И вдруг я вздрогнул: изображение потекло, будто на то стекло, через которое я смотрел, снаружи плеснули ведро воды, а когда я вновь сумел что-либо рассмотреть, неспешный полёт продолжался, но пейзаж претерпел катастрофические изменения! Реки испарились, оставив после себя сухие русла, растительность исчезла, вместо неё кое-где торчали только обугленные пеньки самых мощных стволов бывших деревьев, а горы и холмы превратились в оплавленную остекленевшую массу с застывшими потоками лавы на склонах!
Это длилось несколько мгновений. Потом кто-то неведомый опять плеснул воды: изображение потекло, помутнело, а когда вновь возможно стало что-то разглядеть, всё оказалось по-прежнему: леса на холмах зеленели, реки вернулись в свои русла, а полёт неспешно продолжался.
Через несколько мгновений всё повторилось: стекло на миг помутнело, а когда потёки воды схлынули, опять предстала картина страшных разрушений.
Зрелище производило настолько тягостное впечатление, что я ещё раз вздрогнул и очнулся.
— Что с тобой? — Настя приоткрыла один глаз.
— Да так... — Я сел на постели и опустил ноги, нащупывая тапочки. — Приснилось что-то. Спи. Я сейчас...
— В туалет? — уже засыпая, пробормотала она.
Я кивнул, но Настя этого уже не видела: она с удовольствием закуталась в одеяло и свернулась калачиком. Послышалось сладкое посапывание.
Сновидениям значения я не придавал никогда, рассматривая их, как бесплатное кино, но в этот раз "кино" оказалось довольно неприятным.
"Что это было?" — спросил я у браслета.
"Формулировка вопроса недостаточно ясна" — занудил он своё излюбленное, ожидая, что я ему стану сейчас разжёвывать, но я только цыкнул с досадой и поплёлся вниз. Развеяться.
Глянул на часы. Ого! Оказывается, я дрых непозволительно долго: целых шесть часов! Поневоле, станет сниться, чёрт знает, что!
"Как там, наверху?"
Сезам вытащил нос наружу, понюхал и доложил, что "наверху" уже тихо. Буря в стакане улеглась. Значит, пора поднимать паруса.
"Давай, действуй!" — распорядился я и сделал себе крепкого чаю. Расклеился я что-то. Нет той живости, что надлежит. Сезам совсем нюх потерял: мышей не ловит.
Несправедливо обиженный Сезам отозвался, что, мол, животных, называемых мышами, на острове нет. Потому и не ловит. А что касается жизненного тонуса, то он на высоте.
Я усмехнулся:
"Не бери в голову. Это я так, шучу".
С телом да, всё в порядке. Вот только на душе камень лежит.
С чего бы это?..
А... Ну да, конечно... Мир лежит в разрухе, голодный и холодный. И в этом только моя вина. Допустили, как говорится, козла в огород...
Я тяжко вздохнул. Назад дороги нет. Сделано немало. И сделано всё правильно. Я уверен. А предстоит-то ещё больше. И с какого боку браться за это "больше", одному Богу известно.
"Тадж-Махальчик" слегка покачивало: чай в бокале вёл себя беспокойно. Остров выплывал из морской пучины. Все проблемы, связанные с декомпрессией, браслет решал ненавязчиво и неприметно. А, может, их и вообще не было?
"Господи, тебе-то что за дело? — оборвал я себя. — Твоя забота вон — как накормить и обеспечить работой несколько миллиардов оставшихся не у дел? Вот ею, этой заботой и занимайся!"
Занимаюсь. В меру сил и способностей. Сил-то много, хоть отбавляй. А вот способностей... В смысле — ума... И занять-то не у кого. Советчики тянут, кто в лес, кто по дрова. То генератор, то телепатия, то ударная пятилетка... И всё как-то не то. Не панацея.
Ох, и тяжела ты, шапка Мономаха! Царём я себя не объявлял, но обязанностей от этого ничуть не меньше. А то и поболе будет. У того печаль о Руси единственной была, а мне весь мир достался...
Махнуть бы на всё рукой, да в загул пуститься. Как Пашка. А что? Не смогу? Не мужик, что ли, в конце концов? Смогу! Ещё как смогу! Браслет поможет с любым гаремом управиться!..
