Смерть зверя с тонкой кожей

— Эти шрамы на спине...

— Полиция Нджалы.

В больнице молодой врач-индус наложил швы и на очень чистом английском спросил, что произошло.

— Подрался с пьяными фанатами.

— Не слишком редкий случай, к сожалению. У них был нож?

— Нет. Меня толкнули, ударился об окно и разбил стекло.

— Футбол будит в людях странные инстинкты. Впрочем, племенные обычаи других всегда кажутся странными. Руку постарайтесь несколько дней не напрягать.

Таксист ждал снаружи. Они сидели рядом, его рука обнимала её за плечи. Из темноты впереди возникали фонари и исчезали в темноте позади. Ей хотелось, чтобы эта поездка не кончалась. Чтоб они могли ехать так вечно — до самого края света — в тишине, под куполом звёздного неба.

— У меня иногда бывают странные идеи, — прошептала она.

Он ничего не ответил, но когда они почти доехали, наклонился к водителю и попросил:

— Давайте проедемся ещё немного, хорошо? Вокруг Гайд-парка.

— О, господи, — тихо сказала она, — ты что, мысли читаешь?

Дома она наполнила ванну.

— С такой рукой оно будет непросто.

— Я тебе помогу.

Он нравился ей таким — немного беспомощным и нуждающимся в ней.

Ричард вылез, она стала помогать ему с полотенцем — и тут по-настоящему увидела его тело и остановилась.

Он мягко поднял ей голову и заглянул в глаза.

— Не стесняйся. Не надо.

— Я не стесняюсь, — вздохнула Элис, — просто не привыкла...быть с мужчинами.

И продолжила вытирать его.

Он провёл ладонью по её голове.

— Мне нравятся твои волосы. Ты удивительная девушка. И ты очень помогла мне.

Он начал одеваться.

— Что ты делаешь?

— Одеваюсь.

— Одеваешься? Но ты ведь не уходишь?

— Не ухожу?

— Ты же не можешь уйти сейчас, — торопливо говорила она первое, что приходило в голову, — Там...там дождь.

Он присел на край ванны и захохотал:

— Неужели я настолько хрупкое создание, что меня нельзя выпускать в дождь?

— Но разве ты...разве ты не останешься?

Он встал. Положил руки ей на плечи.

— Мне бы хотелось. Конечно, мне бы хотелось, но... — он вздохнул, — Ты представляешь, во что ввязываешься?

— Нет, — сказала она с горячностью, удивившей её саму, — не представляю. И, чёрт побери, не хочу и представлять.

— Если Департамент обнаружит...

— Как? Разве что расскажу я сама. А я не расскажу, так?

Несколько секунд он молча разглядывал её.

— Не расскажешь? Если честно — у тебя ведь просто не было времени обдумать ситуацию.

— О господи, откуда тебе знать?

— Что?

— Что я чувствую. Всё, как два года назад. Но хуже. Или лучше, — она всхлипнула.

— Не плачь.

— Я не плачу. Я всхлипываю.

Глубина её чувства поразила его — чувства, которое он разбудил и теперь использовал.

— А если я останусь на несколько дней?

— Хоть навсегда, — прядь волос упала ей на лицо и она откинула её назад, — Ты думаешь, что используешь меня — а не использовать не можешь, у тебя просто нет выбора. Но я делаю то, что делаю, потому что хочу этого. Ты не обязан любить меня...или даже притворяться, что любишь. Видишь, ты меня совершенно не используешь.

Она изо всех сил боролась за своё счастье — каким бы кратким оно не было. Да и не в природе счастья быть долгим.

Потом, уже в постели она сказала:

— Давай просто полежим так немного. Хочу запомнить как следует. Я уже пыталась в прошлый раз и ничего не вышло.

Ей хотелось запечатлеть в памяти навсегда: этот миг, это чувство, этот его запах, его самого, мрачной тенью нависающего над ней — а на самом деле тёплого, живого и прекрасного.

— Господи, какой ты красивый, — выдохнула она, прижимаясь к нему.

— Целуй меня, — прошептала она, — целуй меня крепче.

