключений нет. Достаточно ли вы взрослый, чтобы это понять?

      Носхорн кашлянул:

      — Я бы рискнул поручиться за молодого человека.

      — Даже так? А платить будете тоже вы? Обучение стоит приличных денег.

      Тут уже Тим ответил уверенно:

      — На что-что, а на обучение отец всегда давал деньги без малейших возражений.

      — Хм... Воистину, рай. Доктор написал, что не видит никаких препятствий против обычного курса для мальчиков. Что ж... — мастер ехидно улыбнулся, распахнул калитку в царство пота и боли:

      — Добро пожаловать в ад!

      

* * *

      Я шел через ад десять дней

      И я

      Я клянусь

      Что в аду нет

      Ни жаровен, ни чертей

      Там только снег

      Снег

      И сгоревшие дома

      Объелись волки

      и отрыжка у ворон

      Зима

      

* * *

      Зима в лесу и зима в поле — две огромные разницы. В лесу есть дрова, но нет ветра. В поле ровно наоборот: хвороста в обрез до рассвета, зато ветра полная пазуха. Плащи тут годятся слабо, лучшая одежда — халат с большим запахом, глубоким капюшоном; широкие плотные штаны да сапоги с тройным слоем толстой кожи на подошвах.

      По лесу дюжина всадников сперва ехала без помех. От стены Столичного региона до крепости Громкий Камень западные захватчики еще помнили про договор с “Рейдом” и препятствий не чинили. Рассматривали подорожные, помечали в своих бумагах — но пропускали через посты молча, равнодушно, даже не пытаясь заглядывать под надвинутые капюшоны, не пробуя сверить написанные имена с настоящими. Подготовленную и заученную легенду тоже никто не спросил — чему Носхорн, как автор легенды, только порадовался. Кроме постов, на Тракте иногда попадался гонец с донесением. Почтовых голубей уже не выпускали: холода настали настоящие зимние. Ночью даже вороны не раскрывали рот, сберегая тепло. А уж летучие скаты “Рейда” по такой погоде и подавно забивались поглубже в логова, укладывались друг на друга стопочкой, и тихонько сопели, видя сны о теплых летних облаках... Енот знал, что на высоте холодно даже летом; каково же скату зимой — боялся представить. Так что западники узнавали новости со скоростью лошади, а “Рейд” вместо дня полета уже третьи сутки ночевал в промерзлом лесу.

      Но в лесу хотя бы дров хватало. Расчищали до земли широкий круг, в снег втыкали шесты. На шесты натягивали плотную ткань, посреди шатра разводили костер — получался самый настоящий вигвам, какие землянин видел в кино про индейцев. Дров не жалели, землю прогревали хорошо. Сдвигали огонь к выходу, где всю ночь его будут стеречь выделенные костровые. В отличие от часовых, им разрешалось сбивать ночное зрение, смотря на огонь. Пару часовых ставили снаружи, третий постоянно проходил от одного к другому, не позволяя спать, и подменяя самого замерзшего; после полуночи заступала следующая тройка, и еще одна перед рассветом. Прочие, кому выпадал отдых, стелили кошму, укладывались плотно в ряд, кутались как могли; довольно скоро усталость брала верх.

      На первой же ночевке синеволосая ехидно поинтересовалась:

      — Ну что, спина к спине, как на острове?

      — Я тебя резать не собираюсь. — Енот больше думал, как бы согреться.

      — Не боишься? — удивилась Эсдес.

      Землянин душераздирающе зевнул:

      — Если захочешь меня зарезать, сделай это на рассвете. Пока не высплюсь — могу и не заметить.

      И подумал: “В этот мир я попал, умру здесь — попаду еще куда-нибудь. Мне умирать легко, потому как в перерождение верить не надо. На опыте знаю, что реинкарнация есть...”

      Эсдес удивилась по-настоящему:

      — Ты же никак не удержишь меня от мятежа. А эти солдаты верны мне!

      Понял и Енот, что заснуть ему пока что не судьба. Встал, закутался плотнее в длиннополый стеганый халат, подошел к огню, из черного котелка зачерпнул горячей воды. Ответил:

      — Ну, переметнешься. В следующий раз просто не будет суда, убьют, и все. “Рейд” победил тебя, находясь в подполье. Теперь Надежда располагает ресурсами всей страны. К тому же, нас действительно поддерживают в Империи.

      Глотнул чуть остывший кипяток. Прибавил:

      — Мы проехали всю западную окраину Столицы. Там, где мы проезжали, люди не противопоставляют Ривер и Эсдес. В народном сознании вы два равно знаменитых генерала. Просто ты воевала с внешними захватчиками, а Ривер с внутренней сволочью.

      Допил кружку. То ли поежился от холода, то ли плечами пожал в недоумении:

      — Надо ли воевать за все выгоды высокого положения, если тебе и так его на блюдечке дают? Или ты правда любишь войну больше даже Тацуми?

      Эсдес вздрогнула:

      — Вот об этом поговорим после. Давай-ка сперва вернемся домой с войны, с этого мерзкого холода.

      — Золотые слова, — буркнул заворачивающийся в кошму Енот.

      На другой день въехали в сожженную деревню — по меркам Тракта и Великого Леса, деревня считалась большой и богатой. Триста дворов, несколько смолокурен, в каждом сарае распялки для шкур, четыре лесопилки... Во дворах неубранные трупы хозяев; скипидарные печи без присмотра затекли, керамические перегонные кубы расколоты; в нескольких местах остались только крепления и трубки: наверное, от увезенного металлического куба. На распялках для волчьих шкур клочки; с лесопилок снято все железо, вплоть до кованых гвоздей. И повсюду объеденные тела: либо западники не боялись эпидемии, либо не хоронили убитых для пущего страха.

      — Что-то ты спокоен, — сказала Эсдес. — Ты хоть понимаешь, что это ваш Рейд впустил козла в огород?

      Енот прикрыл глаза. Ответил неестественно ровным голосом:

      — Рыцарята нарушили договор. Это их выбор, не наш, — и прибавил:

      — Ты, к примеру, так и не предала Онеста. Хотя он-то тебя списал, не постеснялся.

      Промерзшую землю ковырять было нечем: везли только широкие деревянные лопатки разгребать снег под шатром. Но и бросать... Возились день, вырубая примерзшие трупы тремя боевыми топориками и одним хозяйственным; в селении не то, что топоров — подков на дверях не осталось. На триста дворов приходилось больше тысячи жителей. Но, видимо, здоровых и пригодных к работе западники угнали. Иначе “Рейд” не управился бы и за неделю. К вечеру тела стащили, наконец, в самую большую смолокурню: подальше от отпушки, чтобы не вызвать лесной пожар. Долго возились, разжигая промороженное дерево: в разграбленном селении не нашлось ни скипидара, ни масла. Насквозь провоняли дымом.

      Ночью никто не смог уснуть; холодное звонкое полнолуние коротали за разговорами. По молчаливому соглашению, говорили о чем угодно, только не о погибших. Открыли винный запас, кружку с парящим красным передавали по кругу, не считаясь ни званиями, ни родовитостью.

      Эсдес оказалась от Енота направо; отхлебнув свою долю, передала кружку дальше и сказала:

      — Ты тоже не сбежал. Хоть и мог. Впрочем, ты и выиграл только потому, что не сбежал. Не сменил путь.

      Енот зевнул: горячее вино после дня беготни по холоду вгоняло в сон. А раздраженные дымом глаза не закрывались. Ответил:

      — Надежда тоже удивлялась, все глубокий смысл искала...

      — Нет, правда, — спросила синеволосая. — Почему?

      — А что, — фыркнул землянин, — и так можно было?

      Эсдес поперхнулась кипятком, вспомнив, как сама дважды думала точно так же: когда узнала о дезертирстве Надежды, и когда услышала, что Вал запросто сломал об колено Второй Проклятый Меч. Сменила тему:

      — Отдыхать будем?

      Енот запечалился:

      — На каждой такой деревне день терять? Да что я голову ломаю, ты командуешь. План тебе известен, решай.

      Эсдес подумала и приказала:

      — Завтра станем на дневку. Днем спать не так холодно, и часовым будет легче всматриваться. Только надо отойти отсюда подальше. Мало ли, кто притянется на дым погребального костра.

      

* * *

      Дым погребального костра повстанцы заметили еще утром; но по зимнему лесу, где все коряги с ямками заботливо укутаны снегом, быстро не потопаешь. Так что шесть пятерок лесных братьев вышли к огромному черному пятну, к бывшей смолокурне посреди бывшей деревни на западном тракте бывшей Империи, только в полдень.

      Жить захочешь — научишься читать и следы; благо, на снегу они глубже и отчетливей, чем на примятой траве. Через несколько часов тридцать вооруженных чем попало бойцов столпились в котловине, слушая вернувшихся разведчиков:

      — Дюжина конных. Это, верно, они хоронили. На дневке стоят, отдыхают. Оно и понятно, небось, вчера от зари до зари тела таскали.

      — Не боятся, значит. Открыто едут, — задумался атаман. — Флаг или знак имеется?

      — Нет, но я узнал нескольких человек из “Рейда”.

      Лесовики заворчали:

      — Союзнички.

      — Дружки жоподырчатые.

      — Вместо чтобы защищать нас от уродов, только подчищают за ними.

      — Перебьем их к сучьей бабушке! Самострелов хватает, и болты пока есть!

      Разведчик поднял руку:

      — А еще я узнал Эсдес.

      Повстанцы закрутили головами. Главарь закусил губу:

      — Что-то не понимаю. Она в плену?

      — Нет, я слышал, как она приказывала.

      — Еще непонятнее. Нет, братья. Никого мы рубить не станем, пока точно не узнаем, кто это и куда едет.

      Атаман повернулся, отыскал глазами нужного человека. Тот и сам уже догадался, что следует делать. Выкрутил полушубок рваной и грязной стороной наружу; подобрал палку. Прошелся туда-сюда, опираясь на клюку, запел дребезжащим голосом:

      — Как у Громового Камня сошлись два черна облака...

      Как застило солнце светлое дождем зубов драконьих...

      — Не пойдет, — оборвал старший. — Столичным “Рейдовцам” лучше не лги. Не хнычь, спину держи прямо. Понаглее с ними, гордых они уважают.

      — Все так, — согласился разведчик. — Сталкивался с ними в Столице год назад.

      Главарь оскалился:

      — Вот и давай, переставляй ноги. Надо нам их обогнать, пока отдыхают. И потом якобы случайно встретить на перекрестке.

      

* * *

      На перекрестке Тракта и лесовозной дороги, у развалин трактира, кавалькаду встретил нищий бродяга. Следы его рваных сапог тянулись от просеки; завидев конных, он двинулся было в лес, помогая клюкой. Но, пройдя всего несколько шагов, осел на снег, и ждал с равнодушием отчаявшегося.

      — Не колотись, — попробовал успокоить его подъехавший первым Носхорн. — Мы свои.

      — Свои, — бродяга ощерил довольно ровные и чистые зубы. — Не пустили бы западников сюда. Вы же с ними вась-вась. А нас плеткой х**сь... Так что мы тут заодно. — Он снова привстал, и снова тяжело уселся прямо на мерзлый пригорок. — Я дно, а ты говно!

      Тут подъехали прочие. Отослав троих следить за округой, Эсдес подошла ближе; рядом с ней подошел и смутно знакомый лесному брату мужчина, который наклонился, приглядываясь.

      — Что, Енот, — обратилась к нему синеволосая, — знакомого встретил?

      Енот!!!

      Вилли отбросил клюку и притворство:

      — Теперь только дошло, как ты меня вытащил. Ты же “Рейд” натравил на бои со зверями, где нас держали...

      Енот вытащил фляжку, кружку, налил вина:

      — Промочи горло. И не дергайся так, не пугай нас больше. Мы после вчерашнего немножко... Беспокойные стали.

      Вилли заглотал порцию в один прием, утер губы запястьем. Поднялся и сел на расколотое бревно:

      — Вы бы такие беспокойные стали полгода назад! Что же вы пустили сюда этих скотов?

      Енот сел на такое же бревно рядом, убрал флягу:

      — Вилли. Вот освободили тебя, ты в “Рейд” пошел? Или обратно к мамке в село побежал?

      — Я же того ублюдка сжег!

      — А потом?

      Вилли повесил голову:

      — Ну...

      — Гну, — вздохнул Енот. — Если даже ты, на своей шкуре попробовавший имперскую справедливость, побоялся воевать за правду... Нам что делать было? Оставить, как есть? У нас-то силенок не столько, чтобы всех перевоспитать. Да еще и без крови обойтись при том.

      — Может, само бы рассосалось, — мотнул головой старый знакомец, возражая из чисто селянского упрямства.

      — Конечно-конечно, — ласково улыбнулся Енот. — Так чего ты сейчас орешь? Империя большая, западники выжрали только Тракт, ну и сколько-то по сторонам от него. Уйди в нетронутые земли. Законы теперь не жестокие. Земли сколько унесешь, налог вообще только косвенный оставят. А тут, глядишь, само рассосется. Как?

      Вилли сплюнул красным; поморщился, но вспомнил, что пил только что вино Енота.

      Вытащил из-за пазухи прямой широкий нож лесоруба, запрещенный старыми законами. С вызовом вбил его в бревно:

      — Так! Велика Империя, да уходить некуда. Лучше на своей земле погибну, чем на чужой до старости батрачить буду! Вы-то с рыцарятами, за нас никто не остался.

      Енот посмотрел на Эсдес, та кивнула. Тогда Енот скомандовал:

      — Эй, там, в лесу! Выходите, говорить будем!

      Откинув плащи, положив руки на эфесы, дюжина “Рейда” подождала, пока два десятка лесных братьев с разных сторон сойдутся к разваленному срубу.

      — Стрелков оставил, конечно. — Эсдес безошибочно угадала старшего. Тот криво улыбнулся: понимай, как знаешь.

      — Это свои, — поспешил вмешаться Вилли.

      — Свои в такую погоду дома сидят, — проворчал атаман. — И хрен друг у друга посасывают. Потому что жрать уже сейчас нечего. А к весне придется и прикусывать.

      — Да не корчи уже крутого, — разведчик смутился. — Вот он меня спас. Это он “Рейд” натравил на тех козлов, что меня в клетке держали. Это тот самый Енот.

      — Хрена ли там Енот? — страшина безразлично повел плечами. — Нам ваши столичные разборки до жопы.

      — Мы едем в Пыльный. — Енот посмотрел на главаря прямо. — Говоря твоим языком, западенской братве предъяву кинем. Было сказано, им за помощь город Пыльный, еще Долина до Алмазного Брода. Опустошать весь Тракт от Алмазного Брода и до самой стены Столицы им никто не позволял.

      — И че? — лапищи атамана охватили кованый эфес явно трофейного меча. — Вот прям так они устыдятся и откатят? Дым в трубу, дрова в поленницу? Разлепить пельмени, собрать корову обратно? Или мы тут чудо воскрешения мертвых лицезреть будем? Да не, вы бы тогда трупы не жгли.

      — Чего бы им не устыдиться, — ласково улыбнулся Енот. — Когда их сама Эсдес попросит?

      — Или ты и меня не знаешь? — прибавила упомянутая. — Так они знают. В одном Пыльном я их больше тысячи покрошила.

      Главарь перестал паясничать, повернулся к генералу всем телом:

      — Да я в этой шайке только вас и знаю. И только из-за вас мы самострелы в ход не пустили.

      Енот хмыкнул:

      — Ради одного этого стоило ее из каземата вытаскивать, не зря старался.

      Атаман крутанулся к говорящему:

      — Не брешешь? Не, по глазам вижу.

      И неожиданно встал на колено:

      — Прими мое уважение. Кроме Эсдес, железномордых никто не бил всерьез. Когда бы не она, все вот это, — главарь обвел рукой опустевший Тракт, махнул на оставленную вчера деревню. — Началось бы двумя годами раньше. У нас, кроме нее, и защитника никакого нет. Когда Онест отозвал ее в Столицу, тут-то нам и пришла жопа... Видишь, я ей даже не кланяюсь. Просто поверить не могу, что она рядом!

      Повернулся к генералу и по старинному обычаю ударил себя кулаком в грудь:

      — Приказывайте!

      Эсдес задумалась. Поглядела на барона Носхорна, на Енота. На девятку отборных бойцов своей северной армии. Двинула рукой горизонтально:

      — По бумагам наша поездка суть посольство. Но, раз тут все выжжено, западные короли... Ну, пусть объединивший их король, неважно. Важно, что явный враг, с союзниками так не поступают.

      А коль враг, то дальше мы поедем напролом, с брызгами. Пусть отзывают войска отовсюду, по крайней мере, пусть боятся расширять свою территорию. Сколько бы войска они сюда ни стянули, зажать нас большая армия не успеет. Малую же мы отобьем. Здесь не город, жалеть нечего и некого; скоро зимний солнцеворот... Для моего ледяного тейгу просто не существует более удачного времени.

      — Пригонят десять или двадцать тысяч, даже ты надорвешься, — возразил Енот. — Хотя... Насчет пригнать... Атаман, имя твое как?

      — Хорус.

      Енот икнул. Проморгался:

      — Война никогда не меняется... Значит, Хорус. Вспоминай, это важно. Пока было тепло, и землю можно было копать. Занимался ли противник постройкой дорог? Починкой мостов? Постройкой новых? Подумай хорошенько, спроси своих.

      — Ты хочешь сказать, по глубоком снегу они не успеют за нами, мы же пойдем по мощеному Тракту? — ухватила мысль Эсдес.

      — У меня появилась надежда... — Енот задумчиво глянул на темнеющее к ночи небо. — Но точно мы узнаем, когда опросим кого-нибудь. Хорус, где тут ближайшее место сбора? Куда западники сгоняют рабов?

      — Неблизко. По равнине чуть ли не день, а до равнины отсюда двое суток лесом.

      

* * *

      За двое суток, что ехали лесом, выросший отряд справился с похоронами в двух деревнях, потом Эсдес все же приказала не задерживаться; дальше мертвые места отряд проезжал рысью. Лесные братья трусцой бежали рядом, держась за стремена. Миновав деревню, лошадей переводили на шаг, по пустому Тракту двигались уже без особой спешки. Снесли три поста, на каждом порубив десяток. Гонцов убивали на месте, Носхорн жадно ворошил сумки с донесениями, покрывал пометками сопоставительную таблицу. Скоро появились тревожные письма о пропаже гонцов; но других каналов связи захватчики просто не знали. Предполагали нападение разбойников, либо что вблизи Тракта объявился медведь-шатун. Через день встретилась тридцатка воинов, направленная на очистку пути. Эсдес накрыла их одним ударом холода; оружие забрали лесные братья, доспехи же пришлось оставить под выворотнем: холод уничтожил все кожаные ремни.

      — Больше мы такой мелочи не встретим, — предупредила Эсдес. — Теперь пошлют сразу сотню. Справимся — пошлют полтысячи. А потом уже начнут беспокоиться всерьез.

      Мороз никуда не делся, и ночевки не стали приятнее. Но людей теперь грела ясная цель и боевая злость. Большую часть дня отряд проводил в движении, либо в готовности к бою, и потому каждый вечер усталость быстро побеждала холод — все, кроме часовых и костровых, засыпали быстро и глубоко.

      На третий день мстители вышли к опушке Великого Леса. Тракт спускался к реке, широкий мост через которую оседлала крепость Громкий Камень. Презрительно шевельнув бровью, Эсдес проморозила речку выше по течению на локоть вглубь; по наледи прошли все сорок два бойца. Предложила создать ледяную пробку до самого дна. Поразмыслив, сама отказалась: не стоило настораживать противника раньше срока.

      Здесь, на широкой равнине, от Великого Леса до западных гор, между крепостями Громкий Камень и Алмазный Брод, каждый клочок земли с незапамятных времен распахивали, засеивали, засаживали. По старому закону, луговина на час пути с обеих сторон Тракта оставалась свободной от застройки; все же прочее давно разгородили на участки.

      С началом правления Онеста поля и огороды понемногу сокращались: чем больше сеешь, тем больше платишь налогов; неудивительно, что расширяться довольно скоро перестали. Часть хозяйств разорилась, многие поля заросли бурьяном. Часть выкупили крупные землевладельцы, поставили там на работы должников, потом перестали стесняться и пополняли ряды рабов наловленными по улицам Столицы нищими; либо разорившимися мелкими землевладельцами.

      И вот сейчас отряд ехал мимо леса закопченных печных труб. От плодовых деревьев остались обугленные стволы. Прыгать через рухнувшие обгорелые балки, вилять между вскрытыми при грабеже люками в подвалы, огибать выгребные ямы — хорошего мало. Приходилось выдвигаться на Тракт. Хорус и его лесные братья старательно прощупывали дорогу шестами; кони осторожно ступали по найденным ровным дорожкам, стараясь придерживаться бывшей улицы.

      К чистой полосе у Тракта вышли только в сумерках. На белом снегу отряд наверняка заметили, но никого из Громкого Камня не прислали. Видать, разглядели флаг союзника — по бумагам-то “Рейд” числился вовсе не врагом — и решили, что посольство сошло с Тракта еще в лесу. Еще бы: гонцы пропадают, посты не докладывают; послали тридцать воинов разобраться — даже кони назад не прибежали. Вот послы обошли опасное место кругом, а теперь выбрались к твердому пути, где и заночевали после трудов праведных...

      Чтобы окончательно уверить наблюдателей в этом впечатлении, отряд поставил шатер. Растопили снег, опять подогрели вино. Неожиданно для всех, быстро и страшно напился Хорус. Две кружки вина на вес здоровяка ничего не значили, но после второй лицо старшины покраснело. Нос оказался неотличим от пятачка, а по щекам горохом покатились взаправдашние слезы.

      — Не смейтесь надо мной! Я не хотел корчить крутого! Я десятник сельской стражи, — атаман пытался утереть лицо рукавом, но на морозе получалось не очень. Шумно всхлипнув, Хорус положил руки на пояс:

      — Мы гоняли... По лесу... Зверей. Пьяных вязали. Я не знаю, как себя вести на войне! Каменный лес... Один камень! Людей не осталось!

      Носхорн влил в бедолагу полстаканчика крепкой водки, взятой для прижигания ран — атаман заснул мгновенно. Эсдес крепко взяла Енота за рукав:

      — Я и хотела, чтобы ты увидел именно это. Как тебе цена победы, не дохрена?

      Енот прикрыл веки. Двинул пальцами вдоль рукоятки Третьего Проклятого. Ветераны и Носхорн открыто взялись за эфесы, но людорез “Рейда” только плечами пожал:

      — А я видел. Старые фотографии. У вас же тут знают, что такое фотография.

      Носхорн медленно кивнул:

      — У нас тут даже составной портрет знают, для розыска.

      — Ну вот. — Енот повторил медленный кивок барона. — Я видел. На фотографиях. В кино. К счастью, живьем не застал. Это и есть война нашего мира. Промышленное уничтожение. Специально придуманными средствами. Специально обученными людьми. Которые лично к тебе не испытывают даже ненависти. Для которых ты значишь меньше неровно пришитой пуговицы. Последний довод, после которого даже победа со вкусом дерьма. Потому что все довоенные связи разрушаются. Все хорошие люди звереют, чтобы выжить. Это как смерть: страшна не сама собой, а тем, что ты теряешь всех близких; и что они теряют тебя. Посмотрите. В этом краю будут говорить: “До войны” и “После войны”...

      Землянин встряхнулся:

      — Я встречался с людьми моего мира. Они могут проходить сюда, но переход работает в одну сторону.

      — Капитан Огре? — уточнила синеволосая.

      — Не только. Сравнительно недавно, в день штурма Столицы. Онест приглашал таких, защищать свой особняк.

      — Это не секретно? — барон покосился на греющих руки лесных братьев.

      — Тайна давно раскрыта. Наверняка помимо меня были другие... Гости. У нас для них придумано слово, но я его не люблю. Ну вот. Если они говорили с Онестом, то могли сговориться и с западниками. Либо вообще, Онеста и западников мои земляки сыграли втемную. Самое точное доказательство — такое вот бессмысленное опустошение.

