Кордон

Анджей расстрелял орков у самого уреза. Первый 'ворон' ткнулся мордой в мокрый песок. А вот второй никак не хотел умирать: даже получив три пули резво полз по песку, оставляя за собой кровавый след. Еще немного, и скрылся бы из виду под обрывом. Анджей воткнул в винтовку предпоследнюю обойму, выстрелил, попал умирающему в крестец. Орк задергался, будто раздавленный жук. Прапорщик свесился с края, понадеялся, что земля не осыплется под весом, всадил вторую пулю меж лопаток. 'Ворон' дернулся, словно от электрического разряда, затих. Анджей порадовался, что не видел зеленой морды.

Еще один рывок от дымовой завесы, на заплетающихся ногах. Но враги кончились.

Лаба, тихая у берегов, лениво несла полузатопленные, перекосившиеся лодки. В отличие от орков, гномские лодки умирать не спешили — и так и влачили на своих прорезиненных спинах ящики. И трупы.

И ни движения, ни звука. Лишь свист воздуха в пробитых отсеках, да бульканье крови в легких недобитков. Загадочный рыжий пропал — то ли остывал где-то под трупами, а то ли утонул.

Анджей почувствовал, как снова начало потряхивать, 'отпускать', после боя. Сжал зубы, замотал головой: бой не закончен, надо ждать. О живучести орков ходили легенды: 'После удачного боестолкновения с зелеными исчадьями ада, господа курсанты, вам всенепременно нужна пика! Спросите 'зачем?' Отвечаю — орки мастерски прикидываются дохляками! Но если сунуть им пику в жопу — мигом подскакивают!' О том, что бывает после неудачного боестолкновения, полковник Степинский тоже рассказывал. Выходило, что лучше заранее застрелиться.

Тишина. Даже подранки замолчали. Потеряли сознание? Благополучно померли?.. Тишина.

Захрустели вдруг ветки, один за другим загрохотали выстрелы. Быстро-быстро, словно стрелок торопился расстрелять обойму в упор. Где-то бродило четыре разведчика! Про них, увлекшись расстрелом основного отряда, прапорщик благополучно забыл...

И снова тишина. Ни вскрика, ни хруста.

По спине побежал ручеек пота. Рядом шумно дышал отставной големогренадер, выставив револьвер. За спиной раздался шорох. Оба стрелка развернулись, чуть не стукнувшись плечами.

Маслопупа швырнуло в сторону. Анджей попробовал выстрелить, но не успел. Винтовку перехватили, могучий удар в грудь опрокинул навзничь. Оружие улетело с обрыва в песок.

Прапорщик подскочил, тут же осел на подвернувшейся ноге. На него шел, зажимая левой лапищей бок, огромный орк. Из под пальцев текла кровь, черная в темноте. В правой зеленый держал кинжал — длинный,в пару локтей, в крови, от острия до гарды. Анджей хлопнул себя по поясу. Рука вместо тесака схватила воздух — клинок остался у костра. Прапорщик беззвучно взвыл. Шансов не осталось. Взять такого монстра голыми руками, он бы не сумел и с целой ногой.

— Хитер, киксади [военный вождь], хитер! Всех убил! Но Катли тебя убьет!

Лицо орка скрывалось за массивной боевой маской — Подолянский не мог разобрать, кого она изображает. Но прапорщик знал, что орк улыбается. Что ж, последствия неудачного боестолкновения. Судьба, чтоб ее...

Анджей подскочил, кинулся на орка — и тут же отлетел в сторону, сбитый небрежным пинком в грудь.

Взлетел кинжал — разведчик хотел приколоть распластавшегося прапорщика к земле.

Гулко загрохотали револьверные выстрелы. Орк, выронив оружие, постоял немного и упал, подломившись в коленях.

Вацлав

Как раз перед тем, как пану Маслопупу геройствовать выпало, я в Крукове служил. В показательном блиц-шквадроне при показательном баталионе показательной столичной бригады.

Что, сынки, не ожидали? То-то же! Думали, старый Вацлав только и могет, что усы топорщить. Не могёт, а могет, кстати. Ну это между строк.

