Звёздный новобранец

Когда Василий открыл глаза, то увидел перед собой расплывчатое изображение Светы. Оно плыло подрыгиваясь, будто состояло из какой-то жидкости.

— О, Светик! Объясни, что случилось? — произнёс он пересохшими губами, пытаясь подняться.

— Даже и ни думай вставать! — ответила ему подруга и грустно улыбнулась.

Изображение Светы стало более чётким, и далее Василий смог зафиксировать её лицо. У Поляковой по щекам катились слёзы, которые она вытирала мокрым насквозь платком.

— Ничего не пойму! Почему ты в белом халате?

Света сквозь слёзы молвила:

— Мы в больнице, Василёк. Поэтому я в халате. Больных нельзя посещать в обыденной одежде.

— А кто болен-то? Ты!

— Нет, Вася, ты. Хотя если честно, то лучше бы я лежала здесь сейчас вместо тебя. И кто меня за язык дёрнул тогда на улице. Никогда себе этого не прощу!

Тут только до Василия дошло, что приключилось с ним на самом деле.

— Слушай, Света, а я сильно загипсован? Ну не хнычь ты, говори!

— Не знаю-у-у... мне ни врачи-и-и... ни твои родители-и... ничего-о-о... не говорят. Ходят, как воды-ы-ы... в рот набравши и молча-а-ат...

— Ну, ты же можешь сама словесно описать, где у меня гипс!

— Мы-могу-у-у... У тебя-а-а...

— Хватит ныть! Тихо я сказал или я тихо сказал?!

Света успокоилась и стала перечислять:

— Голова в гипсе, нога левая — наполовину, рука правая просто забинтована, а левая — полностью в гипсе-э-э...

— Прекрати разводить мокроту, а то больных этажом ниже затопишь.

— Больше не буду! Шея, грудь — всё туловище в бинтах. Ой, я больше рассказывать не могу-у...

— Ну вот, теперь и меня решила утопить, — сказал Василий, чувствуя, как по лицу текут её слёзы. — А правая нога, как она? Ты не упомянула про неё! Она-то хоть на месте?

— Да цела твоя нога! Это единственное что у тебя на теле уцелело.

— Это хорошо.

— Чего ж тут хорошего?

— А то, что ковылять я точно смогу.

Света глупо улыбнулась и снова заревела.

Услышав странные шумы из одиночной палаты, дежурная медсестра поспешила туда и увидела ожившего пациента, сама чуть не обомлела. Но спохватилась и пулей выскочила из бокса. Через пару минут в палату ворвалась бригада людей в белых халатах. Они мгновенно выдворили из помещения Свету и принялись производить всевозможные тесты медосмотра.

— Поразительно! Просто поразительно! — постоянно повторял один седобородый мужичок в чудной белой шапочке. А после завершения осмотра всех попросил выйти из бокса, оставив только коллегу.

— Ну-с, профессор, что вы думаете о нём? — сказал старичок, кивнув головой на Василия.

— Уникальный в моей медицинской практике случай, доцент! В это трудно поверить, но факт остаётся фактом: пациент идёт на поправку, опережая все мыслимые и немыслимые графики. Ещё вчера я бы и 10% не дал ни то чтобы на успех, но и на спасение жизни ребёнка. А теперь даже и не знаю что сказать.

— Я вот что думаю, профессор, нам непременно следует вызвать всемирно известного академика Казлюкевича? Он говорят в этом деле ас из асов. Пускай осмотрит парнишку и объяснит всё нам с вами, если конечно сможет.

— А это дельная мысль, доцент, — согласился коллега.

И доцент с профессором покинули палату.

— Никого из родных и близких к больному не пускать. И вообще ограничить доступ в палату. Этим случаем мы займёмся лично, вплоть до приезда всемирно известного в медицинских кругах академика академиков Казлюкевича, — получила дежурная медсестра соответствующие распоряжения на счёт юного пациента.

Она и была выставлена охранять дверь. И всё же Света непостижимым образом умудрилась прорваться в палату к Василию. Как она сказала ему: медсестру пришлось угостить коробкой шоколадных конфет. Та и разрешила ей погостить у него пару минут.

