А после этого беглым огнём по распадку, где скучковалась остальная часть войск Потоцкого, заработали наши двадцать четыре крупнокалиберные гаубицы. Через полчаса и семьсот снарядов... польская армия закончилась.

Наша конница рванула сгонять уцелевших в кучу, а рейтары ушли на захват обоза. Пехота пошла вперёд, штыками избавляя от мучений недобитых шляхтичей — пленные здесь и сейчас нам были без надобности.

Радков был в шоке, хотя и не скрывал своей радости, наконец-то переведя дыхание от тревоги за свою провинцию.

Обозная рота кинулась заниматься своим основным и любимым занятием — мародёркой и сбором трофеев. Пленных сгоняли в толпу, где им тут же выдавали лопаты и отправляли заниматься захоронением трупов.

Подошедший к нам начальник медчасти Святомир, словно бы недовольно, пробурчал, что для его специалистов работы нет, кроме троих заряжающих бомбомёты, обжегжихся об раскалённые стволы, последствия чего были уже ликвидированы его медиками.

Оставив на поле наших обозников и поморский пехотный полк для охраны и конвоирования пленных до Ополья, куда быстрее визга, рванул Радков, я отдал команду подготовки бригады к маршу.

Опять же, тел Потоцкого, его сыновей и приближённых так нигде и не нашли. Надо было срочно выдвигаться к мосту, что должны были захватить козаки. Упаси Святовид, нагрянут литовцы, чего доброго — вот тогда хлебнём лиха на неподготовленных позициях.

Через два часа бригада походной колонной топтала дорогу по направлению к мосту, выслав по сторонам конные разъезды. Тотлебен доложил, что к князю Вацлаву отправлены голуби, а в лагерь к Казимиру Польскому отправлен гонец.

Поздним вечером, уже почти в полной темноте бригада подошла к табору запорожцев, раскинувшемуся у моста вдоль реки. Не успела бригада начать устройство лагеря, как ко мне заявилась целая делегация козачьих атаманов.

Впереди целой толпы козаков выступал степенный Степан Вырвидуб, рядом с ним лучился хитрющей улыбкой Мыкола Макитра, над которым возвышался чуть ли не на голову донец Иван Могила.

Козаки гомонили, снимая папахи и кланяясь в пояс — "Доброй ночи, Ваша ясновельможность. С победой Вас, Ваша милость ! Наше почтение, пан генерал." — неслось со всех сторон.

Оказалось, что козаки перехватили целый поезд из карет, в которых удирал гетман Потоцкий со своей свитой и гайдуками. Теперь гетман коронный всей Польши красовался вместе с сыновьями на палях (кольях), а вся свита приближённых украшала своими телами ветви придорожных деревьев.

С гуманизмом и толерантностью у запорожцев было как-то не очень хорошо, зато с мстительностью дело обстояло — лучше не бывает.

Кроме того, козакам досталась вся гетманская казна, половину которой козаки честно притащили к нам в лагерь. В довесок четверо дюжих козаков еле-еле тащили ковёр, на котором горой было навалено всякой ювелирной ерунды в виде цепей, перстней и золотых пуговиц, что ободрали с убегающих по дороге поляков, перед отправкой их в заплыв по реке.

Я, ведь, уже говорил, что с гуманизмом у козаков наблюдалась явная нехватка, а вот тяга к хозяйственности и халявной добыче — несравненная ни с чем.

Я, проявив уважение, поинтересовался у атаманов — не обидели ли они себя и козаков добычей ? Ответом мне было лицо Макитры, расплывшееся в улыбке кота у разбитой крынки со сметаной.

Навскидку, козаки притащили ценностей и гетманской казны на пару миллионов полновесных золотых. И тут ватага козачьих атаманов удивила меня — дальше некуда.

На вытянутых руках Вырвидуб протянул мне расшитый золотой канителью и драгоценными камнями широкий боевой пояс, поверх которого лежала каракулевая светло-серая папаха с голубым шёлковым шлыком, тоже расшитым золотой нитью.

Рядом с папахой лежала нагайка с рукоятью изукрашенной костяными накладками и золотой витой проволокой. Но поверх всего этого лежал воистину царский подарок. Это была сабля. Нет, не просто сабля, а КОРОЛЕВА сабель!

Когда я извлёк её из богато отделаных каменьями и золотом ножен, у меня просто аж дыханье перехватило. Красавица с чуть-чуть хищно изогнутым клинком и узким долом по всей длине, играла в свете костра дымчатым харалужным узором.

Идеальный баланс, идеальная заточка. На пятке возле эфеса красовался знак самого известного мастера клинков этого мира, гнома — уже лет двести, как ушедшего из жизни.

Клинки его работы практически не имели цены и сами по себе являлись целым состоянием. Эта сабля могла рубить сталь, как масло... наравне с пухом из подушки. Мда.., это был, вне всякого сомнения, царский подарок.

Расстаться с этой саблей не способен ни один человек, хоть раз взявший её в руки. Рукоять сабли была обтянута какой-то шершавой кожей, перевитой золотой проволокой, прямые усы эфеса были словно раздвоенный змеиный хвост, а навершие рукояти украшала голова змеи с изумрудами в глазах.

