Непосланный посланник

Я все это время сидел почти не дыша, как мышь. Внимательно слушал все, что он с горечью рассказывал. «А комиссар-то, не робкого десятка оказался. Красавец просто! Взять на себя такое, что мама не горю... А писали, что они все тут были запуганные, безинициативные. Ни хрена! Вон, настоящий орел напротив меня сидит!».

— … Знаешь, я проверил то, что ты рассказал про водопровод. И правда, несколько снарядов в это здание, и весь гарнизон останется без воды... Проклятье, это же все на виду было! — чуть не выругался он, сжимая ладони в кулаки. — Мне тут нашли парочку местных, которые смогли показать, где в крепости раньше колодцы были. Уже сейчас в тех местах бойцы начали рыть. Не знаю успеем ли, но все же... Была у меня еще одна идея, — задумчиво произнес Фомин. — После твоих слов о каменном мешке, я подумал, что крепости не помешает еще один выход. Это должен быть такой проход, через который можно было бы в нужный момент ударить по врагу и скрыться в лесу, — я заинтересованно перегнулся через стол; «уж не подкоп ли он решил вырыть?». — Если крепость будет взята в кольцо, то уходить имеет смысл лишь на восток. Туда у нас ведут лишь одни ворота, через которые голым буром не пройти. Все положат за милую душу. Ставь на мост три — четыре пулемета и дивизию положить можно... Я вот что придумал. А если взорвать восточную стену одной из кольцевых казарм. Потом через пролом махнуть к реке и дальше...

В этот момент в дверь кабинета постучали и одновременно со стуков за моей спиной появился тот самый капитан, что недавно скандалил с интендантом у склада. Вошедший командир был весь пунцовый от злости, словно наэлектризованный.

— Товарищ полковник, — вытянулся командир. — Склад с продовольствием закрыт. Начсклада в Вязьме еще с прошлого дня, а помощник его ключи не отдает. Говорит, режьте меня, но без приказа не открою!

Фомин резко подвинул к себе чистый листок с чернильницей и начал что-то писать.

— Приказываю, в целях повышения боеготовности подразделений, дислоцированных в … создать в местах расположения каждого отделения недельный запас продовольствия, — громко прочитал он написанное. — Подпись, полковой комиссар Фомин. Левашов, вот приказ! — капитан взял сложенный вдвое листок бумаги. — Если этому куркулю и моего приказа будет мало, сажай его в холодную. Понял?!

Тот козырнул, но почему-то не спешил уходить. Капитан несколько мгновений мялся, но потом спросил:

— Товарищ полковник, по крепости ходят слух, что скоро немец перейдет границу... Но у нас же договор о ненападении. Ведь по радио говорил сам товарищ...

— Товарищ капитан! — Фомин вскочил с места, прерывая Левашова. — Что бы ни случилось, вы командир Красной Армии. Вы давали присягу защищать Родину! Вам понятно?! — помрачневший капитан вновь встал по стойке смирно, а Фомин, тяжело, вздохнув упал обратно на стул. — Извини, Сергей, — негромко произнес комиссар, когда первый порыв злости прошел. — Весь как на нервах... Там, — он выразительно подчеркнул голосом это слово. — Есть мнение, что завтра немцы готовят крупную провокацию. Так сказать, попробуют проверить нас на прочность. Предположительно, — тут комиссар бросил взгляд на меня. — В провокации примут участие не только пехотные части, но и моторизованные и воздушные. Ударить, капитан, могут так, что у нас не только сопли, но и кровь потечет... И еще... Левашов, ружкомнаты в казармах сделали? Хорошо! Проверь, чтобы сегодня бойцы спали в одежде и с оружием в руках. Ясно? Выполняй.

Едва же капитан скрылся за дверью, Фомин «сдулся» в прямом и переносном смысле. Еще недавно грозный и решительный полковой комиссар вдруг превратился в обычного уставшего мужчину, которые боится того, что может вот-вот наступить.

