Хогвартс. Альтернативная история. 7

— Я хотел поговорить, — сказал он после того, как понял, что его увидели. — Тогда, на собрании... — он подошел ближе, стараясь не смотреть мне на грудь. — В общем, беру свои слова обратно.

Этого я никак не ожидал. Положив баночку в раковину и повернувшись к Малфою, я в недоумении спросил:

— Какие еще слова?

— Все, — кратко ответил Малфой. Выглядел он необычно подавленным. Такое странное признание далось Драко с явным трудом; извиняться за сказанное было не в его стиле, а стало быть, здесь не обошлось без внешнего давления.

— Значит, — произнес я, — "лживая демагогия" вышла тебе боком?

Малфой вскинул голову, мигом утратив показную сдержанность.

— Да ты же сам ходил к Кэрроу донести обо всем, что я тогда наговорил, и он теперь угрожает сообщить о моих словах... — он запнулся, но было ясно, кем ему грозит Кэрроу. — Черт бы тебя побрал, Ди! Чего ты хочешь? Унизить меня? Убрать с дороги мою семью? Ты, двинутый отморозок, знать не знаешь, что это такое — каждую минуту думать о родителях, переживать за них! Они и так... и так словно заложники в собственном доме, а если он узнает, что я сказал... — Малфой в отчаянии повернулся к зеркалам и оперся руками о края соседней раковины. — Но как же я мог забыть, — спустя несколько долгих секунд он посмотрел в глаза моему отражению. — Тебе на это плевать. Или даже наоборот. Тебе это понравится. Надеешься прибрать к рукам наш дом? Ты ведь уже видел пару комнат...

— Кончай свою истерику, — перебил я его, испытывая неприятное ощущение дежа вю: за последние месяцы уже второй человек называл меня стукачом. — Я не ходил к Кэрроу.

— Ну да, — издевательски проговорил Малфой, оборачиваясь и с презрением глядя на меня.

— Я не ходил к Кэрроу! — разозлился я. Какого лешего мне опять приходится оправдываться? — Тебе, конечно, проще считать, что это я, чем кто-то из твоего круга, но извини уж за откровенность — на противника ты не тянешь и на дороге у меня не стоишь. Ищи стукача среди своих: того, кто тебе завидует, кого ты обидел, или кто держит зло на твоего отца.

Презрение с лица Малфоя не исчезло, и он с радостью не поверил бы моим словам, но мотива вредить ему или его семье у меня не было, так что Драко молчал, понимая, что попал в еще менее приятную ситуацию, когда доносчиком мог оказаться даже его ближайший друг.

— Я бы на твоем месте поговорил с Кэрроу, — сказал я уже более спокойным тоном. Малфой тут же очнулся.

— Ты не на моем месте и никогда на нем не будешь! — огрызнулся он и в волнении заходил между туалетными кабинками. — Что я ему скажу? Мне нечего сказать! Он не ответит, кто это был, а я не в том положении, чтобы настаивать!

— И поменьше рассуждай о том, что твои родители — заложники в собственном доме, — добавил я. — Это еще хуже "лживой демагогии".

Малфой замер.

— Ты мне что, угрожаешь?

Я решил не отвечать. Пусть разбирается сам. Повернувшись к раковине и взяв мазь, я продолжил лечение. Если Малфою удобнее считать доносчиком меня — что ж, это, по крайней мере, убережет мои уши от его непоследовательности.

Спустя несколько секунд Малфой покинул туалет, хлопнув дверью. Я вздохнул: и почему Беллатриса не научила своего племянничка помалкивать? Вряд ли Кэрроу настолько хотел досадить Малфоям, что собирался рассказать Темному Лорду о неосторожных словах их сына, но в обстановке репрессий и шантажа у него появилось действенное оружие, готовое при любой оплошности обернуться против них, и Драко не мог этого не понимать.

С другой стороны, если неизвестный "доброжелатель" изложил Кэрроу все, что было на собрании — то есть не только реплики Малфоя, но и мои ответы, — заместитель директора теперь должен был понимать, что нежелание наказывать Слизерин расценивалось бы мной как саботаж, а в такое время ни один здравомыслящий колдун не хотел попадать под подозрение в преднамеренном вредительстве, пусть даже этот колдун — Пожиратель Смерти. Конечно, Кэрроу ничто не угрожало, но вряд ли он собирался давать мне в руки такой козырь.