      — Зачем? Им нужна тут земля без людей?

      — Я не знаю, что им тут нужно. Я просто не хочу, чтобы здесь все стало, как там.

      Эсдес и Носхорн переглянулись.

      — Но ты же не сделал из “Рейда” такую живодерскую... Систему, как сам говоришь.

      — Меня не сильно допускали в “Рейде” что-то там решать. И мне больше нравится такая война, как у вас. Когда герои сражаются с героями, а остальные читают об этом в газетах и восхищаются. С нашей точки зрения это пафосно, глупо и смешно. Зато при этом погибают одни только герои; ну, может, пару-тройку случайных зевак заденет... А здесь “расстреливают, словно лес вырубают”. Я прямо вижу за этим крупную корпорацию, или спецслужбу какой-нибудь сверхдержавы. Вот и пришлось громоздить противовес. Генеральный Штаб, где одних операторов с шифровальщиками больше, чем бойцов “Охотников” и “Ночного Рейда”, вместе взятых. А еще армию придется набирать.

      Люди у костра переглянулись. Некоторое время никто не решался заговорить. Наконец, все согласно посмотрели на Эсдес, и та по праву командира спросила:

      — Первоначальный план менять не будем?

      — Думаю, не стоит. — Енот загибал пальцы:

      — Во-первых, надо вручить официальное объявление войны.

      Носхорн кивнул:

      — Вы говорили, а мы все согласились: пренебрежение законностью рано или поздно икнется.

      — Во-вторых, Пыльный — самый короткий путь получения подкреплений и снаряжения. Вот в Пыльных Воротах можно намораживать лед хоть до верхушек скал.

      — Но и после этого в распоряжении противника останется сорок тысяч прилично снаряженных и обученных бойцов. Кроме того, есть пути севернее горной цепи.

      — Все так. Однако путь удлинится почти на месяц, возникнет неразбериха. Но главное, я надеюсь отловить в Пыльном создателя армии “нового строя”. Или его представителя. Слишком важная точка, не может в городе никого не быть.

      — Но система уже создана, система будет работать и без вашего... Земляка.

      Енот привстал, вышел из шатра. Осмотрелся. Отряд Республики (“Сорок два джедая”. — хмыкнул про себя Енот) как ни в чем ни бывало, пил кипяток и глинтвейн посреди захваченной территории. Хорус, оправдывая имя, вообще залихватски храпел, полностью игнорируя опасность. Военная машина, восхваляемая Енотом, никак не реагировала на вторжение. Пока не реагировала.

      Землянин вернулся к собеседникам:

      — В том-то и дело, что система пока что не закончена. Вот мы тут сидим, костер жжем. Видно издалека. Кто мы и что мы, противник не знает. Мало ли, флаг. Проверить бы надо. Но — ни отряда на перехват, ни каких-нибудь удальцов нам на хвост, чтобы следили, доносили, куда мы идем, беспокоили. Ни навязать нам какое-нибудь почетное сопровождение. Делаю вывод: исполнители Устав прочитали, но делают, как привыкли. А зачем нововведения? И так все прекрасно работало. На тех небольших армиях, где все всех знали в лицо.

      Енот протянул пальцы над огнем, продолжил:

      — Но главную надежду мне подает рассказ Хоруса. Противник даже не пытается строить дороги, мосты, переходы.

      — И что из этого следует?

      — Либо там все же профессионал, просто пока ограниченный в средствах — тогда уже завтра нам придется жарко. Либо любитель, самоучка. Учил самое интересное и яркое в военном искусстве, и полностью забыл о ремесленной основе любого искусства. Военного тоже.

      — Но дороги тут при чем? — спросили сразу несколько человек.

      Енот хмыкнул:

      — Принцип стратегии — концентрация. Допустим, он узнал, кто мы. Его армии встречались в бою с Эсдес, поэтому высылать маленький отряд себе дороже. Прямо сейчас ему нужно собрать несколько тысяч: гнать нас широкой облавой или давить массой. А старые дороги не расчищены, новые даже не пробовали прокладывать. На сбор сколько-нибудь крупного войска уйдут недели.

      — А его подчиненные вообще не понимают важности деталей. И с его исчезновением попробуют повторять его приемы “как в книге”. Но без понимания приемы, скорее всего, не сработают. После чего от них откажутся, — сообразила Эсдес. Енот подтвердил:

      — И мир будет спасен от новой технологии массового уничтожения. Спасен маленьким отрядом, спасен пафосно и героически, как тут у нас положено.

      Носхорн проворчал:

      — Хорошо бы они подольше не догадывались, кто мы. Флаг над нами союзнический, документы у нас посольские. Что с нами Эсдес, видно только в упор. Выслали бы проверить сотенку, потом еще... Мы бы так половину гарнизона перещелкали. Потом бы в трофейное переоделись и еще пару раз повторили трюк. Но вот чего не пойму. Енот!

      — Слушаю?

      — Зачем в эту вылазку вы потащили половину штаба? Почему было не послать того же Тацуми в паре с Мейн? Вашу хваленую Акаме? Генерала Будоу раскатали, Онеста раскатали, а его ведь охраняли ваши земляки. Так что задачка уже знакомая. Почему мы?

      Землянин плотнее завернулся в кошму:

      — При силе Эсдес опасность нам грозит исключительно от собственной дурости. А чтобы сработаться, нет лучше способа, чем совместное дело, да еще и против общего врага.

      — Все равно непонятно. Почему вы решили сработаться именно со мной? Я полицейский, не воин.

      — А я так и вовсе убийца. Вы, барон, самый авторитетный офицер штаба. Вам доверили высказывать общее мнение. Признаете вы, признают остальные.

      — А если не признаю?

      — Вам или мне придется уйти. В штабе останется один лидер. Это куда важнее, чем знание какого-то секретного приема или технологии.

      — Ну, до возвращения из похода об этом толковать нечего. — Носхорн повертел кистями, разгоняя кровь. Заговорила Эсдес:

      — Следующие несколько дней спать не придется. Я выросла на севере, снежные пустоши мне привычны, а для моего тейгу лучшего нельзя и придумать. Для прочих вот, — из сумки на поясе появился флакончик:

      — Капля на кружку. Привыкания не будет, за что и ценю. Но последний. Даже не знаю, жива ли на севере та старушка...

      — Раз такая ценность, прибережем. Енот, не расскажете нам, чего ждать от ваших земляков?

      — Если они там есть. Мою уверенность к делу не пришьешь.

      — Ничего. Завтра отловим конвой с рабами, тут уж им придется кого-то выслать за нами. Заодно узнаем, во что нас ценят. Думаю, пригонят сотню. А уж в сотне кого-нибудь да возьмем живым, и он все-все нам расскажет. Потом...

      — План обсуждали сто раз, — перебила Эсдес. — Лучше пусть Енот расскажет нам, что такое: “кино”.

      

* * *

      Кино — кроме того, что важнейшее из искусств победившей революции — еще и место, куда можно пригласить девушку. Девушка, разумеется, может не согласиться. Но этот момент Акаме, к стыду своему, тупо прозевала.

      Акаме — бессменный и лучший начальник секретариата самого президента Новой Республики. Вот уже пять лет, начиная от холодной зимы победившей революции, и до такой же неласковой зимы сегодня, Акаме ничего не забывает; Акаме не ошибается, называя фамилию должностного лица; по приходу Акаме сверяют часы.

      Да что там деловой этикет! Акаме так ни разу и не порезалась, полируя страшную сталь Первого Проклятого Меча.

      И тут — мальчишка в кино зовет. Ее, Убийцу Акаме?

      Пока девушка хлопала глазками, кавалер обрадовался: “Так и знал, что не откажешься! Билеты я взял на полдень.”

      Акаме чисто механически вытащила записную книжку, куда заносила все-все деловые встречи и все-все фамилии, титулы, адреса; клички любимых собак, дни рождения супруг и детей всех важных персон, с которым секретариат Надежды Ривер вел переписку. Записную книжку подарил Енот: в его стране когда-то жил уважаемый Енотом правитель, которому привычка все записывать очень помогла...

      Перелистнула.

      Да, завтрашний полдень свободен.

      И тоже кивнула, как овца последняя! Ну надо же, в кино пригласили. А что там делать?

      Нет, Акаме знала несколько способов прикончить цель в театре, а это почти то же самое, что в кино. И знала куда большее число способов прикончить цель где угодно еще. И не проверила на практике разве что два-три способа из длинного списка. Но...

      Разве это подойдет для первого свидания?

      Акаме сидела за своим знаменитым столиком, в окружении сводок, писем, смет, доносов, рекламных проспектов; чувствовала привычное тепло рукояти Первого Проклятого. Начиненный информацией столик помогал решить множество проблем управления государством; а если с чем не справлялось перо, то прекрасно справлялся клинок.

      И ни тот, ни другой не могли подсказать самого простого. Что, к примеру, надеть?

      Акаме подошла к большому зеркалу. У тренированной мечницы “Рейда” фигура состояла, в основном, из ног. То есть, сиськи вроде как были. Но — даже сравнивая не с Леоной, а хотя бы с Надеждой — признать их большими не решился бы самый благожелательный суд присяжных. Ладно, с юбкой понятно, туфли тоже... А вот верх? Там и подчеркивать нечего!

      Хотя... у сестрицы Куроме сиськи еще меньше. А парень у нее уже имеется. Посоветоваться с черноглазой? Уж точно не с Леоной: “С подругами дружи, а парня крепче держи.”

      Жаль, Надежды в Столице нет. Она точно не стала бы смеяться. Но у президента причина уважительная. Ривер в лечебнице. Анна Александрова взялась за дело резко, и к зимнему солнцевороту обещала президенту новую руку. Так что и Анна сейчас занята, не спросишь.

      Может, ее сын потому и осмелел? Пока мама не глядит, Акаме Убийцу в кино позвать: ну круто же, вся школа обзавидуется. Как-то не верится, что за этим нечто большее. Мал еще пацан. Узнает правду — десяток дверей прошьет навылет, удирая к маме.

      От нее здоровые мужики, помнится, бегали с визгом.

      Акаме вернулась к столу. Справа на особой подставке торчал колокольчик. Как главе секретариата, Акаме полагалось выглядеть безукоризненно везде и всегда. Команда из парикмахера, костюмера, гримера весь рабочий день ожидала в полной готовности. Для больших приемов или сложных визитов команда усиливалась швеей, стилистом, составителем букетов, мастером маникюра. Достаточно позвонить в колокольчик — из одного удивления, что у Акаме наконец-то появился парень, команда отполирует ее так, как она сама клинок не полировала!

      Но Акаме даже не поглядела на колокольчик, и не потому, что боялась пересудов. Увидят ее в кино, все равно сплетни пойдут. Просто блеск и лоск, наведенный командой — часть работы.

      Кроме работы, у Акаме была только сестра Куроме. Ну, еще очень уважаемые подруги — Леона и Надежда. Специфика работы могла выдернуть Акаме из-за праздничного стола или вот со свидания в любой миг — и не для того, чтобы напомнить президенту строку и параграф указа; чаще всего для того, чтобы Первый Проклятый снова увидел небо. И еще хорошо, если дневное.

      Акаме работала только потому, что кроме подруг, у нее действительно не было ничего; а подруги просили помочь. Сколько у нее скопилось денег, Акаме давно не считала. После каждого тяжелого случая; или просто раз в месяц Акаме открывала последнюю страничку вошедшей в легенды записной книжки. Смотрела в потолок, и тихонько — как подобало воспитанной барышне — произносила особое слово. Слово записал все тот же Енот, когда Акаме пожаловалась, что не может коротко выразить отношение к работе.

      На предстоящем свидании Акаме хотела оставить как можно большее расстояние между собой и работой. И в конце-то концов, разве порядочно пользоваться служебными стилистами в личных целях?

      

* * *

      Цели капитан увидел около полудня. Подзорную трубу, выданную снабженцами, он давно сменил на куда лучшее изделие ручной работы. Так что небольшую группку пеших левее Тракта, громоздящих укрепление из обломков, капитан смог разглядеть подробно.

      Конник в спешно возводимом укреплении оказался лишь один. Положим, охватить их рысью и захлестнуть кавалерийским наскоком не позволит рельеф. По руинам кони ходят медленно, неохотно. Часто и ноги ломают. А тут все поле — руины огромной деревни. В бесснежное время года хотя бы улицы можно было различить. Теперь придется спешиваться, прощупывать пути атаки, накапливаться с нескольких сторон.

      Только ничего этого капитан делать не собирался.

      — Ротмистр! Найденного ко мне!

      Подтащили выжившего бойца охранной сотни, подняли, поставили перед командирским вороным.

      — Докладывай!

      — Ваша милость. Девятая конвойная сотня, третья хоругвь, строевой Анашкон. Вели сто рабов для Громкого Камня. Нас был полный взвод, все три десятка как положено. День прошли, ночь стояли в степи. От мороза кожаные вязки охрупчали.

      — Что?

      — Хрупкие стали на холоде. Рабы их поломали, развязались. Задушили дозорных. Выхватили ножи, топоры, и из нарт оглобли, и стоптали снег, и сказали: “Если будете силой нас брать, мы-де вас перережем”. Хорунжий приказал атаковать, но тут на шум боя набежали непонятно кто со спины. Дальше не помню, очнулся — ваши вокруг.

      — Все сходится, — капитан еще повел подзорной трубой по левой стороне. — Строевого в лечение. Ищите выживших!

      — Всю ночь шел снег, — возразил ротмистр пятой сотни. — Мы их не видим, пока не споткнемся. Двадцать без одного на кошмах лежат; всех добивали. Поле осталось за ними! — офицер указал на мятежных рабов, упорно соединяющих горелые балки, обломки дверей, жердей в подобие полевого форта.

      — Этот же уцелел. Мог и еще кто-то уцелеть. Что, ротмистр?

      — Господин капитан. Позвольте вашу трубу.

      Командир полутысячи протянул инструмент подчиненному. Тот некоторое время разглядывал копошение на руинах. Вернул трубу, кивнул:

      — Вы правильно беспокоитесь. Всадница там единственная, и зовут ее Синяя Смерть. Я выжил в первом походе, и волосы эти не забуду никогда. Нашей полутысячи здесь не хватит. Я был и в набеге на Тоостой Хаалга...

      — А это где?

      — Пыльные Ворота. Сами ворота крепости нам открыли сюзники. Вон, кстати, их посольство уходит по Тракту...

      — Я проверял их утром. Они какие-то... Встрепанные. Но я, кажется, уже понял причину. Так что произошло в Пыльном?

      Ротмистр прижмурился, заговорил тихо:

      — “Рейд” открыл нам ворота, мы почти смяли гарнизонных. Но подоспевшая Эсдес вморозила в песок всех командиров, тучами ледяных иголок разгоняла любые попытки создать строй. И, мало этого, еще и собственноручно вырубила больше сотни... Уходя, мы даже раненых не всех забрали. А ведь летом нападали. Насколько же она сильнее зимой!

      — Вот она-то и преследовала посольство. Она и перекрыла Тракт в лесу. Эсдес враг нам и “Рейду”.

      — Нас же известили, что “Рейд” победил, а Эсдес в плену. Как она могла оказаться здесь?

      — Ротмистр, вы же не ребенок! У нее наверняка есть ученики, сторонники, поклонники, наконец. Выкупили, подстроили побег. Или политиканы искали выгоду, да сами себя перехитрили. Они так уже раз просчитались, запустив сюда нас. Могли еще раз ошибиться, нам это неважно. Что посоветуете делать сейчас?

      — Думаю, она гонится за посольством. Иного повода рваться в пустоши посреди зимы я не вижу. Напасть на нее, считаю, бесполезно: на руинах мы не можем использовать конницу. Но и с ней маловато людей, чтобы выходить на Тракт. Да и те вооруженные трофеями рабы, голодные и полураздетые.

      — Ну, судя по попытке укрепиться, она это понимает. Но не собирается же она сидеть здесь вечно?

      — Что ж, господин капитан. Думаю, пора перебросить мячик повыше. И не забудьте упомянуть в рапорте, что Эсдес применяет свой самый страшный козырь. “Чья-то-там-зима.” А то ведь могут решить, что мы с ней справимся, прикажут атаку. Потом очнемся, как этот Анашкон, и хорошо, если вокруг будут свои!

      Полутысячник согласно кивнул. Обернулся:

      — Поручик! Перо, сургуч и бумагу. Приготовьте десяток, повезете мое письмо в Пыльный.

      

* * *

      В Пыльный решено было входить на рассвете. От Алмазного Брода по Долине, до самых стен города, ехали посольством: с развернутым флагом “Рейда”, под личными вымпелами Эсдес и барона Носхорна. По сторонам тянулись совершенно целые улочки мирно дымящих трубами домов; белые гряды подвязанных и облепленных снегом лоз; белые округлые шапки холмов, по мере удаления от дороги все выше взбегавшие к скальным стенам Долины.

      Там и здесь виднелись характерные ровные ряды построек, укрепленные льдом заборы, над которыми сверкали наконечники копий; пахло конским навозом от десятков тысяч лошадей — основные силы западных королей зимовали в Долине. Но — неожиданно для столь огромного войска — порядок тут поддерживался куда лучший, чем в той же Столице во время осенней осады. Не приходилось убирать замерзших ночью нищих, никто не дрался за кусок хлеба, люди безопасно ходили по два-три человека, нисколько не нуждаясь в оружии. От вооруженных же никто не шарахался в страхе. Здесь никто никого не грабил, не жег, не рубил прямо на улице за недостаточно почтительный поклон или просто потому, что черный мужик стоял очень уж удобно для удара... Атаман лесных братьев на последнем привале рассказал про повадки рыцарей это, а еще много такого, чего все тут же захотели забыть. Но в Долине даже патрули захватчиков держали себя как обыкновенная полицейская рота. Если поймают на горячем, излупят непременно; а если мирно едешь королевской дорогой, как подобает добрым подданным, то и езжай себе.

      Западный Тракт здесь успели переименовать в Королевский Солнечный Путь, о чем на каждом перекрестке извещала красивая резная табличка. Видеть обустроенную и ухоженную землю после смертного поля было удивительно и, почему-то, неприятно.

       На последней ночевке обсудили, кого из Енотовых недоброй памяти земляков можно встретить в городе, и какое их оружие для посольства окажется опаснее всего. Залп арбалетчиков со всех сторон Эсдес худо-бедно принимала на купол, если, разумеется, успевала заметить. А вот мушкеты вместо арбалетов, или вообще из пушки картечью? Даже выдержи сам щит — успеет ли Эсдес его поставить?

      Обсудив несколько вариантов, сошлись на том, что Эсдес ни во что вмешиваться не будет, а будет постоянно находиться в отрешенном спокойствии, полностью готовая ударить холодом. В арбалетах с металлическими дугами сами эти дуги от резкого замораживания лопнут; в “зимних” арбалетах смерзнется спусковой механизм; то же самое произойдет с замками огнестрельного оружия; зажигательные фитили от удара холодом потеряют гибкость и выкрошатся, а при удаче могут и вовсе затухнуть.

      — Получается, ты наш единственный козырь. — Енот вздохнул. — Я должен извиниться. Ты умная, смелая, умелый боец. И только поэтому мы суем тебя в самое пекло, как готовую взорваться пороховую бомбу. Как будто ты не человек совсем.

      Эсдес несколько удивленно подняла правую бровь. Енот продолжил:

      — Еще ты готовить умеешь. Тацуми говорил, ты его впечатляла не глубиной выреза, хотя и красавица; не родовитостью или богатством, а все накормить старалась.

      Синеволосая грустно улыбнулась:

      — У нас на голодном севере предложение разделить еду — больше, чем просто забивка для брюха. Но Тацуми так и не понял... — собеседница коснулась шпаги безопасным, доверительным жестом, которым поправляют оружие среди своих; припомнив по жесту теплый, такой безопасный и простой остров, Енот даже зубами скрипнул в тоске. Эсдес убрала налезающий на глаза капюшон. Выговорила с очевидным усилием:

      — Я после той равнины все думаю. Если бы я зарубила Онеста. Не пришлось бы вообще звать западников. Не погибло бы столько народу.

      — А сколько еще погибнет в гражданской войне, сейчас же по стране чересполосица, кто кого поддерживает. Закон где есть, где нет... — печально прибавил Носхорн, выгнав из ножен палаш. Положив его перед собой на снятое седло, барон вытащил суконку и мазь, после чего принялся за полировку. Прибавил:

      — Долго еще будут наводить порядок. Даже и не будь авантюрного похода половины генштаба, вряд ли правительство может сегодня отвлечь кого-нибудь из мастеров тейгу.

      — Поздно, — просто сказала Эсдес. — Людей не вернешь.

      — Их убило наше бессилие и ваше бездействие, — опустил голову Енот. — У нас говорят, революцию начинают романтики, делают циники, а плодами пользуются подонки. Раз я дожил до плодов, то кто я?

      Носхорн и Эсдес переглянулись, но промолчали.

      — Или это мне пинок судьбы такой? — Енот привстал, подтянул ремень, попробовал, как рука находит катану. Устроился перед огнем снова:

      — Хорошо сидим... Дома я любил в приятной компании поболтать, какие наши правители мудаки. Вот я бы на их месте! Огого! Или даже игого!

      Носхорн улыбнулся:

      — И чего?

      — Судьба поставила меня на их место. — Енот криво ухмыльнулся. — А я просто этого не заметил. И ведь Надежда звала в штаб “Рейда”, так нет же! Бегал с мечом и радовался, что крутым бойцом стал. А мог бы хоть что-то сделать, чтобы избежать леса печных труб... Онест здешних пахарей обирал, но хотя бы не убивал! Твой крылатый парень оказался куда умнее.

      Эсдес подскочила:

      — Так это ты был там, в кафе, за столиком Вала и Куроме! Я не знаю, как в бою, но ты ненормальный! Вал бы достал тебя в один прыжок!

      — Вряд ли твой моряк стал бы рубить людей, чтобы протолкаться ко мне сквозь толпу. Он такой... Отражение Тацуми.

      Эсдес молча вышла из шатра. Барон проводил ее взглядом и поинтересовался тихонько:

      — А кстати, как вы в бою? Хотелось бы понимать, с кем иду.

      — Я как тот Хорус. — Енот понурился. — Не знаю, как вести себя на войне. Фехтовать не обучен. Учился так: рубанул и сбежал. А завтра, боюсь, блокировать придется, шаг-подшаг считать.

      — Могу вас успокоить, в массовой армии мало великих мастеров, — сказал Носхорн. — Шаг-подшаг и прочие кунштюки хороши для дуэлей на булыжных мостовых, для фехтовальных залов, где ровный пол и единственный противник. В поле чаще всего используются прямой удар и прямой отвод. Знал бы я, как вы рубитесь, мог бы что-нибудь подсказать.

      И прибавил решительным голосом:

      — Хотел бы поединка с вами.

      Енот поглядел вслед вышедшей женщине:

      — Из-за нее?

      Барон повертел головой:

      — Ни по мне, ни по вам она плакать не станет. Разве что, и правда, Тацуми... Если в самом деле нужен повод, то за Даранга. Я-то ему проиграл. А вы победили. Именно в поединке. Хотелось бы знать, как.

      — Ну, не сейчас же этим заниматься.

      — Безусловно. Вернемся с холода...

      Зашуршал полог шатра, к огню подошла Эсдес:

      — Я придумала. Ты упоминал Рана, так? А он же именно в соборе погиб. Я скажу, что посольство следует в собор, помянуть погибших в том славном бою, когда “Рейд” пытался открыть ворота. И нисколько не солгу, потому как Ран вполне заслуживает памяти. Вы же, барон, вполголоса намекнете самой продувной роже из встречающих, что-де “Рейд” не хочет разговаривать в крепости, как арестованные перед следователем. А в соборе обе стороны могут обсудить свои дела, не теряя лица. Для нас же важнее всего, что арбалетчиков там на хорах не посадить. Хоры мы с Валом, тем бешеным алебардистом и Тацуми — летом снесли. А если они спрячут какие-то отряды в крипте или приделах, то двери в те помещения заблокировать все же проще, чем отражать обстрел со всех сторон.

