| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Земляне заметили напряжение космонавта, но почему-то решили, что он боится упасть за борт и утонуть. Он умел плавать, во многих крупных колониях были бассейны. Но дым... Командир, конечно, видел дым из трубы катера еще через обзорные камеры и понимал, что двигатель катера работает на сгорании топлива, но именно запах произвел на него самое сильное впечатление.
Пока все эти эволюции совершались, дело уже приблизилось к полудню. Семеныч расстроено махнул рукой, что рыбалка на сегодня все равно пропала. Земляне встали на пляже лагерем и стали готовить еду.
Командир предлагал землянам воспользоваться припасами корабля, да и вообще посмотреть, чего полезного с корабля можно было бы снять в счет благодарности за спасение — электроника, компрессоры какие-нибудь... Но земляне замахали руками и сказали, что на сегодня еды хватит, а там разберемся.
Космонавты лежали на импровизированных ложементах из коряг, камней и снятых с противоперегрузочных кресел подушек. Непривычная сила тяжести затрудняла движения и даже дыхание. Закрыв глаза, можно было попытаться представить, что ты летишь на форсажной паровой тяге — но этому мешали и вязкий воздух, и незнакомые запахи, и звуки, и влажный холодный ветер, обдувающий лицо при открытом гермошлеме.
Командир чуть изменил позу, попытавшись приподнять голову и верхнюю часть тела и заползти на камень. Все-таки надо было как-то начинать адаптацию к земному тяготению. Лежать в этом положении было неудобно, камень давил на спину даже через кирасу скафандра. Командир подтащил к себе еще одну корягу и подложил ее под голову. Удобнее не стало, но обзор в новом положении стал гораздо лучше.
Пляж был галечный и узкий, не больше десяти метров в ширину. На самой границе пляжа стеной стоял лес с густым подлеском. Чуть дальше по пляжу виднелись развалины каких-то сооружений, небольших и, судя по виду, низкотехнологичных: гнилые бревна, какие-то стенки и столбы из похожих на камни параллелепипедов (командир долго вспоминал и все-таки вспомнил это доисходное слово, "кирпичи").
Земляне собрали по берегу валявшиеся там во множестве коряги, стащили их к месту стоянки. Потом Семеныч присел на корточки, совершил какие-то манипуляции, и командир снова вздрогнул. Снова запахло дымом. Командир сделал несколько глубоких вдохов — земной воздух был густым и вязким, дышать было тяжело — и попытался расслабиться. Он, наконец, осознал, что на Земле от дыма ему никуда не деться.
Он приподнялся еще чуть выше, переложил корягу под головой, и посмотрел на стоящий рядом с ним груз. Груз пришлось извлечь из трюма, чтобы он смог разложить батареи. А крепления батарей не были приспособлены для такого тяготения, поэтому их пришлось подпереть палками.
— Ты как? — спросил командир.
— Да нормально. — ответил груз. — Когда падали, я акселерометры отключил, очень страшно было. А сейчас ничего, даже привыкать начинаю.
— Мы не падали. — с обидой сказал командир. — Мы садились.
— Мы можем взлететь. — Его речевой синтезатор не мог воспроизводить интонации. Груз пытался имитировать интонации паузами между словами, но у него это не всегда получалось. Впрочем, сейчас было ясно, что он задает вопрос, и вопрос этот риторический.
— Не можем. — согласился командир. — Но мы все живы.
— Значит, это было удачное падение. Но никак не посадка.
— А я, наоборот, считаю, что это была не очень удачная посадка. — возразил командир. Почему-то ему казалось, что возможность поспорить отвлечет его от запаха дыма и других поводов для беспокойства.
— Это схоластика. — не поддался на провокацию груз. — Ты мне лучше скажи, что ты собрался делать дальше.
— Не знаю, получится ли. — признался командир. — Но я все-таки попробую поднять нас обратно.
