Старинные истории о народах и расах

Мирослав Войнаровский

—

Старинные истории о народах и расах

—

Предисловие автора

Я изначально планировал фэнтезийный "сеттинг" мира Виз. Затем возникла идея столкнуть жанры фэнтези и НФ. Получилась планета Виз в 500 парсеках от Земли, в сюжете столкнулись космонавты с магами, причем, те и другие примерно одного уровня "крутизны", чтобы обойтись без прогрессорства.

Однако НФ подразумевает реалистичность. Начать пришлось с параметров планеты. Совершенно случайное совпадение с Землей? Извините, легких путей не ищу. Гораздо интереснее придумать что-то экзотичное, но, тем не менее, добиться баланса.

— Диаметр — значительно больше Земли.

— Средняя плотность значительно меньше.

— Сила тяжести у поверхности — чуть меньше земной.

— Звезда рядом — ярче и активнее Солнца.

— Магнитное поле — слабое.

— Атмосфера — очень толстая.

— Давление у поверхности намного выше земного.

— Плотность воздуха тоже выше.

— Кислорода мало, остальное — инертные газы.

— Освещение у поверхности хуже земного.

— Температура у поверхности похожа на Землю.

— Климат — стабильный, без "оледенений".

— Влажность — немного ниже.

Неземные параметры хитро компенсируют друг друга: большие размеры, но низкая плотность, значит — комфортная гравитация на поверхности. Баланс достигнут! Внутреннее строение не уточняется, но самый очевидный вариант — ледяное ядро. Однако... за все надо платить — относительно небольшая масса планеты может означать нехватку тяжелых элементов и соответствующих полезных ископаемых. Значит железо, допустим, еще в достатке, а дальше по таблице Менделеева — реже, и уже медь — драгоценность. Ну а самое тяжелое, то есть радиоактивные — совсем ой, поэтому с ядерным оружием или энергетикой полный облом.

Зато звезда — опасно радиоактивная, а у планеты нет магнитного поля, чтобы защитить жизнь от солнечного ветра. Значит пусть будет толстая атмосфера. Но чур не жульничать, выдумывая защиту против всего плохого и за все хорошее — поэтому на поверхности сумрачно. И даже еще хуже: из-за мути в небе аборигены никогда не увидят звезд, даже свое солнышко не смогут разглядеть, как мы в пасмурный день. Что-то подобное точно где-то уже было, но в данном случае это ради объяснений, почему при высоком развитии они не пытались выйти в космос — просто не догадывались, что там много интересного.

Толщина атмосферы означает высокое давление у поверхности. Это позволит обойтись меньшим содержанием кислорода, а значит меньшим количеством растений и других фотосинтезирующих организмов. Однако при высоком давлении азот ядовит, поэтому пришлось заменить его на инертные газы — привет дыхательным смесям для водолазов. Очевидно, не гелий, который при такой гравитации улетучится, и не радиоактивный радон, а все, что между, видимо, сойдет.

Без дополнительных натяжек появляется бонус: большая атмосфера должна улучшить термоизоляцию и распределить тепло более равномерно, что сделает климат в целом стабильнее, хотя совсем не обязательно приятнее. Значит периодических оледенений там, допустим, не будет, а полюса с натяжкой пригодны для жизни.

Климат — сравнительно засушливый, даже жаркий, поэтому глубокие океаны не получатся, но пусть останутся большие озера, болота и куча рек. Нет океанов — значит нет разделения на материки, их дрейфа, соединения и объединения. Однако на Земле планктон океанов производит огромное количество кислорода — по самым скромным оценкам — половину. Что же... пусть на Визе его производит воздушный планктон. Этого должно хватить, чтобы насытить кислородом атмосферу такого объёма.

Заодно (ах, как удобно) планктон обеспечивает автору дополнительные свойства, например, рассеяние света и радиации, плохую прозрачность для всех приборов, а значит необходимость спускаться, изучать и влипать в неприятности, а не тупо фотографировать с безопасной орбиты.

