Радужный город

— Она проживала у знакомой в Питере. В их квартиру проникли. Знакомая в больнице в тяжелом состоянии. Мы подумали, что Валентину Алексеевну... похитили, — я наклонилась к старушке, стараясь расслышать слабое дыхание. Сколько же на ее долю выпало испытаний? Нет единственного сына... Я даже в страшном сне не подпускала к себе мысль, что с Абрикосом может что-то случиться.

— Не похоже, чтобы похитили, — авторитетно заявила медсестра. — На вокзале она была одна, как пояснили с бригады скорой. При сотрясении мозга могут наблюдаться дезориентация и частичная потеря памяти, других повреждений нет. Ни синяков, ни ссадин. Она, скорее всего, после травмы очухалась, сама оделась и ушла. Со стариками такое бывает.

— Это лечится? — грустно поинтересовалась я.

— Должно пройти со временем, — пожала плечами дама в халате. — Хотя, сами понимаете, в таком возрасте ничего обратимого не бывает. В любом случае, сутки — полтора мы будем ее наблюдать. Пойдемте, надо заполнить бумаги. Мы полицию известили. Они после десяти обещали подъехать, сказали раньше не ждать, раз родственники вроде как объявились.

— Полиция... — что-то я забыла. А точно, Варков!

— Одну секунду, надо сделать один звонок, — я полезла в карман юбки.

— Буду ждать на посту, — медсестра кивнула на выход.

Я последовала за ней и, подойдя к окну в холле, набрала внесенный в память телефона городской номер. Уж не знаю, какой режим работы в Управлении, скорее всего круглосуточный, Варков взял трубку быстро.

— Слушаю, — голос его был уставшим.

— Анатолий Иванович, это Софья. Вы просили позвонить.

— Да. Что там? Мне еще не отзвонились из Новгорода, — мужчина, чувствуется, был не в настроении.

— Сказали, что полиция по таким делам приезжает после десяти, ведь личность уже вроде как установлена. У Валентины Алексеевны легкое сотрясение мозга. Медсестра, которая за ней присматривает, сказала, что возможно ее никто и не похищал, а в результате травмы она сама могла бессознательно уйти из квартиры. Других повреждений нет.

Варков промычал что-то нечленораздельное.

— Поговорить с ней не могу, она спит, — продолжила я. — Ее тут еще сутки как минимум продержат. Мне завтра на работу. Но если все будет хорошо, послезавтра я могу приехать и ее забрать.

— То есть, вы обратно в Питер в ночь?

Я прямо представляю, как бровь Варкова поползла вверх.

— У меня нет выбора. Последний автобус уходит в одиннадцать вечера.

Телефон вдруг замолчал и порадовал смс, что мои денежные средства иссякли. А довершением приятных новостей стало то, что на экране замигала надпись об оставшемся заряде батарее в один процент. Вчера телефон на зарядку я поставить забыла, переобщавшись с коньяком.

— Черт! — хорошо, что хоть родителям позвонила.

Проковырялись мы почти до десяти. Но я дождалась приезда уставшего дознавателя. Он выслушал пояснения, по извечной русской традиции глубинок дал подписать пустой лист, списал данные паспорта и, уточнив, заберу ли я потерпевшую (а новгородские органы и рады были спихнуть это дело на своих питерских коллег) отпустил с миром.

Валентина Алексеевна так и не проснулась. Я оставила медсестре почти все содержимое кошелька, попросив присмотреть за старушкой, отложив немного денег себе на такси и на автобус, продиктовала номер телефона, попросила сообщить о ее состоянии и заверила, что приеду послезавтра. Понятное дело, никто не любит потерянных старушек.

И в половину одиннадцатого я вылетела из больницы и на такси, дежурившем у ворот, понеслась обратно на автовокзал, едва успев на автобус. Мне повезло, место оказалось удобными настолько, что можно было вытянуть ноги, попутчика по сиденью у меня не было, и я задремала.

