Восемь дней Мюллера

Стало видно, что обстрел прошел не слишком кучно, но одно прямое попадание достигнуто, да не куда-нибудь, а в голову! На мгновение даже жалко стало подлого гаденыша, но не очень жалко, так, чуть-чуть.

Лайме повезло, ее стрелковая позиция находилась чуть в стороне, и Шу ее не увидел. А Кима с Мюллером увидел очень хорошо, особенно Мюллера, который как раз запускал последний заряд, и процесс этот был виден Шу во всех подробностях. "Палево", подумал Мюллер и сам засмеялся над собственной мыслью. Действительно, смешно. Называть случившееся палевом — все равно что легочную чуму назвать простудой, так же получается несоразмерно и глупо.

В первые секунды Шу от неожиданности потерял дар речи. Шел спокойно, думал о своем, и вдруг бах-бах-бах! Поднял голову посмотреть, что такое, и сразу прилетело прямо в глаз, едва проморгался. Да какое он едкое... Черт, ничего не видно...

Когда Шу наконец проморгался, он увидел, что в заборе, идущем вдоль дороги, нет одной секции, а за этой отсутствующей секцией стоит Мюллер, а морда у него, как у кота, пойманного у банки со сметаной, только еще испуганнее.

— Мюллер! — крикнул Шу. — Ты что там делаешь?

Мюллер глупо засмеялся и ответил:

— Ворон дрессирую, чего же еще?

Рассмеялся еще раз, нагнулся, вытянул вперед руку и помог встать... гм... Киму. Значит, Ким тоже здесь... как они только сумели ворон отдрессировать на такое дело... и директору не расскажешь, не поверит, в дурдом отправит на проверку здоровья... Нет, но как же в самом деле...

Шу принюхался, потер щеку, посмотрел на испачканную руку. Странно, это не вороний помет, а конский навоз,. Но не Пегас же его обгадил!

А вон Руби сидит на скамейке и усиленно делает вид, что ни при чем и что классного руководителя, попавшего в неудобное положение, в упор не замечает. Правильно, молодец, вежливая... Стоп!

В голове Шу щелкнуло, головоломка сложилась. Ах они твари!

— Вас всех отчислят! — завопил Шу и сам испугался прозвучавшей в голосе ярости. — В стражу сдам, в тюрьму, на галеры, на каторгу!

— Сейчас навешает, — пробормотал Ким.

— Не навешает, — возразил Мюллер. — Кишка тонка.

— Мальчики, что там такое? — тихо спросила Лайма.

Она неподвижно замерла, словно играла в "море волнуется раз", и боялась пошевелиться. Лайма была в панике. Соглашаясь на идиотскую авантюру, она ни на секунду не предполагала, что их могут пропалить по чистой случайности, что Мюллер хоть и умный до гениальности, но все же не абсолютный гений, а значит, соглашаться нельзя было, но ей так хотелось удивить Мюллера своей храбростью... Вот и удивила, тупая овца.

— Шу беснуется, — тихо ответил Мюллер. — Тебя не видит. Беги, пока еще можно.

— Ага, — сказала Лайма и побежала прочь.

На языке вертелось "спасибо" и "простите", но она не произнесла вслух ни того, ни другого, промолчала. У подростков такое случается сплошь и рядом — хочется сказать что-то вежливое, а язык не поворачивается и подросток тупит. Такое поведениnbsp;е более типично для мальчиков, но и у девочек оно тоже бывает.

— Кто там еще?! — выкрикнул Шу.

Он вдруг вспомнил свое любимое слово — "требовательный". Надо быть требовательнее, а то сядут на шею. Вот и сели, дождался.

— А ну выходи! — требовательно закричал Шу. — Все выходите немедленно!

Никто не вышел. Мюллер и Ким переглянулись между собой, затем переглянулись с кем-то невидимым. Ким улыбнулся этому кому-то и издевательски помахал рукой, дескать, пока-пока. А потом они отвернулись и пошли прочь, не обращая на униженного учителя внимания.