Да, блиц-шквадрон, база в Солничах, считай, в городской черте. Как на линейку попал? Смешно, ага. А сами как попали? Глупость начальников надоела, спокойствия захотелось и вообще. Вот, за вас все сказать могу — сам таким был.

Ну и вот, к чему это я...

Точно, вспомнил! Столичные-то да, но службу несли, будь здоров! Я за пять круковских лет на Площадь два раза выбирался. Все в лесах да полях.

Так вот, снова отвлекся, мыслью убежал.

Прибыло наше доблестное подразделение на место — граница с Герцогством как раз. Отцы-командиры с аборигенной офицерской фауной тут же засели дары природы усугублять, откехиваясь и морщась. Нас же, от греха подальше, да чтоб начальникам блевать с крылечка не так стыдно было, разослали по всему флангу. Карту? Хуярту, прости, Царь Небесный! На два пальца правее солнца, и вперед. Ох, Бужак, жаль, аборт поздновато делать, мамка твоя хоть вздохнула спокойнее... Молотком, Франта, оно, конечно, можно. И быстро, и надежно. Но вот не аборт сие будет называться, а жизнепогубительство!

Пришли на место — в секрет личного состава много не надо, и двоих хватит. Да кому я рассказываю, все ж тут пограничники! Поукромнее лежку выбрали, полотнище расстелили, веточек перед собой воткнули — к несению службы готовы!

Филян спать увалился, а я лежу, наблюдаю. Перед нашей лежкой дорога как раз поворот делала. И мы на склоне, в кустах. Я все вижу, меня никто. Прелесть же, согласитесь!

Час лежу, два. Никакого шевеления. Ни контрабандьеров-несунов, ни полуроты егерей йормландских. Даже паршивые сойки и те где-то вдалеке верещат, а на глаза не показываются.

И раз — идут трое. Бесшумно совершенно — тут я первый раз и напрягся — противоположная часть леса горела не так давно, может месяц, может два назад. И хруст должен стоять до боли в ушах. А нет.

Приглядываюсь — еще дела хуже. В старом они. В смысле, 'в старом'? В прямом. Форму, что на тех идущих, я только в музее видел. Форма, ладно — каштелян вороватый, все пропил, стражники в обносках ходят. Только вот только на ремнях у них мушкеты. А уж такого безобразия в принципе быть не может. Даже на второй заставе!

Старший того наряда остановился вдруг, шапку свою высокую на затылок сдвинул, лоб вытер...

Слышу, за спиной Филян сопит на последней грани — будто шилом в печень получил и отходит. Знаю-знаю, Янек, что ты такое слышал, не кивай. Тебе умный вид не идет.

И как дали мы оттуда стрекача! Как только шеи не посворачивали! До заставы, правда, не добежали — через пару верст выдохлись. В кустах отлежались до времени, да вернулись. Кому расскажешь? А поверит кто? Вот то-то же!

Старая граница, говорю же, с Герцогством...

Глава 6

— Доброго вам утра, пан Анджей!

— И вам, пан Владислав! Как спалось?

Гауптман неубедительно заулыбался, скривил лицо — спалось, мол, превосходно!

Ни начальнику заставы, ни прапорщику, поспать в эту ночь не довелось. И оба офицера, сидящие друг напротив друга, отчаянно давили зевки. Получалось плохо. Откровенно хреново получалось.

— Тьфу ты, черт! Так и челюсть свернуть можно, — хмуро произнес Темлецкийю Не выдержал поднялся из-за стола — и, махнул Анджею рукой, сиди, мол — и вышел из кабинета.

Анджей все же поднялся — очень уж ко сну клонило. Понаклонялся, из стороны в сторону, разминая спину. Снова мелькнула мысль о гимнастическом зале. Споткнулась о вторые бессонные сутки подряд, убежала в ужасе, поскуливая. В такт бегунье завыл от угольного склада пес. Жутко завыл, как стражник, которого гонят в третий наряд подряд, из теплой заставы в холодную пургу.

Маска на орочьем манекене бездумно, а оттого жутко таращилась провалами 'глаз'. Холодный ветер, проникая сквозь приоткрытую форточку, шевелил бахрому на копье.