Только как же с чувством долга быть? Куда от него-то деться?.. Нашкодил, и — в кусты?
Ну почему — "нашкодил"? Избавил мир от ядерной угрозы! Разоружил осатаневших фанатиков! Мало, что ли?
Конечно, много! Миллионы людей лишил рабочих мест. Пустил по миру тысячи и тысячи семей. Разрушил устоявшуюся государственную систему. Несмотря на всю её чудовищную суть, она кормила людей. А вот как накормишь их ты, "благодетель"?
Мне стало тошно ото всех этих мыслей, и я вышел на улицу.
Солнце уже взошло, и ослепительная дорожка пролегла по водной глади океана. Она пробивалась сквозь прибрежные заросли. Разноцветная пернатая живность орала и суетилась в разлапистых верхушках пальм, с любопытством и ожиданием поглядывая на меня.
И эти — туда же! Каждое утро Настя подкармливала их, вот они и выстроились в очередь за халявой.
Ничего, подождёте, пока хозяйка встанет. У меня и без вас есть о ком позаботиться.
И я, не спеша, двинулся по галевой дорожке, вьющейся среди зарослей, к берегу океана.
Из-за птичьего шума я не сразу различил тихий, с присвистыванием, голос, переходящий в шипение:
— Моя сильно извиняйся на такая русский язык...
Я дёрнулся. Буквально в двух шагах от ствола ближайшей пальмы отделилась гибкая фигура, покрытая блестящей зелёной чешуёй. У неё имелись в наличии две руки, две ноги, по типу человеческих. Но это был не человек. Во всяком случае, голова у него была не человечья. Она больше напоминала голову змеи или, даже, ящерицы. Круглые, выпуклые глаза незнакомца неподвижно смотрели на меня.
— Господи! — вырвалось у меня. — Вы кто?
— Ваша... твоя соратник, — проговорил незнакомец, едва заметно присвистывая. Ему, действительно, с трудом давался русский.
"Предновогодние сюрпризы идут косяком", — с тоской подумал я и спросил:
— Как это понимать?
— Мы работать... служить армия Бей, — проговорил тот и добавил: — Как твоя... Моя тоже... подневольник! — с трудом выговорил он.
У меня тоскливо заныло под сердцем:
"Опять двадцать пять! Опять это имя!"
Я внутренне приготовился к самому худшему и тихо спросил:
— Ну и... что вам надо?
Незнакомец впервые с момента встречи моргнул и разразился длинным монологом:
— Бей теперя померла. Моя теперя получай свобода. Моя хотел ходи домой. А такая больше нету. Бей убила мой родина. Кидай мой родина звезда. Мой родина жигай моя солнце!.. Моя теперя никто не нуждай. Моя бродила многа живой планета. Предлагай помощь. Никто моя не нуждай. Каждая-всякая солдата моя прогоняй! Везде своя синсая... ошейник! На рука!
И он понуро опустил голову.
Только теперь я обратил внимание на то, что на его зелёной чешуйчатой руке красуется такой же браслет, как и у меня! Коллега! Вот оно что! Да ещё и оказавшийся бездомным вследствие разбойных действий пресловутого Повелителя. И, к тому же, не у дел, так как войска Бея уже нет. Разбежалось по своим мирам.
— Так ты... так вы просите у меня защиты и помощи? — спросил я. На душе у меня слегка оттаяло, но насторожённость ещё не отпускала.
— Нет! — повысил он голос, поднимая голову. — Моя сам хотеться помогай! Моя сильный! Хочел бывай надым... как это?.. нужный! Твой планета имей большой проблема! Моя знай! Моя здеся давно. Моя наблюдай. Но не мешайся! — торопливо добавил он, чисто по-человечески приложив одну руку к груди, а другой отрицательно помахав у меня перед носом.
"Я давно уж тут стою, у крылечка, на краю", — всплыло филатовское к месту, но не совсем ко времени. Не до хохмы как-то.
Я-то — ладно, мы гостям завсегда рады. Если, конечно, это гость, а не шпион.
А остальные? Как им-то его преподнести? Взять ту же Настю? Она ж со страху помрёт, завидев это чудо! Вон он, какой зелёный, блестящий, будто соплями намазанный.