Итого — получилась планета, пригодная для жизни. Без океанов и с незамерзающими полюсами получается площадь приблизительно в 50 раз больше земной. Хватит места, чтобы до поры до времени прятать самые разные диковинки и сопутствующие приключения.

А что с живностью? Жанр фэнтези предполагает эльфов, орков и прочих. Но жанр НФ подразумевает, что они должны появиться естественным путем, а потом уже научиться чем-либо, в том числе и магии.

Значит что? Значит — эволюция!

Тут мне серьёзно помогли Youtube лекции Станислава Дробышевского (кстати, рекомендую), так что он невольно стал моим научным консультантом. Если я что-то упустил — увы, увы придется потом исправлять, думая, как сделать так, чтобы не переписывать все с нуля. Магия хороша как универсальная отговорка, но злоупотреблять ей именно в таком качестве не хотелось бы.

Далее. Если даже различия в цвете кожи на Земле привели к ксенофобии, то что должно происходить в мире, где различия гораздо серьёзнее? По сюжету к моменту начала повествования эти противоречия как бы уже "пережиты" визанской цивилизацией. Но все равно что-то такое должно сохраняться хотя бы подспудно, инстинктивно, на уровне взаимной иронии. Отсюда и получился взаимный стёб Джуны, Джерра и Алии — персонажей, принадлежащих к народам, которые в древности занимали соседние "экологические ниши" и слегка конкурировали.

Когда различия касаются не только "расцветки", но физиологических и физических параметров, это должно очень сильно влиять на структуру общества и культуру. То есть не на уровне национальной кухни, а серьёзнее. На Земле различие в силе между мужчинами и женщинами не так уж велико, но привело, как минимум, к неравномерному распределению по профессиям и целому пласту культурных условностей и договорённостей.

А когда представитель одной расы может упасть с небоскреба и выжить, другой — поднять тонну, третий — отбить удар ножа голой рукой, а четвертый почти что умеет летать без магии, то это, конечно, еще не супергерои Марвел, но их способности достойны большего внимания, чем просто упоминания к слову. В жизни они должны использоваться постоянно, влиять на отношения и психологию персонажей и на быт.

Итак, у меня возникла идея описать эволюцию фантастических рас и культур. Постепенно мыслей на эту тему стало так много, что в сюжет с приключениями они уже не влезали. Получилась вот эта отдельная книга в виде слегка ироничного учебника по древней истории мира Виза.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

—

Старинные истории о народах и расах

—

Мария сидела в уголке, а рядом лежала книга, купленная Джерром. Антрополог прочла ее от корки до корки за день — хотя и поверхностно, многое пропуская. Наручный компьютер Марии получал изображение с ее глаз и отсканировал всю книгу, переведя ее в электронную форму, более удобную для поиска нужных фрагментов и без промежутков между страницами.

Теперь она могла прокручивать иллюзорный текст перед своим внутренним взором, но изредка возвращалась к материальному прообразу, когда ей не нравилось качество некоторых иллюстраций. В "матрице" человеческого глаза сто миллионов "пикселов", но в разных местах неодинаковое количество. Поэтому части изображения, хотя бы раз попавшие в центр поля зрения, отсканировались более четко. Фокусируя взгляд на различных деталях, можно было улучшить качество изображения.

А еще компьютер помогал с пониманием. Стоило задержать взгляд на каком-то слове, как рядом появлялся перевод на общеземной. Из-за обилия анатомических и медицинских терминов кое-что не переводилось, и автоматически составился список, которым Мария вчера долго пытала Джерра, но все, что хотела, выяснила.

Книга оказалась на удивление полезной и объёмной. Мария возилась с ней уже несколько дней, перечитывая важные фрагменты, делая заметки и возвращаясь к ранее пропущенным местам. В основном все происходило в тишине, но иногда она хмыкала, хихикала, а разок расхохоталась в голос.

