Метелица (текущая глава)

Проверив показатели защитного покрова — в первую очередь, конечно, охлаждающих систем — и понизив на всякий случай пульсацию командирского тенеплета на три такта, что сделало его, в ущерб скорости, еще незаметней прежнего, Соой пробудил, одну за другой, шесть сторожевых программ. Убийцы подлого Юла могли быть повсюду и такой прекрасный шанс разделаться с намеченной жертвой, как ее глубокий нырок в общественную сеть, сопряженный с необходимостью четко координировать действия воинов-миражей, вряд ли бы упустили — но теневод, как и следует командиру предусмотрительному, давно подготовился на такой случай. Потоки враждебных данных, когнитивные стопоры любого класса, перехватчики формулировок и вспарывающие нервную систему пакеты были ему теперь не страшны — кончено, нагрузка на память возрастала при этом многократно, позволяя одновременно работать максимум с тремя полнокровными обломками вместо десяти, но какое бы разумное существо презрело бы собственную защиту в пользу чего угодно еще? Скользнув в бесконечно растущий и убывающий узор из мыслей и их оттенков, команд и повелений, схем и карт, разбрасывая нити своей паутины поверх уже возведенного, прекрасного в своей строгости напластования, первый координатор натянул их, принявшись за разброс приказов: формирование, подгонка и пересылка отнимали у него времени меньше, чем требовалось бы на единый удар сердца — но каждый короткий мыслеобраз хранил в себе всю полноту великого замысла.

Обломок три-шесть, выдвижение на высоту, направление центральной траншеи. Осколку Аха очистить строение по левой руке, осколку Люви — организовать вовлечение под осколок Эба, осколку Эба — огневая фигура...

Плетение узора началось — оставаясь в относительной безопасности среди скошенных снарядами деревьев, укрытый снегом, ветвями и тенеплетом, Соой каждой клеточкой своего существа ощущал, как его изрядно поредевшее, но все еще боеспособное воинство приходит в движение. Обломок три-шесть был, наверное, самой простой в обращении из фигур, что остались на руках теневода: все поголовно из клана Пробора, все — безмозглая беднота, опасаться которой, особенно кому-то, достигшему его высот, было попросту стыдно. Осторожность, впрочем, лишней не бывает — и потому, врезая координаты и схемы передвижения в разум младших теневодов, первый координатор со свойственной ему предусмотрительностью немного изменил полученные от разведки данные, примешав к каждому пакету нужный мысленный отпечаток: теперь, отклонившись от курса, Аха будет винить в том Люви, а сам Люви, выводя сорняков под игольные винтовки воинов Эбы, потеряет из-за скверно продуманного обстрела пару своих. Все трое, как итог, будут считать виновниками кого угодно, но только не его, Сооя — и уж конечно, никак не сумеют, занятые друг другом, принять сколько-нибудь активное участие в заговоре против его скромной персоны.

Обломок три-девять — вперед на низких тактах. Осколок Суа — очистить окружную траншею по правой руке, осколок Наек, осколок Дои — движение к центру высоты...

Узор становился сложнее и опаснее — теперь первому координатору предстояло заняться воинами уже давно бывшего у него на подозрении тактика Орзы. Этот выходец из господских кварталов Клубка — кажется, откуда-то из Самоцветов — был одной из наиболее вероятных кандидатур на ставленника Бессонного Юла, а вдобавок попросту раздражал теневода своей наглостью и отсутствием минимального почтения к старшим равно по званию, возрасту и уму. Когда первый координатор еще только составлял списки достойных отправиться в Огражденный мир, продумывая, как и следует, каждую мелочь, сей нахал раскрыл себя, вызвавшись добровольцем. Даже если Орза и не был тем воплощением подлости, каким виделся Соою, его все равно следовало достойно наказать. По сему вопросу с координатором согласились бы, разумеется, и древние — взять хотя бы "Свод верных мер" за авторством Лиши Дважды Повешенного: в труде одного из величайших полководцев Ветхой войны, чьему тонкому чувству обстановки (благодаря которому он почти всегда успевал сменить сторону за считанные циклы до ее краха) завидовало не одно поколение теневодов, четко проговаривалось, что избыточная смелость суть спутник смерти и не в правилах мудрого военачальника на нее как-либо полагаться. Смелые воины — вот она, мудрость веков — излишне непредсказуемы, зазря выводят из равновесия окружающих, смущают покой озабоченного исполнением планов координатора, да еще — как же без того? — могут в конце концов вырасти в подлинную угрозу авторитету последнего. Нет, участь Орзы была решена уже давно — и сейчас оставалось лишь привести приговор в исполнение. Конечно, тактик пожелает остаться в стороне от схватки, но Соой, будучи собой, а не каким-нибудь растяпой из тех, что и Сечку заканчивали лишь милостью Ослепшего солнца и посредством обильных взяток, уже все продумал: два воина-миража из осколка Суа получили сейчас тщательно зашифрованные инфосвертки, призывающие к действиям — как получили еще давно, еще дома, хороший аванс за жизнь тактика. Отделившись от остальной группы, которую, в свою очередь, Соой отвлечет постановкой помех по всем каналам, они доберутся до проходимца Орзы и расправятся с ним. Оплошает один, так справится с делом другой — а так как вдвое большая награда была втайне обещана каждому за смерть соперника, есть хорошая вероятность, что в начавшейся перестрелке погибнут оба, и координатору вовсе не придется платить. Даже если Орза уцелеет — следовало учитывать каждую возможность — у теневода не было причин волноваться: случившееся можно будет запросто вменить в вину самому тактику, попеняв на недостаток бдительности и контроля над собственными воинами. Орза будет мертв или посрамлен, а бой с гадкими сорняками будет, тем временем, идти своим чередом, идти к победе — если что-то и грело душу Сооя, вынужденного сейчас лично заниматься координацией каждого осколка, то, пожалуй, именно это.