Она знала, что ничего не запомнила, но это больше её не тревожило.

Фрэнк Смит спал. Снилось ему, что Джоан, которую он уложил в соседней комнате, стоит теперь над его кроватью. Сны всегда бывают такими... Потом он окончательно проснулся, и понял, что это не сон.

— Забавно, — сказал он.

— Что ты хочешь на завтрак?

— Я сам готовлю для себя.

— Нет — пока я здесь.

— Забавно, — повторил он, — Ты это всерьёз?

— Да.

Он сказал.

— Спасибо, — она забралась в постель и прижалась к нему.

— Ты чего?

— К чёрту все эти раздельные комнаты. Мне одиноко.

— Хорошо, — сказал он, — Хорошо...

Ему было не по себе, но Джоан быстро исправила положение.

Не по себе было и Контролеру. Он смотрел в темноту и не мог заснуть.

Причины волноваться были. Контролер, единственный кроме Фрэнка Смита, понимал, КТО им противостоит.

Он ворочался с боку на бок, но делал это медленно и острожно — чтобы не разбудить жену. Что за жизнь...

Министр провёл вечер в театре. Показывали эротическую комедию.

Эротики он в ней находил не больше, чем в приступе зубной боли, юмора — и того меньше.

В пьесе играла чёрная красотка из Фалхэма и она уже пару месяцев приглашала его. Все отговорки были исчерпаны, пришлось сходить. Единственное, что немного понравилось — её позы на сцене. Глядя на которые, он вспоминал некоторые из их поз — вне сцены.

— Отличный спектакль, — сказал он после, — Великолепно.

— А как тебе я?

— Потрясающе. Какая игра. Как чёрная Бернар.

— Ты что, издеваешься?

— Нет, конечно. В самом деле. Честное слово.

Потом они вернулись в Фалхэм. На обратном пути он пребывал в благодушной дремоте и даже беззаботно проехал Ройял-Мэрсден, которую обычно старался избегать. Здание больницы — большое и серое — уходило в темноту где-то выше уличных фонарей. На секунду он представил жену — бледную, с каплями пота на лице, медленно умирающую там, в заваленной цветами палате.

Министр потянулся к радио и поднял звук.

Позже, когда Эбботт уже спал, Элис приподнялась на локте и долго рассматривала его лицо — в лунном свете, отражённом от белой стены спальни..

Очень осторожно она откинула одеяла и коснулась его груди. Это было приятнее и чувственнее, чем всё испытанное ею когда-либо. Он дышал ровно и глубоко.

Элис смотрела на него и гладила его грудь — стараясь запомнить в обманчивом свете луны.

13.

Модибо Нджала укладывал вещи. Точнее, укладывал Артур, а Нджала мрачно наблюдал.

У него не было женщины и одно это выводило из себя его и без того непредсказуемую натуру. Умница Артур старался быть ещё незаметнее, чем обычно.

Нджала беспокойно метался между пентхаузом и террасой. Давление ниже живота раздражало, как зуд. Он смотрел на залитый лунным светом Гайд-парк, на крошечные фигурки мужчин и женщин, садящихся в машины и такси на Парк-лейн. Пару раз казалось, что он слышит их смех, это дразнило воображение. Он вооружился полевым биноклем, но расстояние и угол зрения превращали женщин в мельтешение разноцветных пятен, возникающих и исчезающих в свете фонаря.

Он вернулся в помещение.

— Чёртов особняк. Дурацкая идея. Позвони этому Смиту и скажи, что я передумал. Не поеду.

— Да, сэр.

— Нет. Я сам позвоню ему. Который час?

— Полтретьего, сэр.

— Ненавижу женщин. Ты знал, Артур? Не-на-вижу.

— Нет, сэр, — отрапортовал Артур, — Этого я не знал.

Он продолжал укладываться. Нджала ещё пару раз прошёлся туда-обратно, потом остановился над стопкой книг.

— Это те, что мы берём с собой?

— Если вам угодно, сэр.

— Монтень. Да, мне нравится. Очень извращённый ум. Да, и Обломов. Все мы по натуре лентяи.

Он взял другую книгу.

