Кукушонок

  Кавалеристы могли бы скрыться, но они предпочли напасть на заплутавшую стражу. Можно сказать, что они добились успеха. Солдаты не успели позвать на помощь, как всадники зарубили их богатырскими ударами. Возможно, если бы план предусматривал убийство четырёх человек, то побег и удался бы, моё чистоплюйство обернулось куда больше кровью. После ситуация развивалась стремительно. Не встретив патруль в положенном месте, стражники другого патруля бросились поднимать тревогу: они добежали до караулки и разбудили дежурный отряд. Через несколько минут незваных гостей ловили три десятка тяжело вооружённых всадников из замка. Должно быть, в этот момент я что-то и услышал, моя паника оказалась уместной: через минуту на стене начался переполох. Выслушав стражника, командир дежурного отряда поднял войска на стену. Ылгу и Херви взяли с поличным, пока они сматывали верёвку. Они было попытались скрыться через дверь подкупленного стража, но тот быстро сообразил что к чему и заперся.

  Небо затянуло облаками, и на окрестности замка обрушился непроглядный мрак. Рыцари вылетели из ночной тьмы внезапно и с ходу атаковали людей бургомистра. Разгорелась жестокое и суматошное сражение: сталь звенела о сталь, факелы выхватывали из черноты то одну фигуру, то другую, разобраться в происходящем не могли сами участники. Городские замешкались с побегом, да и не могли лошади нестись во весь опор в такой темноте, сыграло свою роль и то, что невозможно было подсчитать нападавших. Лошади графа предназначались для боя, а его люди успели облачиться в кольчуги. Понадеявшиеся на скрытность и внезапность городские кавалеристы не смогли оказать должного отпора и очень скоро были рассеяны. В стычке погибли пятеро, и ещё троих удалось взять живыми, остальные смогли ускакать прочь. Троим солдатам графа ночной бой стоил жизни, не считая убитых ранее.

  Эту ночь я буду вспоминать до самой смерти. Бывали со мной моменты и страшнее, и опаснее, но никогда прежде и никогда после я не ощущал себя столь же беспомощным. Голоса и топот грохотали по замку, заставляя меня вздрагивать до тех пор, пока Викор Орёл не ворвался в комнату, бдительно всё осмотрел, не нашёл ничего подозрительного и вышел, приказав мне одеться и спуститься к нему.

  На удивление, я не видел прежде этой части замка. Даже в шутку молодые орлята не играли в тюрьме и в пыточной. Пройдут ещё десятки лет, если не сотни, прежде чем по этим залам начнут водить туристов, пугая сытых свободных и защищённых законом горожан костюмированными представлениями с бутафорскими изуверствами. Пыточную узнаёшь не по крикам и стонам, в первую очередь пыточная — это непередаваемый запах страданий, страха и смерти. Думаю, что в высокотехнологичных застенках спецслужб, где пытают ради высшего блага, царит тот же запах. Конечно, он значительно слабее, и его можно даже перебить вонью хлорки, или ароматизатором 'ёлочка', но он никуда не денется.

  Пятерым кавалеристам Хегля повезло — они умерли в схватке, но ещё трое попались живыми. Первыми пытали их. Оказалось, что в замке весьма умелый палач. Уверенные в себе люди перед смертью теряли всяческий человеческий облик, они были готовы на всё. Я стоял ни жив ни мёртв, выслушивая признания всадников. На моё счастье, они были уверены, что едут меня похищать. Все трое пересказали эту историю с разными деталями прежде, чем их измученные души покинули изуродованные тела. В пыточную набилось много народу. Помимо графа и его старших слуг здесь были старшие дети. Векер смотрел на крайне длительную пытку со сложным набором сменявшихся эмоций: от страха до радости, от безразличия до воодушевления заядлого театрала во время хорошего спектакля. Должен признать, что точно так же смотрели на происходящее и остальные с некоторыми исключениями.

