Здесь было неуютно: ободранные куски старых пожелтевших от времени обоев, два заколоченных окна на внешней стене, плесень, вздыбленный старый пол с остатками видавшего виды напольного покрытия — дубового паркета "елочкой". По всему периметру горели свечи, как в коридоре. Из щелей досок, которыми когда-то заколотили выбитые окна, дул прохладный воздух. В атмосфере чувствовался насыщенный аромат парафина, нафталина и общей затхлости и заброшенности пространства.
Переступив порог комнаты, я под насмешливым взглядом хозяина прошла к середине и, скрестив руки на груди, осталась стоять.
Феликс в обнимку с двумя молодыми девицами — лет семнадцати-восемнадцати на вид, никак не старше — возлежал на огромном матрасе, разложенном на полу. Другой мебели в комнате не было. Голую грудь старика прикрывал чистый обрез ткани, который, судя по смутившимся лицам обнаженных девиц, он только что отобрал у них. Чтобы соблюсти видимость приличия, как я поняла. Однако в свете огромного количества свечей вся сцена выглядела в любом случае нелицеприятно.
— Оксаночка! — хриплый голос Феликса выражал подобие отцовской радости от встречи с блудной дочерью. — Давненько не виделись! Как великолепно, что ты зашла! Присоединишься?
— Воздержусь, — я смерила троицу холодным взглядом. — Я по делу.
— Как всегда, как всегда.
Старик взглядом отдал команду стоявшему до этого момента у двери бугаю — то ли Савве, то ли Севе. Мужчина оказался рядом вмиг, наклонился над подобием кровати, подхватил обеих девиц под руки и буквально волоком вытащил их в коридор, не обращая внимания на визг и ругательства.
Я с легким неодобрением и брезгливостью посмотрела им вслед.
Девицы были ведающими.
— Молоденькие, — нарочито причмокивая, посетовал Феликс. — Только недавно в "столице". Пришли искать покровительства. Сами-то безродные.
Я повернула голову и поймала улыбку на лице старика. В достаточной степени искреннюю, если ты видел Феликса впервые, и настолько же лживую, если знал его уже не один год.
На вид Феликсу было глубоко за семьдесят. Однако точный его возраст никто не знал: шептались, конечно, что старику уже давно перевалило за сотню, но официальных предположений вслух не высказывали. Боялись непредсказуемой реакции Феликса.
Лицо старика было непропорциональным и уродливым: испещренным морщинами, шрамами и пигментными пятнами. Глаза казались впалыми в глазницы, скулы выпирали, щек практически не было, а нос выступал вперед настолько, что иногда представлялось, будто он свисал над верхней губой. Брови отсутствовали, как практически и все волосы на голове — до такой степени они были редкими.
При ходьбе Феликс прихрамывал на левую ногу, отчего его итак невысокий рост — как у меня — казался на порядок ниже. Телосложение у старика было худощавым и "костлявым", как у человека только что сбежавшего из концлагеря.
Со стороны Феликс представлялся немощным, заслуживающим жалости, сочувствия и помощи. Прекрасно понимая, какое впечатление он производит на окружающих, старик тонко играл с людьми и ведающими с помощью своего образа — хитростью и обманом добивался желаемого.
Феликс обладал железной волей, невероятным цинизмом и расчетливостью, упивался властью, не гнушался любых средств в охоте за ней, разменивал людей точно монеты. Его настоящий не прикрытый лицемерной улыбкой и добротой взгляд внушал страх и заставлял даже ведающих с высоким потенциалом держаться в обществе Феликса настороже.
Старик был человеком. И при этом в "столице" считался и называл себя главой всех проживающих в этом городе ведающих. Как он добился такого звания, я не знала и не уверена была, что хотела знать.
Со своими обязанностями Феликс справлялся великолепно: держал в ежовых рукавицах бунтарей, продвигал с меценатской щедростью талантливых и перспективных ведающих, сохранял нейтралитет между презираемыми им людьми и сообществом ведающих — родами и теми, кто держался одиночками.
