Нетерпимость

Теперь следователь задавал вопросы резко, не глядя на Славку.

— Никак... Просто дурачились. Выпили.

— Вскрытие не показало, что Введенский был пьян.

— Я не говорил, что мы были пьяные. Мы выпили по банке пива.

— И этого вам оказалось достаточно, чтобы вытворять такое, да еще снимая себя на фото?

Славка молчал.

— Вы способны на это с любым мужчиной после банки пива?

— Я вам ответил, мы просто дурачились, — глухо проговорил Славка.

Следователь бросил на него неприязненный взгляд.

— Вы ничего не хотите добавить к своим показаниям?

— Нет, — так же глухо ответил Славка.

— Прочтите и распишитесь на каждой странице, — приказал следователь, протягивая ему протокол.

Славка, не читая, расписался.

— Учтите, ваша роль в гибели Введенского еще до конца не выяснена, — сказал следователь, пряча бумаги в кейс, и не попрощавшись, пошел по коридору.

Славка вернулся в палату. Вместо чувства мести за погибшего друга, им овладела полная апатия. Теперь ему даже не хотелось, чтобы тех выродков поймали. Ему не хотелось ничего. Ему хотелось туда, к Глебу. Ему казалось, что тот ждет его...

Через неделю Славку выписали. Побои постепенно зажили, только слегка кружилась голова, да пластырь над левой бровью прикрывал шрам. Он безучастно шел по городу, смотря только перед собой. Завтра предстоял выезд на место происшествия, и мысли опять возвращались к Глебу.

Сейчас, выйдя из больничных стен, он со всей остротой почувствовал утрату. Ему вспомнилось, как они ходили по городу вместе, катались на теплоходе. Никогда в жизни не ощущал Славка такого одиночества. Ему не нужен был никто, лишь бы Глеб был рядом. И главное, он даже не знает, где могила друга.

Славка остановился, огляделся по сторонам и зашагал к метро. Вот и Чернышевская, вот и то место, где сидел на корточках, дожидаясь его, в тот вечер Глеб. Вот магазин, где купили они бутылку Кьянти и пирожные. Как давно это было... В какой-то другой жизни.

Славка зашел в парадное, поднялся на второй этаж и с замиранием сердца нажал кнопку звонка. Дверь открыл парень лет тридцати с покрасневшими от слез глазами.

— Простите, — сказал Славка, — Я друг Глеба. Я знаю, что случилось...

Парень слегка кивнул и посторонился, пропуская его в прихожую.

— Вы из института? — спросил он.

— Нет. Я... Мы были просто друзьями.

Парень вопросительно посмотрел на него.

— Я не был на похоронах, — пояснил Славка, — Но я хотел у вас узнать, где похоронен Глеб?

— Женя, кто там? — послышался из комнаты слабый голос, и на пороге появилась женщина с настолько посеревшим от горя лицом, что трудно было определить ее возраст.

— Да вот, — ответил парень, — тут интересуются, где похоронили Глеба.

Женщина посмотрела на Славку. Их глаза встретились, и он заметил, что по мере того, как ее взгляд обретал осмысленность, глаза наполнялись страхом, а лицо искажалось злобной судорогой.

— Вы... — как бы выдохнула она хрипло, — Вы посмели придти в этот дом?

Славка невольно попятился, насколько страшным сделалось лицо женщины.

— Женя! — слабым голосом воскликнула она, — Это он! Я узнала его! Тот, что на фото...

Она осеклась на полуслове, и пошатнувшись, схватилась за сердце. Парень подхватил ее.

— Ты! — выкрикнула она, повиснув на парне и тыкая в лицо Славке дрожащим пальцем, — Ты погубил моего мальчика! Он таким не был! Не был!

Она забилась в истерике, а Славка повернулся и опрометью кинулся вон.

— Женя! Да что же это?! — донесся до него истошный вопль женщины, когда он сбегал по лестнице...

