Ведьмина сила

— А я?

— Ты — тоже потомственный палач. Не знала? Да, ты из потухшего рода, первая ведьма за восемь поколений. Но твоя прапрапра тоже была палачом, иначе Ехидна не смогла бы так легко привить тебе насильно тёмное целительство. Я потом покажу твое генеалогическое древо. Ты из тёмного рода, не сомневайся. Однако у твоих детей будет выбор. Будет, обязательно.

— Значит, и меня... по договору защищали?

Долгая-долгая пауза, и виноватое:

— Прости, детка. Должны были защитить. Не по договору, но... За тобой присматривали с самого рождения. В тебе ощущалась сила, и твои родители знали... Но не уберегли. Подозревали, что Ехидна тоже следит за такими, как ты — из потухших родов. Урожденных ведьм защищает Круг, нас — наблюдатели, а вы... Ведьма, что следила за тобой, исчезла бесследно за сутки до появления Ехидны. А у нас не нашлось свободного человека, и пришлось просить Круг. И вот, — Элла осторожно коснулась ожога, — к чему это привело... Прости.

Мара ничего не ответила. Только снова посмотрела на своего окоченевшего "пациента".

— И как его поднять?

— Поднимать ещё рано. А вот пытать — пора.

— Мёртвого?! Он же...

— Ничего не чувствует. Да. Привыкай... именно к этому. Так должно быть... всегда.

* * *

— У меня не получается... Почему у меня никогда ничего не получается, как надо?..

Элла хмуро смотрела на свою ученицу и не решалась объяснить. Рассказать то, что ей поведала специалист по древним проклятьям. Потому что ожоги-кандалы нарушали энергетический обмен. И потому что они были не только маяком и порталом в тело. Они были и односторонним каналом. И Ехидна пила из девочки силу, как сок из стакана через трубочку. И магическую силу пила, и жизнь.

— Почему, Эля?..

— Надо больше тренироваться. Ты плохо оцениваешь собственные ресурсы и не понимаешь, сколько в тебе силы. Ни в целом — как в ведьме, ни на данный момент — для одного заклятья. Не чувствуешь её. Пока закончим с пытками. Будем учиться медитировать. Восстанавливать ресурсы и ощущать силу.

Только вряд ли это поможет, предупреждали специалисты. Если Ехидна не опомнится и не найдет себе другой источник жизни, она высосет из Мары все силы до того, как. И убьёт. А может, специально высасывает. Поняла, что сглупила, выбрав слабую ведьму, без поддержки рода и перспективы Пламени. А Пламя ей необходимо, иначе она сожжёт при переселении слабое и неподходящее тело.

А жертва в кандалах может быть только одна.

Но, добавляла специалист, выплеск из капища не за горами, и новая девочка, даже если Ехидна её найдет, не успеет повзрослеть и набрать нужный уровень силы. Скорее всего, безумная ведьма не понимает, что творит. Забыла, каково это — быть юной и слабой, рехнулась окончательно, умерев. Почти умерев.

Шансы есть всегда, говорила бабуля. Но чтобы их создать, нужно свести в одной конкретной точке очень много случайностей и приложить массу усилий.

— Не вешай нос, поняла? Работай.

* * *

— Куда мы идём?

— На Тропу палачей. Я хочу познакомить тебя со своей семьёй.

Штаб-квартира наблюдателей находилась за городом, в бывшем здании старинного санатория, в окружении огромного парка. И из-под осенне-золотистых берёз на них смотрели...

— Что это?..

— Иллюзии. Мороки. У нас одно время работал парень-иллюзионист. Из другого округа, но он там что-то натворил, и его сослали сюда. Думаю, спрятали — видать, кому-то влиятельному на хвост наступил. Но парень сильный, талантливый, такими не разбрасываются. Он и создал тропу. По памяти. Маму и бабушку — по моей памяти, остальных — по фото и рисункам. Иллюзионисты умеют выворачивать память наизнанку, считывать образы и воплощать их. Обещал, что эти иллюзии будут вечными. Я прихожу сюда, когда... Иногда.

Приятная белокурая женщина встала с усыпанной рыжей листвой чугунной скамьи, улыбнулась, коснулась дрогнувшей щеки Эллы. И наставница замерла, впитывая прикосновение. Иллюзорное, но такое... настоящее.