— Что ты там веселишься? Может, поделишься?— спросил Кей и подошел ближе.

— Книжка детская, с картинками.

— Да-а? Тебя теперь такое интересует?

— Вот, заметь: ты уже ухмыляешься.

На обложке было написано заглавие, которое можно было приблизительно перевести как "Старинные истории о народах и расах".

— Насчет детской книжки я утрировала,— признала Мария.— Но по сказкам можно понять некоторые вещи, которые у аборигенов считаются само собой разумеющимися, а для нас совсем не очевидны.

— Так я не понял: детская или взрослая?

— Читать это ребенку я бы не стала,— в некоторых местах придется краснеть, а в других — будить чадо, уснувшее от скуки. Представь себе серьезный научный справочник, изрядно сдобренный легкомысленными байками. У нас на Земле как обычно пишут: если для малышей, то слащаво и примитивно, а если для взрослых, то многословно и нудно. А тут — сочетают.

— Есть важные новости?

— Да. И о прошлом, и о нынешнем — то, что мы с орбиты не замечали.

— Если ты помнишь, некоторые и раньше бывали не только на орбите.

— Ага, вы прятались по лесам с этим старым воякой, а когда оказались в нормальном городе, то... опять прятались, не рискуя высунуть нос из съёмной квартиры. А потом кое-кто неделю на ферме в виртуальные игрушки резался.

— Ну...

Кей не смог придумать веского возражения и счел за лучшее не спорить. Игры были его хобби и слабостью.

— Фактически книжка рассказывает о происхождении разных визанских рас, об их сравнительной физиологии и анатомии,— сообщила Мария.

— Так это же мечта антрополога?

— Не только. Думаю, наши генетики заплатили бы за нее не медью, а золотом.

— А над чем ты смеялась?

— Кое-где авторы откровенно насмехаются, иногда очень едко. У нас такое сочли бы расизмом, а тут это подается на уровне анекдотов про блондинок и брюнеток.

— То есть, по-твоему, расизма все-таки нет?

— Раньше был. Теперь — нет, но поводы, чтобы убивать друг друга, они все равно находят.

— Это точно...

— И, кстати, я только теперь поняла, почему шуточки Джуны и Алии друг над другом бывают совсем неприличными, но в адрес Джерра стёб умеренный.

— Ну, давай тогда сначала про шаперонцев что ли расскажи.

— Нет уж, читай сам и лучше с самого начала. Тебе тоже будет полезно. На, сиди, просвещайся!

Мария отдала мужу книгу и переслала ему на компьютер электронный вариант, включив синхронное редактирование. Теперь каждый мог вносить в текст свои заметки и пояснения, а другой сразу это видел. Одновременно Мария переделывала свою классификацию рас — с учетом новых данных в ней предстояло многое скорректировать.

О классификации землян

Человек произошел от обезьяны. Не от шимпанзе, конечно, а от каких-то других обезьян, которые вымерли давным-давно. Впрочем, с таким же успехом можно сказать, что человек произошел от рыбы — ведь когда-то всё живое вышло из океана.

Что касается последнего общего предка, который потом превратился в шимпанзе и людей, то он был больше похож на человека. Хотя что значит "больше похож"? Например, если ходит на четырех ногах и весь покрыт шерстью, но под шерстью — рожа хитрая, и зубы маленькие — это как — больше или меньше?

Факт в том, что генетически человек ушел от общего предка не так далеко, как шимпанзе. Если кому-то не нравится, как это звучит, можно переформулировать иначе: обезьяны развивались физически, а люди — культурно (по крайней мере некоторые).

Разделение произошло несколько миллионов лет назад. Сколько именно — неважно, все равно трудно запомнить, важно — что миллионов. Столько времени понадобилось, чтобы полуобезьяна-получеловек превратилась в просто человека. Поэтому если кто-то спросит, отчего обезьяны в зоопарках не эволюционируют в людей, предложите ему постоять перед клеткой и подождать. Может, и послушается, если задает такие вопросы.

