Венец Венеры

— Вот! — обрадовался её пониманию и сочувствию Аль. — Ты не кушаешь мышек, я не сплю с черными женщинами. Нерезза, да что такого? Я никакой не особенный. Член у меня обычный, даже небольшой какой, не особо толстый, хочешь покажу?

Она фыркнула этому недотепе:

— Пфи, можно подумать я твой член не видела. Это ты на меня не встаешь, а иногда ты загорался на других красавиц, видела я через ткань. Да, не такой уж и большой. Просто это ведь не самое важное, — она высказалась немного обиженным и грустным тоном, но потом добавила резко, спокойно и посмотрела на него пристально, глазами хитрой пантеры, которая свою добычу не упустит ни за что:

— Ты попался, Пачино. Я могу тебе помочь. И ты мне будешь должен.

— О, как! Ха, можно подумать, я не справлюсь без твоей помощи, — усмехнулся ей Аль.

— Ну и болван, — она снисходительно посмотрела на него, и он сразу понял, что она может предложить серьезное, взвешенное, очень мощное решение для его проблемы.

— Ты говоришь, что можешь мне помочь. Аккуратно сказано, александрийка. Продолжай.

— Я скажу тебе один свой секрет. Это дело рода. Это важно. И не вздумай выразить непочтение. Хотя, ты жрец, ты сильный посвященный, я всего двух встречала таких мощных служителей. Ты оценишь. Посмотри. Не трогай! Смотри глазами, слушай ушами, — и она достала из кармашка на поясе небольшую коробочку и открыла её перед лицом Аля Пачино, чтобы он смог хорошенько рассмотреть содержимое. — Это древнейшая реликвия. В нашем роду она хранится несколько веков. Это лента для волос. Она соткана из волос самой Афродиты. Это знаменитый "Венец Венеры". Тот, кто повязал его на голову, может одним словом заставить всех, кто его слышит, полюбить себя. Сначала тебя просто поймут, не смогут причинить тебе боль, не смогут навредить такому симпатичному человеку, потом — захотят познать как мужчину. Ты примешь у меня Венец Венеры, и завтра никто не сможет тебе навредить. Они примут любые твои слова за чистую монету, как откровения самого святого Марка, на Спасителя этим торгашам наплевать, странные они, но могучие люди. Тебе не придётся покидать Венецию, и ты мне поможешь — я тоже хочу найти свою судьбу в Серениссиме.

Пачино смотрел на ленту, светлую ленту, и думал, что богиня была блондинка, чудесного тона был цвет повязки — не золото. Не мед. Не желтого оттенка, но солнечного! Некая неуловимая игра светлого белого и розового, и светло-желтого переливами струилась цветом по этой ленте. Никаких знаков он не видел. Но он внезапно понял — страшная вещь. Не бывает божественных вещей добрых у этих эллинов. Не бывает! Греки это люди недоброй судьбы — они рождены быть хитрыми и коварными. Арабы, степняки всех мастей — вот это иное — люди открытых пространств веками взращивали честь и прямоту, не скрыться нигде было нарушителю слова и устоев. А греки жили в горах у моря, как европейцы поголовно жили в лесах — нашалил — спрятался и партизань себе хоть до скончания века. Об этом он и сказал Нереззе, даже не пытаясь притронуться к этой гадости:

— Я боюсь данайцев дары приносящих. А ты, с этим вот в коробочке, мне не страшна, можешь приносить, уносить, ходить вокруг да около — я не приму эту вещь. Это страшная вещь, Нери. Но она точно приносит удачу женщинам твоего рода. Твоя удачи велика, женщина. Это не моё. Я огребусь по самые... по самую макушку увязну в дерьме, если приму эту вещь. И да — я без всяких сомнений и прямо и искренне почитаю Афродиту и Венеру, и Ладу славянскую, и... — он сморщил потешную гримасу, видно было, что вспоминает других богинь, других пантеонов отвечающих за любовь и милование. — Не помню. Но вышеназванных красавиц уважаю. Моё почтение и жертвоприношение за мной не заржавеет.