— Как ты можешь?.. — тихо спросила Мара. — Как ты можешь жить так... спокойно? И не мстить?

— А кто тебе сказал, что я живу спокойно? — впервые со времени их знакомства в невозмутимом голосе Эллы появилось нечто похожее на раздражение. Злость. Неприязнь. И взгляд стал страшным. Леденяще-жутким. — С чего ты это взяла? Думаешь, легко сидеть здесь и учить тебя, когда эти монстры живут и чувствуют себя чудесно? В безопасности?

Девочка отшатнулась. Нет, не девочка. Уже не ребёнок. Ей двадцать. И парень появился. А внутри — всё тот же маленький, колючий и испуганный ежонок, готовый ощетиниться и забиться в угол. И зашипеть, отбиваясь из последних сил. Но повода не было. Не давали. Приучали и приручали.

Элла отвернулась и устремилась по осенней тропе вперёд, мимо встающих ей навстречу женщин. Прямая, точно палку проглотила, распахнутый черный плащ взвивается крыльями, отросшие волосы путаются в порывах влажного ветра, под низкими каблуками сапог хрустят, ломаясь, листья и тонкие ветки.

У последней фигуры она остановилась, поджидая ученицу.

— Это, — сказала она почти спокойно, — моя прародительница. Елизавета Петровна. Нет, не императрица, — даже улыбнуться смогла. — И родилась намного раньше.

На женщине было странное одеяние — длинная светлая рубаха до пят, вышитая красным по вороту, плетёный пояс. Светло-русые волосы свободно распущены. Лицо... неприятное. Нос крючком, глаза серо-голубые, колючие. Такие же невозможно светлые и отражающие свет, как у Эллы.

— Она приходит ко мне с тех пор, как я лишилась наставниц. И учит, — Элла задумчиво смотрела на свою прародительницу, а та отвечала ей нечитаемым взглядом. — Это древний дар силы палачей — за недоученными присматривают предки. Передают знания рода. Не всё, конечно, рассказывает, знает, что у нас есть запреты на некоторые умения... И на первом же уроке она сказала то, что говорили мне и бабушка, и мама: палач не имеет права на месть. Палач рождается, чтобы наказывать. Карать. Казнить. Но не мстить.

— Какая разница, если?.. — возмутилась Мара.

— Большая. Очень большая. На палача всегда работает команда. Одни вынюхивают и высматривают, вторые ведут по следу, третьи собирают информацию и улики... И пока вина не доказана — за исключением явных случаев вроде Ехидны, — палач ждёт и не вмешивается.

— Но...

— Пойми одно, Мара, — Элла внушительно посмотрела на неё сверху вниз, — если, например, ты сейчас сорвешься и побежишь искать Ехидну... Сначала ты, вероятно, будешь следить, расспрашивать, высматривать, собирать слухи. А потом вспомнишь, — и её пальцы легко коснулись локтя с ожогом, — что твое время уходит. Безвозвратно. И его всё меньше и меньше, а Ехидна всё ближе и ближе. И сорвёшься. И бросишь проверять сведения, и начнешь пытать каждого, кому знакомо имя ведьмы. И очень быстро станешь невосприимчивой к чужой боли, забудешь о том, что мучаешь живых. И пытать, вспоминая прошлое, будешь так, что... И превратишься в чудовище. В одного из тех, за кем охотишься. И тогда уже за тобой пошлют палача. Меня. И не сведения вытянуть, а убить, как бешеную собаку.

Она помолчала, снова посмотрела на прародительницу и тихо повторила:

— Палач не имеет права на месть. Только на наказание. Когда придёт время. Я терплю и жду. И ты будешь терпеть. Ещё год-другой... и мы выйдем на охоту. Вместе. А до тех пор — терпи.

* * *

— Мара, вернись!

Шаткие деревянные панели скрипят под торопливыми шагами. Она боится высоты. Наставница боится высоты с пеленок, и только там от неё можно спрятаться, чтобы...

— Мара!..

— Отстань!..