— Все! Теперь, окончательно все закрутилось! Если завтрашнее воскресенье пройдет спокойно, то меня уже ничего не спасет, — сейчас, с глазу на глаз, он совсем не скрывал, что боится любого развития событий: и оказаться правым, и оказаться не правым. — Слушай, племяш... А, знаешь, почему я тебя вообще вчера стал слушать?

Я вновь замер. Признаюсь, этот вопрос я не раз себе задавал и вчера и весь сегодняшний день. Почему мне поверили? Почему полковой комиссар фактически пошел на преступление, без приказа и весомых оснований начал выводить соединения из крепости?

— А все просто. Твои слова ведь стали для меня последней каплей! — с красными, с лихорадочным блеском глазами, Ефим Моисеевич в эти секунды казался мне смертельно больным человеком, который изливал душу священнику. — Последнюю неделю с той стороны пришло уже больше десятка перебежчиков. Сначала шли местные жители, которые сочувствовали нам. Потом перешли границу и сдались пограничникам сразу трое немецких пехотинцев. Сразу трое, понимаешь?! И все они, словно заведенные, талдычили одно и тоже! Одно и тоже! Скоро война! В ближайшие дни война! — от сильного волнения пальцы комиссара гуляли по столу, словно живые: они то схватят карандаш, то чернильницу. — Три дня назад к вообще перешел целый офицер... Я видел карту развертывания первого эшелона немецких войск... А штаб округа … Ха-ха, — он засмеялся, но это было карканье, а не смех. — У них на все один ответ! Не поддаваться ни на какие провокации! Не отвечать стрельбой! Сидеть тихо, как сурки! Один раз, мне вообще предложили, для избежания инцидентов, отобрать оружие у бойцов. Ты понимаешь? Ха-ха-ха... И ведь не у нас одних такое. Я разговаривал с одним знакомым летчиком. Это наши соседи. У них же еще хуже! Нарушителей границы не сбивать! Огня не открывать, — с горечью в голосе продолжал он изливать душу. — А они по головам ходят! В наглую.

Я не отрываясь смотрел на комиссара. «Вот, значит, как... Я просто оказался в нужное время в нужной точке, — промелькнуло у меня в голове. — А ведь он мог и не поверить».

— А тут появился ты. Ребенок. Сопливое дитя, едва выглядывающее из под табуретки, — вновь усмехнулся он. — И заговорил со мной. Не замычал, не загугукал. Ха-ха-ха. А начал рассказывать мне о войне, о том, что вот-вот должно произойти... Я же чуть не поседел вчера, когда понял может произойти с моей семьей. Они ведь сначала и семьи комсостава запретили эвакуировать. Только два дня назад пришло распоряжение начать эвакуацию...

7. Никогда не вставай на пути мчащейся лошади.

Отступление 12.

г. Москва

ул Грановского, «Дом на набережной».

За окном уже давно стемнело. Ночная Москва, чуть подсвеченная фонарями улиц, выглядела таинственной незнакомкой, скрывающей свое лицо за темной вуалью.

— А-а, — вздрогнул лобастый мужчина, разметавшийся по кровати. — Стучал что ли? Саша, ты ничего не слышала?

Лежавшая под бочком мужчины, женщина подняла заспанную темную головку и хотело что-то сказать. Однако, вдруг снова раздался стук. В дверь, действительно, кто-то настойчиво стучал.

— Проклятье! — в лунном свете стало заметно как побледнел мужчина. — Саша, одевайся! — он уже стоял у окна и с напряжением всматривался вниз, где, как ему показалось, он стоял темный автомобиль. — Это за мной..., — произнес он уже шепотом.

Фигурка молодой женщины, мелькнув красивой белоснежной сорочкой, тоже оказалась на ногах.

— Слушай меня внимательно, — генерал армии, Георгий Константинович Жуков крепко сжал плечи своей супруги и горячо зашептал. — Это точно за мной. Видно, кому-то очень не понравились итоги моей инспекции и они решили от меня избавиться. Они же идиоты, Сашенька! Идиоты! — из глаз испуганной женщины непрерывным потоком текли слезы. — Слушай меня внимательно... Как только за нами закроется дверь, срочно собери все документы и ценности. Не реви, не реви, — стук тем временем становился все более нетерпеливым и настойчивым. — Успокойся, родная. Возьми самое — самое ценное. Не собирай все барахло! Соберешься и мигом на вокзал, где возьмешь билет в Саранск. Слушай внимательно...