— "Месяц в деревне". Ты ведь не пытаешься так шутить, да, Артур? Как бы то ни было одного русского мы взяли и этого достаточно... Странно, вначале они хотят меня убить, теперь пытаются спасти.

Артур без выражения посмотрел на него.

— Англичане, Артур. Я об англичанах.

— Вы на самом деле верите, что того человека посылали убить вас?

Нджала пожал плечами.

— Доказательств никаких. Но с учётом всех тогдашних обстоятельств — очень даже похоже на то.

— Не знал, что они занимаются такими вещами.

— Разумеется занимаются. Главное, чтобы игра стоила свеч. Они же пираты. И всегда были. Национальная традиция, вроде поэзии. Пиратство и поэзия. Теперь и то, и другое разумеется в упадке — как и всё остальное. Но из того, что они больше не ходят на абордаж с кинжалами в зубах ещё не следует, что они разучились убивать.

Помолчал. Выглянул в окно. Опять стало накрапывать.

— Готов поспорить, что там будет сыро и куча сквозняков. Или выключится отопление, и никто не будет знать, как его включить.

Внезапно, в приступе прорвавшегося бешенства он снёс со стола всю стопку. Артур подскочил.

— Женщину хочу! — заорал Нджала.

Элис проснулась рано. Сон был глубоким, пробуждение — тёплым и счастливым — чувствовать прикосновение спины Эбботта к своей. Он всё ещё спал. Она осторожно встала, стараясь не разбудить его, посмотрела в зеркало на себя, обнажённую, улыбнулась, зевнула, причесалась и наконец накинула халатик.

Спустилась к входной двери, забрала молоко. Похоже, днём опять ожидалась жара. Солнце уже взошло, но высушить улицы ещё не успело и они были мокрыми и свежими. Глубоко вздохнула и улыбнулась молочнику, добравшемуся уже до следующей двери. От счастья ей хотелось улыбаться всему миру. И ещё она чувствовала, что счастье это может кончится в любой момент.

Она взлетела по ступенькам, положила бутылки и заметила Соломона.

— Вот глупая птичка. Ну почему ты не поёшь? Ту, знаменитую: "Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня".

Соломон молчал.

Она приготовила чаю и отнесла в спальню. Положила чашку на тумбочку и только тут заметила, что Эбботт не спит а смотрит на неё.

Он уселся, расстегнул на ней халат и принялся покрывать поцелуями живот и бёдра.

— Ричард, — сказала она срывающимся голосом, — Ричард, если ты не прекратишь, я растаю. Растекусь в тёплую лужу.

Он молча привлёк её к себе.

— Чай, — только и успела сказать она, — чай же остынет.

Когда они сели за стол, уже совсем рассвело. Тёплое утреннее солнце било сквозь окна гостинной, они говорили о чём-то, на столе стояли кофе и тосты — а Элис чувствовала себя, как в счастливом сне.

Она пыталась запомнить какие-то детали: потёртость на белой скатерти, на которой лежала его рука, оторванную пуговицу сорочки, беспечно закатанные рукава, вены на тыльной стороне ладоней, ямочку на подбородке, чуть нависшее веко... Ей казалось, что вспомнив эти детали, она сможет вспомнить и всё остальное, сможет оживить эти чувства и греться в их свете...

— Уютное место. Очень уютное. Помню...

— Что?

— Мы возвращались сюда, после того, как ходили куда-нибудь ужинать и пили здесь кофе.

Она кивнула.

— Кофе у меня. Всегда у меня. До той ночи, когда ты решил пригласить меня к себе.

— Всё ещё готовишь варенье? Твоё? — он показал на баночку на столе.

— Да.

— Как сейчас в офисе?

— Политика и разврат — всё, как обычно.

— Как старина как-его-там? Ну, этот, который заведовал отделом связи.

— Эдвардс? Ушёл в отставку. Теперь там Пилкингтон.

— Знаю, выпивоха. А парень из Финансов? Ещё имя такое забавное — Гимбел? Тот ещё сукин сын. Ни разу не оплачивал всех расходов.

— О, он всё ещё в деле.