С другой стороны — а почему в людей, а не в суперобезьян? Тем более, если они уже развились дальше нас (физически).

А если заняться селекцией? Люди одомашнили собак больше десяти тысяч лет назад и за это время вывели уродливых маленьких мопсов и мексиканских голых собак. То есть для того, чтобы убрать шерсть и сплющить морду, нужны тысячи лет. А если подходить к делу научно, тогда, наверное, быстрее. Не говоря уже об инженерном подходе с бритвой и молотком...

А если через генные модификации? Ну, это уже читерство. Да и зачем так усложнять — просто подменить обезьяну в клетке на человека и сказать, что так и было.

Итак, люди и шимпанзе разделились миллионы лет назад где-то в Африке. К моменту в несколько сотен тысяч лет назад (опять же, точность несущественна) они, наконец, доэволюционировали до кого-то достаточно человекообразного.

В Африке они сидели не все, какая-то часть шлялась по планете, но с переменным успехом — многие как ушли, так и сгинули. По дороге с ними случались всякие неприятности: то очередным оледенением заморозит, то, наоборот, вулкан огнём извергнется и отравит всё вокруг, то еще что-нибудь эдакое.

Часть тех, кто ушел в Европу и все-таки смог там выжить, со временем стали коренастыми, светлокожими и превратились в неандертальцев. Часть тех, кто добрался до Азии, превратились в денисовцев. То есть возникали альтернативные версии.

Те же, кто остался в Африке, стали вполне обычными людьми, сапиенсами (Homo Sapiens), внешне — как чернокожие африканцы. Они образовали несколько рас — восточную, западную, пигмеев, бушменов...

Это были времена порядка сотен тысяч лет назад.

А десятки тысяч лет назад случилась очередная попытка сапиенсов вылезти из Африки, которая, наконец-то, увенчалась полным и безоговорочным успехом.

В Европе черненькие сапиенсы встретились с беленькими неандертальцами и, видимо, не смогли договориться по-хорошему, так как количество неандертальцев стало быстро сокращаться. Иногда получалось не совсем по-плохому, поскольку некоторое количество неандертальских генов теперь можно найти у европейцев. Кто-то из них кого-то слегка отлюбил. Аналогично у азиатов можно найти гены денисовцев.

Кстати, прекрасная тема для насмешек над расистами. Есть подозрение, что они с большей радостью воспримут известие о своем происхождении от обезьян, чем от восточного варианта негров. Или они предпочли бы произойти от неандертальцев, которые побелели раньше? Так и это — пожалуйста, в какой-то мере так оно и есть. И что самое весёлое — белые европейцы где-то подцепили гены неандертальцев, а негры сохранили чистоту расы, так сказать.

Но европейцы побелели сами по себе со временем, как и азиаты пожелтели. От азиатов произошли австралийские и американские аборигены.

Если плясать не от цвета кожи, а от генов и хромосом, то следовало бы делить не на черную, белую и желтую расы, а, допустим, на три черные расы и еще одну разноцветную — поскольку все "нечерные" цвета произошли от одного из черных "оттенков".

За тысячелетия поколения людей мигрировали туда и обратно, вымирали и плодились, а отделившиеся ухитрялись позднее скрещиваться снова. В результате получилось всё имеющееся разнообразие от пигмеев до скандинавов с огромным количеством промежуточных форм и сильным перемешиванием генов.

Это были десятки тысяч лет назад.

Ну а единицы тысяч лет — это уже зарождение цивилизации — Древний Египет, Вавилон и так далее. Эволюция за оставшееся время ничего существенно изменить не успела, разве что появились промежуточные варианты в результате перемешивания тех, что сформировались ранее.

А за последние несколько сотен лет произошло только небольшое увеличение средних размеров — поскольку с питанием стало получше.

Что касается подразделения на биологические виды — это в какой-то мере условность. Один из критериев — репродуктивная изоляция — это невозможность оставить плодовитое потомство. Дети-гибриды еще допускаются, но только бесплодные.