Через несколько минут Жуков, уже в галифе и чистой майке, уже стоял перед открывающейся входной дверью, за которой маячили несколько широкоплечих фигур в мундирах.

— Капитан Говоров Никита Сергеевич, Наркомат внутренних дел, — у Жукова нестерпимо закололо в груди. — Товарищ генерал, извини за поздний визит. Дело особой государственной важности.

«Все, — Георгий Константинович собрал всю свою волю в кулак. — Это конец. Сейчас, в воронок и … поедем «пить кофе» к этому подонку Берии». Однако, молодой капитан вдруг ПОПРОСИЛ РАЗРЕШЕНИЯ пройти внутрь.

— Георгий Константинович, давайте поговорим на кухне. Мне срочно нужно прояснить некоторые детали вашей недавней инспекции, — Жуков, наклонив широкий лоб чуть вперед, пропустил капитана в квартиру. — Это не займет много времени...

Недоумевающий генерал провел ночного «гостя» на кухню, где они расположились за столом.

— Товарищ генерал, вот документ, подтверждающий мои полномочия, — в руки Жукова легла бумага с очень характерными фразами «ОБЕСПЕЧИТЬ МАКСИМАЛЬНОЕ СОДЕЙСТВИЕ», «ОСОБАЯ СЛЕДСТВЕННАЯ ГРУППА» и очень характерными размашистыми подписями «СТАЛИН», «БЕРИЯ». — Прошу вас вспомнить необычные события, произошедшие с вами в поезде?

Жуков мгновенно вспотел. Ему вспомнился тот страшный разговор, когда его закрыли в туалете. «Суки, кто мог рассказать? Сергей? Костя? — перебирал он в памяти своих коллег по инспекции, с которыми будучи навеселе кое-чем поделился. — Бл-ть, кто из них! Больше некому!».

Отступление 13

СССР.

Львовская область

Солнце уже уверенно карабкалось по облакам, как сверху одной из таких пушистых и белоснежных куч к земле стремительно спикировала тройка стальных птиц. Юнкерс-88, многоцелевой самолет люфтваффе, действительно, напоминал какую-то хищную птицу. Высокая скорость, прекрасные летные качества позволяли этому железному охотнику с легкостью догонять любого тихохода и быстро уходить от более грозного противника.

— Курт, — светловолосый бомбардир, висевший на кожаных ремнях в нижней полусферы прозрачной кабины, внимательно всматривался вниз, тщательно фиксируя знакомые ориентиры. — Мы над Западным Буком! Давай на 10 — 12 градусов правее, мы немного отклонились от курса.

Сверху от пилота раздалось что-то утверждающее, но сильный шум в кабине жадно ловил любой чужеродный звук, быстро вплетая его в громкую какофонию других звуков — свиста, скрипения, гудения и т. д. Однако, легкая дрожь грозной машины, чуть завалившаяся вправо, сигнализировала, что пилот все услышал.

Бомбардир успокоенно повис на ремнях, продолжая разглядывать проплывавшие далеко внизу огромные куски желтоватых хлебов, отливавших яркой сочной зеленью густых дубрав. Он думал, как это все непохоже на то, что открывалось ему в воздуха в родной Баварии. Там было настоящее лоскутное одеяло, словно сотканное руками искусной мастерицы из геометрически правильных квадратиков и прямоугольников земляных полей. Здесь же были гигантские пространства, которые, совершенно искренне не понимал он, по совершенно непонятной причине достались «иванам».

— Командир! До цели осталось меньше минуты, — он уже различал окончание леса, за которым, как отмечал разведчик, находился один из многочисленных приграничных аэродромов русских. — Полминуты!

Точно, вот он! Бомбардир уже видел ровные ряды крылатых птиц — самолетов, стоявших словно на параде в открытом строю.

