Ну, раз чужие, значит, обеспечим теплую встречу. Тут уже не одиночными работать нужно, а плотным и сосредоточенным автоматических огнем, благо, толпа хоть и немаленькая, но бежит компактно, по дороге. Ага, на обочинах же грязь, испачкаться не хочется. Дебилы нестроевые!

Шесть автоматов на дистанции меньше полусотни метров в толпе наступающих просто просеки прорубают. Продолжающие сыпать с неба грязные хлопья шипят и испаряются, соприкасаясь с раскаленной сталью автоматного ствола, оставляя на ней грязные жирные потеки. Те из бандитов, что поглупее — бросаются наутек, и ложатся под новыми очередями. Те, что поумнее, падают на землю и, прикрываясь трупами тех, кому повезло меньше, пытаются отползти и найти себе хоть какое-то укрытие. Ну, да, кто ж им позволит?

— Гранатами!!!

В сторону заваленной телами 'плешки' улетают осколочные гранаты. На этот раз — наступательные РГД-5 и РГН, у кого что было. Расстояние тут для оборонительных маловато, а укрытий и нет толком, можно своих же осколков хапнуть. Недостаток мощности успешно компенсируем количеством. Не меньше десятка разрывов вспухают там, где еще недавно шло в атаку вооруженное стадо в полсотни голов. Атака захлебнулась, толком не начавшись. Тем уголовникам, что еще живы, пребывать в таковом качестве осталось совсем недолго. Вперед сейчас пойдем — заодно и 'проконтролируем'. У нас нет ни сил, ни времени вести тут долгие позиционные бои. Наш единственный шанс — это наглость, скорость, и сметающий все на своем пути огонь. Остановимся, попытаемся где-нибудь окопаться — тут нас массой и задавят. А значит — только вперед. 'Штурм унд дранг'*, мать его. Смена магазинов и — контратака.

— Пошли!

Две более-менее сработавшиеся за последние дни тройки сейчас рванутся вперед. Но мы — не одни, вокруг, если верить ушам, настоящая война. Хотя, учитывая состояние большинства наших противников — избиение. Но после того, что я увидел вчера в гуманитарном лагере на перекрестке и сегодня в здании ОВД, жалости я не испытываю ни малейшей. Вы жалеете тараканов, которых давите ночью тапком на кухне? Эти — куда хуже и омерзительнее любого таракана. В голове сами всплываю слова из давно услышанной и также давно позабытой песни:

Но им нет права на то, чтобы видеть восход.

У них вообще нет права на то, чтобы жить...*

Именно, у этих тварей нет права жить. Точка!

— Пошли! Вперед! — еще раз гаркнул я и первым рванул в сторону скрытой ночной тьмой автостанции, петляя короткими зигзагами, чтоб затруднить прицеливание тому, кто уже вполне мог взять меня на мушку. Хрен вам, сегодня я не сдохну! Ну, по крайней мере — не прямо сейчас. Рано мне, мало я еще вас, паскуд, на тот свет переправил.

К небольшой площади между одноэтажным, опять же, сайдингом обшитым, павильончиком автостанции и какой-то, явно еще советской постройки, кафешки (типовой проект, я такие много где по всему Союзу в детстве видел, но вот до наших дней они разве что вот в таких уездных городках дожили), сошлись с разных направлений сразу шесть групп 'Стрижей' и резервистов. Нормально, почти сорок человек, тут можно и повоевать. Одно плохо: уркаганы здесь, видать, сели не шибко пьющие. Ну, или очень быстро протрезвевшие, и успевшие сообразить, что к чему и занять оборону. Не скажу, что сильно толковую, но если человек засел в хоть каком-то, пусть и самом простеньком и ненадежном, укрытии и приготовился к бою, взять его без потерь крайне сложно, да что там, практически невозможно. А терять людей мы себе позволить не можем, слишком нас мало. Значит, нахрапом не попрем.