Как выяснилось на следующий день, Кэрроу стало известно обо всем содержании разговора, и теперь я удостаивался вынужденных приветствий, которыми Амикус одаривал меня с кислым выражением лица, хотя особой нужды в этом ни для кого из нас не было.

* * *

Сентябрь шел своим чередом, и мои опасения, что Хогвартс превратится в филиал Бедлама, пока не оправдывались. Старшие курсы, включая Слизерин, вели себя осторожно, уделяя время выискиванию слабых мест в новых правилах и обмениваясь не большим числом колкостей, чем в прежние годы. Младшие слишком боялись нарушать, а если и нарушали, то их проступки оказывались незначительными и не удостаивались цепей.

Заклинанием, которое многие младшекурсники выучили в совершенстве уже в первый месяц, было Evanesco. Недостатка в кандидатах на чистку клеток я не испытывал — иногда старосты факультетов приводили ко мне по несколько человек в день, так что я мог выбирать. Являясь в основном студентами первых трех курсов, нарушители поначалу дрожали от страха, спускаясь в тюремное помещение, однако продолжалось это недолго. К концу сентября если кто в тюрьме и испытывал страх, то только тролли.

Первый визит в их логово мог испугать даже тех, кто храбрился, делая вид, будто горные тролли не страшнее болонки, но все быстро сообразили, что эти огромные существа не могут навредить ничем, кроме страшной вони. Наказанные упражнялись в Evanesco, невольно творя самые немыслимые эффекты, меча молнии по всему подвалу и вызывая такие магические пертурбации, что их последствия ощущали на себе даже устойчивые к элементарной магии тролли. В конце концов при одном только виде учеников пленники Хогвартса старались глубже спрятаться в выдолбленной для них норе, пока очередной нарушитель чистил клетки, попутно высекая искры из скал, создавая кратковременные шаровые молнии и пытаясь загнать ими неуклюжего тролля в пещеру.

Превращение наказания в издевательство над невинными жертвами трудотерапии Кэрроу тщательно от него скрывалось, иначе заместитель директора придумал бы что-нибудь новое, менее безобидное. В его присутствии учащиеся делали вид, будто весьма удручены перспективами свидания с троллями, и хотя мне не нравился такой балаган, он был все же лучше цепей и клеток.

На исходе третьей недели сентября, спустившись в тюрьму с очередным малолетним нарушителем, предвкушавшим пять минут развлечений, я увидел, что в Хогвартсе появились первые заключенные. На деревянных нарах, прислонившись спиной к решетке между двумя камерами, сидел Невилл Лонгботтом. Первокурсник впереди меня замедлил шаг, с любопытством глядя на арестанта, но я довел его до второй двери и отворил ее, поморщившись от тяжелого запаха, царившего у троллей несмотря на все наши старания содержать их клетки в относительной чистоте.

Оставив нарушителя гонять бедных троллей, я вернулся к Лонгботтому.

— Поздравляю, — сказал я.

— Спасибо, — с иронией произнес Невилл, вставая и подходя к решетке, но прежде, чем он успел что-то добавить, до нас донесся крик: "Evanesco!", электрический треск молнии и рев тролля. Лонгботтом бросил взгляд в сторону распахнутой двери, посмотрел на меня и спросил:

— Может, все-таки отдашь монетку?

— Ты забыл добавить — "по-хорошему", — ответил я.

— Зачем она тебе? — продолжал Лонгботтом. — Все равно ты не понимаешь, о чем мы переписываемся.

— Будто ты знаешь, как действуют чары Протея! — фыркнул я. — Мне совсем необязательно знать шифр, чтобы понимать смысл. И мне не нравится, что вы втягиваете в свои гриффиндорские авантюры Луну.

— Мы никого ни во что не втягиваем, — ответил Невилл. — Иди лучше спасай троллей, а то от них скоро мокрое место останется.

— Тролли крепкие, и не такое выдержат, — проговорил я. — А вот хрупкая женщина Алекто Кэрроу, судя по всему, больше не собирается терпеть твои провокационные реплики с места. Хочешь почаще здесь бывать?