Н-да... Не было пчали...
— Твоя плохо не думай! — приложил он руку к тому месту, где у человека, обычно, расположено сердце. — Моя хороший помогай!
"Помогай"... Попугай...
— Зовут-то тебя как, "Помогай"?
Он чуть смешался:
— Моя зовут на твой язык нехорошо. Твоя пускай зовут какая хотеть. Моя бывай согласись!
Кого-то мне его манера разговора напоминала, никак я не мог вспомнить. Что-то такое киношное, или мультяшное...
— Так и будем тебя звать, — улыбнулся я. — "Помогай"!
— Твоя смешно? — И он протянул мне руку. — Моя теперя больше согласись! — Его рот неожиданно разъехался в улыбке. Я бы сказал: "До ушей", но ушные раковины у него отсутствовали. Зато рот оказался полон мелких, ослепительно белых, зубов.
Преодолевая невольную брезгливость, я осторожно пожал протянутую конечность. Неожиданно она оказалась тёплой и жёсткой на ощупь. А я ожидал нечто липкое, мягкое и холодное. Как у лягушки.
— Моя знай: твоя зовут Вовчик! — радостно доложил он, чувствуя в моём настроении перемену в свою пользу. — А твой самка зовут Настя! Моя хорошо понимай?
"Самка"! От такого определения я аж поперхнулся. Шпиён как есть!
"Ты, случаем, в постель ко мне не залезал?" — подумалось непроизвольно, но он, то ли услышав мысль, то ли прочитав по лицу, тут же побожился:
— На моя плохо не думай! Моя культурный! Моя знай какая честный!
— Ладно, — я ещё прикидывал, как поступить. — Что ж мне с тобой делать?
— Моя понимай правильно! — закивал он головой, опять-таки, чисто по-человечески. — Твоя иди заготовить земля... нет... как это?.. — запутался он, но я пришёл ему на помощь:
— Подготовить почву?
— Ай! Как моя хотел такая слово сказать! — воскликнул он, радостно улыбаясь и беспрестанно тряся меня за руку. — Правильно! А моя гуляй здеся! Моя ожидай твоя приглашай!
— Ждать приглашения? — подсказал я.
— Так-так! — кивнул он и мгновенно растворился среди зелени.
Я в замешательстве огляделся вокруг, но его нигде не обнаружил.
— Помогай!
— Моя здеся! — возник он передо мной, сияя всей своей сотней зубов. — Твоя чего?
— Да нет, ничего, — смутился я. — Просто ты так быстро исчез. Незаметно.
— Моя хорошо умей исчезай! — похвалился он. — Моя много ещё умей!
— Ну ладно, тогда я пошёл?
— Моя будешь твоя сожидай! — заверил он и опять испарился.
Я лишь покачал головой и, не спеша, направился к дому.
В принципе, рассуждал я, парень он неплохой. Если он тот, за кого себя выдаёт. Но первое моё впечатление — вы меня извините! Это даже не впечатление, а испуг! Я уж было подумал, что всё, хана! Настя одна останется. Да ещё и с малышом! Да ещё и на необитаемом острове! Это ж верная погибель!
Слава Богу, я ошибся...
Вот только что я ей-то скажу?!
"Можешь не трудиться, я уже и так всё знаю", — прозвучали у меня в голове ехидные интонации. Не узнать их я, конечно, не мог.
— Так ты уже не спишь?! — изумился я.
"С тобой поспишь, как же! То драки по ночам устраиваешь, то теперь какой-то Помогай. Не ты будешь, если куда-нибудь не вляпаешься!.. Он хоть не сильно страшный?"
— Да как сказать?.. — затруднился я с ответом, пропустив мимо ушей обвинение в ночном инциденте. — Привыкнуть надо.
"А ты уже и привык? Быстрый какой! — фыркнула Настя. — Ладно. Веди его сюда, — смилостивилась она. — На месте разберёмся".
— Только ты уж... того!.. повежливей с ним, пожалуйста, — попросил я на всякий случай. — Инопланетянин, всё-таки...
"Ладно-ладно! Напугал бабку пенсией! — подтолкнула она. — Всё будет зависеть от его поведения".
