Альтернативная реальность

— Я знаю, где тайник. Ну-ка, посвети. Сюда. Вот так.

Подошел к стене. Нашел вырезанные прямо из плит морды зверей: волк, лиса, медведь, заяц. Козел! Вот то, что мне нужно. Сильно большим и средним пальцами вдавил его глаза. Пусть и неохотно, со скрипом, но все же они ушли вглубь. Там что-то щелкнуло, сработал старый механизм.

Я еще чуть-чуть поднажал, толкнул. Раздраженно скрипнув, потайная дверь приоткрылась.

С кровати послышался не то крик, не то стон. Но теперь он нам безразличен.

За дверью была совсем небольшая комната, напоминавшая каменный куб изнутри. В ней я увидел прикованный к вмурованному в стену железному кольцу скелет с остатками истлевших лохмотьев и два сундука: один — большой, другой — поменьше.

Отодвинувшись в сторонку, пропустил баронессу. Увидев на полу скелет, Мирослава пошатнулась.

— Тетушка, — прошептали бледные, без единой кровинки, губы. — Я так и знала. Будь он навеки проклят!

Потом подняла крышки сундуков. В одном нашла затянутые бечевой кожаные мешочки. Развязав один, высыпала на ладонь золотые монеты. В другом лежали драгоценности и документы.

— Свободна! — простонала она и, тихонько ойкнув, потеряла сознание.

Я подхватил баронессу. Вынес из тайника. Ногой вернул дверь на прежнее место. Перекинув податливое тело, словно боевой трофей, через плечо, пошел обратно в спальню. Проходя мимо кровати, глянул на останки того, кого при жизни звали Михаем. Он создал ад на земле для других и побывал в нем сам. Не мне судить, не мне прощать. Тем более что душа его уже летела на суд Божий...

Пришла в себя Мирослава спустя полчаса.

Удивленно посмотрела на меня своими, полными печали и тоски, голубыми глазами. Смахнула одинокую слезинку.

— Хорошо, что хоть ты мне не приснился!

Прижав ее покрепче к груди, ласково шепнул на ухо:

— Милая, это был не сон. Ты — свободна, слышишь — свободна! Я же говорил, что спектр моих услуг широк... весьма...

* * *

Почти четыре месяца я прослужил в личной охране Кочубея. За это время пожелтели и опали листья с могучих красавцев-дубов, многочисленные стаи птиц улетели на юг. Выпал, растаял и снова выпал снег. Проходил день за днем, одна неделя сменяла другую. Зима окончательно вступила в свои права. Ее позиции казались незыблемыми, чего нельзя было сказать обо мне. С одной стороны — после памятной дуэли и смерти Михася Лещицского, которую людская молва целиком списала на мой счет — меня явно побаивались и не задевали, а с другой — откровенно недолюбливали. А то и ненавидели.

Раз в неделю, с молчаливого согласия Василия Леонтьевича, я ночевал в замке Мирославы Лещицкой. Баронесса переживала вторую молодость. Будто гири сбросила с плечей — "расправила крылья", похорошела. В знак благодарности заставила принять тысячу червонцев, которым я так и не нашел применения. Мирослава написала королю Августу ІІ письмо с просьбой восстановить ее в законных правах. Мечтала вернуться домой, в восточную Саксонию. Уговаривала меня следовать за ней. Обещала свою любовь и сытую, безбедную жизнь.

Несмотря на недовольные взгляды жены, приблизил меня к себе и Кочубей. Может потому, что я всячески потакал его амбициям. Намекал, а то и открыто говорил, что лучшего гетмана, чем он и сыскать-то сложно.

Трижды генеральный судья посылал меня к сотнику Искре. А к зиме в Диканьке прошел слух, что Мазепа направит полтавский полк на подавление мятежа донских казаков Булавина.

Вот тогда-то мне и пришлось побывать в гетманской столице Батурине.

Перед отъездом ко мне подошла Мотря Васильевна.

Я знал, что она меня сторониться. Тем неожиданней стал наш разговор и ее просьба.

Мы шли по зимнему парку. Голые ветви деревьев чуть заметно качал холодный ветер. Под ногами поскрипывал снег. Облачка пара срывались с губ, оседали капельками на волосках, ворсинках меха.

Было видно, что ей непросто начать разговор.