Вернувшаяся из магазина соседка застала Славку лежащим в ванной. Вода была окрашена кровью, хлеставшей из разрезанной у локтя вены, а на полу валялось окровавленное лезвие. Порезать вторую Славка не сумел.

11.

И опять перед его глазами больничный потолок. Он смотрит в одну точку целый день, поднимаясь только в туалет и в столовую. Соседи по палате сторонятся его.

— Самоубийца, — донесся до него приглушенный шепот со стороны сидящих на диване, когда он проходил по коридору.

Славке все равно. Ему вообще уже все равно. Он помнит, что на какой-то миг испытал непонятное чувство свободного полета. Он не знает, как его охарактеризовать и было ли оно вообще. Но осталось неясное ощущение, что было очень хорошо и хотелось туда вернуться...

В палате кроме него трое. Мужик средних лет, парень, немного старше Славки, и умирающий старик. Славка тоже похож на умирающего. Они вдвоем со стариком не выходят из палаты. Когда в приемные часы к больным приходят родственники, двое других стремятся уйти.

К старику приходит мужчина лет сорока. Он каждый раз приносит поесть и кормит его, как маленького. Они тихо о чем-то разговаривают, но Славка не слышит. Точнее, не прислушивается. Он ни к чему не прислушивается и никого не замечает. Иногда он ловит на себе внимательные взгляды мужчины.

'И этот, наверное, знает', — равнодушно подумал Славка.

Однако мужчина смотрит как-то особенно. Серьезно, участливо, но без унизительной жалости. Входя он здоровается, а уходя прощается со Славкой. Вчера Славка промолчал, а сегодня решил ответить.

Вечером зашли санитары и перенесли старика в другую палату. Славка услышал, как сосед мужик сказал молодому:

— В последний путь отправился.

— Что? — не понял тот.

— Я говорю, соседа нашего помирать понесли в отдельную палату, — пояснил мужик, — Я разговор врачей слышал — безнадежен. Хорошо хоть нас избавили от трупа под боком.

Мрачное предсказание соседа по палате оправдалось, и выходя утром в туалет, Славка видел, как старика вынесли из одиночной палаты вперед ногами, завернутого в темную материю.

После обхода Славку решили выписать.

— Учтите, молодой человек, ваша мать рожала вас не для смерти, — назидательно сказала врач, громкоголосая деловая женщина лет пятидесяти, — Если вы сами махнули на себя рукой, пощадите хотя бы тех, кому вы еще дороги.

"Что бы ты понимала", — подумал он про себя, и вежливо попрощавшись, ушел.

Славка вышел из больницы и сел на лавочку в сквере. Мучительно хотелось курить. Несколько дней, что провел в больнице, он терпел, не желая ни с кем заговаривать, чтобы попросить сигарету.

— У вас закурить не найдется? — спросил Славка сидевшего на соседней лавочке мужчину.

Тот обернулся, и он узнал его. Это был человек, приходивший к умершему сегодня старику.

— Найдется, — ответил человек, вставая и подходя к Славке.

Он тоже узнал его.

— Привет, — сказал человек, присаживаясь рядом и протягивая открытую пачку сигарет, — Гуляешь?

— Выписали, — ответил Славка, прикуривая.

— Это хорошо, — сказал мужчина, — А вот мой старик меня не дождался...

— Не известно еще, кому лучше, — обронил Славка.

Он не собирался затевать разговор и вступать в откровения с первым встречным. Фраза вылетела как-то сама собой. Однако неожиданный ответ человека, заставил Славку пристально взглянуть на него.

— Ты прав, — сказал он, — Только не нам это решать, и не может быть ничего, что мы бы не могли пережить.

Человек сказал это просто, без пафоса и назидательности, как само собой разумеющееся, и тоже закурил.

— Правда, не так просто это сделать, как сказать, — задумчиво добавил он.

Славка промолчал.

— Бананов хочешь? — спросил человек, доставая их из пакета, что держал в руке, — Старику нес, да ему ни к чему уже теперь.

— Сами и ешьте, — пожал плечами Славка.

