Радужный город

Но весь этот мир за меня.

Е. Польна "Весь мир на ладони"

Глава 1

Как в песне поется? У природы нет плохой погоды? Андрей Павлович! Вы были коренным петербуржцем! Как же вас угораздило такое написать?! Я все понимаю, конечно. Образность мышления и изыски тех, кто пишет стихи, и речь-то, собственно говоря, не о погоде, но...

Обожаю Питер летом! И ненавижу весной, осенью и зимой.

В "южных" краях, откуда я родом, летом солнце плавит асфальт, и жаркое марево от нагретых домов и тротуаров окутывает тебя подобно одеялу, его не скинешь и даже руку или ногу не выпрастишь, чтобы хоть немного снизить температуру. А зима настоящая с морозами, сугробами по колено и прочими прелестями. Потому и здешняя погода с постоянными ветрами, колеблющимися по шкале от легкого бриза до урагана, серостью, промозглостью слегка угнетает.

Приезжим, решившим в Питере обустроиться и "зашедшим" за его изысканный фасад, город кажется уже не таким приветливым. Холодный и климатом и людьми. Причем, не скажу, что они плохи, они самодостаточны, в них нет (хотя, возможно, это мне повезло) той пренебрежительности, что свойственна москвичам. Петербуржцы похожи на серое небо Северной столицы: за хмурыми тучами может быть яркое солнце, но пробиться сквозь толстенный слой облаков не всегда представляется возможным.

Вот опять шлеп-шлеп по лужам (зима, называется!) до метро. Хорошо еще жилплощадь недалеко, всего-то километр. И квартира своя — несомненный плюс, сильно улучшающий отношение к погоде.

Метро по утрам субботы обычно не так запружено народом как в будни, если ваша станция не вокзал. А в моем случае это он родимый и есть — Ладожский, затесавшийся среди стеклянных кубов торговых и развлекательных центров, он напоминает замок с пузатой дозорной башенкой.

Мой любимый транспортный узел с эскалаторами с этажа на этаж, высокими стрельчатыми сводами и приятной мрачностью в отделке. Помнится, о здании вокзала кто-то писал, что это петербургский готический хай-тэк, спорить не буду.

Моя станция метро. Даже народ, тянущий за собой, аки бурлаки на Волге, багаж не мешает наслаждаться этим местом. Нравятся мне открытые станции метрополитена, где чувствуется приближение поезда: огромная железная машина толкает перед собой нагретый воздух, напоенный особым ароматом железной дороги, пусть она и под землей. Закрытые станции, где ты видишь лишь стены и двери, приятного внутреннего трепета не вызывают.

Но сегодня было не до трепета. Выспаться из-за отчета не удалось. Пробираясь между стоящих в кассу людей, сумки, охрану с рамками и лоточки с сим-картами, я героически пыталась восстановить в памяти, а взяла ли флэшку с подсчетами, или хотя бы удосужилась ли скинуть все это добро на почту?! Ведь через часик-полтора экран телефона осветится надписью "Начальник", и заиграет мрачная пронизывающая волынка — музыкальная заставка сериала "Охота на изюбря" (специально поставила, чтобы побольше драматизма нагнать или трагизма...) и мне надо будет что-то говорить.

Жетон в шести карманах куртки никак не хотел находиться, пригрелся. Бесстыжка! Но я, предвидя подставу, начала обшаривать "схроны" заранее. Там иногда приятно находить еще и спрятавшуюся часть зарплаты.

Удивительно, но вестибюль метро был практически пуст. Доставая на бегу телефон, и распутывая завязавшийся в узел провод от наушников, я подошла ко второму турникету. Возле первого стоял мужчина. Я лишь успела заметить черное длинное пальто и услышать тихий голос, ругавший чьих-то предков по женской линии. Его жетончик, похоже, не желал быть принятым автоматом и вылетал обратно. Как обычно у новоприбывших, в будни они создают гигантские пробки и в без того набитом вестибюле метро.

— Вы его чуть вверх подкиньте, — улыбнулась я.

Мужчина поднял на меня глаза, и улыбаться сразу расхотелось. Холеное, властное лицо с холодными зелеными глазами, белый свитер под горло, черный шарф, волнистые темно-каштановые волосы — все, что я успела рассмотреть, наткнувшись на презрительный взгляд.

Похоже, советы не входили в перечень того, что привыкли слышать его уши. Такие персонажи предпочитают создавать пробки наверху, проматывая часы в своих авто, не мешая простым смертным наслаждаться спокойным передвижением к месту исполнения рабской повинности.

Сделав вид, что вообще ни звука не произнесла, и ему послышалось, я протолкнула нагретый ладонью жетончик в машину и через секунду уже неслась вниз по эскалатору.

Поезда долго не было, и я углубилась в чтение, стоя на платформе. Хоть в чем-то могу выразить благодарность угонщикам моей машинки, потому как за два года ее наличия в моей жизни я прочитала в пять раз меньше книг.

Тоннель озарился светом фонарей приближающегося состава, заставив редких будущих пассажиров встрепенуться и подойти к ограничительной линии на краю платформы.

Не люблю сидеть в метро, да и работа моя есть "прилипание" попы к стулу, так что, прижавшись боком к противоположной двери, я продолжила чтение захватывающего романа о похождениях вора на службе короля.

Под равномерный стук колес и привычный голос какой-то знаменитости, озвучившей названия станций, окружающая действительность растворялась, оставалась только фантазия — картинки и образы становились почти осязаемыми: роскошь южной ночи, вздохи теплого океана, романтичный ореол охотника за удачей и его прекрасной леди, скрывавшей под маской благопристойности страсть.

Вагон был практически пуст, что удивительно, ведь суббота у многих день труда, а отнюдь не отдыха, как завещал иудеям Бог. А русские — любители присваивать приятные особенности и праздники других религий. Да и Новый год на носу. Большинство магазинов вскоре будет атаковано желающими развеяться и затовариться перед большими праздниками.

В покачивающейся железной коробке были, не считая меня, четыре человека. Две пожилые женщины, прилично одетые, с лицами заслуженных педагогов, они о чем-то переговаривались, склоняясь к уху соседки. Молодой человек в наушниках копался в плейлисте телефона. И тот самый мужчина, смотревшийся здесь не более уместно, чем новенький пылесос среди старых веников, застыл статуей возле первой двери по ходу движения поезда, уставившись во мрак за окном, ибо свет, лившийся с потолка, выхватывал лишь паутину кабелей на стенах тоннеля.

Он иногда чуть поворачивал голову, давая возможность рассмотреть лицо: его можно было бы назвать красивым, но выражение было каким-то злым и чуть высокомерным, и это больше отталкивало, чем привлекало.

Однако о мужчине я забыла о нем через мгновение, потому что сюжет романа вошел в крутое пике, и чтобы не запутаться в некоторых элементах детектива, пришлось сосредоточиться на чтении.

Мой путь лежал до "песочной" станции "Спасская". Облицовочный камень ее пробуждал желание оказаться где-нибудь в теплых краях, где в воздухе витает запах океана и экзотических цветов, где можно вот по такому песочку брести по берегу и наслаждаться тем, как набегающая волна омывает ступни. Но в ближайшее время мне светила работа, только работа, и ничего кроме работы.

Вагон до конечной станции довез уже приличную толпу спешащих по своим делам жителей города, туристов, нервно поглядывающих на карту метро, взмыленных студентов, чьи праздники омрачатся подготовкой к сессии. Я в потоке пассажиров нырнула в переход и оказалась на "Сенной", которая своим синим кафелем почему-то не навевала мысль о морях, а скорее походила на больницу. Пять минут, и я на Петроградке.

В парадной, где располагался наш офис, пахло Макдональдсом: картошкой, только что очищенной и окончившей жизнь в кипящем масле, и бумажными пакетами, в которые и упаковывались сии кулинарные изыски.

Сегодня работало два секретаря. Женщина за пятьдесят, со звучным именем Алла, моложавая, симпатичная, посвятившая жизнь себе и мужу. Но наверняка было в ее "истории" что-то, что заставило пойти именно таким путем. Сейчас она наслаждалась поездками, танцами, имела на зависть подтянутую фигуру и хорошую кожу. Вторая секретарь, Карина, моя ровесница, тоже приезжая, предпочитающая арт-хаус, хорошую компанию под хорошую закуску, бойкая на язык, но дружившая с головой. С ними было приятно работать. Они были в меру ленивы и на необходимом уровне дотошны, иногда улавливая то, что в текучке я могла проглядеть.

Клиентуры весь день практически не было, и я, сидя за их спинами в дальнем углу кабинета, слушая краем уха пространные рассуждения о важности здорового питания вперемешку с мистикой, предсказанием судьбы, допиливала скучнейший отчет, иногда отпуская свои комментарии по какому-нибудь вопросу.

К вечеру, как было сказано в одном из мультиков, которые так любит смотреть моя дочурка, героический герой справился, и на стол начальника лег распечатанный отчет за год без последнего месяца.

— Правильно она все сделала! — воскликнула Алла. — Какой смысл тянуть лямку с человеком, к которому уже ни то что уважение не испытываешь, а начинаешь тихо ненавидеть. Она, по-моему, по алиментам будет от него больше получать на ребенка, чем сейчас.

— Да, вот только прежде он ей весь мозг вынесет. Она и так на работе после его звонков иногда из реальности выпадает. А что будет, когда она его уже перед фактом поставит окончательно?! — удрученно качала головой Карина.

Словесные баталии, развернувшиеся в нашем коллективе после того, как всеобщая любимица объявила своего благоверному, что их ждет расставание, каждый день вспыхивали с новой силой. Но сегодня им, к сожалению, было не "воспылать". Ибо тут присутствовали две ярые защитницы Анны и ее решения. Я в этих разговорах принципиально участия не принимала и со своими советами не лезла, потому что сама нечто подобное пережила. И тут выбор оставался исключительно за тобой. А не за теми, кто "справа-слева-сверху-снизу".

Я считаю, что понять человека, доведенного до ручки, может не каждый (а уж тем более советовать), а лишь тот, кто был в схожей ситуации и то...

Меня зовут Соня. Если совсем официально, то Софья Аркадьевна Мизерная. Фамилия — единственное, что осталось мне от супруга. Потому как даже алименты от него приходили крайне редко и вполне соответствовали в размере значению этой самой фамилии. Да я, если честно, не сильно и старалась их из него вытрясти. Ведь самым обидным было то, что с ребенком он перестал общаться, с разводом вычеркнув его из своей жизни. Отцы, конечно, бывают разные, но я никогда не была сторонницей запрета встреч дочери и бывшего мужа, и тем более не собиралась малышку настраивать против него. Но папа решил, что ребенок — то, что останется в канувшем в небытие браке, а его новая жена всячески одобряла этот его взгляд на жизнь.

Посему, что-либо говорить Анне мне не хотелось. Пусть она и смотрела на меня, как на единственного человека в ее окружении, способного дать дельный совет. Только нет такого совета, и решения такого нет. И чтобы потом никого не винить, надо все решать самой, как бы это ни было тяжело. К тому же ее Саня мог оказаться благороднее нашего папы.

Правда, мне, в отличие от родившейся и имевшей кучу родственников в Питере Анны, приходилось гораздо тяжелее, да и до сих пор приходится. Ведь кроме нажитых тут друзей, родственников у меня не было. Из помощников только частный детский сад, и воспитательница, ставшая моей близкой подругой.

Мама и отец наперебой уговаривали меня вернуться в родные пенаты, но после десяти лет, прожитых тут, было бы странно проститься с насиженным местом и возвратиться обратно. Это был своеобразный Рубикон, который я перейти была не готова.

Распив под конец дня бутылочку подаренного вина, перемыв косточки паре клиентов, мы распрощались и ушли на заслуженный отдых. Понедельник опять "светил" мне работой, но это даже хорошо. Возможно, моя мечта — слетать в теплые края после новогодних праздников — реализуется, а заодно и свозить своего Абрикосика на море.

Абрикос плавать очень любит, ванна у нас занята по два часа в день, а радостный смех и возня заставляют сердце радоваться, как в прочем и мозг, что стоит кабинка, и последствия водной вакханалии сведены к минимуму.

Звонок той самой нянечки-воспитательницы выдернул меня из чтения книги уже на эскалаторе. Тома была моей самой близкой подругой, соседкой, матерью двоих детей и по совместительству усыновителем третьего — мужа. Она для меня светоч и героиня. Ибо когда я первый раз привела дочку в садик и увидела маленькую, но очень громкую толпу мелюзги, то прониклась к Тамаре просто таки любовью и уважением. Я с трудом представляла себе, на сколько минут меня хватило бы в попытках заинтересовать, накормить, напоить, и вообще собрать эту толпу крохотных таракашек, так и норовивших разбежаться.

Характер у Томы строгий и рассудительный, все-таки педагог по образованию. Она своими правилами вносила в мою жизнь некую упорядоченность. Что, однако, не мешало нам иногда тихо дебоширить. Плюс к тому, как и я, она была приезжей, пытающейся за семьей и работой рассмотреть и город, в которой ее так тянуло по молодости. Посему, она оставляла свою младшею и моего Абрикосика, одногодок, кстати, на попечение двух своих старших, да-да, и мужа тоже. И водила меня по театрам, кино и прочим увеселительным заведениям. Зарок — в месяц не менее двух походов. Так что ей я особенно благодарна, что не свихнулась после развода, когда хотелось сидеть дома и людей видеть как можно меньше.

— Привет, дорогая! Отчет сдала? — Тома была бодра и весела.

— Не напоминай! Полночи корпела, — закатила я глаза.

— Я мелких забрала к себе. Почитательницы этих... лошадей (а вся комната дочки Наташи у подруги была в постерах и игрушках персонажей детского мультика про пони, вызывавших у мамы зубной скрежет и панику при очередном походе в детский магазин) слезно молили оставить их на ночь. Припоминая, как ты выглядишь после отчетов, клятвенно заверяю, что накормлю, напою и умою. А ты отоспись!

Причина, конечно же, была еще и в том, что у Наташи будет ярый последователь — моя дочурка Настя, с которой, собственно, Ната и будет обсуждать все перипетии сюжета, а у мамы появится свободный вечер, вся суть которого будет сведена к тому, чтобы приготовить еду и быть пастырем до ванной и кроватки. Я же с ужасом сглотнула. Моя поклонницей говорящих непарнокопытных хоть и была, но не в такой степени, как Томина. Однако в поле зрении Абрикосика попался мультик про феечек, выглядящих как куклы, и все чаще стали появляться в тетрадках и альбомах девочки с крылышками и длиннющими волосами. Ох, первый звоночек приближающегося кошмара — увидеть такую же комнату, как у Наты, только вместо лошадей крылатые Барби.

— Ты знаешь, дорогая, я тебе доверяю сейчас больше чем себе. Заскочу через полчасика с вкусняшками.

— Иди домой! Сейчас перебаламутишь мне всех — твоя домой начнет проситься. Завтра ждем с тортиком. И ты не забыла? Нам послезавтра в театр! Наконец-то, я посмотрю на Боярскую во плоти!

Я долго рассыпалась Томе в благодарностях, она же прекрасно видела, какая я под конец года становлюсь, и это был очень приятный сюрприз — выспаться!

Забежав в магазин, я затоварилась свежим тортиком на завтра, бутылочкой вина на сегодня, и, решив по полной воспользоваться таким случаем, прикупила еще жуткий кошмар — замороженную пиццу.

Дмитрий, мой бывший муж, который очень любил готовить и считал себя гурманом, что, к сожалению, не отвечало размеру его заработка, на подобные покупки смотрел, закрыв глаза рукой. Я и сама все понимала прекрасно. Но! Гулять так гулять! Да и ждать прибытия курьера с заказом было лень.

Доченька по телефону отвечала односложно. Судя по переливам света в окне комнаты Наты, а квартира подруги располагалась в доме напротив, там вовсю шел просмотр поняш. В итоге в десять вечера я лежала, блаженно раскинувшись на кровати, пожелав Абрикосику и Сливке, как мы их с Томой величали, "Спокойной Ночи" и попивала вино. Хватило меня лишь на полбокала, после чего глаза сами собой закрылись, и мир, радужно переливаясь, закружился и провалился в темноту без сновидений.

Меня заставил проснуться настойчивый писк телефона. Сначала, как и положено, сердце ушло в пятки, я ведь жуткий параноик: мысли сразу бегут лишь в одном направлении: "Что-то случилось! Дома! С Абрикосом!"

Но на экране смартфона высветилась знакомая фамилия. Адвокат, точнее помощник адвоката, точнее один из помощников помощников адвоката. В общем, мальчик на побегушках. Первым порывом было послать полуночника куда подальше. Но дурацкий "рабочий" инстинкт сработал!

— Соня! — ор в трубке вытряс из меня остатки и без того перепуганного сна.

— Даник, ты же в курсе, сколько сейчас времени?! — на всякий случай поинтересуюсь, а то он, может, в Бразилии пьет коктейли, и как бы подзабыл, что у нас тут ночь!

— Сонечка! Софья Аркадьевна! Я знаю! Но вы — мое единственное спасение!

— Эээ!

— Согласие на выезд ребенка!

— В понедельник!

— Сейчас!

— Это не смешно!

— Соня, спасите меня! Я забыл подготовить и вас вызвать! Если вы мне откажете — меня уволят!

— Данил Олегович, вы шутите?

— Нет! Сонечка! На коленях молю! Прошу, заклинаю! Это наш очень крупный клиент. Я у него сейчас личный помощник! Жена с ребенком завтра в девять утра улетают. Молю! Я все оплачу! Разумеется, даже сверх! Я пришлю машину! Я повешу ваш портрет и буду на него молиться.

— Господи!

— Я даже это могу говорить в молитвах!

— Даник!

— Поможете? — это было сказано таким тоном, что перед глазами встала умильная рожица пресловутого кота из Шрека.

— Я...

— Машина у вас будет через пятнадцать минут!

— Вы мой адрес не знаете!

— Обижаете, Софья Аркадьевна! Я ж почти адвокат.

— Даник, я, эм, немного не в форме.

— Ой, ладно вам. Вы говорите и злитесь! Значит, более чем адекватны.

— Я даже не знаю, почему я на это соглашаюсь!

— Потому что, Соня, вы — бесподобная женщина! Я всегда это знал! Пятнадцать минут!

Мда! Вот оно "трудогольство". Зачем трубку взяла?

Собралась я быстро. Но еще быстрее Даник скинул на почту письмо с данными. Мальчику надо сказать "спасибо", взяв образец нашего согласия, он заполнил все сам, очень надеюсь, верно.

Виталий Аркадьевич Тропинин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, желал выдать согласие на выезд сына — Сергея Витальевича Тропинина с матерью Ильясовой Нонной Владимировной, в Бразилию, Австралию и Антарктиду!

Тут я выпала в осадок. Настрочила смс Данику, заявив, что Антарктида — это, е-мое, континент, а не страна! И она вроде как никому не принадлежит, и пограничников там нет. После чего мне написали такое, от чего волосы встали дыбом! Что-де ребенок с мамашей пройдут на яхте недалеко от "какого-то айсберга", считающегося пока частью континента, и на который претендует какая-то там страна, когда он соизволит уплыть в океан. И самый главный аргумент — клиенты очень "просят"!

В общем, я решила не спорить! Три часа ночи! Антарктида так Антарктида. Ребенку, правда, девять лет. По-моему, это папаше должно быть интереснее, мужчины любят такие штуки.

Взяв ключи от конторы, чтобы забрать бланки, печать и реестр, я вылетела из дома после смс Даника, умудрившегося просто сигнализировать, что шофер прибыл, вместо того, чтобы позвонить и объяснить, кто и на чем.

Я-то думала, что искать буду своего извозчика час среди тучи припаркованных в нашем комплексе машин, но пройти мимо уникального белого Гелендвагена, у двери которого дежурил хорошо одетый мужчина, с сигаретой в зубах, было сложно.

— Софья Аркадьевна? — поприветствовал меня курильщик.

— Она самая.

Дверь стоявшего с десяток моих квартир монстра радушно распахнулась и, кокетливо щелкнув, захлопнулась, едва я уселась.

— Адрес конторы уточните, пожалуйста, — голос у мужчины был совсем не сонный. Он, похоже, привык к внеурочной работе.

Я назвала адрес и засмотрелась на проносящийся мимо заснеженный город. Зима наступила внезапно: вместо дождя повалил снег, и серая унылая роба города на Неве превратилась в белый праздничный наряд.

Как же красиво! Мягкие огромные снежинки падали на дорогу, лобовое стекло, проносящие деревья и поребрики. Темная Нева, нескованная льдом, поглощала их, как бездна. Огромная сильная машина шла мягко и бодро. Водитель слушал нежные переливы радио Монте-Карло.

И это было потрясающе. Хотя, возможно, все еще играло вино.

Набережные утопали в огнях, подсвеченный мощными прожекторами парил над темной рекой Смольный Собор. Мосты были слиянием настоящего и прошлого. И вполне можно было вообразить себе, что на другом берегу расхаживают графини и царевны в длинных платья, чуть сжав предложенный кавалером локоть. Ночью Питер наводнен чем-то по настоящему старым, величественным и мистическим.

Только переехав в этот город, я часто гуляла, ездила на экскурсии, прикасалась к удивительному миру истории Северной Столицы, который так любила. Достоевский и его желто-серый Петербург, несший в себе крупицу безумия, рождавший в своих недрах тех, кто мог ему противостоять, и кто ломался под тяжестью его свинцового неба.

Петроградка: доходный дома, скверы, частые для этого времени машины. И куча воспоминаний, не моих, книжных. Но когда ты принимаешь все близко к сердцу, они становятся и твоими тоже.

Соборная мечеть. Кажется, она впитала весь свет по эту сторону реки, заложенная при империи, она пронесла себя сквозь целый век. Я никогда там не была: было страшно заглянуть туда, где меня не ждут. Не знаю, как на счет богов, но есть вещи, которые святы для человека, и не стоит в них входить тем, кто может, даже не желая, обидеть, нехорошо наследить. Слева пронесся ангел на верхушке Петропавловской крепости — Гробнице императоров.

Австрийская площадь, Дом Бенуа. Спасибо тебе, Дим. Для меня все это стало удивительно дорогим и удивительно близким. Когда я в школе писала реферат о Петербурге Достоевского, я и не думала, что жизнь повернется так, и я окажусь здесь, в некогда эпицентре жизни Российской Империи.

Из окон машин Петроградка кажется совсем иной, нежели днем, и для тех, кто выныривает из метро. Помнится, когда была машина, я была более мечтательна. Хотя дело в жизни, а не в транспорте.

Водитель аккуратно припарковался прямо на проспекте у входа в наше здание. Там, конечно, был знак, запрещающий парковку, но вряд ли у кого-то из стражей дорожного движения возникло желание спросить у водителя белого немецкого чуда, что он делает тут на "аварийке".

И я не торопилась; на бланк лег текст согласия; реестр оказался под мышкой; в крохотной сумке печать, и новый заезд уже на северо-запад города.

Лисий Нос. Место, где элитное жилье за высокими заборами перемежается со старыми развалюхами, владельцы которых крепко держатся за место, не желая получить хорошую горку миллионов и купить нормальное жилье.

Гелек остановился возле низко-этажного строения за оградой, сделавшей честь бы и Кремлю, видимо, даже с отдельным причалом.

Дверь высотой до самого потолка мне открыл улыбающийся до ушей Данил. Я шла за ним, даже не смотря по сторонам, и так понятно, что дом — полная чаша. Да и темновато было: лампы разгоняли мягким светом мрак лишь на маленьких пятачках вокруг себя.

В конце коридора показалась приоткрытая дверь, за которой, судя по книжным стеллажам, имел место быть кабинет хозяина, оттуда доносился тихий разговор. В кабинете бродила от стеллажа к стеллажу красивая женщина, нервно сцепив руки в замок, в кресле же, повернутом к окну, сидел, по ходу дела, сам хозяин всего этого добра, спрятанный от нас за высокой спинкой.

Женщина оказалась приветливой, несмотря на поздний час и сумму того, что на ней было одето. Она улыбнулась и поздоровалась, положив передо мной на круглый столик свидетельство о рождении и свой паспорт.

Даник ввел данные верно.

Мужчина в кресле вещал на итальянском или на испанском, я не понимала разницы, но владел он языком, по моим ощущениям, как своим собственным, так быстра и насыщена была речь. Его паспорт лежал на краешке стола, ближе к нему, куда ни один из нас не решался приблизиться.

Все сидели, замерев, ожидая поворота большого кожаного кресла.

Правда, мы уточнили с Нонной Владимировной шепотом даты и страны, покачали головой при мысли о погоде, которая может помещать вылету, и потеряли всякую надежду увидеть лицо, которому и надо было подписать документ, когда кресло повернулось, явив нам хозяина кабинета — брюнета с красивым злым лицом, жетончик которого на Ладожском вокзале сегодня, а точнее уже вчера утром, никак не хотел открывать ему врата в метро.

— Доброй ночи! — выдал он дежурную фразу, его язык будто заново привыкал к русскому, чуть растягивая слова, чтобы убедиться в правильности произношения. — Где подписать?

Я аккуратно положила на стол листок и реестр на нужной странице.

— Ознакомьтесь, пожалуйста, с содержанием, и можно ваш паспорт, Виталий Аркадьевич?

Он, бегая глазами по тексту, не глядя, пододвинул ко мне коричневую книжечку без обложки.

— Ты спятила? — вдруг тихо выдал он.

Я подпрыгнула, полагая, что это, видимо, ко мне вопрос. Но, как оказалось, гнев хозяина был направлен на его супругу.

— Куда ты тащишь ребенка?

— На отдых. Бразилия и Австралия — мечты Сережи, я уж молчу про айсберги. Сам знаешь. Корабль просто пройдет мимо Антарктиды. Круиз индивидуальный и не продолжительный, всего полторы недели. Он даже пропустит от занятий в школе всего дня три, — начала оправдываться женщина.

— Самолетом долетите! — рявкнул брюнет.

— Виталий, прошу, не устраивай разборок! Я понимаю, что ты ненавидишь водный транспорт, но с Сережей все будет хорошо!

— Я все сказал. Вы можете вычеркнуть это? — он воззрился уже на меня.

— Да, разумеется! — кивнула я.

— Витя, все уже оплачено, и Сережка очень хочет. Ты сам знаешь, какой он любознательный. Не лишай ребенка удовольствия из-за собственных фобий! — устало опустилась в кресло Нонна Владимировна.

Господин Тропинин так сжал ручку, что мне показалось, она рассыплется в прах. Губы его превратились в ниточку, а тишина надолго воцарилась в кабинете.

— В следующий раз я прошу обсуждать такие вопросы со мной заранее. Это и мой ребенок тоже, — процедил мужчина, ставя размашистую подпись на полоске под текстом.

Нонна Владимировна явно что-то хотела сказать и явно нелицеприятное, но решила не спорить при посторонних, а может и побаивалась мужа. Хотя мужа ли? Ее паспорт лежал передо мной, и я невзначай его пролистала. Штамп о разводе с Тропининым В.А. датировался аж две тысячи десятым годом.

— Итак, согласие на выезд и получение необходимых виз Тропининым Сергеем Витальевичем. Ребенок выезжает с матерью в период с двадцать восьмого декабря... по шестнадцатое января. Вот здесь, пожалуйста, еще фамилию, имя и отчество полностью, — я указала пальцем на бланк и реестр.

Мужчина закончил расписываться и чуть приподнял руки, чтобы я могла забрать все свое добро. Я сверила его паспортные данные и подпись и аккуратно положила книжечку с гербом перед ним. Роспись, печать, и согласие перекочевало в руки Нонны Владимировны.

Взяв реестр и уложив печать в сумку, я встала и открыла рот, чтобы попрощаться.

— Задержитесь на минуту, — обратился вдруг ко мне хозяин кабинета. Его взгляд многозначительно указал Данику и бывшей жене на дверь, которая за ними и захлопнулась через полминуты.

— Я знаю, что могу наложить запрет на выезд сына, подав заявление пограничникам. А могу ли я запретить не страну, а способ передвижения? — зеленые глаза выжидающе уставились на меня.

— К сожалению, нет. По крайней мере, наше законодательство такого не предусматривает. В теории, если у вашего сына есть... было бы какое-либо заболевание, например, и перелеты могли негативно сказаться на его здоровье, можно было бы обратиться в суд. Но, опять же, не уверена, что суд может принять подобное к рассмотрению. Все это только в пределах внутрисемейных отношений. Ограничить заявлением способы передвижения вы не можете. По крайней мере, о подобном я не слышала.

— Ясно, — губы мужчины опять превратились в тонкую ниточку. Мне же подумалось, что помимо законных способов, он вполне может позвонить какому-нибудь "знакомому" и решить этот вопрос другим путем.

Телефон Виталия Аркадьевича мелодично затренькал. Он приложил его к уху и опять заговорил на чужом языке. В этот раз ему пришлось еще и открыть стоявший перед ним ноутбук. Я же не стала ждать прощальных слов и вышла в коридор, тихо закрыв дверь.

Глава 2

— Откуда у нянечки детского садика такие познания в медицине? Интернет-образование? — я растянулась на диване, пристроив на животе почти остывшую чашку чая и, посмеиваясь, ожидала ответа от возмущенно хлопающей глазами Томы.

Наши чада в это время в комнате Абрикоса пытались определить между поеданием творожков, какого цвета будут у них крылья, если малышкам вдруг посчастливится стать феями.

— Во-первых, что за провинция?! Я — не нянечка, а воспитатель! — пробубнила Томочка, засовывая конфету в рот.

— Ой, простите! — я приложилась к чашке, чтобы скрыть улыбку.

— Во — вторых, я в медицинском колледже два года отучилась, уж имею представление о том, где у человека печень, как поставить укол и сделать клизму.

— Последнее звучит особенно забавно. А что же ты дальше учиться не стала?

— Да... Не мое это... Кровь... Фу! Как вспомню, так в дрожь бросает. Мама уж больно мечтала, что я по ее стопам пойду. Но не вышло. Думала, она будет мне припоминать это до скончания века. Но нет! Молчит! Она ведь у меня заслуженный медицинский работник в нашей области. Единственное, что мне от нее перепало, это умение с людьми ладить, но в моем случае, правда, с маленькими, — улыбнулась подруга, отхлебнув из своей чашки.