— У этого корыта технологический предел ноль четыре "же", а тебе полный "же" нужен, чтобы только зависнуть. И плазменник в атмосфере ведь вообще не работает, а на пару ты на орбиту никак не выйдешь.
— Не на этом корабле, разумеется.
— А на чем — удивился груз. — За двести лет земляне даже ни одного спутника не запустили. И вряд ли ради тебя они начнут строить...
— Конечно, не начнут. Но двести лет назад они строили...
— Строили что. Орбитальные лифты.
— Тебе такое название: "Минкин", о чем-нибудь говорит.
— Говорит. Но... ты думаешь, от него еще что-то осталось.
— Я не думаю. Я видел фотографии. Он там.
— Сколько лет этим фотографиям.
— Две трети периода.
— Периода Цереры.
— Да.
— Ты точно уверен, что эти фотографии не подделка.
— Не подделка. — раздался из-за груза дребезжащий голос Мпуди. — Моя сама телескопа наводил.
— Но... черт... фотографии... Ты серьезно. Как ты оценишь его состояние по фотографиям. Это же, скорее всего, просто груда мертвого железа. За двести лет с него сняли все сколько-нибудь ценное.
— Не думаю. Систематический демонтаж такой штуки потребовал бы целого поселка. Остались бы следы. Да и вообще, землянам сейчас нужно железо. Груды железа они разбирают едва ли не быстрее всего. Ты же видел ролики, как они растаскивают развалины небоскребов? А раз железо на месте, значит...
— Да ничерта это не значит. Самое ценное, что там есть, гораздо дороже любого железа. Я думаю, они еще во время войны его весь растащили без остатка.
— Если бы они его растащили, они, наверное, его бы использовали. Я думаю, тот, кто имел бы доступ к этой штуке, быстро стал бы доминирующей силой во всей Евразии, если не на всей Земле.
— А он, может быть, и стал. Ты вообще выяснил у этого Семеныча, кто тут власть. Или, хотя бы, доминирующая сила.
— Он говорит, папуасы.
— Папу... кто.
— Папуасы. Он же даже пытался говорить с нами на ток писин. Я, пока мы выгружались, посмотрел в локальной реплике вики. До Исхода так назывался государственный язык Папуа Новой Гвинеи.
— Но это же, как мне показалось, какой-то испорченный английский.
— Так и есть. У папуасов до Исхода были тысячи языков, у каждого племени свой. И они даже принадлежат к разным языковым семьям. Поэтому в качестве общегосударственного языка они приняли испорченный английский.
— Ничего не понимаю. Хотя, я так мало знаю про земные дела, что всему готов поверить. И почему ты думаешь, что папуасы не наложили руку на эту штуку.
— Потому что мы снимали не только телескопом, но и инфракрасной камерой. — сказал командир.
Консервация
Якорь медленно погружался в воды озера. Штатные двигатели ориентации и трансляции на сжатом газе были непригодны для работы в таких условиях. Но Лена и Мпуди, с некоторой помощью землян, смогли закустарить из запчастей и предоставленной землянами проволоки рулевые электромоторы. На дисплеи гермошлемов передавалась картинка: темнеющий зеленоватый сумрак и данные на скорую руку изготовленного барометрического глубиномера. Калибровали глубиномер весьма приблизительно, но рыбацкий сонар, вроде бы, подтверждал показания.
На глубине тридцать метров тьма сгустилась настолько, что Лена включила прожектор. Командир боялся, что возникнет "световой экран", когда отражающийся от взвешенной в воде мути свет не позволит рассмотреть что-нибудь на расстоянии. Но вода была удивительно чиста и прозрачна. Впрочем, дно разглядеть все еще не удавалось. По показаниям сонара, до него было еще около двадцати метров.
Якорь продолжал погружение. Вскоре появилось дно. Командиру оно показалось похожим на поверхность ядра кометы: потрескавшиеся скалы и валуны, торчащие из реголитового склона со следами многочисленных осыпей и оползней. Впечатление портили только пышные развевающиеся пряди водорослей и слизистые наросты губок.