— Пять секунд! Четыре..., —

«Это будет слишком просто, — успел он подумать, прежде чем дернул за рычаг открытия бомболюка. — ...».

— Два... Один..., — первые бомбы великой войны с хрустом отцепились и начали падать со своего насеста. — Есть поражение цели! Еще!

И прежде чем юнкерс снова нырнет в облака и направиться домой на дозаправку, немец увидел, как на исковерканные самолеты заходят еще оставшиеся два самолета их тройки.

… Однако, если бы вся их троица смогла опуститься чуть ниже, то их глаза предстала бы несколько иная картина, чем видимая сверху. Изрытое воронками поле было, действительно, буквально уставлено несколькими десятками монопланов с красными звездами на крыльях. Правда, что это были за самолеты?! Могли бы они вообще подняться в воздух? Без моторов? Без винтов? У некоторых из них вместо или правого или левого крыла была наскоро натянута темная перкалевая ткань, лишь сверху похожая на настоящую поверхность крыла.

А из нескольких блиндажей, уже бежали техники в темных комбинезонах с небольшими канистрами в руках. Им нужно было, как можно скорее, поджечь хотя бы несколько из разбитых самолетов, чтобы иллюзия разгромленного аэродрома была максимально достоверной.

____________________________________________________________

г. Брест. Окраина

Бывшая коммунальная квартира, бывшие жильцы — семьи членов комсостава Брестской крепости уже эвакуировались.

Я открыл глаза и непонимающе уставился в деревянный потолок, с которого, из деревянных щелей сыпался какой-то мусор — то ли опилки, то ли солома.

— Что это за мусор? — откинув одело, я начал потянулся к своим валявшимся здесь же колготам. — О! Бл-ть! Сегодня воскресенье!

Неожиданно наш дом неуловимо тряхнуло и на меня снова посыпалось сверху какая-то дрянь. Через несколько мгновений раздался какой-то глухой звук, сильной напоминавший взрыв.

— У-у-у-у! — диким зверем заскулил я, кляня свой организм, который плевать хотел на все и хотел спать дальше. — Война! Бл-ть! Война!

«Охренеть! Проспал! Проспал начало Великой Отечественной!». Я же вчера почти до двух ночи смог досидеть, буквально придерживая закрывающиеся веки. Ну, до конца я верил в то, что мои «писульки» хотя бы что-то изменили! А, оказалось, ни хрена! История словно тяжелый локомотив — титан вновь пошла по точно таким же рельсам в ту же самую сторону. «Все начинается заново, боже мой!».

Одеяло ракетой слетело с меня и спланировало куда-то в конец комнаты. И через мгновение я уже был на ногах и, не обращая внимания мотавшуюся на правой ноге не до конца одетые колготы, несся по коридору, голося как недорезанный поросенок.

— Вставайте! Вставайте, вашу мать! Настюха! — но было пусто в одной комнате, в другой тоже никого не было. — Где вы все? Але?!

«На кухне же! Бабка же хотела отправиться первым поездом. Точно! Там обе сидят». Я еще сильнее припустил по длинному, казалось, бесконечному коридору. «Бл-ть, поворот! Скользко-то как!». Разогнавшегося детское тельце просто чудом не впечатало в стену.

— Война! Война! Мать вашу! Что сидите? — с новыми силами начал я орать, залетая на огромную коммунальную кухню и видя сидящих за столом бабулю с внучкой. — Какого вы хрена расселись?

В те первые минуты войны, я был словно безумный. До меня ведь только сейчас, ясно и бесповоротно, дошло, что я вот-вот погибну не от разрыва бомбы, так от артиллерийского снаряда. Это понимание с такой силой ударило по детским мозгам, что я меня буквально снесло башню... Наверное, в эти секунды я казался по-настоящему безумным! Эти выпученные красные глазки, вскосмаченные волосенки, ночная рубашка, едва доходящий до колен, мотающиеся сзади колготы. Словом, на кухне я предстал в виде классического сумасшедшего!