Залегли в темноте по периметру площади, которую обложили со всех сторон. Расстояние между нами совсем смешное сейчас, даже 'сто сорок восьмые' не нужны, штатных, еще в 'Стрижах' полученных, портативных 'Моторол' — за глаза. Пока координируем действия — еще две группы подходят. Вообще хорошо! С павильоном автостанции проблем не будет, там стеночки тонкие, пластиковые, и засевшие в нем уголовники вот-вот на себе ощутят то, что успели почувствовать ребята-ополченцы на бывшем посту ДПС: полную беспомощность и беззащитность. Вот с кафешкой все сложнее. Как я и говорил — типовой проект советской поры: бетонные стены примерно в метр-семьдесят, а, выше — стеклянные окна-витрины под самую крышу. И бетон там, как и проект, советский. За таким не то, что от автоматной очереди спрятаться — не очень серьезный минометный обстрел пересидеть можно.

— Эх, 'Шмеля' бы сюда, — в сердцах выдыхаю я.

— Вот чего нету, Саныч, того нету, — отзывается из-за спины Боровков. — А РПГ не подойдет?

— Чего? — оборачиваюсь я к нему.

— РПГ, — терпеливо, будто ребенку, повторяет Игорь. — 'Семерка'. Правда, выстрел всего один, фугасный, но других не было, извини...

— Ты где его достал?

— Нашел, — разводит руками в ответ он. — Валялся тут, бесхозный... уже...

Вечно у него так: то джип бесхозный, то гранатомет. Но, врать не буду, очень удачно и чрезвычайно вовремя.

— Объемного взрыва был бы лучше, но фугасный — тоже ничего. Давай сюда!

— Ага, 'Поживешь с вами, научишься есть всякую гадость. Валяй, тащи свою колбасу!' — голосом мультяшного Карлсона-Ливанова прохрипел Игорь и протянул мне поочередно сначала 'шайтан-трубу', а потом брезентовый портплед с одиноко перекатывающимся внутри гранатометным выстрелом.

Пороховой заряд к нему уже прикручен. Заряжай, целься, да пали куда нужно.

Вызвал командиров всех подошедших к площади групп (ого, их уже девять, быстро ребята продвигаются!), сообщаю, что сигналом к атаке будет гранатометный выстрел по кафе. Но сначала — пластиковый павильончик автостанции.

— Огонь!

Вы видели когда-нибудь, как вагончик, размером с пару строительных бытовок, с фасадом на четыре окошка, превращают в груду строительного мусора сосредоточенным огнем полусотни автоматических стволов разом? Поверьте, есть на что посмотреть! Добив почти на две трети полный магазин (на 'контроль' валяющихся на дороге бандитов я и десятка патронов не потратил), меняю его на новый и привожу в готовность гранатомет. Плохо, что граната всего одна, да и осколочная 'морковка' сейчас была бы куда больше в тему, но хорошо хоть такая есть, уже хорошо. Целюсь в полуоткрытую дверь кафешки. По окнам стрелять не стоит, они там высокие и по всему периметру постройки, еще пройдет граната навылет без малейшей пользы. Грохнуло внутри неплохо, жаль, стекла окон повылетали наружу, осколки толстого витринного стекла на скорости — тот еще поражающий элемент, руки-ноги-головы от туловища отделить могут, словно гильотиной.

И снова рывок вперед. Но на этот раз нам не так повезло, как чуть раньше с 'Магнитом'. В провалах выбитых окон вспыхивают вспышки выстрелов, а навстречу хлещут горячим свинцом автоматные очереди. В воздухе, будто прямо над ухом, тонко и мерзко завыли пули. Чуть в стороне и позади кто-то громко и коротко вскрикивает. Такие звуки я слышал и в Чечне, и в Душанбе. 'Двухсотый'. Надеюсь — не Игорь. Оглядываться и проверять нет времени, сейчас — самому бы уцелеть.