Самое высокое здание в городе — всего-то девятиэтажка, но... должно хватить. Планки и балки квадратом, грубые лестницы между ними... Утром рабочие здесь конопатили швы, говорили, крыша проваливается и не выдержит, если спускаться альпинистами сверху... Очень удобно. Шестой этаж...

— Мара! — отчаянный крик и скрип ступеней.

— Не хочу!.. Я так больше не хочу!

— До выплеска осталось всего-то пять лет! Слышишь? Пять жалких лет! Всего ничего!.. Мара!.. Ты сдаешься после стольких лет работы?.. Сейчас?.. Когда осталось...

— Не могу!.. — восьмой этаж. — Не могу, Эля! Она жрёт меня! Приходит каждую ночь и мучает!.. Это не твоя добрая бабка! Это... чудовище! Я каждое утро боюсь не проснуться! Хватит!..

— Ты справишься!

— Ты каждый раз это говоришь, а я не справляюсь! Каждый раз не справляюсь!

— Мы же столько сделали...

— Нет, не мы! Ты! Ты — потомственная, сильная! А я... я слабая! Мёртвая! Я слышала, что другие говорят!.. Что ты в пятнадцать лет умела делать то, что у меня не получается до сих пор!.. И Ехидна мною питается, и род... мёртв. Эта прапрапра убила его! И меня!

— Неправда! У неё не было выбора! Как и у моих — договор или смерть! Она выбрала свободу и смерть, вывернулась наизнанку, заняла у своих потомков силу, чтобы сохранить твой род свободным! Да, без силы на время! Но свободным! Я же тебе говорила!..

— А что толку с этих разговоров? Достали!

— Мара!..

— Хватит! Хватит сказок, Эля. Они красивые. Но лживые. Насквозь. Я мертва. И умерла не тогда, когда Ехидна меня пометила. А при рождении. Как ведьма я пуста и бесполезна. Да, ты говорила, что источник однажды проснется — родовой источник, который делает тебя такой сильной. Я помню. Но уже не верю. Одна лишь ведьма в роду — прародительница потом перерыв на семь поколений. Не держи за дуру. Нет у меня источника. И сил уже нет. Никаких. Она меня убивает. Не мучай. Отпусти. Я... я так устала... Устала заставлять себя быть сильной. Отпусти. Пожалуйста...

— Ты не умрёшь, — она смотрела с лестницы между пятым и шестым. Дрожащая без пальто на ледяном ветру. Но не от страха. — Я не позволю. Ты выживешь. И победишь.

— И как же ты меня спасешь? — Мара улыбнулась и опасно качнулась на краю деревянного помоста.

— Убью, — пояснила наставница спокойно. — Да, иногда единственный способ спасти человека — убить его. Мы с тобой не целители, но тоже кое-что умеем. Помнишь, что я говорила про особенности тёмного целительства? Трещину в ребре от чужого удара нам не вылечить, но если мы доломаем это ребро по трещине, то вылечим. Уже как свою травму.

Элла с опаской глянула вниз и протянула:

— Если упадешь, сломаешь позвоночник и с десяток других не столь полезных костей. Разобьёшь голову. Но останешься жива. Прыгай. Я сломаю тебе в полете всё необходимое, порву мышцы и сосуды, отшибу органы. И убью. Успею, не сомневайся. И верну потом, и исцелю. И так всыплю... идиотка малолетняя! И не посмотрю, что уже выросла! Давай! Прыгай!

Тени внизу. Обе целительницы вздрогнули и одновременно сосчитали удары чужих сердец.

— На метлу, живо! — прошипела наставница. — И чтобы духу твоего здесь...

— А кто это у нас тут такой важный и без охраны?

Мара остолбенела, глядя на двух подлетевших ведьм, а Элла хладнокровно закатала левый рукав платья, сжала ладонь в кулак, и в воздухе замерцали чёрные искры разгоревшегося "угля".

— Убьём подружку и заберём девчонку? — предложила одна.

— Да, пора. Она уже почти вошла в нужный возраст, — кивнула вторая. — Остальное сами дотренер...

Элла ударила искристым смерчем, и ведьма, запнувшись, крутанулась в воздухе и страшно захрипела. И безвольным кулем перемолотых костей и порванных мышц рухнула наземь.