— Что-то ты расщедрился, жрец. До этого ты не слишком жертвовал Афродите, — внезапно злым голосом выдала обвинение Нерезза.

Аль с удивлением на неё посмотрел и признался честно:

— Вообще-то да, так и есть. Я и Венеру, и Ладу не особо уважал жертвами. Я не особо чествовал богинь и богов Средиземноморья. Но я понимаю — пришел в чужой дом, уважай хозяев. Нельзя просто вот так взять и раз — сразу всех в один заход жертвами одарить. Так не принято. Ты очень странная жрица Нерезза Вента. Но проницательная, это точно. С людьми тебе легко будет работать.

— Ты не человек, ты мнишь себя героем древних легенд и сказок. Я не могу с тобой. Не понимаю, Аль, ты совсем их не боишься, но как так? Я вижу по твоим глазам — ты уверен, что справишься без меня. Но ты плохо кончишь дело. Ты с кровью можешь дело кончить. Зачем? Давай тихо, мирно, обманом и хитростью. Да, это женские уловки, но что страшного? Ты большой человек, ты мудрый жрец, ты знаешь силу женского и ты готов принять её. Думай, Пачино — вот перед тобой нежное, тихое и лучшее решение твоей проблемы.

Голос её звучал чарующей музыкой, у Нереззы был восхитительный голос, вот этого у неё было не отнять. Лешку уже немного даже подташнивало от её присутствия — противно ему было, неуютно и погано от близости этой странной метиски, которая была очень грязная метиска. Но он точно понимал — нельзя лапать артефакты греческих богов — все они с подвохом, все они гармоничны — зло и добро с ними прибудут в одинаковой мере. Он ловко извернется, но и заплатит за это смертью. Точно так будет! Это было на поверхности: он выйдет сухим из воды, а Николашку завтра прирежут — честный обмен — жизнь за жизнь. Только так, и никак иначе. И надо быть полным лопухом, если не понимаешь такого, и потом строишь непонятки кривые: "Кто виноват? И как же так?" А вот так — мордой об косяк — не трожь божественные вещи — ты не бог.

И Зубриков окончательно решился отказаться от предложения этой очень странной девочки, которая — вот ведь как интересно — с древнейшим артефактом в кармашке пояса расхаживает. Очень она небанальная девочка у нас, эта Нерезза Вента — Тьма Венеции — очень она сомнения и опаску на свою персону провоцирует.

И Нерезза увидела всё по его глазам. И ноздри её носика затрепетали возмущенно, и рот чуть приоткрылся, обнажая белоснежные зубки совсем не в доброй усмешке — разъяренная дикая кошка — черная пантера смотрела на мужчину и глаза её стали светлей, правда зрачок остался обычным человеческим, но Леша понял, он разбудил в ней зверя. Это не просто слова, иногда такое бывает, во всякие тотемизмы он верил и знал точно — это обычное и привычное дело, если уметь.

И потемнело в комнатке, словно бы за окнами тучка налетела на луну, и стало меньше света, только хрупкий огонек одной свечи трепыхал на столике. Ему показалось, что кончики её волос, укрытых беретом шевелятся как маленькие тончайшие змейки — жуткое зрелище.

А вот что было дальше — не его ума было дело. Не таким как он было понимать и принимать происходящее.

"Ари, Ари, не надо так резать", — прошелестел по комнате женский голос. Из тьмы одного из углов вышла фигура. Сделала всего пару шагов и застыла статуей олицетворяющей все величие женственности, какое только может вообразить человеческий разум.

"Бабушка, зачем ты здесь?" "Не зли отца и сестер, ты пожалеешь. Оставь мальчика в покое". "Уже оставила, он об этом пожалеет", — улыбнулась богиня. "С людьми словами играйся, не со мной, ты этого хотела?" — и старшая взяла ленту божественных волос и вложила в руку застывшему в каком-то ступоре Зубрикову. "Так нечестно! — возмутилась богиня. — Он должен был сам принять мой дар. Теперь он не сможет от него избавиться". "Не играй со мной, не зли. Он не смог бы от него избавиться. Если не справится, не выживет — будет им наука. Будут знать, что дела свои надо делать бережно", — и словно подтверждая свои слова делом, деликатно и бережно отступила старая богиня и развеялась в полумраке угла комнатки.

