1940hr

Берси отвлёк меня, только когда нужно было произвести топливную аппаратуру и газовые баки для тепловоза. Проекта было два — первый — заправка газа в один большой бак, второй — заправка газа в прочные пластиковые баллоны, армированные кевларовыми нитями. Выбрали заправку в баллоны. Сорокалитровые баллоны загружались в соответствующие ячейки. Единственный плюс — при взрыве есть вероятность, что остальные баллоны разлетятся, а не пыхнут.

Я думал. Берси уже привычно организовал всё, но это дело механическое, можно сказать. Снабжение заполярной фабрики он предполагал с помощью пары транспортных кораблей космической серии — класса Планета-Спутник. С маломощным двигателем, но очень большой грузоподъёмностью — до трёх миллионов тонн груза.

Я думал. Думал усиленно, пропуская мимо ушей всё, что происходило кроме двух вещей — завода и Локомотива.

Построенный локомотив был доставлен с помощью баржи к железной дороге и оставлен недалеко от Екатеринбурга, на одном из трёх грузовых терминалов. Трёхпутка имела множество съездов в стороны, а на конечных точках маршрута и вовсе расходилась на полсотни путей в разных частях — Депо, запасные пути, грузовые, погрузка, разгрузка, наливная станция, краны...

До сих пор всё это работало с помощью одного только Берси. По сути, он и обслуживал всю дорогу. Сейчас я снял с дороги поезда и поставил на запасной путь локомотив. С виду он был... простой. Ну правда, очень простой — лоб слегка наклонный назад, угловатый, борта — десятимиллиметровая сталь, на крыше — две турели с 23-мм пушками. Достаточно, чтобы отогнать немецкий самолёт. А учитывая, что крыш было четыре штуки, спарок было восемь, шестнадцать стволов калибра 23мм. Это уже мощь, с которой асы люфтваффе будут считаться. Знаю, бомбить поезда — это обычное дело.

Поезд был угловатый и напоминал коробку на рельсах, с небольшим бронированным лобовым стеклом, толстыми стенами — противопульная-противоосколочная броня. Газобалонный отсек — стомиллиметровая стальная защита. На борту ещё стоял датчик метана, при протечке он тут же запищит. Я кое-как засунул баллоны в ячейки — топливную систему Берси сделал очень простую. Подсоединил, перекинул предохранитель, открыл вентиль, всё, газ пошёл. Если вдруг какое ЧП — газ тут же перекроет аварийная система. В каждом из двух тендеров была и газовая аппаратура, превращающая сжиженный метан в топливо нужного давления.

Моторы... Моторы в локомотивах стояли самые совершенные на данный момент. Большие V-образные агрегаты с огромным объёмом цилиндров, высокой степенью сжатия, как у дизеля и аппаратурой зажигания, как у бензинового мотора. Рассчитаны они изначально были на применение газа, который шёл по трубкам, подключаемым к каждому цилиндру сверху. Красные армированные трубки...

Первый запуск был простым... ну как простым, я делал всё по подсказкам Берси. Забрался, сцепил вагоны, пробросил электропровода, залил масло в бак, песок, воду, вставил баллоны с газом, подключил топливные системы, аккумулятор, вспомогательные системы... И ещё десяток подобных пунктов, вроде проверки каких-то там датчиков... через десять минут, когда все четыре секции тепловоза были приведены в полную боевую готовность, запустил двигатель электростартером. Запуск сопровождался жужжанием и через неожиданно долгую паузу он пыхнул, чихнул, кашлянул, плюнул выхлопом и начал весьма громко тарахтеть, постепенно переходя в шум хорошо работающего, качественно собранного мотора... На прогрев ушло некоторое время, после чего я таки решился сдвинуть реверс вперёд, дав самый малый ход.

К моему удивлению, Берси умудрился сделать в поезде, без всяких цифровых технологий, цифровой индикатор — на цифровых лампах с проволочными цифрами внутри и простейшие системы электронной индикации. В частности, лампочки показывали, что поезд составляет все четыре секции и все подключены к магистрали. Аварийные лампы молчали и показывали, что я всё сделал вроде бы правильно.