— Значит, ты порекомендовала отцу Николасика сходить на УЗИ печени? — тут я не выдержала и рассмеялась.

Папа новенького мальчика ранее прибывал в полной уверенности, что Тома в него безумно влюблена, а все из-за ее к нему отношения. Оно, по его мнению, было, хм... несколько предвзятым. На самом деле Тома докапывалась до всех родителей, исключительно в целях того, чтобы они за детками следили, и не сильно малышей баловали.

А сегодня, заглянув после работы в сад за Абрикосом, Сливкой и подругой я стала свидетелем этой "милой" сценки. Видя покрасневшее лицо бедного папани, стоявшего на коленях, согнувшись в три погибели над ножкой сына, который и сам мог бы в сапожки запрыгнуть, но вместо этого игрался с телефоном. Следует заметить, что бедолага-отец прижимал руку к правому подреберью, заметив это, жалостливая Тома ему и выдала по доброте душевной, что-де не мешало бы себя поберечь и "печенюшку" проверить. Лицо господина-не-знаю-имени-отчества невероятным образом поменяло окрас сначала на белый (от удивления), но потом плавно вернулось к пунцовому, уже от возмущения. Отец Николаса оказался не мужиком, а визгливой бабой, который усмотрел в сказанном великое множество оскорблений и даже обвинение в алкоголизме. Потребовал жалобную книгу, и, размахивая руками, начал угрожать Томочке, что оставит в Интернете о садике плохие отзывы в целом, и о ней — как о хамке, в частности. Современный метод видения военных действий в отношении неугодных лиц в действии.

Напугал!

Тома предложила ему оплатить Интернет и даже самой составить отзыв и отдать ему на проверку. Шутки он тоже не понял и вылетел из садика, волоча за собой сына в наспех застегнутой куртке без шарфа и варежек. А еще через пятнадцать минут начала названивать мать Николасика...

В общем, Тома заявила, что при всей ее любви к окружающим ее нужен отпуск. И на новогодние праздники они собрались поехать к родным, благо они у Томы не так далеко от Питера, в Пскове.

А вот тут мне взгрустнулось. Все разъезжались! Похоже, коротать нам Новый Год с Абрикосиком на пару.

Подруга еще минут пять повздыхала над горькой судьбинушкой и возвестила Наташе, что пора домой.

Растащить двух увлеченных рисованием девчонок то еще приключение. Угомонились и собрались все только спустя час после уговоров, криков и двух чашек чая с парой конфет в качестве антидепрессанта, которые мне потом аукнутся голодовкой. Ведь времени на спорт совершенно не оставалось, приходилось хоть как-то следить за фигурой. Хотя... Спорт был: забеги до работы и обратно, в магазин, и еще кучу мест, расстояние до которых кажется смешным, если под рукой личный транспорт. А вот при его отсутствии между той же почтой (а дедушка и бабушка балуют малую всякими вкусностями в посылочках с юга) и домом пролегает пропасть, которая имеет к тому же тенденции к росту.

Заплывы в ванной в связи с припозднившимися гостями и необходимостью укладываться спать были сокращены, и в десять зацелованная доча уже обнимала плюшевого зайца и сопела в обе дырочки, а я пыталась вымыть голову и подготовиться к завтрашнему походу на работу. Телефон завозился в сумке в тот самый момент, когда я пыталась расчесать влажные волосы.

Номер был мне не знаком, причем он был городской, что редкость в наше время. Однако, звонивший был настойчив и, приложив трубку к влажной щеке и пытаясь влезть в тапочек, я ответила на звонок.

— Соня, деточка! — хриплый женский голос ввел меня в ступор на пару мгновений. Женщина шмыгнула носом, она явно плакала недавно, пыталась совладать с собой и говорить нормально, но получалось у нее это очень плохо.

— Валентина Алексеевна?! — осознание того, с кем я говорю, было, скажем так, не из самых приятных — шумно дышала и всхлипывала на другом конце провода мать Дмитрия, моего бывшего уже как четыре года мужа.

Не могу сказать об этой женщине ни плохого, ни хорошего, потому как за пять лет, пока мы были в браке, я и видела ее всего раз пять (на ее дни рождения нас приглашали в гости), после развода, соответственно, не встречалась вообще. Она не пыталась со мной связаться, не интересовалась внучкой. А я не из тех людей, кто на подобном будет настаивать.

Мое весьма поверхностное представление о ней сложилось исключительно по рассказам мужа, его друзей и собственных умозаключений, за то короткое время, которое мы, так сказать, были знакомы.

Мать Димы была истинной женой, женщиной "замужем". Она никогда не принимала решений самостоятельно, по-моему, даже не имела права голоса на семейном совете. Все и всегда за нее решали сначала муж, а когда его не стало — сын. Она точно знала, где находится продуктовый магазин и поликлиника, все остальное, будь то плата за квартиру, оформление пенсии и прочие радости социума были под контролем мужчин.

Муж определял, что они купят, что они будут есть, куда они поедут. Бесправие какое-то! Для меня такое поведение было дикостью. Я привыкла работать, добиваться чего-то сама, принимать решения. Отчасти поэтому нашей с Димой семье не суждено было долго продержаться. В воспитании ребенка, в совместном проживании, при принятии решений я могла пойти на компромисс, просила совета, соглашалась, если знала, что это важно для мужа, хотя попа чувствовала, что это не всегда правильно. Но семья не виделась мне рабством и неуважением. И попытки Димы раздавать приказы (вынесенные из их семейного "домостроя"), его заявления, что все есть плод труда (притом, что до рождения ребенка, да и сейчас, думаю, моя зарплата значительно превосходила заработок мужа, и жили мы в квартире, купленной моими родителями) все вышеперечисленное вызывало сначала просто негодование, потом споры, потом ссоры. А потом... развод. Конечно, не только это стало поводом, но все же...

Пока эти не особо милые сердцу воспоминания проносились перед внутренним моим взором, женщина справилась с голосом и дыханием и заговорила.

— Сонечка, помоги, прошу тебя, милая! Дим-ма... Димочки... Он... — она опять заплакала навзрыд, со стоном вдыхая воздух. — Дима... разбился...

Мое сердце в тот момент ухнулось вниз, кажется, ударившись об пол, и замерло. Я пыталась его запустить, пыталась придумать сотни отговорок, оправданий, вариантов вплоть до того, что это сон, и я сейчас проснусь. Но слова были сказаны. Глаза наткнулись на белый лист бумаги, который малышки оставили на кухонном столе, не успев прикоснуться к нему цветными карандашами. Их мир бы получился ярче моего. Ярче грязного снега с черными прогалинами, тусклого серого льда, толпы темных призраков тех, кто придет на кладбище, полное серых надгробий. И над головой будет серое небо с черными точками воронья. Я уже видела такое. Раз, правда, когда умерла бабушка. Но и этого хватило.

Лавина памяти затопила так, что захотелось сжать руками сердце, которое вдруг забилось с неистовой силой.

Огромный, переливающийся огнями Невский проспект, прохладная августовская ночь, колышущиеся от легкого ветерка петуньи в кадках, ярко одетые туристы с мороженным и фотоаппаратами, громада колоннады Казанского Собора, приглашения прокатиться на речных трамвайчиках, плеск воды Фонтанки, четыре хрупких всадника и четыре диких коня, запруженная машинами Площадь Восстания, буквы, мелькающие в российский сериалах на гостинице Октябрьская "Город-герой Ленинград", старинные особняки и новостройки с мраморной облицовкой, Александро-Невская Лавра с гордым всадником на площади и, кажется, раздвинув само пространство — огромная Нева.

Теплый воздух от проносящихся машин, ветер на верхней точке моста Александра Невского, (его вот-вот разведут!) вырывает из рук кофточку. Горячая рука Димы. И мы уже бежим, чтобы успеть на ту сторону реки к началу Заневского проспекта, к надвинувшемся на реку силуэту Гидромета.

Километры по набережным, плавно перетекающим друг в друга, любопытство, где же граница, пунктир, который отделяет ту же Свердловскую от Арсенальной?!

Сотни метров, тысячи шагов. Если бы были крылья, я скользила бы над поверхностью Невы, в которой отражается самый красивый город в мире и целая звездная вечность — космос.

Захватывающий, опьяняющий поцелуй на первом свидании на Стрелке Васильевского острова. Мы не выбивались из толпы, там было много таких же под "наркотой" лета, тепла, ночи, залитого огнями Зимнего Дворца и близости счастья. Мы держали его в руках, это счастье. Может, поэтому Северный город так силен. Ведь тысячи людей отдают ему самые искренние, самые сокровенные чувства.

— Помоги, пожалуйста, Сонечка! Она же меня выгонит из квартиры. Она меня убьет!

Я замотала головой, скидывая наваждение.

— Валентина Алексеевна, что случилось-то? — нетерпеливо бросила я.

— Ой... Я... Я не могу...

— Так, отдай трубку! — оборвал стенания строгий голос женщины, послышалась возня, и разговор со мной продолжила, видимо, хорошая знакомая Диминой матери. — Вас Соня зовут? Вы — мать Настеньки, дочки Димы?

— Да, — я, если честно, была так ошарашена, что, наверное, все пин-коды от всех карточек бы сдала, если бы спросили.

— Я — соседка Вали, Маргарита Николаевна меня зовут. Тут такое дело, Сонечка. Сын ее в аварию попал неделю назад. Он шоферил, как я поняла, возил грузы в область, ну вот и занесло. А невестка тут такое устроила! У Вали приступ за приступом, только и успеваем, что скорую вызывать. Она сейчас и Валю на тот свет отправит. Ты бы приехала, а?!

— Но я... — дар речи ко мне еще не вернулся.

— Да, понимаю я, что этот охламон тебя с ребенком оставил. Дурил много! А ты не брыкайся, Валя. Как есть говорю. Только он, Соня, дурак был, но что-то почувствовал, Господь ведь не зря у себя на небе сидит. Димка ведь месяц назад завещание на квартиру на тебя сделал и на дочку. Невестка о том прознала, весь дом перевернула, все документы, фотокарточки, все порвала, криком кричала, что все ее тут, что место Вале в дурке нашла. Ты же девочка умная, Валя говорила, юристка. Сама знаешь, квартира какая...

О да, я это знаю! Эта квартира — та еще головная боль. Да, это центр города, прекрасный вид на Невский проспект, да, это почти восемьдесят квадратных метров. Да! Только в этот кошмар (запомнившийся мне при последнем визите туда почти шесть лет назад) надо вложить еще столько же, сколько пророчат агенты за его продажу. А, соответственно, найти сумасшедшего, который на это готов. Уйма денег, чтобы довести квартиру до ума — то бишь, сделать капитальный ремонт с перекладыванием стен, разбором пола, и, желательно еще и полдома прихватить, потому как деревянные перекрытия, видневшиеся в черных провалах потолка, где местами отвалилась не то чтобы штукатурка, а скорее часть этого самого потолка, меня лично пугали. И все это еще и согласовать со всем возможными учреждениями, ввиду того, что дом то не простой, а носит громкое название "памятник архитектуры".

Огромные старые деревянные окна, подгнившие со стороны улицы, на которые мать Димы слой за слоем из года в год наносила краску, купленную еще его отцом. Почти уже разобранный паркетный пол, дощечки от которого хозяйка прятала в чулан. Гудящие ржавые трубы в санузлах. Валентина Алексеевна в силу своей женской природы старалась поддерживать чистоту, но без мужской руки там было не обойтись, а иных особей мужского пола, кроме мужа или сына, она не признавала. Только первого уже не было лет десять как, а второй лампочку вкручивал с горем пополам.

Но дело было даже не в этом. Когда отставной полковник, отец Димы, получил эту квартиру от исполкома или от Минобороны, а точнее, когда пришла новая власть, и все начали массово жилье приватизировать, глава семьи хлопнул кулаком по столу и сказал: "Все сыну". Мать, разумеется, даже не пикнула. Хоть у нее и оставалось волшебное "право пользования", собственником она ныне не являлась.

— Валя еще и в долги влезла, Сонечка. Невестка-то платить отказалась за похороны, как узнала про завещание. Ой, Сонечка. Страшно Вале, да и мне страшно. Нынче вон пришла окаянная с бандитом, он чуть дверь не вынес, мы участковому звонить. А она орет на всю парадную, я — законная жена, и все мое.

Вот только этого мне не хватало!

— Валентина Алексеевна с женой Димы могут вступить поровну в наследство и продать квартиру! Я не хочу в это лезть!

— Да она ж Валю сгноит, дитятко! Ты приедь, милая, посмотри!

Кажется, вторая дама тоже готова была разреветься.

— Хорошо, хорошо, я завтра приеду вечером, после работы!

— Приедет она, Валя, не реви, завтра приедет. Сегодня? Ты что?! Ночь-полночь, а нее ребенок! Ждем тебя завтра, Сонечка!

Трубку положили молниеносно, видимо боясь, что я передумаю, а я так и сидела с телефоном в руках, уставившись в пространство.

Глава 3

Утро после бессонной ночи закономерно началось с неудач. Чашка разбилась. Абрикосик капризничал. Вещи куда-то попрятались. Я ворчала на дочку, которая, собственно, была абсолютно не причем. В конце концов Настюша посмотрела на обвинителя полными слез глазами, и мне захотелось себе врезать. А ведь когда-нибудь ей придется рассказать про папу.

Я прижала кроху к себе, и слезы все-таки побежали по щекам, я быстро стерла их тыльной стороной ладони и улыбнулась лапочке.

Тома, завидев меня, округлила глаза, а я махнула рукой, что, мол, потом объясню, и, расцеловав дочку, вышла на крыльцо садика. Толкаться в метро сил не было. Сил вообще ни на что не было.

Темнота за окнами подъехавшего такси, тепло и бубнеж радио вогнали меня в дрему вязкую и отвратительную. Ее хотелось сбросить, но она, точно паутина, липла к пальцам и лицу, не давая двинуться. Образ Димы призраком ходил вокруг.

В смерть всегда верится с трудом. А она — самое реальное событие в жизни, полной самообмана.

За окном мелькали гирлянды и елки, деды морозы и санта-клаусы, новогодняя атрибутика стала насмешкой над случившимся, которое к чертям рушит все настроение грядущего праздника.

Такси остановилось у входа в парадную, где располагался офис. Петроградка тонула в море людей, несущих на плечах капли дождя, обдувающих холодным ветром, проходя мимо. Я замерла у двери. Хотелось развернуться и поехать домой, сесть в кресло, пить вино и плакать. Только нельзя, некогда! Может, это и хорошо!

В будни работает полный состав секретарей. Возмущенные реплики одной из них я услышала еще на лестнице.

— Эта... Эта... Она опять встала на три места! Как?! Как можно быть такой криворукой за рулем! Я теперь понимаю зачем ей красный Бентли — чтоб шарахались все! Пришлось квартал под дождем топать!

Рядом с нашим офисом имелись три парковочных места. Они находились на территории ТСЖ, но нам разрешили заезжать за шлагбаум и ставить машинки там, потому как-либо владельцы квартир тут не обитали, либо парковались где-то в другом месте.

Но Ирина Викторовна, молоденькая супруга владельца агентства недвижимости, которое располагалось этажом ниже, видимо, считала, что это все принадлежит ей. А с учетом того, что она приезжала чуть раньше на работу, то одним своим розовато-красным авто захватывала все три парковочных места, становясь практически поперек. Зоя, которой было начхать на марку машины, уже не раз поясняла в красках симпатичной автоледи, что та не права. Но в данном случае анекдот про блондинок и куриц за рулем "зашел" бы на ура!

Это доводило Зою до белого каления, она бы и шины ей проколола, если бы не камеры и не стоимость колес: одно из четырех стоило дороже машины возмущенной девушки.

На столе уже лежала гора готовых документов, в приемной толпилась куча народу. Автомат с кофе позволил мне заполучить эспрессо, в котором стояла ложка, а воды было на грамм, но эта вода бодрила! А потом пошли люди. У них тоже кто-то умирал, кто-то уезжал, кто-то богател, кто-то открывал в себе таланты, кто-то заводил семью. Они говорили, раскладывали на столе ступки исписанной бумаги, открывали блокноты, доставали телефоны. А я ловила себя на мысли, что смотрю в окно. Там неслись по Каменноостровскому проспекту машины, дождь чертил на стекле лишь ему понятные узоры и схемы, перемигивались светофоры, чьи три глаза расплывались от водопада, бежавшего по стеклу в смазанные пятна.

-Димка погиб. Возьмешь Абрикоса? Надо к его матери съездить!

-Конечно, не вопрос, — голос подруги по телефону дрогнул. — Расскажешь потом!

Телефон пискнул и отключился.

Такси до дома матери Димы я вызывала и отменяла три раза. Это оказалось больнее, чем я думала — прикоснуться к прошлому. Не только из-за того, что Димы больше не было, но и потому, что я предпочла когда-то расстаться с плохими воспоминаниями и оставить лишь хорошие. И рушить сложившуюся систему совсем не хотелось.

Но делать шаг пришлось. Мы с таксистом постояли во всех возможных пробках. Под конец, я уже хотела встретиться, все решить и зажить спокойно.

Широкая лестница, лифт за витыми перилами в железной трубе, которая архитектором не предусматривалась, испортив и без того угрюмую парадную. Верхний этаж. Старые высокие двери толстые, деревянные, окрашенные в грязно-коричневый цвет. С сотнями отметин от сотен замков всех тех, кто жил тут когда-то.

Дверь приоткрылась и, подслеповато щурясь, в щелочку ограниченную металлической цепочкой выглянула женщина.

— Соня?

— Да, Валентина Алексеевна, это я.

Она захлопнула дверь, зашуршала замком, через мгновение распахнув огромную створку.

Мать Димы сильно постарела, да ей и было за семьдесят. Седые волосы прилизаны и собраны резиночкой, прямое черное платье, бледность и запах, застоявшийся запах старой квартиры, старых вещей, старых воспоминаний. Она была ниже меня почти на голову, хотя я ростом-то не отличаюсь. Хрупкая, худощавая. Дима был очень похож на нее в молодости. Блондинка с яркими голубыми глазами. Полковнику было чем хвастаться перед сослуживцами, когда он привез ее в гарнизон из Ленинграда в пестром ситцевом платье.

— Проходи, пожалуйста. Не разувайся! — замахала она руками и как-то благоговейно забрала у меня пальто. Не став вешать его на вешалку, где все еще висели куртки сына, она отнесла его в спальню и положила на кровать.

Я все-таки разулась и прошла на кухню. Она шла следом, и, присев на стуле, украдкой рассматривала меня. Повисло тягостное молчание.

— Дима от Светы ушел уже почти три месяца как, — заговорила она вдруг. — Пил, — сокрушенно покачала головой Валентина Алексеевна. — Приходил после работы, все пельмени варил и водки три рюмки одним махом. И спать шел. Ложился лицом к стене и так и лежал. Тосковал все, — старушка вскинула голову. — По дочке.

-А что не пришел? — я горько усмехнулась.

— Боялся, ты не пустишь. Он ведь денег мало давал. Все думал, как тебя задобрить. Вот и написал завещание. Чтоб тебе и Настеньке...

Внутри у меня случился мини ядерный взрыв, и затопила обида.

— Просто не хотел и все! — грубо перебила я.

Она вздрогнула.

— Простите, Валентина Алексеевна! Что было, то было. Не изменишь! Если я могу чем-то вам помочь...

Она вдруг подорвалась со стула и, схватив меня за руку, потянула из кухни в коридор с обшарпанными обоями и старым деревянным комодом, толкнув одну из дверей, женщина нашарила на стене выключатель.

Комната Димы. Из мебели кровать, стул, на котором аккуратной стопкой лежали рубашки и джинсы. Стол, на котором стояли ноутбук и принтер, шкаф и куча распечатанных фотографий на стене. Их явно было больше, но чья-то безжалостная рука уничтожила основную массу, срывая и сминая. А чья-то жалостливая разгладила смятые листы. На них была Настя. Разных возрастов: от самых первых, где она — крохотная мышка среди больших одногруппников, до совсем недавних, где они со Сливкой позируют на утреннике. Он брал их из соцсети, с моей страницы и из группы детского садика.

И одна фотография наша... свадебная. Дима был высоким, метр девяносто, и приколол ее высоко, так что разъяренная нынешняя жена не допрыгнула. Как и я, впрочем.

-Вот! Я его у Маргариты спрятала! — в руках матери Димы в файлике лежало завещание.

Черные петельки и завитушки по оранжевой поверхности бланка гласили: " Все имущество... на случай своей смерти я, Дмитрий Федорович... тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, завещаю... в равных долях дочери — Анастасии Дмитриевне и жене — Софье Аркадьевне..."

— Жене... — я глупо таращилась на бумажку. Слова по одному понятны, а в предложение со смыслом не складывались.

В прихожей засвистел райской птицей звонок. Валентина Алексеевна испуганно сжалась, но отправилась открывать, а я все смотрела на бумагу с гербом и не понимала, что происходит.

— Ну что, она пришла?! — знакомый женский голос огласил весь коридор. — О, ну вот отлично! Пойдем на кухню, посидим.

Я положила документ на закрытый ноутбук, и как зомби пошла на кухню.

Маргарита Николаевна оказалась тучной, боевой старушкой в цветастом платье и большой вязаной шалью на плечах.

— Сонечка! — она вскочила при моем появлении и, подбежав, приобняла за плечи. — Присядь, дорогая. Ты ей показала завещание? — вопросила она замершую у старенькой раковины хозяйку. Та кивнула. — Ну, вот и отлично! Димка как чувствовал. Как знал! Помоги, Сонечка! Эта Светка — стерва та еще. Все под себя подгребет. А так, продадите квартиру, и внучке хватит, и вон Вале, где однушку, чтоб хоть на старости лет то спокойно...

— Да ничего мне не надо! — Валентина Алексеевна уткнулась в платок.

Очередной звонок в дверь. И вот тут я увидела настоящий испуг. Обе старушки застыли соляными статуями. Вскоре раздалась барабанная дробь в многострадальную дверь. Обе посмотрели на меня широко открытыми от ужаса глазами.

Уходить тот, кто тарабанил, не собирался. А слово "жена" никак из головы не шло, я встала и направилась к двери. Маргарита Николаевна, не успела поймать меня за руку, и теперь обе бежали за мной. Я отстегнула цепочку и распахнула дверь.

На пороге стоял мужчина не сильно приятной наружности. Рядом с ним топталась невысокая, крашенная блондинка в белом пуховичке.

Наше трио воззрилось друг на друга, бабульки застыли далеко позади посреди коридора.

— Ты! Вот сучка, а?! Ты посмотри, Сереж. Уже здесь! — женщина, точно очнувшись, уперла руки в бока и с ненавистью воззрилась на меня.

— Светлана? — на всякий случай уточнила я.

— А то не знаешь! Это ж ты Диме насвистела, чтоб он дурное это завещание написал! А этот бухарик и рад был стараться. Тварь! — она рванулась ко мне, но была перехвачена своим спутником. Тот аккуратно приподнял яростно трепыхающуюся женщину и, подождав пока она успокоится, поставил на место.

— Остынь, — грубо оборвал он подругу голосом заправского курильщика. — А тебе, — повернулся он ко мне, — я так скажу.

Двигался он быстро, боль шла гораздо медленнее, но когда она доползла до пункта назначения, голову пронзило словно током. Он ударил кулаком по губам. Не сильно, иначе просто сломал бы мне челюсть, но этого хватило, чтобы рот наполнился кровью.

— Полезешь — будет больнее! — в тусклом свете лампы его глаза были черными провалами, а лицо абсолютно спокойным, а мне стало страшно.

— Валя! Валя! Звони в милицию! — послышался крик Маргариты Николаевны за моей спиной. А я все встряхивала головой, как взнузданная лошадь, пытаясь скинуть подбирающийся мрак.

Мужчина, обхватив за плечи онемевшую Светлану, начал спускаться вниз по лестнице. А тьма закрутилась вокруг меня и продавила своей тяжестью в небытие.

Глава 4

Нет, сознание я все же не потеряла. Вцепившись в дверной косяк с выщербинами, оставлявшими в пальцах и ладони занозы, я сжала его что есть силы, чтобы боль из головы переместилась в руку. Весь мир будто был за тонкой невидимой пленкой, и она лишь слегка резонировала от того, что творилось вокруг.

Мне никогда еще за мои тридцать с копейкой не угрожали, никогда мужчина не поднимал на меня руку. Отец, помнится, раз ремнем по попе отходил, когда в седьмом или восьмом классе я прогуляла две недели школы, но он переживал это гораздо сильнее, чем тот, кто потер пятую точку ладошкой и пошел по своим делам.

Цепляясь за все тот же косяк, я кое-как поднялась на ноги. Вокруг крутилась и причитала Маргарита Николаевна, из соседней квартиры, вход в которую преграждали такие же древние деревянные двери, выглянула еще одна старушка. Валентина Алексеевна, привалившись к стене, держалась за сердце, хрипло дыша и закрыв глаза.

Губа распухла и была соленой на вкус, язык постоянно норовил прикоснуться к ней, смакуя волны неприятных ощущений.

— Сонечка! Ой-ой-ой! Валя, что же будет?! Ты посмотри, что творят, ироды! Чуть девку не убили! Что делается-то?! — старушка в разрисованном яркими маками и синими незабудками платье казалась сказочным торнадо. — Сейчас, дорогая, милицию вызвали! Сейчас! Может скорую?

Я отмахнулась, Маргарита Николаевна обхватила меня за талию и потянула на кухню.

— Валя! Валя! Я сейчас накапаю тебе корвалола! Господи, что делается?!

Она мельтешила по кухне, хлопая шкафчиками. Мой взгляд уже шестой раз натыкался на нужную бутылочку с сердечным лекарством при очередном открывании бестолково суетящейся женщиной дверцы. Она опустилась на колени и трясущимися руками начала зачем-то рыться в ящике со столовыми приборами, тускло поблескивающими в свете единственной лампочки.

Я тихо встала и, взяв бутылочку, открутила крышку и накапала положенные сорок капель в приготовленный Маргаритой Николаевной стакан с водой, и, прихватив его, вышла в коридор. Дверь в парадную так и была настежь открыта, Валентина Алексеевна прижавшись спиной к стене возле вешалки, вцепилась руками в рукав куртки Димы, ее плечи дрожали.

— Выпейте, — говорить было неприятно из-за раздувшейся губы. — Пойдемте на кухню.

Втиснув в руки, повернувшейся ко мне старушки стакан с лекарством, я подошла и бережно закрыла дверь. Она была сейчас нашим единственным спасением от того мужчины. По дороге назад я обняла крохотную женщину за плечи и потянула в сторону двери, откуда до сих пор доносились звуки открываемых и закрываемых шкафов.

Маргарита Николаевна все еще бегала по кухне, состояние шока не отпускало женщину, заставляя метаться туда-сюда, она уже даже не помнила, что искала, но завидев нас и стакан в руках Валентины Алексеевны, она замерла и через мгновение осела на стул.

— Надо тебе лед приложить, — вдруг подпрыгнула она и опять развела бурную деятельность, копаясь в морозилке.

Я усадила бабушку Насти на стул между подоконником, стеной и столом, женщина все еще стискивала стакан с лекарством, как последнюю надежду, едва его пригубив. Взяв пакет с кусочком мяса, который достала Маргарита Николаевна, даже не обернув тканью, я приложила к губе, стиснув зубы, и зашипев, как рассерженная кошка.

Маргарита Николаевна, все порывалась что-то сказать, даже открывала рот, но нарушить повисшую тишину так и не решилась.

Зато хватило у кого-то другого. В дверь в очередной с раз позвонили.

— Полиция! Открывайте! Что у вас случилось! — донесся до нас приглушенной дальностью и дверями голос.

Маргарита Николаевна с проворностью лани исчезла в коридоре, и уже оттуда прибывшим стражам порядка было доложено о происшествии в красках.

— Бабушку сжить со свету хотят! Все из-за квартиры! А у нее только сын умер! Этот бандит чуть законную наследницу не убил! Все лицо разбил! Вы идите, посмотрите!

Двое мужчин в толстых темных куртках с нашивками заглянули на кухню. И один из них грустно так поинтересовался, мазнув по мне взглядом:

— Заявление писать будете?

— Конечно, будет! — завопила активистка. — Разве можно такое спускать?! Он и Вале угрожает!

Дальше Маргарита Николаевна уподобилась великому сказителю Бояну, воспевавшему отвагу и хулившему преступников. Мужчины еще больше погрустнели. Нелюбимое слово нашей полиции "бытовуха", лезло изо всех щелей. Две жены не поделили квартиру, куда уж "бытовушнее"

-Травмпункт в соседнем доме, снять побои можно там, — вдруг проникся один из стражей порядка, вставив слово, в то время как Маргарита Николаевна пыталась набрать воздуха в легкие для новой тирады, и что-то черкнув на бумаге, вручил ее мне. — Подойдете потом сюда, заявление напишите. Где живет обидчик?

— Без понятия, — промямлила я.

— Валь, а ты знаешь, где Светка эта живет?! Ведь это ее новый хахаль же?! — поинтересовалась реинкарнация великого гусляра у подруги.

Та покачала головой.

— Когда вместе жили с Димой, квартиру на Пискаревском где-то снимали, а сейчас... — ее голос стал едва слышным.

Полицейские еще покрутились, дали что-то подписать, причем презрев весь опыт работы, то, что подписывала, я даже читать не стала, и, наконец, дверь входная щелкнула замком.

Голова болела до жути. Телефон в сумке настойчиво чирикал. Звонила Тома. Этот звонок проигнорировать я не могла.

— О Господи! — воскликнула подруга, услышав краткую сводку с фронта в моем изложении, а потом, видимо, сама себе рот рукой зажала, чтобы девочек не напугать. — Так! Ты все делай, что надо! За Настю не бойся! Все хорошо с ней, с Наткой играют. Андрей (муж Томы) дома! Когда с полицией закончишь — звони, он заберет!

— Спасибо, — сил говорить и объяснять, что в полицию я вряд ли сегодня пойду, не было, до врача бы добрести и то победа.