— Это что еще за ерунда, — спросил Аль, с недоумением рассматривая злополучную ленту у себя в руке.

— Сама не знаю, она просто оказалась у тебя, — улыбнулась Нерезза. — Теперь все у тебя станет хорошо.

— Вот дерьмо, — выдохнул Пачино. Не нравилось ему это, вот совсем не нравилось — он с подозрением взглянул на куртизанку, но она была невозмутима и явно рада тому, что дело своё успешно провернула. — Вот дерьмо. Знаешь что, Нерезза Вента, я не желаю тебе зла, но и добра от меня ты теперь не дождешься. Тут что-то не чисто, и ты в этом замешана. Я влетел по полной. Вся эта Венеция меня вообще не волнует к твоему сведению. Плевать я на неё хотел. А теперь что мне с этим делать?

Он протянул ей руку, в ладони которой лежала поблескивающая светом ткань.

— Живи, как знаешь, Аль Пачино, — усмехнулась Нерезза. — Жаль, что у нас не срослось. Не возводи всю вину на меня. Сам виноват — ты был небрежен, ты поспешил, сам выпутывайся теперь. И это тебе поможет.

— Может, заберешь? Это ведь твоего рода вещь, — с надеждой спросил Пачино.

— Теперь не могу, — вздохнула она. — Я венец тебе отдавала, но не давала. Как он у тебя оказался — сама не понимаю. Теперь всё сам, только сам, Аль. Жаль, что у нас не срослось.

— Ох, Нери, меня уже тошнит от тебя, — вздохнул Пачино, честно признавшись этой негодяйке, которая впутала его в очень странную и явно недобрую историю. — Всё, конец вечеринки, мне подумать надо. Веселой тебе ночи, куртизанка. Век бы тебя не видел.

И когда он вышел из комнаты Нерезза Вента улыбнулась холодно и прошептала: "Век и не увидишь. Если выживешь, чужак".

Глава 12 Лестница в небо.

Стоило Пачино спуститься в общую залу "Бочки роз", как он увидел человека, который на время сменил область его интересов, ведь это был масон Пьетро Челлини — мурри — кирпичник, которому он заказал партию особого кирпича, для выделки стен бассейна. Кирпичники и масоны были на особом счету в Сиятельной.

Все попытки венецианцев докопаться до чистой воды, пробурить скважины до слоев, несущих пресную воду, не увенчались успехом. Только на острове Лидо были источники, но количество их воды было минимально. Венецианцам пришлось глубоко призадуматься и разработать венецианские "колодцы", которые на самом деле, были никакие и не колодцы, а просто аккуратные вырытые скважины, заполненные чистым песком, пройдя через который и фильтруясь, чистая вода накапливалась в емкости для относительно чистой воды. Верхнюю часть таких колодцев, каменные оголовья — можно было увидеть в городе повсюду. Назывались эти водосборники прикольным словом "поцци" и рыли их честные "поццики" — землеройки, мастера своего дела, поскольку углубляться в почву островков было делом тонким и хитрым. За несколько веков поццики набрались опыта, и под сотню колодцев накопали уже на всю Венецию. Поццики сотрудничали с местными масонами — "мурри", ведь верхнюю часть колодца всегда делали из камня, а это уже масонские дела — камни тесать. Воды мало было, на одного венецианца приходилось всего по пять — семь литров питьевой воды в сутки — это мизер какой-то, это было очень мало, просто провоцировало антисанитарию. С чистой водой была напряжно в Венеции, поэтому венецианцы пользовались правом устанавливать собственные водосборники в домах. Колодцы-поцци были не только на площадях города, но и в двориках. Вода в них поступала с крыш по керамическим и каменным желобам. Когда воды недоставало, например, в засушливое время, ее доставляли из рек в специальных лодках — бурчи.