Встав с подобия кровати, старик натянул на голое тело шелковый халат с запахом — я выдержала его прямой взгляд, обратив мельком внимание на то, что халат стоил состояние, и, прихрамывая, подошел ближе.
Я помнила, что на самом деле Феликс был богат. Возможно даже богаче, чем мой отец. Но контраст между дорогим предметом одежды и постельным бельем, хоть и чистым, но состоящим в основном из лоскутов с необработанными краями, все равно резанул глаза.
— Что за дело? — он остановился в десяти сантиметрах от меня, вторгаясь в личное пространство и оставаясь на грани приличия.
— Я видела убийство с помощью непонятного мне обращения.
— Любопытно, продолжай.
— Оно было похоже на обращение о призыве. Но странное. В качестве Дара использовалось тело ребенка — тринадцатилетнего мальчика. Дар был помещен в правильную пентаграмму, начерченную кровью. В углах, как обычно — символы усилителей-проводников Силы. А в центре... На самом мальчике были начерчены неизвестным оружием незнакомые мне сигиллы. После проведения обращения следы от него, включая тело мальчика, остались на месте. Слышал о чем-нибудь похожем?
— Если только не в Червоточном квартале, — задумчиво причмокнул старик. Его костлявая рука обхватила подбородок и, почесывая его, он отошел к окнам. — Червяка уже убили? Или это очередное твое видение из будущего?
Я внутренне скривилась — червяками или слизняками Феликс и все высокомерные ведающие, которых, к сожалению, было большинство, называли людей.
— Падение, — мягко поправила я, не заостряя внимание на очередном витке конфликта конфессий. — Я хотела узнать, не случалось ли похожего до этого момента.
— Червяки мрут каждый день, — философски отметил старик.
— В подобных обращениях?!
— Ну, о таком, которое ты описала, я не слышал, — Феликс развернулся и в упор очередным немигающим пронизывающим насквозь взглядом посмотрел на меня, — а собственно в чем его особенность? Я пока не услышал ничего интересного для себя. Кроме того факта, что этим обращением интересуешься ты. Что-то не так с оружием, которым были нанесены сигиллы? Или с самими сигиллами? Во многих родах ведающих есть сигиллы, которые были разработаны основателями родов и неизвестны никому кроме их потомков. Или дело в том, что Сила не забрала Дар — тело малолетнего червяка?! Это можно объяснить тем, что обращение не сработало — над ним трудился какой-то профан.
— Дело в оружии и сигиллах, — призналась я, тщательно подбирая слова. — Сигиллы на тело мальчика нанесли чем-то острым и очень горячим — ранки были покрыты черной корочкой. Может, правда, лезвие было смазано какой-то химической смесью, которая вступила в реакцию с кровью и в результате образовалась корочка?! Или это могло бы зелье неизвестного мне состава. Тут я не уверена.
— А сигиллы? Что, по-твоему, с ними не так?
— Что-то. Они неправильные, я не могу это объяснить, Феликс. Считай, опять интуиция.
— Но тебе важно узнать, появлялись ли эти сигиллы до сегодняшнего дня где-то еще?! — обмануть главу сообщества ведающих оказалось непросто. Суть старик ухватывал великолепно. — Или появлялось ли где-то еще такое оружие?!
— Или были ли совершенны подобные убийства еще, да.
— Савва! — громкий крик Феликса разрезал напряженную атмосферу серьезного разговора тет-а-тет.
Через несколько минут в комнате снова появился уже знакомый мне бугай с блокнотом и ручкой. Я подумала, что он либо подслушивал нашу беседу с Феликсом под дверью, либо слишком хорошо знал своего хозяина, его голосовые интонации и предугадывал желания.
— Нарисуй мне эти сигиллы.
