🏰 Второе дыхание. Часть 1. Западня

Многоликий без лишних слов обернулся горностаем. Девушка засуетилась, убирая тарелки и проверяя, не осталось ли в кабинете других следов его присутствия, потом подхватила зверя на руки и понесла в гардеробную, приговаривая на ходу:

— Куда же мне вас спрятать, Феликс? В шляпную коробку? Боюсь, вам придётся сидеть там до обеда — утром у меня помолвка... Но зато потом вы сможете нормально поесть!

Откуда-то с верхних полок она достала большую круглую коробку и усадила горностая в неё, пробежала пальчиками по его ушам и загривку. Многоликий фыркнул: 'Тоже мне, нашла себе кота!' — но разозлиться у него не вышло, вместо этого он ткнулся носом в ласковую руку, приглашая продлить удовольствие.

— Не скучайте! — прошептала Эрика, несколько раз провела ладонью по его спине — он замурлыкал бы, если бы горностаи умели мурлыкать! — неплотно закрыла коробку и убрала её в шкаф.

В коробке было мягко и довольно просторно, но густые человеческие запахи обступили зверя со всех со всех сторон, лишая его остатков душевного равновесия. Обострившимся слухом он различил, как Принцесса шелестит одеждой — наверное, меняет платье на ночную сорочку. Потом вдалеке щёлкнуло — хозяйка покоев отперла задвижку на входной двери, — коротко скрипнула кровать, и всё стихло.

Не нужно больше донимать Принцессу разговорами о волшебнице Тангрис, сказал себе Феликс. Ни о Тангрис, ни о том, кто и зачем запер Эрику в замке Эск. Многоликий был почти уверен, что догадался правильно. Не так-то просто удержать при себе такую догадку — бесёнок внутри него уже потирал лапки, предвкушая, как поразится девушка, узнав правду! — но промолчать всё-таки придётся. Сколь бы ни был плох ингрийский монарх, его наследница, бесспорно, пошла в мать, королеву Каталину, о добром сердце которой наслышаны были даже в Империи. Принцесса Эрика не заслужила того, чтобы её хрустальный мир в одночасье превратился в руины; всё, что ей следует знать о мире реальном, однажды она узнает от Короля. А он, Многоликий, в её жизни и так уже наследил от души, пора, наконец, остановиться.

Приняв решение, он запретил себе думать о ней — о нежных её руках и печальных глазах, о чистом голосе, напевающем матушкину колыбельную, о сегодняшней помолвке, одно лишь упоминание о которой вывело его из себя, — после чего свернулся клубком посередине коробки и вскоре сумел уснуть.

Глава шестая,

в которой Принцесса и Многоликий раскрывают прескверные тайны,

а принц Аксель так хорошо играет свою роль,

что Король предлагает поторопиться со свадьбой

Ночь, проведённая Эрикой в волнениях, каких она раньше не знала, и почти без сна, была ветреной, пасмурной и не слишком холодной. К утру же мороз усилился, а небо очистилось и теперь ярко синело в окнах, обрамлённое искристыми ледяными узорами. От многочисленных крыш замка Эск столбами уходил в морозную синь белый печной дым. Но ни чистое, как колодезная вода, бескрайнее небо, ни первозданная белизна спящих под снегом окрестных лесов не радовали нынче Принцессу. Щуря усталые глаза, она безотчётно сожалела о том, что всё это зимнее великолепие, которое могло бы стать отличным фоном для настоящей помолвки двух влюблённых, тратится впустую на фикцию, затеянную Акселем и ею. Жаловаться, впрочем, было не на что: предназначенный для Эрики фамильный перстень, ожидающий своего часа в кармане имперца, в ближайшие месяцы или даже годы лучше всяких оберегов будет защищать её от чьих бы то ни было посягательств. Следовало сказать спасибо принцу хотя бы за то, что убрался восвояси невыносимый герцог Пертинад.