— Сколько понадобится, столько и стану бывать, — сказал Лонгботтом. Из открытой двери то и дело доносились громкие "Evanesco!" и мерцали отсветы голубоватых вспышек заклинания. В досаде я пнул решетку ногой.

— Ты что, совсем ничего не понимаешь? Думаешь, эти твои выступления нужны кому-то, кроме тебя?

— А для вас, конечно, лучше, чтобы мы молчали, — парировал Невилл, — и все было тихо, будто ничего не происходит.

— Да неужели тебя действительно волнует, что там Алекто болтает о магглах? — воскликнул я. — Это обычная пропаганда, и странно, если б нам не пытались промывать ею мозги. Только вот в чем проблема, Невилл. Ты — здоровенный семнадцатилетний лоб, и если Кэрроу на тебя разозлится, ты это худо-бедно переживешь. А если твоему примеру последует какой-нибудь впечатлительный малолетка, решивший поиграть в героя? Ты представить себе не можешь, что за тип этот Амикус, и чем меньше у него поводов наказывать, тем лучше для всех. Понятно, — сказал я уже тише, — ты кое-чему научился у Поттера, но не нужно копировать его во всем. Он негибкий, поверхностный, и с аналитикой у него туговато.

— Гарри тут не при чем! — возразил Невилл, но это была неубедительная ложь — я только усмехнулся. — И да, он не стал бы молчать! — с вызовом продолжал Лонгботтом. — Он бы придумал, что...

Из соседнего помещения снова раздался обиженный рев.

— Значит, так, — перебил я Невилла, чувствуя, что троллей действительно пора спасать. — Сам можешь делать, что хочешь — ты уже большой мальчик. Но если начнешь вербовать начальные курсы, и если здесь... — я обвел рукой тюрьму, — по твоей милости станут сидеть дети, галеон отнесу Снейпу. Я не шучу, Лонгботтом. У тебя своя правда, у меня — своя.

Не дожидаясь ответа, я повернулся и отправился за разбушевавшимся первокурсником. Когда мы уходили, Невилл стоял у решетки, сунув руки в карманы, и на его лице застыло выражение упрямого несогласия. "Гриффиндор в своем амплуа", подумал я, закрыл за собой дверь, покосившись на круглое отверстие для ключа, и наложил на нее охранное заклятье.

Лонгботтом повторялся. За несколько дней до нашей встречи в тюрьме с той же просьбой, но сформулированной в более жестких выражениях, ко мне обратилась Джинни Уизли. Она подкараулила меня у входа в школу, когда семикурсники возвращались из теплиц с урока гербологии, и поманила к себе.

— Отдай галеон, — потребовала Джинни, едва я остановился рядом.

— Привет, — вежливо ответил я. — Как провела лето?

Джинни прищурилась.

— Не беси меня, Линг, — угрожающе произнесла она. — Я не посмотрю, какой ты там префект и кому теперь лижешь задницу. Отдавай галеон, по-хорошему прошу.

— Слушай, Джинни, — сказал я, не без труда удерживая себя от улыбки. — Давай начистоту. Я ведь знаю, как ты ко мне относишься. Министерство, Астрономическая башня — мы с тобой отличная команда, друг друга с полуслова понимаем. Поттера здесь нет, и нам можно больше не притво...

За такие вольности я получил уверенный удар кулаком под ребро. Джинни набросилась на меня, словно взбесившаяся миссис Норрис, и мне оставалось только прикрываться, чтобы она не задела шрамы.

— Ладно, ладно тебе! — смеялся я, отступая к входным дверям. — Да хватит, это шутка была!

— Шутка? — кричала разъяренная Джинни. — Я тебе сейчас такую шутку покажу, придурок, что тебя по кусочкам будут собирать!

Она толкнула меня на крыльцо, и я чуть не упал, споткнувшись о ступеньку.

— Мисс Уизли!

К нам приближалась профессор Спраут с горшком склизкого кожелюба, который она левитировала перед собой на порядочном расстоянии.