Она остановилась, посмотрела на него.

— Зачем это тебе? Они же не были твоими друзьями.

— Имел с ними кое-какие дела, — он пожал плечами, — Да и просто интересно.

Элис оказалась проницательнее, чем он думал. Эбботт решил сменить тему.

— Ты куда-нибудь выходишь? По магазинам и вообще?

— Думаю купить тебе кое-что из одежды. Новый пиджак, для начала. А ещё неплохо было бы пару рубашек, брюк и несколько пар носков. Да, и халат.

Эбботт критически осмотрел свой рваный и залитый кровью пиджак.

— Да, пожалуй. Но всё остальное...не стоит тратить денег.

— Я хочу купить тебе что-нибудь. Мне будет только приятно.

— Хочешь, чтобы я пошёл с тобой?

— Зачем рисковать? У нас там несколько сотен человек, разыскивающих тебя.

— А ты единственная, кто нашёл.

— Я искала дольше всех. Всю жизнь.

— Элис, — сказал он после секундного молчания, — Знаешь, я не смогу быть с тобой долго.

Ему не хотелось вводить её в заблуждение.

— Что такое "долго"?

— Не знаю. Дня два-три.

— Говорят, важно не время, а как ты его проводишь. Но когда всё, что у тебя есть — только время, когда несколько часов — то, что останется с тобой на всю жизнь, может быть... Вообще-то это психологическое, так?

— Что?

— Время. Идёт быстрее, когда ты счастлив, медленнее, когда тебе плохо. Это все знают. Так что — не буду беспокоиться о будущем. Когда мне не хочется думать о чём-то, я...просто не думаю об этом. Есть, знаешь, такая птица — страус.

— Так многие живут.

— Но не ты.

— И я.

— Но это ведь просто способ убежать от реальности, так?

Она привычным движением закинула прядь за ухо — открыв юное лицо и ямочку между грудями — в запахе халата.

— Но что есть тогда реальность? Когда я счастлива, мне хочется знать, что это — не сон.

Он молча положил ладонь чашечкой ей на грудь, чуть касаясь большим пальцем соска.

— Это реальность, — прошептала она, — Господи, это всё на самом деле...

Она не шевелилась — застыв в грациозной неподвижности животного, а он нежно ласкал её. Ей удалось разбудить в нём чувственность, о которой он и не подозревал.

— Мы сошли с ума, — сказал он.

— Нет. Мы совершенно нормальны. Единственные в этом сумасшедшем мире.

Нджала, как обычно, завтракал один. Женщину ему достали в три часа ночи; теперь она спала.

Он чувствовал прилив бодрости и энергии. Поглотил чудовищных размеров завтрак, просмотрел утренние газеты и внимательно ознакомился с докладом шефа своей полиции — о подозреваемых и даже потенциальных политических оппонентах.

Фрэнк Смит завтракал с Джоан. Ощущение было странным: завтрак в компании, приготовленный и поданный кем-то другим.

Требовалось что-то сказать.

— Легко, э-э, разобралась там, на кухне?

— Фрэнк, послушай, я тоже не слишком привыкла разговаривать за завтраком. Так почему бы тебе не вести себя как обычно и не продолжать читать газету?

Наблюдая, как она одевается, Эбботт спросил, известно ли ей что-нибудь об охране Нджалы.

— Нет, — ответила Элис, — И даже если бы знала, ты вряд ли мог рассчитывать, что расскажу.

Она натянула чулки, аккуратно разгладила их обеими руками, так что они гладко облегали ноги.

— Они знают, что отель ты уже нашёл. И собираются переправить Нджалу куда-то ещё. Последнее, что я слышала: он сопротивлялся.

Она критически осмотрела себя в зеркале, убедилась, что с чулками всё в порядке, после чего надела лифчик, блузку и юбку.

— Толстею, — сообщила она в конце концов.

— Неправда.

Она повернулась к зеркалу боком, держа во рту заколку и принялась расчёсывать волосы — длинные, каштановые с медным отблеском.

— Шеппард, — пробурчала она сквозь зубы, — думает, что ты псих. Иногда я с ним согласна.