— Расскажи мне о родителях и вообще, о том, какое сейчас число? И что за это время происходило? — попросил Василий.

И Света поведала:

— После того, как я вернулась домой с той последней нашей встречи с тобой, долго не находила себе места. А потом вечером позвонили твои родители и спросили: не знаю ли я, где ты? Я сразу не придала их вопросу особого значения. Но, когда они позвонили нам домой во второй раз в три часа ночи, я поняла: с тобой случилось что-то очень серьёзное и плохое. Мои родители с твоими стали сообща прочёсывать двор в том месте, где я последний раз видела тебя. И естественно в кромешной темноте они не смогли ничего обнаружить. Тогда пришлось прибегнуть к помощи Хляпиных и воспользоваться их собакой — Монстром. Пёс по запаху твоих кроссовок мгновенно отыскал тебя в кустах. Вид, конечно у тебя тогда был ни живой, ни мертвый. И моя мама, так же, как и твоя — заревели в один голос. А мой отец, осмотрев твоё тело со стороны, сразу обо всём догадался. Он сказал, что ты жив, при этом пульс у тебя слабо прощупывался. И Пал Юрьич сразу позвонил по мобильнику. Вскоре примчалась скорая помощь и отвезла тебя в больницу. Это по его протекции тебе выделили отдельный бокс, и твоим лечением занялся вызванный срочно из отпуска доцент, а с ним и его коллега-профессор. Они в это время пребывали где-то заграницей на симпозиумах. Так что твоё лечение Виталькиному отцу влетело в копеечку. Твои родители теперь даже не знают, как его благодарить, узнав, что ты пошёл на поправку. И ещё: твоя мама прознала про зеркала, из-за которых ты попал сюда: порвала твоему отцу всю его диссертацию до последнего листа на голове. А стёклышки выбросила в окно на пустырь. Но Алексей Сергеевич несильно расстроился, сказав моему отцу: если бы не твоя мама, он сам поступил бы аналогичным образом. А я отыскала эти зеркала. Представляешь, целых две недели потратила, лазая по пустырю, пока не нашла их все. Они теперь находятся у меня, и как только ты поправишься, я верну их.

— Ты сказала: две недели!

— Да, Вася, ты уже четвёртую неделю находишься в больнице. Скоро будет ровно месяц, как я учусь, хотя мучаюсь без тебя в школе. Знаешь, скучно сидеть одной за партой, а ни с кем другим я не собираюсь.

Света ещё что-то хотела сказать, но послышались голоса врачей за дверью, и она шмыгнула под койку, на которой лежал Василий.

— Сообразила, — улыбнулся он. — Сразу видно: моя школа!

Двери распахнулись и в бокс вошли три человека в белом: старичок-доцент, коллега-профессор и академик Казлюкевич. Его фамилия, как выявилась в ходе разговора, звучала несколько иначе и куда прозаичнее — Казлюк. Просто не пристало знаменитости академиков носить подобную фамилию, вот и приписали ему окончание в новом паспорте — "евич". Но между собой в разговоре с коллегами он попросил называть себя по имени-отчеству — Степаном Ивановичем.

Осмотрев Василия, академик пришёл к выводу: ещё неделю наблюдений и он сможет ответить на вопрос: когда же пациент будет самостоятельно передвигаться?

Света даже всхлипнула под кроватью и чуть не выдала себя.

Врачи оглянулись.

— Это у меня от голода в желудке хлюпает. Поесть бы чего-нибудь съестного, а? — принял на себя удар Василий.

— Ну, знаете, молодой человек, с вами не соскучишься, — молвил академик. — Я не удивлюсь, если вы через месяц покинете больницу. А через год встаните на ноги.

— Не беспокойтесь, академик Казлюкевич, я не подведу вас. Считайте, что уже через месяц я отсюда сам упрыгаю, как молодой козёл, только в отличие от животного на своих двух ногах, а не на четвереньках.

— А он у вас оказывается ещё и большой шутник, — произнёс академик. — Люблю таких больных, когда они столь непредсказуемы. — И скаламбурил в ответ Василию. — Надеюсь, пациент Выкрутасов, после еды вы не отвертитесь от "уточки" медсестры. Поэтому желаю вам всяческих благ и скорейшего выздоровления.