Критерий, вроде бы, неплохой — и уж точно объективнее, чем внешнее сходство или различие, которое кому-то покажется достаточным, а кому-то — нет. Если следовать критерию репродуктивной изоляции, тогда сапиенсы, неандертальцы, денисовцы и некоторые другие версии человечества — это всё один вид, потому что они точно скрещивались, и следы этого дошли до наших времен через много-много поколений.

Но одному этому критерию следуют не всегда, тех же неандертальцев часто выделяют в отдельный вид — просто по традиции. Как и волков с собаками.

Варианты внутри вида (которые скрещиваются без проблем) называют расами (если люди), породами (если животные) или сортами (если растения). И есть еще подвиды — это такие группы, которые находятся на грани разделения на виды.

О классификации визанцев

Что касается визанцев, то у них произошло нечто подобное, но масштабнее. Виз — очень большая по площади планета, где племена могли мигрировать далеко друг от друга, надолго разрывая контакты. Перемешивание генов прекращалось, и различия постепенно накапливались. На Земле изоляцию обеспечивали моря и океаны, а тут — расстояния. Кроме того, исследователи "Колониста", проанализировав рельеф, не обнаружили следов оледенений. Стабильный климат меньше подталкивал к переселениям, миграции здесь (в среднем) происходили гораздо медленнее и не так далеко.

В итоге получилось, что визанские расы разошлись между собой гораздо больше, чем земные — и по цвету, и по размерам, и по внутренней физиологии.

Тем не менее, все они еще могли скрещиваться, то есть можно сказать, что визанские гуманоиды являлись единым видом. Земляне окрестили его Homo Anime за характерную общую черту — большие глаза, развившиеся из-за слабой освещенности на поверхности планеты, а также за разнообразие цветов и размеров. Название, связанное с японскими мультиками, звучало легкомысленно, поэтому в качестве альтернативы предлагали "человек мудрый" — по аналогии с "человек разумный". Но это и куча других "солидных" названий оказались давно заняты для каких-то ископаемых популяций Земли.

Местные мудрецы классифицировали себе подобных, проводя аналогию с деревом: "ветви", "листья", "жилки" и "зубцы" (те, что идут по краям листьев).

"Зубец" — это племя. Здесь с переводом все просто, но дальше начинаются трудности.

"Жилкой" называли группу племен, которые сохраняли сильное внешнее сходство, как будто были частью одного большого племени. Если обнаруживались отличия по цвету глаз, волос, кожи, заметные расхождения по средним размерам тела или форме лица, то таких считали уже другой "жилкой". И, поскольку цвет кожи имел ту же важность, что и цвет глаз, то нормальной аналогии в земной классификации не находилось — то ли раса, то ли какая-нибудь подраса.

"Лист" — еще более широкое понятие. При достаточно серьезном изменении физических параметров становилась комфортной жизнь в других природных условиях — то есть менялась "экологическая ниша". Например, те, кто очень быстро бегал, предпочитали степи, а не глухие чащи с буреломом. Такие группы почти переставали скрещиваться с соседями и редко контактировали — разве что для того, чтобы поубивать друг друга. Возникшая изоляция приводила к дальнейшему усилению внешних различий. Это получалось уже больше, чем раса по земной классификации, ближе к подвиду.

И, наконец, "ветвь". Представители разных ветвей могли скрещиваться друг с другом, но появлялись отдельные исключения с болезненным или бесплодным потомством, то есть наметилась репродуктивная изоляция. Ветви можно было считать подвидами или даже разными видами, как неандертальцев и кроманьонцев.

Поскольку визанская классификация не совпадала с земной, Мария, как единственный антрополог на корабле, мнение которой некому было оспорить, приняла волевое решение: ветвь — это подвид, а лист — это раса. Хотя и криво, но лучше уж так, чем усложнять.