За окном слышались недовольные голоса геологов. Ученому племени из-за ночного дела запретили выходить с территории заставы, и профессор теперь надсаживался, доказывая поручику Свистуновскому насущную необходимость и безотлагательность работ. Поручик соглашался насчет безотложности изысканий, но оставался непреклонным — и воздух оглашала очередная тирада профессора.На что следовал ответ, что закон есть закон. Не вам ли, пан профессор, знать? Ученый ведь человек!

— Анджей, отворите, у меня руки заняты! — крикнул из коридора вернувшийся гауптман.

Подолянский шагнул к двери, толкнул от себя. В кабинет с подносом в руках, вдвинулся боком Цмок. На подносе стояли две вместительные чашки, кувшинчик, полный колотого сахара, жестяная баночка с расплывшейся этикеткой и чайник, художественно накрытый двумя полотенцами крест-накрест.

Поставив принесенное на стол, прямо на разложенные веером бумаги, Цмок плюхнулся в кресло, кивнул за окно, в сторону криков:

— Верещит штафирка?

— Карами грозит, полковником Луцким угрожает.

— Ну да, ну да, я прям боюсь эту жопу с усами, — с неожиданной злостью произнес Темлецкий, — как взятки брать, так в первых рядах бежит. А если этих гостей на кол насадят интересными местами, кто виноват будет?

— Мы, — дипломатично признал Анджей, — кто же еще?

— Вот то-то же! Совершенно верно! Соответственно, пусть вопит хоть до утра. У нас тут кордон, а не столица. На будущее, кстати, накрепко запомните — в бригаде Луцким пугать не стоит. Совершенно зеркальный эффект получается. Между прочим, господин прапорщик, а почему я наблюдаю такое преступное бездействие?

Подавая пример, Темлецкий щедро сыпанул в кружку коричневого порошку. По кабинету поплыл, пуще прежнего, аромат крепко обжаренного кофе. Цмок кинул на дно пару сахарных осколков, залил кипятком. Мечтательно уставился в потолок.

— Ах, забыл, Царица Небесная! — выругавшись, Темлецкий накрыл парящую кружку обрывком карты. Зелень пограничных лесов обернулась тропической сельвой... — Пусть не столичные мерки заваривания, но нам ведь и так сгодится, поручик? Достопочтенный пан Бигус также порывался сварить, как я на кухню зашел. Но зная этого йормландского перфекциониста — получили бы мы наш чудодейственный напиток через пару часов, не раньше. — Гауптман улыбнулся в усы: 'Пять минут, Темлецкий!' — очень похоже передразнил он повара. — А его пять минут при готовке превращаются в добрые полчаса!

Анджей внутренне хмыкнул. Кордон во всей красе. Заваривать кофе прямо в кружке?! Варварство, достойное местных болотистых лесов. Надо будет, при случае, презентовать гауптману ручную машинку для заваривания молотых кофейных зерен на пару. Благо и не дорога, и размерами дивно компактна — влезает в чехол от бинокля.

— Отстали вы в своих столицах от культурных веяний! — ухмыльнулся гауптман, верно поняв нерешительность подчиненного. — Новейший аранийский рецепт! Кофе ля мерде!

— Ну если аранийский, — кивнул прапорщик с улыбкой и потянулся к баночке. — Еще и мерде...

— Если брать мелкий помол, то получается приемлемо, — посерьезнев, произнес Цмок, — так-то, Анджей, я вас отлично понимаю, гадость несусветная. Но нам сейчас важен не вкус, а эффект, согласны? Чтоб голову прочищало. Очень уж все хитро завернулось.

Подолянский кивнул. Действительно, обстоятельства завернулись прехитрейше...

* * *

Подкрепление прибыло через пару часов после боя, уже в полной темноте — только звезды помаргивали на безоблачном небе. Блицгруппа [Оперативная или мобильная группа, 'гонорейка' и т.п.] на галопе выскочила на обрыв, застыла многофигурным монументом, грозно целя во все стороны револьверами и винтовками. Будь Подолянский коварным орком с картечницей — положил бы торопыг с половины короба. А то и с пары оборотов ручки. Но все орки на литвинском берегу уже давно остыли.

— Граница на замке! — заорал прапорщик. Его поддержал нечленораздельным хрипом продрогший Ежи.