      — Отлично придумано! — разом сказали мужчины.

      — Тогда седлайте коней, небо уже посветлело. Флакончик повару выдан, пусть отмерит каждому по капле. Восход скоро. Сегодня солнцеворот, и световой день короткий...

      — Хорошо хоть, ясный, — проворчал Носхорн. — От серых туч в глотке ватой воняет.

      Выйдя из шатра, Енот запахнулся поплотнее, огляделся:

      — Небо чистое. И правда, пора седлать. Точно к восходу будем перед воротами.

      

* * *

      Перед воротами, на расчищенном от халуп квадрате, в неправдоподобно-четком строю сотня конников салютовала вскинутыми клинками. За спинами посольства поднялось уже солнце, и белые прямые мечи вразнобой засверкали отраженным блеском.

      Перед тринадцатью всадниками протянулись длинные резкие тени: синие на снегу и черные на ржаво-коричневой городской стене. Весь мусор из рва исчез; большая часть самостройного предместья исчезла также. Направо вытянулись низкие черные бараки, крытые еще не успевшей сгнить соломой; налево раскатился ковром буро-белый, разбитый копытами, плац. Только Эсдес могла оценить эти изменения, больше никто из послов ранее не бывал в Пыльном. Но прекрасное снабжение и организацию армии Запада мог оценить любой. Там и здесь прохаживались рядовые и офицеры корпуса вторжения — все в плотных стеганках, целой обуви. Сами на вид сытые, с хорошим оружием.

      Пропустив послов, почетный караул разделился: тридцать конных под узким черным треугольным флажком торжественно двинулись впереди; десяток самых разодетых наездников под белым бунчуком присоединились к посольским; замкнули же колонну две тридцатки под красным и белым треугольными флажками.

      После черно-белого, провонявшего погребальными кострами, леса; после страшно-белого поля, расписанного бурыми брызгами, продутого хмельным сырым ветром — город Пыльные Ворота безо всяких натяжек поражал красотой и уютом.

      Восходящее солнце красило нежным светом кремовые, рыжие, светло-кофейные стены; контрастными темными свечами там и тут высились вечнозеленые кусты с сизыми ягодками. Над глазурованной черепицей оград в синем рассветном небе горели красные шарики рябины. Надраенные металлические ручки сияли не хуже доспехов почетного караула; выметенная мостовая блестела, как будто ее с мылом отскребали.

      Посольство медленно, торжественно продвигалось по широкой главной улице прямиком к Собору. Представители западных королей уже явились на переговоры: им, как хозяевам, подобало встретить гостей, а не томить ожиданием. В этом все детали протокола выполнялись, и тут захватчики ничем не погрешили против правил вежливости. Да только после перехода по мертвой земле вся рыцарская учтивость выглядела издевательски.

      “Путешествие по степи как жеваный картон, — думал Енот, оглядывая город из-под прикрытых век. — Не вспомнишь, второй раз пережить не захочешь. Но и выкинуть не получается, нельзя.”

      Понемногу надвигалась громада Собора. Как Эсдес и предполагала, восточную колоннаду никто не восстанавливал. Война, смена правительства — не до того. Огородили досками, на чем и бросили. Скорее всего, каменные балконы хоров тоже в руинах. Если даже заменили деревом — не беда, за деревянными стойками много стрелков не спрячешь. Да и пробиваются брусья ледяной иглой, это не каменная баллюстрада, от которой, по словам Енота, отскакивают даже пули “огнестрела”.

      Посреди гулкого холодного собора гостей ожидали семь начальников западной армии — в парадных доспехах с золотой чеканкой, в огромных беретах с роскошными перьями; в напряженном ожидании новостей.

      Не выдержав, начальник гарнизона спросил командующего:

      — Но в составе посольства тоже указана Эсдес фон Партас! Кто же тогда угрожает нашему сообщению между Алмазным Бродом и дальше на восток?

      Командующий прикрыл глаза. Ответил, давя зевок:

      — Двойников используют давно, не бог весть какая хитрость. Только это совершенно не в характере Эсдес, насколько можно судить по сводкам. Заставить нас гадать, кто из них в парике? Зачем? Разве противник начал какие-то действия? Готовятся к наступлению?

      — Перехватывают небольшие караваны с рабами. Сколотили порядка двух сотен. Вооружены трофеями, питаются захваченными лошадьми...

      — Полковник, сводки я умею читать и без вас. Полночи глаза протирал. Нечего сказать — помолчите. Я должен подумать... Как там звался ее наставник, жирный премьер-министр... Онест?

      — Так точно.

      — Это в его стиле. Намеки непонятно на что. Что-то там провернулось за те три дня, что мы не имели связи... Эсдес, насколько я могу судить, прямолинейней и проще...

      — Но ведь Онест же мертв! Э-э, — начальник разведки смутился, — во всяком случае, так доносят.

      — Доносили, что и Эсдес в казематах, а не в дипломатах! — отрезал заместитель командующего, бесстрашный маршал конницы.

      — Замолчите, господа! — велел командующий. — Что вы спорите попусту!

      Распахнулась восстановленная дверь собора; с восточной стороны по мозаичному полу зацокали подковки, заскребли колесики шпор. Вошли сразу все тринадцать посольских, вежливо сбросили парадные плащи на руки денщиков. Впереди на острие тройки Синяя Смерть; крыльями справа и слева двое мужчин приблизительно равного с ней роста. Все трое в жилетах из толстой кожи — “походный доспех” торговцев и просто гражданских; прочая одежда гражданская тоже — кафтан да штаны, сапоги не боевые, мягкие. У Эсдес памятная и страшная тяжелая шпага с гардой-чашкой. Слева от Эсдес мужчина с хорошим палашом, должно быть, родовым. Правый, похоже, секретарь — за поясом простенькая катана, в руках свитки, на рукаве вышито перо — знак Имперской гильдии книжников и чертежников.

       За первой тройкой топает в ногу девятка охраны, позвякивая кирасами, наколенниками, поблескивая наручами. Шлемы у всех по-парадному, на левом локте... А кто это тринадцатый? Кого стражники ведут в середине строя, как самую ценную персону?

      Западные рыцари встревоженно зашептались.

      Тринадцатый, одетый и обутый в несомненные трофеи, содранные с бойцов корпуса вторжения, гордо нес квадратную красную морду; усы в скобку и характерный нос-пятачок места для сомнений не оставляли. Среди посольства нагло явился давно разыскиваемый смутьян, бунтовщик, так и не признавший Правое Слово еретик — Хорус.

      Пройдя на указанную церемонимейстером линию плиток, посольские остановились, не разрушая построение. Вежливо поклонились все разом.

      Хозяева поклонились ответно. Командарм жестом повелел охране выстроиться вдоль стен, за пределами слышимости: стыдно семерым дворянам посреди собственной крепости, в окружении двадцати тысяч войска, бояться тринадцати послов; из которых один бунтовщик, а второй и вовсе чернильная крыса.

      Эсдес плавно кивнула; по жесту посланницы секретарь плавным движением протянул верительные грамоты. Их принял начальник разведки, пробежал глазами, внимательно разглядел свинцовую печать. Кивнул утвердительно: подлинные.

      Командующий выступил на полшага, коротко, изящно поклонился даме, выполнив сложную петлю алым беретом. Заговорил звучным, хорошо поставленным голосом:

      — Главная ставка Западной Армии приветствует вас. Мой начальник разведки... Начальник тыла... Начальник связи... Начальник штаба... Комендант гарнизона... Мой бессменный и лучший заместитель... Я сам — командующий объединенной армией Западных Королей. Я — король!

      Рявкнул:

      — Один король!

      И военачальники подхватили явно заученную формулу:

      — Одна власть! Одна вера! Одна раса!

      Громкое приветствие посланницу не смутило и не впечатлило; снова она кивнула секретарю — плавно, почти снисходительно.

      — Опа! — сказал Енот без малейшего уважения. — Это мы...

      

* * *

      — ... Удачно зашли!

      Все заготовленные славословия из головы вылетели. Ошалев от размера удачи, ляпнул я в лучших традициях Южно-Ебутово. Конечно, Пыльный точка важнейшая, и какую-то шишку мы тут рассчитывали подловить. Подловить, на крюк подвесить, да и выспросить: кто тут у вас военспец по армии Нового Строя? Как его берегут, на каком живет берегу?

      Но чтоб сам король, и весь его штаб! Вот интересно, тут в соборе музыку на органе играют? А то в ушах рояльные струны прямо рокочут...

      — Похоже, господа послы не ожидали встретить здесь меня? — осведомился его величество вкрадчивым голосом записного сутяги. — Но сопровождать войско для монарха обычно и правильно. Иначе назначенный полководец может позабыть... М-да, позабыть вернуть войско своему королю.

      Вежливой улыбкой Верховный смягчил следующие слова:

      — Ваш император пренебрег этим; и вот он мертв, а его лучшие воины, — кивок в сторону Эсдес, — лишь растут в должностях.

      Довольно потер узкие сильные ладони:

      — Кроме того, правильно использовать все возможности моей армии могу я один. Скажу без ложной скромности, я создал инструмент мастера. Профана он попросту искалечит. Вы простите невинное хвастовство. Судя по тому, что произошло с вашим... Государством, м-да... Некие знания в основах управления могут быть небесполезны и вам.

      Поднял руки примирительно:

      — Не хватайтесь так за палаш, барон! Возможно, вы не заметили, но порядка в моей земле поболее, нежели в вашей! Однако довольно вежливых пустяков. Ведь вы ехали сюда по морозу не только вспомнить дела минувших дней?

      Я вздрогнул. Цитата оказалась практически точной. Король отступил на полшага. Эсдес опять плавно кивнула мне. В голове не шумело и в глазах не двоилось — зато прочие ощущения были точь-в-точь, как посреди трактира. Где два года назад, теплой-теплой осенью, судьба повела кривым кровавым путем; и вот, наконец, привела в промерзший до камушка собор. Займем же наши места, исполним же наши роли...

      И я взял себя в руки, и зачитал приготовленный свиток:

      — Твое величество, король Запада! И вы все, господа рыцари! “Ночной Рейд” спрашивает вас: зачем вы нарушили договор? Вы получили город Тоостой Хаалга, также именуемый Пыльные Ворота. Вы получили ключевую позицию для прохода в наши земли, и к ней получили плодородную Долину. Зачем вы грабите остальное? Зачем уничтожаете людей, поселения и опустошаете наш край, как свидетельствует представитель выживших, уважаемый Хорус? Твое величество, король Запада! И вы, господа рыцари. Вы поступили не как союзники, а потому настоящим расторгается соглашение между Новой Республикой и объединенным Западом.

      Рыцари переглянулись, но не слишком расстроились. Понятно, разведка работает и там. Знают, сволочи, нечем в Новой Республике сегодня воевать, да и некому. “Сам король” поднял руку; перешептывания рыцарей прекратились.

      — Я собирался ссориться с вами весной, по свежей траве. Но и так неплохо... Почему? Ха! По праву меча, по праву сильнейшего!

      Его величество строго поглядел на хамоватого глашатая в моем лице и отчеканил языком патрициев:

      — Vae victus!

      Как земляк, так мудак. Что же, м-мать, со мной не так?

      — “Горе побежденным”... Ты тоже с Земли?

      — Тоже? — удивился король, потом понял и выпалил на русском:

      — Попаданец? Ничего себе, вот где не ждал встретить! Что ты забыл с этими неудачниками? Переходи ко мне! Не знаю, кто ты и что ты, но с порога даю титул герцога. Меч дам получше этого твоего...

      В соборе гулко лопнула невидимая басовая струна; мне показалось, что клинок обиженно подскочил в ножнах. Король продолжал на русском, забыв о своих же рыцарях; похоже, он и видел в эти мгновения только меня:

      — Скучать не придется! Смотри, как я прокачал западные королевства. Тут без меня воевали одними героями, чисто аниме. Но спецназ войны не выигрывает, рулят бронетанковые клинья и ковровые бомбардировки. Я тут армию создал, как Троцкий, с нуля!

      Рыцари, похоже, удивились не меньше нашего. Как и мои спутники, они не понимали ни слова: дальше мы с венценосцем говорили на основательно подзабытом родном языке. Король оглядел штабных, как выращенную собственноручно капусту:

      — Пять лет обучал, пока нормальное взаимодействие наладил. Пока командиры среднего звена чему-то научились, пока тысячники выросли... Теперь все по науке! Рода войск, тыловое обеспечение, пенсии для ветеранов, орлы легионов! Не все парфянам Карры, будет вам и вторая иудейская!

      Штаб короля и мои спутники напряженно вслушивались, судя по вытаращенным глазам, не понимая ни слова. Я и сам от долгого забвения вспоминал слова тяжело:

      — А выжигаешь край зачем?

      — Меня папа учил: стрелять, так стрелять. Ослабим противника, сколько возможно.

      — Это же тебе не крузайдер кингс, где фишки по доске!

      Король посерьезнел:

      — Я могу из реальной истории привести пример. Не из древней, поближе. И не гитлеровские планы, “Ост” или там “Барбаросса”. Что Гитлер мудак, это любому понятно... А вот демократические донельзя США, генерал Шерман в ходе войны за такое ути-пути-сю-сю-сю освобождение черных рабов половину Юга разграбил, выжег дочиста. Одной железной дороги полтысячи километров разломал. И не случайно, намеренно приказ отдал: грабить и разрушать промышленность. США у нас ориентир и светоч, им, значит, можно. А мне, значит, нельзя?

      Рыцари пошевелились, чувствуя в голосе монарха угрозу, но не понимая: уже рубить нас, или пока не надо. Я открыл рот, чтобы возразить умно и серьезно, а онемевшие губы сказали:

      — Давно, дома еще. Видел на “варспоте” фотки Мурманска сорок первого года. После того, как Германия его разбомбила. Знаменитый был налет. Понимаю: порт. Понимаю: железнодорожный узел. Тоже плохо, но хотя бы объяснимо, военный объект. А город? Лес печных труб. Так вот приходишь домой, а вместо дома печная труба. А вон там жил толстый пацан, с ним всегда дрались. А вот его рука из-под снега торчит, можно больше не бояться, что морду набьет. А вон там жила Юлька, все набирался смелости пригласить ее на танцы. Теперь можно поглядеть на нее без одежды. И даже кое-где без кожи. А там вон жила вредная бабка с козой... Ничего! Теперь никто не заругает! Весь квартал — одни печные трубы. Правда, здорово же?

      Тут мне удалось взять себя в руки, так что договорил я уже почти совсем без надрыва:

      — Меня удивляет не то, что в Германии два миллиона немок жаловались на изнасилования. Меня удивляет, что в Германии после такого оставалось кому жаловаться!

      Остроносые стальные ботинки тяжеловооруженного всадника; рыцарские золотые шпоры; красивый полный доспех, золотая насечка; на поясе простой прямой меч — видел такой же в кино про Жанну Д’Арк; да и доспех один в один... Как там кричали его подчиненные?

      Одна раса!

      — Ты оставил точно такую пустыню, каменный лес, между Алмазным Бродом и Громким Камнем. И теперь ты чего ждешь? Восхищения?

      Враг не смутился:

      — Мы, земляне, круче местных дикарей. Это факт. Признай это! Иди со мной, мы весь этот мир нагнем! Это бремя белого человека, это путь истинного прогрессора! Не жди, пока дон Рэба причинит зло твоей девушке; Кристобаль Хунта должен успеть раньше!

      Отшагнул к исцарапанной тумбе алтаря, облокотился на нее. Поглядел снисходительно — красавец, силач, глаза умные, острые, живые. Прибавил все еще на русском:

      — А то ты даже со мной начинал говорить местными словами. Это неправильно. Зачем здешних смущать всякими там немцами да Мурмансками? Кому есть дело до войны, отгоревшей больше века назад?

      Протянул руку за каменную тумбу алтаря, вытащил длинное, веслоподобное... Мушкет? Аркебуза? Фузея?

      И только сейчас перешел обратно на местный язык:

      — Демон спущен с цепи. Весной мушкетеры короля всем покажут, почем фунт лиха!

      Засмеялся довольно; рыцари облегченно подхватили с короткими смешками:

      — Горе побежденным!

      — Согласен! — я тоже перешел на местный, и тоже засмеялся:

      — Отличный принцип. Сейчас и опробуем!

      “Пальцы на катану — ать, два!”

      Ничего так глазки у господ рыцарей, по рубль пятьдесят мелочью...

      Время медом из опрокинутой банки...

      “Руки-ноги-голова!”

      Руки-ноги в доспехе, придется рубить голову...

      Охрана вдоль стен пока ничего не поняла...

      “Выдыхая душу ртом, поднимая сталь рывком!”

      Штабные пока еще даже не тянут руки к эфесам: сначала план, потом действие...

      А вот их король не дурак; дурак бы армию не организовал.

      Его величество ловко заслоняется аркебузой. Кованый ствол над головой параллельно полу. Силен, собака! Я катану медленней вскинул, чем он четырехкилограммовую фузею!

      “Чтоб по жизни пра-а-агреметь!”

      А вот и Эсдес поняла: с гулким хлопком по собору разлетается белое кольцо запредельного холода. Изобрету холодильник, пусть Эсдес для него жидкий азот морозит...

      Треск и вопли на галерее: там народ поглупее короля; впрочем, как и должно быть. Кто-то припер “летние” арбалеты, со стальными дугами. Мощность у них зверская, лупит, как конь копытом. Но хладноломкость металла в этой конкретной сказке боженька забыл отключить. Не выговорил сложное слово, наверное...

      Рву клинок вниз. Кованый ствол толщиной чуть ли не три пальца перерубить нереально; прощай, верный приятель, не знаю, насколько я переживу тебя. А вот что сделаю — знаю. Как только лопнет клинок, подшагну еще и обломком полосну однорасового короля выше стальной горловины кирасы.

      А потому, что шлемы надо на переговоры брать! Пижон. В берет завернуться можно, чисто малиновое одеяло. С золотой рыцарской цепью как бы навевает, да...

      “Как первый гром!”

      Клинок вспыхивает живым зеленым светом, ничего похожего ни на химически-ядовитый джедайский, ни на мертвено-фосфорический волдемортовский; скручиваю торс, приседаю, усиливая удар — пусть ломается меч, только бы не завис на преграде!

      Клинок почти без сопротивления располовинивает аркебузу, расплескивает голову короля, врубается в кирасу и проваливается сквозь наилучшую сталь королевских доспехов почти к середине торса; ручейком стекает золотая рыцарская цепь.

      А, м-мать!

      Вложившись в удар всем весом, я теперь проваливаюсь следом за клинком — носом чуть не в разрубленную королевскую морду. Отшатываюсь — клинок не идет; приходится упереть колено...

      Носхорн полностью теряет дворянскую спесь и орет на весь храм — кажется, даже куски фресок падают:

      — Чудо! Глазам своим не верю!...

      

* * *

      — ...Не верю! — Повторяет барон, выхватывая палаш.

      — Потом разберемся! — хрипит Енот, раскачивая застрявший клинок. — Эс, позолоченного живым!

      Ноги начальника штаба ниже колен охватывает ледяной блок, начальник дергается шагнуть — и падает, катится подобно гвоздю со шляпкой. Опамятовавшиеся стражники от стен топочут к посольским. Самый толковый направляется к двери, за подмогой. Распахивает створку — и вместе с ней вмерзает в ледяную пробку. Переломав стрелкам арбалеты, Синяя Смерть переходит к оговоренному плану, методично запечатывая ледяными глыбами сначала двери, затем высокие узкие окна собора. Летом пробки вытаяли бы уже через час. Но сегодня зимний солнцеворот, небо ясное, легкий морозец. Помощь снаружи не прорвется в собор еще долго!

      Носхорн рубится с начальником разведки и начальником тыла; видно, что и тот, и другой куда больше привыкли к перу и бумаге. Движения их ловки, вполне изящны и правильны, но безнадежно запаздывают за короткими взмахами баронского палаша. Хорус, успев сломать валовой клинок об уникальную броню штучной выделки, запрыгнул на маршала конницы, повалил и душит с тигриным рыком. От стен добежали стражники — их полсотни, они в кирасах, поножах и с заковаными руками; ветераны северных кампаний отражают их пока что на чистом нахальстве. К счастью, все оружие стражников только холодное: растопыристые арбалеты для церемоний неудобны. К сожалению, холодное оружие стражников — алебарды, и начальник у них грамотный. Останься стража вдоль стены, Эсдес разделается с ними двумя потоками льда; самое большее — тремя. Вся их надежда — сцепиться с посольскими в ближнем бою, где ледяной шторм накроет обе стороны. Но длинные древки не для резни в клинч, так что сержант спешно выстраивает нормальную коробочку, три линии по шестнадцать. Пятикратным перевесом, в правильном строю, девятку мечников затоптать легко...

      Эсдес мимоходом, в промежутке между заделкой пары окон, полосует зародыш строя потоком ледяных игл. Передняя шеренга с проклятиями хватается за колени, лодыжки, оседая на пол.

      Енот парой крестообразных ударов достает начальника связи и коменданта Пыльного. Те уже выхватили мечи, но сравниться в скорости с перепуганным Енотом под силу разве что Эсдес или Акаме. Строевой бой уличному хитокири в новинку, тактику он представляет нетвердо, а попасть в кольцо боится — так что летает быстрее ветра. Оба рыцаря в хороших кирасах, катаной не взять. А Третьему Проклятому все равно — кирасы трескаются, военачальники визжат, катятся по полу. Сержант стражников еще пытается выстроить линию алебардистов, но все окна уже запечатаны; Синяя Смерть вынимает собственную шпагу. Справа на нее пытается напасть сбежавший от Носхорна главный разведчик. Эсдес бьет горизонтальным движением, проворачиваясь в поясе. Начальник разведки защищается “кабаньим клыком”, подперев низ меча голенищем. Синяя Смерть переводит клинок выше, продолжив движение, напрочь срубает седую голову рыцаря. Фонтан крови; лохматый шар прыгает в сторону алебардистов. Краткое оцепенение стоит им еще пары человек: северные ветераны сражаются под командованием Эсдес не первый раз, ловить момент обучены. Мечники живо подскакивают в клинч, где длинные древки алебард уже не подмога. Прежде, чем сержант успевает скомандовать отход, число алебардистов сокращается почти вдвое. Справа на цепочку неспешно надвигается Эсдес, каждым взмахом лишая кого-нибудь алебарды. Слева крутится Енот, постоянно пытаясь забежать за спину строя, и вынуждая алебардистов заворачивать фланг.

      Маршал конницы отбился от Хоруса-душителя. Выхватывает кинжал, замахивается — хрипит и умирает; Носхорн выдергивает палаш из маршальского жирного затылка, проходит за спиной убитого, преследуя начальника тыла. Хорус оглядывается в поисках оружия взамен сломанного; прежде, чем он что-то находит, Эсдес потоком льда укладывает сразу пятерых алебардистов, а Енот наконец-то добирается до сержанта. Енот уже немного успокоился, и машет клинком не так истерично: два удара по кожаным сапогам, ниже стальных голеней — и начальника у алебардистов нет.

      Уцелевшие — около десятка — синхронно бросают оружие, становятся на колени:

      — Пощады!

      — Милости!

      — Сдаемся!

      — Сдаюсь! — бухается на колени начальник тыла. Носхорн, слишком хорошо знающий из перехваченных писем степень вины противника, несколько мгновений колеблется. Потом все же отводит палаш от горла побежденного.

      Зеленое свечение Третьего Проклятого Меча слабеет, дрожит, рассыпается вспышками; наконец, гаснет.

      — Соберите своих, — командует Эсдес алебардистам. — Перевяжите, кого можно. Сидите тихо, разбираться не буду, накрою всех сразу.

      У противоположной стены перевязывают раны трое бойцов “Рейда”; шестеро лежат вдоль алтаря лицом вверх, и кто-то уже закрыл убитым глаза.