Но об Акселе без пяти минут его невеста то и дело забывала, голова её была занята Многоликим и богатой на эмоции минувшей ночью. Перед глазами у неё стояло лицо мужчины, чёрное от боли вечером, когда она пришла в подземелье, но просветлевшее к утру. В ушах стоял густой и мягкий голос, поведавший ей о жизни, так не похожей на её собственную. А сердце Эрики сжималось и ныло от тревоги за этого человека, который всего три дня назад был для неё персонажем городских сплетен — только лишь образом, хотя и привлекательным, но нечётким. Хвала Серафимам, ей удалось избавить Феликса от самого страшного; но он не будет в безопасности, пока остаётся в Замке, а как его отсюда выпустить, она пока не знала.

Погружённая в свои мысли Принцесса едва пригубила кофе, не притронулась к утренней газете и с молчаливой покорностью фарфоровой куклы подчинилась Валькирии, когда та принялась наряжать её к предстоящей церемонии. Спохватилась девушка лишь тогда, когда горничная, сражаясь с мелкими пуговичками на платье для приёмов, поинтересовалась:

— Ваше высочество, вы себя как чувствуете?

— Всё в порядке, Вальда, а в чём дело?

— Да вы же терпеть не можете парчу и всегда ворчите, что она колется — тут расправь, здесь прикрой... с меня семь потов сойдёт, пока я вас одену. А сегодня тихо стоите, будто это не парча, а шёлк или бархат.

Лишь тогда Эрика сообразила, что ведёт себя странно, и поспешила исправить положение. Она непритворно зевнула — благо, ей действительно ужасно хотелось спать — и пожаловалась:

— Я не выспалась, среди ночи меня разбудил шум, и больше уснуть не удалось. Кстати, ты не знаешь, что случилось? У стражников был переполох, они почти до рассвета кричали и бегали с фонарями.

— Не знаю, ваше высочество. Болтают, что узник из подземелья сбежал...

Принцесса приподняла брови:

— И как, поймали?

— Да врут, я думаю, про узника-то. Неужто в Ингрии тюрем не хватает — подземелья ещё занимать? Уж на тюрьмы ваш батюшка никогда не скупился.

Упоминание об отце отозвалось тоскливой тягостью за грудиной.

Принцесса, и правда, терпеть не могла насыщенно-синее, под цвет её глаз и сегодняшнего неба, парчовое платье с высоким воротником-стойкой, узкими рукавами до середины кисти и длинным тяжёлым шлейфом. Но причиняемое им неудобство не шло ни в какое сравнение с другими заботами и печалями этого утра.

Король — неслыханное дело! — собственной персоной пришёл в покои дочери, чтобы проводить её в тронный зал, где должна была состояться помолвка. Приветствуя Эрику, он даже не смотрел, как обычно, ей за спину, а окинул её внимательным оценивающим взглядом — и, кажется, остался доволен:

— То что нужно, моя дорогая девочка! Жаль, Император сегодня не увидит, какая невеста будет у его сына — но ничего, в ближайшее время мы тебя ему представим.

— Спасибо, папа, — Принцесса почтительно склонила голову.

Следуя под руку с отцом из галереи в галерею, спускаясь и поднимаясь по лестницам, девушка заметила, что стражников стало гораздо больше, чем прежде, они стояли даже там, где раньше их не бывало, повсюду мелькали серые с красным мундиры королевской Охранной службы.

— Что происходит, папа? — играя свою роль, спросила она у отца. — Почему так много стражи?

— Не обращай внимания, дитя моё, — отмахнулся тот. — Замковый распорядок требует усилить охрану в дни помолвки наследников, а наш добрый Олаф слишком ревностно относится к своим обязанностям.

Эрика притворилась, что удовлетворена ответом, и больше ни о чём спрашивать не стала. Она пыталась понять, что думает Король о побеге Многоликого и подозревает ли её в соучастии, но все усилия были тщетны: отец, хотя и утратил вчерашнее благостное самодовольство, был невозмутим и своих подозрений, если они у него и имелись, ничем не показывал. 'Успокойся, не с чего ему тебя подозревать!' — сама себе напомнила Принцесса.