И я поплёлся назад, к месту встречи. Со стороны, наверное, это выглядело довольно глупо: туда-сюда, туда-сюда... Да ещё и сам с собою разговаривает.
— Помогай! — окликнул я, когда дошёл до места, что тоже не свидетельствовало о великом уме: стоит придурок среди зарослей и зовёт на помощь.
Он появился, как чёртик из коробки: просто отделился от куста, возле которого я стоял.
Я невольно вздрогнул:
"Какая у него, однако, способность к мимикрии!"
— Моя здеся, Вовчик! — улыбаясь всей своей начищенной сотней, с готовностью объявил он. — Твоя пришла моя забирай?
Я кивнул:
— Пошли.
— Моя радуйся такой переговора! — пришепетывая, оживлённо болтал он, пока мы шли с ним к дому. — Моя бывай многа планета и каждая моя прогоняй. Один твоя такая хороший! Моя помни твоя доброта! Твоя посмотри тогда! Самка твоя тоже хороший! Многа хороший!..
— Послушай, — остановился я. — Ты, пожалуйста, её так не называй. Ей это не понравится.
— Так-так! — с преувеличенной готовностью закивал он своей змеиной башкой. — Хорошо!
— Понимаешь, — мне, почему-то, стало неловко за него, — у нас так не принято. Самками людей не называют. Это у животных самки. А у людей они называются: женщина, жена, ну... подруга. Ещё — девушка.
— Моя слышал такая слово! — согласился он. — Моя будет называй твоя самка девушка. Хорошо такая? Самка не обижайся?
Я аж закашлялся от неловкости. Балбес! Она ведь слышит наш разговор!
— Ты можешь называть её просто: Настя. Этого будет достаточно.
— Моя понимай! — дотронулся он до моего плеча. — Твоя не будешь стыдно.
— Ну хорошо, коли так. Ты уж постарайся... — пробормотал я, весь скукожившись от неловкости.
И мы стали подниматься по ступеням террасы.
Вот глупость-то! Переживаю, как за неудобоваримого родственника. А, по сути, кто он мне? Ни сват, ни брат. Так, товарищ по несчастью. Но я имел глупость принять участие в его судьбе. А что? Надо было сказать: "Пшёл вон!"? И за что? Он мне плохого ничего не сделал. Только испугал вначале. Ну, так это, в принципе, не его вина. Это я стал... как пуганая ворона.
Настя устроила нам торжественную встречу прямо в гостиной. Тоже, видать, не в своей тарелке себя чувствовала. Волновалась. Она встала из-за накрытого стола и медленно приблизилась к нам, оглядывая гостя. Тот, видимо, тоже оробел, или нам так показалось, но в следующий момент он отколол неожиданный номер: упал на колени, склонил голову и проговорил с чувством:
— Моя сильно падай на твоя красота!
Мы с Настей переглянулись, она густо покраснела и нахмурилась:
— Это как понимать?
— Он, видимо, хотел сказать, — вступился я за незадачливого рыцаря, — что он сражён твоей красотой?
— Так-так! — закивал тот, мгновенно вскакивая с колен и обнажая в улыбке свою белоснежную сотню. — Моя плохо говорить по русский язык, но быстро будешь научись! — страстно заверил он, преданно смотря ей в глаза.
Настя от такого спектакля, а ещё больше от демонстрации обилия зубов, смутилась и отступила на шаг:
— Ну, вы это... проходите... к столу! Небось, проголодались с дороги?
Я усмехнулся и телеграфировал:
"Чего ты выдумала? Ты ж не знаешь, чего он ест!"
"Можно подумать, что ты знаешь!" — вспыхнула она и покосилась на гостя.
Тот, видимо, что-то уловил и, приложив руки к груди, торопливо заверил:
— Настя! Твоя не моги волновайся! Моя будешь кушай твоя еда!
И он шустро шмыгнул за стол, выпрямившись на стуле, как школьник.
— Вот так! — мстительно сверкнула Настя глазами. — Парень культурней тебя оказался!
— Так-так! — закивал "парень", вожделенно оглядывая угощение. — Моя сильно культурный!
Я только усмехнулся и тоже уселся за стол. Настя тоже пристроилась на краешке стула, в смущении теребя передник.