  Денкелю пытки были очевидно неприятны. Он понимал их необходимость и неизбежность, но не одобрял. Вояка предпочитал вершить дело скоро, и его можно было понять. Думаю, он бы предпочёл угрозу смерти с приведением её в исполнение, этого хватило бы для получения признания от пленников. Эфиш больше был раздосадован слабостью защиты замка и самим фактом измены, потому на его лице застыла задумчивость. Он явно пребывал где-то в другом месте, где крики и стоны, сменявшиеся монотонными вопросами, не могли помешать его мыслительному процессу.

  На лице Лагрума застыло смятение. Позже я понял, что он счёл провал побега досадной именно для Орлов случайностью. Зная теперь о его наблюдательности, рискну предположить, что он мог догадаться о планируемом побеге. Исчезновение виновника конфликта между Орлом и Вепрем из замка могло поставить жирную точку в намечавшейся войне. Род Орлов понёс бы некоторые потери, но скорее моральные, чем настоящие. Он вовсе не считал, что несколько погибших — это страшная плата за скорое избавление от проблем. Всё же, он лучше знал нравы и порядки Мальвикии.

  Я же застыл в полнейшем недоумении и страхе. Задай Викор хоть один вопрос мне, я бы тут же во всём признался. В некотором роде, эта пытка была и надо мной. Помимо страха меня терзало ещё и чувство вины за гибель тринадцати человек и скорую смерть ещё троих. Пот тёк по мне ручьями, я дрожал, забившись в самый тёмный угол. На моё счастье Викор счёл такое поведение доказательством ужаса от мысли о том, что меня могли похитить. Кроме того, граф сам себя перехитрил несколько раз, подсказывая ответы во время допроса, или отвергая правдивые ответы, как ложные.

  К концу первого допроса граф знал, что напали люди герцога, решившие похитить меня, раз он отказался отдать меня добровольно. Город Викор Орёл не рассматривал в качестве противника совершенно. Прямо в пыточную по требованию графа принесли вино и закуски. Граф шутил и радовал хорошим настроением. Провал затеи герцога давал ему ещё немного драгоценного времени на его собственные планы, не считая возможности наябедничать королю. Рыцарские правила ведения войны были достаточно запутанными, и когда можно воевать ночью, а когда нельзя мог понять не каждый. Тоже касалось и дозволения на диверсии.

  — Гадкая ночь, но не без пользы. Вепрю по морде дали, шпионов его поймали. Какая бы ни была, а победа.

  Эфиш прервал свои размышления:

  — Надо сменить систему патрулей и сигналов.

  — Ну так и займись этим. Дозволяю.

  Векер, пытаясь показать, что ему совсем не страшно, и он сам готов рвать врагов на части, хорохорился:

  — Видели, какое у последнего лицо было жалостливое. А не ходи против Орлов, не ходи! Лагрум бормотал что-то про себя.

  Командир правой руки только-только вернулся в замок, закончив поиски нападавших, и с жадностью набросился на еду, проговаривая с набитым ртом:

  — Человек тридцать, или сорок их было. Сюрко без гербов, клейма везде самые разные — наёмники. Как мы не пытались их преследовать, ушли.

  — Кыстор, ты внятно отвечай. Почему, как ушли?

  — До Станки доехали по их следам, а где уж они вышли из воды, то нам неведомо. Если по камням ушли, так и не узнаем.

  Наконец, Викор решил обратить внимание на меня:

  — Ну что, страшно было?

  И я честно ответил:

  — Страшно очень.

  Под редкий смех Викор продолжил:

  — Запомни, Инизамгор, бояться нужно не болотных тварей, а людей.

  А затем в пыточную ввели Ылгу, Херви и одного из стражников. Последнего взяли из подозрения в соучастии. Начали с него.

  День тридцать четвёртый. Херви. (Предупреждение. Очень тяжёлая глава.)