Маргарита Николаевна прислушивалась к моему разговору, и когда я отключилась, повернулась к сидевшей как нахохлившейся воробушек на стуле подруге

— Ты, Валь пойдешь ко мне! Нечего тебе тут делать! У меня и комната пустует! Внуки все равно не скоро приедут, только после праздников.

— Нет, — покачала головой Валентина Алексеевна.

— Никаких "нет"! — хлопнула ладонью по столу старушка. — Донекалась уже! Что делать-то будешь, Сонечка?

Я пожала плечами. В голове была звенящая пустота.

— Вот телефон мой. Валя у меня пока поживет! — она вручила мне клочок бумаги с номером мобильного; не раз обведенные для ясности ручкой цифры черными змеями скользили по белому листочку. — Позвони, как оклемаешься.

Я кивнула и, встав, подошла к Валентине Алексеевне. Не знаю почему, порыв, наверное, но я обняла ее, прижав вздрагивающую одинокую женщину к себе. Такую же одинокую, как я.

Нет! У меня есть Настюша. Мысль о дочери, как маленькое солнце, согрела, озарила мрак, в котором я плавала. Старушка тихо заплакала. Я гладила ее по голове, мне было ее безмерно жаль, ведь ее некому было защитить.

Травмпункт оказался действительно рядом. Причем, напротив того самого отдела полиции, адрес которого мне вручил приехавший страж порядка. Процедура осмотра состояла в секундном взгляде усталого сонного врача, и нескончаемой писанине в куче бумаг, две из которых перекочевали в мои руки.

Когда я вышла на улицу, пошел снег. Белый, легкий он порхал, как стая мотыльков, ложился на мокрый, черный асфальт, припаркованные машины, жухлую траву крохотных газончиков. Его сил-крупинок не хватило бы, конечно, чтобы накрыть Питер белым одеялом, да и то, что есть, к утру превратится в воду под ногами. Ее впитают канализация и земля.

Старые двухэтажные здания отдела полиции и медпункта глядели друг на друга своими глазами-окнами, как два старых приятеля, они наверняка вместе прошли и пару воин, и революцию видели, может еще и восстание декабристов захватили.

Окна их были залиты светом, и там сновали люди. Разные люди разных эпох. Век назад за этими каменными стенами едва ли знали об изобретении Эдисона, и освещали их мир куцые свечки и лампы. Чуть больше полвека назад тут оживала жизнь после снятия блокады. А теперь тут ютились компьютеры и рентген аппараты.

Я позвонила Андрею, надеясь, что подруга уже спит, но не тут-то было. Ее советы и вздохи были хорошо слышны на фоне молчаливого мужа. Андрей заверил, что я их никоим образом не напрягаю, и он прибудет минут через пятнадцать-двадцать.

После всего перенесенного ноги держали с трудом. У отделения полиции под кустом, а ныне голыми ветками, ютилась небольшая лавочка, куда я и села, накинув капюшон и спрятав замерзающие руки в рукава пальто.

-А вы не знаете, сколько время? — детский голос заставил меня вздрогнуть и выйти из легкой дремы.

Передо мной в аккуратном темном пальтишке и черных шарфе и шапочке крупной вязки стоял, переминаясь с ноги на ногу, мальчик.

Я порылась в сумке и, нашарив телефон, сощурилась от яркого света, хлынувшего с экрана.

— Без пяти одиннадцать.

— Спасибо, — он вздохнул, еще с полминуты потоптавшись, уселся на скамейку рядом со мной.

— Ждешь родителей? — спросила я спустя минуту. Странно в такое позднее время оставлять ребенка и идти по делам.

— А... Да, — кивнул он, отчего верхушка шапочки тоже качнулась. — Наверное, — добавил мальчик уже менее уверено. — Папу жду.

— Понятно, — я вжалась в пальто сильнее. — Он у тебя в полиции работает? Это здорово.

— Нет. Я... Я думал, он меня тут найдет, — мальчик понурил голову, и шапочка накренилась вслед за носителем.

— Ты потерялся? — я села прямо и посмотрела на мальчугана.

Тот обернулся ко мне и, вздрогнув, отшатнулся. Ох, я и забыла про свою красивую губу, да и лицо в целом!

— Не бойся!

— А я и не боюсь! — он сглотнул.

— Так ты потерялся? — я опять скрыла лицо в тени капюшона.

— Нет, — испуганно замотал головой ребенок.

— Если потерялся, то папа тебя уже хватился и беспокоится. Иди в отделение, там уже знают, скорее всего, что тебя разыскивают. Если дети теряются, родителям очень страшно и плохо.

Мальчик посмотрел в сторону старого здания, куда только что подъехала с выключенными мигалками машина ППС, и вдруг пододвинулся ко мне ближе.

— Папа будет ругать, — его голос дрогнул, — я убежал.

— Ну, ничего себе! Тогда тебе надо быстрее домой! — я старалась говорить спокойно, как ни странно, после валокордина, выданного мне в травмпункте, это было гораздо проще. Хотя озноб начинал пробирать, то ли давление у меня росло, то ли температура на улице падала.

— Я не знаю, как попасть домой, — выпалил мальчуган.

— У тебя нет телефона? Обычно школьникам уже дают телефон родители. Ты можешь позвонить отцу, и он тебе заберет. Или я тебе мог дать свой.

— Когда я решил убежать, я прочел, что нельзя брать с собой телефон, потому что по нему можно найти, где человек спрятался, а номер я не помню. Папа подарил мне телефон, там уже были номера его и мамы, и бабушки.

— Почти все продумал? — улыбнулась я.

Шапочка опять запрыгала.

— Если хочешь, можем вместе пойти в полицию, я присмотрю, чтобы тебе помогли? — я качнула головой в сторону здания, зря я это сделала. Мир слегка поплыл от резкого движения, и я приложила холодные пальцы ко лбу.

— Соня! — послышался оклик.

Я повернулась и увидела мужа Томы, оглядывающего по сторонам у входа в травмпункт. Худощавый, невысокий мужчина с добродушным лицом увидел мою махнувшую руку и быстро подошел. Капюшон мой упал.

— Да! Дела! Хорошо, что хоть челюсть тебе не сломал! Добросердечная ты наша! Ну что, пойдем? Я тут за углом припарковался.

— Секунду! — я повернулась к мальчику. — Так что, тебе помочь? — не бросать же тут ребенка. Если не согласится, просто сообщу в отделение, что у них тут "потеряшка".

— А вы можете отвезти меня домой? — мальчик вскочил на ноги и умоляюще посмотрел на нас.

Андрей удивленно воззрился на меня.

— Убежал из дома, — проинформировала я. — Но ты же не знаешь, где живешь? — обернулась я к мальчугану.

— Я знаю, что место называется Лисий Нос, и дом я помню, как выглядит! Пожалуйста! Я очень хочу к папе!

— Лисий нос огромный! Дом ночью искать не реально, — растеряно развел руками Андрей.

— Там много охраны, и там море рядом, — затараторил мальчик.

— Часть поселка, особенно рядом с заливом, занимает элитная недвижимость, там полно охраны. Я там была пару раз по работе. Есть места, куда вообще не пускают простых смертных. Может лучше в полицию? — улыбнулась я мальчику.

По его личику побежали слезы. Мы с Андреем переглянулись. Последний почесал затылок.

— Его тут промурыжат и потом отправят в Дом ребенка до заявления от родителей, — покачала я головой.

— Ну, если ты приблизительно знаешь, где находится дом... Просто спросим у охраны. Фамилию то ты помнишь папину? — тяжело вздохнул муж Томы.

— Конечно, помню! — мальчик шмыгнул носом. — Тропинин его фамилия, и моя тоже, а папу зовут Виталий.

Я тяжело вздохнула, прижав ладони ко лбу.

— Поехали. Я, похоже, знаю, где живет наш гулена.

Маленький и большой мужчины удивленно воззрились на меня.

— Твоего папу зовут Виталий Аркадьевич? А тебя, наверняка, Сережа? И по логике вещей, ты сейчас должен быть где-то в Бразилии или, так сказать, на подлете к ней.

* * *

— А нам по шее не дадут? — Андрей, как и я впрочем, был не уверен, что мы поступаем правильно.

— Не знаю. Но я сейчас позвоню тому, кто нас будет защищать! А заодно известит папу молодого человека, что с ним все хорошо. О, Даник, прости за беспокойство! Мщу, так сказать, тебе за полночь полночью.

— Что такое? — голос помощника Тропинина был далеко не заспанным. Наоборот, молодой мужчина, чувствуется, был взволнован и зол. — Сонь Аркадьевна! Если не срочно, можно я перезвоню?! — он там чем-то хлопнул и вышел из помещения, на заднем фоне которого слышались возня и громкий разговор. — Хорошо? А то у нас тут ЧП!

-Да я, представь себе, в курсе, и даже повод знаю! — съехидничала я. — Тот, кто должен с мамой рассматривать айсберги — шастает по Питеру.

На другом конце провода повисла тишина.

— Не понял! А откуда? — парень напрягся.

А я жутко разозлилась. Видимо, начала отходить!

— От верблюда. Приедем минут через пятнадцать, адрес помню, но смутно. Можешь там присвоить себе все лавры и призы! Только пусть еду приготовят, ребенок, похоже, весь день не ел.

Я отрубила связь и зашипела, потому как больно задела пальцем губу.

— Это вы упали? — Сережа выразительно посмотрел на меня.

— Нет, малыш, это Соня Аркадьевна любит за всех заступаться и в истории попадать, за что и получает по шее. Очень нехороший дядя ее так, — пробубнил, озирающийся в поисках машин на перекрестке Андрей.

— Папа говорит, что девочек нельзя обижать. Так поступают только трусы и слабаки, — выдохнул удивленный ребенок.

— Очень надеюсь, что твой папа держит слово и в порыве радости не прибьет нас всех, — усмехнулась я, припоминая выражение лица господина Тропинина, когда он чем-то недоволен.

В машине повисла тишина.

— У меня там сок есть, если хочешь? — проговорил вдруг Андрей.

Сережа посмотрел на меня и кивнул. Пакетик он через трубочку опустошил за секунду.

— И как же тебя угораздило сбежать? — поинтересовался водитель.

— Я не хотел расстраивать маму, и папу обижать не хотел, — от выпитого сока, съеденной до этого шоколадки и тепла ребенок осоловел. — Папа очень боится кораблей и за меня. И я решил сбежать, чтобы не улетать завтра вместе с мамой в круиз.

— А почему ты адрес-то свой не знаешь? — удивилась я.

— Я живу в Москве с мамой, — он начал клевать носом. — А папа в Питере, я к нему приезжаю только на каникулы.

Он уснул мгновенно, пристроившись у меня под боком.

На подъезде к поселку я позвонила Данику и передала телефон Андрею, тот, ориентируясь по описаниям мужчины, через несколько минут остановился у памятного дома, на пороге которого уже стоял Данил Олегович в свитере с телефоном и еще один мужчина.

Даник распахнул дверь и заглянул в салон, наткнувшись на меня, округлил глаза, прямо как любит делать Тома, я махнула рукой и прижала палец к губам, указав на спящего малыша.

Второй мужчина наклонился и, аккуратно подхватив мальчика, понес его в дом.

— Где ты его нашла? — поинтересовался Данил, когда я выбралась из машины.

— Возле отдела полиции на Советской. Ждал, пока его начнут искать... и найдут, — улыбнулась я, правда, сразу пришлось сморщиться от неприятных ощущений.

— Это чудо какое-то! Тропинин уже готов национальную гвардию на подмогу звать. Летает где-то по городу в поисках сына. Хотя, сейчас уже едет обратно.

— Отлично, тогда мы тоже поедем. А то еще нарвемся на благодарность... У меня, как ты понимаешь, сегодня и так тяжелый день.

— А кто посмел на тебя руку-то поднять?! — возмутился Даник.

— Можно, я тебе завтра позвоню, мне нужна твоя консультация по вопросу, стоит ли уголовное заводить или нет.

— Конечно, без проблем, — Даник развел руками и вздохнул. — Ладно, пойду вешать твой портрет. А то, наобещал в прошлый раз, не сделал, и вот...

— Бог шельму метит, — улыбнулась я.

Уже на выезде из поселка мимо нас пронеслась автоколонна каких-то больших блестящих монстров во главе со знакомым белым Гелеком.

Глава 5

Белая Андреевская мазда скользила по набережным и проспектам. Снег, конечно, уже обратился в дождь, и вода вперемешку с грязью заливала лобовое стекло с такой скоростью, что дворники едва успевали бегать из стороны в сторону. Андрей молчал. А я, подальше засунув угрызения совести по поводу эксплуатации Томиного семейства, понимая, что толку от моего самобичевания никакого, смотрела в окно на мой любимый город.

Город мостов. Вот проносятся мимо Кантемировский, Сампсониевский, Лиговский. Связующие нити двух берегов, тысяч судеб. Для кого-то они — досадная помеха по пути на работу, создающая пробки. Но есть те, для кого мосты-артерии, где могли столкнуться две жизни и породить свою вселенную, делая из девчонки в легком летнем платье и парня в дырявых джинсах семью. Мосты собирают друзей в баре на Заневском под предлогом футбола, а на самом деле в ожидании того, что створки в небо откроются, и можно, как в молодости, позвонить и сказать: "Прости... Мосты развели..." И хорошо, если тебе не напомнит заспанный, а может взволнованный голос, что есть Вантовый мост.

Красота центральных улиц сменилась темнотой и извилистостью улиц жилых кварталов. Гаражи и мокрые тротуары, маленькие мостики, перекрестки с мигающим желтым, черные брызги из-под колес, припозднившиеся собачники.

Подумалось вдруг, что я уже и забыла, как водить машину. Мы с Димой любили кататься по ночному городу, когда купили первое авто. Зимой и летом. Мойка, Нева, Фонтанка, залив. Всеволожск, Зеленогорск, Стрельна, Тихвин, Шлиссельбург.

Он обычно сидел рядом на пассажирском сидении. Удивительно начитанный (физика, астрономия, политика, история) он рассказывал множество интересных вещей, а я слушала, запоминала, поражалась, заполняла вакуум: вроде много читаю, но все по работе, а целый мир проходит мимо.

Тепло и память уничтожили защиту, которую я так остервенело возводила вокруг себя, и все горести и страхи накинулись голодными крысами. До крика захотелось, чтобы меня обняли, сказали, что все будет хорошо.

— Томуля ждет, — задумчиво проговорил Андрей.

Вздрогнув и чуть наклонившись, я увидела, что окна их квартиры на кухне залиты уютным желтым светом.

— Я пойду домой, мне бы хоть переодеться, — я начала рыться в сумке в поисках ключей.

— Придешь к нам?

— Нет, и так вас умотала, спать ложитесь. Спасибо, Андрюш, огромное. Настеньку с утра заберу, — я заплакала, в темноте слез не было видно, а беззвучно я уже научилась.

Он остановился у парадной, и я выбралась из машины под дождь. Белая мазда с грязными боками, помигав поворотниками, исчезла в соседнем дворе. А я медленно прошла те несчастные пять — шесть метров до двери подъезда. Металл лифта манил, хотелось привалиться как пьяной и забыться.

В прихожей я сбросила сапоги, скинула пальто на маленький диванчик и сразу прошла в спальню, все что успела — захватить телефон. Упав на кровать, заснула моментально, знаю только, что слезы все еще бежали, от них щеки были солеными. Кажется, телефон завибрировал через секунду. Взглянув на часы, поняла, что так и есть, я отрубилась всего-то минут на пятнадцать. Звонила консьерж снизу.

— Софья Аркадьевна, — дрожащий женский голос заставил меня проснуться, — вас тут спрашивают настойчиво.

— Кто?

— Софья Аркадьевна, спуститесь, пожалуйста.

— Господи!

Я отрубила связь. Ноги не шли, а от усталости слезы навернулись снова. Я уже даже их не стирала. Юбка мятая, да и кофта видала лучшие времена, но какая сейчас разница. Распахнув дверь, я отпрянула. Лампы в общем коридоре освещали три мужских силуэта и женский. Нашу консьержку.

— А что...

Один из мужчин сделал шаг в мою сторону, я вздрогнула и попятилась. Он пер на меня как локомотив, а я не могла оторвать взгляда от перекошенного злостью лица того самого Тропинина.

Он оказался выше меня чуть ли на голову, возвышаясь точно Медный Всадник. Я запнулась о свой сапог, пятясь назад, и упала. Но его это мало волновало, он вошел следом, оглядел темную прихожую и, включив свет, захлопнул металлическую дверь за своей спиной.

А я едва приподнялась на локтях, загипнотизированная полным ненависти взглядом, его губы чуть скривились. Хотелось вытереть нос, но губа пульсировала, и прикасаться к лицу было страшно, оно ощущалось одним сплошным синяком.

— Отличный спектакль. Только не думай, дрянь, что все выгорело. Похищение ребенка — самое минимальное, что тебе светит, если раньше я тебя просто не прикопаю где-нибудь — зло прошипел мужчина.

— Вы идиот? — почему-то, после услышанного страшно быть перестало, было вообще все равно.

Его рука дрогнула и приподнялась.

— Давайте, господин Тропинин, мне уже сегодня показали, кто на этой планете правит.

Его взгляд замер на моей разбитой губе, глаза сузились.

— Я вашего сына нашла совершенно случайно возле отделения полиции на Советской, в центре. Он убежал, потому что не хотел вас расстраивать и улетать с матерью. Он просил отвезти его домой. Я это сделала. Если вам так надо на ком-то выместить страх и беспомощность, пожалуйста, милости прошу.

Я с вызовом посмотрела на него. С минуту он буравил меня взглядом, а потом вылетел из квартиры, так оглушительно хлопнув дверью, что вздрогнули все соседи на пару этажей в окружности, а я, сумевшая все-таки встать, дабы, если что, принять удар стоя, сползла по стенке и заревела.

Было больно и обидно, страшно и одиноко. Пальто упало с диванчика, и я, потянув его на себя, укрылась им, зажав в зубах краешек рукава. Розовый тапочек Абрикоса лежал на коврике у входа, и ботинок Тропинина оставил на нем грязный отпечаток. Я прижала испачканный комочек с бантиками к щеке. Не знаю, сколько так просидела. Долго, наверное. Холод от плиточного пола в прихожей пробрался до самого сердца.

Взяв себя в руки и где-то поднабравшись бессмысленной храбрости, я встала и открыла входную дверь. Коридор был пуст. Вдавив ногти в ладонь, чтобы не потерять самообладание с таким трудом собранное по кусочкам, я пошла в ванную. Жгучие струи под сильным напором, точно плети, впивались в кожу, но привели в чувство.

Чайник закипал неимоверно долго. Крохотная чашка едва вместила пакетик и три ложки сахара — невообразимое количество для того, кто не пьет чай и кофе со сладким ядом. Но сейчас хотелось. Мазь от ушибов, купленная для Абрикоса пригодилась. Будильник на семь тридцать. И одеяло. Им хотелось отгородиться от всего мира.

Меня еще долго бил озноб. Мысли прыгали от темы к теме. В конце концов, натянув толстые шерстяные носки, я кое-как уснула.

Глава 6

Очнулась я только спустя пять дней. Целых пять суток потребовалось, чтобы мир приобрел ясность и резкость, перестав быть похожим на кисель из запахов, звуков и режущего света. Тумбочка возле кровати напоминала филиал аптеки батареей коробочек и пузырьков для таблеток. Кряхтя, я попыталась выпутаться из одеяла. На телефоне, отвоевавшем краешек столешницы у армии лекарств, имелось (ужас!) с полсотни пропущенных вызовов. Слабость была умопомрачительной. Средство связи весило, как хороший сладкий арбуз в начале сентября.

-Ух, ты, кто проснулся?! — в спальню заглянула Тома. — Настенька! Иди маму обними!

Послышался топот детских ножек, и в комнату ворвалась пахнущая мандаринами дочка.

— Мама! — ко мне прижались со всех детских сил, а я сжала в ответ мое сокровище.

— Как себя чувствуешь? — улыбнулась подруга, присаживаясь на край кровати.

— Хочется закопаться в землю, — прогнусавила я.

— Зря, мы тебя и так еле откопали. Три дня температура под сорок.

— Три дня!

— Да, вчера только спадать начала. Сейчас нет, но еще может к вечеру подняться.

— О Боже, вообще ничего не помню, как чистый лист. Вы же к родственникам собирались?! — я посмотрела на Тому с самым несчастным видом.

— Дорогая, забудь! Если бы я за тебя не волновалась, то, пожалуй, это самый лучший праздник за последние лет пять! Старые фильмы, мандаринки, шампусик, тишина и покой! Мечта!

— А Андрей с сынишкой?

— Поехали в Финку с друзьями, благо визы открытые весели. Родителям твоим я позвонила и Зое с работы. Так что основная масса в курсе, что ты жива и относительно здорова. Звонила Маргарита Николаевна, я так понимаю, подруга матери Димы, сказала, что все нормально. Никто не появлялся.

— Я думала, мне все это приснилось, — тяжело вздохнула я.

— Отек спал, синяк заживет, — улыбнулась Тома, намекая на мой фонарик на губе. — Так что, почти приснилось. А еще звонил некто Данил Олегович и очень просил тебя вернуть с того света и засунуть телефон в руку, ибо шеф его, которому вы сына вернули, психовал, чуть ли не до вызова полиции. Но звонил, правда, Данил четыре дня назад. Потом тишина.

— Черт! Этот придурок наверняка его уволил, — горестно вздохнула я.

— Андрюша мне пояснил, что папаша — тип крутой. Я ему посоветовала, если что, в Финке оставаться и кричать, что русские не сдаются, — Томка засмеялась.

— Ха-ха три раза, — пробубнила я, прижимая Настену к себе.

— Настя! — в комнату ворвалась Ната с тем же мандариновым шлейфом. — Пошли! Начинается!

Моя дочура прижалась сильнее, а потом, откинув голову и не разжимая ручек, посмотрела на меня.

— Поняшки твои? — сделав понимающее лицо, поинтересовалась я.

Малышка кивнула.

— Беги, — я поцеловала ладошку.

— Там всего одна серия! — малышка умчалась за подружкой.

Я завернулась поглубже в одеяло, зыркнула на Тому и нажала на телефоне вызов Даника.

— Соня Аркадьевна! — вполне себе радостный и довольно подвыпивший голос. — Ты там как? Можешь насчет Тропинина не волноваться. Отошел мужик. Бесновался, конечно, порядочно. Перенервничал. Ты же понимаешь. У них все повернуто на деньгах. Он думал, сына с целью шантажа хотели умыкнуть, а потом что-то не так пошло, и вернули, а может припугнуть хотели. Двое суток сидели над видео с камер, чуть ли не носом рыли, да и сыном шеф побеседовал, и теперь считает тебя новогодним чудом. Мало того, что сына привезла, так жена его так расчувствовалась, что мальчишку оставила с ним на каникулы. Так что, монстр в благодушном настроении.

— Тебя не уволили? — поинтересовалась я на всякий случай.

— Смеешься, мне зарплату повысили, — Данил Олегович был в стадии активного "отмечания" праздников и бонусов, преподнесенных судьбой.

Я выдохнула облегченно.

— Сонь Аркадьевна, твое дело терпит, или срочно надо? — поинтересовался Даник.

— Какое дело? — не поняла я, а потом озарило. — Ждет, конечно. Спасибо, Данил Олегович.

— С наступившим! Не болей!

Телефон погас.

— Даник сказал, что все нормально.

— Ну, вот и славненько! — Тома потерла руки.

Подруга глупой не была, но некоторые вещи, пугавшие меня до коликов, она могла воспринимать вполне спокойно и даже с некоторой долей пофигизма. Может, она просто не могла предположить, что такие, как Тропинин, могут навредить, а некоторые вполне способны и судьбу поломать. Вера в правовое государство, гражданами которого мы являемся, у некоторых таки наличествует.

— Тебе бы чего жидкого похлебать. Начнем с чая с сахаром, — подруга хлопнула ладонями по коленям и пошла на кухню, из зала послышалась возня, строгая Тома не преминула заметить, что девочки слишком близко подползли к телевизору/

Я же попыталась сесть. Как на корабле в шторм меня мотало из стороны в сторону. Но умыться очень хотелось, от того зубы были стиснуты, попытка влезть в тапочки отринута, и я отправилась в свой вояж до ванной босиком. Мое пальто аккуратно весело на вешалке, сумка стояла на диванчике, из нее выглядывали краешки документов. Стеночка стала хорошим помощником, другом и соратником в моем путешествии. В памяти всплывали мои пятидневные походы в ванную. Такой странной болезни у меня еще никогда не было. А может это и не болезнь вовсе, а нервный срыв?

Теплая водичка взбодрила. Зубная паста со вкусом кокоса показалась чуть ли не съедобной. Душ был бы кстати, но я решила пока не рисковать. Теплый, безумно сладкий чай и бутерброд с маслом приятно утяжелили желудок.

— Моль бледная превращается в человека. А вот не надо было все простуды на ногах переносить. И успокоительное попить не помешает, — Тома уселась напротив. — Ну, так расскажешь, что там с Димкой-то приключилось?

Я поежилась, но подробно рассказала подруге все, что сохранилось в прожаренных температурой мозгах.

— Ощущение, что вернулись лихие девяностые.

— Мы с тобой, дорогая, были маловаты, чтоб по достоинству оценить размах тогдашнего бандитского разгула, — усмехнулась я.

— И что ты будешь делать? Даже не знаю, как бы я поступила в такой ситуации, — Тома начала складывать из салфетки причудливую фигурку, чтобы занять руки. — Вроде, все по чести. Димка сам захотел отдать квартиру тебе и дочке. А не этой лахудре. Это он из-за нее же ушел?

— Ну, скажем, не совсем из-за нее. Мы уже не сильно понимали друг друга. Он стал успокоение на стороне искать. А она мимо не прошла. А может другая. Я не интересовалась.

— Ты не простила? — грустно усмехнулась Тома, окинув меня странным взглядом.

— Нет... Я... Я могла многое понять и на многое закрыть глаза, но не на измену. Это предательство. Хотя он просил его понять. Но я, как бы это сказать, поняла, но не простила. Конечно же, после этого я стала самой плохой. Может, и поэтому еще он с Настей так редко общался, думал, что я дочку науськаю против него. Обиделся. Дурак. Прости, Господи! Не говорят так о покойных. А вообще, Том, я не знаю что делать.

— Квартиры в центре на дороге не валяются, дорогая.

— Да не в квартире дело. Приятно конечно пару лишних кусков за душой иметь. Но проблем с ней будет больше. Мне мать Димкину жалко чисто по-человечески. Страшно, знаешь ли, в таком возрасте оказаться на ее месте. Может, предложить этой Светлане мировую? — я водила краешком ложки по столу.

— Какую?

— Пусть вступят спокойно вдвоем, как наследницы по закону. Продадут. Димкиной матери квартиру купят, а эта пусть делает что хочет, денег ей более чем хватит. И я не буду выглядеть как какая-то "халявщица": четыре года не общались, а тут на тебе.

— Он — отец Насти, — прошептала подруга, поглядывая за мою спину.

— Настена с голоду не умрет. У меня есть, что дочке оставить! — вскипела я.

— Тьфу, на тебя, Сонька, дура ты! А что будешь делать с этим? — Тома кивнула головой, явно намекая на фингал.

— Спускать такое не хочется, но если это будет одним из способов надавить на Свету, заявление не буду подавать. Да и сроки, как я понимаю, уже все вышли. Маргарита заявила, что это новый бойфрэнд жены Димы. Вряд ли Светка захочет, чтобы у него проблемы были.

— Мда...— нахмурилась подруга.

— Так! Может, я и душ переживу? — решила я сменить тему.

Теплый душ действительно поправил самочувствие, особенно настроение улучшили вымытые волосы. Голове стало легко. Дома стояла жуткая жара, и из недр шкафа была добыта чистая майка на бретельках с мишками-аппликациями. У Настены была точно такая же, поменьше размером, мы купили этот забавный набор "мама-дочка" в прошлый поход по магазином. Доча была жутко счастлива. Розовые майки с медвежатами в районе пупков стали нашей любимой домашней униформой.

Завидев меня в "мишках" дочура помчалась переодеваться, и скоро маленькое существо радостно кружилось по залу в своей розовой майке, с гордостью демонстрируя подруге, что она как мама. А существо постарше сидело на диване, исчерпав остатки сил, и наслаждалось чистотой, теплом и приятной тяжестью в желудке.

— Надо бы до магазина дойти, бульончику сварить тебе, — заявила Тома.— Да и мелким чего вкусного прикупить. Хотя у нас универсам выглядит как после ядерной войны, полки пустые.

Пободавшись насчет денег и безбожно продув, я опять оказалась на диване. А Тома отправилась добывать мамонта. Звонок в дверь удивил. Тома метеор тот еще, но настолько быстро!

Я поднялась и направилась к двери, полагая, что у подруги руки заняты. Настена увязалась за мной, потому как "заказала" любимой Томе шоколадное яйцо с игрушкой.

Дверь распахнулась, и мы с дочкой удивленно замерли.

За дверью стояли двое мужчин, оба были мне знакомы, правда, тот, что постарше и побольше, оказался не таким высоким, как мне виделось в прошлую нашу встречу, вот ведь у страха глаза велики. Да и выражение лица у него было ныне не в пример добрее всех предыдущих встреч.

— Привет, — Сережа смотрел на нас с дочей, чуть округлившимися глазами.

— И тебе привет, путешественник! — улыбнулась я.

— Софья Аркадьевна, — кивнул Виталий Аркадьевич.

Оба Тропинина были тоже подозрительно похоже одеты: длинные черные пальто, черные свитера под горло, правда, на сынишке была шапочка. Отец себя головным убором утеплять не стал, и только сейчас я заметила, что в темной его шевелюре пробегают тонкие нити серебра. У обоих на плечах сияли не растаявшие снежинки.

Тропинин старший протянул мне плетенную корзинку на длинной ручке. В ней на виду лежали бутылка вина и куча выпечки и сладостей. Проглядывало и имбирное печенье. Я почувствовала, как рядом запыхтела Настена, схватившись за мою ладонь.

— Хотел выразить благодарность и несколько сгладить то, что случилось... — мужчина чуть сузил глаза.