— Я знаю, Андрий, що ты завтра йидеш в Батурин. Хочу тэбэ прохаты.., алэ нэ знаю.. як краще...

— Слушаю, пани.

— Выбач! Та нэ можу я тэбэ ни як зрозумиты. Пэвно тому й боюся...

— Чем же я так страшен, Мотря Васильевна?

— Ты нэ такый, як уси! Мэни здаеться, що нэсэшь нам лыхо! Нэ розумию чому, алэ так!

В ответ я промолчал. Не хотелось говорить, что беда придет и без меня. Отца казнят, а ее сошлют в Сибирь. Хотя в этой реальности, могут быть другие варианты.

— На грудях хрэстык, а в цэркву нэ ходыш... Нэ бачыла й разу! Людське здоровъя, жыття — для тэбэ ничого нэ вартэ. Шуткуючи покаличыв двох козакив... Звив зи свиту старого Лещыцького...выбач, так люды кажуть. Тэпэр бавишся з його дружыною. Прычарував нэ тилькы Мырославу, а й бидолашну Настю. Дивка на очах сохнэ, того й дывы — розуму тронеться... Хоч бы рукы на сэбэ нэ наклала... Та й батька... До грошей и то нэ жадибный... Скажы, чого тоби трэба?

"Что мне нужно?" — подумал я.

Честно говоря, теперь и сам не знаю! Подтвердить теорию Козлобородого, доказать Жаклин и самому себе, что чего-то стою, пройти альтернативный марсианским рудникам дистрикс? Нет! На всю эту канитель теперь почему-то глубоко наплевать. Как-то незаметно я стал другим. Совсем другим! Тогда зачем продолжаю начатое дело? Неужели стал игрушкой в руках неведомых сил? Посулили, как козлу морковку, и заставляют вести целое стадо на убой? Котенок, сад, Аленка... Почему именно она вытянула меня из ада пана Михася? Наваждения, миражи... Или?

— Так о чем, панна, вы хотели меня просить? Не бойтесь. Сделаю все, что в моих силах.

Мотря пытливо заглянула в мои глаза. Мучительно колебалась.

— Хотите передать письмо гетману?

— Звидкиля знаеш? — отшатнулась она.

— Давайте и не сомневайтесь, в чужие руки не попадет. Вашей матушке, да и батюшке тоже, ничего не скажу.

— Чудный ты, Андрий! Чужый! Алэ тут я тоби чомусь вирю...

"До Батурина" я ехал почти неделю. Еще два дня прошло, прежде чем гетман меня принял.

Мне он показался больше поляком, чем украинцем. Старым усталым львом, готовящимся к последнему, решающему прыжку. Только, похоже, он еще не знал, в какую сторону прыгнет. А может игроком, готовящимся к самому большому блефу в своей долгой, богатой на авантюры жизни. Глядя на него, я невольно испытывал уважение, и даже мысли не допускал "пощупать, проникнуть в мысли".

Нет, не зря козаки твердят: "Вид Богдана до Ивана нэ було гетьмана!".

Жаль, что мы на разных концах баррикады. Но тут уж ничего не изменишь!

Взяв у меня письмо Кочубея, гетман небрежно махнул рукой отпуская. Но в этот момент я достал другое от Мотри.

Знакомый почерк.

Взгляд Мазепы сразу потеплел. Показалось, что он обо мне напрочь забыл. Отошел чуть в сторону, сломал печать и несколько раз внимательно прочитал.

Бережно сложив, убрал в одежды. Не поворачиваясь, едва слышно спросил:

— Як вона?

— По-прежнему вас любит...

— Добре... Завтра вранци отрымаеш два лысты... Один для нэйи. Чуеш? Никому! Никому!!! Тильки в рукы Мотри! Нэ розумию... Чому вона тоби довирылась? Добрэ.., йиды.

Уходя, я оглянулся. Мазепа стоял задумавшись. Глаза его смотрели вдаль. Как монолит, как монумент. Не понятый и мной, он так и вошел в историю...

* * *

Новый, 1708 год от Рождества Христова, принес холода и стужу, завывание ветра и метели. Казалось, что снегопаду не будет ни конца, ни краю. Белый, серый и черный цвета главенствовали в природе. Даже не верилось, что где-то, пусть далеко, светит солнце, поют птицы, плещется теплое море. Я и то поддался общему унылому настроению, с трудом заставлял себя выйти во двор, заняться с Грыцем и Данылой фехтованием, проехаться по морозцу верхом.

