Часть первая. Искусство прясть нити.

— А пустят?

— Сынок, тебе задание на развитие воображения: представь себе человека, который стал бы задавать ненужные вопросы — мне. И тем более — куда-то там меня не пускать. Вообразил? Правда, забавно выходит?

Попытавшись выполнить задание, Дубтах поневоле рассмеялся, поскольку заданный образ выглядел сугубо мнимой величиной. Зайдя в тоннель, который никогда раньше не посещал, через дверь, на которую никогда раньше не обращал внимания, он увидал довольно много людей, ждущих поезда. Над узким, тесным, паршивым перроном стоял приглушенный гул голосов, в котором отчетливо чувствовалась та самая взволнованность, то, что целесообразнее и точнее назвать скорее "взвихренностью", чем "взвинченностью". Возраст, привычки, цинизм, усталость, — все это как бы стало тоньше и сползло, осталась только суть, то, что, в случае чего, объединяло всех Людей Этого Места от пилотов и до бухгалтеров и от секретарш до ведущих разработчиков. Когда происходило нечто, обнажавшее суть этого места, не оставалось равнодушных.

Где— то по левую руку раздался раскатистый, пульсирующий рев, и, предваренная плотным порывом ветра, на ржавые, испятнанные маслом, уродливые, как свежевыпущенные внутренности, рельсы вырвалась длинная тысяченожка поезда. Внутри все было предельно функционально, крепко, и грубовато, соответствуя стилю приблизительно сорокалетней давности. Конструкторы тех незабываемых лет позаботились, чтобы форма их жестких, как устав гарнизонной службы, скамеек ощущалась, по возможности, всем телом. И свет в вагончиках спартанского облика был под стать остальному: тусклый, но каким— то образом при этом резкий, утомляющий глаза. Ритмическое покачивание и перестук на стыках заслуженных, матерых рельсов гипнотизировали, пробуждая какие— то воспоминания и вызывая отрешенность, своего рода покорность судьбе. Так, со средней скоростью, без всякой спешки они ехали минут пятнадцать, после чего серый сумрак тоннеля начали пересекать огненные штрихи ярких ламп, покачивания вагона замедлились, а потом поезд с раскатистым скрипом затормозил у ярко освещенного, гораздо более парадного перрона. Портал выхода из тоннеля находился в здании, построенном лет тридцать— тридцать пять тому назад, с просторным вестибюлем, высокими белыми колоннами квадратного сечения, прохладным сумраком и эхом, как на вокзале, от множества сдержанных голосов.

Дубтах, стараясь все-таки, на всякий случай, не терять из виду доктора М`Фуза, с невозмутимым видом прибился к одной из групп собравшихся, объединяющей пилотов лет по сорок, с лысеющими макушками и характерным пристальным взглядом, каких-то джентльменов в шелковых серых пиджачках, белых рубахах, при ярких газовых шарфиках, повязанных свободным бантом и в мягких бесшовных башмаках, сутулых очкариков в вытянутых джемперах, посыпанных пеплом и перхотью, не выпускающих изо рта сигарет. Чувствовалось, что здесь собрались люди существенно разного назначения, но приблизительно одного ранга, плоть, опору и основу Центра, трудяг, упорством и квалификацией которых делается восемьдесят процентов того, что вообще делается в этом степном гнезде. В помещении, где собрались все эти люди, стояло множество разрозненных и составленных вместе столов, было привычно, густо накурено и все так же стоял неумолчный гул. На столах стояли початые и полные бутылки "Августовского Эля", а кое-где виднелось желтое стекло пятидесятиградусного "Ван"-а, стаканы, пепельницы, скромная, сборная закуска. В этом обширном, странном, неправильной формы помещении, похоже, особенно не чинились: рысьи глаза Дубтаха подметили в дальнем углу яркий малахит парадного мундира генерала от ВВС, а ближе, в голубовато-сером, в портупее, подпирал колонну генерал со— овсем другого влиятельного ведомства, занятый оживленным разговором с каким— то явным технарем. Собравшись тесным кружком, у входа беседовали, куря черные трубки, люди в темно— пурпуровых официальных костюмах, лысые, массивные и багроволицые: это вам не генералы, это намного серьезнее. В них с первого же взгляда можно было узнать хозяев, воротил, людей, искренне не знающих размеров своего состояния. И все одинаково ждали, храбрясь и не зная, почему, собственно, волнуются. Выпивалось сравнительно умеренно, но все— таки выпивалось.