Услыхав неофициальный девиз Корпуса, блиц-группа разразилась радостными криками. Кто-то, то ли по дурости, то ли от избытка чувств, пальнул в воздух.

— Внизу мы! У обрыва! — сложив ладони, крикнул прапорщик. — Тут тропка, шагах в сорока! Шеи не поломайте!

— Лошади пройдут? — уточнил неожиданно трезвым голосом Байда.

— На колбасу пройдут! — хрипло гаркнул големогренадер, совладавший с непослушной глоткой. — Круто слишком! Поломаются!

— Добро, принял! — бодро отозвался поручик. Над обрывом зачиркали спички, зажглись лампы-керосинки. Блиц-группа спешилась. Пограничники начали осторожно спускаться вниз, подсвечивая тропку.

Анджей с Маслопупом переглянулись, синхронно вздохнули. Они-то лазали практически вслепую, отчего големогренадер и сидел сейчас, кутаясь в куртку Подолянского. Глина посыпалась под ногами, и граничар сверзился в воду. Воды у берега было по пояс, но Ежи вымок весь, до последней нитки, утопив и доху, и револьвер Анджея.

— Ну что? Как у вас?! — первым спустился Ковальский, наскочил с расспросами. Но увидев, что у крохотного костерка, чье пламя скрывала от посторонних взглядов неглубокая, но высокая пещерка, сидит всего двое, гауптфебель осекся.

Подолянский молча кивнул. Маслопуп отвернулся.

— Да как же ж так... — враз охрипше спросил Гюнтер, — Вот же...

— Да вот как-то так... и вышло, -выдавил Анджей, — все наперекосяк пошло. На Франтишека четверо наскочило. Троих он на месте положил...

Ковальский улыбнулся через силу, отчего улыбка в свете пламени, оказалась больше похожей на оскал: — Франта стрелять умеет. Умел... Царь Небесный, да чтоб тебя...

— Пошли, провожу до тела, — поднялся Маслопуп, — наверху он. Снял наброшенную на плечи куртку, вернул Анджею, — сами накиньте, я на ходу отогреюсь.

— Давай, да, — кивнул Анджей, глядя на гауптфебеля. Отблески пламени играли на закаменевших скулах унтера. Странные, все-таки, существа, люди. Утром собачились, а теперь вот так... — Прости, друже, получилось так.

— Вы-то, пан Анджей, и ни при чем совсем. — сбился на шепот Ковальский — слова почти заглушило потрескивание костерка. — Я с Франтой который год служу. Служил...

От тропы раздался шум, треск и ругань. Наконец, на песок речного пляжика спустился запыхавшийся Байда. Тут же кинулся к Анджею, размахивая руками.

— Что у вас тут за война?! Ковальский прискакал, вопит, что чуть ли не Великое Нашествие. Давайте, рассказывайте!

— Да что тут рассказывать...

— А Штурмреску где? — заозирался поручик. — Сбежал?! Ну от этого валаха тупого я иного и не ожидал!

Анджей подшагнул к Байде, ноздри уловили чудовищный перегар. Правая рука метнулась вверх, пальцы сграбастали ворот кителя поручика, крутнули. Колено ударило в живот, точно над бляхой пистолетного ремня. Байда переломился в пояснице. Анджей склонился к полузадушенному поручику, зашептал:

— Ландфебель Штурмреску погиб при исполнении служебных обязанностей. А если ты, синюшник, хоть раз еще что-то поганым языком про него ляпнешь — я тебе язык твой поганый отрежу и в жопу сапогом забью. Ферштейн, суслик?

— Что вы себе... — прохрипел Байда, но почувствовав, что воздуха становится все меньше, засипел. — Понял я, понял!

Анджей швырнул Байду от себя. Поручик упал спиной вперед и быстро-быстро стал отползать от взбешенного прапорщика, загребая голенищами песок. Наткнулся локтем на труп орка, в ужасе оглянулся, ойкнул, подскочил, снова упал...

* * *

Пили кофе молча. Как ни странно, напиток получился терпимый. Примерно, как в кофейнях Лемберга, где Подолянский шалопутничал четыре года назад, еще до того, как местные революсенарьос окончательно сбрендили. Но городок, весь состоящий из паутины кривых улочек, ему и тогда не понравился. Заранее, как оказалось...