Сдвинулся с места поезд далеко не сразу, но сдвинулся. Разгон произошёл быстро... Характерной особенностью трёхпутки были огромные земляные работы, мы старались сделать минимум участков с ограниченной скоростью, поэтому тут было только пять участков со скоростью движения в шестьдесят километров, остальная дорога имела ограничения в двести сорок километров в час. То есть можно смело выжимать все соки, с рельсов не сойдём.

Что я и сделал, тепловоз очень активно начал набирать ход и постепенно мерный стук колёс становился всё чаще и чаще. Двигатели работали штатно, никаких сюрпризов. Разогнались мы до рекордных ста восьмидесяти километров в час. Даже такой тяжёлый состав, который идёт по обычным дорогам очень аккуратно, здесь мог лететь и ничего не бояться. Мы промчались по тоннелю, мосту, и наконец, на большом участке разогнались ещё раз — сто восемьдесят три.

Изучение конструкции показало, что никаких структурных повреждений не было. Поезд легко разгонялся до этой скорости. Но, пожалуй, стоит указать в документах крейсерскую в сто двадцать километров... не стоит лишний раз провоцировать машинистов на нарушения безопасности. А там, если припрёт — выжмут и больше... Жаль только, тяжёлый, зараза, по весу он мог соперничать с самыми мощными паровозами.

До Москвы я решил ехать на поезде. Машинистом. Позвонил Лаврентию Павловичу и уточнил кое-что у Берии...

— Лаврентий Павлович, это я, Иванов, — представился.

— Слышу, ты в поезде?

— Да, веду поезд в Москву. Буду на восточной сортировочной станции через... восемь часов. Путь П-27, если хотите, можете подъехать и принять тепловоз в эксплуатацию.

— Молодец, — Похвала от Берии была неожиданно приятна, — какой молодец. Один едешь?

— Да, еду один. Быстро, сто двадцать в час. Прилечу как раз к вечеру.

— Правильно. Мне взять с собой машинистов?

— Возьмите, только кого-нибудь из НКВД. Сразу сообщаю, экипаж поезда — десять человек.

— Откуда столько? — удивился Берия.

— Ну так... один машинист, один помощник машиниста, и восемь стрелков. Я на крыше установил вращающиеся турели с 23-мм спарками. Восемь штук, для защиты от атаки противника с земли и воздуха. Немец — пугливый очень, под пушечный огонь не полезет. Пару раз шуганём, а там надо будет только стволами подвигать, чтобы они сбросили бомбы куда глаза глядят и сбежали.

Берия промолчал. Но через минуту не выдержал:

— Я у тебя просил гражданский тепловоз.

— А я его и сделал! Противопульно-осколочная броня, восемь спарок и ещё стомиллиметровая броня тендеров. Лаврентий Павлович, если враг бомбу в тендер уложит — в радиусе трёхсот метров всё разнесёт в пыль! Представляете, если атакуют поезд, стоящий на станции в городе? Везущий людей и грузы? Лучше перестраховаться, пусть даже и не на передовой, немцы иногда залетают вглубь территории противника, атакуют поезда...

Берия подумал, согласился:

— Ладно, как пожелаешь. Какие составы твой тепловоз возить может?

Я переадресовал вопрос Берси и приняв информацию, проговорил её слово-в-слово:

— Реальная мощность — два двигателя по шесть тысяч лошадиных сил, может перевозить составы до шестидесяти пятидесятитонников. Собственная масса — четыре по двести тонн.

— Немало. Запас мощности есть, тоже хорошо...

— К сожалению, основная масса поезда — броня. Он слишком уязвим для атак противника, поэтому пришлось закрыть бронёй, а тендеры сделать полностью герметичными с поступлением из них газа через клапана. Во избежание попадания огня внутрь при пожаре.

— Да, пожар — дело страшное.