— Господин Людвиг, что вы там делаете? Независимость решили объявить? Идите сюда...

Подойдя к знакомым, он уселся на железный, обтянутый черным пластиком стул, и, наконец, почувствовал себя вроде бы как своим. Общий гул голосов словно бы расслоился, и теперь он, будто обретя слух, стал различать отдельные разговоры. Водки ни— ни. Он взял подозрительной чистоты стакан и налил себе "Августовского". Высокий альт мужчины, сидевшего от него через одно место, разносился довольно далеко, слушатели сочувствен но внимали ему:

— А историю со "Светом Далекой Звезды" слыхали? Нет?! Да вы что— о!!! Там такая комедия была, хочешь плачь, хочешь смейся...

Он вдумчиво припал к стакану.

— Ну?!

— Так ведь восточники "Ориеллу" свою сделали, отладили, значит, все чин по чину... У них там вообще ну до того названия трогательные, — аж за душу берет. Начальство-то чего? Езжайте, мол, сделайте на востоке такую же "Медузу", отладьте, командировка вам, сроку год, потом премия хорошая. Ну, наши, значит, почесались, где настрекало, а делать нечего, — связываются, — мол, ждите гостей... А они чего? "У нас есть свои, оригинальные идеи в области тенденционно-сенситивной разработки и проектирования" — да: "Руководство выражает вам искреннюю призна— ательность..." — а под конец: "Но мы считаем наш подход более последовательным, более принципиальным, более охренительным, более зашибительским" — короче, — более перспективным. А в переводе с говноедского на человеческий обозначает: без сопатых обойдемся. Чильвецки всю свою банду замордовал и заморил, куратором над ними самолично Реллоу Кам, к Скелету без доклада дверь ногой, и все такое прочее... Долго ли, коротко, "Ориеллу" сделали, отчитались как положено, коллекторы запустили, на режиме поглощения ждали аж месяц... Ну, потом, понятное дело, — давай результат! Они з-заказывают бомбардировщик, прямо как в том анекдоте, чтобы все супер-пупер, чтоб все сверх, а кроме того, чтобы еще и задницу пилотам сам подтирал, но при этом мог бы и вовсе без пилотов. Чтоб все показатели — на тридцать процентов и более... Эта их штука и рада стараться, адаптирует поточные линии, в-врубает эти их МС-бассейны, — классная штука, надо вам сказать, — и з-запечатывает процесс. Через две недели входят они в этот свой инкубатор, глядят, — и впрямь самолет, и на бомбардировщик похоже, и выглядит... солидно, строго так, импозантно, — рассказчик сделал паузу и обвел зрителей взглядом, — вот только влезть в него никак нельзя, и до агрегатов не доберешься, только резать, а как управлять — никто не знает! Видите ли, — возможность разборки не предусмотрена, позабылась как-то. И ряд сходных штучек в этом же роде, причем одна другой забавнее. Скелет за голову схватился, Чельвя со товарищи в клочки порвал, эти клочки спалил, а пепел спустил в унитаз и смыл, — а делать— то что? Стали в массиве Безусловной Программы копаться, ошибки искать, — тут они, понятное дело, погорячились, легче собственного прадедушку оживить на предмет выявления хронического алкоголизма...

— Ну?!

— Счас, горло пересохло... Ну и нас позвали, чтобы мы, сироты горькие, со своим топорным и недоохренительным подходом... Ну известно, что глупости только таким вот недомекам и искать, дурак — он по определению специалист по глупостям...