Шквал мыслеобразов, адресованных ему обломком четыре-два под командованием тактика Рисе заставил первого координатора недовольно поморщиться. Мало того, что младшие теневоды обломка наперебой сообщали об отказывающем оборудовании — из-за разрывов фузей погибло уже, кажется, пять или шесть воинов — так еще сорняки, воспользовавшись этим, навели свою смехотворную артиллерию аккурат в нужное место, покрошив осколки Лора и Баши почти целиком и сорвав наступление на холм. Причину, по которой оружие, исправно работавшее до сей поры, вдруг пришло в негодность, первый координатор, конечно же, знал: клан Пылянки, чьи заклятые враги из семей Бутыли и Четвертого Винта во множестве скопились в обломке Рисе, щедро оплатил ему эту небольшую диверсию. Агенты координатора, могущие в случае молчания надеяться на определенный процент от суммы, заменили часть энергетических сот в оружии. К сожалению, Рисе часто приказывал всем своим воинам перед схождением в целевой мир обменяться тенеплетами и фузеями на случай, если кто-то, планируя покушение на его жизнь, снабжал свое снаряжение скрытыми тенетами-гасильниками либо иными подлыми устройствами. Конечно, если Соой не желал ссоры со всей Пылянкой — а среди проживающих там семей были и пользующиеся благосклонностью некоторых Бессонных — следовало выполнить дело как подобает — и, к сожалению, иного способа сделать это, кроме как устроить подмены во всем оружии обломка и обречь его воинов на определенный процент непреднамеренных потерь попросту не существовало. Даже если у сорняков действительно оказались на местах чаровники, способные временно выводить из строя тенеплеты — по крайней мере, из истерик воинов Рисе следовало именно это — то виноват тут не был никто, кроме самого тактика, чьи дурные привычки, продиктованные, наверное, застарелой паранойей, зазря губили хороших бойцов. Соою грустно было слышать об этом, и даже обрывочные кадры горящих зданий и расстреливаемых сорняков, что стекались в его разум прямо с чужих линз, уже не так радовали, как прежде. Четкость узора нарушалась — теперь осколок младшего теневода Кюра, где Рисе собрал лучших воинов своего обломка, проникнув в траншею, докладывал — вопреки полученным ранее сведениям, она была столь узкой, что развернуться там не получалось и вдвоем. Сорнякам, в свою очередь, не надо было даже видеть приближавшуюся к ним смерть — заняв единственный проход, они попросту забрасывали гранатами любой шорох и любую протянувшуюся по воздуху рябь. Продвижение обломка, учитывая это и потери в двух других его осколках было практически полностью остановлено — в который раз прикусив со злости губу и ощутив кровь на языке, Соой сбросил приказ на выход из боя с последующей перегруппировкой и обратил свой разум к остальным воинам-миражам.

Мой координатор, последние перехваты. Кланы сорняков объявили о прекращении огня и объединении своих сил. Ваши повеления?

Каждая скомканная, спешно оформленная мысль тактика Олью так и сквозила едва прикрытой нервозностью, и дело было не в одной лишь горячке боя: потеряв большую часть своего обломка еще при схождении и зачистке сорнякового суденышка, тактик имела все причины страшиться — не вражьей руки, но собственных же теневодов. Сиррэ, Воте и Неву, чьи осколки к настоящему времени сократились до совсем уж смехотворных значений, ни в чем так не нуждались, как в возможности поставить пару заплат на подпорченной репутации — а если вместе с тем можно было еще и совершить прыжок вверх по служебной лестнице...

Какая-то крохотная часть координатора — едва ощутимая, едва знакомая ему самому — на краткий миг ощутила нечто вроде досады: никто из его командного круга не разбирался так хорошо во вражеских общественных сетях и каналах связи, как Олью, и ее потери Соой, по крайней мере сейчас, не особо желал. Подключившись к жертвоискателю тактика, теневод поспел как раз вовремя, чтобы пронаблюдать за ходом зачистки очередного строения от зарывшихся внутри тварей. Слаженные действия воинов-миражей временно спаянных вместе осколков Сиррэ и Неву вытянули из координатора скупую улыбку и короткий импульс холодного удовлетворения: сорняки, помощь которым оказывали какие-то неуклюжие конструкты — каждый такой приходилось расстреливать вручную, без автоматической наводки — один за другим обращались в горы горелого тряпья пополам с почерневшим мясом. Чудовищный грохот — артиллерия сорняков переносила обстрел внутрь района — вынудил Сооя снизить громкость передачи, но сухой свист, с которым очередной заряд покидал ствол фузеи и находил очередную жертву, укутывая смерть в облака вонючего пара, все еще был отчетливо слышен — даром, что не прекращался ни на мгновение.

