Но никакой другой подвид не смог бы повторить в полной мере подобный подвиг терпения и стойкости — прожить много месяцев на одной воде. Землянин мог бы начать так же, но умер бы где-нибудь на половине пути, спустя месяц голода. Какой-нибудь очень спортивный эльф-сороканец, резко прекративший тренировки, мог бы похудеть так же сильно, потому что включился бы метаболический ограничитель для бездельников. Но эльф не перенес бы даже нескольких дней полного голода, ему все равно потребовалось бы скудное, но регулярное питание — не говоря уже о том, что он "стартовал" бы с более низкой отметки. Костлявые ликки имели другую форму тела, но сопоставимую массу, однако они не худели, а, наоборот, поправлялись с возрастом, только слишком медленно, и от голода они загибались довольно быстро, хотя и не так быстро, как эльфы.

Хотя теперь в Столице не было никакого голода, но Кей довольно часто встречал на улицах очень худых шаперонцев обоих полов — вплоть до таких, как на последнем рисунке. В номинации 'симпатяшки среди стройняшек' тоненькие шаперонки уступили сэйлормункам. У тех и других имелся одинаковый косметический бонус: соразмерно суженный скелет, поэтому кости не торчали, как у ликки, а женской груди не было ни у кого из них. Проиграли шаперонки из-за каких-то мелочей, которые отметил придирчивый эстет: у зелененьких ноги длиннее и крепче, а руки — тоньше, и заметный изгиб спины, зрительно чуть-чуть увеличивающий совсем скромные выпуклости ниже. А прямые как стрелки фигурки шоколадных девушек почти ничем не отличались от мальчиковых.

Однако внутренняя физиология "шоколадок" скрывала больше потенциальных возможностей.

Как оказалось, для первобытного шаперонца испытания не закончились, и произошедшие в нем перемены — еще не предел.

Очередная картинка совсем пустынной, безжизненной земли и понурые люди, а дальше — новые анатомические схемы для того же мужчины.

Изменения внутри голодающего организма становились все более радикальными. В какой-то момент начинал высыхать головной мозг. Как пояснялось в книге, нервная ткань при этом не погибала, и в целом психической деградации не происходило. В более ранних "версиях" мозг просто уменьшался по объему за счет потери жидкости, а освободившееся место заполнялось воздухом. Несмотря на то, что данная часть черепа герметично закрыта, такое все равно возможно, хотя просачивание воздуха сквозь ткани туда или обратно — это медленный процесс. Это свойство позволило авторам привести пару анекдотов, обыгрывающих "пустоголовость". Получилось довольно цинично в столь тяжелой и безысходной ситуации. Если главу действительно писали шаперонцы, то с самоиронией у них все было в порядке и с черным юмором — тоже.

Уменьшение размеров полушарий приводило к тому, что нейроны сближались друг с другом, и их отростки могли соприкоснуться, образуя новые связи. Возникали разные побочные эффекты — как хорошие, так и опасные: улучшалась скорость обучения, появлялись необычные и неожиданные мысли, но иногда шаперонцы видели сны наяву, плакали без причины и даже ощущали судороги потому, что от "коротких замыканий" в некоторых "контурах" возникало перевозбуждение или излишнее торможение. В целом мозг обычно успевал приспособиться к изменениям, а окружающая обстановка была такой, что можно было позволить себе "половить глюки" — хищники вокруг давно разбежались.

Все это стало известно потому, что у небольшого процента представителей ветви так оно и осталось. Но позже (когда добавились гены горцев) возникла новая "версия", у которой воздух, скапливающийся в голове, равномерно распределялся по пузырькам-аэросомам в клетках, от этого мозг становился все легче, но размеры нейронов почти не менялись. Это повторяло строение мозга ликки, и такая версия шаперонцев уже не ловила глюки от голода.

Наконец, внизу, на отдельной большой и подробной схеме был изображен шаперонец "в разрезе" при максимально возможном истощении.

Наконец-то написали вес — абсурдные 0,15 энка, то есть всего около полутора килограммов. Из этой массы примерно половина приходилась на изрядно усохший мозг, а треть — на мышцы. Очень эластичный скелет весил всего 100 грамм. 30-граммовое сердце и 30-граммовые легкие продолжали снабжать организм кровью и кислородом. Оставшиеся "на сдачу" примерно 100 грамм пошли на прочие внутренние органы, а также глаза и язык. Кажется, глаза оказались единственным органом, который совсем никак не изменился.

Кости черепа стали тонкими, как картон, хотя голова так и не уменьшилась, и лицо, туго обтянутое кожей, все-таки сохранило узнаваемые черты того же самого мужчины, с которого началась серия иллюстраций. Наибольший ущерб понесли системы пищеварения и выделения: полезные бактерии в пищеварительном тракте почти вымерли, кишечник и желудок, которым давно было нечего переваривать, превратились в пленки, плотно упакованные и прижатые к позвоночнику. Остальные органы брюшной полости пришли в такое же или почти такое же состояние. Сморщенные почки работали еле-еле, мочевой пузырь высох, и незначительное количество отходов выводилось с потом. Природа не пощадила даже самое святое: о размерах соответствующего органа ничего нельзя было сказать — только плакать.