— И как?

— А раз плюнуть. Ну, друга моего сердечного, Кайриля, все вы знаете, — он указал в несколько диагональном направлении, где пьяно кивал головой и бессмысленно улыбался один из джемпероносцев, заметно выделяющийся из пока что еще трезвой компании, — он у меня парень совсем простой, чаще спинным мозгом мыслит... Так вот, он сел, и стер Т-программу всю, как есть, чтобы, значит, ничего не осталось. Двое суток стирал, сердечный. А что потом делает мой друг Кайриль? Смотрит, что осталось. Поглядел, — и опять за свое, всю директ-программу того, — под корень... Ну, с оставшимся, — он сделал небольшую паузу, и слушатели все, как один, заржали, — разобраться было невпример лекше: там базовый алгоритм формирования коллект-задания был ну до того талантливый... Аж сочилось. Только немножко слишком лихой. Ну, тут мы с другом... Но холоду на них напустили-и, — ты что! До того корректные были, до того вежливые... При бабочках!

— А вот это ты врешь! В бабочки, — в жисть не поверю!

— Нет, почему? Так, не снимая бабочек, их в это самое носом и тыкали.

— Что, совсем не тянут?

— Ты што!!! Еще как... Там все всерьез, кое-что так и вообще... Просто со всяким может случиться. Нет, но самолет этот, куда не влезть, — умора! Видали мы это чудо техники...

Напротив и чуть справа, не слушая баек резвящегося системотехника, негромко переговаривались еще два человека: явный администратор лет сорока пяти, сидевший нога на ногу, так что видно было белоснежные носки, и еще один технарь. Сутулость, очки, вытянутая хлопчатобумажная куртка не позволяли сразу оценить, как он огромен. Кулаки размером с буханку хлеба, с ужасающе массивными костями, перевитые канатообразными жилами, черной шерстью поросшие предплечья покоились на столе, до половины высунувшись из слишком просторных рукавов. В размахе сутулых, покатых плечей было нечто нечеловеческое, присущее, скорее, титанам. Огромная голова поросла крутыми кудрями какого-то сивого цвета, и держал он ее немного набок.

— ... этого я никогда не пойму. Разработали, спроектировали, Т— программу собрали-проверили-сдублировали-утвердили... Почему нельзя было и сделать у нас? На хрена, прости ради бога, имея два центра, нужно было делать еще и верфь у черта на рогах да в чистом поле?

— Ну, официальная версия гласит, что у нас нет готовых цехов такого размера...

— Ой, брось! "Гороссусы" есть где делать, а трансфы — негде!

— ... и одновременно с надлежащим оборудованием. Скажи-ка, — давно мы наводнили рынок современными крупнотоннажниками? Что-то не упомню раз говора о сокращении заказов!

— И все равно рациональнее было бы организовать транс-верфь на базе готового, устоявшегося производства. Не то ты говоришь, не то. Просто у Пернатого Змея есть сын, — согласен, дельный мужик, — но тот его непременно в первачи протащить хочет, в директора, чтобы у него положение было, как у нашего Слона... За его, кстати, здоровье...

— За его. Что приятно — не кривя душой.

— Что, сынок, — смотришь на дяденьку? — Дубтах, поглощенный подслушиванием, не заметил, как доктор М`Фуза оказался на соседнем стуле, и поэтому вздрогнул при его словах, сказанных почти ему на ухо. — Правильно смотришь, это последний человек, с которым я хотел бы сойтись врукопашную. Если господин научный советник первого ранга Ульфар Крэгг Магирра заденет меня хотя бы случайно, вскользь, схватка кончится тут же.

— Это видно, что мужчина сильный.