Для закрепления выбрали большой участок реголита ("песка", поправил себя с раздражением капитан) вдали от крупных скал, в надежде, что глубина рыхлого слоя тут будет побольше. Бур вошел в поверхность довольно легко. Песок, конечно, был плотнее кометного грунта, зато он был взвешен в воде. Но на глубине около полутора метров он уперся во что-то непроходимое, наверное, в скалу или крупный валун. Механик не рискнула сверлить дальше, чтобы не взрыхлять грунт. Она попробовала выпустить анкеры и проверить прочность закрепления тензодатчиками на лапах. Вроде бы, получалось, что якорь держит.
Один за другим, с катера сбросили все четыре якоря, и бортмеханик с командиром закрепили их на дне в нескольких десятках метров друг от друга. Потом началась буксировка. Три рыбацких катера впряглись в корабль. Одновременно заработали якорные лебедки. Массивная на вид чечевицеобразная туша сопротивлялась недолго. Как только тросы натянулись, корабль покачнулся и пошел вслед за буксирами. Судя по датчикам, якоря слегка покачнулись в грунте, но выдержали.
Чем больше корабль приближался к якорям, тем меньшее горизонтальное усилие получалось передавать через их тросы. Вскоре корабль двигался уже под действием одних только катеров, лебедки только выбирали слабину тросов. Компьютерная модель движения корабля была весьма приблизительной, но на малой скорости работала неплохо, скорость движения совпадала с расчетной. Модель показывала, что скоро придется переходить к торможению. Средний катер отцепил буксир, а два "пристяжных" разошлись в стороны и пошли назад.
Маневр удался не совсем точно. Катера выбрали слабину не одновременно, корабль слегка развернуло, а один из катеров — как раз тот, что опоздал — опасно накренился и чуть не зачерпнул бортом воду. Но все обошлось. Корабль остановился не совсем в расчетной точке, да и не полностью, но это уже можно было компенсировать якорями.
"Пристяжные" катера и их команды теперь уже ничем помочь не могли. Они отцепили буксирные тросы, прокричали Александру слова прощания, завели моторы и быстро исчезли вдали.
Началась подготовка к самому рискованному этапу: погружению. Конечно, лучше всего было бы сделать продуваемые балластные цистерны, как на подводных лодках. Или сбрасываемый внешний балласт, как у батискафов. Но ресурсов на такое не было: ни баллонов высокого давления, ни грузоподъемности катеров для перевозки балласта к кораблю.
В итоге, решили залить в трюмы такой объем воды, чтобы остаточная плавучесть составляла около тонны, и притянуть корабль ко дну якорями. Командир с бортмехаником наблюдали за процессом с катера, глазами и через телеметрию.
Рыбаки взобрались на носовую (теперь верхнюю) часть корабля, протащили шланги и мотопомпу к носовому стыковочному узлу и присоединили их к заранее проложенным внутренним трубопроводам. Конечно, не хотелось доверять эту операцию чужим людям, но космонавты еще не могли стоять на ногах. поэтому затопление пришлось поручить землянам.
Затарахтел мотор. Командиру казалось, что он уже привык к выхлопу катеров и дыму костра, но сизый выхлоп этого мотора пах как-то иначе, и на командира снова стал накатывать приступ иррациональной паники.
Производительность помпы была невелика, так что прошло больше трех килосекунд, пока самая широкая часть корабля не скрылась под водой. После этого дело пошло быстрее, и еще через полторы килосекунды вода начала подбираться уже к самому стыковочному аппарату.