У меня было такое чувство, будто я после долгих лет разлуки обрёл половинку своей души. Довольный эффектом от подарка, Вырвидуб тихо шепнул — " Мастер называл эту саблю Гадюкой. Угодили ли мы тебе с подарком, козаче..?".

Я знал, что принимая в подарок нагайку и папаху, я как бы причислял себя к козачьему братству. Приняв подарки из рук Вырвидуба, я в пояс поклонился козакам — " Благодарю Вас, браты-козаки за такой царский подарок, за оказанную честь и уважение. Клянусь перед Вами не посрамить козачьего звания.".

Из толпы козаков донеслось — " Ось, я шо казав ! Як е — вин козачьего роду.". Я ещё раз поклонился козакам и пригласил атаманов к себе в шатёр.

Кроме знакомых мне атаманов к разговору в шатре присоединилось ещё два козака, которые представились, как Семён Трикварты и Тимофей Офеня. Козаки, угостившись вином, вдруг огорошили меня известием, что в литовском войске почти двадцать тысяч козаков, которые готовы или немедленно перейти на нашу сторону, или будь на то мой приказ, ударить литовцам в спину во время сражения.

Поблагодарил козаков ещё раз за подарок и пообещав подумать над полученной информацией, принял доклады командиров подразделений и завалился спать... ........................................................................................................................................................................................................ Его милость барон Леонид фон Быстрик, полковник, заместитель командира бригады свободных наёмников, советник чрезвычайного наместника Восточных провинций княжества Померанского, кавалер ордена Святовита........................................................................................................................................................................................................................... По утру я получил известие, что наша бригада разобралась с войсками Потоцкого и выдвинулась в сторону Литвы. Ни то, чтобы я сомневался за результат рандеву бригады с ляхами, просто как-то непривычно было оставаться в стороне от дел бригады.

За предыдущую неделю к нам подтянулось шесть пехотных полков Померанской армии и четыре конных. В общей сложности под моей командой оказалось под тридцать тысяч народу, что было подтверждено специальным Указом Вацлава Четвёртого.

Поимев себе мнение за создавшуюся ситуацию, я таки решил прогуляться за рубежи родного княжества, чтобы население Пруссии и Ливонии поимело бы радость и счастье улицезреть знамёна Померанских полков на своей территории.

И вот мы уже шестой день трамбуем батальонными колоннами покрытие прусских дорог, раскинув по сторонам густую сеть конных разъездов. Что мне постоянно делает удивление на лице, так это то, что командиры Померанских полков смотрят мне постоянно в рот, безоговорочно признав мой авторитет.

Сначала это было приятно, чего скрывать, а сейчас уже потихоньку начинает напрягать. Оно, конечно, понятно каждому, что я военный гений, но, на секундочку, сам-то я в этом не очень-то уверен.

Как-то не свыкся я ещё с этой очевидной мыслью. За всё это время нам попалось по пути два батальона местных ополченцев, которые срочно самодембелизовались после первого же ружейного залпа с нашей стороны и сводная рота городской стражи, командир которой узнав, что мы двигаемся на Кенинсберг, попросил разрешения присоединиться к нашим рядам. И смех, и грех.., прости Господи.

Города и городки по дороге распахивали ворота при нашем подходе и важные делегации местных бюргеров торжественно выносили нам "ключи от города". Как впоследствии выяснилось, привыкшие к порядку пруссаки, оказавшись без высшего руководящего звена, просто напросто впадали в ступор.

А тут ещё и проблема имеется во всю голову. У покойного короля Фридриха из наследников имелась только дочь — Екатерина Прусская, известная на всю Европу красавица... и скандалистка.

С папочкой у них отношения были — на их фоне, кошки с собаками — дружная семья до гроба. За красоту этого буйного чада — ничего не скажу, не видел, но вот, по слухам, девочка обладала характером — родной папа, что был сам известен своей редкой упёртостью, плакал за родную дочь, как торговка с Привоза над дохлой рыбой.

Девке было уже лет под тридцать, но все папашины попытки сбыть дочурку кому-нибудь на руки, с целью обременить сие чудо заботами семейной жизни, встречали с её стороны резкое неприятие папиных гениальных идей и крайне негативную реакцию.

Будучи графиней и имея своё собственное графство, она как-то раз умудрилась устроить папаше самый натуральный рокош, который целый год давили усиленным армейским корпусом, ибо Катя, как выяснилось, не только отлично разбиралась в нюансах финансового и банковского дела, но и имела серьёзное представление о методах и способах ведения современной войны.

Молодое поколение прусских дворян обоего пола боготворили эту бомбу с коротеньким фитилём в человеческом образе. После того, как она сподобилась прилюдно на балу окрестить папеньку "Фельдфебелем в короне", родительское терпение Фридриха дало изрядную трещину и принцессу прямо с бала конвой препроводил в королевскую тюрьму, где папиным велением её обеспечили трёхкомнатными аппартаментами и диетическим питанием без права переписки и свиданий, оставив из развлечений только библиотеку и пяльцы для вышивания.