— Стоять! — орал Шу им вслед. — Кто не остановится, тот пожалеет! Думаете, я директору пожалуюсь? Берите выше! Я племяннику императора пожалуюсь! Буду у него на приеме, все про вас расскажу! Вас казнят!

Здесь следует пояснить, что по древнему закону любой член императорской семьи имел право подвергать смертной казни без суда и следствия почти любого подданного империи. На практике этот закон не применялся, но формально действовал, и с этим было связано много анекдотов и городских легенд. Реально Шу не рассчитывал, что племянник императора господин Сидди отдаст приказ казнить двух детей за шалость... кстати, почему двух, Руби наверняка им подсказывала, когда начинать швыряться...

— Кто не извинится и не выдаст сообщников, тому снисхождения не будет! — крикнул Шу. — А кто покается и выдаст, тому будет!

Когда Шу это выкрикнул, Мюллер и Ким уже вышли из его поля зрения, так что он не увидел, как Ким после последних слов остановился и неуверенно спросил:

— Может, пойдем, покаемся?

— А ты ему веришь? — удивился Мюллер.

— Ну, не знаю... — задумался Ким. — А вдруг не врет? Жизнь-то одна.

— Ты что, атеист? — ехидно поинтересовался Мюллер.

— Да пошел ты! — возмутился Ким. — Нашел время умничать, я серьезно говорю!

— Серьезно говорю я, — сказал Мюллер. — А ты говоришь так, будто только прикалываешься, что веришь в богов, а на самом деле не веришь.

— А ты веришь на самом деле? — спросил Ким.

— Конечно, — серьезно ответил Мюллером. — Я с Птаагом несколько раз лично разговаривал.

Подумал немного и добавил:

— Иногда я подозреваю, что он мой отец.

И сразу пожалел, что добавил это, потому что Ким засмеялся и воскликнул:

— Да ты псих ненормальный! Отчислит тебя мелкий из школы, что будешь матери говорить?

— Ничего не буду, — пожал плечами Мюллер. — Да ты не бойся, все нормально, помолюсь Птаагу, он поможет, не впервой. Он мне уже дважды помогал по-крупному, а по мелочи без счета. Если бы не Птааг, меня бы еще в детстве... неважно.

Мюллер решил, что не станет говорить Киму, что был в Роксфорде накануне инцидента. А то слово за слово наболтаешь лишнего, а он потом растрезвонит или донесет мелкому или кому-нибудь еще.

— Да пошел ты! — крикнул Ким и пошел прочь.

Мюллер проводил его взглядом, пока Ким не скрылся за углом. Мелькнула мысль: может, Лайма где-то неподалеку, повертел головой, поглазел, ее нигде нет, да и странно было бы, будь иначе... Впрочем, сегодня и без того все странно, выдаются иногда странные дни, когда все не так, и судьба человека меняется радикально, вот, например...

Внезапно Мюллер понял, что происходит. Точно такое же ощущение у него было в первый день чумы, с самого утра, до того, как Птааг переменил судьбу маленького мальчика, призвавшего бога молитвой. Или, может, не мальчик призвал бога молитвой, а высшее существо призвало мальчика, чтобы тот помолился и как бы узаконил то, что бог захотел сделать по собственной воле... нет, так слишком сложно.

Мюллер зашел в первую попавшуюся подворотню, прислонился спиной к стене, раскинул руки крестом, задрал голову к небу (никакого неба, конечно, не увидел, только щербатый кирпич) и продекламировал нараспев:

— Птааг, к тебя взываю! Приди, пусть свершится воля твоя!

И Птааг пришел.

3

— Господин Шу, простите меня, пожалуйста, — тихо сказал Ким. — Я не нарочно, это Мюллер попутал.

В банном халате и тапочках господин Шу казался еще мельче, чем обычно. А в тех местах, которые не скрывал ни халат, ни тапочки, кожа господина Шу была розовая, как у ребенка или женщины, видать, мочалкой тер.

— Кто еще был с тобой? — спросил господин Шу.

Он говорил тихо и монотонно, его голос был лишен каких-либо интонаций. Это пугало.

— Лайма и Руби, — сказал Ким.

Он ждал какой-то реакции, но ее не последовало. Тогда Ким добавил уточняюще:

— Две девочки.