Меня, как и то небольшое число пассажиров, что следовали в Питер, разбудил скрежет. Ехали мы не быстро, и водитель легко справился с управлением, хотя большая машина пару раз вильнула по дороге. Причиной стало колесо, отлетевшее и лежавшее в придорожной канаве.

Водитель мужчина средних лет прыгал вокруг колеса и чуть накренившегося автобуса, хлопал руками по коленям и поминал всех, кого знал, добрым словом, пока мы цепочкой выходили из транспорта.

— Запаска есть? — поинтересовался один из мужчин-пассажиров.

— Какая тут запаска? Ты посмотри! Тут тягач нужен, — водитель всплеснул руками.

— А нам как быть? — молодая женщина, сидевшая в автобусе прямо за мной, куталась в пальто и переминалась с ноги на ногу.

— Вызову автобус на замену, — водитель набрал номер и заговорил с диспетчером.

А я запрокинула голову и наблюдала за бегущими в небе тучами, вопрошая высшие силы — за что мне все это? Месяц кривой улыбочкой, выползая из быстро пробежавшего облака, напомнил, как глуп вопрос, адресованный вселенной, которой до крупинок-людей нет никакого дела. Вспомнилось смс Тропинина. Интересно, а чего от меня хотел он?

* * *

Анатолию Ивановичу которую ночь снился один и тот же сон. Приказ о повышении! Он пришел! Варков уже практически чувствовал запах краски и ощущал тепло бумаги, прошедшей нутро принтера и выдавшей ему то, к чему он стремился. Только обязательно сон прерывали: звонил телефон, пихалась жена, наступало утро, о котором извещал будильник. В этот раз во всем был виноват извивающийся на тумбочке мобильный.

И, ей богу, послал бы Варков просителя, но звонил Тропинин. Анатолий уже начал сомневаться, страдает ли Итальянец таким человеческим недостатком как сон.

— Да, Вить, — тихо пробормотал разбуженный.

— Где Софья? — Итальянец в общении с друзьями не утруждал себя общепризнанными фразами, то есть, не тратил время на "здрасте", "пока", "как дела", "а не разбудил ли я тебя". Это, по его мнению, было высшей степенью дружеских проявлений.

— Я же говорил, уехала Новгород Великий.

— И когда вернется?

— Собиралась ночью. Ей завтра на работу.

— Уже ночь.

— Вита, — обозлился Анатолий. — Автобус не самолет. Если она выехала в одиннадцать в лучшем случае приедет в Питер только в три ночи, там вроде часа три-четыре езды.

Варкову очень хотелось позвонить Софье и по-человечески умолять уже переспать с Итальянцем, чтобы тот успокоился. Зацикленность была хороша в определенных сферах жизни. Но тут! Похоже, его друг обзавелся парой комплексов в свои сорок с хвостиком. Варков уже мечтал о том, чтобы появилась в жизни Итальянца баба, на которой тот и успокоится. Потому как боялся представить, что будет с тем лет в пятьдесят! Хоть с Нонной пусть сойдется, хоть она и та еще...

-У нее телефон выключен, — мрачно сообщил Тропинин.

— Да, и такое бывает, вышки не везде ловят, — уже не шепотом возмутился Варков. — Телефон мог разрядиться, — зыркнув на округлившую глаза жену Ирину, Анатолий, кряхтя, встал и вышел из спальни и, пройдя на кухню, заговорил нормально, не опускаясь до шепота. — Вита, это реально не смешно, ты бабу эту видел сколько? Раза три? Четыре? Что за одержимость у тебя такая? Успокойся. В конце концов, она одинокая, взрослая, приехал с побрякушкой, цветочком и бутылкой. Не мне тебя учить. Она не откажет.

— Ты всегда, Якорь, позиционировал себя тем, кто разбирается в людях, — усмехнулась трубка голосом Тропинина. — Неужели не заметил, что Софья — девочка правильная. Но ты прав, что-то я загнался. Атмосфера в кризис накалилась, а это тебе не девяностые, стрелку не забьешь. Я подумал, что Мардук решил мне подгадить, ты знаешь, Сережка для меня все. Да и постоянно в напряжении. И тут она подвернулась в своих розовых медведях... Хрупкая... — голос Тропинина был каким-то странным. Мягким что ли...