      Енот деловито подбирает рассыпавшиеся свитки, находит письмо с объявлением войны и объяснением ее причин. Подходит к начальнику штаба: физически тот не пострадал, бой прокатился над ним. Но изображать сбитую кеглю невеликое удовольствие, так что рыцарь бесстыдно ругается:

      — Вы же послы, как вы смели напасть!

      — Вы же с нами договор заключили, — без улыбки отвечает Енот. — Как вы смели уничтожить нашу жизнь?

      Вытаскивает из пояса небольшую веревочку, обматывает свитки. Делает петлю, накидывает на золоченый горжет кирасы. Пихает пленного к стене с алебардистами:

      — Там сидите. Пробьют лед, спасут вас. Вздумаете мешать нам — слышали, что будет.

      Носхорн, ветераны и Хорус уже сломали заколоченную дверь в крипту. Воспользоваться подземным ходом в прошлый раз отряду Эсдес не удалось; но про его наличие и направление “Охотники” разузнали еще тогда.

      Спускаются в крипту, подсвечивая вынутым из держателя факелом. Эсдес поворачивает голову на шум слева, и удивляется:

      — Настоятель? Я смотрю, вам понравилось жить в сокровищнице!

      

* * *

      В сокровищнице настоятель просидел с начала осени — примерно с того дня, как армия Запада подошла к Столице. Двигался он с заметным трудом, зато исхудал настолько, что шесть выживших мужчин отряда могли попеременно нести его. Носхорн влил в пересохшее горло священника полстакана хорошего густого вина, взятого как раз на подобный случай. Эсдес добавила в стакан каплю из драгоценного флакончика. Меры эти подействовали, и настоятель смог разговаривать. Бегство подземным ходом не располагает к долгим беседам, но кое-что Эсдес решила выяснить, не откладывая:

      — В прошлый раз Проклятые Мечи тут не действовали — ни Яцуфуса, ни Мурасаме. А в этот раз шуточки Енота о Третьем Проклятом вдруг воплотились? С чего бы? Потому, что в прошлый раз мы были вам врагами, а сегодня наоборот? Енот, а ты сам не знаешь, что это был за зеленый огонь? Души убитых твоим клинком?

      Енот открыл было рот для ответа, но тут же и замолчал, чтобы не перебивать слабую сбивчивую речь спасенного:

      — Бог... Ушел из этого собора...

      — Потому что вас засадили в подвал, и вы их прокляли? — спросил неразличимый в темноте Хорус.

      — Сначала ушел бог. А потом уже и меня засадили сюда. — Во тьме потерны хриплый старческий голос звучал жутко; еще жутче стало Эсдес, когда она вспомнила прошлую встречу с настоятелем — высоким, стройным, выглядевшим лет на тридцать, не старше!

      — Внимание! — сказали между тем из головы отряда. — Приближаемся к выходу.

      — Не... Выходите... — проскрипел настоятель. — Они... Знают ход.

      — Кто-то сдал?

      — Я... Сказал... Мне... Вырывали... Ногти... Не... Выдержал...

      Священник с неприятным шумом втянул сырой воздух подземелья.

      — Хорошо...

      — Хорошо?! — не выдержал Хорус; настоятель продолжил:

      — ...Что сказал не все. Справа, у самого пола... Небольшой рычаг... Если даже они знают и тот выход, больше десятка там... Не должно быть...

      — За городской стеной, в глуши? — догадался Носхорн.

      Настоятель кивнул, чего никто в темноте не разглядел, и закашлялся. Прошипел:

      — Да... В предгорьях. Я там встречался с контрабандистами. Очень красивое место.

      

* * *

      В самые красивые места попадаешь только тогда, когда оценить их прелесть некогда или недосуг. Откатив камень, отряд оказался в конце темной пещеры. Дальше к свету пещера сделалась шире, наконец, развернулась округлым гротом вокруг неимоверно прозрачного блюдечка воды. Следуя за ручейком, отряд вышел из грота на покатый склон заросшего лесом холма. Настоящие горы начинались еще дальше; не будь отряд так обеспокоен погоней, люди в нем нашли бы слова для чистого блеска южного солнца на снеговых шапках Стальных Скал, для безжалостных острых гребней, для гордо синеющих вершин, взлетающих над черно-зеленым океаном леса в предгорьях.

      Осмотревшись, Носхорн понял, отчего пригорок так популярен у джентльменов удачи: низкий стланник опоясывал горушку со всех сторон. Хоть пригибайся, хоть вовсе на брюхе ползи, а один часовой заметит попытку подобраться с любой стороны. Окружить разбойников можно, но источник воды у них под рукой. Защищать им придется всего лишь узкий лаз в пещеру. И всегда можно спасти товар и собственные шкуры подземным ходом. А вот застать врасплох не получится, неслышно и незаметно не подкрадешься. Бывший полицейский начал понимать, за что храм Истинной Веры Чистой Земли так почитали по всей Долине — не только мирные виноградари, но и лихие люди. Воистину, настоятель храма держал в руках мощный рычаг; но вот использовал его плохо.

      В гроте остановились на дневку. Тройку выживших ветеранов уложили отдыхать на солнечной стороне: за ветром получалось даже тепло. Укрытый чьим-то кафтаном, настоятель заснул сном праведника, игнорируя довольно холодную погоду. Носхорн и Енот отправились поразведать чуть пониже, где с утеса можно было видеть Королевский Солнечный Путь: если на них устроят облаву, то крупные силы смогут подвести только Трактом. Хоруса поставили тем самым часовым на макушке холма: от мелких отрядов да местных банд.

      А Эсдес, пользуясь командирской властью, выписала сама себе два часа на уход за неотъемным ледяным тейгу: скинув пропотевшее и грязное, залезла в чистое подземное озеро. К обжигающему холоду пещерных озер северянка привыкла с детства; да и ледяной тейгу в подобных случаях хорошо поддерживал носителя. Эсдес несколько раз окунулась, быстро продышалась, возвращая тепло растиранием. Присела на расстеленую одежду, принялась выжимать знаменитые синие волосы.

      

* * *

      Знаменитые синие волосы рассыпались по камню. Мужская половина зрительного зала затаила дыхание; кто-то натурально шею изогнул, пытаясь заглянуть за полотенце, обернутое вокруг сильной спины. Генерал Эсдес, разумеется, не знала, что уходящие от погони Тацуми, Леона и Надежда именно у этого ледяного ручья перевязывали покалеченную Мейн; и что забравший ее скат садился именно у подножия холма; и что Тацуми просил полукровку-снайпера: “Выживи, выживи для меня!” — именно здесь.

      Зато создатели фильма “Ночной Рейд” знали это прекрасно. Начав со сцены купания Эсдес в ручье, фильм перевели к объяснению с Енотом. Теперь захлюпала носами женская половина кинозала; но мало этого: полутоном наложили еще и объяснение Мейн с Тацуми. Тут даже Акаме безо всякого стеснения повисла на плече спутника и тихонько, как подобает воспитанной девушке, заплакала в три ручья: она-то помнила, что на ската грузили комок пропитанных красным бинтов; вряд ли Мейн вообще слышала или чувствовала тогда хоть что-то, кроме дикой боли. Словом, сцена “герои на отдыхе” в фильме удалась на все сто; а вот вечерний рассказ настоятеля не попал на экран совершенно. В кино показали только лицо настоятеля: умудренное испытаниями, одухотворенное пережитой аскезой, исполненное самоотречения — и безнадежно молодое, гладкое, сытое — по сравнению с лицом настоящего священника, который тогда умиротворенно спал на склоне. Спал спокойно, впервые за неизвестно сколько дней тьмы, завернувшись в чей-то провонявший кровью кафтан, не замечая ни ледяной земли под боком, ни ветра, все более холодного к вечеру.

      

* * *

      К вечеру отряд собрался в гроте, вокруг озерца. Поставили часового у входа, но погони не ждали.

      Енот и Носхорн наблюдали дичайшую суматоху: по Тракту во все стороны летели гонцы; прямо на мощеной дороге схватились два отряда западников, отличавшиеся только мастями коней. Всадники на вороных порубили такую же тридцатку на гнедых, добили раненых, обобрали тела — и быстрее ветра умчались к Пыльному. Если бы дозорные могли подняться не только до верхушек деревьев, но и на высоту птичьего полета, они могли бы видеть, как гонцы несут весть о смерти Верховного Короля во все края объединенного Запада, во все гарнизоны и крепости покоренного куска Империи. Но и происходящего им хватило, что сообразить: началась дележка трона. Кто же в такой ситуации будет гоняться за призраками, это же придется отвлекать ресурсы от борьбы за главный приз! Вот займем Золотой Трон, тогда и воздадим по заслугам. Сразу всем и сразу за все.

      Так что передышкой решили воспользоваться для отдыха, лечения ран — а еще Носхорн, по привычке полицейского и контрразведчика, вытащил из сумки стопку листов, прилепил на уступ сальную свечку и принялся расспрашивать настоятеля.

      — Я не сильно понимаю в солдатах. — Пожал плечами священник. Ровесник барона выглядел совершенным стариком, но уже хотя бы говорил, не запинаясь.

      — А и не надо. — Полицейский умел получать информацию как из слов, так и из умолчаний. — Лучше расскажите о людях. За что вас-то в тюрьму? Вы же были самым главным сторонником Запада.

      Настоятель помолчал, огляделся. Ветераны устало дремали, прислонившись спиной к стене. Енот и Эсдес делили провиант. Кони с припасами и шатром остались перед собором в Пыльном, так что вся еда отряда состояла из фляжек хорошего вина (это у кого в бою мечами не содрало), да сухарных сумок (тоже — у кого алебардой не пропороло). Правда, при подготовке похода предусматривали случай поспешного бегства партизанскими тропами, так что сумки уцелевших содержали не простенькие сухари. Сумки набили брусками пеммикана: весьма питательной смеси жира, мясного крошева, ягод. Как все полезное, вкус пеммикан имел более, чем отвратный. Ну то есть — вкус казался отвратным, пока посольство ехало в добром порядке; а как превратилось в диверсионную группу на отходе, то и вкус жиро-ягодного мороженого перестал пугать.

      — После завоевания Долины в собор стали приходить люди. Кланялись, благодарили. Жертвовали. Много. Я принимал, радовался. После того случая... — настоятель со вздохом покосился на Эсдес, — когда здесь дрались “Охотники” с “Рейдом”, храм сильно пострадал. Я собирал на ремонт. Конечно, я спрашивал: не жалеют ли они о впущенных в страну рыцарях. Не обижают ли западники жителей Долины. Оказалось, не обижают. Напротив, каждый хвалил меня и порывался целовать руки. Такого процветания Долина не знала с тех самых пор, как умер старый Император, и Онест подгреб власть...

      Священник усмехнулся:

      — А потом я узнал цену этого благополучия. В Долине все были свободны, счастливы и богаты. Даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов. К тому же, разорение равнины за Алмазным Бродом уничтожило конкурентов здешних огородников. Цены на все, что растет и мычит, полезли к небу. Но я и тогда не усомнился. Военная сила возвышала и разрушала Империи; не храму судить мирские дела...

      Настоятель захрипел, превратившись в окончательного старика:

      — А потом в город пригнали полукровок...

      Подскочил, упал от слабости обратно, съежился, закрыл голову руками с белесыми пятнами вместо ногтей:

      — Нет! Я не скажу! Пусть это умрет во мне! Это не для людей! Это зло запредельное!

      Подскочивший на шум Енот поднял священника, усадил заново. Носхорн, видевший на допросах и не такое, привычно влил в рот плачущему полстакана драгоценного вина.

      Отдышавшись, старик привалился к стене. Вялой рукой отер потный лоб. Всхлипнул:

      — Один король. Одна вера. Я попал в ту же ловушку, что и все. Я думал, это будет моя вера! Истинная Вера Чистой Земли! И ведь самое страшное, — старик робко улыбнулся, — эти люди совершенно не выглядели злыми, агрессивными. Могу понять, когда род на род. Когда семью вырезают из кровной мести, длящейся столетиями. Но когда... Когда...

      Настоятель махнул рукой:

      — Я спросил у бога: не стыдно ли ему, ибо мог сотворить хорошо; сотворил же дерьмовое дерьмо?

      — И бог ответил?

      — С тех пор бог никогда не отвечал мне, — заплакал священник. — Не подавал знаков. Мне приносили все больше жертв: деньги, ткани, золотые чаши. Но бог молчал! Я так и не понял, как перестроить разрушенную колоннаду. Стали заделывать крышу: сорвались и погибли три человека. Я испугался, и приказал перенести работы на весну. Верховному королю это не понравилось. Однажды после службы меня просто втолкнули в клетку, где уже не было ни монетки: король выгреб все на войско. Мое место занял какой-то сопляк, ему ответы бога совсем не требовались! Он и вопросов не задавал! Слушал только Верховного Короля. Потом... Потом было темно и больно. Я думал, что уже умер; что я уже в аду! Я увидел свет факела, и радовался боли в глазах, я был жив!

      Собравшийся отряд только сейчас понял, что все это время никто не дышал. Носхорн бесстрастно черкал скорописью по плотному листу. Енот переглядывался с Эсдес. Хорус пробормотал:

      — Стоит запомнить! Надо же, осмелиться спросить: не стыдно ли богу?

      

* * *

      — Не стыдно ли тебе, бог? — вопрошает с экрана огненноокий пророк. Вокруг него некий освобожденный город, ликующий народ; верные последователи (на удивление хорошо снаряженные, на удивление слаженно действующие) в первых рядах потрясают секирами-гизаврами. Слово свое бывший атаман лесных братьев сдержал, сделавшись величайшим ересиархом за всю историю Империи. Режиссеры фильма “Ночной Рейд” застали только самое начало его восхождения, и потому ограничились парой сцен с зажигательными речами да хорошо снятыми общими планами восставшего народа, выбивающего западных рыцарей из оккупированных городков. Персонажей и так накопилось море: к последним сеансам уже хорошо раскупались справочники по действующим лицам истории.

      Все то, о чем настоятель умолчал от ужаса, режиссеры раскопали по многочисленным свидетельствам выживших рабов — и показали в фильме безо всякой цензуры. Самого же настоятеля — в противовес пламенному еретику Хорусу — вывели расчетливым хладнокровным политиком, который умело ввел вражеское войско в Долину; обеспечил защиту ее жителям и удалился в почете и славе на заслуженный покой.

      

* * *

      Покой в пещере наступил только с догоранием длинного, тоскливого зимнего заката. Настоятель провалился в сон. Хоруса сменил на посту наименее пострадавший ветеран, за которым определили очередь Енота, а собачью вахту доверили сильнейшей.

      Носхорн поднялся. Походил по пещере, размял шею, потряс руками. Вздохнул:

      — Теперь ясно, отчего меч Енота обратился. Столько загубленных душ! Тут и жажда власти, и предательство, и лихоимство, и долговое рабство. Самое страшное было то, о чем он умолчал. А храм все же храм. Видимо, как бросили настоятеля в подвал, правильных похорон и не проводили... Витали там все эти души, ожидая случая отомстить. И тут Енот на главного врага замахивается — как не помочь?

      — Интересно, — задумалась и Эсдес. — Первый и Второй в храме не работали. А Третий, выходит, имеет силу только в храме? Повторится ли это чудо?

      — Если повторится, то что? — спросил и сам носитель меча.

      — Если повторится, то мы наблюдали рождение тейгу, — без улыбки сказал Носхорн. Эсдес молча кивнула. Енот покрутил носом:

      — Так в книгах же написано, что тейгу были созданы во времена величия и славы Империи. С помощью технологий и магии в равных долях. А у меня катана... Теперь-то легендарная, спору нет. Ну, клинок мне после победы из сокровищницы выдали самый-самый. Он бы ту аркебузу рассек безо всякой подсветки. Но, чтобы не переучиваться на новый баланс, в поход я взял старый, среднего качества.

      — Зато проверенный в бою. Сколько ты накрошил по приговорам “Рейда”? Их души тоже не песок. А сегодня... — Носхорн прищурился:

      — Загибай пальцы. В бою, в полном соответствии с воинским духом. Раз. Уничтожил великого воина: ведь он один успел заслониться от удара. Так что ты даже безоружного не бил, и тут все честно. Он был реформатор, объединитель Запада, предводитель бессчетного войска, которое сам же и создал. Да все мы за такую удачу могли погибнуть, и все равно это была бы наша несомненная победа! Только представь, каково прорубаться к нему сквозь всю его армию! Два. Король этот был чародей из-за кромки, зло запредельное. Ты же изгнал его из мира. Три!

      — Вот про зло подробнее.

      — Ну как же! У нас никогда не вырубали мирных жителей. Он первый принес в наш мир такую войну; и он из твоего мира, то есть — из-за пределов нашего. Да ты же сам говорил на привале, не помнишь?

      — Говорил, — вздохнул Енот, — но даже представить не мог, какое это говно на деле.

      Носхорн пожал плечами:

      — Тут не то что меч, я бы сам в тейгу превратился. Если бы знал, как... В книгах сказано — тейгу были созданы. Но не сказано, как! Секрет утерян, и все. А если этот секрет не ремесло, а искусство? Взлет души? Если это как стихи? Все могут подобрать сотню рифм. Есть и словари уместных рифм.

      — Точно! — подтвердила Эсдес. — Меня, как дворянку, обучали стихосложению, и я такие рифмовники видела. Даже с заготовками стихов на поздравление, признание в любви, ответное признание.

      — А ту единственную рифму никто за сотню лет не нашел. Вот именно для поэзии в этом ничего необычного нет, — серьезно закончил барон. Енот внезапно засмеялся — тихонько, чтобы не разбудить спящего:

      — А ведь Леона Онесту башку оторвала! На нем тоже кровищи море. Это что же у нее выросло? Сиськам некуда!

      Смех подхватили даже ветераны, по такому случаю всплывшие из полудремы. Носхорн плеснул всем в кружки на палец вина вместо ужина; отсалютовали павшим поднятыми кружками, молча выпили. Барон закрутил флягу, вернулся к свече и бумаге:

      — Надо бы записать и это... “Чудо Енота о Мече”.

      В пещере снова воцарился относительный покой. Обессиленный настоятель вскрикивал во сне; мрачно сопели ветераны — они легко находили след врага и рукоять меча, но тяжело слова. Не найденные ими слова подбирал Носхорн, укладывал неутомимо в черные цепочки донесения. Молча таращился на огонь сменившийся с вечерней зари Хорус — пока Енот не заметил, что тот спит сидя, и не оттащил атамана от костра, потому что подошвы сапог будущего вероучителя уже пахли горелым.

      Сам Енот отошел чуть подальше от дыма, тоже привалился к стене. Расположил Третий Проклятый Меч — теперь уже нешуточный — удобно под руку. Поглядел направо, налево — встретился глазами с усевшейся рядом Эсдес.

      — Когда вы там заговорили по-своему, — тихонько спросила та, — твой земляк же звал тебя?

      — Звал.

      — А почему ты не согласился с ним пойти?

      — А что, — буркнул Енот, — и так можно было?

      — Эту отмазку я уже слышала, — прошептала Эсдес. — Второй раз не поверю. Отвечай серьезно.

      — Потому, что мое воспитание... Потому, что я привык доверять системе отношений... — Енот замолчал, подыскивая слова, не нашел и сдался:

      — Потому, что быть со своими лучше, чем с чужими.

      — Но ведь, насколько я поняла, король устроил их мир по образцу твоего?

      — Даже близко нет... — Енот поискал слова, и, наконец, сформулировал:

      — Мой мир — сытые дети и улыбающиеся взрослые. А носят они туники, либо доспехи, либо фраки, либо кошачьи уши — вторично.

      — А хорошо, — задумчиво протянула Эсдес, — что твой земляк не предложил этого мне...

      

* * *

      — Мне кажется, или они отходят?

      Вилли стянул трофейный шлем, украшенный синим париком. Сполз с коня. Изображать Эсдес выпало по жребию как раз ему; для утешения уходящий с посольством Хорус передал парню атаманство. “Ничего,” — поддержал и Енот. — “У нас тоже в семнадцать лет полками командовали. А тут хоть бы батальон собрать. Триста засланцев...”

      Устало переваливаясь, Вилли подошел к груде камней, изображающих стену полевого форта, потер застывшие ладони, и попытался разглядеть, что происходит в стане врага. Осаждавшие бестолково суетились: задвигались узкие треугольные хоругви тридцаток, закачались нахальные бунчуки сотен; даже широкие квадратные полотнища полутысячных отрядов, кажется, снимались... Пытаясь разобраться в наблюдаемой суматохе, Вилли вспоминал, что было в последние несколько дней. И не мог сообразить, как же это связать с очевидным, но невероятным, отступлением врага.

      Оседлав пробитую конвоями дорожку, еще при помощи Эсдес и ее посольства, лесные братья освободили намного более трехсот рабов. Но стоять в поле немой угрозой, греть руки в кишках трофейных лошадей, питаться сырой кониной да растопленным на ладонях снегом соглашался едва каждый пятый. Прочие сбивчиво благодарили за спасение, прятали глаза, лепетали о покинутых семьях — Вилли чувствовал, что многие и не врали при этом — но все равно ведь уходили, положившись на слабый шанс добраться до реки, не провалиться под лед на переправе, и потом нырнуть в чернеющий у самого горизонта Великий Лес.

      А кое-кто говорил прямо: “Куда мне пойти? Дом сожгли! Родичи убиты! Мужикам в долговую кабалу, бабам в шлюхи? Освободители, тля! И тут еще стоять за это? Чтоб вы, суки, кровью срали!” Несколько десятков этих отказников побрели к осаждавшим рыцарям: рабство так рабство, но все же не смерть от холода и голода! Высечь огонь в укреплении было чем, да не было чего в тот огонь подкладывать. Сколько-нибудь толстые деревяшки уходили на укрепление стен. Вылазка по руинам за стройматериалом или дровами легко могла закончиться стрелой в горло — западники тоже не миндальничали. Тех же перебежчиков, побив для порядка, погнали расчищать подходы, прокладывать пути конным атакам.

      Надо сказать, атака пары сотен всадников имела бы приличные шансы на успех. Форт состоял всего лишь из горелых балок, выбитых дверей, груд печного кирпича, битой черепицы, кусков мебели, поваленных заборов и тому подобных ошметков некогда богато заселенного края. Засевшие в форте бунтовщики вооружились трофеями с разбитых рабских конвоев, на мясо пустили лошадей оттуда же; а вот чем они согревались в ясную морозную полночь зимнего солнцеворота — не видя костров, западные рыцари могли только догадываться. Призрачные стены, полудохлый от мороза и голода гарнизон — насмешка над военным искусством не выдержала бы единственного таранного удара.

      Если бы только убрать из укрепления синеволосую всадницу! Но Эсдес была, и рыцари не отваживались даже на пеший приступ. Командирам в Пыльный отписали, что готовят атаку с нескольких направлений; рабов-перебежчиков заставили разгребать руины — а таскать смерзшиеся деревяшки тяжело и без прилетающих из укрепления стрел! Дело двигалось медленно. Понемногу подходили еще бунчук за бунчуком; появились и увесистые прямоугольники знамен полутысяч.

      К полудню за солнцеворотом, когда в укреплении набрались те самые триста человек — голодные, нищие, в злобе и ненависти подобные демонам — западники уже обложили форт со всех сторон.

      Вот тут-то некий исполнительный поручик все же допросил перебежчиков как полагалось по уставу: сколько у врага человек? Чем вооружены? И — вишенка на торте — кто командир?

      Как — Вилли Лесной Брат?

      Как — не Эсдес?!!

      Это мы тут в поле мерзнем, браконьера с дубьем штурмовать боимся?!

      Подскочив повыше холки собственной лошади, поручик с воем понесся к полутысячнику. Полутысячник выругался и оповестил еще двух равных по рангу воевод. Вокруг мятежного клочка земли собралось ровно три больших знамени, полторы тысячи конных — и все это ради впятеро меньшего числа голодранцев с дрекольем?