Убедившись в том, что дела у собранного буквально по щепотке воинства Олью идут в пределах нормы, координатор скользнул в совсем иные линзы, спешно оценивая ситуацию снаружи: осколок Дои, вырвавшийся к центру холма, попал под столь плотный огонь, что свою спасительную роль не был в силах сыграть никакой тенеплет — осколок Наек же, дважды меньший цикл тому назад спаливший дотла сорняковые казармы, теперь оказался рассеян после очередного артиллерийского удара. Ситуация в траншеях по мере продвижения только ухудшалась, а тревожные доклады Олью только что обрели визуальное подтверждение: на помощь осажденным сорнякам спешили, неуклюже спрыгивая в снег из своих уродливых коробчатых машин, дикари из другого клана — те, что тяготели к изображению на своей одежде двух скрещенных черт.

Соой в который раз выругался. И как эти варвары столь быстро пришли к соглашению? Любое разумное существо потратило бы на проработку одних только предварительных условий не один цикл, стараясь учесть все существующие варианты в их едва ли не бесконечном ветвлении, а уж когда бы поднялся вопрос цены...как, во имя Ослепшего солнца, как? Воистину, обитатели Огражденного мира суть животные, ведомые простыми инстинктами, и не более чем инстинкт повелел им сейчас сбиться в одну стаю — разумное существо попросту не способно столь быстро договориться с себе подобными, ведь существует столько рисков, столько возможностей быть преданным раньше, чем успеешь нанести удар сам...

Сорняки, в отличие от первого координатора, не терзались, похоже, лишними мыслями — если допустить, конечно, что в их безобразных головах вообще таковые водились — и решились на такую неслыханную наглость, как организация контратаки. Вовсе не заботясь, кажется, о том, что противник превосходил их во всех мыслимых отношениях, новые группы дикарей выдвинулись на контакт под прикрытием своих машин, бросая гранаты в таком количестве, словно карманы их нелепых одежд были попросту бездонны. Когда сорняковая артиллерия точным залпом расколола недавно занятое здание, словно подгнившую скорлупку, настроение Сооя окончательно испортилось: тот факт, что теневод Эрсла и девять его воинов сгинули в пламени, припечатанные вдобавок обломками рухнувших перекрытий и тоннами пыли, был, конечно, печален сам по себе, но куда хуже было то, что семья Эрслы, чьи щедрые выплаты позволили последнему закончить Сечку и поступить в полк Сооя, теперь вряд ли пожелают иметь дело с координатором — что уж говорить о небольших, исключительно дружеских подарках время от времени...

Видит Ослепшее солнце, он терпел. Да будет Ослепшее солнце свидетелем, у него более нет выбора.

Циркуляр, такты повысить до края. Снимаю шоры!

На одну-единственную мысль, на один кратчайший импульс, что разнесся по каждой ниточке незримой паутины быстрее, чем чьи-либо глаза под линзами жертвоискателя вспомнили бы о том, что им время от времени полагается моргать, общественная сеть отозвалась глухим, продирающим до костей и глубже, страхом.

Существовали решения, о которых не говорили просто так.

Существовали слова, взять которые назад было уже едва ли возможно.

Существовали вещи, что каждый, знавший о них хоть самую малость, желал бы навсегда позабыть.

Время после схождения было тяжелым. Кого-то обуяла ярость, кто-то, едва проведав об ошибке, стоившей им доброй половины полуполка и "Рассветной крови", поддался панике. Кто-то впал в отчаяние, узнав про гибель своих до поры необходимых союзников в командном круге, кто-то позволил себе недолговечную, но все же радость, заслышав о смертях старых недругов.

Одно подразделение осталось спокойным. Одно подразделение понесло меньше всего потерь — ведь их

давно потерянных

спускали последними. Отдельно от всех иных.

Сложная кодовая последовательность требовала использования голоса — и собственный голос, что торопливо и сбивчиво выговаривал отмыкающую комбинацию, казался Соою чем-то бесконечно чужим.

Почти как они.

Равнодушные к интригам, что пронизывали каждый уцелевший город-государство от глубин, сотни, тысячи периодов назад сокрывших в себе пагубное наследие Ветхой войны, до господских шпилей, омываемых кислотными дождями, укутанных в ядовитые облака. Не ведающие горечи поражений и сладости побед. Безразличные к боли, неподвластные страху. Верные до конца, до смерти — и до той вещи, что, волею Ослепшего солнца, случается с каждым из его детей после нее...