Они вышли в коридор и, удаляясь от палаты, продолжили свой научный разговор.

Академик Казлюкевич заметил:

— В моей практике, я ещё никогда в жизни не встречал пациента со столь тяжёлыми травмами и в таком прекрасном расположении духа. Ну и нервишки у этого мальчишки, доложу я вам! А бегать и прыгать он будет. Я в этом уверен. С его-то жизненной энергией это — тьфу для него — не более чем пустяк. После таких встреч с подобными больными хочется верить в нечто большее, чем обыкновенное чудо. На словах и не передать, какой заряд энергии и прилив жизненных сил я получил. Будто не паренёк пациент больницы, а я!

Буквально следом за вышедшими из бокса докторами наук, туда влетела перепуганная медсестра. Держась рукой за грудь, она прошептала:

— Где она?

— Туточки я, — выглянула Света из-под больничной койки.

— Я ж просила тебя, девочка, недолго! Знаешь, как бы мне влетело, если б врачи застукали тебя тут. Сердце прямо сдавило. Нельзя же так!

— Тётенька, а сердце у человека находится слева, а не справа.

— Ах да! Запамятовала! Чего только в спешке не бывает! — произнесла медсестра. И опустив правую руку, левую — прислонила к груди. — Ладно, так и быть, можешь побыть с больным ещё одну минутку. Не больше!

Дверь за ней захлопнулась и дети, не сдержав эмоций, громко засмеялись.

— Передай родителям, что у меня всё в порядке. Да и не забудь поблагодарить от моего имени Пал Юрича, — сказал Василий напоследок Светке.

— Хорошо, всё сделаю, как ты велел, — ответила она. И посмотрев ещё раз на него, перед тем как уйти, тяжело вздохнула. — Ты выздоравливай поскорее, пожалуйста.

— Я постараюсь.

— Уж будь любезен.

И с этого дня Василий стал поправляться не по дням, а по часам. На третий день после комы ему был сделан ряд анализов и тестов, которые все без исключения дали многообещающий результат. Сначала сняли гипс с запястья одной руки — она оказалось цела: кость срослась, и на рентгеновских снимках не было ни малейшего намёка на перелом. То же произошло на следующий день с левой ногой, потом с головой. Но больше всего академика, доцента и профессора удивляло и радовало то обстоятельство, что у пациента исчезли не только царапины, но и глубокие рубцы с многочисленными шрамами. Мальчишка окреп прямо на глазах. И уже на пятый день новой сознательной жизни, Василий вообще снял с себя сам все бинты, а заодно отсоединил приборы поддержания жизнеобеспечения. Он решил немного прогуляться по коридору. А так как дело происходило ночью, дежурная медсестра, дремавшая на стуле, чуть не упала, когда увидала его.

Василий тихонечко подошёл к ней и спросил:

— Вы не подскажете, где тут у вас находится туалет?

— А! Что? Кто посмел потревожить меня? — произнесла медсестра, продирая ото сна слипшиеся глаза. Она уставилась на Выкрутасова с глупым выражением лица и ничего лучшего не нашла, как отмахнуться от него рукой, словно от дурного ведения. — Ведь говорили мне не читать, глядя на ночь ужастики. Пожалуйста, вот он результат — на лицо! — Её рука легла на лицо Василия. — Ой, боже мой! Да он живой! Ой-ёй-ёй...

— Не орите, тётенька. Больных разбудите! Лучше покажите, где туалет? А то терпеть нет больше мочи, она сама лезет из меня.

Медсестра, крестясь одной рукой, другой — указала в нужном направлении. Василий удалился в туалет, а она закричала на всё отделение, пока не упала со стулом под стол. Наступила тишина. И через мгновение медсестра уже медленно ползла по стенке. Пробираясь к лестнице, она успевала на ходу искать по карманам лекарство. Нашарив валидол, положила под язык сразу всю пластину. Замерла. По коридору в её сторону брёл Василий.

— А может это галлюцинация? — решила про себя медсестра. И жестоко ошиблась.

Галлюцинация мило улыбнулась и, уходя, произнесла:

— Спокойной ночи.