Зато Придворный Маг, раньше Скагера и его дочери явившийся в тронный зал, похоже, подозревал всех до единого, кто попадал в его поле зрения — буравил чёрными глазами фигуры и лица высоких гостей и королевских приближённых, надеясь распознать того, кто лишил его добычи, и сжимал губы в рассерженную нитку. 'Так тебе и надо, живодёр!' — злорадно подумала Эрика и послала Потрошителю ледяную улыбку вместо приветствия, получив в ответ короткий кивок. Неприязнь между нею и Манганой была застарелой и столь прочной, что оба они давно не пытались её скрывать.

Затем принцессиным вниманием надолго завладел Аксель, ослепительно красивый в белом парадном мундире с золотыми эполетами. 'Силы Небесные, может, хватит уже ослепительного?!' — мысленно взмолилась она, как только его увидела. Глаза, в которые как будто насыпали песку, болели от ярких красок и блеска тронного зала. Принц, впрочем, был так же улыбчив, любезен и предупредителен, как раньше, и одним своим видом успокаивал Эрику и примирял с реальностью. Церемония объявления помолвки прошла очень быстро. Король с явным удовольствием произнёс предписанные Законом слова родительского благословения. Аксель преклонил перед Принцессой одно колено и надел на безымянный палец её правой руки массивный старинный перстень с крупным треугольным сапфиром посреди бриллиантовой россыпи. Присутствующие разразились аплодисментами. В этих аплодисментах и в поздравлениях, которые за ними последовали, пышности и лести было неизмеримо больше, чем теплоты.

Посреди поздравлений принц, поймав тоскливый взгляд своей невесты и почувствовав её напряжение, но истолковав их по-своему, легонько обнял её за плечи, приблизил к себе и чуть слышно прошептал на ухо:

— Ничего не бойтесь, дорогая Эрика. Наш договор в силе...

— Я не боюсь, Аксель, — таким же шёпотом откликнулась она. — Я вам верю. — коснулась щекой его щеки, глянула через его плечо на толпящихся вокруг них гостей, придворных и членов семьи...

И вдруг увидела, как Марк, стоя рядом с Ингрид, снова одетой в алое, что-то говорит ей одними губами, а та в ответ одобрительно поднимает большой палец. Заметив, что Эрика на неё смотрит, мачеха расплылась в улыбке, сладкой, как мороженое с вареньем, подняла палец повыше и промурлыкала:

— Ты сегодня у нас красавица, милая!

У Эрики душа ушла в пятки от слов Ингрид, от её улыбки и жеста. Не бывало такого, чтобы этой женщине понравилось, как выглядит падчерица, да ещё захотелось похвалить её перед братом — не бывало и быть не могло! Принцесса нутром почуяла, что одобрение мачехи связано с интригой, которую они с Марком сплели вокруг помолвки, и ей стало нехорошо от страха.

Приём по случаю помолвки назначили на семь вечера, и у Принцессы появился шанс немного передохнуть, хотя, по правде говоря, на отдых она не слишком рассчитывала. Предстояло придумать, как быть с Многоликим; тревога за него, перемешанная с тревогой за саму себя, привели Эрику в такое взбудораженное состояние, что в свои покои она возвращалась почти бегом, чтобы этого состояния никто не заметил.

— Хочу есть и спать! И чем быстрее, тем лучше, — бросила она с порога дожидавшейся её горничной. — Должна же я сегодня поспать хотя бы пару часов? Принеси обед посытнее и оставь в спальне, приготовь постель, помоги мне переодеться и исчезни до половины шестого, договорились?

Расторопная Вальда управилась за пятнадцать минут, а главное, без отдельного напоминания закрыла в спальне шторы. Замок полон соглядатаев, которые наверняка глаз не спускают с окон, чтобы увидеть, не приютил ли беглеца кто-нибудь из обитателей королевской резиденции — но что может быть безобидней прислуги, готовящей хозяйские покои для дневного сна? Как только горничная ушла, Принцесса влетела в гардеробную, сняла с верхней полки увесистую шляпную коробку и опустила её на скамеечку для ног. Не то чтобы Эрика всерьёз боялась, что с горностаем что-то случилось в её отсутствие, но у неё уже плохо получалось владеть собой, волнение не отпускало её со вчерашнего вечера.