Короткая и злая сшибка в темноте зала кафе, подсвечиваемой только вспышками дульного пламени. Стреляю не то, что по силуэтам, практически на ощупь. Менять опустевший магазин автомата нет времени, заученным движением скручиваю винтом туловище и автомат сам улетает за спину, а руки же уже рвут из кобуры ПММ. Выстрел, выстрел, выстрел... Распахивается дверь, что ведет на кухню. Наших там точно нет и быть не может, это заранее оговорили, чтоб друг друга не пострелять. Снова раз за разом жму на спусковой крючок... Да сколько ж вас там?! Похоже, тут окопалась реально крупная и относительно дисциплинированная банда: пистолет уже встал на затворную задержку, а противник еще не закончился и прет в атаку...

И тогда с тихим, совершенно неслышным в грохоте перестрелки, лишь мной одним ощутимым ширканьем из ножен на груди снова вырывается нож...

Задачу на охрану пути движения беженцев мы получили уже после ядерных ударов и даже не от своего руководства. Штаб-квартира 'Стрижей' была в Питере. А все, что осталось от Питера — это те самые нескончаемые колонным голодных, замерзших смертельно уставших людей. Самого города на Неве больше нет. И штаб-квартиры нашей нет, и даже командования Северо-Западным военным округом, все там остались, под радиоактивными солеными волнами Балтийского моря. И поэтому вводных нам нарезали из Костромы. Причем, при постановке задач, начальник костромского УФСБ еще и правильный пароль назвал, подтверждающий, что он уполномочен отдавать нам приказы. В принципе, учитывая особенности сложившейся ситуации, мы бы и без пароля перешли под командование старшего по рангу и званию представителя государственной власти, а уж при таком раскладе — сам бог, что называется, велел. Но вот старших среди нас костромской эфэсбешник не назначил, видимо, думал, что у нас своя иерархия и мы сами разберемся. И слегка ошибся. Иерархия. Конечно, была. Но вся она в Санкт-Петербурге осталась. Мы же — просто оперативная тактическая группа, которую после объявления степени боеготовности 'Полная' вывели подальше от ППД. Где мы и застряли без командиров и цели. Хорошо хоть не в пляжных шортах и шлепанцах на босу ногу: два десятка бронированных УАЗов 'Хантер' у нас имелось, личная стрелковка и небольшой запас боеприпасов.

Патронов и гранат нам костромичи подкинули с избытком, а в Галиче вообще что-то вроде центральной базы для нас организовали, с 'короткой' связью помогли, с горючкой для прожорливых броне-УАЗов. Ну, а руководителей нам пришлось выбирать себе самим. По принципу 'Кто большим авторитетом у личного состава пользуется и самое высокое звание раньше имел'... Короче, весьма неожиданно для себя я и оказался в числе этого самого самоназначенного руководства. В компании с Артемом Фишером и Русланом Гатауллиным, здоровенным казанским татарином, служившим до 'Стрижей' в 'Витязе'*.

Утро мы встретили на первом этаже чухломского ОВД, в помещении Дежурной части. Трупы бандитов выкинули в ближайшую канаву еще пару часов назад, тело замученной ими девушки всего несколько минут назад унесли родственники: за ней пришла словно выгоревшая изнутри седая мама и зареванный пацан лет десяти. Они потеряли за последние пару дней всех родственников: отец, опер из уголовного розыска, не успел отступить от захваченного здания ОВД к военкомату. Старший брат, год назад отслуживший 'срочку' двадцатилетний пацан-ополченец — успел. Что осталось от военкомата мы уже видели этой ночью. Мы с Игорем аккуратно завернули истерзанное тело в найденную в каптерке отдела серую милицейского еще образца плащ-накидку и вынесли на улицу, где на покрытом подмерзшей ледяной шугой асфальте стаяли детские санки. 'Словно в блокадном Ленинграде', — мелькнуло у меня в голове — 'Сами находят, сами везут, сами и хоронить будут'. Если ночью в Чухломе основными звуками были выстрелы и взрывы, то сейчас — многоголосый бабий вой. Прятавшиеся по домам сестры, жены и матери сейчас бродили по улицам и искали своих погибших. И находили.

В разгромленной комнате оперативного дежурного по отделу полиции мы прикидываем наши шансы. На правах выбранного нами самими 'старшего над старшими' Фишер берет слово.