— Спасибо, — я была обескуражена, но кивнула, принимая корзинку, хрустящую пакетом, в который была завернута. — Вам не стоило беспокоиться. Я понимаю, что такое дети. Главное, что с Сережей все хорошо, — я подмигнула мальчику.

— Мамочка! Там Эпл-Джек! — радостно захлопнула в ладоши Настена, заглядывая в корзинку с детской непосредственностью.

— Кто? — удивился Виталий Аркадьевич.

— Пони, — на автомате выдала я, но заметив приподнявшуюся удивленно бровь Тропинина старшего, быстро добавила. — Печенье в виде пони — персонажа мультика.

Виталий Аркадьевич воздел глаза к небу и улыбнулся. Улыбка его преобразила. Он стал чуть моложе и чуть проще.

— Ну что, дружочек, пойдем? — Тропинин положил руку на плечо сына. — С праздниками вас.

— Вас тоже. Спасибо за угощение, — я поставила корзинку на пол и подхватила любопытного таракана на руки.

— Спасибо, — дочурка застенчиво улыбнулась, кося хитрым взглядом на лакомство.

Мужчины стали удаляться по коридору, а мы закрыли дверь. Из комнаты появилась Ната, и начался учет и переучет содержимого корзинки. Я еле успела вытащить бутылку. Сей процесс активного дележа и застала удивленная Тома с пакетами.

— А это что?

— А это нас почтил визитом со своим "спасибо и извините" господин Тропинин, — я втихаря перепрятывала то, что поделили малышки. Тома решила действовать жестче.

— У вас попы слипнутся! — возмутилась подруга, отбирая у девочек основную часть добычи. — Суп, значит, они есть отказываются, а сладкое, так на ура! Ну, нет, дорогие мои, пюре и котлетки и потом по печенюшке. Все! Кыш в комнату!

— Эх, Тома, разрушитель праздников!

— Спаситель от сахарного диабета. Хм. Ну-ка дай сюда.

Бутылку у меня конфисковали. А название вина перекочевало на строку поискового сайта.

— Ну, надо же... Благодарен мужик. А где Андрюше благодарность? — засмеялась подруга, протягивая мне телефон.

Бутылка этого вина в Интернет-магазине стоила двадцать тысяч! Двадцать тысяч, Карл! Как Зоя с работы ни скажет!

— Гуляем? — приподняла я бровь.

— У тебя температура подняться может, тебе нельзя! — ехидно заметили мне с кухни.

— Плевать! Когда я еще такое дорогущее вино попробую!

Глава 7

Оставшаяся часть праздников прошла отлично. Температура больше не порадовала своим присутствием. Вкусный ужин и четверть бокала вина очень хорошо расслабили. Я отлично выспалась в обнимку с Настеной, предоставив в полное распоряжение Томе и Нате гигантский диван и телевизор в зале.

Пару дней мы сидели дома и наслаждались старыми фильмами, играми с девочками, устроили даже целый день Поняш, и официально были посвящены в сестричество коняшек-мультяшек: Тома ныне звалась Пинки Пай, а я — Радуга Дэш.

В ночь на Рождество повалил снег, он шел сплошной стеной. Ровный строй снежинок, устремившихся к земле, не смел нарушить даже извечный питерский проказник-ветер. Машины потихоньку обращались сугробами. Земля укрывалась белым пушистым одеялом. Опутанные гирляндами соседские окна дарили настоящее ощущение праздника. Куча народу высыпала на улицу, несмотря на позднее время, радуюсь такому редкому за последние несколько лет чуду.

Взрослые дяди и тети, уподобившись мальчишкам и девчонкам, носились по дорожкам и детской площадке, уворачиваясь от снежков, падая, заливаясь смехом. Снеговики росли как на дрожжах. Несмотря на вечные споры и ссоры о собачьих экскрементах, притертых бамперах и счетах за отопление, наш двор был полон вполне себе адекватных и веселых людей. А мы смотрели в окно и заключали пари.

Малышки уже давно спали в комнате Наты (мы решили сегодня прибраться и переночевать у Томы). Ее мальчики были в таком восторге от поездки, что оба слезно молили маму-жену разрешить еще побыть в Финляндии: Андрей был заядлым лыжником и тренировал сына. Их коттедж, которые они сняли на три семьи, располагался недалеко от какого-то горнолыжного курорта. В общем, мужской кайф: лыжи, вечером пиво, мясо и сауна. Тома ворчала, что мальчишки там приживутся и домой не вернутся, что и не говори, а без них ее идиллия все же не была полной.

На утро после снегопада мы отогрели семейную мазду и поехали кататься по городу. Заглянув в огромный развлекательный центр для детей, полакомились кофе с корицей и пирожками, пока девочки изображали обезьянок на батутах, резинках и прочей, на мой взгляд, жутко опасной ерунде. Я это не преминула озвучить Томе, но мне намекнули, что квартиры в центре получать по наследству гораздо опаснее.

Тут я устыдилась, хотя понимала прекрасно, что не звоню Валентине Алексеевне, потому что сказать мне ей нечего. Надо назначать встречу Светлане и решать вопрос. И лучше это сделать до того, как надо будет выходить на работу. Но и место хотелось выбрать, где народу побольше, а заодно и камеры для подстраховки. А посему...

Я кивнула Томе, чтобы она присмотрела за девочками и, прихватив телефон, пальто и сумку, вышла на крыльцо развлекательного центра. Ровно три гудка потребовалось чтобы оглушительное "алло" Маргариты Николаевны заставило меня подпрыгнуть.

— Сонечка! Ой, как хорошо, что ты позвонила! Я уж и сама собиралась. Тут Светка опять объявилась, правда, одна. Закатила истерику, что она желает в свою квартиру въехать. Вале опять плохо стало. Я ее опять к себе и забрала. Что делать-то будет, деточка?

Конец моему отдыху и хорошему настроению!

— Маргарита Николаевна, а вы связаться с ней можете? — поинтересовалась я.

— Со Светкой? Так вот в этот ее приход потребовала я от нее номер сотового, значит, телефона, а она ни в какую давать не хотела. Но я-то на хитрость пошла. Говорю, Валя, как оклемается, так позвонит. Записывай!

— Секунду! — я порылась в сумке в поисках блокнотика. — Диктуйте.

— А что ты решила-то? Ты с ней только одна не встречайся! — завопила Маргарита Николаевна.

— Да я хочу, чтобы она приехала в контору, где я работаю, и Валентина Николаевна пусть тоже подъедет. Организуете?

— А то! Побыстрее бы только, Сонечка, Валя вся на нервах.

Я попрощалась и отключилась.

Если бы курила, сейчас, наверное, полпачки бы опустошила. Наконец, собравшись с духом, я набрала номер Светланы. Телефон долго никто не брал. Но после почти минутного ожидания заспанный голос сказал мне невнятное "слушаю".

— Светлана?

— Да, кто это? — женщина насторожилась.

— Бывшая жена Димы, Софья.

Повисло молчание, дама явно с кем-то шушукалась, даже не удосужившись нажать удержание вызова или прикрыть микрофон рукой, и хоть разобрать, о чем говорилось, было невозможно, но судя по повышенным тонам, там шел яростный спор.

— Чего тебе надо? — голос "проснулся" и поднабрался агрессивности.

— Поговорить.

— А что тебе было непонятно в прошлый раз? — огрызнулась Димина жена.

— Да, мне, собственно, все понятно. Но завтра я могу пойти к нотариусу с завещанием, и заглянуть в полицию по дороге с медицинским освидетельствованием на предмет нанесенных мне побоев и заявление написать на твоего... хм... друга. Ему нужны проблемы? А тебе? — вежливой я решила не быть.

Опять послышалась возня.

— Где и когда? — поинтересовались глухим голосом через минуту.

— В понедельник к двум часам. Валентина Алексеевна тоже подъедет. Все решим. Адрес скину по смс.

Светлана отключилась, не попрощавшись.

Я еще немного постояла на улице, наблюдая за тем, как машины приезжают и отъезжают. Как малыши с папами за ручку далеко не чинно, а скачками пробираются сквозь сугробы к машинам. Воздух был наполнен смехом, болтовней, музыкой и магией новогодних праздников. Ее ощущала даже я, хотя известие о смерти Димы далось мне слишком тяжело и болезненно. А еще все эти проблемы...

Стряхнув снежную пыль с шарфа, я вернулась обратно в кафе и предложила подруге покататься. Набегавшиеся малышки, покушав и напившись чаю, заснули в своих детских креслах на заднем сиденье, а мы с Томой слушали музыку и, не спеша, наматывали круги по ночному городу.

Невский проспект тонул в огнях и новогодней иллюминации. Елки и витрины. Туристы и жители в смешных шапках. Запруженная народом Дворцовая площадь. Там шло какое-то музыкальное шоу, низкие басы перекрывали гул мотора. Ростральные колонны сияли точно две огромные свечки. Здание биржи, укутанное в кокон гирлянд. Нарядные мосты.

— Знаешь, почему-то именно в такие моменты немного жаль давно прошедшей студенческой поры, — усмехнулась Тома. — Я сейчас уже и не представляю, как могла бродить по городу до утра. И не только в Новый год, но и на Алые Паруса и День Города. И к слову, в жизни, тьфу-тьфу, все хорошо, а краски уходят, вместе с годами.

— Это нормально. Грустно, но нормально. Хорошо, что для кого-то этот город еще долго будет Радужным, — кивнула я назад, намекая на дочек.

— Дай-то Бог, — прошептала Тома и сделала музыку чуть тише.

* * *

— Даник, а ты можешь с чем-нибудь хорошим звонить? — возмущалась я.

— Ну, Сонь Аркадьевна! — заныли на другом конце трубки.

— Хочешь, я тебе опишу ситуацию. Ты ко мне ни с одним "приличным" документом еще не обратился. Вы все делаете Красниковской на Крестовском. Она, конечно, услышав вашу ситуацию, послала вас на три веселые буквы. И теперь ты звонишь мне...

— Софья... — начал было привычную песню Даник.

— Не! Не! Не! Даже не проси! — я настроена была быть жесткой.

— У них по-другому не получается! Они не состыковываются по времени. Тропинин прилетает из Италии в шесть вечера, самолет на Дубай его партнера улетает в тоже самое время, — Даник театрально вздохнул.

— У вас же там залог долей общества идет? И какова оценочная стоимость?

— Эмм, — замялся Данил Олегович. — Триста пятьдесят миллионов.

— А-ха-ха. Нет. Ни-за-что!

Ага, ищите идиота!

— Соня! Я твой портрет повесил между прочим!

— Не сотвори себе кумира, Даник! Все, чао! С прошедшими!

— Я приеду, и буду ныть, ты же знаешь, — перешел к угрозам личный помощник Тропинина.

— Я тебе могу предложить вариант. Этот ваш партнер приедет днем, подпишет все сопутствующие документы для сделки и доверенность на тебя на подписание договора. Вот тогда "да"! Хотя, при таком раскладе и Красниковская вам все сделает.

— Вредная вы, Софья Аркадьевна! Пойду, обсужу с шефом, — понурились на том конце провода, и трубка, обижено пискнув и мигнув огоньком, уснула.

Мало мне проблем, которые предстоят завтра, так еще и Даник! Но от него я, похоже, благополучно отвязалась!

Приготовления к первому дню рабочей недели шли полным ходом. Глажка, стирка, сбор игрушек, разбрасывание игрушек, попытки найти все, что было раскидано в период праздничной лени. Вечером я упала на диван, положила ноги на нагретый от праведных трудов пылесос и была готова отрубиться прямо так. Настена, пытавшаяся сделать вид, что она убирает игрушки, заснула в своей кроватке. Хорошо, что хоть поужинать успела. Я укрыла дочь одеялом, даже не став будить и утомлять переодеванием, тихо сгрузила средства для уборки в крохотную кладовку, приготовила себе чай и, приняв душ, направилась в спальню.

И вот именно в тот момент, когда я ставила будильник, Даник решил позвонить и сообщить, что господа согласны. Если честно, меня перекосило. И я, как и любой нормальный человек, начала искать лазейки, пути отступления: досконально выспросила у Даника, что он подготовил, но, молодой мужчина, со мной не первый год работает и знает, что и как. Его клятвенные заверения о том, что документы приедут утром, сопровождались благодарностями, между которыми у меня не получалось вставить и писк, не то что слово.

После чего белобрысая зараза быстренько отключилась. Самое забавное, что мне от суммы их сделки никакой радости не было. Потому как моя зарплата тоже имела некий потолок, и она, конечно, будет чуть "круглее", но пара тысяч не идет в сравнение с миллионами. А вот головная боль до самого снятия обременения с имущества гарантирована.

А самое главное — опять Тропинин. Я, конечно, после нашей предпоследней встречи отошла. Но, как говорится, ложечка нашлась, а осадок остался. В общем, пока ехала на работу, готовилась морально, как гладиатор к битве, пообещав себе кучу бонусов и приятностей, если удачно, а самое главное продуктивно, переживу этот день.

Народу было после праздников мало. Все деньги потрачены, едва открывшиеся глаза и еле шевелящиеся конечности с трудом доносили людей до работы, если мозг еще вспоминал, где она находится, эта самая работа. Так что четыре часа до встречи со Светланой показались мне адом, ничем неразбавленным. Я уже перепила весь кофе. С горя даже скушала самый большой гамбургер из "МакДака"

Без пятнадцати два в помещение конторы вошли Маргарита Николаевна в необъятном пуховике ярко-алого цвета и с боевым настроем, весьма четко вырисовывающимся на лице, так точно выглядели бойцы красной Армии, завидев белых. Валентина Алексеевна осунулась и похудела. Женщина куталась в огромный пуховый платок, сидя на краешке стула, и кидала на меня взгляд полный надежды.

Светлана пришла одна, опоздав на двадцать минут. Стянув белый пуховичек, она уселась за стол, даже не удосужившись поздороваться с Валентиной Алексеевной, и воззрилась исключительно на меня, смотрела с вызовов, понятное дело, готовая встретить в штыки любое мое предложение. Выглядела молодая женщина недурно. Она была, кажется, чуть моложе меня, но за счет своего небольшого росточка и миниатюрной фигурки смотрелась еще моложе. Если бы не взгляд.

Маргарита Николаевна умело игнорировала жену Димы. Валентина Алексеевна сидела тихо. А я себя ощутила центром вселенной и вершителем судеб. Никто не хотел быть первым. Пришлось инициатору. Я сцепила руки в замок и начала.

— Светлана, Валентина Алексеевна. В прошлый раз у нас нормального разговора не получилось. Все были несколько на взводе. Но, я думаю, сейчас, в спокойной обстановке, нам стоит обсудить сложившуюся ситуацию и прийти к тому решению, которое всех устроит.

Светлана скривилась.

— Я и сама понимаю, то, что сделал Дима, немного странно. Если бы оставил только дочери квартиру еще ладно, но я там действительно тут "ни каким боком".

Маргарита Николаевна открыла рот, чтобы возразить, но я подняла руку, призывая к тому, чтобы меня дослушали.

— Я предлагаю следующее. Мы забываем про завещание. Вы, Светлана, и, вы, Валентина Алексеевна, вступаете в наследство в равных долях. После чего я помогу вам с продажей квартиры. Вас, Светлана, не обделим, вы будете контролировать весь ход сделки. Каждый остается при деньгах. Мы спокойно купим квартиру для Валентины Алексеевны. А вы, — я кивнула Диминой жене, — будете вольны делать, что захотите. Но это при условии, что до оформления наследства и продажи квартиры вы, Светлана, не трогаете Валентину Алексеевну, даете ей спокойно жить в квартире. Полгода вы в состоянии потерпеть.

Димина мать тяжело вздохнула. А вот Светлана смотрела на меня в упор.

— Знаешь, при других обстоятельствах я бы согласилась. Но сейчас — нет! — ее лицо преобразилось и стало похожим на оскал. — Он мне задолжал слишком много. Он мне жизнь сломал! И я получу то, что мне причитается!

— К чему такая упертость? Даже если бы завещание было написано на вас, Валентина Алексеевна и моя дочь все равно могли бы вступить, — я была удивлена такой враждебности.

— Ну, рискните. Я свое слово сказала. Эта квартира — моя, — она вскочила, сорвав со стула пуховик, и вылетела из кабинета.

— Что за психованная дама? — я сидела с открытым ртом. — Я не понимаю, чего она хочет добиться.

— Так я тебе о чем и говорила, деточка. С ней невозможно говорить, — покачала головой Маргарита Николаевна.

— Это бред! Она все равно бы не получила квартиру целиком, — я никак не могла понять, что это был за спектакль.

-А все просто, Сонюшка. Ты испугаешься. А запугать Валю... Да ты на нее посмотри, она все отдаст. Она сына похоронила. Вывезут ее куда-нибудь в деревню в холодный дом, и все. Вон читала, внук бабку выкинул на улицу, а тут и не родня даже. А там уж подпишет, все что дадут.

Слезы-хрусталики побежали по морщинистому лицу съежившейся в своем платке женщине. А ведь и правда! У меня есть семья, друзья, родные, у нее нет никого. Она одна против целого мира.

Телефон сам собой оказался в руке, и на номер Светланы ушло смс.

"Сама напросилась. Вступаю по завещанию. Держись от нас подальше. Заявление в полицию подам"

Маргарита Николаевна просияла. Она первая поняла, что я приняла решение. По-моему, даже раньше, чем я. Заверив, что Валя будет жить столько, сколько надо у нее, она принялась тормошить подругу, но та застыла ледяной скульптурой.

— Боязно мне за тебя, Сонечка. Страшная она, эта Светлана. Всегда была страшной. Я уверена, что это из-за нее Димочка погиб, — вдруг прошептала старушка. — Не надо, пусть забирает. Мне и так, и так помирать.

— Валентина Алексеевна, мы все решили, — я подошла к женщине и сжала ее плечи. — Идите спокойно с Маргаритой Николаевной. Я всем займусь.

Пока Димина мать одевала пальтишко, Маргарита Николаевна отвела меня в сторону.

— У Вали долг еще. Она же на похороны сама деньги собирала.

— Сколько? — вздохнула я.

— Да, порядком, тысяч шестьдесят. Гроб закрытый был.

— Он же вроде в транспортной компании работал, ему разве не оплатили похороны, раз было ДТП на служебном транспорте?

— Так нет, пока разбирательство же идет, сказали, платить не будут, говорят, он сам виноват.

Шестьдесят тысяч — почти все, что было отложено на поездку с Абрикосом на море.

— Хорошо, — тяжело вздохнула я.

— Вот и славненько, — глаза Маргариты Николаевны засияли, кажется, я знаю, у кого заняла деньги Димина мама. Дама в алом пуховике посчитала, что раз уж я приберу к рукам квартиру, то и долги мне погашать.

Когда они ушли, мне потребовалось тридцать минут и капли Морозова, чтобы собраться с мыслями. Как раз к этому моменту приехал партнер и сторона по сделке с господином Тропининым.

Зрелый, загорелый мужчина с белозубой улыбкой и приятным голосом почему-то для меня олицетворял страну, куда сегодня унесет его самолет: он весь был напоен солнцем, особым шармом Востока, и от него ненавязчиво тянуло роскошью. Он был уроженцем Москвы, но, похоже, давно уже жил за границей и редко говорил по-русски, отчего обзавелся легким акцентом. Мужчина с удивительной теплотой говорил о Тропинине, иногда даже проскакивало у него вместо Виталия — Вита, несмягченная буквой "я" буква "т" делала имя Тропинина иностранным, весьма приятным языку и каким-то интимно-дружеским.

Все прошло гладко. Мужчина отбыл в аэропорт. А я занялась подготовкой бумаг лично, очень уж хотелось избавиться от воспоминаний о разговоре со Светланой.

В восемь вечера в кабинет, где на столе уже лежали готовые стопки документов на подпись, влетел Даник, а за ним вошел Тропинин. Он выглядел усталым, чуть прикрывая глаза, будто ему было тяжело на свету. Иногда его длинные, тонкие пальцы касались лба, чуть надавливая, но читал он все и слушал внимательно, не перебивая. Я сидела по левую руку от него, и в какой-то момент стала ловить себя на мысли, что все время хочу прикрыть губу рукой, на которой под слоем косметики все-таки угадывался синяк.

Когда настала пора росписей, я переложила аккуратно сложенные шарф и перчатки Тропинина со стола на стул и наклонилась, водя пальцем по бумагам. От его волос шел терпкий, но приятный аромат мужского парфюма. Пришла в голову глупейшая мысль, что так и должна пахнуть "его" Италия. Даник по секрету поведал мне, у Виталия Аркадьевича в Италии тоже есть свой бизнес, и он много времени проводит в этой стране, о которой Гоголь писал: "Кто был в Италии, тот скажи "прости" другим землям".

Скинув наваждение, я перепроверила все, что есть, мужчины терпеливо ждали, не выказывая желание, как это обычно бывает, отправиться по своим делам.

— Все готово, Виталий Аркадьевич. Сегодня я отправлю сведения в налоговую инспекцию, но примут они в обработку только завтра. Думаю, в течение трех-четырех дней зарегистрируют.

— Отлично. Благодарю, — Тропинин кивнул, о чем-то спросил Даника, тот удивленно порылся в телефоне, а потом оба, попрощавшись, ушли.

Девчонки заглянули в кабинет с вопросом, собираюсь ли я домой. Я, тяжко вздохнув, сказала, что хочу закончить, потому как завтра не работаю, а сведения надо отправить. Мои сослуживицы вяло пособолезновали и, споренько собрав манатки, вылетели из конторы через пять минут, щелкнув входной дверью.

А я ушла с головой в битву с компьютерной программой. Стук во входную дверь офиса заставил меня вздрогнуть, а взгляд упасть на стул, там лежали шарф и перчатки Тропинина. Со времени его ухода прошло не больше пятнадцати минут. Наверняка вернулся за вещами. Я взяла шарф и перчатки, источавшие тот же аромат, что и волосы Виталия Аркадьевича, и щелкнула замком.

Грубая рука впечатала меня в широкий косяк старинного дома. А перед глазами блеснули нож и озлобленный взгляд того самого спутника Светланы. Его рука, схватив меня за косу, в которую я собрала волосы, что есть силы, потянула назад и вниз, заставив беспомощно прогнуться, откинув голову назад.

— Я тебя предупреждал, что будет больнее, но ты, кажется, из непонятливых. Но мой друг, — он кивнул на нож, сиявший острой гранью перед самым моим лицом, — тебе сейчас поможет стать опытнее и умнее.

Отпустив косу, больно дернув волосы, он прижал меня к стене, закрыв рукой рот. А я ничего не могла сделать. Он стоял так, что даже ударить его не получилось бы.

Когда острие коснулось моей щеки, я думала только о Насте.

Нож вдруг перестал колоть кожу, и я решила, что он замахнулся и сейчас ударит, и зажмурилась. Но рука, сдавившая рот, выпустила свою жертву, и мужчина захрипел. Я распахнула глаза. За спиной Сергея, вцепившись в руку с ножом, стоял Тропинин, второй рукой он ухватился за ворот куртки и тянул нападавшего от меня. Напряженные лица обоих мужчин исказила гримаса злости.

Но Сергей хоть и был ниже Тропинина, но весил явно побольше. Крутанувшись, вырываясь из рук более рослого соперника, он махнул ножом и вылетел в парадную. Послышался топот ног и хлопок двери во двор.

Мы с Тропининым смотрели друг на друга. И он, и я тяжело дышали. Он опустил руки, и вот тут я вскрикнула: по ладони правой руки его струилась и капала на пол алая кровь.

Глава 8

Тропинин, морщась, скинул пальто на диванчик в холле, оставшись в темном костюме и рубашке. Вместо того чтобы проделать тоже самое с пиджаком, он достал телефон из кармана брюк и, нажав пару клавиш, бросил короткое: "Лёнь, поднимись"

Как только телефон упал на пальто, я с шумом втянула воздух, наблюдая, как тягучие капли поглощает серый ковролин. Тропинин кинул на меня хмурый взгляд.

— Давайте, только без обмороков, — хрипло попросил пострадавший.

Это-то и заставило меня очнуться. Я поспешила к нему и помогла снять пиджак. Рукав рубашки был в крови. Я поймала его руку и, расстегнув пуговицу на манжете, начала закатывать рукав, Тропинин же прихватил край манжета и дернул, ткань с треском разошлась до локтя. Порез был небольшой, но глубокий, и сильно кровоточил.

— Вам надо в больницу, — шмыгнула я носом. — Я вызову скорую.

— Есть большая салфетка, а лучше бинт? — Тропинин зажал рану второй рукой.

Я кивнула. У нас была крохотная аптечка, которая в основном была богата препаратами от головной боли, но бинт и йод там каким-то чудом затесались.

Сделав небольшую прокладку, я приложила ее к ране и замотала весь этот кошмар бинтом. На бинте на месте раны сразу же проступило алое пятно.

Мужчина попытался расстегнуть ремешок часов, но пальцы, перепачканные в крови, скользили. Я опять перехватила его руку и аккуратно, почти не касаясь, сняла часы, которые упали мне на ладонь. За моей спиной распахнулась дверь. Лёней оказался тот самый водитель, что привез меня к Тропинину в первый раз.

— Твою же... — выругался мужчина.

— Вызови полицию. Позвони Варкову, — отдал распоряжения Тропинин. — Где у нас тут травма ближайшая? — мужчина вопросительно посмотрел теперь уже на меня.

— А... Ну... Первый Мед за углом. А дальше за Карповкой есть круглосуточный медцентр с травматологией. Был, по крайней мере, два года назад, — я судорожно копалась в недрах памяти, пытаясь выудить необходимую информацию; еще за то время, когда у меня была машина, и я могла позволить себе в пробках рассматривать витрины и вывески. Но перед глазами упорно стояли нож и кровь, в которой перепачкался Виталий Аркадьевич и мои пальцы.

— Оставайся с ней. Ключи! — здоровой рукой Тропинин засунул телефон в задний карман брюк и подхватил пальто.

— Но Виталий Аркадьевич... — хотел было возразить Лёня, но спорить было уже не с кем.

Тропинин исчез за дверью, а я стояла посреди коридора с зажатыми его часами в руке. Шарф и перчатки, которые я несла к выходу, сиротливо лежали там, где меня застал непрошенный гость — на полу у входа.

— С ним все будет в порядке? — сглотнув, я посмотрела на Леонида, подбирая дорогие вещи с пола и укладывая на диванчик.

— Надеюсь, — хмуро сообщил мужчина.

Он ничего не стал спрашивать. Четко выполняя указания шефа, набрал полицию, а потом связался с тем самым Варковым, с которым был крайне вежлив.

— Камеры тут есть? — спросил он, чуть отстранив телефон от уха.

— Да, — я кивнула, — вот там!

В углу, напротив входа мигала синим глазком новая камера, которыми начальник утыкал всю контору.

— Звони своему главному и сисадмину? — а потом вдруг опомнился. — Сама-то в порядке?

Я судорожно кивнула и пошла за телефоном.

* * *

И началась карусель. Полиция прибыла через десять минут, и ее было много, исключительно, полагаю, ввиду персоны, которая пострадала. Мне с грустью подумалось, что на мой труп столько бы не приехало.

Владимир Александрович, мой непосредственный начальник, примчался минут через двадцать. Как он это проделал с другого конца города — уму непостижимо.

Компьютерщика Диму принесло лишь спустя час. Все это время я сидела на стуле в кабинете, борясь с ознобом, который с постоянством океанских волн накатывал и отступал.

Тома была в ужасе. Сейчас, думаю, подруга оценила все, что происходит, на должном уровне, и была в панике за свою семью. Настену, она, конечно же, забрала. Но и ежу понятно, что Тома близка к истерике. Позвонила я и Маргарите Николаевне. Та, кажется, тоже была готова упасть в обморок. Теперь ее и Валентину Алексеевну тоже, скорее всего, будут допрашивать, ведь они общались со Светой и видели Сергея задолго до меня. Он ведь им тоже угрожал. И я тоже не придала этому значения! Тогда...

Испачканные в крови Тропинина пальцы я вытерла об юбку. Часы так и остались в руке, я сжимала их как последнюю надежду. Мне очень хотелось знать, что с ним все в хорошо. Кабинет заполнили мужчины в форме и в штатском: одни копались к ноутбуке начальника, куда записывалось видео с камер, вторые что-то строчили в куче бумаг.

— Ну, Софья Аркадьевна, начнем беседу, — один из прибывших в форме уселся напротив и разложил перед собой бумаги. — Нападение, судя по записи, было совершено на вас. Появление Виталия Аркадьевича вам спасло если не жизнь, то лицо точно. Меня зовут Анатолий Иванович, я следователь. Так в чем вы видите причину нападения?

— Все из-за квартиры, — я тяжело вздохнула.

— Давайте конкретнее. Вы — юрист, прекрасно понимаете, что мне нужны детали, — его глаза блеснули.

Я на мгновение зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями, выходило это плохо, но моего рассказа ждали все, кто сидел и стоял в этой комнате.

— Около трех недель назад умер мой бывший муж...

— Около? Точную дату назовите, раз считаете, что это имеет отношение к делу, и имя его полностью.

— Дмитрий Федорович Мизерный. Даты точной я не знаю. Знаю, что он был, чем-то вроде водителя-экспедитора. Погиб в ДТП в области.

Мужчина начал записывать, от того как он нажимал на ручку, стол слегка дрожал, и это нервировало.

— Мне позвонила его мать, и сообщила, что он оставил завещание на квартиру на меня и на нашу дочь Настю. Его нынешняя жена Светлана, я не знаю отчество, и брала ли она его фамилию, потребовала, чтобы мне не сообщали. Она привела в дом свекрови того самого мужчину, что напал на меня. Они начали угрожать уже вдвоем. Валентина Алексеевна очень просила приехать, матери Димы уже за семьдесят. Двадцать восьмого декабря вечером я приехала к ней, через полчаса туда же пришла Светлана и этот самый Сергей, — я потерла ладонями лоб. — Он меня ударил и сказал, что если я полезу в это дело, будет еще больнее.

— Вызывали полицию? — не отрываясь от бумаг и не поднимая глаз, поинтересовался следователь.

— Вызывали. Я прошла медосмотр. У меня есть... акт об освидетельствовании, — темные разводы на юбке заставили тошноту подкатить к самому горлу. А мысли шли совсем в другом направлении.