      Позор вырисовывался исполинский. Но самый умный полутысячник предложил выход:

      — Господа! А что мы будем гробить сотни в атаках на это дерьмо? Пусть бунтовщики подыхают от голода. Новых рабов и новых коней им взять негде, а жрать на таком холоде хочется втрое против обычного. Выйдут из своих загородок для скота на ровное поле — не успеют мяукнуть, раздавим. Мы же доложим Верховному Королю, что не видели смысла тратиться на то, что и так само упадет в руки через несколько дней. Все-таки войска нужны на штурмах, а с этих ни добычи, ни, как выяснилось, никакой славы. Ну, и чего ради ломать коням ноги?

      Прочие воеводы, превосходно помнящие, насколько тяжело выкормить и выучить боевого жеребца, радостно поддержали предложение и разъехались по полкам.

      И вот в этот миг ошалевший гонец на взмыленном коне — не пожалел коня по морозу! — прискакал к месту совета. Застав там единственного полутысячника, принял его за командира всей осады. Спрыгнул на промерзший до звона Тракт и выплюнул с хрипом:

      — Господин капитан! Верховный Король убит! На переговорах Эсдес затопила льдом весь храм Пыльного; лед выдавило в окна и двери. Там были Верховный Король и почти весь штаб!

      — Тихо! — приказал тогда капитан. — Кому еще ты докладывал об этом?

      — Алмазному Броду, и трем сотням, что идут сюда на усиление к вам.

      Рыцарь убрал руку от меча. Убийство гонца не могло скрыть секрет; так же решительно, как отважился на убийство, капитан сменил план:

      — Оповести еще и вон те знамена...

      Не заметив, что был на волосок от смерти, гонец прыгнул в седло и был таков; по нетерпеливому взмаху рукой к рыцарю сбежались ротмистры всех пяти сотен:

      — Господин капитан! Срочные вести?

      — Я вам больше не капитан. Не подголосок Верховного Королька. Он заигрался; настоящая Эсдес не здесь, в укреплении — а там, в Пыльном... Король мертв! Я больше не безымянный слуга! Теперь я снова суверенный герцог Хадрамаут! Я больше не оскорблю вас приказами; мы примем решение, как издавна принимали его благородные — на собрании равных!

      — Смерть Дрангиане!

      — Месть Коре и Чосону! — закричали рыцари, на глазах превращаясь из исполнительных офицеров корпуса вторжения в достойных вассалов блестящего сеньора. Благородного не надо учить вести войну, каждый рыцарь с пеленок знает, ради чего стоит поднимать меч!

      — Тише, мои верные вассалы, — засмеялся герцог. — Вы же понимаете, что сейчас начнется?

      — Герцоги начнут драться за Золотой Трон!

      — Дураки — да. Умные люди начнут вербовать союзников к летней войне, когда все и решится. Все бросятся на Запад. Мы же поступим иначе. В Столице Империи полно добычи и девок, а на воротах всего лишь трясущиеся от страха толстопузые горожане, которые знают о мече только то, что он есть! А самое главное, — герцог засмеялся еще радостнее, — уж там-то достоверно нет Эсдес! Она славно проредит всех наших глупцов, кои не замедлят броситься домой. Кратчайший путь домой ведет через Пыльный, а ту крепость Синяя Смерть уже один раз обороняла; с меня хватит. На Столицу! Клянусь, вы получите все завоеванное на три дня в полную вашу волю!

      — Господин герцог, но в Столице найдутся и другие мастера тейгу.

      — Кровь повстанцев лилась по улицам реками, зато кровь их врагов — океанами. Сильнейшие мастера перебили друг друга; оставшиеся дерьма не стоят. Все они на что-то годны в драке лицом к лицу, умелого удара сплоченной сотни не сдержать никому. Без крови не обойдется, но в Столице мы будем драться за славу и добычу, а здесь? За годовалого младенца-наследника нашего королька? За старых пердунов склеенного корольком регентского совета, которые ради политических выгод могут сдать нас в шаге от победы? Младенец Верховного ничем не отличается от других: и ему найдется копье! Сановное старичье позабыло, что золотом стали не купишь; напротив, иные народы, боясь нашей стали, приносят золото к нашим шатрам! На Столицу!

      Вассалы переглянулись.

      — На Столицу! И мне надоело быть безымянным ротмистром; я граф Анфауглир!

      — На Столицу! — подхватили прочие. Анфауглир подмигнул сеньору:

      — Но сначала... Сперва...

      Герцог повернулся к знамени второй полутысячи, под которой уже сыпал приказами давний кровный враг. Долго смотрел, беззвучно шевеля потрескавшимися на морозе губами.

      Развернулся к вассалам:

      — Граф, вы справа. Я с тремя бунчуками в лоб. Барон, вы прикроете нам спину. Ничья доблесть забыта не будет.

      Прорычал, более не сдерживаясь:

      — Смерть Дрангиане!

      

* * *

      — Смерть Дрангиане! — кричали одни рыцари; их противники отвечали:

      — Бей Хадрамаут!

      Третья толпа орала:

      — Смерть предателям! Верность наследнику! Золотой Трон!

      На поле кипела свалка “все против каждого”. Кинжалы скрежетали в проймах кирас; алая пена кипела в щелях шлемов; визжали сползающие по наплечникам двуручные мечи; гулко лопались пластины под ударами чеканов; боевые молоты вминали шишаки в мозг, а подкованные копыта — упавших в красную жижу.

      С хлипких стен укрепления на все это таращились изумленные бунтовщики, уже попрощавшиеся с жизнью в преддверии решительного штурма. Первым опамятовался Вилли, как самый бывалый:

      — Похоже, наши разворошили сраный муравейник. Теперь, может, статься, и поживем!

      Лесных братьев — а с ними Вилли-атамана — стали уважать после того, как узнали, что вместе с прочими он похоронил убитых в двух деревнях. Лихостью, жестокостью да пережитыми потерями тут никто никого впечатлить не мог, а вот поступок, совершенный не ради выживания или наживы, словно бы приподнял разбойную шайку ступенькой выше. И потому атаману без споров подчинялись все триста оставшихся. Вилли же приказал:

      — Дождемся, пока утихнет. Потом возьмем с них все, и пойдем в Лес. Если рассыпемся мелочью, по мелочи нас и перебьют. На трупах отожралось множество зверья, волки больше не боятся человеческого запаха... Кто из вас жил в лесу? Верно я говорю?

      — В Лесу найдутся твари пострашнее волков; они, бывало, и деревням за частоколом приносили горе, — подтвердили в толпе. — Жаль дураков, ушедших туда поодиночке да без оружия.

      — День еще не кончен, — возразил еще голос. — Железномордые пока дерутся. Победитель не возьмется за нас? Стоит ли нам покидать стены? Они, как-никак, спасли нас.

      — Сначала спасала тень Эсдес, — ответил на это глубокий бас. — Потом, думаю, от перебежчиков узнали, что ее здесь нет. А раз так, что с нас брать? На кой мы им нужны?

      — А где она?

      — Вилли! Ты же знаешь. Куда ушел Хорус?

      — Скажи, атаман, — присоединились к просьбе и ватажники. Вилли ответил:

      — Где сейчас, не знаю. А ушли все в Пыльный, спросить с рыцаренышей за нашу кровь и слезы.

      — Если вся их армия сошла с ума, это значит, — догадался глубокий бас. — Что Эсдес добралась до псаря; сворки порваны — собаки передрались!

      — Это значит, что убит их король! Только ему подчинялись большие знамена, я слышал разговоры, когда был в плену.

      — Ха! Правая Вера не спасла!

      — Король мертв; да здравствует Эсдес!

      — Они уходят! Уходят!

      Рыцари наконец-то расцепились. Человек триста из тех, что кричали “Хадрамаут!”, выстроились со стороны Громового Камня; примерно столько же из кричавших “Золотой Трон!” отвели коней в противоположную сторону, к Алмазному Броду. А вот “Дрангиана!” больше не кричал никто: получив с обоих флангов, третье знамя продержалось недолго.

      То ли сговорившись, то ли понимая бессмысленность дальнейшей драки, оба отряда принялись подбирать своих раненых, безжалостно приканчивая тяжелых. Впрочем, лечить их можно было разве что в крепостях — а еще вопрос, чью сторону взяли Громовый Камень и Алмазный Брод. Таскать по морозу? Армии больше не существовало, а банды в набеге живут сегодня, ничего не сберегая на завтра. От всех действий противников несло крайней спешкой: убитых коней не расседлывали, мертвых не грабили толком. Хватали, что лежало сверху; но не искали кошельки, даже хорошие доспехи снимать не стали.

      Про рабов на укреплении оба отряда и подавно забыли. Прочесав смертное поле, каждая шайка ровной рысью покатилась в свою сторону.

      Погодив еще немного для верности, Вилли посмотрел на клонящееся к западу солнце, и приказал:

      — Пошли. Соберем тут все, пока не стемнело. Наверняка там найдется, чем растопить. Да и дрова собирать можно теперь без опаски. Здорово будет костер зажечь; а конины вжарим от пуза!

      — Ха! — закричали лесные братья. — И все-таки мы победили!

      — Мы? — удивился глубокий бас. — Мы просто мародеры. По совести, нам бы взять необходимое, не гневить судьбу, не отпугивать удачу! Нам осталась жизнь, это же куда ценнее!

      Вилли решительно пресек начавшееся было брожение:

      — Парень, ты стоял на этом поле, ожидая атаки?

      — Но ведь рыцари не напали!

      — Кого это гребет? Ты честно и храбро стоял в крепости, среди трех сотен героев. А что впятеро больше западников не напали, то их дело! Мы же трое суток выстрадали честно! Мы отбили шесть караванов с рабами, разве мы трусили в этих драках? Разве мы бежали с поля? Бежал враг! Никакой знаток не прикопается: поле наше! И все, что на поле, тоже наше!

      Вилли запрыгнул на печку, схватился за почерневшую трубу, и прокричал:

      — Павшим почет и память! Дожившим долги и добыча!

      Лесные братья поддержали атамана свистом и криками; через малое время к ним присоединились остальные, выплескиваяя облегчение от рухнувшей с плеч смертной тяжести:

      — Кони тонули по холку в снегу!

      — Вороны замерзли на том берегу!

      — На том берегу... На том берегу... На том берегу, где мы были!

      — Мы крепость держали без всяких тейгу!

      — Мы жрали горелый кирпич на бегу!

      — А рыцарей сотню набили!

      — Да чтоб я подох, если в этом солгу!

      — Уж мы их душили-душили!

      — И стены у нас по колено коту!

      — Сырая конина и сажа во рту!

      — Зачем люди спят, мы забыли!

      — И нами командовал Вилли!

      Это неудобство сидения в осаде оказалось самым главным: никто не мог сдержать смеха, никто не прибавил больше ни одной рифмы. Гулко и далеко полем неслось:

      — И все-таки мы!

      — Мы!

      — И все-таки, мы победили!

      Люди рассыпались по полю боя, неторопливо собирая все, что могло бы пригодиться. Скоро нашли растопку; разожгли костры из обломков копий — они были посуше вмерзших в землю балок и жердей разрушенных домов; приготовили мясо. Набрали даже сколько-то фляжек с вином. Хоть по глоточку, но хватило каждому. Никто не думал, что впереди еще путь через угрюмый опасный Лес; и что возвращаться, по сути, некуда: западники высекли поселения до самой Столицы.

      У костра глубокий бас обратился к Вилли:

      — Атаман, так, получается, мы тут песню сложили?

      Вилли важно покачал головой:

      — В Столице, где я был, про все сочиняют песенки. Мы чего, дурнее городских?

      — Но там же песенки сочиняют в одно лицо, нет?

      — Жри вон мясо, лицо. Мне, коли хочешь знать, сам Енот говорил: “Народ свои песни шлифует и доводит до высшей степени искусства.” Так-то!

      Повеселевшие часовые зорко выглядывали врага. Костры сдвинули; на прогретую землю укладывались отсыпаться осоловевшие от облегчения люди, впервые за месяцы наевшиеся вдоволь.

      Вилли ходил по лагерю гоголем. Подобрал собственный шлем с синим париком поверх; парик снял, пристроил на первое попавшееся копье:

      — А это будет наш бунчук. Заслужили. Нам же, наверное, и за стойкость еще чего-то перепадет...

      — Коли двинем в Столицу, — сказал один из лесных братьев. — А то можно пойти на север. Если взаправду король мертв, западников нынче прижмут; удальцам вроде нас везде найдется славное место, доля героев. Неужто, атаман, ты хочешь вернуться к топору и плугу?

      Ничего не ответив, атаман поглядел на восходящую луну. Поднявшийся ветерок слабо шевельнул бунчук; поплыли в желтом луче знаменитые синие волосы.

      

* * *

      Знаменитые синие волосы рассыпались по подоконнику; за окном в Столицу девчонкой вбегала весна. Никакое иное время года не влетало в жизнь столь беспечно. Лето входило торжественно и повсеместно; изящно и самую малость печально вступала в свои права осень; крышкой гроба обрушивалась зима.

      Прошедшая зима едва не прихлопнула сильнейшую. Началась боем с Акаме; непонятной и поэтому пугающей милостью победителей; беспокойным ожиданием в каземате; диким фарсом Енота на суде... Продолжилась рубкой западных рыцарей в соборном храме города Пыльные Ворота — воистину, место проклято! Градоначальника там “Ночной Рейд” пришиб, и Верховного Короля Запада тоже, как ни поверни, прирезал именно в соборе именно “Рейд”. После чего удалился, не прощаясь, на волю, в предгорья.

      Но смерть Верховного вызвала в стане врага дичайшую суматоху. Завидев разброд и шатания, обнаглевшее посольство ночью спустилось с гор. Эсдес наглухо заморозила ворота Пыльного, ведущие в Долину. Западники пригнали тысячи людей: и рабов, и специальные части, Енот их назвал “саперами”. Пробку выбили за полдня. Попытались устроить облаву, но среди холмов, где Эсдес могла превратить в каток совершенно любой склон, облава успеха не принесла. Следующей же ночью Эсдес запломбировала ворота, выходящие в степь. Западники разъярились, и несколько дней прочесывали всю Долину. Енот ржал, как ненормальный: “Эсдес в Ночном Рейде, мечта же!” — а что не ржать, если сидишь в совершенно пустом соборе, когда враги замерзают и оскальзываются, тщетно пытаясь найти тебя среди лесистых холмов? Во всех проемах собора ледяные пробки со дня гибели Короля. Единственный пробитый проход после выноса убитых сами же западники снаружи заколотили досками... Может, кто из разведки догадался о подземных галереях между собором и городом; но про галерею в холмы рыцари точно не узнали. “Рейд” пользовался ей всю зиму.

      Нет, разумеется, Верховный Король или его штаб могли придумать остроумную ловушку. Если бы оставались в живых. Но, если бы верхушка Запада осталась в живых, то все сорок тысяч корпуса вторжения и занимались бы планомерным освоением захваченного. Укрепляли бы земли, что планировали удерживать. Методично вывозили бы ресурсы с тех земель, которыми собирались купить мир.

      Смерть Верховного поменяла главную цель западной армии. Наплевав на захваченные территории, все высшие командиры Запада рванулись в родные края, к дележке Золотого Трона. Им некогда стало чистить дороги; никто из них не желал отрывать от личного войска ни копья, ни солдата — ради чего? Ради того, чтобы очистить проход по Долине? Мы как-нибудь пролезем, и ладно! Напротив, чем больше герцогов, графов, князей и баронов не вернутся с завоеванного Востока, тем проще политическая картина дома.

      Сквозь бутылочное горлышко Долины западники с хрипом, оставляя клочья одежды и мяса, протискивались в свои королевства. А осмелевшие остатки войск Новой Республики преследовали их, доходя порой до самого Алмазного Брода, мимо Горелой Крепости Вилли.

      В стенах Пыльного западных войск было чересчур много для дневной атаки прямой военной силой; но, когда у тебя в “Ночном Рейде” сама Эсдес... Как-то даже неинтересно.

      Однажды, зачерпнув силу особенно холодного дня, Эсдес смогла разделить маршевую колонну на клетушки ледяными стенками толщиной в шаг и высотой в три; в каждой такой соте замкнулись от десяти до тридцати конных. Носхорн предложил запустить к десятку Енота — авось великая опасность пробудит в его клинке что-нибудь еще? Владелец Третьего Проклятого Меча только хмыкнул: “Из нас троих, барон, вы единственный остались без тейгу. По смыслу, запускать в подобную клетку надо именно вас.” Пока они смеялись, разделенные походники с бессильной руганью скребли ледяные стены боевым оружием. Без кирок и ледорубов долбить проходы им предстояло несколько часов — как раз до исхода короткого зимнего дня. Диверсанты же осторожно удалились по засаженными виноградом склонам, затирая следы хворостяными вениками.

      В другой день Енот, применив “тайные знания бывшей родины”, вычислил положение главного тоннеля канализации. Сдерживая непристойное хихиканье, Эсдес ударила холодом под землю в указанном переулке; после чего “Рейд” собрал нажитые непосильным трудом запасы и переехал из собора в холмистые предгорья. А в городе началась “Ночь коричневого хрусталя”. Горожане разбежались к родичам в сельскую часть Долины. Гарнизону Пыльного бежать было некуда: не отдавать же стены и крепость! Поневоле задумавшись, западники вскипятили тонны воды, которую и вылили в тоннели. Город окутался коричневым же паром полусотни оттенков; после третьего-пятого раза пробка, наконец, растаяла. Но возвращаться по домам жители не спешили, морща носы еще пару недель.

      Все вместе взятое привело к тому, что после середины зимы западники предпочитали возвращаться к себе домой кружным северным путем, далеко за Стальными Скалами. Войск в Долине поубавилось; поубавилось и порядка.

      А тогда, наконец, восстали рабы, за одну ночь вырезав почти все население между стенами Пыльного и крепостью Алмазный Брод. Дым колыхался вонючей черной периной, речки со склонов текли багровым. Упорядочить бунт получилось только через неделю, когда большую часть деревень успели спалить. Теперь грелись плодовыми деревьями да виноградными лозами. Немногие горожане, уцелевшие в Пыльном после всех передряг, предпочли бы сдаться — все равно кому. Лишь бы их, наконец, перестали бить. Но рыцарский гарнизон крепко держал и старый форт и новую крепость, а посредством их держал стены и ворота Пыльного. Покойный Верховный Король больно уж хорошо вышколил армию: даже после того, как она превратилась в разрезанного лопатой червяка, каждый кусок червяка оставался опасен.

      Восстание продержалось до тепла, когда Империя начала перебрасывать на скатах первые десятки обученной новой армии. Тогда как-то сразу сдались и Громкий Камень, и Алмазный Брод, и сам город Пыльные Ворота. На смену отряду Эсдес прибыли Мейн и Тацуми; тут зима нанесла свой последний удар. Глядя на спрыгнувшую со ската пару, генерал просто не почувствовала ничего. Более того, и не удивилась собственному равнодушию. В тот момент и в тот день ее больше беспокоили посты; удобное размещение прибывающего гарнизона; его величина — явно недостаточная для контроля почти пятиста пленников, из-за чего их придется держать под замком; следовательно, восстановительные работы начать все еще некому. А тогда как бы не прозевать время для сева, погоду подождать не попросишь...

      Из девяти ветеранов, сопровождавших Эсдес зимой, до тепла дожили трое. После битвы с Королем маленький отряд старался в открытый бой не вступать. Обнажать мечи пришлось только при обуздании бунта, но там ветераны подтвердили свою грозную славу и убить себя не позволили.

      По прибытию смены все три ветерана попросили вполне заслуженной отставки, которую и получили. Двое присмотрели себе кусок земли с полуразрушенными домами, а третий вместе с бывшим настоятелем остался в соборе Пыльного. В храме остался и Хорус. Поначалу радуя настоятеля успехами в постижении веры, через несколько лет Хорус осмелился трактовать веру по-своему, что и привело к самой знаменитой ереси за все существование Империи.

      С одним из обратных скатов Эсдес возвратилась в Столицу, и теперь сидела на подоконнике собственного дома; мысли двигались медленно и плавно, как нежные белые облака в чисто-синем небе. Под облаками в Столицу вбежала девочка-весна, равно небрежно разбрызгивая лужицы, смех и солнце.

      “Вот и вернулась, а все никак не согреюсь... Тацуми как перелистнутая страница в книге: хорошо, приятно вспомнить, но — прошло! Надежда упорно разводит нас подальше друг от друга, а мне и все равно...”

      Эсдес поглядела на редкую зелень столичных улиц. Вспомнила густые заросли Долины; потом некстати вспомнила горелую щетину, оставленную вместо них восстанием рабов. Помотала головой, стряхивая неприятное воспоминание. Опустила взгляд: под окном Носхорн в стильном черном кителе с алыми аксельбантами Генерального Штаба говорил Еноту, одетому в хороший, новый, но все-таки гражданский кафтан:

      — Не пора ли нам прояснить одно дело, что я обещал на походе? Мы вернулись с холода...

      Енот поежился, не спеша соглашаться с последним. Ответил, тем не менее, согласием:

      — Разумеется. Вы же про вызов?

      “Эти-то чего не поделили?”

      Двигаться не хотелось, но и вмешаться бы надо... Эсдес прошла в комнату, перед зеркалом оправила собственный китель, прихватила фуражку, и заторопилась вниз по лестнице. На ступенях перед выходом во двор она остановилась и прислушалась: клинки пока не скрежетали. Носхорн повторил:

      — Енот, осталось одно дело к вам. Помните про поединок?

      — Разумеется, — ровным голосом ответил Енот.

      На лестнице позади Эсдес затопал еще кто-то; генерал, не оборачиваясь, условным жестом приказала ему молчать. Носхорн же сказал:

      — Я беру свой вызов обратно. Вы, разумеется, можете назвать меня трусом или подлецом, если желаете.

      — Трусом? — изумился Енот. — После того, как вы были со мной в соборе Пыльного? Подлецом, после того, как я сам оставил Вилли с лесными братьями на верную гибель посреди снежного поля?

      После небольшого промежутка тишины Енот ответил:

      — Нет, барон. Если кто и назовет вас так, то не я.

      Подслушивать дальше выходило совсем уж неприлично; выйдя на крыльцо, генерал решительно вмешалась:

      — Относительно верной смерти — твой расчет оправдался, Вилли же не стоптали. Ты же и парик заранее припас. А то ведь, когда ты впервые заговорил о приманке, я уже приготовилась состригать волосы.

      Мужчины хмыкнули.

      — Не догадался, — слегка улыбнулся Енот, рассеяно поглаживая рукоять Третьего Проклятого. — А особо хитрого расчета там и не было. Проскочила мысль, что не разгонится конница по руинам. По улицам могла бы, но их под снегом не видно. С того и замыслил...

      Следом за Эсдес на крыльце появился Вал, и тут же заалел щеками, как мальчик; совершенно не понимая, как себя держать, отступил к стене и уткнулся взглядом в мощение двора. Синеволосая продолжила:

      — Но и у меня тоже к тебе дело, что я обещала в походе. Относительно Тацуми.

      Енот выпрямился и развернулся, но не сказал ничего.

      — Енот, а ты правда ко мне неравнодушен? — шарахнула Эсдес так же откровенно, как обсуждала с Валом того же самого Тацуми.

      И вот здесь Енот ухватился за рукоять плотно:

      — А что, не видно? Мы сколько раз одной кошмой укрывались, сколько наворотили в Пыльном, сколько ночей просидели за разговорами... Что еще осталось неясным?

      — Но ты ведь мог приказать. Вы же победили. Ты вытащил меня из тюрьмы, ты так трогательно пыхтел, отстаивая меня на суде...

      Енот убрал руки с меча. Фыркнул:

      — Ты Тацуми приказать пробовала? Когда он у тебя в ошейнике сидел?

      Вал вжался в стену еще плотнее. Носхорн, кажется, даже перестал дышать. Не стеснялась только сама Эсдес:

      — Дай мне твой знак. Твой личный.

      

* * *

      А личного знака-то у меня и нет...

      Звезду? Но я ничем не заслужил ее. Ни в сабельный поход, ни на Кронштадский лед; ну да и Тамбовское восстание тоже зато подавлять не пришлось.

