Спартак

В Риме известие о разгроме легионов Долабеллы вызвало ожидаемое волнение среди римского сената. Противники Помпея немедленно подняли головы и стали требовать срочного вызова из Испании войска Метелла, но им вновь не удалось противостоять напору златоуста Цицерона.

Приложив максимум своего таланта, оратор сумел убедить Сенат не делать этого. В ход пошли аргументы о способности войска рабов наносить удары из-за угла и их боязнь к открытой битве.

— Претор Долабелла стал жертвой коварства Спартака, которое может сравниться с коварством Ганнибала. Его легионы были разбиты не в честном бою, а были разгромлены, угодив в коварную ловушку. Это естественно не снимает с претора вины, но требует вынесения объективной оценки случившейся трагедии — витиевато рассуждал Цицерон, стоя за трибуной курии.

Все аргументы своих противников о необходимости прибытия в Италию Метелла, он разбивал утверждениями, что Помпей способен самостоятельно разбить Спартака. Что на защиту Рима идет армия претора Эмилиана, а отъезд Метелла может спровоцировать новый кризис в только что усмиренных землях иберов.

— Метел сам признает в своих донесениях, что ещё не до конца смог вырвать корни местного сепаратизма, порожденного восстанием Сертория. Он ясно и четко пишет, что это может случиться не раньше средины грядущего лета. Я призываю вас прислушаться к словам проконсула, что лучше кого-либо знает всю подноготную местной обстановки и не торопиться с его отзывом из Испании — взывал к разуму своих слушателей оратор и те ему охотно внимали. Так складно и логично звучали его слова.

— Тем же, кто видит серьезную опасность в тактических успехах восставших рабов, хочу напомнить о существовании армии претора Эмилиана. Она уверенно идет по Аппиевой дороге для защиты нашей столицы и если только грязные рабы и гладиаторы попытаются угрожать стенам священного Рима, они будут немедленно разбиты. Это говорю вам я — Марк Туллий Цицерон.

У извечного оппонента Цицерона Квинта Гортала голос в этот день был в хорошем состоянии, но вот аргументов, способных перевесить чашу спора в свою пользу у него не хватало. Как бы уверенно он не играл на этот раз на трубе страха, он не смог убедить Сенат занять нужную ему сторону. Все, чего смог добиться Гортал — это сократить число сенаторов разделяющих позицию Марка Туллия. Нужная сулланцам резолюция так и не была получена, но тот незначительный перевес, что имели их противники, наглядно говорили о шаткости положения умеренного крыла римской политики.

Эту опасную тенденцию в раскладе сил отчетливо заметил и Сергий Катилина со своими товарищами. Ошибочно полагая, что преследуемый Помпеем Спартак медленно, но верно отходит к границам Умбрии, обходя стороной Рим, Катилина очень обеспокоился. Угроза захвата Рима восставшими рабами была для него крайне важна и, отбросив маску стороннего наблюдателя, он срочно отправил к фракийцу гонца с посланием.

В нем, не пожалев красок, он излишне сильно расписал страх римских сенаторов, что обуревал их об одном только упоминании имени вождя восставших рабов. Вместе с этим Катилина извещал, что гарнизон столицы слаб и наверняка не выдержит двойного удара; спартаковских воинов снаружи и сторонников Катилины изнутри. Главное внезапно появиться у ворот Рима, до подхода к столице армии Эмилиана, а остальное не его забота. Триумвирам нужен был страх внутри Вечного города, который сделал бы многих людей сговорчивыми и покорными к их воле.

Выводя эти строки, Сергий не до конца просчитывал, чем могут закончиться его тайные призывы к фракийцу. В этот момент для Катилины было важно успеть захватить верховную власть в Риме, пользуясь страшной угрозой, что в скором времени будет стоять по ту сторону городских стен. Информаторы доносили Сергию, что покинувший армию Помпея молодой Юлий Цезарь, нашел поддержку со стороны сына покойного диктатора и на его деньги устраивает бесплатную раздачу хлеба в бедных кварталах Рима.

Хотя народным трибунам и удалось восстановить закон о продаже хлеба малоимущим гражданам республики по низким ценам, но этого было недостаточно. Хлеб, продавался в ограниченном количестве на главу семейства, из расчета пять человек в семействе и, как правило, не покрывал всех её нужд. Хлебный вопрос для римлян был очень важен, и подобный шаг делал Цезаря очень популярным человеком, как в глазах низов Рима, так и по всей Италии.

Для большей убедительности своего послания, Катилина присовокупил к письму солидную сумму в динариях и сестерциях, следуя священному правилу политиков, что для идеального исполнения все должно быть хорошо подмазано.

Мартовские иды принесли шаткую победу в Сенате сторонникам реформирования тяжелого наследия сулланского режима. Умеренные твердо верили, что с помощью успехов Помпея они таки отправят своих несговорчивых оппонентов на свалку истории, но погруженные в бурные события столичной жизни, мало кто из них обратил внимание на события в провинции под названием Сицилия.