— По словам пленных, те, кого мы тут на ноль помножили — лишь небольшая часть здоровенной кодлы, самовольно покинувшей зоны на территории Вологодской области. Связь с Галичем снова есть, я там у знающих людей уточнил, на Вологодчине две колонии особого и две — строгого режима, да с общим режимом — еще три. И это не считая колоний поселений и разных СИЗО. По колониям отбывали сроки примерно семь с половиной тысяч заключенных. Во время землетрясения минимум в трех ИК заключенные подняли бунт. И это информация из тех колоний, из которых успели доложить о случившемся... Судя по всему — подавить бунт не удалось. Потом вся эта орда двинула к расположенным там, неподалеку, складам кадрированных воинских частей, где вооружилась стрелковым оружием. Словом, даже если половина из них сейчас против нас — дела наши плохи. А в то, что сегодня никто из зеков свалить под шумок не успел, я не верю. И значит, скоро по нашу душу остальные заявятся. Даже не столько с целью отомстить за убиенного Татарина и его банду, плевать им друг на друга, сколько наказать сильно борзых. Какие будут мысли и соображения?

— За кого отомстить? — встряхиваю головой я.

— За пахана у этих упырей был некто Татарин, он же Татарчук Кирилл Олегович, неоднократно судимый по 105-й и 131-й статьям Уголовного кодекса. Короче, насильник и убийца. Наказание отбывал в печально известном 'Вологодском пятаке'*... Короче, мразь была первостатейная, клейма ставить негде.

— Тьфу, сука, такой позывной испоганил, тварина, — в сердцах сплевываю прямо на пол я. — Теперь новый выдумывать!

Вот ведь гадство, а. Но после произошедшего тут, мне быть Татарином точно больше не хочется. Это как с Гитлером. Где-то читал, что после окончания Великой Отечественной и до наших дней ни одного этнического немца в СССР и России не называли Адольфом — уж больно паскудные ассоциации у всего нашего народа с этим обычным, в принципе, именем. Причем, именно у наших, в Германии такого не наблюдается. Помню, смотрел в детстве снятые в ГДР спортивные телепередачи, вроде наших 'Веселых стартов', так там ведущий вполне спокойно откликался на Адди.

— Потери наши подсчитали, — снова спрашиваю я.

— Да, — кивает Артём. — Двадцать четыре человека убитыми, полсотни раненых, из них восемнадцать — тяжелые. Их в Галич отправили уже.

— В строю?

— Сто восемьдесят два 'штыка'. Легкораненые эвакуироваться отказались, так что это вместе с ними.

— Что из Галича говорят по подкреплению?

— Обещали еще полсотни ополченцев. И омоновцы костромские уже в нашу сторону выехали. Они как про своих узнали, даже и разговаривать там не стали ни с кем — в 'Газель' свою загрузились и в нашу сторону рванули. Думаю, уже подъезжают. Парней на КПП я предупредил уже.

Ну, могло быть и хуже. По количеству нас будет почти столько же, сколько и чера вечером, да десять профессионалов из ОМОН — подспорье хорошее.

— Боровкова не нашли? — без особой надежды спрашиваю я. — Ведь до самого боя в кафешке рядом был. А потом — как в воду канул.

— Нет, — отрицательно мотает головой Фишер. — Возможно тело сильно изуродовано взрывом. Приметы какие-нибудь были особые?

— Чьи, мля, приметы? — раздается от входной двери знакомый голос. — Сан Саныч, охренела твоя голова! Ты что, опять меня в покойники пишешь?

На пороге, придерживая правой рукой ручку здоровенного деревянного ящика, окрашенного в стандартный армейский хаки, стоит Игорь собственной персоной, потный и распаренный.

— Я тут по его заданию боеприпасы объемного взрыва ищу, а он меня тут хоронит! Не, ну не подлец, а?!

— О, нашлась пропажа, — с деланным равнодушием констатирует Фишер. — прямо не прапорщик Боровков, а Кощей Бессмертный!

— Не, — не соглашается Руслан. — Для Кощея он слишком упитанный и симпатичный. Как в 'Южном парке' того пацана звали, что в каждой серии помирал, а в каждой следующей — снова живой?