  Солдат ничего не знал и пытался отрицать все обвинения. От этого Орёл становился всё злее, а пытки всё страшнее. Я потерял счёт времени, и мог только ждать неизбежной смерти солдата. Один раз кто-то попытался убедить Орла, что солдат и правда ничего не знает, но, получив кулаком в лицо, замолчал. Бадья с холодной водой для приведения подозреваемых в чувства успела опустеть, и пока её наполняли заново молоденький стражник окончательно затих.

  Затем пыткам подвергли Ылгу. Защитников у неё не нашлось, кухарку взяли вместе с инструментами, и кого-то требовалось наказать за гибель солдат. У меня душа ушла в пятки, я пошатывался из стороны в сторону, и два страха боролись во мне в эту секунду. С одной стороны, я боялся, что она выдаст меня, с другой же ещё больше я желал остановить чужие мучения. Только страх, столь презираемый многими, как недостойное чувство, заставил меня сжать зубы и молчать. И Ылга.

  Она понимала, что её смерть неизбежна. Я не знаю причину её ненависти к Викору Орлу, но это чувство ощущалось столь явственно, будто висело в воздухе тонкой дымкой. Повариха поняла из расспросов стражника опасения графа и постаралась их усугубить. Она легко подтверждала собственные мысли графа.

  — Я служу герцогу Вепрю уже десять лет. Прознав о Меченном Хозяйками Топи, я сообщила ему. Герцог приказал похитить мальчишку. Я подготовила всё, чтобы люди Вепря смогли подняться по стене и выкрасть Инизамгора Орла.

  Ылга спасла меня своей ложью, и попыталась вытащить из петли голову Херви:

  — Мальчик ничего не знал, я обманула его, пообещав угостить вкусным, если он поможет мне размять старые кости. А до того рассказывала всякие небылицы, убеждая в том, что я ведьма. На самом деле, я взяла с собой, чтобы выдать за предателя. Если бы всё прошло, как надо, то я перерезала бы ему глотку, и все подумали бы, что так налётчики расплатились с тем, кто им помог. Когда поднялся переполох, и стража полезла на стену вместо людей герцога, я замешкалась и не успела зарезать Херви. Я думала поднять крик, чтобы без помех спуститься с его телом вниз. Но он оказался прытким малым, ещё и темень наступила. Не хочу перед смертью губить невинную душу.

  Викор Орёл колебался. Он хотел поверить кухарке, но его подозрительность требовала довершить начатое. Когда стража подвела к пыточному арсеналу Херви, Лагрум подошёл к отцу и начал что-то шептать ему на ухо.

  Викор взбеленился и попытался ударить сына, выкрикивая:

  — Калёным железом измену выжгу!

  Лагрум схватил его за руку, чего не позволяли себе слуги, и заговорил уже громче:

  — Отец, ему всего двенадцать. Не сможешь поверить — прости, не сумеешь простить — прогони, не захочешь прогонять — брось в темницу. Не губи его и себя.

  Викор ударил сына левой рукой и вырвал правую из его ладоней:

  — Сопляк, мягкотелый дурачок. С глаз моих!

  Лагрум вышел из пыточной, и всё началось заново. Херви удивил меня. Человечество успело накопить множество сомнительных и страшных знаний за свою долгую историю. Например, согласно статистике, от пыток ломаются двое из трёх. Херви мог бы подтвердить слова шпионки, но он с самого начала взял всю вину на себя. Если Ылга ненавидела Викора Орла, то Херви презирал. Он выдумывал разные истории, распаляя графа всё больше. Под конец тот сам схватился за пыточный инструмент. Я думал, что сойду с ума, но накатывала только усталость и опустошение. Страха уже не было. Ни во мне, ни в Херви. Мальчик оказался удивительно живучим и решительным. Очнувшись после побоев, он посмотрел на графа и сказал ему в лицо так громко, как мог:

  — Тебе не терпится узнать причину моего предательства? Всё довольно просто. За свободу Замгри я хотел купить свободу Херви. Уверен, герцог не оставил бы меня в беде. Жаль, что ничего не вышло. Но я не отчаялся. Я знаю, что однажды, пусть пройдёт хоть сотня лет, и такие, как ты исчезнут. Люди будут равны меж собой.