— Мисс Уизли, будьте так добры, откройте мне дверь, — твердо сказала профессор. Джинни с недовольным видом начала подниматься по лестнице. — И постарайтесь впредь не забывать, — продолжала она, — что за нападение на старшего префекта вы можете оказаться на цепи.

Это был камешек в мой огород: доклады Кэрроу о серьезных нарушениях входили в мои обязанности. Но не только в мои.

— Профессор Спраут, — решил я не оставаться в долгу. — Пожалуйста, не нужно сообщать об этом Кэрроу. Мы с Джинни просто дурачились.

— Профессору Кэрроу, мистер Ди, — все тем же непререкаемым тоном ответила Спраут и скрылась вместе с Джинни в замке, оставив меня у входа с улыбкой на лице.

* * *

Не знаю, какие последствия имел в виду Снейп, рисуя мне невеселые перспективы обладания Меткой, но он явно преувеличивал. Со стороны учащихся проблем не возникало и возникнуть не могло: никому не хотелось связываться с Пожирателем и, по слухам, оборотнем в одном лице, а профессора, к их чести, не делали различий между студентами. К тому же, моя репутация, сложившаяся за шесть лет учебы, была не самой худшей из возможных, поскольку единственным объектом своих опасных магических экспериментов являлся лишь я сам.

Всевозможные обязанности старосты отнимали у меня то время, которое я предпочел бы посвятить чтению купленных в Косом переулке книг. Практикумы оказались захватывающими, словно триллер, и мне не терпелось воплотить в жизнь кое-какие заклинания, но от этого воплощения меня то и дело отвлекали старосты, Кэрроу и, что хуже всего, капитаны квиддичных команд.

Я никогда не понимал квиддич и прежде был к нему равнодушен, однако теперь, оказавшись едва ли не в центре плетущихся в Хогвартсе спортивных интриг, возненавидел его всей душой, и будь моя воля, запретил бы игру вообще. Но запрещать квиддич было нельзя: спорт давал возможность выпустить пар, поорать, позлиться на соперников, поболеть за своих и занять голову не изобретением изощренных методов нарушения правил, а подсчетом очков. В конечном итоге мне на выручку пришла Балстроуд. В квиддиче она разбиралась получше моего (говоря откровенно, лучше меня в нем разбирался даже Филч), и заметив, что один только вид капитанов выводит меня из равновесия, взяла разбор всех конфликтов между командами на себя.

Самые заметные перемены в отношении ко мне произошли со стороны Слагхорна. Согласно программе, в первом семестре седьмого курса мы изучали зелья, приготовление которых требовалось на вступительных экзаменах в Британский и Европейский университеты магии, а во втором должны были пройтись по всем основным положениям дисциплины и подготовиться к выпускным. Слагхорн, наконец, перестал лепить из меня гения-зельевара, способного поступить сразу на второй курс, и давал сложные, но выполнимые задачи, позволяя довести их решение до конца. К тому же, теперь он мог уделять каждому из нас больше времени, лишившись в этом году сразу трех своих учеников — Поттера, Грейнджер и Уизли.

Гриффиндор больше всех пострадал от нового закона о магглорожденных. Седьмой курс уменьшился едва ли не наполовину, шестой и пятый тоже заметно поредели. На втором месте по убыли студентов оказался Хаффлпафф; Равенкло и Слизерина закон практически не коснулся. Из-за такого сокращения седьмые курсы ходили на основные предметы вместе, и на обязательных дисциплинах народу было многовато.

Во время истории и маггловедения каждый занимался своими делами. Профессору Биннсу было все равно, слушает его кто-то или нет — он знай себе вещал о перипетиях новейшей истории, и хотя рассказы эти иногда бывали интересными, обычно я что-нибудь читал или устраивал с Пирсом бои насекомых. Мы рисовали на пергаменте жуков, оживляли их и натравливали друг на друга. Нарисованные насекомые сражались лапами, рогами и мандибулами, и в процессе боя мы либо подрисовывали им утраченные фрагменты, либо оставляли бойцов на произвол судьбы. Иногда перед дракой мы запускали их в нарисованный лабиринт, так что прежде, чем добраться до расположенного в центре ринга, бойцам приходилось плутать по кривым переходам, шевеля усами и пытаясь проломить двумерные стены, отделявшие их от противника.