— Ещё и издевается, приведение, — прошептала она. — Не иначе!

Василий скрылся за углом. Медсестра перекрестилась ещё раз троекратным знамением.

— А может это дурной сон? — Она ущипнула себя и закричала от боли. — А-а-а...

Бросилась к телефону.

— Алё-алё, профессор! Алё, ну где же он? Алё-алё-алё! Профессор, алё!

— Да, я слушаю вас, — раздался его голос на том конце провода.

— Алё, профессор, это я...

— Что за глупые шутки посреди ночи? Это я — профессор! И не морочьте мне больше голову! — прервал он медсестру и бухнул от злости трубкой по телефону.

— Ну и ну! — воскликнула та. — А чё я сказала?

И снова принялась накручивать на телефоне диск.

— Алё, профессор, это я. Ой, тьфу ты, медсестра я — дежурная!

— А... так бы сразу и сказала.

— Так вы ж мне сами ничего более не дали сказать.

— Ладно, забудь, будто ничего и не было. Ты лучше скажи: "Что стряслось?"

— Мы-а-аль-ч-Ик...

— Для начала успокойся, а потом говори.

— Не мо-о-гу-у...

— Понял тебя. Тогда сделай парочку глубоких вдохов.

В трубке послышалось:

— И-и-и-и-и...их-и...

Профессор понял: набирая воздух в грудь, медсестра не выдыхает.

— Выдохни!

— Ху-у-у-у...

— Жива?

— Кажется, да-а-а...

— Ну, как — помогло?

— Да бросьте вы, всё это ерунда! Я зажевала пластину валидола — и то не помогло. Так неужели ваше "иа" с охами-вздохами поможет. Что я вам ослик из сказки про Винни-Пуха? Ищите другого ишака!

Послышались короткие гудки.

— Хм, обиделась, — сообразил профессор. И сам набрал номер дежурной медсестры. — Алё, сестра?

— Не сестра, а медсестра! Чего тебе, медбратик?

— Я — профессор, — тихим голосом молвил он. — Вы мне так и не сказали, что случилось?

— Ба-а-льно-о-Ой! — поникла сразу медсестра. — Ма-а-ль-ч-Ик...

— Ну же! Больной мальчик — ему плохо?

— Нет.

— А что тогда?

— Это мне плохо-о...

— Я уже это понял. Ты толком скажи: "Чего с ним?"

— А с ним ничего.

— Как — уже ничего? Совсем труп!

— Да нет! Ходит туда-сюда, меня п-пу-у-га-а-ет, ик-а!

— Вы что — совсем ополоумели? Ему пластом лежать ещё не меньше года!

— Вот раз вы такой умный, то приезжайте и сами скажите ему о том. А я боюсь заходить к нему в палату. И если не нравится, что я вам говорю, тогда увольте! Но я к нему не пойду!

— Ладно, не плачь. Успокойся! Сейчас приеду... Да, а он тебе ничего не говорил?

— Спросил только: где находится туалет?

— Ну и чего — ты сказала ему?

— Я показала ему на него, — произнесла медсестра. И снова упала.

Связь прервалась, но до этого профессор отчётливо слышал в трубке грохот тела.

— Похоже, медсестра опять потеряла сознание, — решил он. И стал быстренько одеваться.

Через час в больницу примчались все: профессор, доцент и академик. Они при помощи нашатыря привели в чувство медсестру.

— Где мальчик?

— А разве он не в палате?!

— Да, бокс пуст!

— Тогда я не знаю-у-у... — воскликнула медсестра и в очередной раз рухнула без сознания. Правда, не на пол, а на руки врачей.

— И что с ней опять такое? — возмутился профессор, поднося к её носу пузырёк нашатыря.

— Два раза одно и то же средство не поможет, — раздался чей-то голос позади учёных-врачей.

Они обернулись. Перед ними стоял Василий в полный рост. Теперь уже ему самому пришлось при помощи нашатыря приводить их в чувство. Уложив врачей в ряд, он стал давать им по очереди нюхать нашатырь. Данное лекарство помогло не всем, поэтому пришлось применить силу. Василий принялся хлестать врачей по щекам.