— Не понял. В каких медведях? — Варков уже начинал потихоньку клевать носом.

— Забудь. Согласен с тобой, это уже идиотизм.

Варков не поверил и на всякий случай приложил телефон к другому уху.

— Отбой? Никаких плохой — хороший полицейский и прочих спектаклей?

— Да. С меня причитается.

Варков так облегченно вздохнул, что сдул салфетки, заботливо разложенные женой на кухонном столе. И пошел спать, очень надеясь, что погоны не так далеки от горячего листочка со званием, хотя бы во сне. А если вспомнить, что Вита выдал ему волшебную ссуду и подогнал прекрасный участок земли под дом, то жизнь начала налаживаться.

Сон приснился, но в нем почему-то был Тропинин, с обезумевшим лицом метавшийся среди бредущих куда-то людей, он кого-то искал, но не находил.

* * *

Автобус, который вызвал водитель нашего "травмированного" транспорта, прибыл спустя почти три часа, видимо, доехав из Питера до Новгорода и поехав обратно. Благо в нашем автобусе было тепло, и все, кто не поймал попуток или не рискнул это делать, смогли поспать.

В город на Неве автобус въехал в полседьмого утра. Сегодня был единственный день, когда я работала не у Владимира Александровича. Старая знакомая попросила вспомнить, каково это — сидеть на приеме. Они с мужем улетели в теплые страны, и на один день замены не нашлось, а лишней двойка тысяч не была, особенно ввиду возникших непредвиденных расходов.

Я поздравила себя с тем, что надела темную плотную юбку и свитер утром вчерашнего дня, по крайней мере, сильно помятой не выглядела. Новую зубную щетку уже давно хотела купить, расческа лежала в сумочке, а работать секретарем можно и без косметики. Девочек из коллектива я знала, и, поразмыслив (а точнее поленившись), поехала сразу в сторону далекой Комендантской площади на метро. Из-за задержки автобуса на такси до дома тратиться не пришлось, и у меня осталась пара сотен на кофе и булочку в крохотной кафешке рядом с бизнес — центром, где располагалась нужный мне офис.

Приморский район кусками жутко напоминает Москву. Огромные проспекты, новостройки-небоскребы. Многие рвутся сюда, и квартиры тут недешевые, мне же здесь не нравилось, не было уюта старых домов, крохотных сквериков, как-то много серости, как бы ни были разноцветно оформлены дома и магазины.

Одно время мы с Димой снимали квартиру рядом с первым по течению Невы в Питере разводным мостом — Володарским, если не считать неразводного Большого Обуховского моста, который кличут в городе на Неве просто Вантовым. Окна старой многоэтажки выходили на закрытую зону с радиовышками, похожую на маленький лес и Неву. В Новый год погода в очередной раз решила не радовать снегом и морозами, но в ночь на второе января пошел снег. Мы три дня сидели дома под одеялами, попивая чай, потягивая вино, пересмотрев все сериалы, засыпая глубоко за полночь. И вот под рождество я проснулась от того, что комната была залита светом. Рассвет больше похожий на закат, он окрасил землю, покрытые снегом деревья, Неву в потрясающий глубокий розовый цвет. Это была картина сумасшедшего, но безумно талантливого художника. Мне, жившей на тот момент в Питере всего-то три или четыре месяца именно с того утра стали открываться совсем другие цвета этого удивительного города.

Перед открытием конторы, приведя себя в порядок в крохотной туалетной комнате, я была вполне себе готова к свершениям. Обидным оказалось то, что зарядки для моего телефона не нашлось. Позвонив с рабочего родителям, предупредив, что все хорошо, пожурив Абрикоса, которая объелась мандаринами, я ушла в работу с головой. Что-то в этом есть — быть просто заводной куклой-исполнителем, которая не несет ни за что ответственности. Я вообще замечаю последнее время, что как-то много у меня обязательств перед всеми... Так поделиться хочется, что хоть распродажу устраивай или бесплатно раздавай.