      Крест? Верую не в господа бога нашего, но единственно в то, что квадратный сантиметр стали выдержит две тысячи сто килограммов, сварной же шов только тысячу пятьсот восемьдесят...

      Серп и молот? Пасифик? Свастику? Могендавид? Король датский евреем не был, а нацепил, чисто Адольфа позлить... Это не у него дочь-принцесса грузовик водила?

      Отвлекся. Не стоит ерничать с этим. Понимать надо, кто вопрос задал; да еще и взвесить, что стоит за вопросом!

      Какой знак ни возьми, а чем-то плохим он известен в мире. Андреевский крест — горькой судьбой командира Второй Ударной. Британский флаг — первыми в мире концлагерями. Погоня и Рарог — слишком тесным знакомством с устроителями Хатыни... Во многия знания многия печали; про всякий знак внутренний голос что-то нехорошее шепчет.

      Радугу детям — и ту не вернули!

      — Барон, у вас бумага и перо всегда при себе. Нельзя ли...

      Носхорн молча протягивает четвертушку, перо, свинчивает крышку с чернильницы-непроливайки.

      Рисую шестиконечный крест — не католический, не православный. Почти лотарингский, только равноплечий, с толстыми перекладинами. Короткевич писал — “Старая, времен еще воеводы Волчьего Хвоста, языческая эмблема здешних мест”. Про язычников я тоже знаю немало страшного, но они хотя бы далеко по оси времени.

      — Крест белый, фон красный. Перекладины толстые. Важно.

      Потому что шестиконечный крест с тонкими перекладинами успели опоганить словацкие фашисты.

      Эсдес повертела рисунок:

      — Нашивать? Как-то не смотрится... Закажу эмалевую кокарду, не против?

      — Не против.

      — Я потом зайду. Не исчезай.

      Синие волосы поднялись волной и утянулись за хозяйкой в дверь.

      Носхорн вздохнул. Хлопнул по плечу:

      — Поздравить вас?

      — Ну не сочувствовать же! — моряк перестал краснеть, сопеть и вообще смущаться. — Господин Енот?

      — Можно и просто Енот.

      — Просто Енот... — Вал подобрался и выпалил:

      — Не знаю, с чего она так в тебя вцепилась. Может, ей все равно кто — лишь бы Тацуми забыть. Но это ее выбор. Да и тебя я в деле видел еще без тейгу. Там, в кафе, помнишь?

      Дождавшись ответного кивка, моряк продолжил:

      — Тогда, кстати, твой расчет оправдался тоже. Сейчас я только хотел сказать... Постарайся не предать ее. А то будет плохо.

      Носхорн укоризненно поднял брови: мальчик, ну разве можно так откровенно угрожать, да еще и в таком деле? Вал поглядел на него в упор, без тени прежнего смущения: и нужно! Мужики хреново понимают намеки, это я как мужик говорю...

      Наблюдая безмолвную перепалку, я раскрыл рот, чтобы огрызнуться побольнее, но губы сказали с неподдельным сочувствием:

      — Это ты из личного опыта?

      — Вот именно, — без тени улыбки ответил Вал. — Пробовал. Не понравилось.

      

* * *

      — Конечно, как такое может понравиться? — Надежда фыркнула. — Променял нашего львенка на эту... Мерзлую синюю швабру!

      — О, Енот! — картинно заломила руки Леона.

      — Хомяк! — поправила Ривер. — С печки бряк! Щеки подвяжи!

      — О, Хомяк! За что ты так? После всего, что между нами было! — тут львица все-таки не сдержала улыбку:

      — А главное, после всего, чего между нами так и не было!

      — Мерзкий старикашка, — хихикнула красноглазая, отодвигая Первый Проклятый.

      И обе с визгом кинулись обниматься. Даже Надежда протянула живую руку, погладила меня по макушке и тотчас убрала. Леона привычно зашла за спину, обняла и задышала в ухо; Акаме прыгала перед лицом, восторженно хватая узкими прохладными ладошками за лоб, рукава, запястья:

      — Живой! Вернулся!

      Невысказанное “братик!” повисло в комнате аршинными буквами.

      — А как тут у вас? — наконец, сумел я выдохнуть.

      — О, новая пьеса, ставят все театры. “Ледовый поход или Триста сердец!” Вильям твой прорвался в Столицу; видел, кстати, по пути тела конников Хадрамаута... — воодушевленно замахала руками Акаме:

      — В Лесу завелись твари. Отчего, думаешь, мы войска скатами перевозим, по десять человек? Тракт перекрыт напрочь. Отожрались на трупах, нежить мохнатая... Но ничего, уже скоро мы им устроим ночь упавшего звездеца. Сейчас Вал и Куроме уточняют... Ты чего?

      — Все хорошо. — пальцы Леоны привычно разминали мне шею. — Все хорошо... Думай о хорошем... Вот обо мне... Я же хорошая!

      — Вала я недавно видел. Я боялся услышать, что Куроме... Мне до слез надоело, что всех моих знакомых рано или поздно убивают!

      — И поэтому ты сунул голову в пасть западникам? — фыркнула красноглазая. — Как меня научила говорить в таких случаях сестра: “ой, все!”

      — Вот уже тебя и отпускает. — Леона последний раз провела пальцами по коже, легонько царапнув мочки ушей. — Все, дыши, дыши.

      — Ты... Не злишься?

      — На всех злиться даже моей груди не хватит. Ой, кстати, хочешь, расскажу? Тут был такой но-овый ма-альчик. Симпати-и-ичный, аромати-ичный, халва прямо... Сидел тут на базе, с таким загово-о-орщицким видом, и говорит нам: “А вы зна-аете, что после Революции победившее правительство вас может всех перебить?”

      Надежда прыснула:

      — Я морду кирпичом, и так через губу: “Да ты что? А я-то думала, это мы всех перебьем. Для чего и делаем революцию.” Смотрю, Леона смехом давится. Акаме так, с намеком, пальцы на оплетку рукояти Мурасаме, а он этак важно: “Думаю, магия этого мира велика!”

      — И что потом?

      — Ушел в город. Сказал, на рекогносцировку. Больше мы его не видели. Жа-аль. — мурлыкнула Леона. — Симпати-и-ичный. Был.

      — Надеюсь, он свое счастье нашел. Кстати, я тут подумал. Долой кустарщину! Пьесы эти, марионетки. Мелко. Даешь важнейшее из искусств победившей революции! Даешь кино!

      — Точно! Ты же как-то рассказывал! — Акаме захлопала в ладоши. Надежда деловито загибала пальцы:

      — Камеры. Пленка. Реквизит. Сценарий. Осветители. Не помню, что там еще. Но помню, что надо много всего! И много профессионалов.

      — Да ерунда! Главное, героев подобрать... Получается, тут весь “Рейд?”

      — Только Мейн и Тацуми в Пыльном, но ты же знаешь.

      — Знаю.

      — Мейн, кстати, жаловалась. Только соберется Тацуми пнуть, на них все так оборачиваются. Дескать, не стыдно? Вы ж герои! Говорит, приходится кипеть в сторонку и ругаться шепотом, пока Тацуми не подойдет утешать.

      — Ну, а серьезно. — Надежда вернулась в привычное кожаное кресло. Леона и Акаме тоже заняли места на памятных с самого первого знакомства кожанных диванчиках. Кресло и диванчики вокруг знакомого с тех самых пор полированного столика, на столике широкая ваза с яблоками, вокруг столика комната, вокруг комнаты здание финансового управления, вокруг здания Столица; в Столичном регионе — весна!

      Ривер продолжила:

      — Серьезно, Енот. Не подумай только, что я осуждаю твой выбор...

      — Хер советчиков не ищет, — подмигнула львица “Рейда”, с хрустом раскусывая большое яблоко.

      — Просто интересно. Почему Эсдес?

      — Не знаю, — пожатие плечами жест банальный, затертый, но такой естественный! — С каждым я чем-то связан. С капитаном Огре, с рыжей сыщицей — мечом и стихами. С Леоной...

      — Добротой, — внезапно сказала Леона. — Я, как-никак, провела с тобой ночь. Могу судить.

      — Прости за грубость... У нас что было-то? Как заснул, помню. Как проснулись, помню. А что было в промежутке?

      — А это моя страшная месть. — Леона разулыбалась. — Получишь ведь от Эсдес по шапке. А за что, не скажу. Терзайся!

      — Ну, пусть добротой... С Надеждой — взглядом на некоторые вещи.

      Генерал Ривер не сказала ничего.

      — С Акаме красными глазами.

      — Только мои от природы, а твои от недосыпа. — Прошелестела мечница.

      — А с Эсдес мы два сапога пара. Сначала сделаем, а потом разбираемся: может, и не надо было? По зрелому размышлению, половину моих убитых можно было как-то иначе нейтрализовать. Без крови. Как-то так... И вот зимой, когда мы по Долине прятались от западников, а ночами выходили ворота пломбировать...

      Все трое засмеялись:

      — Как же, ворота!

      — Ночь коричневого хрусталя, гм... Да.

      — Вот сейчас там все растаяло, представляю.

      — Лучше не надо. Ну и вот, наступил момент, когда мы стали понимать друг друга без слов совсем. Мы не говорили о чувствах вообще, это выразилось в синхронности действий... Как объяснить... Акаме, ты рубилась против Эсдес. У тебя не возникало чувства, что...

      — Что мы с ней не враги, а сотрудники. Что мы вместе создаем рисунок, видный и понятный со стороны. Как заученный танец. Но только не заученный, а настоящий. Вокруг настоящей смерти одной из нас. — тихо сказала красноглазая. — Все точно. Это крепче всего, что я когда-либо чувствовала к мужчине.

      Леона согласно кивнула:

      — Вот поэтому я иногда флиртую с противником. Кто бы из нас ни погиб, схватка должна получиться красивая... Ты на блюдечке выложил мне Онеста, и песню подарил неплохую, хотя и не собственную. “Если вспомнишь, вспоминай меня с улыбкой.” — львица качнула немаленькой грудью. — “Я весьма весомый повод улыбаться!” У нас не было ничего — и у нас было столько! Ты правда думал, что я буду сердиться?

      Вообще-то думал. Но только сейчас и только немножко начал понимать.

      — Енот... — вступила уже спокойным голосом Надежда. — Помнишь, ты спрашивал нас, какой мы хотим построить мир? Ты не забыл наши ответы?

      — Нет.

      — А ты сам чего хотел? Чего хочешь теперь?

      Вздох тоже получается естественно, и потому вся беседа состоит из пожатий плечами да выдохов наподобие этого:

      — Хотел... Озеленить кусок пустыни за пыльными воротами. Сразу бы появилась земля для расширения Долины. Не пришлось бы до бесконечности дробить наделы. Хотел резать пустыню каналами, отводить в них горные озера; выворачивать наизнанку бесплодные пустоши, открывая под ними каменный уголь... Вот для чего порох. Взрывчаткой и парой тысяч лопат мы могли бы получить четверть миллиона участков. И главное, никого за них убивать не надо!

      — Думаешь, западники позволили бы пронести такой жирный кусок мимо рта?

      — Нет, разумеется. Но война шла бы в пустошах, не в заселенной стране. Жители Долины и настоятель Собора со всей их Истинной Верой Чистой Земли держали бы нашу сторону. Потому что мы бы защищали их новые наделы против западников. А теперь все замыслы можно спокойно выкидывать.

      Я снова пожал плечами:

      — Нет, понятно: с военной точки зрения необходимо удерживать Пыльные Ворота и Долину. Но жить среди этих куркулей мне как-то противно. Тем более, землю для них у пустыни отвоевывать. Да и после восстания рабов земли там куда больше, чем людей. Туда придется переселять колонистов из уцелевших областей Империи. Лезть в полупустыню больше необходимости нет.

      Надежда покивала собственным соображениям, подняла взгляд к потолку, что-то прикидывая в уме. Спохватилась:

      — Ты же догадываешься, что я спросила не просто так?

      — Да уж.

      — У меня назначены переговоры с твоими соплеменниками. Не знаю, отчего, но каждая твоя встреча с земляками кончается их смертью. Ладно, капитан Огре был пьян и не готов. Но вот зазеркальная охрана Онеста, да и Верховный Король совсем не мальчики для битья. А все равно померли. Ты у нас прямо изгонятель демонов. Ты, кстати, еще не назвал Третий Проклятый Меч? Как тебе “Экзорцист” или попроще, скажем: “Бесогон”?

      — Что-то нехорошее напоминает. Я еще подумаю.

      — Думай. — Надежда согласно покивала. — Енот, мне крайне нужна твоя помощь. Совет. Оценка ситуации. Да просто перевод, в конце-то концов! Можно тебя попросить, Енот?

      — Не издевайся, а? Что нужно?

      — Не кромсай хотя бы этих. Пожалуйста! Вот что тебе предложить... Волшебный меч уже имеется... Женщина... С ледяным тейгу, да. Ты никогда не вернешься с холода... Но выбор твой. Так, что еще. Земля? По линии рода жены ты можешь претендовать на земли фон Партас. Грубо говоря, на весь имперский Север... Вот это мы змеюку выкормили на собственной груди, а, Леона?

      — Надежда!

      — Хомяк?

      — Я сделаю, что нужно. Не язви.

      — На суде я слушала твою пламенную речь. Послушай немного и ты.

      — Так это месть?

      Акаме и Леона засмеялись; красноглазая вышла на середину комнаты, подняла Первый Проклятый в ножнах — горизонтально, на вытянутой руке в уровне глаз. Театральным трагическим голосом произнесла:

      — Прими мое сочувствие, боевой Хомяк! Ты победил принцессу и получил в жены чудовище, с которым будешь жить... Будешь жить до тех пор, пока не разлучит вас...

      — Производственная необходимость, — припечатала Ривер. — Но ты не печалься, ибо долго твои мучения не продлятся. Встреча сегодня в полдень. Пошли, нам еще надо переодеться для приема послов.

      — Хорошо. Надежда, ты упоминала там какие-либо имена?

      — Нет пока. А что?

      — Тогда меня представим как Адзино Миура...

      

* * *

      — ... Но вы, господа, можете обращаться ко мне по земному имени Вильям Адамс. Я буду иметь честь переводить переговоры.

      Встреча происходила в большом зале дворца. Енот лично подавал руку каждому гостю из зазеркалья, отводил на предназначенное место — разумеется, внимательно высматривая скрытое оружие. Не то, чтобы это могло помочь против обученного спецназовца — а в делегации неизбежно имеются такие — но хотя бы позволяло составить некое мнение о гостях.

      Всего из большого зеркала вышли шестеро. Двое высоких мужчин, в аккуратных черных костюмах, скроенных с учетом приличного брюшка. Белые рубашки, красные галстуки, золотые заколки; запонки с камушками. Двое мужчин помоложе: костюмы столь же дорогие, но фигуры намного спортивнее. Может быть, эти самые силовики; а может, просто не состарившиеся еще чиновники. Наконец, двое мужчин среднего возраста, не с привычными планшетами, камерами — с папками и чернильными ручками. Еще когда Енот жил на Земле, ручки такие считались антиквариатом, но секретари делегации вполне привычно приготовились записывать ими протокол.

      Гости расселись на приготовленных вокруг низкого кольцевого стола стульях. Со стороны Республики присутствовали президент Надежда Ривер (так и представилась земным именем), старший секретарь Акаме, просто секретарь барон Носхорн, переводчик... Адзино Миура или Вильям Адамс, если угодно.

      Ну и полсотни штурмовиков с зажженными фитилями на галерее, ну и Эсдес на балкончике, спиной к стене, невидимая из комнаты. Дверь балкона по случаю теплой весны растворили, так что генерал наблюдала переговоры посредством маленького зеркальца на длинной ручке, и могла вмешаться в любой момент.

      Услышав имя переводчика, рассевшиеся послы понимающе переглянулись. Правый секретарь тихонько сказал соседу:

      — Он из самой первой волны тестировщиков. Надо же, выжил. При тогдашних технологиях мог собраться: “голова там — жопа здесь”. Похоже, местные не подозревают, кто он и откуда.

      — С чего ты взял, — удивился сосед. — Откуда столько сведений?

      — Все забываю, что тут нет гугла... Вернемся, загуглишь его имя.

      Старший в делегации полуобернулся к говорящим:

      — Так это наш человек? Высоко пролез! Но тогда имеет смысл прислушаться к его рекомендациям. А теперь, наконец-то, помолчите. Дайте мне хотя бы верительные грамоты вручить!

      После чего встреча уже покатилась по протоколу, без лишнего слова, без резкого движения. Енот окончательно уверился, что в делегации силовики есть: все шестеро послов доставали бумаги, поднимались для уместного неглубокого поклона, садились обратно, вынимали носовой платок — нарочито плавно. Чтобы никоим образом не напугать хозяев непонятным жестом, не спровоцировать резким движением.

      Как Енот и предполагал изначально, послы представляли огромную корпорацию, называемую без изысков “Проект”. В полном соответствии с теми же рассуждениями, Проект занимался межзвездными сообщениями, и вот, наконец, добрался до места обитания Енота.

      К сожалению, обратный путь на Землю для Енота пока что оставался закрыт. Но связано это было не с запретом теоретической физики и не с технической невозможностью. На обратный перенос Енота всего лишь не было предусмотрено средств. Как сразу с очевидным намеком пояснил посол, обратный портал примет ровно их шестерых, ибо рассчитан относительно некой вычисленной до грамма массы.

      Послы подтвердили сказанное зимой, в разгромленном при штурме доме Онеста. Во-первых, земляне признают Новую Республику суверенной договаривающейся стороной, а не будут пытаться завоевать здесь власть силой превосходящих технологий. Во-вторых, все земляне, прибывающие из порталов, соглашаются подчиняться здешним законам на той территории, где законы действуют. В-третьих, порталы будут устроены в указанном властями Новой Республики месте.

      — Все это новости, безусловно, хорошие. — согласилась Надежда, выслушав перевод. — Но что же все-таки от нас надо? Вы говорите об открытии большого числа порталов. Для вашей и нашей науки, так же и для торговли хватило бы одного портала. Ну, двух-трех.

      Старший из послов посмотрел на Вильяма Адамса прямо:

      — Нам требуется ваш совет и помощь. На планете Земля происходит экологическая катастрофа. И мы просим принять беженцев. Эвакуированных. В идеальном случае мы бы создали собственное государство где-либо в отдаленной местности...

      Енот икнул.

      Это значит — рваться на Землю бессмысленно?

      Это значит — возвращаться некуда?

      С трудом подбирая слова, Енот перевел фразы гостя. Посмотрел при том не на Акаме, как обычно — на Носхорна. Это значило, что соглашаться он категорически не советует. А если бы посмотрел на балконную дверь — удар холодом последовал бы через секунду. А если бы посмотрел на галерею... В общем, система сигналов не поражала сложностью.

      — Извините, господин посол. Это условие для нас неприемлемо. Анклав чужаков, оснащенный неизвестными нам технологиями, нам не нужен.

      Посол с намеком поглядел на протез Надежды:

      — Мы охотно поделимся некоторыми технологиями с вами.

      Ривер покачала головой:

      — Миура. Объясните гостям нашу политику в области технологий.

      Енот вежливо поклонился, тронул носовым платком уголки глаз и сказал:

      — Оправдание технологического прогресса только одно. Это медицина. Здоровье. Срок жизни. Пока прогресс дает все это, мы согласны, стиснув зубы, терпеть попутное изобретение оружия и его полевые испытания в форме мировых войн. Здешняя медицина лучше нашей, это я почувствовал на собственной спине. И справился с лечением не какой-то великий врач, а всего лишь лиценциат, даже не бакалавр, не академик! Но и здешняя медицина не всесильна. В этой области мы бы приняли помощь. Но при определенных ограничениях.

      Посол вежливо слушал.

      — Сколько человек вы бы хотели переправить сюда?

      — До полумиллиона. Возможно, до семисот пятидесяти тысяч.

      — Всего лишь? Речь не пойдет о миллиардах?

      — Наша техника столько не осилит. Господин... Адамс. — Гость прекрасно понял смысл имени:

      — Буду честен. Мы торгуемся не с позиции силы. Как переводчик, как человек, занимающий уникальную позицию на стыке двух миров...

      Еноту сразу представился жирный кошак, балансирующий на покосившемся заборе между истошно лающими псами.

      — ... Что вы нам посоветуете? Попросту? — закончил посол.

      — Вы не могли знать, что встретите тут меня или кого-то похожего, — спросил тогда Енот. — Почему делегация говорит на русском?

      — С вами общался сотрудник техподдержки. По вашему счету, это произошло в начале зимы. Сотрудники эти знают самые распространенные языки Земли. Так что встретить здесь кого-то вроде вас мы не надеялись, а твердо рассчитывали. Хотя именно вот Адзино Миуру или там Робинзона Крузо вовсе не ожидали. Мы не подслушиваем и не подсматриваем в каждое зеркало, если вы опасаетесь именно этого.

      — А почему? — переведя своим ответ, Енот задал следующий вопрос.

      — Потому, что мы рассчитываем на вашу долговременную помощь. Сегодня мы вас обманем; завтра обман вскроется. Это принесет нам больше убытков, чем сиюминутный выигрыш. Мы, Проект, невообразимо для вас богаты. Мы можем себе позволить планировать на тысячелетия.

      — И это окупается? — не сдержал скепсиса Енот.

      — Но мы же здесь, — улыбнулся посол. — Более того. Мне думается, что вы, господин Миура, — гость намекнул на земное происхождение переводчика, — можете себе представить сложность оборудования Портала. Но мы сумели создать настолько надежные и простые приборы, что ими пользовались даже подпольно.

      Енот попытался вообразить Звездные Врата, ужатые до размеров мобильника. Карманную черную дыру. Пожалуй, не врут. Корпорация, способная на подобный научный прорыв, не должна крохоборничать просто потому, что научные исследования вовсе не торговля неким товаром, известным и предсказуемым. Совершенно разные процессы, технологии, отбор людей, правила игры. Вывод: гости привыкли рисковать и брать на себя ответственность за риск.

      Посол прибавил:

      — Не знаю, как у вас тут шла история, и как довольно развитое государство масштаба Империи смогло возникнуть без дальнобойного оружия, без двигателей внутреннего сгорания, без электросвязи. Может, все это когда-то знали, но забыли. Может, в катакомбах под вашей Столицей или там в далеких заброшенных шахтах еще имеется законсервированная смерть разного рода. Мы могли бы помочь и с этим. Вернее, против этого.

      — Нет уж, — Енот решительно мотнул головой:

      — Внешних врагов у Новой Республики почти нет. Мы не нуждаемся в таком оружии, полиция работает хорошо. Если вы желаете именно моего совета...

      Гость кивнул, подтверждая, что ждет мнение землянина, знакомого с местными условиями:

      — Да, господин Адамс, именно вашего.

      — Мне больше нравится, когда за убийство человека приходится платить. Хотя бы терпеть запах из его рта, схватившись в клинч. Не говоря уж — уметь фехтовать хоть немного.

      Посол замолчал. Свита дисциплинированно внимала. Енот перевел уже сказанное, и продолжил:

      — Поэтому предлагайте, чтобы технологии приходили сюда вместе с носителями. Пришел мастер обработки металла? Прекрасно, пусть ищет работу в кузницах и слесарных мастерских. Тут все убого и уныло? Отлично, пусть внедряет прокат, штампы, метрологию, допуски, карусельные станки, трехкоординатные центры — если экономика требует, если общество к этому готово — внедрение совершится. Нет — нет. Но готовые заводы переносить мы не разрешаем. И огнестрельное оружие всех видов давить будем беспощадно.

      — Вы не обратились за разрешением к вашему президенту. Вы здесь не просто переводчик!

      — Я военный министр, — улыбнулся Енот. — Но в разоренной мятежом стране, вы не поверите, даже взяток не несут. Приходится подрабатывать по выходным.

      — Однако! Даже для господина Миуры неплохая карьера.

      — Я не прочь ее разнообразить. Если поток из Порталов будет большой, займусь переводом. А на свое место в правительстве я уже нашел превосходную кандидатуру.