Под тяжелым взглядом главы сообщества ведающих бугай робко протянул мне в руки принесенные предметы. В его глазах отразилась нерешительность вкупе с любопытством. Я подумала, что это могло быть связано с тем, что то ли Савве, то ли Севе рассказали о том, кем я была и какими личными способностями обладала.
Память услужливо воспроизвела перед глазами картинки из падения и фотографии с места убийства Николая Долгова. Не сомневаясь ни минуты, я воспроизвела все сигиллы, несмотря на то, что их начертание оказалось непростым.
Феликс вновь приблизился и буквально через мгновение после того, как я нарисовала последнюю черточку в последнем символе, выхватил у меня блокнот и задумчиво всмотрелся в каждую сигиллу.
— Любопытно-любопытно. Однако, несмотря на наше плодотворное сотрудничество в прошлом, — Феликс снова причмокнул, а я едва не скривилась, — с этим делом я тебе вряд ли помогу. Если обращение было проведено не в Червоточном квартале — а это так, иначе я уже был бы в курсе, то меня оно не касается. Про подобные сигиллы я не слышал, а острое оружие, которое вызывает ожог — это что вообще, по-твоему, должно быть? Раскаленный нож, меч, рапира?!
Я обмерла. Дыхание сперло. Ладо ни в тонких кожаных перчатках заледенели.
Кто дернул меня обратиться с этим вопросом к Феликсу?
Я была готова сорваться и убежать. Или остаться и драться до последней капли крови, вспоминая все приемы рукопашного боя, которые знала. Только, не уверена, надолго ли бы меня хватило — одну против десяти или двадцати охранников Феликса.
Тем временем старик громко расхохотался, чествуя, таким образом, собственное чувство юмора.
— Догадка с химическим раствором или зельем кажется мне куда логичнее. И в отличие от тебя я могу назвать с десяток рецептов, которые помогут добиться такого эффекта. Но это уже не моя юрисдикция, как я и обозначил раньше! Если только червяка из твоего падения не принесут в Дар в Червоточном квартале?!
— Нет.
— Ну, вот и ладненько, Оксаночка. А сигиллы, — Феликс снова посмотрел в блокнот, — они больше похоже на каракули. Вот и вся неправильность.
От необходимости ответить меня избавил звонок телефона.
Скомкано извинившись, я дрожащими от волнения руками открыла сумку и попыталась найти в ней сотовый. Получилось, но не сразу. К моему сожалению, Феликс обратил на это внимание.
Меня искал Миша.
Ответив на вызов, я коротко, не давая возможности оппоненту что-либо сказать, бросила: "Сейчас не могу говорить. На встрече. Позже перезвоню", и отключилась.
— А я слышал, вы расстались, — прокомментировал ситуацию, привычно причмокнув, Феликс. — Ты вроде бы укатила в родной городишко, а наш... хм... общий знакомый бросился, так сказать, в омут с головой. Бизнес, то бишь.
— Тебя это не касается! — жестко ответила я, убирая телефон обратно в сумку.
— А знаешь, — Феликс неожиданно улыбнулся. Слишком радостно и приятно, чтобы заставить меня еще больше насторожиться и внутренне похолодеть. — А я, пожалуй, поспрашиваю насчет неизвестных обращений, убийств малолетних червяков и этих вот каракуль. Вдруг, и правда, чего-нибудь в последнее время в "столице" происходило?! Хоть какое-то разнообразие в нашем сером болоте.
Уходила я от Феликса в смешанных чувствах. С одной стороны помощь главы сообщества ведающих была неоценима, с другой — пугала цена этой помощи и излишняя заинтересованность в некоторых аспектах, которые могли всплыть в этой истории и о которых, я предпочла бы, чтобы Феликс не знал. Его внимание могло сыграть со мной, моими близкими и дорогими людьми опасную шутку.