Что касается внешности землян и визанцев, если не считать небольших различий в размерах глаз и некоторых костей, в остальном они не так уж сильно отличались друг от друга. А после анализа ДНК стало ясно, что это не просто внешнее сходство, как у рыб и китов. Каким образом на разных планетах оказались генетические родственники, стало отдельной загадкой, решением которой в ближайшем будущем даже не попахивало.

С точки зрения генетики, Homo Anime и Homo Sapiens могли иметь общих детей. То есть, могли бы попробовать, но на практике никто не рискнул это проверить. Генетики "Колониста" высказывались очень осторожно, что потомство будет здоровым и плодовитым... скорее всего. Но не точно — все варианты смешения генов и вероятность негативных последствий не смог просчитать даже искусственный интеллект корабля.

В целом генетическое "расстояние" между Homo Sapiens и Homo Anime оказалось довольно значительным. Отличий в скелете (глазницы, кисти и ступни) хватило бы для выделения землян в отдельную ветвь. Пигмеи и неандертальцы могли бы претендовать на звание отдельных листьев или рас. Но большинство европеоидов, монголоидов и негроидов так сильно между собой перемешались, что по визанским меркам являлись вариациями одной расы. Не слишком толерантный термин "мелкоглазые" принадлежал Джерру. И ведь не поспоришь. Когда-то европейцы обзывали "узкоглазыми" китайцев, а теперь нашелся тот, кто обозвал всех землян скопом, включая и европейцев. Правда в устах Джерра это звучало не как оскорбление, а как легкая ирония.

Ветвей насчитывалось до дюжины, а листьев — многие сотни, если считать редкие и малочисленные. И это — только в небольшом (по меркам Виза) регионе примерно 10 на 10 тысяч километров. В других частях планеты могла твориться любая чертовщина, о которой жители Столицы не знали вообще ничего, а пришельцы с Земли — ненамного больше.

Местная атмосфера помешала космонавтам быстро обследовать планету из космоса. На карты нанесли рельеф и климат, а кто где живет, осталось тайной. Очень маловероятно, чтобы в непосещенных областях скрывались высокоразвитые народы, поскольку приборы корабля не обнаружили техногенных аномалий вроде электромагнитных сигналов или зон повышенной радиоактивности. Регион Столицы был выбран для изучения именно потому, что здесь природный "фон" оказался чуть-чуть необычным. Вероятно, тут располагался центр местной цивилизации.

Эволюция в костях

Первое деление на "ветви" появилось давным-давно, задолго до открытия генетики — благодаря костям, которые имели разные свойства и в древних ископаемых останках, и в относительно "свежих" скелетах.

То, что называют ископаемыми костями,— это на самом деле смесь органики и минералов, отложившихся вокруг, внутри и даже вместо костной ткани. Процессы формирования окаменелостей сложны и разнообразны, и от исходного органического материала могло не остаться вообще ничего, кроме "слепка".

Если минерализация заходила не очень далеко, то некоторые свойства исходного биологического материала сохранялись. Для опознания визанские археологи клали найденные останки в воду. Одни кости при этом тонули, другие — всплывали, а третьи после недолгого "отмачивания" приобретали удивительную упругость — вплоть до завязывания узлом.

Поэтому за ветвями закрепились названия, связанные со свойствами останков: легкая, тяжелая, гибкая, кожная, тонкая и древняя кость. Позже выяснили, что все сложнее, и добавили еще столько же ветвей, но начиналась визанская археология с деления на шесть групп.

Древняя кость — "древние"

Нетрудно догадаться, что к ветви с таким названием отнесли самые старые окаменелости. Обычно их именовали короче — просто "древние".

Они были эталоном, с которым сравнивали более молодые ветви, получившие в процессе эволюции те или иные "апгрейды".

Древние почти полностью вымерли, от них осталось только два немногочисленных народа: раконцы и анраконцы. Получалось, что эти "древние" вполне современны, но они меньше всех изменились за прошедшие тысячелетия.