Так что бы Вы себе думали ? Это кроткое воплощение девичьей скромности и послушания умудрилось четыре раза попытаться устроить побег, добившись усиления охраны после каждой попытки.

В общем, эта наследница Прусского престола продолжала пребывать в сильно охраняемых аппартаментах королевской тюрьмы по двум немаловажным причинам. Во-первых, никто не отменял приказа о её аресте, что для прусской врождённой исполнительности являлось серьёзной причиной для продолжения выполнения предыдущего указания.

Во-вторых, я думаю, что никто и не рвался одаривать свободой это дружелюбное существо, которое целый год из-за решётки сообщало всем желающим послушать, что и как она будет делать с папенькиным окружением, когда вырвется наконец-то из камеры.

По слухам, у Екатерины Прусской таки была богатая фантазия. Мы уже подходили к Кёнинсбергу и перспектива иметь дело с этой чудной девицей в ближайшее время нагоняла мне кислоты на лицо.

Войдя в город, встреченный очередной бюргерской делегацией во главе с бургомистром, я быстренько отдал приказы командирам полков о занятии фортов, арсенала и расквартировании наших частей, а сам прихватив полусотню улан отправился на экскурсию в королевское узилище.

Комендант тюремного замка, обретаясь в позе буквой "Гриша", проводил меня до аппартаментов принцессы, куда я приказал привезти обед из лучшего ресторана города.

Войдя в "камеру" принцессы, я слегка опешил, честно признаться, о красоте принцессы слухи ходили не зря.

Опять же, и я ещё никак не мог привыкнуть к своей новой внешности, частенько комплексуя в присутствии красивых женщин, что дико веселило Дэниса с Ратмиром, которые откровенно выносили мне постоянно мозг за мою привязанность к нашим бригадным маркитанткам.

Честно говоря, мне как-то с нашими маркитантками было проще и удобней. Ну не тянуло меня на романы с местными манерными дворяночками просто ни разу.

А тут, опёршись рукой на спинку стула, стоит высокая стройная девушка, с гривой светлорусых волос ниже спины, чёрные брови к вискам — стрелами, влажные глазищи, как у обиженного оленёнка, тёмно-карего цвета. Чёткий абрис губ, чуть-чуть из-под приподнятой верхней губки — жемчуг зубов.

Да и одета, почему-то, в форму офицера прусских рейтар — кожаный расстёгнутый колет, лосины в ботфорты. В распах колета торчит что-то размера третьего, а уж, как на ней рейтарские лосины смотрятся — задуйте свечку, я волнуюсь... и потею !

Я склонил голову — "Ваше высочество, позвольте представиться..." и был остановлен резким движением руки.

Видно было, что девчонка держиться из последних сил, но тем не менее, голос её был ровен и насмешлив — " Не стоит, барон. Кое-какая возможность получать вести из-за тюремных стен у меня всё-таки имеется, а Ваше имя в последнее время звучит очень часто и достаточно громко. Чтобы между нами не было недосказанностей, я прекрасно понимаю, что живая наследница Прусского престола Вам абсолютно без надобности. И не надо стыдливо прятать глаза, а то сразу становится ясно, что Вы не политик. В связи с этим у меня к Вам есть пара просьб.

Всё-таки даже приговорённым на смерть преступникам и тем положено выполнение предсмертного желания. Нет, Ваша милость, Вы не подумайте, что я настолько глупа, чтобы не понимать — отсюда я уже не выйду.

Просто хочется уйти достойно, как и положено принцессе.

Во-первых, если Вас не затруднит, я бы хотела напоследок чего-нибудь вкусненького, а то, знаете ли, меня тут не очень разносолами баловали. Во-вторых, мне бы хотелось провести ночь с симпатичным мужчиной. Как-то, согласитесь, уходить из жизни девственницей в тридцать лет от роду, так и не познав, по словам моих болтливых фрейлин, внеземного блаженства — как-то уж и вовсе не камильфо.

И в третьих, очень Вас прошу, Ваша милость, коль уж мне суждено в скором времени покинуть сей бренный мир, можно мне подарить смерть от клинка или от пули, а то от удушения уж больно смерть неприглядная. Не хочется валяться обделавшись, с вывалившемся набок языком...".

Боже, какая женщина ! Ведь, трясётся вся, а спина ровная, как на параде и голос ни разу не дрогнул, хотя видно, как ей страшно.

Тут вестовые кинулись стол накрывать. С кабака столько понатаскали, будто тут гусарская гулянка намечается. Но парни молодцы — не забыли и дессерты, и фрукты, даже каких-то пирожных целый поднос приволокли.

Сели мы с Екатериной Фридриховной за стол, а мне, поверите, кусок в рот не лезет. Сидел бы вот так целую вечность, да на девочку эту любовался.

А та, каждый кусочек смакует, будто в последний раз. Ест, словно котёнок прижмуривается от удовольствия, мелкими глоточками вина запивает и к ощущениям своим прислушивается.