      — Поток будет большой, — без улыбки подтвердил посол. — Мне кажется, мы поняли вашу позицию. Если вы предоставите нам небольшую паузу для совещания, мне кажется, мы могли бы завтра представить вам проект рамочного соглашения.

      Переводя столь тяжеловесную фразу, Енот даже головой закрутил. Надежда согласилась, не скрывая облегчения:

      — Превосходный результат первой встречи. Разумеется, если они сдержат слово!

      

* * *

      — Сдержать слово? Какого хрена! Почему мы должны договариваться с собственной программой?!

      Посол оглядел сотрудников: похоже, вопрос интересует всех, вон как неотрывно провожают взглядами. Никто не лезет в планшет, никто не переговаривается.

      — Что ж, — сказал тогда старший, — могу объяснить, но это долго и научно. Кому скучно, может выйти.

      Сотрудники оглядели комнату отдыха. Покосились на дверь в галерею капсул, откуда только что вернулись. Все шестеро посетили виртуал через капсулы полного погружения, точно как игроки гильдии “Аритака”. И потому легко смогли вернуться. А вот чтобы вытащить обратно того же переводчика, для него придется синтезировать здесь новое тело. Испытатели первых Порталов знали, что дорога им — в один конец. Завербовались туда люди, которым на Земле уже было нечего терять. Не зря же Адамс-Миура собственную спину в пример приводил.

      Но технология синтеза еще только разрабатывается. Иначе ту же спину переводчику можно было синтезировать в медицинском регенераторе, вообще не затрагивая виртуал, и все сопуствующие загадки.

      Начавшееся на Земле оледенение сильно затормозило науку вообще, и эту линию Проекта в частности. Замысел команды в том и состоял, чтобы перевести большую часть ученых в мир виртуала полностью. Освободившись от забот по жизнеобеспечению, управляя из виртуала киберами, сотрудники Проекта могли довести до победы синтез тел приблизительно года за три. Ну, пускай за пять-шесть...

      Исходную позицию понимали все переговорщики. А вот чего не понимали — зачем вообще договориваться с собственной программой, если достаточно нажать нужные кнопки? Так что из комнаты никто не вышел: сначала так привыкнешь избегать скучных рабочих моментов, а потом попросят из команды. Дескать, мы пахали, а ты-то здесь при чем?

      — Мы внимательно слушаем, — сказал задавший вопрос.

      — Первое. Кроме ботов, тут есть игроки. Можно ненароком обидеть игрока.

      — То есть, программа не показывает кто игрок? Даже администрации?

      — Это не компьютерная игра. Если здесь кто-то получит доступ к твоим личным данным, ты потеряешь не просто прокачанного персонажа, не время, не деньги. Ты потеряешь жизнь. Любую защиту умелые люди могут взломать, любые проверки обойти. Поэтому принцип: ключевые куски кода не доступны физически. Никому вообще.

      — А как тогда системные администраторы?

      — Администратора тоже можно купить, сооблазнить, запугать, обмануть, наконец. Поэтому им доступно лишь чуть больше, чем пользователям. Ключевым кодом они тоже могут пользоваться только в рамках готовых функций. Возможность доступа к личным данным исключена, как понятие. Повторяю, раз с первого раза не поняли. Мало ли, подсмотрят о ком ты там правой рукой мечтал. Так ведь могут и взломать реально, стереть в ноль.

      — И все же, господин посол, хакеры взламывали даже неприступные стены!

      — Ну и зачем облегчать им работу?

      — Хорошо, но разве без взлома нельзя отследить, кто игрок? Ну, есть же тест Тьюринга?

      Посол не успел ответить, вмешался второй секретарь:

      — Большинство здешних программ влегкую проходят не только Тьюринга, но и эмоциональный тест Войт-Кампфа.

      — Это из кино? “Бегущий по лезвию”, Филипп Дик, да?

      — Да. Скажу больше. Тест Войт-Кампфа на сопереживание проваливают некоторые тюремные надзиратели, убойщики скота со стажем, просто убийцы. Те же снайперы спецназа его довольно часто не проходят.

      — Но компьютер же не решает задачу осознанно! Вот, например, в шахматы он выигрывает простым перебором вариантов. Раньше мы полагали, что цвет и музыку можно передавать исключительно аналоговой непрерывной функцией. А, оказывается, при достаточно мелком разбиении, оцифровать можно хоть симфонию, хоть Мону Лизу. Лишь бы мощности сервера хватило. Может быть, и в этих тестах компьютер просто подставляет верные ответы.

      — Докажите, — улыбнулся посол. — Тест пройден? Пройден. Ответы верны? Верны. Вывод?

      — Ты еще докажи, что сам не робот, — вмешался автор первоначального вопроса. — Это не тебе вчера спам-бот сверхновую микроволновку впарил? А еще сотрудник Проекта. Фу! Позор джунглям!

      — То есть, робот, научившийся имитировать ошибки... Ну ладно. Господин посол, ну, допустим, мы не можем определить, кто там игрок. Если бот слепит лажу, то как ее отличить от человеческой лажи? Ведь в чувствах люди ошибаются сплошь и рядом, интуиция тоже подводит... Ну, пускай так. Но зачем вообще разговаривать? Посольство это, капсулы, протокол, как в настоящей дипломатии. Взял кусок оперативки, да и создал там хоть коммунизм, хоть Валгаллу.

      — Друг мой! — посол вежливо, но решительно поднял руку:

      — Вы когда-нибудь программировали... Хотя бы веб-сайт? Простенькую такую визиточку?

      Автор вопроса замялся:

      — Я занимаюсь, главным образом, финансами.

      — Ясно. А кто программировал?

      Отозвались трое.

      — Начну немного издалека, — сказал посол. — Как я уже предупреждал, кому скучно, могут погулять за дверью до следующей серии. В тысяча девятьсот шестидесятых годах...

      — Ничего себе “немного”! — охнули все слушатели в один голос.

      — Да-да, примерно тогда. Компьютеры были большими. В каждом из них была память, процессор...

      — Один? Единственный?

      — Да. И он программировался с помощью перемычек. Такие проволочки. Регистры программировались в двоичном коде. Каждый ноль или единичка задавалась своим переключателем. В одном числе шестнадцать переключателей; в одной координате одной-единственной точки шесть чисел. Три положения по координатным осям, три вектора скоростей по тем же осям. Представьте решение простенькой задачи отражения луча?

      Слушатели несколько пришибленно замолчали. Посол, удовлетворенный эффектом, продолжил:

      — Тогда люди мечтали, чтобы с компьютером можно было договориться. И пойти пить чай или вообще с работы домой. А считает пусть сервер, он железный...

      Посол вздохнул:

      — Потом языки общения с компьютером...

      — Языки программирования?

      — Языки общения с компьютером. Это более широкое понятие. От него проще перейти к языкам общения с чем-нибудь еще... Так вот, языки совершенствовались. Вбирали в себя все более сложные понятия. Появились разные ассемблеры; языки Николауса Вирта, паскаль тот же, к нему графическая среда “дельфи”... — посол мечтательно закатил глаза.

      — Так вот почему вас называют пасквилянтом, — сообразил второй секретарь. — И дельфином тоже!

      Посол благостно покивал головой, встряхнулся, посерьезнел:

      — Но набор понятий человека в полной мере может отзеркалить лишь другой человек. Или, в более общем случае, некий разум, не уступающий человеческому по сложности... Кто заскучал, не стесняйтесь, уходите. Мне не нужно много людей: чем нас меньше, тем больше доля каждого!

      — То есть, искусственный интеллект — это, по сути, такой переводчик с человеческого на машинный?

      — И это тоже.

      — И поэтому мы вынуждены с ним договариваться?

      — Балбес. Поэтому мы имеем шикарную возможность не щелкать переключателями за каждую циферку шестнадцать раз! А договориться, чтобы компьютер сам создавал для нас удобную, подробную среду. Пока мы будем готовить эвакуацию в мире внешнем. Сядь и прорисуй хотя бы один стол или там стул. Чтобы получилось неотличимо от реальности. Оцени объем работ. Мы же планируем запихать в виртуал не десяток-другой фанатов, которым плевать на стыки текстур и проходящие сквозь стену руки. А у большого числа обычных людей в резко искусственной обстановке психика поедет обязательно.

      Посол выдохнул:

      — Со старыми компьютерами мы связывались по протоколу TCP/IP. Тебя не унижало требование точно соблюдать формат заголовка каждого пакета? С новыми вычислительными системами мы связываемся по привычному среди людей протоколу — дипломатическому. Да с его помощью Сталин договорился с Черчиллем! Неужели мы с этой ледяной банкой не договоримся?

      — Кстати, о Сталине, Черчилле, а также об их нынешних аналогах. Господин посол, а что нам делать, если правительство просто прикажет нам зачистить театр будущих действий? Разве не для их эвакуации мы готовим площадку?

      Посол горько засмеялся:

      — Правительство! Для правительства мы игрушка! Ну как это солидные, уважаемые отцы нации, финансовые тузы, все эти могущественные люди, повелевающие в реальной земной жизни — и будут прятаться от оледенения в железном ящике? Да еще в форме компьютерных персонажей? Они это в голове уместить не могут.

      — Это и есть новый мир! — вздрогнул второй секретарь. — Но мы... Представить не могли, что все будет настолько по-другому. Мне почему-то казалось, ну будут чуть быстрее поезда и машины. Ну, на Марс полетим. Эльфы вот на Альфу Центавра флот собрали... А здесь — так?

      — Истинно говорю Вам, если не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное, — хмыкнул первый секретарь. — Вот оно безо всякого символизма, данное в ощущениях...

      Посол заговорил тоном ниже, явно погрузившись в прошлое:

      — Я пришел в Проект мальчишкой, вот наподобие вас. Да, и у меня когда-то плечи были шире живота. Хоть сегодня сам с трудом верю... Мы создавали модели. В том числе и эту. Задавали условия, и смотрели, как она развивается. Нам казалось: если мы не ухватили бога за бороду, то — как там писали эти крези рашенз? “Можем посоветовать богу”. Вот же прямо в руках решение вопроса, не найденное тысячами богословов за тысячи лет. Почему всемогущий и всеблагой господь допускает зло? Да потому, что его всемогущество не мгновенно, его скорость конечна, как скорость света; хотя велика весьма. Вот удачный способ примирить науку с религией! Господу скучно дышать за нас, любить за нас, жить за нас; он создал нас — как мы создали эту модель. И даровал нам свободу воли; как мы запрограммировали здешних обитателей самообучаться. А дальше мы только подбрасывали и подбрасывали ресурсы. И радовались каждому случаю, который мы — со всем опытом программирования — не могли предсказать!

      — Посол! — подхватился один из молчавших все время сопровождающих. — Вы кощунствуете! Вы сравниваете свои творения с носителями бессмертной души!

      — Кощунствуете здесь вы! Вы дерзаете ставить пределы всемогуществу господа; для бессмертной души даже наше тело лишь временный сосуд. Что же мешает ему вдохнуть душу в то, что сделали мы? Или вы притязаете на знание божественного замысла?

      — Браво! — хмыкнул второй секретарь. — Теперь я понимаю, что только двинутые на всю голову техноромантики могут поверить в то, что за Порталом. Можно убедить еще сколько-то сотрудников. Семьи. Но в такую вот философию сильные мира сего не поверят никогда! Мы выложим Портал им на подносе, они же брезгливо повернутся спиной. Что вы спорите, — обратился секретарь к еще сопящему сопровождающему, — или вы не видите здесь прохода в упомянутое Царствие Небесное, только не сквозь игольное ушко, а сквозь любимое антропологами “бутылочное горлышко” эволюции?

      — Господа товарищи! Ну, куда вас несет? Все эти метафизические... Э-э... Бредни... Уместны лишь для случая, когда за порталом на самом деле нас встретят разумные... Программы? Существа? Ну, вы понимаете меня. Если они неразумны, то и правда, достаточно нажать несколько клавиш. А вот если разумны...

      — И что же господин скептик нам посоветует в таком случае?

      — Включить диснеевский “Аладдин”, сцену, где герой спрашивает у джина: “Так раб или друг?” — вмешался посол. — И крутить до просветления!

      — Эй, в диснеевском фильме такой сцены нет!

      — Постойте с этим. Господин посол... Видя вашу полную уверенность... Нельзя игнорировать ваш опыт... Короче! Мы никак не можем отличить программу от человека?

      — Пятый раз говорю: да! Мне уже кажется, это вы здесь боты.

      Не отвечая на подначку, второй секретарь медленно сказал:

      — Получается, наша контора этак мимоходом создала искусственный разум? Вот так вот просто? Без фанфар? С нуля?

      

* * *

      — Но вы же как-то создавали именно с нуля? — Леопольд проверил управляющий скрипт колесной платформы нового поколения, запустил в “песочнице”, и теперь наблюдал, как робот ищет дорогу через чащу снеговых скульптур. Прибавил изумленно:

      — Все окружение! От камушка до листика!

      Виктор осмотрел помещение: в помещении царил неописуемый рабочий порядок. Стол с полусобранной платформой; остывающая паяльная станция; разложенные по порядку части подвески; отключенный манипулятор — что-то непонятное с прохождением команд. Виктор подозревал, что надо поменять местами старший и младший байт еще в порту контроллера; но делать ли это программно? Или тупо перепаять шлейф? Ответил он слегка рассеянно:

      — Есть и сегодня люди, которые через Портал выходят на голую планету с тремя литрами кислорода и мастерком в кармане. Они так выбрали. И будут строить Галактическую Империю с нуля.

      Леопольд почесал голову:

      — Ладно, пап, это все частности. Главное, чего меня беспокоит: разве плохо, если можно откатить смерть? Мир без смерти — это я даже представить не могу, как здорово!

      Александров-самый-старший возразил:

      — Это будет игровой мир. Где нет необратимых поступков, где все можно откатить. А потому нет необходимости думать о последствиях. Мне кажется, исказится само понятие времени, причины и следствия. И невозможно будет планировать хоть что-то. А раз так — и разум довольно скоро атрофируется, останется: “хороший, добрый слег”.

      — Ну, Стругацких я тоже читал. Но я не верю, что людей делает людьми только страх умереть от голода.

      Виктор пожал плечами:

      — Ты, наверное, и “Адаптацию” Царенко читал?

      — Чернуха!

      — А по мне, так это уровень Ефремова, разве что чересчур многословно. В “Адаптации” хорошая попытка честно довести до логического завершения мысленный эксперимент. Смоделировать, что произойдет, когда смерть перестанет что-то значить.

      — И что?

      — А что происходит в любой онлайн-ролевой игре? Возьми “Творцов судьбы” Дулепы, или “Тактику малых групп” Зайцева, если “Адаптация” для тебя чересчур животная. В любой игре без жесткого сюжета — химически чистая модель самоорганизации общества. Сразу создаются гильдии, кланы, начинается конкуренция. Неугодных игроков убивают прямо на выходе из безопасной зоны, это называется”хейтить”, кажется?

      — Поиграл бы, а тогда и спорил. Это называется “гангить” или “пэкашить”.

      — В моей жизни не нашлось места на виртуал.

      — И ты перетащил в виртуал всю жизнь. Но зачем было перетаскивать сюда еще и смерть?

      Виктор отложил манипулятор и ответил устало:

      — У нас же все абсолютно инстинкты и рефлексы заточены на то, что смерть — это плохо. А тут вдруг оказывается, что смерть — это пофиг. Кому-то башню снесет, он пойдет испытывать новые и новые виды смерти — а что? Это же теперь можно! И вот погляди, насколько легко люди пользуются этим разрешением во всех играх. А ты, глядя на это, говоришь: чернуха!

      — Ну так прямо все ломанутся убивать?

      — Ляп. Ты во взрослый мир семимильными шагами рвешься. Мне пофиг, чьи глаза тебе светят в конце этого тоннеля, Акаме или Беата — дело личное...

      — Пап! При чем тут девчонки! — перебил наследник. — Я в школе с племянником барона Носхорна поговорил. Тут мир такой. Или я повзрослею, или меня повзрослеют.

      — Что ты серьезные вопросы ставишь, меня только радует. Только боюсь, не понимаешь ты силу тока в розетке, куда суешь палец. Ты знаешь, что в первобытном обществе, если группа мужчин встречала одиночку, практически всегда убивала его? Избавляться от конкурента, пока он слаб! Более того, этот инстинкт старательно культивировался во все времена.

      — Да прям, вот в Австралии или даже в Америке тебя не убьют.

      — Если ты свой — не убьют. А на банду байкеров нарвешься?

      Леопольд съежился. Виктор поморщился:

      — Затеял разговор, так хотя бы дослушай, чего ты как маленький голову втягиваешь.

      — Да, пап, я теперь понимаю, отчего ты так старательно держишься подальше от острых углов и крутых решений... Но если у всех этот инстинкт, то почему до сих пор не перебили друг друга хотя бы ядерными бомбами?

      Закончив собирать подвеску, Виктор покачал готовую платформу пальцами, остался доволен, и сказал радостным тоном:

      — Человечество научилось управлять этим инстинктом. Сам инстинкт остался, а вот условия срабатывания научились подставлять. Как переменные в неизменный расчет. Люди постоянно расширяют понятие “свой”. Поэтому слова “ксенофоб” и “фашист” — ругательства. Поэтому английское слово “out law” — вне закона, вне наших понятий. Не свой. Поэтому противника всегда стремятся изобразить нелюдем, зверем. Не-людей убивать можно.

      Помолчав, Александров-старший добавил:

      — Мне обидно за Проект. Мы так старались чтобы не было отличий! Наш мир, только лучше. “И вечное лето, и день полный света, и мы никогда не умрем”. А вы еще и недовольны.

      — Но наследники должны быть лучше, сам же говорил.

      — Ляп. Тебе не надо ничего мне доказывать. Не рвись из кожи. Ты мой сын. Хватит и этого, мы с мамой тебя все равно любим.

      — Ладно, пап, я вроде как понял... Этот мир — плацдарм в виртуале. Он, типа, прибит гвоздями. Но дельфины же живут в бесконечно изменчивой среде?

      — И чего, у них имеется разум?

      — Но им совсем необязательно строить дома и заводы. Может ведь быть биологическая цивилизация.

      — Дельфины пока не могут справиться с болезнями, например. С хищниками. Невозможно планировать, и нет вообще будущего и движения времени там, где нет нулевой точки, относительно которой можно видеть изменение.

      — И все-таки я попробую сделать мир без смерти. — Леопольд сказал спокойно, без клятвенного надрыва; но Виктор понял, что сын только что выбрал путь. Сказать бы “на всю жизнь”, а если жизнь бесконечная, то как?

      Александров-старший возвратился за клавиатуру, глянул отчеты. Сравнение вариантов завершилось; выиграл третий. Расписав подчиненным, что и когда должно быть готово, программист потянулся, походил по комнате. Ответил так же без ударения, но и сын понял, что шутки кончились:

      — Договорились. Я все устрою с начальством. Выделим вам пространство, там кувыркайтесь. Но по достижении совершеннолетия. А пока что ведите себя так, как будто все вокруг настоящее, живое, хрупкое.

      

* * *

      Хрупкое очарование оранжерейных цветов; низкие скупые лучи зимнего солнцеворота; острый блеск хрусталя; тонкий звон серебра; симфония вкусных запахов; неизменно предупредительные слуги; неимоверно важный распорядитель стола — большой прием в одном из Великих Домов Столицы.

      Анна Александрова все-таки дожала мужа: жить в собственном доме куда свободнее, чем гостить даже в самом дружелюбном окружении. Виктор и сам не возражал — просто, как нечуткий мужчина и отрешенный от мирского программист, куда больше внимания уделял работе. И, когда жена затеяла переезд, только спросил, не надо ли денег, и найдены ли надежные грузчики? В способности жены подобрать хороший дом, Виктор не сомневался никогда.

      И вот сегодня в главном зале особняка Эсдес на прием по случаю переезда — а заодно, по случаю полного выздоровления президента Новой Республики, Надежды Ривер — собрались почти все герои закончившегося фильма “Ночной Рейд”. Виктору все казалось, что сию минуту войдет Эркюль Пуаро, или даже Шерлок Холмс, чтобы двумя-тремя фразами раздать всем сестрам по серьгам.

      В первую очередь, сама “тетя-президент”; потом военный министр и она же главнокоманующий Эсдес при адъютантах Куроме с Валом; и уже заваленная заявками на лечение Анна Александрова; и ничуть не менее загруженный заказами на тонкую механику ее муж Виктор; и неизменный секретарь Акаме — приглашенная сразу Надеждой и Леопольдом; ну и сам же Леопольд. Контрразведчик Носхорн, и его племянник Носхорн-младший, приглашенный сразу дядей и Тимофеем Александровым; и сам Тимофей с неизвестным животным, на удивление хорошо понимающим, как себя вести.

      Не явились Тацуми с Мейн — они стерегли северо-западную границу от рыцарей. В тех краях не нашлось удобной природной позиции, наподобие узкой Долины, замкнутой стенами Пыльных Ворот. После гибели Верховного Короля рыцари Запада никак не могли собрать огромное войско; но вот просто большие армии накапливали регулярно, и столь же регулярно пробовали границу на прочность. Пока что великих бед они не причиняли, но и забыть о себе не позволяли. Мелкие набеги отбивали пограничники, на вторжения полковых клиньев как раз и вызывали пару владельцев тейгу.

      Еще севернее мотался по крепостям Павел Быстров, известный в здешних краях как Енот. Варвары особенной агрессивности не проявляли; Енот больше пугал местную администрацию, проверяя счета на ремонт и содержание построенного. Чего казнокрады опасались больше — что ревизор по возвращению в Столицу нажалуется жене, или что оформит их Третьим Проклятым не отходя от кассы — Быстров так и не понял; но и не огорчался, положившись на древнюю мудрость все тех же программистов: “Работает — и не трогай”.

      Леона отлучилась поближе, и должна была вернуться уже к вечеру, на короткое чаепитие в узком кругу, в новом доме Александровых. “Где не придется пускаться на другой конец стола за горчицей верхом”, — процитировал старую шутку Виктор. Пока что львица “Рейда” отправилась в долину Порталов: проверить, не накопилось ли довольно людей для очередного Аукциона Профессий. А еще прочесать окрестности карантинного поселения, вырубив опасных зверей, пока те не размножились, не заматерели, не набрались нахальства беспокоить периметр и нападать на дилижансы.

      За столом как раз говорили про Порталы:

      — Насколько я понял по размаху карантинного поселения, по множеству приемщиков, знающих разные языки Земли, — осторожно поинтересовался Виктор. — Пришельцев из Зазеркалья тут уже многие тысячи...

      — Несколько сотен тысяч, — поправила все знающая Акаме. Барон-контрразведчик уточнил:

      — Если учитывать только официальных. Наверняка, имеются еще лазутчики, скрытые Порталы в землях варваров. Наконец, наша Империя велика, но весь мир больше.

      — Тем более, — кивнул программист. — Они не пробовали завоевать всю Империю? Протащить сюда особых людей... Э-э...

      — Спецназ, Енот объяснил нам, что это, — подсказала Эсдес.

      — Ну так, почему сильномогучие пришельцы из зазеркалья тупо не завоевали всю Империю, не посадили везде своих людей вместо той же Ривер?

      Надежда и Эсдес переглянулись, пришли к согласию, и ответила Ривер:

      — Почему же, попытка была. Примерно на второй год после Мятежа... Ну, года три назад. Накопилось пришельцев много. К тому же, они сговорились с западными королями, а там еще помнили Верховного, сохранилась привычная организация армии, что-то знакомое из других областей. И к тому же, у них нашлась хорошая поддержка за Порталами. В итоге мы лишились императорского дворца...

      — Так его не революция снесла?

      — Я ведь уже говорила: нет, — помотала головой Эсдес. — И мертвая котловина напротив Порталов тоже возникла именно тогда. И, что интересно, ни Енот не сумел объяснить, что же там применялось; ни Носхорн так и не докопался до секрета.

      — Кстати, барон! В первую нашу встречу вы, помнится, совершенно иначе выглядели?