— Не лги мне, — сказал Шу. — Лайма приличная девочка, она на такое не пойдет.

Ким хотел было возразить, рассказать, что она влюбилась в Кима, а из любви к такому замечательному парню чего только не сделаешь, но решил не говорить. Не потому что не хотел выдавать Лайму, он ее уже по-любому выдал, а потому, что господин Шу все равно не поверит. Надо же было так глупо спалиться! А все Мюллер со своими выдумками!

— Я жду, — сказал Шу.

— Простите, господин, — сказал Ким и склонил голову. — Лаймы там не было, я соврал.

— То-то же, — сказал Шу и на его губах появилось нечто похожее на улыбку. — Зачем хотел обмануть? А ну говори!

Ким вздохнул и ответил:

— Из вредности.

— То-то же, — повторил Шу и улыбнулся чуть-чуть шире. — Больше мне не лги, все равно пойму, где правда. Что еще ты натворил?

Ким склонил голову еще чуть ниже и сказал:

— Герцогу Дори нос пририсовал.

— Еще! — потребовал Шу.

— Крысу в школу мы с Мюллером принесли, — признался Ким.

— Какую крысу? — удивился Шу и вдруг вспомнил, захохотал и радостно воскликнул: — А прикольно!

Но сразу вспомнил, что одобрять хулиганские выходки педагогу не подобает, стер улыбку с лица и сказал:

— Плохо.

— Да, господин, — согласился Ким.

— Ты дрянь, — сказал Шу.

— Да, господин, — согласился Ким.

— Мразь, — сказал Шу.

Ким промолчал.

— Не слышу, — сказал Шу.

— Да, господин, — послушно сказал Ким.

— На колени, — потребовал Шу.

Ким поднял голову, в глазах у него читался испуг.

— Я не педик, — сказал он.

— На колени! — рявкнул Шу.

Отдавая последний приказ, он не думал об извращениях, он ведь тоже не педик, он хотел малолетнего мерзавца унизить, но не более того. Чтобы никогда больше не пытался так поступать, чтобы это позорное существо превратилось в достойного подданного империи, да и приятно, оказывается, унижать людей. Шу давно подозревал это, но проверять это предположение экспериментом ему раньше не доводилось.

— Ползи в чулан, — приказал Шу. — Не так, на коленях ползи! Да, вот так. Возьми из корзины грязную куртку, принеси мне. Быстрее!

Куртка, если честно говоря, была не такая уж грязная — почти все куски конского навоза просвистели мимо, и если бы не единственный снаряд, угодивший в голову, Шу скорее удивился бы, чем оскорбился. Хотя нет, все равно бы оскорбился, потому что даже неудачные попытки унизить педагога нельзя оставлять безнаказанными, дети должны понимать, что такое хорошо и что такое плохо. А если кто не понимает слов, пусть постигает этику методом дрессировки, как собака. Хорошая, кстати, идея.

— Там, в чулане, есть собачий ошейник с поводком, — сказал Шу. — Найди и надень на себя.

Ошейник оказался строгим, с торчащими внутрь тупыми шипами, Шу об этом забыл. Ошейник был не от его собаки, у него никогда не было собаки, но у квартирной хозяйки в чулане было полно всякого барахла, Шу потребовал, чтобы она очистила чулан, а она сказала, что ничего очищать не будет, а если ему что мешает, то пусть сам выкидывает, Шу и выкинул почти все, только ошейник непонятно зачем оставил, приколола его эта штука. А теперь пригодился ошейник, воистину никогда не угадаешь, что когда пригодится. А настроение начинает подниматься! И это правильно, восстанавливать справедливость — оно и должно быть приятно.

Шу взял поганого мальчишку на поводок, отвел к нужнику и привязал рядом. По дороге Шу дважды сильно дергал, маленький подлец хрипел и спотыкался, это было приятно. А отстегать гаденыша грязной курткой, чтобы засохшее дерьмо отлетало и пачкало — еще приятнее. Вот только пачкает дерьмо не столько мальчишку, сколько пол вокруг, это непорядок.