— Пьетро, хватит лопать мясо, набьешь живот, как в постеле скакать будешь? И где мои кирпичи, партия уже готова, почему они не доставлены на Повелью, — сразу круто взялся за дело Аль.

Но не на того напал тарантиец, и в этот раз корчились ему обломы, потому что Челлини свои права знал отлично:

— Рот закрой, тарантиец, вином пахнет, — пробурчал в ответ честный мурри. — Договорились: через два дня тебе поставлю партию кирпича. Вот и жди. Я сейчас руки немного освежу ласками, и кое-что новенькое проверю. А завтра возможно и другое чего придумаю. Ты ловкий парень, Пачино. Если кто другой намерится устроить у себя бассейн — мои особые кирпичи придутся к делу. Некуда спешить.

— Мальчики не ругаемся, не злимся, не в моем доме, — сразу охладила пыл возможных спорщиков подошедшая хозяйка. — Ты бассейн ставишь, мой сладкий?

— Ага, солнышко, от него прохладно и уютно. И забавно — только представь — голенькие гости все купаются, и там всякие столики с вкусняшками плавают по поверхности воды, и вообще, красиво. Как твои сисечки, ох вы ж мои красавицы, — и неугомонный тарантиец не сходя с места присосался к одной груди и даже помахал рукой мурри Пьетро, приглашая присоединиться к развлечению.

— У меня и своя телочка есть, — рассмеялся Пьетро Челлини, продолжая восстанавливать силы после трудового дня, перед тем как подняться и развлечься со своей давней подружкой.

Диана хоть и похохатывала задорно, но заметила перемену настроения у славного клиента. И стоило тому оторваться от её груди, как она внимательно посмотрела ему в глаза:

— Вижу, эта мерзавка всё испортила. Что с тобой, сладкий?

— Умная ты женщина, Диана. Все хорошо, но ты права. Я хочу предупредить — до утра, наверное, засяду у тебя в одной комнате, плачу честно, но девочек не надо — мне подумать надо над одной важной сделкой.

— Понятно, это конечно можно устроить, — кивнула хозяйка.

— Не напрягай девочек, как мой шалопай Николас освободится, сразу гони его ко мне, — дал еще одно распоряжение Аль и они прошли в одну из комнат рядом с общим залом. Диана совершенно верно решила, что буйство веселья стихнет без своего шумного вдохновителя, а внизу было поспокойней — окно выходило на канал, шума было меньше в маленькой уютной комнатке.

Когда Николашка подошел к своему легату, он увидел уже привычное, всем знакомое лицо Пачино: полное сил, задора и явно придумавшего новую, очень забавную каверзу своим врагам и недругам.

— Какие дела, командир? — сразу взялся за дело ординарец, но так же быстро и сменил интерес. — Ухты, вот так дрянь! Это что за мерзость у тебя такая? Она странная. Я чувствую в ней угрозу, выброси каку, Алекс, это нехорошая штука.

— Сам знаю, Ник, а что ты чувствуешь?

Ник подошел вплотную и внимательней взглянул на ленту в коробочке в руках легата. Вдруг он посмотрел на Лешку странным взглядом и резко попросил:

— Закрой! Коробку закрой!

Зубриков четко исполнил команду. Она вообще прозвучала не как бытовая просьба, а как команда воина воину в бою. Ник немного постоял, словно прислушивался к округе и себе, и улыбнулся улыбкой хитрой и злой:

— Открой!

Легат открыл коробочку.

— Закрой! — спустя несколько мгновений скомандовал ему ординарец.

— Я те чё, опенклозер? "Открой-закрой-открой-закрой", ты что начухал? Колись, мерзкий мурзилка, — приказал сам заинтригованный легат.

— Она меня меняет. Ну и поганая штуковина, — уже не улыбался Николас. — Она меня к тебе меняет. Когда открыта, мне тебя обнять хочется — как отца, всякое такое, как в детстве, но это неправильное, не моё, ты понял о чем я. Откуда у тебя эта мерзость. Выкинуть надо её в канал.

— Мне её Нерезза подогнала, и выкинуть я её не могу. Пока, — признался Пачино.

— Я её убью, — просто констатировал факт Ник.