Он же мог потерять сознание за рулем?!

— Светлана несколько раз приходила, требовала от свекрови отказаться от наследства в ее пользу. Сегодня мы с ними встретились. Я предложила вступить в наследство и жене и матери, забыв о завещании, и поделить деньги с продажи квартиры. Но Светлана уперлась, сказала, что Дима ей задолжал, и она заберет все, что ей причитается, — часы Тропинина в руке нагрелись. — Я написала ей смс, что буду вступать в наследство, раз она не хочет мирно договориться. Пригрозила, что напишу заявление на ее... друга. Ну и вот, — я развела руками.

Мужчина сделал какие-то отметки в протоколе и окинул меня странным взглядом.

— Что ж. Давайте еще раз. Когда умер ваш муж?

— Я уже сказала, что точной даты я не знаю.

— А что за квартира, из-за которой весь сыр-бор? — хмуро поинтересовался следователь.

— Трешка в старом доме на Невском проспекте, убитая в хлам, — мрачно выдала я.

Губы мужчины презрительно скривились.

— То есть, ваш муж оставил вам в наследство квартиру стоимостью больше десяти миллионов, а вы даже не знаете, когда он умер?

Внутри у меня всколыхнулся протест, обида расплавленной магмой потекла, обжигая внутренности.

— Бывший муж! Уже четыре года как бывший муж! Человек, которого я за четыре года с момента развода видела восемь раз! — я со всего размаха опустила ладонь на стол, второй крепко сжимая часы Виталия Аркадьевича, они, как ни странно, придали мне сил. — Восемь раз хмурый тип встречался со мной у метро, совал в руку деньги, которых не хватило бы и на один поход в продуктовый магазин, и исчезал, не спросив о дочери, не удосужившись узнать, как у нее дела! Плевать на меня! Развелись и развелись! Он о ней ни разу не поинтересовался. А теперь он вроде как ее любил, он вроде как по ней скучал, он вроде как горевал, что я не даю ему с дочерью общаться! Он вроде как меня облагодетельствовал. Но знаете что, вместо этого я себя считаю загнанной в ловушку. Он знал, что я не смогу послать его мать на все четыре стороны. Он на меня все свои обязанности повесил, — воздух и силы закончились, а тошнота стояла у самого корня языка. — Можно мне выйти на минуту.

Мужчина кивнул, я встала и, чуть пошатываясь, пошла в уборную. Опустив крышку унитаза и усевшись на нее, сжала голову руками, положив часы на краешек раковины. Тошнота отпускать не хотела. Так я и сидела, считая точки на узорчатой плитке пола. Сил оторваться хватило лишь на трехсотой. Холодная вода смыла потеки засохшей крови на щеке, где обнаружился небольшой порез от прикосновения Сережиного "друга". Тушь потекла, и я остервенело стирала с лица черные линии. Закончив и вытерев руки о многострадальную юбку, я пошла обратно, часы привычно оказались в ладони. Пряди выбились из косы, и я, сорвав резиночку, распустила волосы.

— Сонь, — Владимир Александрович поманил пальцем на нашу крохотную офисную кухню. — На, выпей, ты вся белая.

Мне протянули кружку, в которой вместо положенного чая плескался коньяк из личных запасов шефа. Руки дрожали. Я опрокинула в себя одним глотком янтарную жидкость и вымученно улыбнулась мужчине. Часы над входом в кабинет показывали без десяти двенадцать. Леонида нигде не было видно.

Только бы с Тропининым все было хорошо... Только бы...

И опять те же вопросы по кругу. От выпитого коньяка и пережитого меня стало клонить в сон. Внутри царила ужасная пустота.

— Так, вот тут подпишите.

Я ставила подписи, не глядя, перед глазами все плыло.

— Вызывать будем... — начал было следователь.

В этот момент дверь сзади щелкнула замком. Мужчина вскинул голову и радушно так улыбнулся, почти подхалимски, я бы сказала. А может мне показалось...

— А вот и настоящий пострадавший.

Я обернулась и увидела Тропинина бледного, сменившего порванную и окровавленную рубашку на темный свитер. Он подошел к нам, и я почти благоговейно протянула ему часы, чувствуя, как по щекам потекли слезы благодарности и усталости. Он забрал часы, и положил мне руку на плечо, чуть сжав, его ладонь была горячей, я чувствовала это даже сквозь ткань блузки.

— Девушка может быть свободна? — раздался тихий голос Виталия Аркадьевича.

— Да, — кивнул мужчина в форме, имя которого никак не хотело откладываться в памяти. — Можете идти,— кивнули мне.

Я же сидела до тех пор, пока теплая ладонь лежала на моем плече, но задержалась она ненадолго. Встав, я встретилась лицом к лицу с Тропининым, и прошептав одними губами: "Спасибо", пошла к выходу. Он ничего не сказал, слабо кивнув, уселся на мое место. А я выползла в коридор, где ждали Леонид и хмурый Даник.

— Ну, Сонь Аркадьевна, ты даешь! У тебя есть где пожить пока? Домой тебе не вариант, — начал с порога Даник.

— Больше некуда. Завтра дочку отправлю к родителям самолетом. Она у подруги. Они теперь там тоже сидят и трясутся, — я уселась на стул у входа.

— Так давай к подруге отвезу, — Даник оказался рядом.

— Чтобы он туда пришел, Сергей этот? — хотелось покрутить пальцем у виска.

— Ну, вряд ли он теперь будет спокойно расхаживать, — удивился Данил Олегович.

Разрушать радужные представления Даника о человечестве мне сегодня не хотелось.

— Я на такси доеду, — болтливый помощник Тропинина был сейчас не к месту.

— Да ты еле стоишь! — возмутился тот.

— Данил Олегович, пожалуйста, я доеду сама, — я сжала зубы и отправилась на поиски Владимира Александровича.

— Ну, смотри, — поняв, что со мной спорить без толку, сдался парень.

Леонид, молча наблюдавший за нашей беседой, кивнул на прощание.

Начальник сидел на кухне и потихоньку потягивал коньяк из чайной кружки.

— Владимир Александрович, я вам нужна еще?

Он вздрогнул и повернулся ко мне.

— Нет, Сонь, езжай домой. Я сам на охрану поставлю. Менты сказали, что опечатывать не будут.

— Спасибо, — я судорожно вздохнула. — Там надо отправить документы в налоговую по залогу, я почти все сделала.

— Не волнуйся, завтра все отправим. Иди.

Вызвав через Интернет такси, стала ждать звонка. Сообщение с номером и маркой машины застало меня в полусонном состоянии минут через пятнадцать, сидевшую за секретарским столом и опустившую голову на сложенные руки.

Накинув пальто, я взяла сумку и, пошатываясь, пошла на выход. В коридоре было пусто, ни Даника, ни Леонида не было, да и вообще, царила оглушительная тишина. Перчатки и шарф Тропинина, которые я подняла и положила на диванчик в приемной, тоже исчезли.

Спустившись вниз по широкой парадной лестнице, я вышла из здания. На улице было снежно и холодно. Редкие машины проносились по проспекту, оставляя за собой колею, видимо, реагенты и уборочная техника сюда еще не добрались. Дыхание срывалось с губ и растворялось в воздухе легким парком. Сунув нос в шарф, я пошла по направлению к площади Шевченко, где и припарковался таксист.

Краем глаза из-под капюшона заметив, что рядом со мной поравнялась машина, я испугано шарахнулась в сторону еще до того, как увидела белый Гелек. Машина проехала пару метров и остановилась, передняя пассажирская дверь распахнулась, и ногу на подножку спустил Виталий Аркадьевич.

— Не самый лучший вечер для прогулок. Садитесь, — это был скорее приказ, чем предложение.

— У меня такси... — пробормотала я.

Но Тропинина это мало волновало, он ждал, когда я сделаю то, что было велено.

Я открыла заднюю пассажирскую дверь и села за Виталием Аркадьевичем. Гелек под управлением Леонида тронулся и покатил по направлению к Ушаковскому мосту. Нарушать тишину в машине мне не хотелось, и я отменила заказ через личный кабинет в Интернете. Радио пело едва-едва. Огни за окном слились в разноцветные полосы, бежавшие вслед за машиной. А я уснула удивительно сладко и спокойно.

Проснулась я от того, что Леонид тронул мое колено, и, приложив палец к губам, кивнул на своего шефа. Тропинин, похоже, тоже спал.

Машина остановилась возле моего дома. Я кивнула и постаралась открыть дверь как можно тише и так же закрыть. Белый Гелек тронулся, а я пошла к парадной, кинув взгляд на окна квартиры Томы — света не было. Надеюсь, там все спали. А вот я сомневалась, что мне повезет попасть в царство Морфея, скорее меня ждет мир Кошмаров, где у Фредди Крюгера вместо лезвий на пальцах, будет в руке один длинный нож.

Глава 9

Все, что я успела сделать, это скинуть обувь и пальто, налить себе чаю и накапать валокордина (с содроганием понимая, что я на него подсела) в крохотную рюмочку, когда зачирикал телефон. Номер был незнакомый, и "ответить" я нажимала, если честно, в состоянии близком к панике.

— Слушаю.

— Тропинин. С вами все в порядке, Софья? — в его устах мое имя звучало мягче, чем это получалось у других, возможно, потому что он привык говорить на двух таких не похожих языках.

— А... Здравствуйте, Виталий Аркадьевич. Да, все нормально.

— Вам сейчас стоит быть осторожнее. С учетом моего участия искать его будут быстрее и тщательнее. Но все равно будьте осмотрительнее. Я вам отправлю номер своего знакомого, если у вас появится какая-либо информация, сообщите ему.

— Хорошо. Виталий Аркадьевич, у меня не было возможности вас поблагодарить. Спасибо вам большое и за жизнь... и за помощь, — словами не передать, как я была рада, что он забыл перчатки и шарф. И что он не сильно пострадал...

— Ну, как говорится, мы квиты. Вы вернули мне сына. Для меня это имеет определяющее значение. Удачи вам, Софья.

— Спасибо.

Он отключился. Я долго смотрела на растворившееся в воде лекарство, сделавшее ее мутной и, подумав, опрокинула рюмочку в раковину, решив за собственный сон и спокойствие бороться своими силами.

Уснула я моментально, правда, по-детски наивно поставив на широкую ручку входной двери толстый хрустальный стакан, в надежде, что... я проснусь. Но разбудил меня телефон. За окном стояла темень, как и в спальне. Вызывал меня незнакомый городской номер. На часах было шесть тридцать утра.

— Да, — голос был хриплым и чужим со сна.

— Софья Аркадьевна, — а вот у кого-то голос был вполне себе бодрый. — Следователь Варков, помните такого?

— Да... Здравствуйте, — холодная испарина на лбу уже обозначилась. — Эээ... — я, конечно же, опять забыла его имя и отчество.

— Анатолий Иванович, — подсказала мне трубка. — Софья Аркадьевна, надо бы вам подъехать в следственное управление.

— Когда? — я спустила ноги с кровати, откинув одеяло.

— Чем быстрее, тем лучше. Видео с камер не дает стопроцентной уверенности. Виталия Аркадьевича дергать мы не будем, сами понимаете. Опознать нападавшего сможете только вы.

Я только сейчас заметила, что у него был хорошо поставленный несколько манерный голос.

— Сейчас?

— К восьми сможете подъехать? Записывайте адрес, — все-таки голос чересчур бодрый.

Записывать не стала, и я так знала, где в центре это заведение серо-бежеватого окраса с решетками внутри на окнах располагалось.

Лежать смысла не было. Я вызвала такси и пошла собираться. Через полчаса авто несло меня в сторону центра. Город стоял, а хитрый житель "Ближнего Востока" вертко крутился по узким улочкам, еще более похудевшим из-за сугробов, уворачиваясь от припаркованных машин, и тех, кто желал следовать примеру таксиста, и успеть на работу, встав попозже.

Тома по телефону была чуть спокойнее, чем вчера; она взяла отгул, поменявшись со сменщицей и ждала меня дома с малышками.

В здании пришлось лезть за паспортом и за бумагой, которую мне выдал следователь еще в конторе. После чего меня отправили аж на пятый этаж. Было удивительно многолюдно. Я даже испугалась, что сидеть мне в очереди. Но, как оказалось, до пятого этажа вследствие каких-то мне неизвестных причин, народу добиралось не в пример меньше, чем до первых двух.

Варков Анатолий Иванович оказался тем самым следователем, который допрашивал меня в конторе, а еще тем, с кем уважительно говорил Леонид по телефону, и дружески Тропинин.

— Софья Аркадьевна, присаживайтесь.

Кабинет у него был вполне себе ничего для следователя: новая аппаратура, новая мебель. В убранстве и в поведении хозяина присутствовала педантичность. Хотя любовь к хорошим и дорогим вещам тоже проскальзывала. Он казался старше Виталия Аркадьевича, хотя не намного.

Мужчина достал из стола папку документов, где все было разложено, судя по виду, по росту, по весу и по значимости, и извлек листок с фотографией. Но вдруг вернул ее в папку, и, прикрыв другим листом, отодвинул в сторону. После чего, сняв очки с тонкими стеклами, положил их перед собой, перед этим осторожно сложив душки.

— Но прежде чем мы начнем, мне бы хотелось уточнить у вас одну деталь, — он сплел тонкий пальцы и внимательно принялся меня изучать. — Мне для более правильного подхода к делу, а оно принимает весьма серьезный оборот, необходимо знать, в каких отношениях вы состоите с Виталием Аркадьевичем.

— В каком смысле? — не поняла я.

— Мне известно, что произошло с его сыном, и о вашей роли в том событии. С одной стороны, это может быть своего рода благодарность, с другой, о жизни Виталия Аркадьевича известно крайне мало, он старается не афишировать своих отношений, и то, что он лично попросил помочь вам, как и то, что он оказался там, где на вас напали, наводит на мысль о некой близости, которая между вами может быть.

— Если это тактичный намек на любовницу, то нет, вы ошибаетесь. Я видела его всего-то раза три, и смею надеяться, что Виталий Аркадьевич решил помочь исключительно потому, что я нашла его сына, и у него доброе сердце.

Анатолий Иванович опустил глаза, изучая свои ухоженные ногти, и усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Я вас понял, Софья Аркадьевна. Что ж, это сильно упрощает мне работу.

— А вот мне, почему-то, страшно, — честно сообщила я Варкову.

— И правильно, — не стал успокаивать меня следователь.

Он одел очки и, открыв папку, достал фото.

— Это он?

На меня смотрел Сергей. Поразительно, как фотографии преображают людей, на фото он был даже симпатичным. Губы его почти усмехались, в глазах стояла ленца свойственная хищнику, готовому в любой момент превратиться из ласкового пушистого зверька в опасное чудовище.

Сергей Андреевич Смоляков, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, уроженец Ленинграда, а дальше на листочке под фото шел перечень статей Уголовного Кодекса, по которым он привлекался либо пытался быть привлеченным.

Номера статьей я за давностью лет подзабыла, никогда не любила уголовное право. Проработав месяц в прокуратуре еще в своем родном городе после института, практикантка в моем лице улепетывала оттуда, сверкая пятками, понимая, что лучше иметь личную жизнь и нормальную психику, чем погоны. Хотя, начинающему следователю, у которого я стажировалась, хороших дел не дадут, но, все же, мне хватило тогда трупов утопленников и висельников.

Однако, есть статьи, которые у любого юриста проходят красной нитью в памяти: сто пятая — убийство, сто тридцать первая — изнасилование, сто пятьдесят восьмая — кража, двести двадцать восьмая...

— Наркотики! — я вскинула голову и посмотрела на следившего за мной Анатолия Ивановича.

— Так это он, значит. Вы раньше его видели? Может он был в окружении вашего бывшего мужа? До развода?

— Нет, никогда. Димка наркоту ненавидел, его друг детства умер от передозировки, — я положила листок на его стол.

— Я вам так скажу, Софья Аркадьевна, исключительно потому, что Виталий меня попросил — дело неприятное. Я запросил у ГИБДД документы по ДТП. Они еще идут, но как мне вкратце пояснил знакомый: автомобиль отправлен на экспертизу по требованию транспортной компании, потому как в показаниях и протоколе сказано, что Дмитрий не смог остановиться и свернул в лес, чтобы не снести на груженой фуре колонну легковушек, которая еле двигалась из-за пробки. Транспортная компания настаивает, что осмотр тягача проводился перед рейсом, тормоза были проверены, в то время как показания инспекторов с места происшествия говорят о том, что он даже не тормозил. Бывает всякое. Согласен. Отказ тормозной системы. Зима. Гололед, хотя его тогда в области не наблюдалось. Теперь это все будут проверять. Но если система была намерено повреждена... И тут самым большим вопросом встает это завещание. Возможно, Дмитрий предвидел нечто подобное.

— Боже... — я пыталась осмыслить все, что сказал Варков.

— Есть еще один нюанс. Наш кадр, — кивнул мужчина на фотографию — имеет причастность к наркотрафику, идущему через Россию в Европу и наоборот. А Дмитрий последние полгода до смерти возил грузы в Турку (город— порт в Финляндии).

— Вы хотите сказать, что он перевозил наркотики, и его убили из-за этого?

— Вполне возможно. И возможно, что Светлана, которую мы не можем найти, к этому причастна, ведь она работала в той же транспортной компании.

— Она сказала, что Дима ей задолжал...

— Да, вполне возможно, они что-то не поделили. И вполне возможно, эта квартира была призвана покрыть их долг перед поставщиками. Не могу сказать ничего определенного.

— И что мне делать?

— Для начала, вы забываете, что Виталий Аркадьевич имел место быть при вчерашнем происшествии. Имя Тропинина не должно фигурировать в подобных делах. Это может навредить его деловой репутации.

— Дда... Конечно, — я сглотнула.

— Постарайтесь успокоиться и жить обычной жизнью.

— Это шутка? У меня дочь! — не удержалась я.

— Отправьте к родителям. Они у вас в другом регионе, как я помню, -порылся Варков в документах.

— А как же Димкина мать? Неужели они полезут к ней?

— Софья, если они должны кому-то выше, они пойдут на любые меры, потому что в противном случае им это землю больше не топтать. Раз он так открыто действует, значит, время их поджимает. И вы должны объявить всем знакомым бывшего мужа, что вступаете в наследство и тем самым ускорить события. Мы же назначим за вами наблюдение.

— Я не буду этого делать, — я замотала головой. — У меня ребенок и родители. Эти люди могут... Я на это не пойду. Нет, — я сжалась, понимая, как смалодушничаю сейчас. — Пусть мать Димы вступит в наследство, после всего случившегося им легче ограбить банк, чем трясти ее. А если с ней что-то случится, наследницей Светлана на ее долю никак стать не может, она ей никто.

— Если только не будет завещания... А подобное завещание оспорить сможете только вы от лица дочери, внучки Валентины Алексеевны Мизерной, — склонил голову к плечу Анатолий Иванович, приторно ласково посмотрев на меня.

— Но это смешно, они что, пытать ее будут?!

— Софья, мать Дмитрия исчезла ночью.

-Что? — я чуть не упала со стула.

— Квартира взломана. Гражданка Столярова Маргарита Николаевна с черепно-мозговой в больнице.

Я вскочила.

— Она жива?

— Состояние стабильно тяжелое, — он продолжал непринужденно перебирать бумаги.

— И вы хотите, чтобы я рисковала жизнью своего ребенка? Ради чего? — я смотрела на него как на умалишенного.

Он поднял глаза — адский холод и безжалостность это все, что я там увидела.

— Вы же понимаете, Соня, что мы и без вас раскрутим ваше участие в этом деле. Этого человека пытаются привлечь уже не первый год. В его послужном списке десятки жертв, это если считать тех, кого он убил, переправляя огромный партии наркотиков, и я отнюдь не о тех, кто их употреблял. То как он действует в данном случае, слишком не похоже на обычное поведение Смолякова. Ему легче было нанять "нарика", который отправит вас к бывшему мужу, сунув нож в печень. Но он сам действует. И я уверен, что в конторе он вас убить не хотел.

Варков поднялся и оперся ладонями на стол.

— На видео видно, что он даже ножом не замахивался в момент когда Тропинин его руку перехватил. Я уверен, он нож хотел убрать...

— Вы сейчас на что намекаете? — я в упор посмотрела на Варкова.

Он тоже начал буравить меня взглядом. Я зрительного контакта разрывать не стала, и подбородок вздернула. Он мой взгляд тоже не отпустил, пока ни усмехнулся.

— А вы чем-то похоже на Виталия. Даже забавно, — его улыбка превратилась в оскал, я уже начала понимать, что привыкаю к подобному выражению лиц окружающих. — Из города не уезжать. Вы по делу пока свидетель и потерпевшая, но... — он чуть наклонился вперед, — лично у меня под подозрением в похищении Мизерной Валентины Алексеевны, которая могла помешать вам вступить в наследство, в убийстве Дмитрия Федоровича Мизерного, одним из мотивов которого является получение выгоды от продажи квартиры и возможном сговоре со Смоляковым Сергеем Андреевичем, а также покушении на похищение Сергея Витальевича Тропинина.

Он подписал и протянул мне пропуск со слащавой улыбкой, за которой мерещилась вся Испанская Инквизиция.

— Вы все тут психи! — мне было больше нечего сказать. Хлопать дверью я не стала, боясь, что рассыплюсь сама.

Глава 10

Из здания Управления я попросту выбежала, так хотелось глотнуть влажного, пропитанного тьмой и холодом, воздуха. Ощущение, будто слишком глубоко ныряешь, легкие уже разрываются от потребности в кислороде, а солнце там, за толщей воды, еще так далеко. Я поймала себя на том, что бреду, куда несут ноги, не замечая людей и машин. Удивительно, но и они не замечали меня, хотя смотрели в упор и даже могли задеть.

Я не могла поверить, что Димка ненавидел меня на столько, что мог так подставить. Ведь у нас же есть дочь! Как же так? Разве я заслужила все это? Как же я буду смотреть в глаза Томе и Андрею! Последняя мысль вышибла дух напрочь. Я так резко замерла посреди улицы, что сзади на меня налетел какой-то парень, пребольно задев плечом.

Как там говорил какой-то герой из какой-то книги...

Двигаться, выжить!

Настя! Я отмела все лишние мысли и поставила одну конкретную крохотную цель — отдел регистрации смерти по Центральному району Санкт-Петербурга. Такси домчало меня туда за несколько минут. Паспорт, дочкино свидетельство о рождении в подтверждение родства и у меня на руках Свидетельство о смерти Димы. Теперь я знаю дату — семнадцатое декабря, и место — 131 километр федеральной трассы "Скандинавия".

Я точно шла с крохотным фонарем в кромешной тьме, желтое пятнышко света — все, что у меня было, а за его пределами в темноте прятались невидимые монстры, готовые разодрать свою добычу.

Рядом с отделом ЗАГСа располагался офис коллеги. Девушка, с которой мы вместе работали пару лет несколько лет назад, радушно поздоровалась, пожелала поскорее выздороветь, приняв меня за больную, и сделала согласие на перелет Настены в сопровождении сотрудника авиакомпании к моим родителям. Крупный центр по продаже авиабилетов тоже оказался под боком — вылет был назначен на шесть вечера.

Тома меня возненавидит. Друзьями друзьями, но семья есть семья. Никто и ничто не может быть дороже и важнее ее. А Тома Андрея любит. Они вместе уже тринадцать лет, но до сих пор в их отношениях проскальзывают нежность, привязанность, взаимная теплота. Разумеется, подругу раздражает, что любит муж поваляться перед телевизором или посидеть за компьютером, что он — не любитель посещать театры и кино, предпочитая домашний уют. Но Андрей — прекрасный отец. И, что говорить, о своей семье он заботится.

Вылет через семь часов.

Еще одно страшное испытание — звонок матери и отцу. Я не стала им говорить в Новый Год о том, что случилось с Димой и со мной. Но теперь придется выложить почти все, смягчив некоторые детали и недосказав страшные подробности. Родители уже в возрасте.

Мама, конечно, была взбудоражена. Она кричала в трубку, что приедет сама, чтобы я не дергалась, что это все ошибка. Натиск из слез и мольбы было крайне трудно выдержать. Хорошо, что на улице шел дождь. Хотя, мне кажется, я не плакала, нечем было. Эмоции кончились, осталось одно желание — двигаться с фонариком, храня в сердце надежду на лучшее, и знать, что с самым главным человечком на земле все будет хорошо.

Настя крутилась вокруг меня, пока я пыталась собрать ее чемодан, хотя очень хотелось посадить ее на колени, обнять и больше ни о чем не думать. Особенно после того как ушли Тома с Натой.

Я рассказала подруге всю правду, о подозрениях, об обвинениях, о том, что могут Андрея дергать. Подруга молчала. Также молча, она собрала притихшую Сливку и, также тихо за ней захлопнулась дверь. Я осталась наедине со своими страхами.

Настена бабушку с дедушкой любила и воспринимала все это как игру или каникулы. Она радовалась, что увидит Мурзика с теплым нежным животиком и постоянным стремлением быть приласканным, увидит и большого доброго Рокки, овчарку, который защищал малышку от чересчур назойливого соперника-приятеля кота. В шесть вечера самолет взвился в небо. Я просидела в аэропорту все два часа, пока длился перелет, и замигавший телефон с надписью "мама" схватила, наверное, на первом гудке. Все прошло отлично. Малышка, конечно, устала и сейчас в машине сладко посапывала. Мама шептала, чтобы я была осторожна. Она, похоже, сама начала пить успокоительные. Я заверила, что буду. Только есть ли в этом толк?

В полдесятого, оказавшись в пустом доме, где лежали раскиданные в спешке игрушки и вещи дочки, я не выдержала и вылетела из квартиры, боясь, что сойду с ума. За оставшиеся десять минут до часа "икс" — запрета продажи алкоголя, я посетила алко-маркет и затоварилась большой бутылкой коньяка. Мне очень хотелось забыться, чтобы отпустило хоть на минуту напряжение, державшее меня точно в тисках.

Из еды дома остались только печенье и сыр. И я вдруг с горечью осознала, что за последние полгода из-за работы так мало проводила времени с дочкой, что уже и забыла, когда готовила сама ей что-то жидкое.

Первые две рюмки отправились в желудок, не видевший сегодня еды, с тридцатисекундным интервалом. Внутри взорвалась маленькая бомбочка, и горячая волна заставила резко выдохнуть.

Под коньяк и тихую музыку я драила кухню целый час, понимая, что не усну, а если и усну, то вряд ли сон принесет мне облегчение. Сейчас, когда мне так нужно было, чтобы рядом были подруга и дочь, я осталась одна.

Часы показывали почти полночь, когда в дверь позвонили.

В крови уже плескалось полбутылки, и я, не задумываясь, открыла дверь. Алкоголь угнетал и страх, и боль, и инстинкт самосохранения, остались лишь пустота и "пофигизм". Правда, пришлось привалиться к дверце шкафа, потому как мир начинал потихоньку кружиться в легком вальсе.

На пороге стояла мечта женщин. Самая настоящая мечта! Правда, если ты смотришь на нее издалека, желательно из-за забора из колючей проволоки, или если она изображена на страницах журнала, позируя рядом с белым Гелеком и домом стоимостью под сотенку миллионов.

Главное, чтобы такие, как эта мечта, были далеко от тебя. Ты, конечно, на секунду представишь себя рядом на той же страницы, но благополучно захлопнув журнал, можешь пойти по своим делам в своем мире, оставив эту мечту — мечтой.

Тропинин окинул меня хмурым, привычным ему, злым взглядом, и, чуть отодвинув плечом, вошел в прихожую. Я даже не стала спрашивать ни о чем. Такие, как он, могут позволить себе почти все: иметь друзей, например, которые готовы найти козла... козу отпущения, наступить на тапочек Абрикоса, угрожать тому, кто не может ответить.

Если он приехал обыскивать, унижать или рассказать, что меня ждет, то зря. Сейчас мне было все равно. Я закрыла дверь и, молча, ушла на кухню. Коньяк закапал в рюмочку и наполнил рот горечью, правда, вкусовые ощущения уже притупились. Надо лишь правильно вздохнуть. И...

Не званный гость скинул где-то свое ультра модное черное пальто и остался в тонком сером свитере и темных брюках. Обувь он не соблаговолил снять. Я хмыкнула и налила еще одну рюмочку. Тапочки Абрикоса волновали меня больше всего. А их я благоразумно поставила на полочку в прихожей.

На кухне был плиточный пол, без всякого подогрева, но я стояла на нем босыми ногами и холода совершенно не чувствовала. Мир с ощущениями и без них у меня разделился, когда Настин самолет взлетел.

Вдруг в голову пришло, что я вообще-то вежливый человек, и, подхватив наполненную рюмочку, я повернулась к Виталию Аркадьевичу, предлагая.

Мужчина, стоявший в дверях кухни, сузил глаза и подозрительно уставился на меня. Обмозговав, насколько это возможно ситуацию, решила, что коньяк за тысячу деревянных явно не устроит мечту женщин, они такое не пьют, предпочитая потягивать вина стоимостью не меньше, чем мой месячный заработок.

Дабы дальше не оскорблять вкусы присутствующих, я пожала плечами и опрокинула рюмочку в себя.

— Я не привык ошибаться в людях. Но в тебе я ошибся уже дважды.

Я чуть выставила нижнюю губу, переживая очередной приятный взрыв внутри и согласно и почти сочувственно, покивала головой.

— Бывает, — взяв губку, я аккуратно провела ею вдоль раковины, убирая последние капли воды. Такой чистоты у меня еще никогда не было. Такая чистота возможна только, тогда когда нет семьи.

— Так нужны были деньги, или причина в чем-то другом?

— Деньги — они всегда нужны. Вот хотела смотаться с Абрикосом на море. А то мы никуда с Абрикосом не выезжали. Знаете, такая инфляция, садик почти тридцатку стоит, квартплата там, да и игрушки, одежда, еда. Да вот и коньяком надо иногда баловаться. Так что, наверное, все-таки дело в деньгах, — я вдруг рассмеялась совершенно искренне. — А что, деньги ни чем не хуже остальных причин.

Рюмочка опять наполнилась.