— Подбирай! — приказал Шу. — С тебя насыпалось, подбирай, кому сказал!

Ким безропотно стал подбирать кусочки навоза в ладошку. Он уже не сопротивлялся, он сломался очень быстро, такого Шу не ожидал. На вид крупный, сильный, а внутри такой же слабак, как Тигра. Мюллер, небось, так быстро не сломался бы.

— Теперь жри, — приказал Шу.

Ким поднял голову, посмотрел недоуменно, дескать, я что, ослышался? Шу плюнул ему в лицо. Хотел попасть в глаз, попал в кончик носа. Ким дернулся и вдруг завалился на пол, уткнулся лбом в пол и беззвучно заплакал, а плечи мелко затряслись. "Если бы я был педиком", подумал Шу, "самое время было бы вдуть". Но Шу не был педиком, он просто хотел справедливости.

Шу повторил, чтобы Ким жрал говно, потом повторил еще раз, но поганец ничего не слышал, только рыдал и трясся. Как бы не задушил бы себя... Шу отвязал поводок, Ким завалился набок и затрясся еще сильнее. Шу задумался: а не падучая ли это? Скорее нет, чем да. Но как заставить его перестать трястись? Может, пнуть? Не помогает. Но приятно. Как же приятно наказывать за правое дело!

Вскоре Шу утомился пинать мальчишку — в мягких тапочках это не слишком удобно, а надевать уличные туфли Шу не хотел. Во-первых, лень, а во-вторых, так и покалечить недолго. Ладно, пора заканчивать, не дай бог опоздать к господину Сидди на ужин, подумает, что Шу пренебрегает его дружбой, а такой дружбой пренебрегать нельзя...

— Встать! — приказал Шу. — Пошел прочь! И никому ни слова, что здесь было!

Ким встал и пошел прочь. Он чувствовал себя очень странно. Наверное, Рашид Тигра тоже чувствовал что-то подобное, когда его били и унижали, а он улыбался. Есть что-то извращенно-приятное, когда ты как бы отрекаешься от обязанности хранить честь, начинаешь вести себя как животное, тупое и презренное, но зато такое свободное...

Если бы Ким был более образованным, он бы понял в этот момент, что является скрытым мазохистом. Но он не был образованным и такого слова не знал.

4

К вечеру настроение Шу немного улучшилось, а когда он явился на прием к господину Сидди, стало совсем хорошим. Очень хорошо, что из двух поганцев один сам добровольно явился на расправу, это большая педагогическая победа. А второму еще будет время отомстить как следует.

За столом у господина Сидди зашел разговор про современную молодежь, дескать, распустились, отбились от рук, никого не чтят и все такое прочее. Когда Шу был мальчишкой, он считал такие разговоры глупыми, но теперь-то он знал, что глупостью было как раз то, что он тогда считал. Молодежь действительно деградирует, и вполне возможно, что конец света действительно не за горами.

— Довелось мне однажды слышать от надежного человека такую историю, — стал рассказывать Шу. — Дело было в какой-то северной провинции зимой, там, где выпадает снег.

— А что такое снег? — заинтересовалась какая-то женщина.

Шу собрался было начать объяснять, но на женщину зашикали, дескать, не мешай слушать, и она заткнулась.

— В одном северном городе один малолетний хулиган невзлюбил одного учителя, — продолжил Шу свой рассказ. — Подговорил дружков и устроил вот какую пакость. Учитель этот все время ходил из школы домой одной и той же дорогой, а около дороги был забор, за которым можно спрятаться. Так вот, хулиганы спрятались за забором, а один стоял снаружи, и те, которые спрятались, кидали в учителя снег, а тот, кто стоял снаружи, указывал им, в какую сторону они промахиваются и как надо подправлять прицел. А учитель не видел, кто в него кидает, видел только того, кто снаружи, а он не делал ничего предосудительного и его не за что было наказывать. Представляете, в какое незавидное положение попал учитель? Какие изворотливые мерзавцы! Разве можно было представить такое в нашем поколении?

Неожиданно подал голос седой мужчина в военном мундире, Шу видел его на подобных приемах, но кто такой — не знал.