Лена скомандовала остановить помпу. Рыбаки отсоединили шланги, задраили люк, и Лена включила еще один насос, питавшийся от батарей корабля, и создававший внутри повышенное давление. Накачав полбара, она остановилась, внимательно глядя на телеметрию на стекле своего гермошлема. Нигде не сифонило. Она снова включила насосы и продолжила наддув до двух бар. Дальше повышать давление было опасно, они уже подошли к расчетному пределу прочности гермообъемов. Лена включила лебедки.
Корабль покачнулся и быстро исчез под водой полностью. На поверхности остался только прикрепленный к поплавку оголовок бронированного шланга. Через него и поступал воздух для дальнейшего наддува.
Сечение шланга было небольшим, поэтому на глубине десять метров пришлось сделать остановку, чтобы набрать дополнительное давление. Потом погружение продолжилось медленнее. Потом обнаружилась проблема: корпус под водой быстро остывал, и пар из воздуха начал конденсироваться на стенах внешних отсеков, снижая давление. К тому же, эта вода могла привести к коррозии или вызвать ложную сработку датчиков протечек, поэтому пришлось включить кондиционеры на осушение.
Солнце уже клонилось к вечеру, когда, судя по телеметрии и эхолоту, корабль достиг расчетной глубины. Пора было затапливать воздушный шланг.
Командир снова почувствовал страх, на этот раз вполне рациональный. Он понял, что чувствовали пионеры космонавтики. Когда ракета отделяется от стартового стола, ничего исправить уже нельзя, даже самую мельчайшую ошибку в циклограмме. Если они где-то ошиблись, корвет не поднимет зонд и не выйдет на связь, и ничего нельзя будет сделать — космические скафандры для работы под водой не годятся, а добыть водолазное снаряжение на Земле вряд ли получится. Александр говорил, что нигде в Прибайкалье нет оборудования, пригодного для работы на глубинах больше десяти метров.
Командир раньше неоднократно запускал беспилотные зонды, не говоря уж о ракетах. Но их-то он воспринимал как расходный материал. А теперь он отправлял в длительный автоном целый корабль. Ну, пусть не совсем целый, не вполне ориентированный, но коммуникабельный, даже с атмосферой. Да еще в совершенно чуждой этому кораблю среде. Пусть даже это был не его корабль, а захваченный у врага приз, но все равно, командир привык относиться к пилотируемым кораблям почти как к живым.
Земляне, похоже, поняли чувства командира. А может быть, для них, привычных к водоплавающим судам, затопление плотнее ассоциировалось с гибелью. Тем не менее, командир уверенно поднял руку, дав сигнал обрезать леску, удерживавшую шланг возле поплавка. Лена отдала кораблю последнюю команду, оголовок шланга с плеском ушел в воду и исчез. Триста секунд прошли в томительном ожидании. Таймер уже дошел до нуля и начал отсчитывать время в минус, но ничего не происходило.
Командир начал уже репетировать интонацию, с которой он скажет бортмеханику: "Я теперь тебе больше не начальник". Но тут рыбаки закричали. Со своего ложемента командир не мог разглядеть происходившее под водой, мешали блики на волнах. Но стоящие у борта земляне, похоже, видели поплавок. И действительно, через несколько секунд из-под воды выскочил, подлетел на полметра в воздух и плюхнулся обратно кусок пенопласта, обмотанного проклеенной тканью.
Лена быстро набрала команду на встроенном в рукав скафандра пульте, и почти сразу же подняла руки с обоими большими пальцами вверх. Корабль был коммуникабелен и готов откликнуться на команды. Бортмеханик запросила телеметрию. По показаниям, все было нормально. Якоря держали, барометрические глубиномеры показывали расчетную глубину, датчики воды в машинном отделении молчали.
Лена приказала кораблю разрывать соединение и опускать зонд. Видно было, как натянулся под водой трос, и поплавок исчез.
Здесь больше нечего было делать. Александр спросил: "ну чё, айда?". Командир со вздохом согласился. Застучал дизель, рулевой заложил штурвал влево, катер круто развернулся и пошел вдоль берега к югу.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