Нет, там, слава богу, римский наместник и его помощники не обнаружили подготовку нового восстания сицилийских рабов. Местная власть очень этого опасалась, но слава Юпитеру, Юноне и Минерве — этого не случилось, но вместо одной беды пришла другая.

Весь остров оказался полностью блокирован кораблями киликийских пиратов. Сначала они стали перехватывать суда, идущие из портов острова на материк, а затем стали производить высадки на остров. И с каждым их новым набегом, римлянам все труднее и труднее было с ними справиться. Крепкие стены прибрежных городов защищали своих горожан от мечей пиратов, но все, что было вне их, не могло себя чувствовать в безопасности.

Римский наместник Сицилии завалил Сенат письмами с просьбой защитить остров от набегов пиратов, но метрополия ничем не могла ему помочь. Все силы республики были брошены против Спартака и сенаторы ограничивались лишь призывами держаться и рекомендациями самими решить эту проблему. Наместнику предложили начать формирование легионов для отражения набегов пиратов за счет местных ресурсов и возможностей.

Мало кто в Сицилии, да и в самой Италии знали, что эти набеги — дело рук фракийского гладиатора заключившего с пиратами тайный договор и заплатившего за их помощь хорошие деньги. Временно нарушив сообщение между Эпиром и Италией, пираты сделали то же самое с Сицилией и Италией, и какой будет их следующий ход, в Риме никто не догадывался. Наступали веселые времена.

Глава VII. Ход конем.

Мелкий и противный дождик, что второй день уныло моросил по палатке римского главнокомандующего всеми войсками в Италии, был под стать его настроению. Гней Помпей недолюбливал любую погоду, которая могла помешать продвижению его победоносных легионов, и то чего он так опасался, случилось в самый неподходящий момент.

В северной части Самнии, где он вел преследование войско отступающего Спартака, не было хороших дорог, по которым римские легионы могли привычно быстро наступать. Гражданская война и последовавшая за ней диктатура Суллы не позволили римским властям продолжить строительство знаменитой Эмилиевой дороги по направлению к югу.

Имевшаяся здесь дорога в основном была представлена только разметкой и в лучшем случаи гравийным покрытие на некоторых участках. Ни отсыпки, ни дренажного отвода дождевых вод, ни привычных для солдатских сандалий каменных плит ничего не было и в помине.

Стоит ли удивляться, что неожиданно зарядившие дожди серьезно осложнили передвижение армии Помпея и в особенности его кавалеристов. Копыта их лошадей постоянно вязли в непролазной дорожной грязи и вместо того, чтобы лихо скакать вперед во весь опор, всадники Габиния только и делали, что медленно ползли вперед, опасаясь повредить ноги своих драгоценных скакунов.

Не отставали от них и пехотинцы. Дальность их дневного перехода сократилось примерно вдвое, что естественно вызывало раздражение и недовольство со стороны Помпея. Его сердце наполнялось гневом, глядя на то, как мокрые от дождя легионеры еле-еле передвигают свои ноги. Мысль о том, что войско противника испытывает примерно те же трудности, что и его солдаты, мало утешала римского полководца.

Но не только внешний вид своих солдат вызывал у Помпея гнев. Одной из причин его недовольства было наличие у противника довольно заметной форы во времени, дававшей Спартаку возможность совершить неожиданный маневр. Зная, что его противник любит нестандартные действия и, учитывая высокую мобильность его армии, Помпей не исключал возможности того, что пока его армия временно утратила свою мобильность, Спартак мог совершить стремительный марш бросок в неизвестном направлении.

Ещё очень тревожила душу Помпею последняя стычка, что произошла между отрядом его кавалерии и конным арьергардом Спартака. Вопреки всем прежним столкновениям, первыми в бой вступили римляне. Отряд легкой кавалерии под командованием декуриона Феликса напал на спартаковских конных разведчиков, скрытно наблюдавших за действиями противника.

Находясь в полной уверенности в том, что вражеские кавалеристы как обычно не выдержат удара и обратятся в бегство, декурион уверенно вел своих всадников в бой. Выставив вперед легкие копья, римляне с громкими криками скакали на обнаруженного противника, заранее празднуя свою победу над ненавистными рабами. Легок и весел виделся им этот бой, однако все оказалось совсем иначе.

При виде мчащихся на них римлян спартаковцы не обратились в паническое бегство, а сами бросились на них в атаку. Этот наступательный порыв был столь силен и неожидан, что римские кавалеристы в замешательстве остановились. Напрасно Феликс грозным голосом пытался приободрить своих товарищей, призывал их изрубить на куски грязных рабов и насадить их головы на колья лагерной ограды. Спартаковцы дрались с римлянами с яростным упорством и ожесточением, явно не желая ни в чем им уступать.

По своей численности римляне несколько превосходили своих врагов но, несмотря на это, никак не могли воспользоваться своим преимуществом и заставить противника показывать свою спину. Минута шла за минутой, а спартаковцы не только устояли под ударами всадников Феликса, но даже стали теснить их.