— Хотя может быть месть? — я вопросительно посмотрела на статую имени Тропинина. — Месть ведь тоже отличный повод. Но вот ведь незадача — вас до того вечера, когда удостоверила согласие, я ни разу не видела. А хотя нет, вру, видела, вы какого-то черта забыли в метро на Ладожском вокзале. Я вам хочу сказать, вы так больше людей не пугайте, такси берите. Вы там как золотое яйцо среди обычных смотритесь.

Брови Виталия Аркадьевича дернулись. Он к такому обращению явно не привык.

— А какой еще может быть повод? — я задумчиво подняла рюмочку и залюбовалась переливами света. — В вашем мире еще бывают поводы сделать человеку плохо кроме выгоды и мести? — я вопросительно посмотрела на Тропинина. — А вообще мир — интересная штука, я вот в мистику и прочее верила весьма условно, но, как оказалось, можно вредить даже с того света. Как там, наверное, мой бывший муж выплясывает. Так радуется, что отмстил неразумным хазарам. О, кстати, там тоже есть месть! Хотя, там это, наверное, звучит "пафоснее", типа воздал по заслугам! Только бы хоть пояснил за что?

Голова закружилась, и я зажмурилась, вцепившись в столешницу. Мне надо было лечь, чувствовалось, что вот-вот рухну. Держась за холодный камень, а потом за стенку, я прошла мимо так и стоявшего в дверях Тропинина.

— Вы когда уходить будете, просто дверь захлопните, — сказала я глухо. — В такую погоду (а за окном лил дождь) даже господин Смоляков из дома не выйдет, так что запираться — смысла нет. И не трогайте, пожалуйста, Андрея, он тут вообще не причем, а у него семья.

Еле доплетясь до спальни, я упала на кровать. Хотя нет, сил еще хватило натянуть одеяло. От выпитого дышалось с трудом и громко. Но все это быстро прошло, потому что тьма оказалась совсем рядом.

Проснулась я от дикого желания пить. Рот был похож на раскаленную пустыню. Пришлось встать. Мир вокруг казался каким-то иллюзорным. В квартире было темно. Я подошла к двери по дороге на кухню, но замок был закрыт изнутри. Удивилась, и тут же споткнулась о туфли, явно не моего смешного тридцать пятого размера.

Тропинин спал в зале в кресле, запрокинув голову на спинку и закинув ногу на ногу. В темноте было сложно различить, что-либо, но пустая бутылка моего коньяка, стоявшая рядом с креслом, ловила своими пузатыми стеклянными боками скупые лучи фонарей, которым удавалось победить тонкую ткань тюля.

Глава 11

Порой Дима засыпал так же, а я приходила глубоко за полночь — мне было на большой кровати одиноко и холодно — будила его, он обнимал, целовал в лоб и шел до спальни, доверчиво держась за руку.

За столько лет я отвыкла от мужчины в доме. Тропинин менял атмосферу своим присутствием, да, как и любой человек, впрочем: иной набор звуков и запахов. Его дыхание было размеренным, и эта размеренность, выверенная организмом, дарила покой.

Я стояла долго, сначала надеясь, что он проснется, а потом, просто слушая. Возникло глупое желание привести себя в порядок, ведь в данный момент эталоном красоты я не была. Да, и не в данный, тоже.

Вместо кухни, повинуясь какому-то древнему инстинкту, заложенному при рождении, закону для всех женщин, я пошла в ванную. Душ и зубная щетка вряд ли сделали из меня человека внешне, но внутренне... Мир перестал плавать в легкой дымке. Расческа придала порядок тому сумбуру, что творился на голове.

Закончив прихорашиваться, я сделала шаг к двери, вот тогда-то и прозвучал в тишине спящей многоэтажки отчетливый звук — щелкнул замок входной двери, располагавшейся рядом с ванной.

Он ушел.

Из окна комнаты Абрикосика я увидела, как заехавший чуть ли не в парадную, белый "немец" умчался в темноту между домами. Бутылка так и стояла там, где ее оставил последний выпивавший. Обидно не было. Скорее кольнуло чувство... пустоты. Я привыкла жить одна. Так было гораздо легче. Но странной тоской отдавала мысль, что я могла слышать чьи-то шаги, чьи-то озвученные мысли, и я говорю не о дочери.

Время было почти четыре часа утра. Спать не хотелось, и, заварив растворимого кофе, я уселась за компьютер. Мои собратья по соцсети видели самые сладкие предрабочие сны. Все, кроме Олеси. На ее имени и веселой аватарке с кроликами я и зависла.

Олеся работала секретарем при мне почти два года, желая сдать экзамен на стажировку, но на горизонте ее появился потрясающий Виктор, и вместо стажировки ушла Олеся в декрет, где и пребывала ныне. Я списывалась с ней недавно. Виктор вошел в активную стадию размножения, и Леська была опять беременна. Благо о финансах ей не приходилось думать. "Пахал" муж, как проклятый, плюс к тому обладал определенным набором правильных на женский и карьеристский взгляд амбиций. А Олеся оказалась ему в этом хорошим подспорьем. Она обладала отличным чувством юмора, высшим юридическим образованием, терпением, пониманием и братом, адвокатом по уголовным делам, как говорится, на всякий случай.

Олега, брата Олеси, я часто видела одно время, он приезжал за доверенностями и копиями, покуда наши суды, наконец-то, не сподобились делать их сами. Правда, пик нашего знакомства пришелся на то время, когда у меня еще не было Абрикоса, но я понадеялась, что этот ужасно обаятельный мужчина меня еще помнит. Ведь мы раньше не однократно собирались и не только на работе, но и в более приятных заведениях. Например, в кафе "Провинция" на Большом проспекте Петроградской стороны. Там снимали одно время сцены для "Улицы разбитых фонарей", чем Олега мы иногда подкалывали, он тогда только-только ушел из органов.

Сидеть и ждать, когда на меня еще и убийство Кеннеди повесят, совершенно не хотелось! Мне нужен мудрый человек и советчик в области уголовного права и уголовно-процессуального права, две эти дисциплины для меня, как гинекология для стоматолога. Подумав, я нашла Олега в списке друзей Олеси. Данику мне писать не хотелось, он был слишком приближен к Тропинину, и, вполне возможно, быть на стороне работодателя для него будет выгоднее.

"Олег, привет. Если помнишь, мы одно время с Олесей работали. Очень нужно твое профессиональное мнение"

Отправив сообщение, я закрыла вкладочку и полезла в новости интересующих меня групп, полагая, что раньше вечера мне вряд ли ответят.

"Соня! Ничего себе. Сколько лет, сколько зим!" — замигал в углу экрана ответ.

"Надеюсь, я тебя не разбудила?"

"Адвокаты не дремлют. Что случилось?"

"У меня, похоже, серьезные проблемы, и как раз по твоей части"

"Отшлепала назойливого клиента?"

"Почти. Убила бывшего мужа, бывшую свекровь и ее соседку за компанию. И вроде бы похитила ребенка"

"Маньячка. Трупы надо прятать лучше, я вот Леську не раз предупреждал. А если серьезно?"

"Куда уж серьезнее. Будет ли у тебя немного времени в течение дня? Когда скажешь, тогда и подъеду"

"Давай в час. Знаешь, где я обитаю?"

"На Литейном?"

"Да"

"Спасибо!"

В голове мелькнула еще одна здравая мысль, и я нашла среди списка друзей уважаемого Данила Олеговича и настрочила ему гневное послание.

"Даник, ты же говорил, что с "похищением" сына Тропинин разобрался?"

Но вот тут ответа придется ждать долго.

* * *

Адвокатская коллегия, где состоял Олег, располагалась на Литейном проспекте недалеко от Невского. Сам же брат Олеси совершенно не изменился: те же за метр девяносто, улыбающиеся карие глаза, ямочки на щеках, ежик темных волос и море обаяния. Мы, если честно, были в него поголовно влюблены всей конторой, но он сумел обзавестись женой-цербером, готовой растерзать любую, слишком долго улыбающуюся мужу, дамочку. И в принципе мы все ее понимали...

— Соня! Очень рад! Дела, я смотрю, у тебя и, правда, не ахти. Вся бледная!

— Да уж, — пробурчала я себе под нос, бухнувшись в предложенное кресло.

— Так что случилось? — он уселся за свой стол и начал перебирать бумаги. Меня это не напрягало. Юристы умеют слушать. Разумеется, иногда требуется пресловутый зрительный контакт, некоторым он вообще необходим, но Олег чутко уловил: чтобы собраться с мыслями мне сейчас пристальный, а уже тем более жалостливый взгляд не нужен.

Я рассказала ему все, даже мельчайшие детали, сама для себя выстраивая ход событий. В конце моей печальной повести Олег уже не перебирал документы, а смотрел на меня округлившимися глазами.

— Ты же понимаешь, что это бред?! — выдал мне мужчина свой вердикт.

— О! Я как никто это понимаю. Но сейчас мне тяжело мозг включить, Олег. Я будто в трясине вязну. Димкина мать пропала. Соседка в больнице. Настю пришлось к родителям отправить. Да еще, похоже, и подругу потеряла. Осталось только по башке в темном переулке получить.

Олег покачал головой.

— Я — не спец в области наследственного права. Объясни-ка мне варианты наследования квартиры.

— Димка оставил завещание на меня и на дочь. У его матери есть право на долю имущества независимо от этого завещания в связи с ее преклонным возрастом. И она прописана в этой квартире. А значит фактически, приняла, наследство. Но суть в том, что Настя получается ее ближайшей родственницей. Если мы не пишем заявление о принятии наследства с Настеной по завещанию, и я не суюсь за дочь принимать квартиру по закону, то Валентина Алексеевна наследует квартиру вместе с женой. Но если Варков сказал правду, и Светлана могла быть причастна к гибели Димы, ее можно попытаться лишить наследства, признав недостойной наследницей. И тогда все переходит Димкиной матери и соответственно, в случае чего, опять же Насте, Если, конечно, Валентина Алексеевна не сделает завещание.

— То есть, ты практически при любых раскладах получила бы, если не всю квартиру, то ее часть точно? — уточнил Олег.

Я кивнула.

— И даже не я, а Настя. Так что, мое хм... устранение тоже может не решить проблему, если им нужна квартира.

Олег побарабанил пальцами по столу.

— Ну и где мотив? Долгов у тебя нет, ты вполне обеспеченная женщина. Даже благополучно прощала и не подавала на алименты. Муж и бабка с вами не общались. Доказать, что ты принудила Диму сделать завещание, тоже не реально. А вот по одному вопросу я сейчас уточню.

Олег достал мобильный и, полистав список контактов, стал ждать ответа.

— Здорово Горыч. Да-да, — заулыбался Олег (пять лет он работал в органах, посему, обладал приятным для адвоката его сферы набором друзей нужной профессии). — Так ты сам говорил, что как Лизка родит, пойдем отмечать. Жмот! Ну, хорошо — хорошо. Ловлю на слове! Слушай, Горыч, а ты можешь для меня один вопрос уточнить? Нет. Ага. Двадцать восьмого декабря прошлого года, прошлого, Горыч, а не позапрошлого, от некоего Тропинина Виталия Аркадьевича поступало сообщение о пропаже ребенка. Ну... Ага... Во сколько? Так... И все? Сто двадцать шестая? Да нет, я не смеюсь. Кто по шапке получил? Аха-ха! Ладно — ладно. Жду приглашения.

Олег отключился и посмотрел на меня с улыбкой.

— А ты вообще сто двадцать шестую УК помнишь?

— Нет, — покачала я головой. — Что это?

— Похищение человека. Там есть замечательное такое предложение в конце, как говорится мелким шрифтом, что если человек добровольно отпустил похищенного, и в его действиях нет другого состава преступления, то он освобождается от уголовной ответственности.

— Да, ты меня обрадовал, — скривилась я.

Олег ухмыльнулся.

— Некто Тропинин действительно заявил в шесть вечера двадцать восьмого декабря о пропаже ребенка. Правда, как говорит мне Горыч, там стоит маячок, что кто-то из шишек этот вопрос еще и курировал. Все по чести: запрошены видео с камер наблюдения, в том числе и у отделения полиции на Советской, пацан все время там и крутился, а его "как бы" никто не заметил. Так что начу отдела там влетело по самое не хочу. А так как нач отдела на Советской никем особо не любим, все дружно отметили это событие. И, смотрю, до сих пор отмечают. Дело закрыто.

Он бухнул огромное скопление макулатуры на стол перед собой и с тоской посмотрел на объем работ.

— Так что, ты — потерпевшая по делу о нападении и нанесении побоев. Других предположений нет, но думаю, из-за этого Тропинина Варков всю эту лабуду тебе на уши и вешает. Кто он вообще такой, этот Тропинин?

-Человек с деньгами. Одно из направлений — строительство, обо всем другом без понятия.

— Мда... Строительство в большинстве случаев — большие бабки, а большие бабки есть головная боль. Дело с наркотой меня напрягает. Там типы совершенно безжалостные. Кстати, а обыск в квартире мужа уже проводили?

— Не знаю, — я развела руками.

— Эх, Соня-Соня. В общем так. Если Варков тебя вызывает, пусть делает это повесткой, а не по телефону в шесть утра. Пишешь ходатайство о присутствии защитника. И я тебе сообщу по секрету, запретить выезд он тебе тоже не может. Подписка о невыезде, Сонечка, это такая бумажка, а не устное приказание, он тебе ее не давал, да и не мог бы. Ты же подозревая лишь по его словам, фактически-то ты потерпевшая. Тебя не знакомили ни с каким иным протоколом, не вызывали на допрос. Это все одна болтовня. Если честно я не понимаю, что за нелепые угрозы в твой адрес.

Дышать стало легче.

— Спасибо, Олег, огромное. Ладно, пойду я, мне еще на работу надо заехать.

— На Петроградку? — вскинулся адвокат, отодвигая дело.

Я кивнула.

— А мне тоже туда надо. Подброшу. Ты все там же работаешь? — запихивая с самым зверским видом кипу бумаг в сейф, поинтересовался Олег.

— А где же еще найти того, кто даст мне такой график?! — улыбнулась я.

— Ты выходи, я подъеду к выходу.

Я подхватила пальто и стала потихоньку спускать вниз по широкой мраморной лестнице. Вежливые, приятные сотрудницы с улыбкой здоровались, да, и разговор с Олегом очень поднял мне настроение. С полного-то нуля.

Сейчас страшнее всего было за мать Димы. То, что произошло и происходит, не поддавалось пониманию. Какой душевной организации должен быть человек, чтобы причинить вред двум старушкам?! От такого можно было ожидать чего угодно. Вопросов было полно, а ответы на них искать совсем не хотелось. Проснуться бы и забыть все это как страшный сон.

На улице стояла ветреная солнечная погода. Проспект тонул в шуме автомобилей. Быстро бегущие облака в голубом небе навевали ощущение, что наступила весна. Рядом посигналила машина, и я закрутила головой в поисках Олега. В паре метров от меня остановилась огромная переливающаяся Ауди.

— Присаживаемся, Софья Аркадьевна, не задерживаем движение! — пассажирское стекло опустилось, и бодрый голос адвоката заставил поторопиться.

— Ничего себе! Олег Юрьевич! А ты-то кого убил?! Это же последняя модель!

Широченная мальчишеская улыбка во все тридцать два зуба, блеск в глазах и прочие атрибуты того, что мечта человека сбылась, прямо таки сияли на довольном до нельзя лице Олега.

— Витя помог. Он удачно провернул пару дел с официальным представителем Ауди, и те предложили ему эту машину с вкусной скидкой и в кредит. Витька по машинам не загоняется, а я вот пройти мимо не смог, и вот уже второй месяц слушаю стенания жены.

— Я ее понимаю... — поддела я Олега.

— Сонь, один раз ведь живем. Если дают надо брать.

— Слоган к сериалу о взяточниках, — ухмыльнулась я.

Олег рассмеялся.

До Петроградки мы долетели за считанные минуты. Облака, машины, люди незаметно растекались в стороны. В обществе Олега было комфортно, в машине тепло и уютно.

Разумеется, проспект перед нужным нам зданием был забит под завязку "самыми умными" на аварийках, встававшими впритык друг к дружке, чтобы эвакуатор мучился дольше. Я начала рыться в сумке в поисках пропуска, а Олег пытался припарковаться, бессовестно уподобившись нарушителям закона.

— Я тебе дверь открою. Там лужа, — сказал мужчина, ставя машину на ручник.

— Ох, ты такой заботливый, — улыбнулась я.

Карточка нашлась только к моменту, когда Олег открыл дверь, и я спустила ноги на подножку.

Лужа была непреодолимой. Адвокат хмыкнул, видя мое растерянное выражение лица и замшевые сапоги. Длины его ног вполне хватило, чтобы встать на полусферу, выполняющую роль острова среди бурного грязного океана. Мужчина обхватил меня за талию, прижав к себе, приподнял и поставил уже на тротуар. Я сделала пару шагов в сторону, чтобы не мешать ему достать бумаги с заднего сиденья, он подавал их мне, а я едва успевала ловить. Поймав последнюю брошенную мне папку, я оглянулась по сторонам, дабы ознакомиться с местом расположения других прудиков из дождя и растаявшего снега.

Взгляд был мимолетным, но кольнуло узнавание. Олег на своей новенькой осуществившейся мечте глубокого темно-синего цвета припарковался прямо перед белым Гелеком, рядом с которым стоял Тропинин с поджатыми губами и буравил меня злым взглядом, возле него переминался Варков с чуть приподнятой левой бровью.

Я на автопилоте кивнула им в знак приветствия. В этот самый момент Олег достал последнюю нужную ему папку (а он с собой возил, похоже, всю библиотеку имени Ленина на заднем сиденье). Адвокат в отличие от меня головой по сторонам не крутил, да и руки его занимала приличная охапка документов. Мужчина, захлопнув дверь и нажав на брелоке кнопочку блокировки замков, приобнял меня и повел к входу в офисное здание.

— Соня, бегом!

Мне показалось, что взгляд господина Тропинина прожигает спину, причем так, что я чуть ли не побежала в сторону бизнес-центра, где располагалась моя работа.

В холле мы с Олегом простились. Он конфисковал папки, козырнул и отправился по своим делам. А я поплелась на пятый этаж.

— Сонька, ты чего тут делаешь? — выдала Зоя мне с порога.

— Хотела с Санычем поговорить, — скидывая пальто, проинформировала я.

— У него сделка большая, ждать придется минут тридцать.

— Подожду. Как дела? — я уселась на крохотный стол у самого входа.

— Все ок. Этот чувак с ментом приезжал, который тебя вроде как спас. С Санычем час трындели при закрытых дверях.

Я удивленно округлила глаза.

— Тропинин?

— Фамилию не помню, — шлепая по клавиатуре, выдала Зоя. Народу было полно, и секретари работали в поте лица.

— Что хотел? — любопытство меня съест.

— Без понятия, — "обломала" мои скромные надежды Зоя.

Телефон завибрировал в сумке, звонил Олег.

— Соня! Кто у вас в здании ведает камерами видеонаблюдения на улицу? И, ты не помнишь, мы когда припарковались, сзади нас кто стоял?

— Эээ... — неопределенно промычала я.

— Гавнюк! — возмущался адвокат. — Он мне чуть бампер задний не снес, поцарапал и уехал.

Причитания Олега еще долго слышались из телефона. А я с озадаченным выражением лица читала пришедшую смс.

"В одиннадцать буду у тебя"

В подписи сие послание не нуждалось, ибо пришло с номера незабвенного владельца белого Гелендвагена. Пока до меня доходил смысл этого более чем странного сообщения, телефон в руке опять завибрировал. Номер был городской, и явно другой области, потому как код, стоявший перед шестью или семью последними цифрами, был мне не знаком.

— Здравствуйте, вас Софья зовут? — поприветствовал меня молодой, слегка уставший голос, на фоне звонившей женщины была какая-то суматоха и звук сирены.

— Да.

— Областная больница Великого Новгорода. Скажите, пожалуйста, вы знакомы с женщиной за семьдесят, волосы седые, худощавая, маленького роста.

— Да! — я вскочила со стула. — Ее зовут Валентина Алексеевна Мизерная. Она у вас? С ней все хорошо?

— Она у нас в больнице, ее привезли два часа назад с вокзала. У нее сотрясение мозга. Вы родственница? Ваш телефон был записан на бумажке у нее в кармане. Документов при ней нет.

— Я бывшая жена ее сына. Ее разыскивает полиция питерская в связи с нападением.

— Сможете позвонить сыну?

— Я сама приеду, ее сын погиб.

— В регистратуру подойдите, как доберетесь, с полицией мы свяжемся. Санкт-Петербург, значит, — уточнила девушка и отключилась.

Я пролистала список вызовов, найдя телефон Варкова.

— Управление, — ответил серьезный женский голос.

— Будьте добры Анатолия Ивановича Варкова.

— Его нет на месте.

А то я не знаю! Он же работает в поте лица! С Тропининым по городу катается!

— А с ним можно как-то связаться?

— Оставьте сообщение.

Я чуть не зарычала. Номер, который мне прислал Тропинин, я благополучно стерла от злости на Варкова.

— Меня зовут Софья Мизерная, мне звонили из областной больницы Великого Новгорода, Валентина Мизерная у них. Я еду к ней. Она у вас в розыске. Мне звонила врач из регистратуры, сказала, что ее привезли с вокзала.

Ждать Саныча я не стала, и поспешила на Московский вокзал.

После всех обвинений Варкова и косых взглядов Тропинина с намеками намою жадность, я была зла и обижена на весь свет. Может, именно это и заставило меня отправиться в Великий за матерью Димы.

Ближайший поезд был только вечером. Зато с автовокзала на Обводном через час отходил автобус, туда-то я поспешила.

Жизнь моя в последний месяц представляла собой бешено вращающееся колесо, которое и не думало останавливаться. Уже в автобусе почти на выезде из Питера, экран телефона осветился номером Варкова. Брать не хотелось, но еще меньше хотелось неприятностей.

— Софья Аркадьевна, вы где? — голос у него был странный.

— Еду в Великий Новгород, — поведала я следователю.

— Я вам запретил покидать город, — рявкнул Варков.

— Подписку о невыезде я не получала, — парировала я. — И она, в конце концов, бабушка моей дочери.

Он помолчал секунда, и когда заговорил вновь, голос его был напряженным.

— Софья, ради вашей же безопасности, вернитесь.

Я промолчала. Он был, конечно же, прав, но я не могла больше сидеть и сходить с ума. Да и спасение утопающих...

— Когда доберетесь, сразу отзвонитесь мне! — обозленный мужчина отключился.

Я же позвонила родителям, и счастливые полчаса отдыхала за разговором с мамой и Абрикосиком.

Глава 12

Анатолий Иванович Варков швырнул трубку и практически зарычал, чего давно с ним не было. Он чувствовал себя между молотом и наковальней, причем Тропинин играл за оба эти инструмента. Следователь знал Виталия всю свою сознательную жизнь. Их отцы были близкими друзьями и работали при чрезвычайном и уполномоченном после СССР в Итальянской республике в период перехода от брежневского застоя к перестройке.

Отец Виталия был советником по экономическим вопросам с потрясающим знанием итальянского, французского, испанского и английского языков. Отец Анатолия же состоял в группе, регулировавшей вопросы внешней политики.

Разница в возрасте у мальчиков была всего лишь два года с хвостиком, и со временем она все больше сглаживалась. Семьи их тоже состояли в весьма близких отношениях, все были уроженцами Ленинграда, и имели множество общих знакомых на родине.

Солнечная Италия, жаркий, удушающий Рим, полный туристов, Ватикан, церковь Святого Ангела, огромный собор Святого Петра, фонтан Треви, монашки в смешных одеждах, паста, ризотто, страшные и интересные моллюски, вино, которое воровали мальчишки со стола родителей и втихаря, жмурясь, пили из высоких бокалов, эмоциональные загорелые итальянцы, велосипеды, изысканное муранское стекло, на которое с придыхание смотрели их матери, и которое для мальчишек было лишь цветными стекляшками тогда. Детство их было интересным и запоминающимся.

Семейство Тропининых в Италии выросло еще на одного человечка — младшего брата Виталия, Александра. Отец отлично зарабатывал, семье выделили прекрасные апартаменты недалеко от посольства, мать посвящала все время детям, сама при этом занималась переводами для души, практически в совершенстве зная английский. Все в их жизни было хорошо. Даже слишком хорошо, что есть первый признак катастрофы.

Восемьдесят пятый год стал для Виталия переломным, годом, когда одиннадцатилетний парень возненавидел корабли. Он панически их боялся, наверное, лет до тридцати, потом уже неимоверным усилием воли ему удавалось глушить этот страх, но Анатолий представлял, как тяжело другу.

А особенно тяжело бороться с воспоминаниями о дне, когда отец и мать Вита, он сам и младший трехгодовалый брат отправились на небольшом пароме вдоль побережья Адриатического моря. Ночью на них налетело другое судно, нарушив все правила судоходства, решив проскочить перед носом парома, от полученной пробоины тот затонул в считанные секунды.

Анатолий позже читал об этом случае, и о том, что советник ценой собственной жизни спас детей и жену из быстро заполнившейся водой каюты, а это было посреди ночи, когда большинство пассажиров уже спали.

Мать Виталия, Элона Робертовна, интеллигентная женщина из семьи преподавателей и научных работников была раздавлена горем. Она практически сразу после похорон улетела с детьми в Ленинград. Так, в какой-то мере, разрушилась та "правильная" любящая ячейка общества, в которой рос Вита.

А еще через пять лет в самый пик переходного возраста для Виталия, рухнула еще и страна, в которой он родился.

Страшные годы, когда перестали иметь значение старые связи и прежние посты. Матери Виталия, на руках которой остались два мальчика и квартира с видом на Фонтанку, полагавшаяся ей как вдове советника, пришлось очень нелегко. Преподаватель, доцент кафедры иностранных языков, она зарабатывала переводами и не брезговала даже работой на рынке, еле сводя концы с концами.

То время было для всех тяжелым, а для мальчишек без отца, без нормального достатка, когда встало производство, царили безработица и беспредел, оно стало серьезной школой жизни. Да что там, самому Анатолию с полной семьей и отцом, который в СССР был на приличном посту, пришлось со всем этим проститься и пробивать себе дорогу заново.

Виталий прошел все этапы этого становления. Будучи сопливым пацаном с амбициями, он ходил под более сильными. Ему, однако же, повезло. Он не только пережил "Тамбовские" разборки, когда летели головы не только главарей, но и простых пацанов, бывших пушечным мясом для заправил криминала, но и сумел занять свою нишу и отстоять ее.

Когда все начало рушиться, ему было всего шестнадцать, когда все начало устаканиваться и переходить на более-менее "легальные рельсы" ему было уже двадцать семь.

Конечно, сильно помогли ему связи с теми сослуживцами отца, которые после развала Союза решили домой не возвращаться, и остались жить кто в Италии, кто в Испании, кто-то переехал в Соединенные Штаты. Многие тогда в золоте не купались. Вот и крутились, как могли.

А Вита с каждым годом матерел. Он научился диктовать свои условия. Вокруг него концентрировались сначала местная шпана, которой хотелось бабок, а потом и те, кто уже был в состоянии отстаивать решения Итальянца на более высоком уровне. Язык он, кстати, не забросил, а лишь совершенствовал, для Вита это была память об отце, ниточка к прошлому.

Анатолия позабавила фраза дамочки про "доброе" сердце Виталия — иным казалось, что сердца у него нет в принципе. Понятия, мозг, расчет, знание — да. С сердцем у Вита были проблемы, особенно если это касалось баб.

Единственное, что могло ныне смягчить Виту — Сережка. А ведь раньше и Нонна была для него не объектом ненависти.

Он познакомился с ней в Университете, куда поступил в двухтысячном на строительный факультет, она училась на культуролога. Итальянца снесло. И было от чего. Натуральная блондинка с локонами до округлых ягодиц. А по задницам Вита загонялся всегда. С огромными миндалевидными глазами. Тропинин даже комплексовать начал, потому как после полученной в одной из разборок травмы, у него было плохо со зрением и приходилось либо щуриться либо носить очки.

После окончания первого курса он, собрав своих домочадцев, улетел в Италию, где сделал операцию, вернувшись уже во все оружии, приступил к покорению девчонки.

По щелчку его пальцев она, в отличие от большинства, не бежала. Хотя он позволял себе приезжать на шикарных тачках, носить хорошую одежду, быть изысканным и галантным, что выгодно отличало его от остальных. А еще он был старше мальчишек-однокурсников, и он был уже достаточно богат. Вита и на учебу-то ездил исключительно ради нее. Но Нонна, обладала чутьем кошки, понимая, что этот человек, умеющий выглядеть интеллигентно, опасен.

К тому же до развала СССР родители ее тоже были не из простых. Отец в то время пытался крутить дела в Москве, и желал перетащить поближе к нужным генералам жену с дочкой. Зятя в лице Тропинина он, конечно же, не одобрил. Но Нонна выбор сделала. Поженились они в Италии, сразу после окончания Нонной ВУЗа, а через два года у них появился Сережка. Вот над кем Тропинин по-настоящему трясся, даже больше чем мать.

А спустя три года грянул гром — Нонна ушла к крупному московскому бизнесмену. Для Тропинина это было ударом. Он бы и в драку полез, но из Москвы намекнули, что если он будет возражать, то его бизнес приберут к рукам. Виталий тогда вывел все активы из России, обезопасив себя со всех сторон, и только три года назад вернулся в Питер.

Новый муж Нонны, попав в какой-то коррупционный скандал, выбрался еле живым, оставшись практически на мели, по меркам того, как они привыкли жить. И Нонна обратилась за помощью к бывшему мужу. Анатолий полагал, что это должно было потешить гордыню Тропинина, но тот был мрачен как туча. Деньги, однако, на содержание сына отчислял исправно и в гораздо больших количествах, чем было надо.

Между двумя мужьями Нонны установился вооруженный нейтралитет, который и поддерживался ныне.

Помимо этого на Тропинине висело и все его семейство. Мать и брат давно уже проживали в Америке, брат женился, занимался преподаванием в одном из тамошних вузов.

А Элона Робертовна все ждала, что старший сын, вытащивший их всех из нищеты, обретет свое счастье. С Нонной. Эта потрясающая женщина, выглядящая в свои семьдесят на легкие пятьдесят, была без памяти влюблена в бывшую супругу сына, считая, что виной их разрыва был как раз таки любимый сын и его образ жизни, а не кареглазая предательница.