Человек не обиделся. Он молча очистил банан и начал неторопливо жевать, откусывая между затяжками.

— Отец ваш? — спросил Славка.

— Кто? А, старик... Нет. Просто у него так сложилось, что рядом никого не оказалось в последний час. Хотя и дети, и внуки есть. Вот, как бывает. Если бы только у него одного...

Человек опять вздохнул и продолжил:

— И ведь знаешь, что самое интересное? С другими людьми общаются нормально, а ближние оказываются хуже врагов. Родители поносят детей, дети не признают родителей...

— Это мне знакомо, — отозвался Славка, — Вы только говорите, а сами к такому в больницу ходили.

— Так кто же к нему придет, если больше некому?

— Вот пусть бы он и думал в свое время об этом.

— А ты всегда думаешь? — усмехнувшись, спросил человек, — Или всегда можешь предугадать, как и что потом обернется? Упрекнуть всегда можно, но не та ли это самая нетерпимость, которую кто-то проявлял к другим? По-моему в этом и причина.

— В чем?

— В нетерпимости. Каждый считает себя во всем абсолютно правым, каждый хочет только убеждать, а не убеждаться.

— А если вас бьют ни за что, или даже убивают, тогда — что? Тоже терпеть?

— Если ни за что, надо пресекать, — рассудительно ответил человек, — Давая бить себя ни за что, ты невольно поощряешь обидчика к дальнейшему злу. Но ведь, возможно, это ты знаешь, что ни за что, а с его точки зрения, совсем иначе. Может, он не хочет смириться с тем, что все не так, как ему хочется, как, с его точки зрения, единственно правильно.

Славка опять внимательно посмотрел на человека.

— Дайте еще сигарету, — попросил он.

— Да кури, — мужчина положил пачку и зажигалку на лавочку, — Курить захотелось, значит, вернулся к жизни, — улыбнулся он, и эта улыбка напомнила чем-то Славке улыбку Глеба.

Он сидел, и не хотелось уходить. Человек невольно чем-то располагал к себе. Может тем, что в нем не чувствовалась этой самой нетерпимости?

И вдруг, озлобившемуся ожесточившемуся Славке, захотелось выговориться. Ему было наплевать, что подумает о нем человек, но жить и носить в себе переживания последних дней, он почувствовал больше просто не в силах.

— А вы... Вы знаете, почему я там лежал?— кивнул Славка на здание больницы.

— Знаю, — ответил человек, — Больница, что большая деревня. Да и людям, запертым поневоле в одних стенах, больше судачить не о чем. Тем более, неординарный случай...

— И не шарахаетесь от меня?

— На такое идут, как правило, когда либо совсем запутаются в жизни, либо случается большое горе. Мне показалось, что у тебя второе. Ну, а расспрашивать, лезть в душу, это, прости, признак дурного тона. Надо уважать себя, и в другом уважать человека, только потом требуя к себе того же. Впрочем, я повторяюсь.

— Да я... Я сам вам могу все рассказать... Хотите?

На Славку что-то нашло. Если бы ему час назад кто-то сказал, что он вот так, добровольно будет настолько откровенно разговаривать с незнакомым человеком, он бы плюнул в лицо. Ему тогда еще не хотелось жить. А может, и сейчас не хотелось, и терять уже было нечего?

Самое удивительное было то, что человек хотел. Славка чувствовал, что этот человек хотел его выслушать. Не из вежливости и не из любопытства.

Шумел за сквером проспект. Шли прохожие, проносились машины, грохотали трамваи. В больнице начался час посещений, и через сквер в обоих направлениях потянулись люди. А здесь, на лавочке, происходило что-то выходящее из ряда вон Славкиных представлений о жизни.

Он рассказывал все, не скрывая самых омерзительных подробностей. Человек преимущественно молчал, но Славка чувствовал, что он слушает его, пропуская все рассказанное через себя. Пачка сигарет, лежащая между ними, и пакет с фруктами, что был в руках у мужчины, давно опустели, а на город стали спускаться сумерки.