Но "сонное" течение времени обманчиво и к тому же, опасно. Период адаптации прошел. Пора делать следующий шаг.

Улучив момент, когда у Кочубея было хорошее настроение, опустив голову, виноватым голосом сказал:

— Хотел покаяться перед вами, Василий Леонтьевич.

— Ну, шо там ще ты натворыв, сынку?

В последнее время он называл меня так все чаще, чем, признаться, вводил в смущение.

— Я, Василий Леонтьевич, был в том злополучном шинке, когда случилась драка.

— У якому шынку?

— Ну, помните... Когда Искра играл в карты с Анжеем Вышегорским, паном Валевским и русским купцом...

Кочубей чуть нахмурился, потом махнул рукой.

— Та грець з нымы. Усэ ж, слава Богу, мынулося...

— Я подобрал письмо, выпавшего у пана Анжея... Оно от польского короля Лещинского к нашему гетману... Долго не знал, кому могу довериться. Теперь вижу — вам не страшно.

Лицо Кочубея сразу стало строгим, глаза колючими. Отеческий тон как ветром сдуло.

— Дэ той лыст? Ты його чытав?

— Вот оно. Отдаю в ваши руки, Василий Леонтьевич. Верю, распорядитесь, как следует. Оно зашифровано. С трудом кое-что смог разобрать.

— И шо там?

— Помимо прочего — заинтересованность в переговорах шведской короны.

— Нарэшти! — сорвалось с губ Кочубея. — Хтось знае, що лист у тэбэ?

— Я не сказал даже Искре, хоть он и допытывался: был ли я тогда в шинке.

— Всэ вирно зробыв. Молодэць! Цэ вже доказ. Нарэшти у мэнэ е щось суттеве! Добрэ, йды! Будэ трэба, поклычу.

Продолжение эта история получила лишь месяц спустя. В гости к Кочубею приехал сват. Они закрылись с Искрой на добрых два часа. Меня же позвали, когда разговор подошел к концу.

— Проходь, Андрию, сидай... — хмуро буркнул Кочубей.

— ...Ох, Василю! Щось мэни нэ по соби. Вже двичи пысалы — выслызнув Махиавэль, хытрый лыс. Знову выкрутыться.

— На цэй раз — ни! В нас е доказы!

— А якщо лыст пидробный?

— Ни, справжний! Час був, я всэ пэрэвирыв. Скажы кращэ, скилькы пид нашым пидпышеться?

— Нэ знаю, мабуть, як завжды!

— З кым думаеш видправыты?

— Через попа Ивана Святайла до охтырського полковныка Осыпова, потим через плевського губэрнатора — царю.

— Добрэ, думаю дойдэ... Ну а ты, Андрию, що скажэш?

Две пары глаз испытующе сверлили мою скромную персону.

— Думаю, нужно писать еще и Меньшикову. Он имеет влияние на царя. С детских лет рядом..."Пироги с зайчатиной". К тому же, недолюбливает фаворит царя московитов Мазепу. Просить его поддержки.

Сваты удивленно переглянулись.

— А мы й нэ додумалыся! Цикава думка. Як, Иванэ?

Искра теребил ус, прищурил глаза.

— Трэба пысаты! Ничого нэ втрачаемо. Тилькы хто повэзе?

— Я!

Снова удивленные взгляды. Зарождающееся сомнение, подавляемое легким телепатическим прикосновением. Только выдержала бы ткань зарождающейся реальности! Фуф! Кажись, пронесло.

— Добрэ, сынку! Я подумаю! — сказал Василий Леонтьевич. — Йды, а мы еще зи свояком побалакаемо...

Честно говоря, не думал, что ждать придется до самого апреля. Казалось, что Василий Леонтьевич о нашем разговоре напрочь забыл. Будто и не было вовсе!

Посерел, потемнел и как-то незаметно сошел снег. Весеннее солнце разбудило природу. Весело зажурчали ручьи, запели птицы. Потянулись бесконечные стаи возвращающихся домой пернатых путешественников. Световой день стал длиннее ночи. Сложили в сундук меха и теплые вещи "дивчата". Их звонкие голоса и песни сводили с ума и очаровывали "хлопцэв". Вот и мои, заметно поправившиеся за зиму слуги, стали возвращаться только под утро.