А поезд то успокаивал. Особенно успокаивало тихое сидение в кресле машниста с ленностным наблюдением за тем, как огромная поначалу трёхпутная дорога превращается в тоненькую ниточку, уходящую вдаль. Природа тут очень красивая... Что я и сказал:

— Красиво тут. Спокойно так... — улыбнулся, — так бы ехал и ехал. Расслабленно.

Берия в трубке поддержал меня:

— Нда, расслабиться в нашей ситуации — это надо уметь. Что ж, я приму твои локомотивы на баланс НКВД. Насколько хватает запаса топлива?

— Так, он кушает четыреста литров газа в час. В тендере двести баллонов по пятьдесят литров, его хватит при крейсерской скорости в шестьдесят километров, на сутки пути. Всего запас — два тендера, двое суток пути. Перезарядка газовых тендеров происходит вручную или автоматически, вручную — нужно закрыть кран, снять предохранитель, извлечь баллон за ручку, в обратном порядке вставить новый. Автоматически — газ подаётся через шланг и загружается в баллоны. Тендеры на порядок более взрывоопасны, но их выхлоп экологичней.

— Так, теперь задача твоя проста — необходимо снабдить нас этими локомотивами. Хотя бы в глубоком тылу, а локомотивы — газом. Не знаю, как ты его собрался туда доставлять, но надо доставить.

— Баллоны, их я доставлю на каждую станцию, установим пару крупных заправочных станций, этого хватит чтобы дозаправиться и не встать пустым на полпути...

* * *

Вот меня некоторые вещи удивляли. К примеру, большие, реально огромные вещи. Гигантомания — странная вещь сама по себе. Когда-то люди считали, что прогресс в создании всё больших и больших механизмов и устройств, потом — их мнение радикально изменилось. Перелом произошёл годах в восьмидесятых-девяностых, вместе с развитием компьютерной техники. Машины-монстры по прежнему строились, причём, в весьма немалых объёмах, но были зажаты своей областью применения. Создание сверхширокой колеи в нацистской Германии, к примеру, рекордных самолётов-"гигантов" в СССР... всё это неспроста. Гнались за эффективностью, вся историческая действительность заставляла гнаться за чем-то большим. Более мощные паровозы, пушки, мосты, большие грузовики и самолёты... казалось бы, вся эволюция в размере. Нет, конечно же, колосс на глиняных ногах никому не нужен. По местным меркам мои "специальные" самолёты были просто колоссальными! Специальными из десантных стали Антеи, аналог антоновских транспортников. Широкий фюзеляж, просторная кабина, намного более просторная, чем у дугласов, огромная по местным меркам грузоподъёмность и дальность... и всё это — ради одной единственной цели... при своей скорости и грузе, антей по транспортным возможностям был равен примерно трём десяткам ДС-3, которые были весьма и весьма надёжными, простыми и качественными. Дугласы нравились и мне, и пилотам ГВФ, но единственное, что я мог предложить взамен них — АН-2, кукурузник.

Антонов получил за его разработку сталинскую премию — у него уже были большие наработки, после визита его на МЗГА и совместной доработки, самолёт пустили в серию. На самолёт вместо их движка поставили форсированный дизельный А03, который был намного менее требователен к охлаждению, чем воздушник, да и керосин вместо авиационного бензина кушал. Пусть и очищенный, но произвести очистку можно было на любом аэродроме.

Антоновский биплан казался в наш век на фоне стремительных силуэтов Илюш и Антош, на фоне огромного бомбера Ту-85, он же "Кувалда", казался гостем из прошлого. Удивительный разговор состоялся у меня с товарищем Сталиным, который лично услышал о том, что Антонов сделал новый самолёт и приехал посмотреть. Но когда вышедший из своего лимузина вождь народов увидел жужжащий в небе биплан, у него, казалось, дар речи пропал на некоторое время. Он подозвал к себе меня, я вальяжно подошёл. Вождь ткнул мундштуком трубки в сторону полосы, на которой рулил Ан-2 и спросил:

— Товарищ Иванов, как это понимать?