Пытаясь переломить ход схватки личным примером, потрясая копьем, декурион бросился на командира спартаковцев. Им был могучий альпийский галл, что по обычаю своего народа сражался голом по пояс. Не обращая никакого внимания на множественные раны на своем теле, он отважно бился с римлянами, вооруженный одним только каменным молотом.

Это диковинное для кавалерийского боя оружие летало с поразительной легкостью направо и налево, выбивая очередного противника из седла словно пушинку. Воспользовавшись тем, что галл слишком увлекся атакой очередного противника, декурион нацелился атаковать его незащищенный бок, но выставленное им для удара копье так и не поразило цели.

Оказалось, что у галла был оруженосец и когда Феликс собирался всадить свое копье в покрытый замысловатой татуировкой торс противника, в его голову, неожиданно, угодил тяжелый костный шар. В одно мгновение красиво лицо оска превратилось в страшную кровоточащую маску, состоящую из раздробленных костей и поврежденных мышц. Брошенный на всем скаку оруженосцем шар буквально вмял переносицу Феликса внутрь черепа и потерявший от страшной боли сознание, декурион рухнул под копыта коней.

Лишившись командира, римляне моментально упали духом и от полного разгрома их спасли появившиеся на поле боя легионеры третьей когорты первого легиона. Они входили в состав пехотного прикрытия конного авангарда и, увидев незавидное положение всадников декуриона Феликса, смело бросились им на помощь.

Построившись в каре, легионеры стали теснить противника, прикрывшись щитами и орудуя пилумами. Теперь уже наступил черед спартаковцев пятиться назад, ибо их копья не могли противостоять натиску стройных рядов римских воинов. Теперь им самим нужна была помощь, и она к удивлению пришла.

Неожиданно из-за ближайшего холма появился отряд спартаковской тяжелой кавалерии, чьи всадники имели тяжелый доспех и длинные копья. Они сходу атаковали ими фланг не успевших перестроиться пехотинцев. Спартаковцы столь яростно били своими тяжелыми копьями римских легионеров, что маятник успеха медленно, но верно стал клониться в сторону восставших рабов.

Неизвестно чем бы все это закончилось, если бы за спинами приунывших легионеров не заиграли буцины подходившего к месту боя легиона и спартаковские кавалеристы были вынуждены отступить. В их планы не входило сражение с главными силами Помпея.

Когда потери были подсчитаны и новый декурион доложил полководцу о стычке с врагом, у Гнея Помпея появилось нехорошее предчувствие. Поведение кавалеристов противника в этой стычке резко отличалось от всего того, что было раньше в течение нескольких недель. Все доклады говорили о том, что это встреча противников не была случайной. Спартаковцы явно ждали Феликса с тем, чтобы нанести римлянам урон и заставить передовые подразделения армии Помпея развернуться в боевой порядок.

Печальная память о преторе Долабелле заставила командиров передовых соединений заподозрить в действиях врага коварный умысел. Опасаясь новой ловушки со стороны врага, Аврелий Котта и Тиберий Назика приказали своим когортам остановиться и ждать подхода главных сил. Их легионеры так и простояли с оружием в руках до подхода самого Помпея, отказавшись от преследования отступившего противника. Когда же войска авангарда соединились и Помпей дал сигнал к наступлению, солнце уже стало садиться. В этой ситуации полководец решил, что более разумно разбить лагерь, чем искать встречи с врагом в преддверии сумерков.

На следующий день сюрпризы продолжились. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, когда отряд вражеской кавалерии приблизился к лагерю римлян и атаковал его вход. Благодаря бдительным часовым враг не застал римлян врасплох. Когда спартаковцы приблизились к воротам, те уже были закрыты и всадников, уже ждали копья и стрелы римлян.

Изготовленные к бою солдаты были готовы отбить нападение врага, но его не последовало. После, начальник караула с честными глазами докладывал Помпею, что подлые рабы и гладиаторы трусливо бежали от его солдат, но правды в его словах было меньше половины. Все действия вражеской кавалерии, в составе которой подавляющее количество всадников было вооружено луками, говорило об ином.

Напавшие на лагерь спартаковцы попросту забросали римлян и их лагерь стрелами, часть которых были обмотаны горящей паклей. Большого ущерба жизней воинов Помпея этот налет не принес, но доставили много хлопот от тушения загоревшихся палаток.

Будучи истинным сыном своего народа и времени, озабоченный Помпей позвал к себе жрецов и приказал им принести богам жертву, чтобы узнать их волю. Жертвенные бараны всегда сопровождали римские легионы, и не прошло и часа как они были заколоты на походном алтаре и, изучив внутренности животных, гаруспики поспешили на доклад к полководцу.

Их слова встревожили Помпея. У первого животного печень оказалась без головки, а у второго — головка оказалась больше обычных размеров. Все это было истолковано жрецами как опасность для полководца связанную с тайными замыслами врага и скрытым предательством.