— Тут видимость составляет дай бог одну пятую часть сути. Он может согнуть рельс и порвать пополам два сложенных вместе тома "Большого Техникона". В его роду такое повторяется приблизительно через поколение, но у него еще и очень, очень хорошая голова, чего в предыдущих поколениях не наблюдалось. Добрейший души человек, хотя, если очень постараться, все-таки можно разозлить. Знаешь, наверное человеку все дается все же зачем-то, не просто так... Во время Союзнической Войны, восемь лет тому назад его накрыло прямо на аэродроме, где он готовил к эвакуации оборудование. Слегка контузило, и эти идиоты не придумали ничего лучше, чем взять в плен Ульфи Магирру... Приходит это ученый муж в себя на окраине города, связанный, запертый в сахарном складе, отведенном под тюрьму для военнопленных. Мышление у него глубокое, объемное, точное, солидное, но есть элемент некоторого тугодумия. Не вот вникает и начинает соображать... Так вот он подумал-подумал, да и рассерчал. Он и так-то, а уж если расстерервенившись... Что там, говорят, было! Средний результат был, — между стадом бешеных носорогов и пятитонной авиабомбой. Одного из этих он, например, перебросил через крышу гаража, и тому еще повезло, — жив остался. Остальных он размазал и разбрызгал по стенам. Этого их... Команданте, что ли? Как гвоздь вбил в письменный дубовый стол, так что мясо было прослоено щепками. При этом оружие — сохранил, с командованием — связался, они там круговую оборону держали, пока к ним не завернула отступающая колонна наших. Говорят, там от одного вида бледнели и блевали даже пьяные морские пехотинцы из старослужащих...

Краем уха Дубтах услыхал сдержанный голос одного из собеседников:

— А вот и он... Легок на помине.

— Кто?

— Пернатый Змей, собственной персоной.

— Где?

— А во— он там, у входа...

Дубтах обернулся и увидал в указанном месте лично Его Высокопревосходительство Л.Ш.Кускрайда, трясущего руку какого-то невысокого плотного мужчины с седой головой.

— Простите, господин инструктор, схожу, засвидетельствую почтение...

— Сходи-сходи... Так, значит, ты именно его протеже? Крепко...

Дубтах пробирался к выходу, стараясь обращать на себя как можно менее постороннего внимания, и услыхал:

— Ребята там, в два-бис, не в манифестном зале слежение организовывают. Не желаете присутствовать?

— Спасибо, непременно. Несколько попозже.

— Ваше Высокопревосходительство, а мне нельзя э-э-э... присутствовать?

Кускрайд несколько секунд глядел на него так, словно не в силах был вспомнить, а потом совершенно по— овечьи хихикнул, словно заблеял потихоньку: — Забавно... А почему бы, собственно, и нет? Идите, юноша, до посадки еще долго, а до банкета, — ге-е-е-е, — еще дольше...

XV

— Взлетел?

— Да ты что? Ждем в восемь, а лететь ему, вместе со взлетом и посадкой, не больше сорока минут... Лучше проверь все еще раз, набело...

— Этим и собираюсь заняться. Давай...

— Азимутальный...

— Контакт. Код по всем индикаторам.

— Треугольник— А...

— Ажур...

— Треугольник— С...

— Нормально...

— Треугольник— вершина.

— Устойчиво.

— Связь с пускающим...

— Сейчас... Есть связь с пускающим через стационар. "Мыс", "Мыс", вызывает "Степная", проверка связи. Как меня слышите, прием...

Что— то щелкнуло, и оглушительный голос проревел:

— "Степная", слышу вас хорошо, прием.

— Я вас тоже слышу нормально, конец связи.

— Ты бы еще погромче включил, придурок!

— Извини.

— Ладно... Основные маяки...

— В порядке.

— Аварийные маяки...

— Аварийные в норме.

— Звено сопровождения...

— Минуту... Эй, вы там не заснули? Прием...

— Сам не засни. На местах.

— Запасная полоса...

— Так... В порядке все три.

— Спасатели?

— Погоди... Медицина... На месте. Пожарные... На месте... Поисковики — уже в вертолетах.

— Поди, причастились уже.

— Это уж как положено. Работа у них такая.

— Ф— фу... Ну, пока все.

— А в последний момент, как всегда, вылезет какой-нибудь непротык.