— Как тебя зовут? — тихо спросил человек, когда Славка, наконец, умолк.

— Славка, — ответил он.

— Николай.

Они обменялись рукопожатием.

— Ты, вот что, Слав, — сказал Николай, — Во-первых, я посоветовал бы тебе ничего не говорить о происшедшем на работе и не предъявлять никаких больничных. А то, как бы тебе не потерять ее с такими диагнозами. На транспорте медкомиссия строгая, истина кого-либо интересует мало, а для прикрытия своей филейной части всегда лучше перебдеть, чем недобдеть. Ты ведь еще в отпуске, как я понял?

Славка кивнул.

— Выходи из отпуска, как ни в чем не бывало, а если до них что-то дошло и будут задавать вопросы, не вдавайся в подробности. Во-вторых, живи спокойно. Горе матери понять можно, но доказать факт растления на основании этих фотоснимков, вряд ли удастся. В крайнем случае, стой на своем, как на первом допросе. И в-третьих, — Николай достал из кармана блокнот и ручку, — Скажи мне данные Глеба. Хотя бы фамилию, имя, отчество, год рождения и дату смерти.

— Введенский Глеб, отчества не знаю, на четыре года, как сказал следак, моложе меня...

— А сам-то ты с какого года?

— С семьдесят третьего. А дата смерти...— Славка задумался, и прикинув ход событий, припомнил, — Двадцать восьмое июля.

— Не обещаю, но постараюсь найти могилку твоего друга, — сказал Николай, записывая, — И самое главное, пойми одну вещь. Ты — человек. Такой, какой ты есть, но при этом человек. И все, что есть твое, это твое. И с этим надо жить. Как — это вопрос отдельный. Но — жить! И не смотреть на себя чужими глазами. Думаю, все происшедшее послужит тебе уроком. Как кто-то сказал, для того, чтобы начать жить, нужно сначала умереть. Считай, что ты умер. Теперь надо возвращаться к жизни.

Николай приобнял его за плечи, слегка встряхнув.

— Расстаемся — полувопросительно — полуутвердительно проговорил он, слегка улыбнувшись.

И Славка почувствовал, как впервые за все время, прошедшее с той ночи на берегу, уголки его губ тоже непроизвольно слегка приподнялись.

— Не знаю, — пожал он плечами.

Он и правда не знал, хочется ему еще раз увидеть этого человека, или пусть все рассказанное в этом непредсказуемом порыве умрет навсегда?

— Мы еще встретимся, — заверил его Николай, — Как узнаю про могилу, я тебе позвоню. И ты звони.

Они обменялись телефонами.

— Ну, до связи, — протянул он руку Славке, и пожимая протянутую в ответ, добавил напоследок, — И постарайся быть помягче с мамой, как бы тебе это не было трудно.

Николай пошел в больницу, а Славка направился к метро. Он шел, и не было почему-то того уныния и безысходности, как тогда, когда уходил из другой больницы пять дней назад. Славка шел, сторонясь прохожих, потому что по лицу его безудержно текли слезы. Он сам не понимал почему, но они текли, и Славке не хотелось, чтобы они переставали течь....

Николай позвонил через три дня. Все это время Славка практически не выходил из дома, чем порадовал мать. К счастью, и во время звонка она была на работе.

— Как жизнь, Слав? — спросил Николай.

— Помаленьку, а у вас?

— Да тоже все в норме, спасибо. Нашел я могилку. Сегодня можешь поехать?

— Конечно, — ответил Славка.

— Жду тебя в семь вечера. Метро Озерки, на выходе у эскалатора. Сможешь?

— Да.

— Тогда, до вечера.

Славке вспомнилось, как он коротал часы до встречи с Глебом, и вот опять он подгоняет время. Только теперь, чтобы попасть на его могилу.

Николай ждал Славку на условленном месте. Они вышли из метро и направились к Выборгскому шоссе.

Николай вскинул руку.

— Парголово, — сказал он остановившемуся бомбиле.

— Какое место в Парголово? — поинтересовался тот.