— Новый самолёт, товарищ Сталин, — улыбнулся я, — лучшая машина из имеющихся в СССР...

— Это? Это шутка такая? — он пристально на меня посмотрел.

— А что вас смущает?

— Какой-то старый этот ваш новый самолёт, — он усмехнулся, набив в трубку новый табак.

Охранники Сталина держались далеко. Я же, кивнув, ответил ему прямо:

— АН-2 — необычная машина. Очень необычная.

— Это эщё почему? — вождь начал успокаиваться и гроза, при виде которой большинство кремлёвских лизоблюдов теряют самообладание, миновала.

— Достаточно сказать, что этот самолёт служит и в двадцать первом веке. Сделать ему замену пытались практически сразу после появления, но так и не смог никто переплюнуть "Кукурузник". Даже сам Антонов его ненавидел — эта машина загубила не одно поколение лёгких самолётов... Машина необычайно проста, неприхотлива, дешёвая в производстве, простая в пилотировании... В сельскохозяйственной авиации эти критерии ключевые, поэтому АН-2 будет служить минимум сотню лет... остальные создаваемые нами самолёты устареют уже к концу этого десятилетия.

— Интэресно, почэму нэ смогли сдэлать лучше?

— Лучше смогли, а вот проще сделать — уже некуда. Мы заменили по сравнению с первоначальной конструкцией товарища Антонова, двигатель, на наш дизель. Так что он стал ещё дешевле в эксплуатации, теперь это самый экономичный цельнометаллический самолёт в мире.

Сталин вздохнул:

— Зря ехал. Впрочем, зачем вы растрачиваете рэсурсы на эти лёгкие и малэнькие самолёты?

Я ответил прямо, как думал, как есть:

— Так на их крыльях лежит основная тяжесть войны и народного хозяйства послевоенного. Именно они доставляют почту, грузы, вывозят раненых. Гигантские самолёты тоже будут нужны, но отдельно взятому подразделению доставить почту или лекарства, что-то такое, чего не хватает, вывезти пять-десять раненых, не гонять же за такой целью целый Антей. Да и сесть он в поле не сможет.

— Хорошо, сколько самолётов у вас есть? — Сталин поёжился от холода и жестом пригласил меня в машину.

— Выпустили пока только пятьсот штук. Как я и говорил, — прервался, залезая в сталинский лимузин, — их нерационально производить на моём заводе — их можно делать где угодно. ГВФ заказало ещё тысячу к лету... Мы сделали двигатели и аппаратуру, и передали производство остальных, простых частей, авиационным заводам сегодня утром.

— А мэталл? — Сталин приказал водителю трогаться и ехать к Башне, как называли здесь элитный жилой комплекс, — гдэ взял?

— Металл добыл и привёз с собой часть. Мы передали вместе с заказом прокат, по сути, вчерне обработанные детали, самые сложные. Осталось только доработать напильником и собрать вместе.

Сталин не стал закуривать, вместо этого он посмотрел в окно. Ох, и свалилось же на мою голову работы... но в целом, я был рад.

— А что с квартирами? Всэ уже раздали?

— Все до единой. В МЗГА проживает тридцать тысяч человек.

— Как с провизией?

Я задумался и кивнув, ответил:

— Есть кое-что, что я бы хотел вам показать. Мы недавно начали работу по формированию сухпайков...

Долго пояснять концепцию сухого пайка не пришлось — ну правда, в отдельной коробке было аккуратно размещено всё, что нужно человеку для пропитания в течении суток. Ни больше ни меньше, когда мы подъехали к зданию, в котором располагалась наша конспиративная квартира, она же конференц-зал, она же место отдыха вождя, туда уже привезли сухой паёк...

Сталин выглядел необычайно уставшим. Всё происходящее напоминало мне не разговор с лидером государства, а встречу друзей после работы — охрана осталась в прихожей, мы зашли. Вождь как обычно сел у большого панорамного окна с видом на завод и аэропорт, я — пошёл к бару, налил по бокалу вина и взял тарелку с бутербродами. Поставил это всё на стол и расслабился в кресле.