Я уже размышлял о том, не пора ли изменить избранный план.

Но тут меня вызвал Кочубей.

— Нэ пэрэдумав? До Меншыкова пойидеш?

— Поеду, Василий Леонтьевич.

— Тоди збырайся!

До отъезда я еще раз побывал в поместье пани Мирославы. Не желая омрачать вечер и ночь, о предстоящих событиях заговорил лишь утром.

— Мирослава! Я завтра уезжаю и мы с тобой, скорее всего, больше не увидимся.

— Нет, Андрий, нет! Уедем вместе в Саксонию!

— Сейчас Саксонию грабит Карл, да и Польшей правит не Август, а Лещинский. Так что немного пережди! Шведы скоро оттуда уйдут.

— А тогда, поедешь?

— Не могу! Мой путь в другую сторону — на север, в Могилев к Меньшикову.

— Но почему? Почему? Чего тебе со мной не хватает? Я.., нет — мы богаты... или я для тебя стара?

Ее голубые озерца готовы были выплеснуться с берегов. Лоб прорезала морщинка. Прикоснувшись к нему губами, я словно благословил.

— Извини, но путь у меня свой. А ты, Мирослава, к началу осени уезжай. Через полгода сюда придет война! Все разорят, разграбят! Под Полтавой будет большая битва шведов и русских.

— Матка Боска! — перекрестилась баронесса. — Откуда ты знаешь!? Кому служишь? Кажись, я все поняла... Лещинскому? Карлу? Петру?

Я отрицательно качал головой. Ее лицо побледнело, губы дрожали:

— Неужели? Как же я сразу не догадалась? О Господи!.

— Нет, нет! Нечистую силу оставь в покое! — успокоил я. Хотя у самого на этот счет были, ой какие большие сомнения...

Конец ІІ части.

Часть ІІІ

Альтернативная реальность

И вновь — дороги...

Бесконечные проселочные дороги, ведущие на северо-запад, в белорусские земли. Насколько я правильно помню из лекций Козлобородого, где-то там, в Могилеве сейчас должен быть Александр Данилович Меньшиков. Сподвижник и любимец царя московитов Петра.

Выходец из низов, сумевший благодаря отчасти случаю, отчасти своему незаурядному таланту пробиться к самым вершинам власти. Поддерживавший вначале его детские забавы, учившийся и объездивший с ним пол-Европы, а после смерти Лефорта — поверенный и в амурных делах. Бесстрашный воин, хитрый политик, непревзойденный царедворец. Неизвестно каких высот еще смог бы достигнуть сын пирожника, если бы не подстерегла его нелепая смерть под стенами Батурина.

Как примет меня Александр Данилович? Удастся ли обойтись без весьма нежелательной телепатии? Ведь когда я говорил Искре и Кочубею, что он недолюбливает Мазепу, то, мягко говоря — кривил душой. Истинных отношений я не знал. На людях Меньшиков называл Мазепу другом. Но это ничего не меняло. Хотя...

Все определится на месте. А пока... пока вокруг звенел трелями птиц, журчал ручьями, сиял молодым весенним солнцем, слепил голубизной неба ясноглазый юный апрель.

Луга зеленели недавно пробившейся на свет Божий молоденькой травкой. Кое-где робки синели первые цветочки. Появилась и мошкара, однако еще не терзала ни животных, ни людей — собравшись в небольшие тучки, мирно грелась на солнышке.

За мной скакали, успевая при этом еще и переговариваться, заметно возмужавшие за зиму Даныло и Грыць. Хорошие харчи да спокойная жизнь, явно пошли им впрок. Несомненно, наши ежедневные упражнения в фехтовании и стрельбе тоже наложили свой отпечаток. Появилась уверенность в силах, желание испытать себя в "настоящем" деле. Если раньше я боялся, чтобы они не разбежались при первом выстреле, то теперь — как бы сдуру не полезли на рожон.

Ночевали мы в деревушках, попадавшихся по пути, заодно уточняли, куда ехать дальше. И все равно, пару раз заблудились и сделали большой крюк.

Вернувшись вечером в те ж Рожки, из которых выехали утром и не на шутку разозлившись, взяв за шиворот, я припугнул местного старосту Ивана Жупия:

— Если, мерзавец, то же случится завтра — пеняй на себя! Сочту, что умышленно задержал гонца генерального судьи Василия Леонтьевича Кочубея.