Все выглядело так, что смерть теперь совершенно неминуема. Но вместо ожидаемых грустных слов авторы насмешливо сравнивали взрослого мужчину с новорожденными и даже недоношенными детьми разных рас — конечно, если не в длину, а в ширину, тогда и младенцы по сравнению с ним получались богатырями.

Но о, чудо! Шаперонец все еще двигался!

На очередном рисунке он пытался сбить прутиком какую-то бабочку, чтобы добыть себе хотя бы несколько граммов протеина. Сам абориген тоже напоминал огромное насекомое вроде палочника. Только воздушный шарик головы выбивался из образа.

То немногое, что осталось от мышц ног, позволяло ему вставать, ходить и даже немного бегать — но с большим трудом. Чтобы перемещать полтора килограмма, много мускулов не требовалось, но, поскольку голова весила даже чуть больше, чем остальное тело, это было все равно, что ходить с другим человеком, сидящим на шее. Вставание по утрам превращалось в тяжелое упражнение, где самое сложное было — оторвать собственную голову от ложа и разогнуться. Чтобы не потянуть спину, приходилось помогать себе коленями. И хотя мускулы вынужденно постоянно тренировались, но без увеличения мышечной массы в какой-то момент наступал предел.

Этот предел был широко известен — те самые полтора килограмма плюс-минус сколько-то процентов.

На следующем рисунке был изображен тонкий человечек, лежавший на боку в пещере. Его ноги согнулись в коленях и прижались к груди, руки сложились вдоль туловища как лапки летучей мыши. Он был неподвижен, но... не мертв. Шаперонец впал в глубокое оцепенение и остыл до температуры камня, на котором лежал. Раз в час его тело пробуждалось на секунду, сердце совершало один удар, а легкие — один вдох, и он снова замирал.

Как это ни удивительно, но с землянами нечто подобное тоже происходило, только крайне редко. Было зарегистрировано несколько случаев перехода в анабиоз без применения какого-либо медицинского оборудования. Например, в 2006-м году некий японец по фамилии Учикоши заблудился в горах и впал в оцепенение на 24 дня, однако же выжил. Без этого он бы погиб через трое суток от жажды. Его сердебиение тоже практически остановилось, а температура тела упала до 22 градусов.

Шаперонцы входили в это состояние, достигая предельного истощения. Было бы гораздо удобнее впадать в спячку в любое время по желанию, но при естественной эволюции и при селекции остается элемент случайности, и самый лучший вариант почти никогда не выпадает. Конечно, хочется всего и сразу — но кто же даст?

Эволюция пустынных людей пошла по пути, при котором активность сохранялась как можно дольше. Даже когда от них физически почти ничего не оставалось, и они едва могли поднять голову, эта голова хорошо соображала, и внутри ничего не болело. Но в какой-то момент состояние резко ухудшалось, наступала необычная апатия, и голодающий понимал: пора. Тогда шаперонец ложился и засыпал. Спустя несколько суток сон переходил в анабиоз.

Из такого состояния шаперонец уже не мог выйти сам, требовалась хотя бы минимальная помощь со стороны. Его можно было ненадолго разбудить, но тогда он вскоре вновь терял сознание. Но если в этот момент ему давали хотя бы немного воды и пищи, тогда он приходил в себя и не впадал в спячку, пока его организм не расходовал полученные ресурсы.

Физиология шаперонского анабиоза не предполагала превращение в ледышку: анабиоз — да не тот. Поэтому впадение в спячку при температуре ниже точки замерзания воды приводило к смерти — на такое их биология не была рассчитана. Опять же, получить все сразу — и защиту от голода, и защиту от холода — не вышло. Но в относительном тепле (+10 градусов по Цельсию и более) спячка могла продолжаться очень и очень долго.

Готовясь к неизбежному, первобытные люди уходили в глубокие пещеры, где температура оставалась почти постоянной круглый год.

На следующей иллюстрации в большом подземном зале рядами лежали десятки высохших тел — и взрослые, и дети, это было почти все племя. Только две тонкие фигуры все еще бодрствовали, сидя у давным-давно потухшего костра. Другие рисунки показывали, как "дежурные" будят одну из "мумий", чтобы напоить водой и дать пожевать немного сухих семян (все, что смогли добыть в пустыне). А затем они сами ложились и впадали в оцепенение.

Так, сменяя друг друга, племя продолжало бороться за жизнь — многие месяцы и вроде бы даже годы. Вроде бы — потому, что о такой длительной спячке сохранились исторические свидетельства, но современном мире впадение в анабиоз даже ненадолго стало большой редкостью.

Как бы то ни было, когда засуха, наконец, кончалась,— первобытное племя было все еще живо.