После обеда меня заняли наследством. И если с бумажными делами проблем не было, то вот с программой, за которую я давно не садилась и не видела тучи прилагающихся к ней изменений, мне пришлось вступить в неравный бой. В конце концов, измучившись, я решила позвонить Зое, и проконсультироваться, так сказать, со специалистом.

Трубку конторы Саныча взяли с первого гудка.

— Анют, привет, дай мне Зою, пожалуйста, — пытаясь со злости не врезать по клавиатуре, попросила я сотрудницу.

— Соня? — голос девушки дрогнул. — Соня, это ты?!

— С утра была, — буркнула я, потому как окошко программы ехидно послало меня в начало пути.

Трубка зашелестела, зашипела, запищала и выдала звуковую волну, которая меня чуть не сшибла со стула.

— Мать твою, Соня, где ты есть? — завопила Зоя, отняв трубку у Анюты.

— На работе, ты прекрасно знаешь, где я. Предупреждала же, — удивленно напомнила я. — А что случилось-то?

— Тут такое! Тут такое! — кажется, у Зои кончился весь словарный запас.

* * *

— Анатолий Иванович! Труп, признаки насильственной, — отрапортовал опер по телефону.

Голова с утра болела, и Варков был не в настроении. Кофе не помог, пенталгин тоже, вот табельное, наверное, сделало бы свое дело...

— Ну и что? — приподняв одно веко, поинтересовался страдалец. — Сегодня дежурство Сергеича.

— Он уже там, но это дело... Вы его... Хм... Курируете, — делая многозначительные паузы, сказал опер.

— Какое дело? — пришлось Варкову открыть оба глаза.

— Где Смоляков засветился.

Сонливость и боль разом сняло, как рукой.

— Чей труп? — Варков покрутил головой.

— Неизвестно, лицо обезображено, документов нет. Молодая женщина. Бригада сказала, мертва уже часов пять. Квартира на пересечении Невского и Исполкомской.

— Вот как в воду глядел, — в сердцах плюнул Варков и, забрав папку и пальто, поспешил из кабинета к машине. Ранее даже с учетом участия Смолякова это дело не имело к Якорю, как звали Анатолия Ивановича самые "близкие", никакого отношения. Варков был следователем по тяжким преступлениям, в категорию которых побои, угрозы и шантаж не входили, да и наркотики тоже, как и то, что убийство бывшего мужа Софьи еще никто не подтвердил. Посему, по факту дело вело РОВД, но с контролем Варкова, чему опера и дознаватели районного отдела не знали радоваться или печалиться.

Прибыв на место, Варков был мрачнее тучи. Его встретили знакомый эксперт, участковый и полный набор остальных прилагающихся к такому случаю лиц. Старые двери квартиры были сильно повреждены, вот на тот звук, что свидетельствовал о пытках этих стражей квартиры, соседи и среагировали, вызвав сотрудников полиции. Посреди темного, обшарпанного коридора лежало тело. Цвет волос определить невозможно, все было перепачкано кровью. Пуховичек когда-то был светлый, теперь изорванный, грязный и в жутких разводах. Женщина была невысокой, сапоги до колена, юбка чуть задралась. Верхняя одежда скрывала истинные очертания тела. Предположить, что это могла быть госпожа Мизерная, было вполне возможно, но делать этого не хотелось.

— А я документы нашел, — улыбаясь, позвал Сергеича, сослуживца Варкова, лысеющий эксперт Петрович. — Права, правда, просроченные, уже лет пять как, на имя Софьи Аркадьевны Мизерной.

— Вот черт! — тихо выругался Анатолий Иванович.

* * *

— Вот такие вот дела! — закончила Зоя.

Я швырнула трубку и набрала родителей, трясясь как в ознобе.

— Сонечка, родная, как дела? Уже дома? — приветливо поинтересовалась мама.

— Нет. Мама, вы в порядке? — чуть ли ни заикаясь, спросила я.