Сам же Тропинин от женщин в какой-то мере дистанцировался. С секретаршами все было просто. А вот что касается других... Если ему кого-то хотелось, он искал рычаги давления, чтобы не только приблизить, но и оттолкнуть в последствие, а это происходило в обязательном порядке, и уж тем более, ни о каких обязательствах речи не шло.

Именно эту отлаженную схему Тропинин и решил применить к Софье Аркадьевне Мизерной. Чем его затронула эта женщина, не понятно. Видимо тем, что открыто усомнилась в его умственных способностях, о чем Анатолию шепотом с усмешкой поведал Лёня. Иных причин Варков не видел. Красотой она не отличалась. Особенно, если учитывать ее боевое ранение. Хотя, что-то в ней было... Тональность и мягкость голоса, обаяние, задница опять же была, да, и как оказалось умишком ее головка тоже не обделена.

Вите показалось, что запугивание в ее случае сработает лучше и быстрее всего. Для этого и состоялся их разговор в управлении. По логике Тропинина женщина должна была прибежать домой, запереть все двери, сидеть, трястись, и ждать с хорошими новостями принимая, как светоча и освободителя, Тропинина, а еще лучше позвонить Вите и слезно просить снять с нее обвинения.

Но, где-то во вселенной какая-то комета свернула не туда, как любит говаривать теща Варкова, и госпожа Мизерная, как-то не спешила в объятия Вита. Это притом, что со многими даже не требовалось сложных схем, указующего перста было вполне достаточно.

Сегодняшняя сцена, когда из подкатившей новенькой Ауди недурно смотрящийся амбал вынес причину Тропининской ломки чуть ли ни на руках с последующим интимным "Соня", вызвала у Виталия Аркадьевича зубной скрежет. А это явление уникальное. Хотя более уникальным явлением стало то, что взбешенный Вита выгнал Лёню из-за руля и чуть не снес зад новомодной тачке, на которой и прибыла Софья, опустившись до мелкого вредительства.

Тут Варкову оставалось лишь развести руками.

Однако, в этом деле наличествовал и фактор, который Виталию пришлось учитывать, а именно то, что женщине может угрожать реальная опасность, ибо она столкнулась с теми, кто имел отношение к наркотикам.

И теперь ему, Анатолию, практически уже в звании подполковника надо позвонить и рассказать Тропинину, уподобившись провинившемуся мальчишке, что баба, которую тот желает разок затащить в койку, опять не сидит дома в ожидании спасителя, а "чешет" в Великий Новгород. Проблема была в том, что Варков был Тропинину кое-чем обязан. И проигнорировать просьбу не мог.

И вот на телефоне пошел набор номера...

— Тропинин, — жесткий голос ответил через три гудка.

— У нас проблема — Софья едет в Великий Новгород. Одна.

Тропинин молчал.

— Зачем?

— Ее, понимаешь ли, сложно контролировать, — начал оправдываться Варков. — Это тебе не студенточка, не забитая секретарша и не тупоголовая блондинка. Знаешь, с кем она приехала сегодня на работу? С Олегом Нестеровым, адвокатом по уголовным делам. Он ей, полагаю, пояснил, что мы можем делать, а что нам, то бишь, мне, делать не полагается. Я, знаешь ли, себя как-то странно чувствую, вроде бы все могу, а вроде и ничего. Я думаю, тебе стоит...

— Зачем она едет в Великий? — перебил Тропинин.

— Нашлась мать ее бывшего мужа.

— Где она?

— Областная больница. Вита...

— Я перезвоню, — Тропинин отключился.

А Варков тяжело вздохнул, предвидя проблемы.

Глава 13

Уже давно стемнело, когда автобус въехал в Великий Новгород. Усевшись поудобнее, я надеялась увидеть что-нибудь интересное, но все, что удалось разглядеть сквозь грязное окно — это неоновые очертания магазинчиков, мелькающие людские силуэты, пятна фонарей и пролетающие тени автомобилей.

Мы много раз порывались с Димкой съездить сюда, в город, где Рюрик обязался править и хранить эту землю от ворогов. Но все как-то не срасталось.

Муж поведал, что еще в пору его детства, где-то на границе Новгородской и Ленинградской областей у них была дача. Умелец-строитель, а по совместительству первый хозяин выделенных предприятием и государством соток, сделал домик в стиле миниатюрной копии барского особнячка с мезонином. При нем был большой сад со старыми яблонями, которые уже в пору приобретения дачи родителями Димы не плодоносили. Но тень их была густой и приятной, и Димка рос среди этих монахинь, устраивая на раскидистых ветвях гнезда и секретки. После смерти отца дачу продали. И новый хозяин прямо при Диме начал вырубать старые деревья. Я, помнится, улыбнулась и сказала, что история навевает мысли о "Вишневом саде". Дима тогда погрустнел...

Сейчас, когда ничего и никого не вернуть, подумалось с грустью, а могла ли я иногда просто промолчать?! Ведь порою, даже не желая того, своими репликами я задевала его за живое. Под конец нашей семейной жизни это стало происходить все чаще. Я была обижена, и все, что накопилось — выливалось в злые фразы и насмешки. С годами понимаешь, что действовать надо жестче, а вот говорить мягче. Люди болезненно относятся к словам, чтобы не говорили о возрасте и опыте.

Когда автобус прибыл на автовокзал, я, бросив взгляд на расписание, поймала такси до больницы, по дороге обсудив с веселым водителем, как же велика разница в цене на этот вид транспорта в мегаполисе и обычно городке.

Областная клиническая была такой же, как и любая другая больница в России: люди, плакаты, пластиковые двери и запах лекарств и чего-то еще, такого больничного... Как и всякий здоровый человек, больницы я ненавижу и стараюсь проводить в них как можно меньше времени, особенно, в таких, где предполагается стационар. Болезнь для меня схожа с тюремным заключением, и ей даже решетки на окнах не нужны.

Девушка в регистратуре в это позднее, по меркам провинциального города, временя, когда большинство уже закончили работу и давно сидели по домам, долго пыталась понять, что же мне надо. В связи с тем, что Валентину Алексеевну стражи правопорядка еще своим присутствием не почтили, она и числилась как неизвестная.

Бахилы, бумаги, бесконечные коридоры, но я добралась-таки до пункта назначения.

Небольшая палата на двух человек, удивительно чистенькая. Вспомнилось, как разок я заглянула в Питере в Александровскую больницу. Впечатлений было море. Постъядерная зима вместе с зомбиапокалипсисом отдыхали или были наиболее приближены к объему царившей разрухи. Правда, то было лет шесть назад.

На кровати, укрытая одеялом, лежала женщина. Бледное, осунувшееся лицо, закрытые глаза с темными кругами, бескровные губы. Мама Димы.

— Спит. У нее небольшой кровоподтек в затылочной области, — пояснила медсестра. — Ударилась или ударили, но слабенько, по касательной.

— Она проживала у знакомой в Питере. В их квартиру проникли. Знакомая в больнице в тяжелом состоянии. Мы подумали, что Валентину Алексеевну... похитили, — я наклонилась к старушке, стараясь расслышать слабое дыхание. Сколько же на ее долю выпало испытаний? Нет единственного сына... Я даже в страшном сне не подпускала к себе мысль, что с Абрикосом может что-то случиться.

— Не похоже, чтобы похитили, — авторитетно заявила медсестра. — На вокзале она была одна, как пояснили с бригады скорой. При сотрясении мозга могут наблюдаться дезориентация и частичная потеря памяти, других повреждений нет. Ни синяков, ни ссадин. Она, скорее всего, после травмы очухалась, сама оделась и ушла. Со стариками такое бывает.

— Это лечится? — грустно поинтересовалась я.

— Должно пройти со временем, — пожала плечами дама в халате. — Хотя, сами понимаете, в таком возрасте ничего обратимого не бывает. В любом случае, сутки — полтора мы будем ее наблюдать. Пойдемте, надо заполнить бумаги. Мы полицию известили. Они после десяти обещали подъехать, сказали раньше не ждать, раз родственники вроде как объявились.

— Полиция... — что-то я забыла. А точно, Варков!

— Одну секунду, надо сделать один звонок, — я полезла в карман юбки.

— Буду ждать на посту, — медсестра кивнула на выход.

Я последовала за ней и, подойдя к окну в холле, набрала внесенный в память телефона городской номер. Уж не знаю, какой режим работы в Управлении, скорее всего круглосуточный, Варков взял трубку быстро.

— Слушаю, — голос его был уставшим.

— Анатолий Иванович, это Софья. Вы просили позвонить.

— Да. Что там? Мне еще не отзвонились из Новгорода, — мужчина, чувствуется, был не в настроении.

— Сказали, что полиция по таким делам приезжает после десяти, ведь личность уже вроде как установлена. У Валентины Алексеевны легкое сотрясение мозга. Медсестра, которая за ней присматривает, сказала, что возможно ее никто и не похищал, а в результате травмы она сама могла бессознательно уйти из квартиры. Других повреждений нет.

Варков промычал что-то нечленораздельное.

— Поговорить с ней не могу, она спит, — продолжила я. — Ее тут еще сутки как минимум продержат. Мне завтра на работу. Но если все будет хорошо, послезавтра я могу приехать и ее забрать.

— То есть, вы обратно в Питер в ночь?

Я прямо представляю, как бровь Варкова поползла вверх.

— У меня нет выбора. Последний автобус уходит в одиннадцать вечера.

Телефон вдруг замолчал и порадовал смс, что мои денежные средства иссякли. А довершением приятных новостей стало то, что на экране замигала надпись об оставшемся заряде батарее в один процент. Вчера телефон на зарядку я поставить забыла, переобщавшись с коньяком.

— Черт! — хорошо, что хоть родителям позвонила.

Проковырялись мы почти до десяти. Но я дождалась приезда уставшего дознавателя. Он выслушал пояснения, по извечной русской традиции глубинок дал подписать пустой лист, списал данные паспорта и, уточнив, заберу ли я потерпевшую (а новгородские органы и рады были спихнуть это дело на своих питерских коллег) отпустил с миром.

Валентина Алексеевна так и не проснулась. Я оставила медсестре почти все содержимое кошелька, попросив присмотреть за старушкой, отложив немного денег себе на такси и на автобус, продиктовала номер телефона, попросила сообщить о ее состоянии и заверила, что приеду послезавтра. Понятное дело, никто не любит потерянных старушек.

И в половину одиннадцатого я вылетела из больницы и на такси, дежурившем у ворот, понеслась обратно на автовокзал, едва успев на автобус. Мне повезло, место оказалось удобными настолько, что можно было вытянуть ноги, попутчика по сиденью у меня не было, и я задремала.

Меня, как и то небольшое число пассажиров, что следовали в Питер, разбудил скрежет. Ехали мы не быстро, и водитель легко справился с управлением, хотя большая машина пару раз вильнула по дороге. Причиной стало колесо, отлетевшее и лежавшее в придорожной канаве.

Водитель мужчина средних лет прыгал вокруг колеса и чуть накренившегося автобуса, хлопал руками по коленям и поминал всех, кого знал, добрым словом, пока мы цепочкой выходили из транспорта.

— Запаска есть? — поинтересовался один из мужчин-пассажиров.

— Какая тут запаска? Ты посмотри! Тут тягач нужен, — водитель всплеснул руками.

— А нам как быть? — молодая женщина, сидевшая в автобусе прямо за мной, куталась в пальто и переминалась с ноги на ногу.

— Вызову автобус на замену, — водитель набрал номер и заговорил с диспетчером.

А я запрокинула голову и наблюдала за бегущими в небе тучами, вопрошая высшие силы — за что мне все это? Месяц кривой улыбочкой, выползая из быстро пробежавшего облака, напомнил, как глуп вопрос, адресованный вселенной, которой до крупинок-людей нет никакого дела. Вспомнилось смс Тропинина. Интересно, а чего от меня хотел он?

* * *

Анатолию Ивановичу которую ночь снился один и тот же сон. Приказ о повышении! Он пришел! Варков уже практически чувствовал запах краски и ощущал тепло бумаги, прошедшей нутро принтера и выдавшей ему то, к чему он стремился. Только обязательно сон прерывали: звонил телефон, пихалась жена, наступало утро, о котором извещал будильник. В этот раз во всем был виноват извивающийся на тумбочке мобильный.

И, ей богу, послал бы Варков просителя, но звонил Тропинин. Анатолий уже начал сомневаться, страдает ли Итальянец таким человеческим недостатком как сон.

— Да, Вить, — тихо пробормотал разбуженный.

— Где Софья? — Итальянец в общении с друзьями не утруждал себя общепризнанными фразами, то есть, не тратил время на "здрасте", "пока", "как дела", "а не разбудил ли я тебя". Это, по его мнению, было высшей степенью дружеских проявлений.

— Я же говорил, уехала Новгород Великий.

— И когда вернется?

— Собиралась ночью. Ей завтра на работу.

— Уже ночь.

— Вита, — обозлился Анатолий. — Автобус не самолет. Если она выехала в одиннадцать в лучшем случае приедет в Питер только в три ночи, там вроде часа три-четыре езды.

Варкову очень хотелось позвонить Софье и по-человечески умолять уже переспать с Итальянцем, чтобы тот успокоился. Зацикленность была хороша в определенных сферах жизни. Но тут! Похоже, его друг обзавелся парой комплексов в свои сорок с хвостиком. Варков уже мечтал о том, чтобы появилась в жизни Итальянца баба, на которой тот и успокоится. Потому как боялся представить, что будет с тем лет в пятьдесят! Хоть с Нонной пусть сойдется, хоть она и та еще...

-У нее телефон выключен, — мрачно сообщил Тропинин.

— Да, и такое бывает, вышки не везде ловят, — уже не шепотом возмутился Варков. — Телефон мог разрядиться, — зыркнув на округлившую глаза жену Ирину, Анатолий, кряхтя, встал и вышел из спальни и, пройдя на кухню, заговорил нормально, не опускаясь до шепота. — Вита, это реально не смешно, ты бабу эту видел сколько? Раза три? Четыре? Что за одержимость у тебя такая? Успокойся. В конце концов, она одинокая, взрослая, приехал с побрякушкой, цветочком и бутылкой. Не мне тебя учить. Она не откажет.

— Ты всегда, Якорь, позиционировал себя тем, кто разбирается в людях, — усмехнулась трубка голосом Тропинина. — Неужели не заметил, что Софья — девочка правильная. Но ты прав, что-то я загнался. Атмосфера в кризис накалилась, а это тебе не девяностые, стрелку не забьешь. Я подумал, что Мардук решил мне подгадить, ты знаешь, Сережка для меня все. Да и постоянно в напряжении. И тут она подвернулась в своих розовых медведях... Хрупкая... — голос Тропинина был каким-то странным. Мягким что ли...

— Не понял. В каких медведях? — Варков уже начинал потихоньку клевать носом.

— Забудь. Согласен с тобой, это уже идиотизм.

Варков не поверил и на всякий случай приложил телефон к другому уху.

— Отбой? Никаких плохой — хороший полицейский и прочих спектаклей?

— Да. С меня причитается.

Варков так облегченно вздохнул, что сдул салфетки, заботливо разложенные женой на кухонном столе. И пошел спать, очень надеясь, что погоны не так далеки от горячего листочка со званием, хотя бы во сне. А если вспомнить, что Вита выдал ему волшебную ссуду и подогнал прекрасный участок земли под дом, то жизнь начала налаживаться.

Сон приснился, но в нем почему-то был Тропинин, с обезумевшим лицом метавшийся среди бредущих куда-то людей, он кого-то искал, но не находил.

* * *

Автобус, который вызвал водитель нашего "травмированного" транспорта, прибыл спустя почти три часа, видимо, доехав из Питера до Новгорода и поехав обратно. Благо в нашем автобусе было тепло, и все, кто не поймал попуток или не рискнул это делать, смогли поспать.

В город на Неве автобус въехал в полседьмого утра. Сегодня был единственный день, когда я работала не у Владимира Александровича. Старая знакомая попросила вспомнить, каково это — сидеть на приеме. Они с мужем улетели в теплые страны, и на один день замены не нашлось, а лишней двойка тысяч не была, особенно ввиду возникших непредвиденных расходов.

Я поздравила себя с тем, что надела темную плотную юбку и свитер утром вчерашнего дня, по крайней мере, сильно помятой не выглядела. Новую зубную щетку уже давно хотела купить, расческа лежала в сумочке, а работать секретарем можно и без косметики. Девочек из коллектива я знала, и, поразмыслив (а точнее поленившись), поехала сразу в сторону далекой Комендантской площади на метро. Из-за задержки автобуса на такси до дома тратиться не пришлось, и у меня осталась пара сотен на кофе и булочку в крохотной кафешке рядом с бизнес — центром, где располагалась нужный мне офис.

Приморский район кусками жутко напоминает Москву. Огромные проспекты, новостройки-небоскребы. Многие рвутся сюда, и квартиры тут недешевые, мне же здесь не нравилось, не было уюта старых домов, крохотных сквериков, как-то много серости, как бы ни были разноцветно оформлены дома и магазины.

Одно время мы с Димой снимали квартиру рядом с первым по течению Невы в Питере разводным мостом — Володарским, если не считать неразводного Большого Обуховского моста, который кличут в городе на Неве просто Вантовым. Окна старой многоэтажки выходили на закрытую зону с радиовышками, похожую на маленький лес и Неву. В Новый год погода в очередной раз решила не радовать снегом и морозами, но в ночь на второе января пошел снег. Мы три дня сидели дома под одеялами, попивая чай, потягивая вино, пересмотрев все сериалы, засыпая глубоко за полночь. И вот под рождество я проснулась от того, что комната была залита светом. Рассвет больше похожий на закат, он окрасил землю, покрытые снегом деревья, Неву в потрясающий глубокий розовый цвет. Это была картина сумасшедшего, но безумно талантливого художника. Мне, жившей на тот момент в Питере всего-то три или четыре месяца именно с того утра стали открываться совсем другие цвета этого удивительного города.

Перед открытием конторы, приведя себя в порядок в крохотной туалетной комнате, я была вполне себе готова к свершениям. Обидным оказалось то, что зарядки для моего телефона не нашлось. Позвонив с рабочего родителям, предупредив, что все хорошо, пожурив Абрикоса, которая объелась мандаринами, я ушла в работу с головой. Что-то в этом есть — быть просто заводной куклой-исполнителем, которая не несет ни за что ответственности. Я вообще замечаю последнее время, что как-то много у меня обязательств перед всеми... Так поделиться хочется, что хоть распродажу устраивай или бесплатно раздавай.

После обеда меня заняли наследством. И если с бумажными делами проблем не было, то вот с программой, за которую я давно не садилась и не видела тучи прилагающихся к ней изменений, мне пришлось вступить в неравный бой. В конце концов, измучившись, я решила позвонить Зое, и проконсультироваться, так сказать, со специалистом.

Трубку конторы Саныча взяли с первого гудка.

— Анют, привет, дай мне Зою, пожалуйста, — пытаясь со злости не врезать по клавиатуре, попросила я сотрудницу.

— Соня? — голос девушки дрогнул. — Соня, это ты?!

— С утра была, — буркнула я, потому как окошко программы ехидно послало меня в начало пути.

Трубка зашелестела, зашипела, запищала и выдала звуковую волну, которая меня чуть не сшибла со стула.

— Мать твою, Соня, где ты есть? — завопила Зоя, отняв трубку у Анюты.

— На работе, ты прекрасно знаешь, где я. Предупреждала же, — удивленно напомнила я. — А что случилось-то?

— Тут такое! Тут такое! — кажется, у Зои кончился весь словарный запас.

* * *

— Анатолий Иванович! Труп, признаки насильственной, — отрапортовал опер по телефону.

Голова с утра болела, и Варков был не в настроении. Кофе не помог, пенталгин тоже, вот табельное, наверное, сделало бы свое дело...

— Ну и что? — приподняв одно веко, поинтересовался страдалец. — Сегодня дежурство Сергеича.

— Он уже там, но это дело... Вы его... Хм... Курируете, — делая многозначительные паузы, сказал опер.

— Какое дело? — пришлось Варкову открыть оба глаза.

— Где Смоляков засветился.

Сонливость и боль разом сняло, как рукой.

— Чей труп? — Варков покрутил головой.

— Неизвестно, лицо обезображено, документов нет. Молодая женщина. Бригада сказала, мертва уже часов пять. Квартира на пересечении Невского и Исполкомской.

— Вот как в воду глядел, — в сердцах плюнул Варков и, забрав папку и пальто, поспешил из кабинета к машине. Ранее даже с учетом участия Смолякова это дело не имело к Якорю, как звали Анатолия Ивановича самые "близкие", никакого отношения. Варков был следователем по тяжким преступлениям, в категорию которых побои, угрозы и шантаж не входили, да и наркотики тоже, как и то, что убийство бывшего мужа Софьи еще никто не подтвердил. Посему, по факту дело вело РОВД, но с контролем Варкова, чему опера и дознаватели районного отдела не знали радоваться или печалиться.

Прибыв на место, Варков был мрачнее тучи. Его встретили знакомый эксперт, участковый и полный набор остальных прилагающихся к такому случаю лиц. Старые двери квартиры были сильно повреждены, вот на тот звук, что свидетельствовал о пытках этих стражей квартиры, соседи и среагировали, вызвав сотрудников полиции. Посреди темного, обшарпанного коридора лежало тело. Цвет волос определить невозможно, все было перепачкано кровью. Пуховичек когда-то был светлый, теперь изорванный, грязный и в жутких разводах. Женщина была невысокой, сапоги до колена, юбка чуть задралась. Верхняя одежда скрывала истинные очертания тела. Предположить, что это могла быть госпожа Мизерная, было вполне возможно, но делать этого не хотелось.

— А я документы нашел, — улыбаясь, позвал Сергеича, сослуживца Варкова, лысеющий эксперт Петрович. — Права, правда, просроченные, уже лет пять как, на имя Софьи Аркадьевны Мизерной.

— Вот черт! — тихо выругался Анатолий Иванович.

* * *

— Вот такие вот дела! — закончила Зоя.

Я швырнула трубку и набрала родителей, трясясь как в ознобе.

— Сонечка, родная, как дела? Уже дома? — приветливо поинтересовалась мама.

— Нет. Мама, вы в порядке? — чуть ли ни заикаясь, спросила я.

— Да, милая, только с Настюшей с прогулки пришли.

— Мамочка, тут такое дело. Ты только не переживай.

— О Господи!

— В общем, если тебе позвонят в течение следующих пары часов, а может... Нет, не так! Тут путаница произошла. Убили женщину, а думают, что это я.

— Матерь божья! Софья! Немедленно лети домой. В смысле, к нам! Хватит! Еще не хватало Настюшу сиротой... — запричитала мама.

— Мам, я сейчас поеду к следователю и все узнаю. Но со мной все хорошо.

Я уже сама не верила собственным словам.

* * *

Татьяна работала у Варкова помощником уже год и была дочерью его очень хорошего друга. Для нее работа при Анатолии Ивановиче была не только опытом, но и это был один из способов впоследствии попасть в Следственный комитет. Девушка прекрасно понимала специфику работы, потому как самым хорошим учителем в этой области был ее собственный отец, и она была осведомлена о делах Анатолия Ивановича, разумеется, не обо всех нюансах, но, то что шеф присматривает за делом по просьбе крупного бизнесмена, знала, ибо должна была отвечать на вопросы, если вдруг позвонят или прибудут с визитом стороны этого дела.

Приехавший с места убийства Варков был зол и расстроен. Он ходил по этажу, занимаясь излюбленным делом — нытьем на несправедливость судьбы. Все телефоны он оставил на попечение Татьяны, которая помимо своих прямых обязанностей должна была объяснять, почему Варков не может в данный момент общаться, это касалось даже его жены, которая подозревала ее во всех грехах, его матери, его тещи...

Она едва успела ответить на звонок одного из оперов, когда замигал личный телефон шефа, вызывал Варкова контакт "Итальянец". Татьяна прекрасно знала, кто имел столь звучное прозвище, она видела его в обществе Варкова неоднократно.

Этот мужчина стоил внимания, но был значительно старше предела, который для себя установила девушка, а в этом вопросе у Татьяны была принципиальная позиция. Именно по его просьбе Варков и вел дело, из-за которого шеф ныне так убивался.

— Добрый день. Анатолий Иванович не может сейчас ответить, — вежливо проинформировала помощница.

— Пусть перезвонит, передайте по поводу моего ему должка, — ответил приятный мужской голос.

— Боюсь, это будет не скоро. В Вашем, — подчеркнула девушка, — деле труп.

От трубки будто повеяло холодом.

— Каком деле? — голос прекрасно знал, о чем говорила Татьяна.

— В деле о нападении на Мизерную Софью. Анатолий Иванович предупредил, что это сфера ваших интересов. Сегодня был обнаружен труп пострадавшей гражданки Мизерной.

— Дай Варкова, быстро, — голос мужчины был тих и спокоен, но этому приказу Таня не могла не повиноваться.

* * *

Варков смотрел на живую, конечно же, взвинченную и злую Софью, сидевшую перед ним и возмущенно хмурившуюся, и чувствовал эйфорию. Вот, ни с того, ни с сего! Хотя... Было с чего!

— А чего вы не позвонили?

— До вас через общий телефон не дозвониться, — насупилась посетительница. — Вы бы хоть сами раз попробовали, много интересного бы открыли для себя.

— Так значит, автобус сломался? — Варков готов был расплыться в счастливой улыбке.

— Я не уверена, Анатолий Иванович, что мы обсуждаем одну тему. Там вообще-то мертвая женщина, — глаза Софьи блестели непониманием, и в них плескался страх.

— Соня — это не вы. И поверьте, я очень сему факту рад. Только откуда права?

— Они старые. Срок годности истек давно, когда мы развелись они, видимо, остались среди бумаг Димы.

Варков, все еще пребывая в радостном настроении, позвонил Александру, помощнику Сергеича и попросил скинуть на почту фото с места преступления.

— Посмотрите? — он кинул любопытный взгляд на женщину перед ним.

Та не уверенно кивнула.

— А вы меня в этом тоже собираетесь обвинить? — насторожено поинтересовалась Софья.

— Нет, и в мыслях не держал. Смерть наступила ориентировочно в восемь часов утра. Вы были на работе на другом конце города, — Варкову вдруг вспомнился старый мультик еще советских времен, снятый тогда в весьма интересной манере — "Остров Сокровищ". Следователь себя ощущал в данный момент доктором Ливси — редко когда он был в столь позитивном настроении, а вокруг творилось всякое дерьмо, и он сам лично спокойно вещал об этом дерьме.

Анатолий уже попрощался с домиком в Новосаратовке. Нет, Итальянец, никогда бы не попросил ничего назад, он слово держит, и просьба его слегка надавить на Софью была не связана с ссудой и помощью другу. Но... Выслушав пояснения Варкова о том, что на трупе обнаружены права на имя Софьи, Итальянец просто отключился, не проронив и слова.

Да и самого Анатолию стало казаться, что они все заигрались. И вот пришла расплата. Она была очень близко. Она была в точном ножевом ранении, убившем женщину, похожую на Софью. Она была в том, что он слишком увлекся мечтами о радужном будущем в коттедже на берегу Невы, забыв про работу. Расплата за то, что Софья одинока, и ее некому защитить, была близка и к ней. А ведь у нее есть ребенок. И у ребенка больше никого нет. Хотя, как в наше время можно обвинять в одиночестве?

Если преподать всю эту ситуацию Итальянцу правильно, а когда-то у Анатолия получалось неплохо манипулировать людьми, Тропинин сможет и себя ублажить, и девчонку уберечь и дать Варкову время на то, чтобы найти убийцу. Инстинкт, прославивший Анатолия в прошлом, который благополучно почил благодаря сытой жизни, вновь проснулся и принес давно забытые, но до чертиков приятные ощущения. Работа когда-то была любовью Варкова, и пора бы уже эти отношения возродить из пепла. Ну, хотя бы попытаться!

Замигал значок о новом сообщении, и экран монитора осветился, кадрами из жизни Криминального Петербурга. Женщина сглотнула

-Это Светлана.

* * *

Когда такси пробралось сквозь хаос машин к моей парадной, было двенадцать ночи, дрема, обуявшая меня во время беседы и заполнения протоколов, выветрилась, и жутко захотелось есть. Темнота, слякоть и страх вынудили забросить идею сходить в круглосуточный магазин, а ведь покупкой еды я так и не озаботилась.

После всего увиденного и услышанного меня трясло при мысли, что надо входить в парадную. Лицо матери Димы без кровиночки стояло перед глазами. Видение тела Светланы я гнала всеми возможными способами вплоть до прикусывания губы.

Зайдя в квартиру, я поспешила включить свет везде: немного помогло — страхи тенями разбежались по углам, затаившись до поры.

Заказав коробку китайской лапши и чизкейк и успев за время, пока ехал курьер, посетить ванную, сварить кофе и призадуматься, как же пережить следующий день, я плюхнулась в кресло, где недавно спал Тропинин.

Тихо запищал домофон — прямо скажем, непривычный звук для моей квартиры. В последнее время мои гости как-то умудрялись просачиваться в парадную без использования этого нехитрого приспособления. Молодой парень, получив лишние полторы сотни на чай и пожелав приятного аппетита, убежал развозить еду таким же полуночникам. А я вывалила "завтрак" на тарелку и, поставив кофе рядышком, пожалела, что Тропинин прикончил коньяк, он был бы как нельзя кстати. Собственно в этот момент тишину квартиры нарушил стук в дверь.

Я замерла с вилкой, обмотанной лапшой, у самого рта. Затылок заныл, как и живот. Сейчас до моего уставшего от кошмаров последних дней мозга дошло! Так сказать, обрушилась вся неприглядная правда жизни! Мне дважды угрожал опасный преступник. Я уже познакомилась с его кулаком и ножом, оставившим легкий порез на щеке. А я слишком безучастно, наплевательски к этому отношусь!