А потом времена голода сменялись временами изобилия. Из семян и клубней, которые ждали в земле своего часа, прорастали травы и кустарники. На сухих деревьях появлялись листья и плоды, а на земле — грибы. Возвращались животные и птицы.

Шаперонцы, пробудившиеся от летаргического сна, тащили в свою пещеру все съедобное и начинали восстанавливать силы. Довольно скоро они возвращались к первоначальному состоянию — без каких-либо последствий и изменений — один в один.

Однако на этом их история не заканчивалась.

Зная, что изобилие может смениться голодом, шаперонцы начинали отъедаться впрок.

И это у них получалось не хуже, чем голодать. Набор веса также приводил к многочисленным изменениям, но главным достижением эволюции опять стало то, насколько согласованно все происходило.

Шаперонцы занимались не только тем, что пытались выжить, то голодая, то обжираясь впрок.

Еще у них была магия.

Они нашли несколько астрофактов в пещерах, а позднее научились обходиться без них, передавая способности от ранее пробужденных магов из поколения в поколение.

Древняя магия тогда еще не была наукой, она возникала на основе случайных и опасных экспериментов с маной, была пронизана многочисленными ритуалами и представляла собой нечто среднее между шаманством, искусством и религией.

Дальше в книге об этом говорилось очень много, но, не будучи магом, Кей понял только одно: что не поймет ничего. И он пролистал до описания следующей расы.

Инферанцы или "помнящие люди"

(подвид "гибкая кость")

(пометка Марии: "шахматисты")

(пометка Кея: "косят под вампиров")

Сейчас на шаперонцев приходилось 20% населения и еще 12% — на их ближайших родственников — инферанцев.

Внешне инферанцы отличались только окраской: Мария прозвала их "черно-белыми" или "шахматистами" за контраст между белой кожей, черными волосами и черными глазами. Светлый пигмент они скорее всего "подцепили" от арранцев, их кожа была такой же ровно-матовой, непрозрачной. Так же, как у шаперонцев, на цвет влияло питание, но совсем чуть-чуть: у сладкоежек появлялся едва заметный "холодный" снежный оттенок вместо "молочного". Темный пигмент глаз и волос мог прийти от черных карликов — в древности встречались и такие — как переходное звено от черных гигантов.

По мнению Кея в инферанцах определенно было что-то эдакое, инфер...нальное, или вампирское — слишком бледная кожа и слишком темные глаза — как будто провалы, ведущие куда-то во мрачные подземелья. Пристальный взгляд инферанки мог так заворожить, что требовалось усилие воли, чтобы отвернуться.

Физиологически черно-белые не потеряли ни одного даже самого маленького биологического преимущества, завоеванного предками в битве с естественным отбором — то есть внутри у них было все то же самое, что у шаперонцев, поэтому некоторые визанские ученые объединяли обе расы в одну, и тогда она отбирала первое место у меранцев (их насчитывалось 25% от населения).

Основное различие между двумя расами заключалось в образе жизни и занимаемых экологических нишах: племена древних шаперонцев были оседлыми, а инферанцы стали кочевниками.

Конечно же, и те, и другие старались избегать встреч с арранцами, заполонившими саванны.

Шаперонцы поступали прямолинейно: они уходили далеко в пустыню и обустраивались в таких местах, где прожорливые карлики не смогли бы выжить — например, в маленьких оазисах посреди сплошных песков.

А инферанцы — те все время пытались хитрить, кочуя по границе пустынь. Если они находили какой-нибудь участок саванны, где кишели травоядные, но отсутствовали арранцы, они рассылали дозорных по всем направлениям, а основная часть племени начинала массовое истребление дичи.

Лишь небольшую часть добытого они вялили, а остальное немедленно сжирали. К пище, богатой углеводами, они были приспособлены не очень хорошо, зато генетику арранцев и анраконцев, которая была связана с усвоением белков и жиров, дети пустыни "раскачали" еще дальше, до максимума. Инферанец или шаперонец мог схомячить за один присест невообразимо огромную порцию мяса и усвоить из нее практически все питательные вещества — сколько бы их там не было. Поэтому на дичи "шахматисты" отъедались с огромной скоростью.

Сначала, если они были сильно истощены, восстанавливались только внутренние органы и мускулатура, а после 40 кг начинал откладываться жир, потому что он лучше преобразовывался в энергию потом, когда приходило время голодать. Сначала запасы росли понемногу, но у самых толстых в жир уходила уже половина питательных веществ. Однако половина продолжала идти на увеличение мышц — чтобы можно было таскать на себе центнеры сала и одновременно продолжать охотиться. Соразмерно утолщались кости, росли внутренние органы (хотя не все), и даже пропорции оптимизировались под движение с огромным весом. Поэтому непомерно разжиревший землянин и шаперонец — это две большие разницы: первый — больной и беспомощный, а у второго — никаких проблем со здоровьем и самочувствием, разве что неуклюжесть из-за того, что разросшаяся плоть мешала свободе движений. То же самое можно было сказать о паресках, но они, как и арранцы, достигали некоторого предела и останавливались.