Вызвать такси в Червоточный квартал в одиннадцатом часу вечера было невозможно. Если водители из моего коттеджного городка не знали о дурной, еще мягко сказано, репутации этого места, то работники "столичного" таксопарка придерживались пословицы: "Береженого Бог бережет", и даже за десятикратную плату не заезжали на эти улицы. Ближайшая остановка такси была возможна только на Главном проспекте. До него мне предстояло пройти пешком около двадцати минут.
Заметно похолодало. Червоточный квартал безмолвствовал, и эта тишина меня обнадеживала. Звуки в этом месте могли также сулить опасность.
Я отошла от дома Феликса буквально на пару сотен метров, когда услышала шаги. Ровные уверенные большие. Мужские.
Машинально потянувшись к голенище сапога, я осеклась в последний момент.
Оружия с собой у меня не было. В принципе и не могло быть, так как последние четыре года я прожила в мире, в котором остерегаться каждого шороха, шума, звука было ненормально. В мире, в котором убийства не считались обыденной суетой.
Я перекинула сумку через плечо, стянула с рук перчатки и начертила в воздухе пальцами сигиллу для отвода глаз — знак, позволяющий в любой ситуации и любом месте остаться незаметной. После чего на всякий случай попыталась припомнить слова обращения к смерти и сигиллы направленности и ограничения воздействия.
Звук шагов усиливался. Мужчина быстро приближался. Но не бежал. Я машинально отметила, что, скорее всего, это было связано с его манерой передвигаться — быстро и резко, а не с тем, что он куда-то спешил. Небольшая часть внутри меня расслабилась. Оставался шанс избежать стычки. В некотором роде я считала себя пацифисткой.
Когда из-за угла переулка показалась долговязая мужская фигура в толстовке, я поняла, что сигилла для отвода глаз не сработала. Сила не отозвалась привычно при активации.
Интуиция буквально прокричала, что второго шанса у меня не было.
Я скороговоркой пробубнила слова обращения к смерти, начертила в воздухе сигиллы направленности и ограничения воздействия. Это был самый легкий способ оглушить кого-то до бессознательного состояния.
Но Сила... снова не отозвалась.
Я дернулась в сторону к промышленному зданию с огромными разбитыми окнами-витринами на первом этаже. Времени разбираться с отсутствием отклика со стороны Силы не было.
Мне повезло остаться незамеченной. Когда мужчина приблизился к тому месту, где я стояла, стало понято, что от постороннего внимания меня спас капюшон толстовки, который мужчина надвинул так низко, что даже очертания лица невозможно было разглядеть. Да и горбился незнакомец так, будто смотрел не вперед, а в пол.
Я сделала шаг назад. Каблук сапога неудачно наступил на что-то хрупкое. Довольно громкий хрустящий звук заставил меня замереть, затаив дыхание.
Твою...
Незнакомец остановился. Выпрямился, снял капюшон толстовки и завертел головой из стороны в сторону, прислушиваясь и выискивая взглядом источник шума.
Я с трудом сдержала нервный смешок.
Мужчина на самом деле оказался молодым парнем. Высоким красивым статным, но довольно юным. Лет восемнадцать-двадцать.
У него были правильные классические черты лица — насколько я могла судить со своего места, да еще в таком тусклом уличном освещении — ровный прямой нос, густые брови, выразительные глаза, пухлые губы, приятная линия скул, подбородка и нижней челюсти. Волосы светлые — то ли русого, то ли золотистого оттенка, кудрявые, но неровно подстриженные и как-то не очень удачно зачесанные.
Под старой серой толстовкой угадывалась атлетическая фигура с красивым разворотом плеч и развитыми мышцами. Парень выглядел внушительным и сильным, но не производил впечатление качка, увлекающегося силовыми тренировками и анаболиками*. Его фигура была ладной, идеально соответствующей по пропорциям росту под два метра и гармоничным чертам лица. Если бы молодой человек сейчас замер на месте и перестал дышать, со стороны его вполне можно было бы принять за памятник какому-нибудь античному герою древних мифов.