— Не жалко дуру, — скривилась вторая, и следующий чёрный смерч лишь содрал с ведьмы личину.

Сморщенная кожа закружила в воздухе согревшими хлопьями, обнажая истинную суть. Длинные красно-рыжие кудри, живыми змеями шевелящиеся на ветру, неприятное курносое лицо, усыпанное веснушками. Слишком молодое. Слишком...

Элла беспомощно выругалась.

— Узнала, — рассмеялась Муза. — А раз знаешь меня, почему без защитных амулетов? Нет, тебе до моего сердца не добраться, палач. Не доросла. Маленькая ещё. А вот мне до твоей души — по прямой дорожке и без препятствий...

И наставница замерла соляным столбом, глаза помертвели.

— Шагай, — ласково улыбнулась ведьма. — Сильная девочка, но тело так слабо, и в душе от него столько боли... Жаль, что ты не с нами. Не сопротивляйся. Один шажок вниз... Умничка.

Крик Мары сухим комком застрял в горле, ладони до боли сжали грубые перила.

...строительные леса. Шаткая опора под ногами. Чужой смех. И тело на асфальте — неподвижная сломанная кукла, неестественно вывернутая шея, кровавая корона вокруг спутанных светлых волос. И смех громче. И опора шатается. И семь этажей до асфальта. И шепот на ухо: "Пойдешь за своей подружкой? Или...". И длинные пальцы, липкими щупальцами обхватившие дрожащий подбородок.

— ...или поиграем немного, а? Ехидна подождёт. Она привыкла тебя ждать. А я проверю, то ли ей достанется, нужное ли, сильное ли. А потом заберу тебя. Ты выживешь и быстро вылечишься сама. А она меня отблагодарит, да так отблагодарит...

В душе враз всё вымерзло. Ни чувств, ни эмоций — мёртвая пустошь. Муза приблизилась, вглядываясь внимательно и жадно, высматривая что-то своё. И, обнаружив, хмыкнула одобрительно.

— Источник. Знаешь, Ехидна была уверена, что его нет. А я вижу. Дух твоей прародительницы рядом и пытается помочь. И однажды у него получится. Я помогу. Проведу вас друг другу. Это просто. Просто послушайся меня.

И, отстранившись, протянула руку:

— Забирайся. Тебе давно пора вернуться в свою семью. Мы заждались, Маргош.

Семья... Перед внутренним вздором вдруг встали родители — то, что от них осталось после нападения Ехидны. И улыбающаяся Элла. И Артемий. И муж. И... Чувства взорвались вулканом, злость и ненависть хлынули раскаленной лавой, сминая ледяное безразличие. Убью...

— Оу! — Муза отшатнулась, вильнула ковром-"метлой", уходя от сгустка чёрного пламени. Нет, Пламени. — Поздравляю, дорогая! Первая вспышка! Но не огорчайся, если она будет последней. Мала ещё, но потенциал... — и восхищенно цокнула языком. — И, раз не хочешь по-хорошему...

Окровавленное тело наставницы шевельнулось, приподнялось, неуверенно опираясь на сломанную в запястье левую руку. Она была жива — сердце билось, но состояние костей... И Маре вспомнилось, для чего ведьмам ломали руки — и пальцы, по каждому суставу. Чтобы создать...

— Посмотрим, кто кого, — хихикнула ведьма. — Знаешь, сколько в ней неприязни к тебе? Сколько она скрывала её, копила, утрамбовывала... Осталось лишь выпустить скрытый поток и направить его в нужное русло, — и улыбнулась добродушно: — Скажи, как устанешь. Я добью её и заберу тебя с собой. Не хочешь пожалеть свою подружку? Нет? Как знаешь. Вставай!

И она встала. И повернусь, оскалившись. Улыбнулась кроваво.

— Элла!..

* * *

Я проснулась в холодном поту. Скатилась с дивана и устремилась к балкону. Выскочила на свежий воздух и замерла, судорожно вцепившись в перила. В небе сгустились тучи, в ветвях выл, срывая яблоневые лепестки, влажный ветер, из-за туманных холмов выползал мглисто-сизый рассвет. Я до боли в глазах всматривалась вдаль, дыша мелко и часто, унимая дрожь.