Однажды мы с Томой смотрели политический триллер, совещаясь по поводу того, кто же виновным окажется. Угадала Тома: интрига, закрученная вокруг смерти, больших денег и власти, где каждый в каждом видел врага, получила простое разрешение — случайность — важную персону убил воришка, даже не желавший того, лишь неудачно попавший не тем предметом не по той части тела. Подруга тогда долго потешалась, заявив, что я боюсь политиков и олигархов больше воров и наркоманов. Меня действительно в этой истории до сего момента больше напрягал Тропинин. А теперь он стал призрачной дымкой, милым ветерком на фоне набирающего силу торнадо.

Стук повторился. Так обычно делала Тома, если знала, что Абрикос спит.

Руки мелко задрожали. Все чувства обострились до гипертрофированных размеров.

На цыпочках подойдя к двери, я заглянула в глазок и, охнув, быстро зашумела замком. На пороге стояла бледная, растрепанная Тома в черном свитере и брюках. Прямо как на поминках. Да еще и глаза на мокром месте. Она сделала два быстрых шага и обняла меня, крепко-крепко.

— Том! — зашептала я испуганно. — Что случилось?

— Ты где была? Мы вторую ночь трясемся! Телефоны выключены. На работе тебя нет, — гневно зашипела подруга, а потом вдруг шмыгнула носом. — Прости, Сонь. Я дура. Да, мне страшно. У меня Наташка, и Славка, и Андрей... Но не должна была я так уходить. Андрюша мне тут мозг прочистил. Я даже не представляю, каково тебе сейчас!

— Но у вас-то все в порядке?

— Все нормально, — кивнула Томуля.

— Как же ты меня напугала! — я крепко обняла подругу.

Все закончилось соплями, которые мы на пару наматывали на кулаки. Я рассказала подруге про Олега, про мать Димы, про Светлану. Про то, что Тома и ее семья должны пока держаться от меня подальше. Томуля слушала и возмущенно сопела. Она все никак не могла успокоиться. Предложение о чае было встречено кивком

Звонок в дверь я не слышала, набирая воду в чайник. А вот хриплое, мужское: " Где она?" заставило меня дернуться, я так испугалась за подругу, что пулей вылетела в коридор.

У входной двери стояли Тропинин и Тома. Он, как и она, был бледен, тяжело дышал, не отводя взгляда от заплаканного лица моей подруги.

— Виталий Аркадьевич? — удивление мое было безгранично.

Ровно через удар сердца я оказалась в объятиях под яростным сиянием зеленых глаз. Тропинин сжал руки, вытеснив чуть ли ни весь воздух из легких, и впился в губы. Нежности в этом поцелуе было ни на грош, одна давящая сила и злость. Я была в таком шоке, что даже желудок, до этого распевавший песни о голодной жизни и вселенской несправедливости, замолчал и сжался.

Его пальцы больно царапали плечи и спину, путаясь в распущенных волосах, путая их, дергая. Но в какой-то момент я утонула в этой жесткости. От него пахло сигаретами, автомобильным ароматизатором, дорогой и ветром, когда живешь в Питере — знаешь, как пахнет ветер, это ни с чем несравнимый запах озона. Тропинин кололся обозначившейся щетиной, от него едва тянуло коньяком и тем парфюмом, что запомнился мне с тех пор, как он подписывал сделку.

Почему-то опять мелькнули мысли об Италии, в которой я была лишь раз, и почему-то мне теперь казалось, что она пахла именно так, этой неповторимой гремучей смесью, особенно жаркой летней ночью. Не хватало, правда, вина и соленого привкуса моря, где звезды отражаются в темной воде, а водяная гладь стремится слиться с небом так, что разделить их горизонтом я бы не смогла.

Глава 14

В тот момент, когда он приник к моим губам, мне стало наплевать на все: на то, что Тома стоит с широко открытыми глазами и смотрит на нас, что целует меня тот, от кого разумнее держаться подальше. Все здравые мысли ушли на второй план. Да, что там! Далеко за тот горизонт, что я искала между небом и землей.

Сработала химия. Мои пальцы утонули в его волосах, а тело мое хотело быть как можно ближе к его. Ведь в его глазах плескалось столько облегчения...

В умных статейках в Интернете пишут, что мужчина сразу определяет женщину, которую хочет. Для него внешность — важнейший фактор, даже, скажем, первостепенный, чтобы там не плели про душу и прочее.

А для женщин определяющим является... А что для нас определяет мужчину? Уверенность, сила, ощущение того, что он хочет и может потянуть такую вещь, как тебя, и, черт его дери, момент! Да, момент! Удачнее время выбрать было сложно, я так устала бояться и переживать, я устала быть одинокой, а кольцо рук Тропинина отгородило меня от всего мира железным занавесом.

Но!

Эйфория от поцелуя схлынула быстро, собственно, в тот момент, когда я сделала глубокий вдох и поняла — от Тропинина коньяком не веет, от него им разит. Обладатель аромата Италии был пьян, и описание "в стельку" к нему подходило более чем... Более, чем хотелось бы любой нормальной бабе, организм которой отреагировал на жадность его желания.

Одновременно с осознанием состояния мужчины, у которого откуда-то брались силы сжимать меня в объятиях, я с ужасом тормознула свою ногу на середине его бедра. Тропинина остановить было труднее, мужская рука довершила начатое, заставив мою ногу замереть на его бедре. Однако, это все, на что ему хватило сил. Уткнувшись мне в шею, он промычал что-то нечленораздельное и начал заваливаться.

И если у мужиков есть инстинкт добытчика, который позволяет притаскивать мамонтов в пещеру, то у женщин точно наличествует поколениями выработанный рефлекс спасать покорителя мамонтов от позорного падения после празднования победы над представителем семейства слоновых.

Правда, Виталий Аркадьевич весил несколько больше меня, и рухнуть бы ему, но судьба была к победителю благосклонна, и рядом оказалась Тома.

По инерции сделав пару шагов, с нашей помощью конечно, господин Тропинин приземлился на диван, и, в чем был, по-детски подсунув ладонь правой руки под щеку, моментально отключился.

— Давно я так не развлекалась! — Тома покрутила головой, разминая шею. — Это что такое было?

-Это Виталий Аркадьевич Тропинин, — сдавленно выдала я.

— Вот "это"? — Тома ткнула пальцем в любимца бизнес-фортуны, совершенно позабыв о культуре и манерах.

Я закивала.

— А какого, прости, он тебя чуть в коридоре... — замялась подруга, подбирая слова, — не оприходовал? — и с подозрением уставилась на меня.— А ты еще и отвечала... — глаза сузились. — Два дня! — ко мне уже повернулись, многозначительно приподняв брови. — Соня?

— А если я рядом прилягу, это остановит допрос? — кивнула я на Тропинина.

— Размечталась! — рявкнула подруга. — Мы тут переживаем, места себе не находим, а ты?

— Да, я, как бы, сама не ожидала, — почему-то стало смешно, и я прыснула.

Накопленное напряжение, страх, дальность любимого Абрикоса, труп Светланы, болезнь Валентины Алексеевны, попытка взять на себя все то, что, по сути, было не моей проблемой, бессонная ночь, голод, радость от того, что Тома тут, странное поведение Тропинина, все это вылилось сначала в тихий, но плавно нарастающий по громкости истерический хохот, который я никак не могла остановить.

Томуля смотрела на меня, как на сумасшедшую, но я ничего поделать не могла. Слезы лились по щекам сплошным потоком, а смех раздирал грудь. Подруга махнула рукой и пошла на кухню. А я уселась на пол рядом с диваном, на котором сладко почивал виновник половины моих страхов, и рыдала от смеха.

Более-менее я успокоилась лишь спустя минут десять и двух стаканов воды.

— Диван тебе испачкал ботинком, — грустно выдала Тома.

Я чуть опять не прыснула, но стоически сдержалась.

— Что делать будешь? Может к нам? — кивнула подруга.

— Я же его одного тут не брошу, — промокая лицо салфеткой, которую притащила заботливая Тома, пробубнила я. — Уж он не опасен — факт. Хотя... Погоди!

Я поспешила в комнату Абрикоса и выглянула в окно. Там, конечно же, дежурил белый Гелек, в той же наглой манере заехав практически в парадную.

— Посиди тут, я сейчас, — кинула я Томе из коридора, накидывая пальто поверх пижамки, которую уже успела нацепить после душа, и всовывая ноги в сапоги.

— Эй, ты куда? — подруга выскочила в коридор.

— Может, тело заберут! — я кивнула на спящего Тропинина.

Спустившись на лифте, я поспешила к выходу, кивнув консьержке, которая весьма неодобрительно на меня смотрела еще с прошлого раза, а теперь, видя фары продукта немецкого автопрома в камеру наблюдения установленную над входом, была в состоянии крайнего негодования.

Леонид дремал за рулем. Когда я постучала в окно, он дернулся, стряхивая остатки сна, удивленно уставился на меня, чуть наклонившись и явно разыскивая шефа за моей спиной.

— Софья Аркадьевна, — проявил вежливость водитель, открыв дверь. Хотя, помнится, после вечера знакомства Сергея, его ножа и Тропинина, Лёня со мной был на фамильярное "ты".

— Леонид, ммм, не могли бы вы... ммм... помочь Виталию Аркадьевичу покинуть мою квартиру?

Водитель улыбнулся.

— Отрубился? — поинтересовался он, и в голосе его явно угадывалась усмешка.

— Ну, как бы, да! — закивала головой я.

— Не беспокойтесь, Софья Аркадьевна. У шефа есть способность — удивительная быстро преодолевать влияние алкоголя, он сможет в себя прийти часа через четыре, — утешил меня Лёня.

— Быстро?! А он может это сделать у себя дома? — я начинала негодовать.

— Лучше не трогать. Софья Аркадьевна, у него был... хмм... тяжелый день...

— Вы сейчас тонко пошутили? — взорвалась я. — Это у меня он был тяжелый!

— Виталий Аркадьевич в курсе, — выдал странную фразу водитель.

— Леонид, прошу вас! Мне завтра рано вставать и ехать за тридевять земель. Я не спала двое суток нормально. Не могу я еще приглядывать за Виталием Аркадьевичем! — взмолилась я.

— Но вам придется, Софья Аркадьевна, — посочувствовал Леонид.

— Я могу и полицию вызвать! — пригрозила я.

— Не стоит. Это совершенно бесполезно в вашем случае.

Он еще имел наглость пожелать мне "спокойной ночи", захлопнуть дверь, откинуть спинку и исчезнуть из поля моего зрения, приготовившись задремать уже основательно. Я в сердцах пнула колесо носком сапога, но Леонид бессовестно проигнорировало этот мой выпад. Стало совсем не смешно. Тома ждала меня в коридоре.

— Андрей звонил! Домой пора! Завтра, как приедешь, позвони! И поставь телефон на зарядку! — буркнула подруга.

Я порывисто обняла Тому.

— Как же хорошо, что ты есть, — пробормотала я, шмыгнув носом.

— Может, все-таки к нам? — кивнула подруга на Тропинина.

Я покачала головой.

* * *

Когда Тома ушла, я уподобилась рабыням, раздевавшим своего подвыпившего господина после бурного застолья, или женам... но исключительно в целях спасения моей мебели. Стянуть ботинки и удалить подсыхающие следы грязи, оказалось плевым делом. Хуже было с пальто. Вопрос — зачем я это делаю— решила не поднимать.

С горем пополам дорогая верхняя одежда заняла место на вешалке, ботинки у порога на коврике, голова Тропинина на подушке, а сам он был укрыт легким пледом.

Волосы у него рассыпались в беспорядке, и он бессовестно храпел. "Злое" выражение, которое он так любил надевать в состоянии бодрствования, исчезло, сменившись спокойно-довольным.

А так, мужчина и мужчина, симпатичный, ухоженный, даже в таком состоянии.

Интересно, а смогла бы я с ним...? Ведь это в принципе просто, и пару мгновений мне даже этого хотелось. Но сейчас...

Проглотив давно остывшую лапшу и подсыхающий чизкейк, я отправилась спать, поставив будильник на семь утра.

Меня разбудил тихий звук, будто стягивалась, скручивалась металлическая пружинка, а потом ей давали свободу. Я подлетела на кровати, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Надо было выйти из комнаты и посмотреть, что было источником странного "дзинь", но было жутко страшно.

Звук, однако, повторился, и подумалось мне, что вряд ли лучший способ — ждать! Через удар сердца я была уже в коридоре, где царила тьма. Выключатель дислоцировался возле входной двери. И когда вспыхнул свет, я чуть не заорала. Дверной замок, рядом с которым и был выключатель, медленно проворачивался. Конечно, перед сном я поставила на обычную задвижку, но она уже была сдвинута. С перепугу я со всей силы ударила ладонями в дверь. Замок замер. Припав к глазку, который, конечно же, изображением не порадовал, я опять отступила.

— Кто там?! — выдохнуть это получилось как-то чересчур тихо, кажется, сердце колотилось громче.

Замок опять отправился в медленное путешествие по кругу.

Я была в таком ступоре, что не знала, что и делать. Схватив телефон, который почему-то лежал на тумбочке у входа, набрала 112. А второй рукой схватилась за венчик замка, пытаясь остановить ее вращение.

— Пожалуйста, помогите! — едва услышав ответ оператора, заголосила я. — Ко мне в квартиру пытаются залезть.

— Адрес назовите!

Замок замер. Такой знакомый голос из-за двери заставил кровь заледенеть, а телефон выпасть из ослабевших пальцев, разлетевшись вдребезги от удара о плитку.

— Открой мне, Соня.

— Этого не может быть! — зашептала я, отступая назад. — Не может! Нет!

— Открой мне, Соня! — звал Дима. — Впусти меня, Соня! Ты одна слушала меня. Ты одна меня знала... Ты любила меня...

Замок щелкнул. Ручка опустилась вниз, и дверь начала открываться, вырисовывая знакомую фигуру. Я закричала, сделав еще шаг назад, но за спиной резко оказалась стена, отступать было некуда.

— Пойдем со мной, Соня! — силуэт Дмитрия дернулся, и ко мне потянулась его рука.

— Пожалуйста, не надо, прошу! — я сгребла ногтями по стене.

Дима становился ближе с каждым моим судорожным вздохом.

— Пойдем со мной, Соня.

За его спиной реальность точно потекла, меняя очертания, рисуя коридор их с матерью квартиры, страшный коридор, посреди которого темнело пятно. А в конце этого тоннеля была не глухая стена, а бьющееся от ветра, распахнутое в ночь окно, и оттуда шел адский холод.

— Пойдем со мной! Я кое-что подарю тебя, Соня! — голос Димы прозвучал над самым моим ухом, его силуэт рос, застилая весь мир.

Я в ужасе забилась, пытаясь отойти, убежать, но выхода не было.

— Соня! Соня! Проснись, — звал меня кто-то. Этот "кто-то" стоял за той стеной, к которой я прижалась спиной, которую я пыталась пробить, в попытках спастись от страшной участи. — Соня!

Я распахнула глаза. Надо мной навис мужской силуэт, во мраке я не могла различить черти, не узнавала голоса, отчего опять испуганно забилась.

— Нет! Отпусти! Нет! — захрипела я, выворачиваясь.

Он держал меня крепко.

— Соня, успокойся, это сон! Тебе ничего не угрожает! — мужчина, несмотря на прилагаемые усилия, говорил спокойно, чуть растягивая слова.

Тропинин!

Я замерла, а потом подалась вперед, прижавшись к нему, дрожа всем телом, вцепившись в его рубашку. Он обнял, успокаивающе гладя по макушке.

— Все хорошо! — повторял он. — Все будет хорошо!

Его губы скользнули от моего виска к щеке, от щеки к губам, сильные пальцы обхватили шею. Виталий Аркадьевич был живительно теплым после ледяного кошмара, что еще стоял на пороге сознания мрачным силуэтом Димы. Я обняла Тропинина и уткнулась в его плечо лицом. Томительно нежное "Соня" заставило тело мое устремиться ему на встречу. Голова откинулась назад, руки гладили плечи под тонкой рубашкой, а ноги обхватили его бедра.

Было легко и хорошо. Тепло и нежно. Мне будто налили того самого дорогого вина, что он подарил. Я смаковала его вкус, не спеша, целуя, перебирала пальцами жестковатые пряди его волос, слушала его ускорившееся дыхание. Купаж получился сногсшибательный. Настолько, что вскоре мы оба двигались в такт друг другу.

Эх, Соня! Кто с пеной у рта доказывал, что секс — вещь, без которой вполне себе можно прожить. Самое грустное, что и кончилось все быстро, а хотелось еще.

Тропинин вжал меня всем своим весом в матрас, согревая ухо дыханием, а я радовалась тому, что темно, и он молчит. Говорить не хотелось, это бы разрушило создавшуюся гармонию.

На прикроватной тумбочке завозился телефон, точнее будильник. Я завозилась вслед за ним. Руки Тропинина разжались на мгновение, но, поняв, что я хочу встать, опять сжались, не дав мне даже приподняться.

— Рано еще, — прошелестели у меня над ухом

— Мне надо собираться. И успеть на десятичасовой автобус.

— Куда? — поинтересовался Тропинин.

— В Великий Новгород. Я должна забрать из больницы мать бывшего мужа.

— Я дам машину и водителя, — сообщили мне.

— Спасибо, — я замолчала, но вопрос так и рвался наружу. — Зачем вам мне помогать?

— Считай это платой за сегодняшнюю ночь, — зевнул Тропинин.

Был на этой земле самый жестокий способ развеять приятную атмосферу, и Виталий Аркадьевич его выбрал безошибочно. Я убрала руки, которым секунду назад нравилось чертить узоры на коже его плеч.

— Благодарю вас, Виталий Аркадьевич. Но я в оплате своих услуг не нуждаюсь.

Он приподнялся, явно желая лицезреть такое чудо, это дало мне возможность откатиться в сторону.

— Софья, ты не так поняла!

Я увернулась от его руки.

— Вряд ли.

Быстро приняв душ и одевшись прямо в ванной в джинсы и свитер, я, расчесываясь, пошла на кухню, очень жалея, что я у себя дома и не могу просто уйти. Он стоял в зале напротив окна и застегивал мятую рубашку. Чайник закипал ужасно долго. Тропинин на кухню не заходил, а я не выходила в зал. Но он, все же, пришел, когда я, налив себе чая, грела руки о чашку.

— Софья, я могу помочь, — он был уже в пальто (хорошо не в ботинках!)

— Спасибо, не стоит.

Он поджал губы.

— Как пожелаешь, — его лицо опять стало "злым" и холодным.

Дверь щелкнула, и я, полная обиды, пожелала, чтобы больше он на пороге моей квартиры и моей жизни не появлялся.

В восемь утра я позвонила медсестре в клиническую больницу Великого Новгорода. Но мне было сказано, что Валентину Алексеевну сегодня не выпишут. Ее тошнит и головные боли сильные. Я оказалась резко свободной и резко одинокой.

Побродив по квартире, безуспешно прячась от воспоминаний о Тропинине, я сдалась. Это было выше моих сил. Все на работе, податься было некуда. А дома безумно холодно и страшно, воспоминания о сне и Диме были слишком свежи.

Бывшего мужа похоронили на Ковалевском кладбище, Варков снял мне копию справки с места захоронения из дела, и я решила съездить туда, в конце концов, Дима — отец Насти, он дал мне самое дорогое, что у меня есть.

Само кладбище располагалось в области, недалеко от КАДа. Решив не заморачиваться с маршрутом автобусов, я вызвала такси. Ездить на кладбище, видимо, не любили владельцы приличных иномарок: шкоды и мазды с шашечками на крыше мой заказ проигнорировали, мне назначили старую, дышащую на ладан шестерку с хмурым мужчиной за пятьдесят в роли возничего. В машине было безумно холодно и неудобно, она гудела и стонала, требуя вечного покоя.

Серость и дождь на улице вполне соответствовали цели моей поездки. Я смотрела в окно на толпящиеся в небольших пробках машины, черные росчерки деревьев, грязь на дорогах, и тонула в собственной печали.

Мне вдруг жутко захотелось вернуться домой, на Юг. В тепло родительского дома. В комнату с большим камином, который отец любовно выкладывал своими руками, как, впрочем, и весь дом. В сад с грушами, вишнями и виноградом по забору, пихтами возле беседки, мамиными клумбами, высокому небу полному солнца, правда, сейчас там тоже зима...

Мне так захотелось влюбиться, как в молодости, как каких-то десять лет назад, когда для едва закончившей институт девчонки мир был полным надежд и ярких эмоций. Все было проще и легче.

Мне, как обычно "апосля", стало стыдно. Тропинин предлагал вполне разумные вещи, это была некая степень заботы с его стороны, только я восприняла это в штыки. А все практично и прозаично, как и должно быть в реальной жизни.

Водитель хмуро буркнул что-то на мое "спасибо" и погнал страдалицу-машину дальше. А я, купив две гвоздики, отправилась искать Диму. Народу было удивительно много для зимы и для буднего дня.

Диму похоронили вместе с отцом, Федором Николаевичем. На памятнике пока значился лишь старший Мизерный, о том, что там теперь и Дима, свидетельствовала лишь тонкая пластиковая табличка на штыре, вогнанном в мерзлую землю.

Вот, чем заканчивается любая жизнь, если ты не Ленин, конечно.

Воспоминания нахлынули, и они были светлыми, радостными, и оттого безумно трогательными.

Я действительно очень сильно любила мужа. Но мы не смогли преодолеть кризиса, особенно после появления ребенка. Кто из нас сдался первым, не понятно. Мы оба были виноваты, дело было и в моем дурном характере, и в его.

Слезы потекли, и я уселась на крохотную лавочку у могилы. Две дурацкие гвоздики на гранитном постаменте были приговором, я и Дима уже ничего не могли исправить.

Телефон забубнил веселую несуразную в этом месте песенку. Звонила мама. Я, хлюпая носом, взяла трубку и пять минут выслушивала, что все хорошо, что надо успокоиться. Мобильный на середине разговора опять запиликал, я еле расслышала за собственными всхлипами новый вызов.

О нет! Только не это!

Тропинин!

Нет! Не буду брать! Что ему-то от меня надо?

Но вызов все шел. Я извинилась перед мамой и переключилась.

— Да, — получилось вымученно, хотя совсем того не хотелось.

— Софья, где ты? — голос был жестким.

— На планете Земля, — выдала я, не задумываясь.

— Варков велел тебе сидеть дома или находиться в людных местах, — господин Тропинин был зол.

— Кладбище более чем людное место! — меня проперло на сарказм.

— Что случилось? Где ты, Софья? — его голос вдруг стал сиплым.

— Виталий Аркадьевич, что вам надо? — я вскочила с лавки и пошла от могилы по дороге к выходу с кладбища. Мне показалось кощунством разговаривать с Тропининым на могиле Димы. И обида, отметая все доводы рассудка, вновь затопила.

— Я хочу, чтобы с тобой все было в порядке! — рявкнули мне.

— А вы не заметили, что и благодаря вам тоже в моей жизни коллапс. Вы обвиняете меня в похищении вашего сына, ваш друг— следователь мне безосновательно угрожает, я чуть не потеряла близкую подругу, потому что все это могло затронуть ее мужа, который со мной привез Сережу в тот вечер. Вы приходите и уходите, когда хотите, в мой дом. Со мной все будет в порядке, если вы просто будете держаться от меня подальше!

Я отключилась и вырубила телефон, швырнув трубочку в сумку.

От ворот кладбища уходил автобус, и я даже не знала, куда он шел, главное в город, а остальное не важно. Мне было глубоко наплевать. Сев на заднее сиденье и накинув капюшон, я прижалась боком к окну и смотрела в окно. Автобус прибыл на Ладожский вокзал.

Домой я брела медленно, как во сне, сделав пару лишних кругов. На Питер накатывал вечер, ведя за руку ранние зимние сумерки, полил отвратительный холодный дождь. Хотелось пойти к Томе, погреться в уюте их семьи: ребячьей возни, запаха еды и красок, которыми рисовала Натка.

Подруга просила позвонить, а я не нашла в себе сил, да и сама Тома еще была на работе.

Надо прийти и лечь спать! Так будет гораздо легче! А завтра уже на работу!

У самой двери парадной, спрятавшись от лившейся с неба воды под козырьком, пришлось рыться в сумке в поисках ключей. Но едва пальцы коснулись холодного металла, как чужие руки развернули меня волчком.

— Виталий Аркадьевич! — я смахнула с головы капюшон.

— Пошли! — меня не особо деликатно потащили к символу проблем — белому Гелеку.

— Куда? Я не хочу! — я уперлась каблуками в мокрый асфальт, наивно полагая, что застопорю движение. Какое там! Тропинин накаченным не был, но в нем чувствовалась сила, даже с учетом его пострадавшей руки. Да и не драться же мне с ним!

На мои возмущенные реплики никто не среагировал, и через пару секунд я уже сидела на заднем сиденье машины, Тропинин не стал садиться вперед, а, обойдя машину, занял место рядом со мной.

— Лёнь, на Фонтанку! — приказал шеф.

* * *

Всю дорогу до загадочного пункта назначения под названием "Фонтанка" Лёня проявлял чудеса вождения, а Тропинин общался по телефону, меняя языки и темы, интонации и стиль. Но говорил он отрывисто, ограничиваясь больше короткими фразами. Край его пальто лежал рядом с моей ладонью и иногда задевал мои пальцы, когда хозяин, елозя по кожаному сиденью, менял положение.

Я не стала с ним спорить. Во первых, без толку, а во-вторых, мне жутко не хотелось домой. И это 'похищение' было мне на руку, отдаляя момент, когда я опять окажусь в плену стен и страхов.

Город стоял. Разномастные машины упорно двигались к победе, сантиметр за сантиметром покоряя дорогу. Крохотные малявки, чьи колеса больше походили на велосипедные, и огромные монстры типа нашего, стояли в одном ряду, Питер иной возможности не давал.

Машина, поплутав по городу остановилась возле одного из особняков, бесконечной линией вытянувшихся вдоль набережной, охраняя и без того закованную в гранит реку.

Лёня встал на аварийке. Дверь с моей стороны открыл, покинувший автомобиль минутой раньше, Тропинин. Пришлось взяться за предложенную руку, боясь заполучить еще пару синяков от его цепких пальцев. Лёня же в этот момент кинул вежливое 'До свидания'. Вильнув огромным белым задом, Гелек исчез в переулке.

Я последовала за Виталием Аркадьевичем. От верной комбинации набора цифр тяжелая дверь тихо щелкнула и открылась, представив взгляду изысканную парадную, которая выглядела значительно лучше, полагаю, чем в момент, когда архитектор сдавал свое детище первому хозяину, какому-нибудь графу. Лепнина, витая лестница, все было сохранено и отреставрировано с любовью. Но современные материалы заставляли старинные элементы выглядеть еще более роскошно.

— Проходи!

Я открыла рот, дабы возразить.

— Соня, я очень устал, давай не будем спорить, хотя бы на улице!

Вздохнув, последовала за ним. Четырехэтажный особняк с высоченными потолками был счастливым обладателем хромированного лифта, который, как ни странно, не портил общего впечатления, искусно спрятанный в специально встроенной трубе, и он был, видимо, еще и поквартирный.

Большой блестящий короб домчал нас на второй этаж с одной единственной дверью на весь длинный загнутый полумесяцем коридор. В руках Тропинина я только заметила кожаную папку с документами, которую он положил на столик в прихожей, где при появлении хозяина загорелись настенные лампы.

Что и сказать, квартира была как с обложек журналов. Каждый штрих был выверен, и ему придана своя уникальность и необходимость, каждый элемент кричал о своей нужности, в тоже время не выбиваясь из общей "симфонии".

Гостиная огромная, но до жути уютная. Резной стол поблескивал лаком на фоне узких шести окон, задрапированных мастерски подвернутыми шторами. Диваны, торшеры и журнальный столик, на котором сгрудилась куча книг. Дубовые панели придавали всему этому очарование и аристократичность. Все это дополняли потолок с розетками, картины в аккуратных неброских рамах.

Я замерла на пороге этой красоты. Тропинин же, спокойно скинув в кресло пальто, и, что удивительно, ботинки, оставив у входа (к своим домам он проявлял уважение) прошел куда-то в дальний угол этого уголка старой Англии и исчез за незаметной дверью, доставая на ходу телефон.

Возникла мысль смыться, но на двери стоял электронный, требовавший для выхода специальную карту, которая устроилась в кармане брюк хозяина.

Делать было нечего, я скинула обувь и куртку, а в прихожей имелась резная круглая вешалка за ширмой, и в носках протопала в гостиную, рассматривая картины и изящные фигурки, выстроившиеся на полках огромного серванта темного дерева. Кто-то явно увлекался коллекционированием фарфоровых хрупкостей.

За окном угадывалась река, и медленно ползла змея, сотканная из чешуек-фар.

— Соня! — голос за моей спиной заставил вздрогнуть и повернуться.

Пусть думает, что хочет. Как там Олег сказал?! Живем один раз! Я коснулась пальцами щеки Тропинина, оказавшейся удивительно нежной. Он наклонился, и к его губам приникла я сама. Он разрешил, дал возможность. Вот забавно, мы почти поменялись ролями. Тропинин наверняка решит, что мне от него что-то надо. И мне было нужно! Мне надо было заглушить пустоту внутри. Он был безумно сладким, хотя, ему и положено таким быть, это же Тропинин.

Свитер потерялся в гостиной, джинсы добрались до спальни, но пали на подходе к кровати. А я бессовестно наслаждалась Виталием и тем, что меня окружало, только теперь осознав в полной мере, что такое ловить все оттенки вкуса.

Я плавала в океане желания и нежности, когда в гостиной, куда была открыта дверь спальни, зазвонил телефон, и чуть погодя включился автоответчик, да есть такие забавные штуки в некоторых домах. Женский голос после тонкого писка негромко излил душу цифровому записывающему устройству.

'Вита. Я так по тебе соскучилась. Мне все осточертело. Я была дурой, Вить. Я была такой дурой все это время. Прости меня. Ты мне нужен, родной. Знаю, глупо звонить на Фонтанку. Ты там редкий гость. Но я... Я тебя люблю'

Голос Нонны Владимировны звучал настолько проникновенно, что Тропинин застыл, а я улыбнулась, скрывая горечь от разрушенной идиллии, которая и без того была похожа на призрак. ... https://www.litres.ru/alena-voronina/raduzhnyy-gorod/