      — Госпожа Анна, я в тот день вернулся со сложной операции. Мы наконец-то накрыли шайку... Нехороших людей, скажем так. Я был в форме гвардейских егерей, красно-зеленое.

      — А, — с королевской плавностью кивнула Александрова, — лицо у вас тоже тогда выглядело в соответствии с цветом кителя?

      — С цветом шаровар, — улыбнулся барон, — китель был зеленый. Как приятно, что женщины еще запоминают меня. Но вы же не это хотели узнать?

      — Я хотела узнать, не повторится ли подобное? Переезды утомляют. И нельзя убегать бесконечно.

      Барон пожал плечами:

      — Клятвы не дам. Поверьте, моя служба, как и люди госпожи Акаме, делает все возможное. Я и сам заинтересован кровно. Пусть детей у меня пока что нет, но вот племянник вполне дает прочувствовать родительское беспокойство...

      Взрослые синхронно посмотрели на Тима рядом с баронетом. Носхорн-младший встретил взгляды со спокойной уверенностью, а Тяп даже с некотором вызовом: новый друг научил его управлять столовым серебром. Правда, выпендриться перед братом не получилось: Акаме тоже учила кавалера не только целоваться. Зато Тимофей с ужасом и восхищением подметил, что папа с мамой оглядываются на него, если не знают, какую взять вилку!

      Ну и лучшая защита — нападение. Синяк за зверька давно сошел, а вот сам зверек упорно не отходил от Тимофея далее десяти шагов. И даже сейчас, за парадным столом, вел себя исключительно вежливо — как будто понимал происходящее. Так что Тимофей был готов отстаивать находку перед папой, мамой, перед всем миром — опять же, как учил его новый друг.

      Зверька Эсдес раньше не видела.

      — Тимофей, — сильнейшая наклонилась, разглядывая меховой воротник самого младшего Александрова, — а что вам известно о... О котенковладении, назовем так?

      — Ну, — мальчик пока не понял подвоха, — все, что вы выбросите в мусорку, будет использовано против вас.

      — Отменно сказано, — согласилась Эсдес. — Вы уже подобрали ошейник... Он так изящно делит вашу находку на две части.

      — На умную и красивую? — не удержался Тяп.

      Сильнейшая вздохнула:

      — В конце-то концов, что мы знаем о биологических тейгу? Вот у твоего парня с алебардой...

      — Сусаноо, — подсказала Надежда.

      — Было три жизни. У Коро вполне может быть девять. И опять же, размножение тейгу?

      Собрание удивленно зашумело. Носхорн произнес:

      — Если это привет из тех самых времен, то вашему младшему, как владельцу тейгу, придется проходить специальное обучение.

      — И лучше начинать пораньше, — убито сказал Тим. — Спасибо. Мне уже объясняли.

      Барон дерзостью не возмутился, продолжил спокойно:

      — Тим, будьте осторожней со странной зверушкой.

      — Ага, — согласился тот, — такой вот странный предмет, ученый зверь на цепи, источник песен и басен...

      Эсдес подхватила:

      — Универсальный продукт, что будет подан к столу с пучком петрушки во рту?

      Обвела глазами ошарашенных родителей нового владельца тейгу:

      — Но можется статься и так, ты прозеваешь момент когда он станет опасен.

      — “Не-заходи-за-черту, не-заходи-за-черту, не-заходи-за-черту”. — Тяп отстучал ритм ножиком по тарелке.

      — Так это матрица или мюзикл? — Виктор только вздохнул.

      — Не парься, пап, — старший брат все-таки пришел на выручку. — Тут все поют, телевизоров-то нет.

      Александровы-родители поглядели на младшего сына: с отчетливым следом подбитого глаза, с лихим рубакой в приятелях; перевели взгляды на старшего сына, уже привычно держащего за руку Акаме Убийцу...

      Виктор подмигнул жене:

      — Три-четыре!

      И вся семья Александровых грянула хором:

      — Рыбка, я ж не посмертно просил!

      Отсмеявшись, Анна вернулась к прерванной теме:

      — Ну хорошо, вы меня успокоили. Но ведь по этой истории — с заговором, с внемировыми сообщниками, с потерей императорского дворца — можно написать не меньшую кипу романов, чем по истории рода фон Партас. Ну, помните, мы же обсуждали тогда? За чаем?

      Вал и Куроме переглянулись, захихикали:

      — Так вот почему!

      — Ага. Мы-то думали...

      — Вижу, придется объяснять по-порядку. — Эсдес поправила волосы. — Про эти события будут снимать фильм. Да, тот же режиссер, что снимал “Ночной Рейд”. Новый фильм называется...

      — “Императрица Эсдес!” — Надежда хлопнула в ладоши, и все же покосилась на левую руку. — Но сколько раз ты обещала прогнать режиссера на шпильках до седьмой триумфальной арки!

      — Да, помню, — согласилась Анна.

      Вал с Куроме опять коротко засмеялись:

      — А он выкрутился, — пояснил моряк. — Этот хитрый служитель искусства устроил такое зрелище. Забег на шпильках! Зазеркальная мода пришла и сюда. Мини-юбки, каблуки. Поставил какой-то приз, кажется...

      — Главную роль он призом поставил, — с непонятным выражением лица пояснила Эсдес. — Заговор ведь составляли в мою пользу. На самом деле, история довольно мерзкая. И победили заговорщиков просто. Повесили объявления: “Кто хочет повторения Мятежа, тот поддержит восстание!” — после чего всех бунтовщиков буквально в неделю перевязали подобно сушеной хурме, и посдавали нам теплыми. Почти мечами махать и не пришлось... Правда, неохота вспоминать, — взглядом в упор Эсдес привела к молчанию Вала, и сменила тему:

      — Зато в кино, чувствую, я снова буду сражаться на каблуках.

      — Ну вот, — сказал моряк явно не то, что собирался, — набежало девок со всей Столицы. И актриски вроде как уломали его показать класс. И он так весь надулся: “Мужчина даже на каблуках женщину обгонит!” — и под этим соусом, со всеми смешочками да подколками, проковылял всю дистанцию.

      — Пришлось помиловать. Слово Эсдес тверже гороха!

      Все снова засмеялись.

      — Но вы что-то подобрели, наставник, — все же не удержался моряк.

      — Ну да. Енот завтра приезжает. Северная застава утром семафорила, — просто сказала Эсдес.

      Анна оглядела стол. Хороший такой стол, накрытый по всем канонам Великого Дома Столицы. Ладно там сорок пять букетов; тепличные цветы посреди зимы; но девять на выбор сортов заливного! Одна говядина приготовлена семью способами; а супов! А овощей! Понятно, почему порции маленькие. Чтобы каждого блюда отведать хотя бы по чуть-чуть.

      — Не обидится, что все это мимо него?

      Генерал захихикала:

      — Он терпеть не может полный столовый прибор.

      — Тоже не умеет? — не сдержал удивления Тяп. Эсдес фыркнула:

      — Нипочем не поверю, я-то его в соборе Пыльного видела, да и в других местах. Клинком вертит — собаки так хвостом не умеют. А тут что запоминать? Ну, первая тарелка подстановочная. На столе она может быть, и не нужна. Разве что скатерть поберечь, особенно дорогую. А если накрывают на выезде, на природе там, то вполне уместно. Самое главное: мясо. Начинаем с него. Тарелка для мяса, вилка и нож для мяса. Как можно ближе к тарелке. Мясо надо крепко держать, чтобы из рук не выхватили.

      Эсдес показала называемые предметы:

      — Далее, рыба. Как рыбаки показывают, что поймали? Разводят руки: во-о! Вот вилка и нож для рыбы лежат вторыми номерами, снаружи от приборов для мяса. Вилки налево, ножи направо. Нож берется боевой рукой, правой. Тоже легко запомнить. Из рыбы делается что? Уха. Ставим третьим номером тарелку для горячего, третьим рядом ложку для него же. Ложка справа, потому что не вилка... Правее и выше фужеры. Сверху вниз по возрастанию крепости напитка: вина, настойки, чистая водка. Тоже справа, под боевую руку. Дрожит рука, не дотягиваешься — хватит с тебя. Если не хочешь упасть под стол, то и пить положено в том же порядке, по возрастанию крепости. За частоколом хрусталя еще бокал, для обычной воды. Слева тарелочка и нож для десерта. Прямо тарелочка и лопатка для масла. Все!

      — Браво, — Акаме даже в ладоши захлопала. — Нас тоже учили, но так увлекательно про рыбу, про рюмки... А что Енот?

      — Ну, — Надежда усмехнулась, — ты же ведь про профессора?

      — Про него, — Эсдес кивнула. — Профессор Императорской Академии. Умен. Добился всего сам. Дом пожалованый, как и у меня. Слуги той же выучки. Управляющий и распорядитель стола из Большой Школы. Вы же знаете, что новички в любом деле самые рьяные?

      Собрание закивало в полном согласии.

      — Вот у профессора был прием. И уж там-то все по этикету, все в традиции! Вот поглядите. — Эсдес одними глазами показала на распорядителя стола. Стоя на особом возвышении, он повелевал десятком стюардов с помощью пары вееров, то раскрывая один, то сразу в обеих руках; плавно простирал то левую, то правую руку. Места за столом располагались так, чтобы этот дирижер в глаза не бросался; но, заметив его умелые, широкие движения, не хотелось отводить взгляд.

      — Так вот, — продолжила Эсдес, и только на голос гости обернулись к столу, — у него в руках легонькие раскрашенные веера. Ему так весь прием размахивать. А на классическом приеме он стоит в полном доспехе и машет боевыми веерами со стальными пластинами. И там-то все жесты экономные, сухие, короткие, как удары. Потому что тяжело весь вечер сталью ветер нагонять. Обычай-то из тех самых времен, когда в любой момент пьяные гости могли сцепиться прямо за столом. И требовалось живо вырубить любого. Без повреждений, да еще и не оскорбительно для дворянского звания... Ну и там есть еще множество утомительных и скучных мелочей, от которых с удовольствием отказались. И вот на такой-то прием попал Енот.

      Вал и Куроме переглянулись, явно припомнив историю. Заулыбались, пихая друг друга локтем. Их наставница продолжила:

      — Вернувшись, Енот ворчал с неделю: “Тарелка его небесного великолепия!”, “За горчицей верхом”, всякое такое. И, верно, чего-то профессору съязвил. А, может быть, приборы переложил оскорбительным способом. Раскладка приборов тоже как особые сигналы. Например, если девушка прикасается к приборам для рыбы, она упрекает кавалера, что-де холоден, как рыба. Или, если тебе ножи положили под левую руку, намек на неумелость в чем-либо... Ну, вот это я уже не учила. Мне проще сразу в лоб... Ладно. Прошло и прошло.

      Тим погладил зверька: тот, казалось, тоже слушал с пониманием. Леопольд переглянулся с Акаме. Вал и Куроме уже изо всех сил сдерживали смех: они-то присутствовали при развязке, которую сейчас пересказывала Эсдес:

      — Где-то через полмесяца после приема прибежал гонец. Так мол и так, в Лесу при расчистке Вал и Куроме заохотили неведому зверушку; в честь всякого такого и прочего иного, Зоологический Отдел его Императорского Величества Естественных Наук Академии, желает увековечить Енотову память... Гляжу, приосанился Енот... Посыльный между тем имя находки с листа шпарит: “Вислощекий змей.”

      Вал и Куроме засмеялись уже открыто, за ними понемногу вступили другие.

      — Ага, — сказала, наконец, Эсдес, — вот вам смешно. А я всерьез готовилась его за руки хватать. Ну ладно, с профессором обошлось. А вот режиссеру “Ночного Рейда” я уже посоветовала выехать из Столицы на недельку. Натуру поискать, пейзажи там. Енот фильма не видел, но увидит же!

      — Кровь-кишки-разъенотило! — пискнула Акаме.

      Гости засмеялись опять.

      — Хотя мне и хочется знать, что он-то в некоторые моменты думал, — закончила Эсдес.

      Ривер прибавила задумчиво:

      — Мы тут как-то прикинули. Получается, Енот наследил почти везде. Ну ладно там Генеральный Штаб. Но вся затея с приемкой сотен тысяч людей: карантин, Порталы, разные языки, биржа профессий. Вот у нас в Республике скажи “зазеркальщик”, сразу подумают: строит чего-нибудь, лесопилки там, станки, часы. Либо лечит, как вон Анна. У западников же “зазеркальщик” либо чиновник-реформатор, либо непреклонный следователь, либо военный-новатор. И это сложилось не само собой!

      — Он просил меня помочь вам, — снова заговорила Эсдес. — А получилось, вы помогли мне.

      Анна вопросительно вскинула брови.

      — Мы с Надеждой помирились.

      — Не то, чтобы я все забыла, — поморщилась Ривер. — Но надо жить дальше.

      — Мне родовые грамоты вернули, — Эсдес забрала подбородок в горсть. — Я не держала их в руках с того дня, как пришла на службу Онесту.

      — В его доме мы их при штурме и нашли. В сейфе, с прочими бумагами, — дополнила Надежда.

      — И теперь я отчетливо чувствую, как провернулось колесо. Одна история кончилась, но начинается другая. У Акаме и Ляпа. Вала и Куроме. У Тима, его недокотенка и баронета Носхорна.

      Президент Ривер тоже улыбнулась:

      — Надеюсь только, что мы не зря барахтались. Что их история будет менее кровавой.

      

* * *

      — Если бы эту историю мне просто рассказали!

      Виктор Александров обвел взглядом галерею лиц на мониторах, чувствуя себя в собрании всего человечества. Выполняя запросы анкет, оборудование Портала раскидало сотрудников Проекта чуть ли не по всей земной истории. С экранов смотрели кельт, ацтек, викинг, апач, римлянка, византиец, франк, мушкетер, самурай, жрица Исиды, таежный охотник, городская девчонка начала прошлого века, современник Наполеона Третьего в цилиндре с бородой лопатой; жандарм русского царя; гавайская женщина...

      Обеспокоив пол-Проекта историей Енота, Виктор неожиданно для себя оказался в позиции оправдывающегося, и потому повторил:

      — Если бы мне эту историю рассказали. За пивом там. Как анекдот. Если бы не встречаться с ее героями на каждом завтраке! В мире, где разговаривают кусками наших песен, где моя жена под админской учеткой выращивает отрубленные руки? Я усвоил историю как-то очень уж подробно, и теперь не могу, не получается развидеть! А ведь это одна проблема, подсунутая нам психикой. Один конкретный Енот. Сколько их тут еще, я даже не рассматривал. Мы набились в виртуал, как бабки в троллейбус. Куда едем? Куда-то туда! Сколько платим? Не боись, сочтемся!

      Александров-старший взял себя в руки, заговорил спокойней:

      — Мы даже представления не имеем, сколько еще подсознание нам вбросит. Да ладно я! Павел-то что должен чувствовать, узнав про иллюзорность всего? Тут не то что солипсистом, тут в нирвану выйти несложно будет.

      Виктор перевел дух. Собрание внимало. Программист продолжил:

      — Вот я завтра с ним встречаюсь — что мне ему сказать? Оставь свое счастье, возвращайся к нам в реальный мир, в боль и страх? Но, во-первых, боль и страх для него тут были настоящие, точно как отчаяние и надежда. А, во-вторых, мы-то сами кто? Мы беглецы из реального мира не по философским соображениям, а по более чем реальным соображениям того, что в реальном мире настала реальная жопа. Оледенение, катастрофа. И куда его звать вернуться, если мы сами туда вернуться не можем?

      Видя, что Виктор, наконец, выговорился, вступил начальник отдела. Шеф сменил образ правительственного агента на образ парижского гуляки времен “весны народов” — безукоризненная фрачная пара, цилиндр классического буржуя, широкая кудлатая бородища. Но и в бороде, и в одежде начальник остался верен цвету воронового крыла, а в поведении — манере заходить издалека:

      — Прежде всего, почему вы полагаете, что вашему... Еноту... Все еще неизвестен факт, что мы находимся в Матрице? Он же тут семь лет. А с потоком переселенцев общается лет пять. И никто не проговорился?

      — Позвольте и мне вставить несколько слов, — мушкетер поклонился. — Наш коллега Виктор связан с фигурантом дружбой. Но для переселенцев, озабоченных своими делами, Енот всего лишь деталь местного фона...

      — Точно, — кивнул викинг. — Они же не знают, что Енот их земляк. А просто так говорить к нему не пойдешь. Надо записаться на прием, тебе назначат время. Он же тут какой-то министр? Ну вот. У нас, пробившись через всю бюрократию к секретарю Компартии Китая, ты будешь ему подмигивать: “Давно ли с Коммунистического Марса, камераден?”

      Собрание вежливо похихикало.

      — А если он тебе сам скажет? Вы так вот просто пойдете пиво пить? С Виктором да, ну и там с какими-то местными друзьями тоже да. Но вот с земляками, если я правильно понял, у нашего фигуранта отношения не складываются. Он уже больше здешний, — закончил викинг.

      Заговорили сразу все:

      — Но за семь лет более ста тысяч беженцев не проговорились ни о чем?

      — Ты каждый день с женой говоришь, что вода мокрая? А что с работы ехал капсулой, уточняешь? Или докладываешь, сколько вдохов сделал?

      — У эмигранта на новой земле других забот полно.

      — Не все же сотрудники Проекта, куда больше народу выбрали роль попроще.

      — А еще того больше выбрали любимую игру и нахрен потонули в ней с ушами!

      — Да и с чего им Енота просвещать? Они-то думают, что Енот как раз больше всех осведомлен!

      Начальник восстановил тишину, и задал настоящий вопрос:

      — Что переменится, если он узнает правду? Жил здесь, здесь и останется. Или?

      Виктор пожал плечами:

      — У него в реале вроде как семья осталась. Жена, дети. Правда, он же мог и развестись, я давно не получал от него ни строчки.

      — Где мы, а где тот реал? — фыркнул таежник. — Синтезировать ему тело можно пока только в северной базе. С Антарктикой все...

      — А, кстати... — начал было самурай, но начальник его прервал:

      — Поговорим об этом позже, отдельно, — повернулся к другому экрану:

      — Продолжайте.

      Таежник послушался:

      — Допустим, по своим каналам, ради одного человека, мы пригоним в Гренландию борт. Кто даст на это авиатопливо, пилотов? Полосу давно занесло, маяки, наверное, уже разобрали на детали. Но — допустим. И этот борт отвезет твоего друга... Куда? Ты знаешь, где сейчас его родственники? Где их искать?

      Начальник убрал гребешок, простецки накрутив часть бороды на пальцы. Снова блеснул классикой:

      — “Вокруг конец света, а не первомай.” Мы потеряем на этом кучу ресурса, мы войдем в долги за вызов самолета. А что взамен? Мы дадим парню надежду, автомат, два магазина патронов. Ну, пусть десять магазинов, спальник там, консервы — в одни руки много все равно не унесет. И необъятную планету — иди ищи своих, найди и обогрей во всю ширину души. Чем он — одиночка — сможет им помочь?

      Виктор не сдался:

      — Ну, как при всяком постапокалипсисе, по миру полно брошенных машин, разного там добра.

      — Постапокалипсис — это и мы и есть, — внезапно заговорил ацтек. — Там, снаружи, ходят по руинам бывшего мира. Собирают автомонстров из кусков машин. Коробка от фолькса, мотор от крайслера, наддув от субару... А вместе мы ламборджини-дьябло.

      Собрание заулыбалось, пока не понимая, к чему ведет жрец. А тот продолжил:

      — А мы собираем вселенные из кусков. Как у Шекли, “Координаты Чудес”. Фон отсюда, героев оттуда. Пейзажи допилят китайцы, архетипы поставит чокнутый русский гений...

      — А бабки на этом срубит американский менеджер, выстроивший цепочку продаж, — грустно вздохнул самурай.

      — Не смешно! — отрезал маленький ацтек. — Что важнее? То, что мир мы собираем свой, или что куски — чужие? Одно яблоко нельзя продать дважды, а вот одну идею — можно.

      — Можно спорить бесконечно, — с мягкой угрозой сказал начальник. — Вернемся к теме второго пришествия Енота.

      — Даже если допустить, что Енот родичей счастливо нашел, — высказался самурай. — Что случайные попутчики его тупо не прирезали во сне, чтобы снять ствол и патроны. Куда он с ними? Обратно к нам, или как? Такое вот мы дадим ему счастье?

      — Мы оторвем его от здешней семьи, — прищурилась жрица Исиды. — Но вовсе не факт, что его примет прежняя семья. Семь лет — это семь лет. И, к слову. Его что, так никто и не искал? Виктор, вы семь лет назад перестали получать от него известия. Не встревожились?

      Виктор пожал плечами:

      — Если вы помните, примерно тогда оледенение дошло до севера Евразии. Что толку от десятка электронных адресов и учеток во всех сетях, если абонент находится в зоне гуманитарной катастрофы... А, проще: на войне. На мои письма никто не ответил. Я должен был ехать искать его, оставив собственных детей? Может, его искала именно семья, но передо мной они же не будут отчитываться. Там же началась именно война. За остатки пахотной земли. За место в вагоне на юг. Скорее всего, его призвали в ту же армию, а оттуда особо не позвонишь.

      — Это как минимум, — викинг привлек внимание взмахом широкой ладони, даже на вид жесткой, как доска. — Как максимум, как худший случай... Скажи, ты его друг? Настоящий? Не просто приятель?

      Виктор кивнул:

      — Да.

      — Тебе приходило известие о его смерти? На похороны звали?

      — Нет! — выкрикнул Александров-старший, начиная уже понимать, но их с викингом опередил начальник отдела:

      — Так какого же черта ты паришься о его родственниках? У них есть своя копия Павла Быстрова, а у здешних своя копия Енота. Хэппи-энд — расслабься. Е**ное в жопу торжество бл**ских технологий. Так-то!

      — Зачем же матом? — поморщился программист. Начальник немного смущенно показал обложку книги, которую читал под экраном — как школьники в незапамятные времена под партой:

      — А это под Розова закос. У него, как ни герой, так матом.

      — Ну да, — Александров-старший покрутил головой. — Приличным языком уметь надо. Матюгнуться проще.

      — Но выражает же? — начальник прищурился.

      — Выражает само наличие эмоции, — не согласился программист. — Ни характера эмоции, ни причины — неинформативно.

      — О-о, “Виктор Александров и методы рационального мышления”, да-да... Хорошо: смотри. Вот он, твой любимый открытый финал. Как повернешь, так и будет. Если ты скажешь, что мы должны это сделать — мы сделаем. Мы войдем в долги к нужным людям. Вызовем самолет. Организуем ему тело — хорошее, крепкое. Снарядим его по первому разряду, ничего не жалко. Для тебя мы это сделаем. Решай!

      — Почему я должен решать за него?

      — Потому, что в данном конкретном случае ты знаешь больше него. Потому, что ты, а не он, собрал нас тут. Потому, что тебе надо решить не про самолет и новое тело, а всего лишь — сказать ему, или нет. Все наши хлопоты — это лишь один из вариантов. Самый дорогой и сложный, почему мы и обсуждаем именно его. Но не единственный. Если Енот не поверит в твои слова? Как докажешь их? Будешь ли настаивать, зная, к чему это приведет? Или махнешь рукой, решив, что сделал все возможное? Вижу по лицу, об этом ты пока не задумывался. Вот и займись!

      Виктор замолчал. Сотрудники Проекта один за другим прощались: тоже безмолвно, не нарушая сосредоточения. Окна видеосвязи гасли. Начальник отключился последним:

      — Во многия знания — многия печали.

      Экран погас. Виктор потер подбородок. Из дальнего кресла поднялся Леопольд, просидевший всю беседу незамеченным за высокой спинкой. Подошел ближе, улыбнулся и сказал:

      — Пап. Не грузись. Я тоже могу цитату. Из Акаме.

      Картинно воздел палец:

      — Фигня — прорвемся!

      КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

      КОНЕЦ

      (с) КоТ Гомель

      Октябрь-декабрь 2016г.

часть первая ||| часть вторая ||| в начало ||| Вы находитесь здесь