  Железный прут выпал из пальцев Орла. Возможно, так с ним разговаривали впервые в жизни. Он уже хотел наброситься на ребёнка, но тот снова потерял сознание. Потеряв всякий интерес, Викор вышел из пыточной, ему требовалось оформить суд над изменниками. Мрачная процессия покинула подземелье. Мне показалось, что Херви подмигнул мне. Я вышел на свет живым и здоровым, но это совершенно меня не радовало.

  Не помню, что делал до самой казни.

  Герольд Слинти прокашлялся и закричал:

  'Согласно старинному закону о наказании соглядатаев, граф Викор Орёл постановил отнять у подлых изменников предательские инструменты.'

  Приговор означал, что перед повешением их ослепят, лишат слуха, отрежут носы, вырвут языки и отрубят кисти рук. Всё это глашатай в подробностях расписывал, объясняя что и почему будет проделано. Считается, что в средневековье казни были чем-то вроде развлечения для народа. Не знаю, кто придумал эту глупость, но всё совершенно не так. Конечно, в городах на места казни собирались разные бездельники, одобрение которых легко покупалось деньгами и копеечными подарками. Если казнили преступника, то на казнь приходили обрадованные этим лица самого разного толка. Но большинство никогда не одобряло расправы. Понять это достаточно просто: в современном мире от этой практики почти повсеместно отказались. А уж когда казнят твоих знакомых...

  После казни необычайно бодрый Викор Орёл повернулся ко мне и сказал:

  — Жаль, что у нас нет времени в запасе. Ты отправляешься на Болото завтра. Нужно подготовить отряд.

  А мне в уши будто ваты набили. И лицо застыло ничего не выражающей маской. Убитых солдат вывезли из замка и похоронили. Я что-то делал на автомате, разговаривал, может быть даже шутил. Когда я вернулся к себе в комнату, то застал Амаис. Глаза её были красны от слёз, она молча передала мне небольшой кинжал в ножнах и отмахнулась от моих попыток поговорить. Кинжал ощущался, как слабый артефакт. На столе лежало письмо. Видимо, она не хотела прощаться со мной лично.

  'Дорогой Инизамгор, завтра ты отправляешься в Топь, и не в моих силах это изменить, но я очень прошу тебя выжить. Без тебя в замке станет совершенно невыносимо. Надеюсь, что этот кинжал поможет тебе выжить. Говорят, что это вещь из Болота, но она такая старая, что мало чем отличается от обычного ножа. Амаис.'

  Позже я узнал, что кинжал достался ей от матери, и был самой ценной её вещью во всех смыслах. Семейство Орлов никогда не было для меня чем-то монолитным и мрачным. В давящей тени отца вырастали совсем не похожие на него дети.

  За сборами пролетел остаток дня.

  Я не спал вторые сутки. Для меня всё продолжался гнетущий тридцать третий день. Я разделяю его в своих воспоминаниях только потому, что мне самому тяжело рассказывать об этом моменте. Утром наши сборы были завершены и мы отправились в путь. Настроение у всех было неважнецкое, и Денкель думал остановиться в Заболотной, но поглядев на нас, он решил сделать привал раньше. Мы нашли удобную опушку подальше от крестьянских полей и устроили там лагерь. Денкель разворошил запасы и выудил на свет несколько бурдюков с вином и бочонок спирта. Я очень быстро напился до беспамятства. Из тридцать пятого дня я помню только то, как возвращался цвет на лица моих бледных собратьев по несчастью, и как меня пробило на истерику с криками и слезами. Не знаю, что я им там нарассказывал, тот день, как корова языком слизнула, но на следующий день мы выдвинулись в путь в полном порядке. Никто не говорил о произошедшем. Обогнув Заболотную, мы направились к охотничьему домику, готовя там лагерь для похода на Болото. Оставив лошадей на попечение младшего конюха, экспедиция вошла в лес. Все молчали, то ли стремясь сохранять незаметность, то ли пытаясь заглушить мрачные думы.