Стоило поднять крышку, и зверь белым всполохом метнулся наружу. Чихнул, повёл носом, осмотрелся — взгляд у него был живой и ясный, от ночного страдания не осталось и следа — и замер, вопросительно приподняв переднюю лапку. Девушка привычным уже движением погладила шелковистые уши.

— Всё в порядке, горничная появится только через три часа. Есть будете?

'Да'.

Грациозным движением он соскользнул на пол и перебежал на свободное место. Принцессе ещё ни разу не удалось отследить момент превращения: пушистый зверёк с симпатичной мордочкой, который только что был перед ней, зажмурился, выгнул спину — и вот уже вместо него стоит молодой мужчина чуть выше неё ростом, с резковатыми чертами лица, блестящими тёмными глазами и плутовской улыбкой. Ни чёрная щетина, ни мятая арестантская одежда ни капли не портили Феликса. Он сладко, до хруста потянулся и поиграл мускулами; улыбка стала дружелюбнее и шире. Абсолютно человеческая мимика Многоликого странно контрастировала с животной пластикой его движений. Не то Эрика успела за полдня забыть, как он выглядит, не то в нём появилось нечто новое, чего ещё не было в конце ночи — но теперь он казался воплощением энергии и физической силы. Принцесса сделала полшага назад и проговорила громче, чем следовало, чтобы скрыть новый приступ смущения:

— Обед вас ждёт, Феликс.

— Обед, — с наслаждением повторил он. — Лучшее слово в мире. Три дня назад я и представить себе не мог, что меня угостит обедом наследная принцесса Ингрийская.

'Три дня назад главной своей бедой я считала, что папа не отпускает меня одну в Белларию...' — подумала Эрика, но вслух этого говорить не стала.

Она усадила Многоликого за маленький столик в своей спальне, на котором Вальда сервировала обед, и радушно улыбнулась:

— Это всё вам!

Ей очень нравилось потчевать своего невольного гостя. Угощение получилось что надо, особенно если сравнивать с конфетами и сыром нынче ночью: холодная белая рыба с лимоном и пряностями, жаркое из лосятины с грибами в горшочке под хлебной крышечкой, овощи, запеченные с сыром, брусничное желе, полбутылки лёгкого фруктового вина, кофе в кофейнике — и на сладкое большой кусок слоёного пирога с марципаном и взбитыми сливками.

Феликс, похоже, дар речи потерял, увидев еду. С выражением блаженства на лице положил в рот, прожевал и проглотил ломтик рыбы и только тогда спохватился:

— Ваше высочество, спасибо! Но как же вы? Ведь это был ваш обед...

— Я совсем не голодна, — сказала Эрика, что было чистейшей правдой — ей кусок не шёл в горло от переживаний. — Ешьте, не беспокойтесь.

Многоликий посмотрел на неё в некотором замешательстве, но голод оказался сильнее вежливости: оборотень глубоко вздохнул и занялся едой. Вчерашняя неловкость, которую Принцесса испытывала, видя, как он поглощает пищу, никуда не делась — наоборот, усилилась, ибо теперь это происходило в святая святых её дома, где просто не могло быть посторонних. Чтобы отвлечься, она взяла с подоконника книгу, села на краешек кровати и начала читать, но слова проходили мимо сознания — если бы кто-нибудь спросил её сейчас, что она читает, она бы, наверное, не сказала даже, стихи или прозу.

— Ваше высочество! — вскоре позвал Феликс.

Эрика подняла на него глаза.

— Я оставил вам пирог и немного кофе, — с удовлетворённой усмешкой сообщил гость.

Она покачала головой:

— Не надо, Феликс. Я действительно ничего не хочу.

Он помолчал, потирая ладонью шею, словно никак не мог на что-то решиться, усмешка пропала, а взгляд стал встревоженным.