Легкая кость — "горцы"

Среди горцев встречались очень неприятные на вид. Причина состояла в том, что их скелет по размерам и объёму "деталей" соответствовал взрослым землянам, а вес — земным детям. Слишком большие кости, но скромные мышцы — и получалось очень некрасиво, похоже на анорексию.

Но для них это было не болезнью, а естественным явлением. Визанцы называли такой тип телосложения "ликки". Избыточный (на первый взгляд) объём костной ткани компенсировался её низкой плотностью. Даже у землян кое-где в черепе имелись пустоты, заполненные воздухом, а у горцев такие пустоты образовывались повсюду, их кости стали похожими на пемзу.

Неудивительно, что ископаемые останки этой ветви не тонули в воде, откуда и пошло её название.

Прочность от этого, конечно, снижалась, но там и нагрузки большой не было. А механические свойства этих костей были таковы, что в случае перелома они не раскалывались, а растрескивались на очень мелкие и совсем не острые фрагменты, не наносившие повреждений мягким тканям. При очень сильном ударе могла получиться совсем "каша", но даже она потом на удивление быстро срасталась — в том числе благодаря тому, что кровеносные сосуды вокруг оставались целыми.

Кожная кость — "гоблины" и "гномы"

Ветвь включала в себя ряд низкорослых и коренастых рас, которых Мария называла "гоблинами" и "гномами".

Их кости являли собой противоположность костям горцев, они обладали самой высокой плотностью и прочностью на единицу объема, их иногда сравнивали со сталью, хотя это почти ни о чем не говорило, учитывая, насколько разной может быть сталь.

Для землян давно были известны генетические мутации, из-за которых кости становились прочнее, но это сопровождалось вредными побочными эффектами, например, при синдроме Ван Бухема. Гоблинам и гномам повезло с более удачной мутацией, которая закрепилась в последующих поколениях.

Также у них нарастали крупные и очень твердые кожные мозоли. Археологи находили их вместе с обычными костями и зубами, откуда и возникло название ветви.

Тонкая кость — "эльфы"

Помимо плотности обращали внимание и на пропорции. Если находили бедренную кость диаметром как у ребенка, но длиной как у взрослого, значит эти останки принадлежали кому-то из ветви тонкой кости.

Данный подвид эволюционировал от маленького роста и среднего сложения к высоким и очень стройным. Мария прозвала их "эльфами".

Нагрузка на суставы у них получалась меньше, чем у гоблинов, тяжелый "стальной" скелет стал бы для них излишеством. Помимо нормализации плотности также постепенно уменьшался диаметр костей и происходило пропорциональное сужение плеч, грудной клетки и таза.

Из-за снижения мышечной массы худощавые "версии" эльфов и горцев получались одинаково слабыми, но эльфийский вариант выглядел гораздо лучше. Горцы казались высохшими и истощенными, а эльфы — тонкими и изящными.

Тяжелая кость — "белые карлики" и "черные гиганты"

У этой ветви эволюция шла, наоборот, в сторону увеличения мускулатуры, и нагрузка на скелет постепенно росла.

Сначала их кости становились просто толще, но со временем этого оказалось недостаточно. Повысилось содержание кальция, сузились пустоты, обычно заполненные желтым костным мозгом, отчего средняя плотность костной ткани также увеличилась.

Позднее в ход пошли еще более радикальные изменения: некоторые суставы частично потеряли подвижность ради дополнительной прочности.

Из ныне живущих самой многочисленной расой этой ветви были арранцы, а самыми древними — данхарцы. Те, и другие выглядели былинными богатырями, но по росту и цвету кожи получились противоположными. Мария называла их белыми карликами и черными гигантами.

Гибкая кость — "безразмерные"

Подвиды тонкой и тяжелой кости эволюционировали в противоположных направлениях в течение сотен тысяч лет. Но были такие расы, представители которых много раз меняли телосложение в течение своей жизни. Им приходилось содержать обширный гардероб, либо выбирать одежду, которая легко подгонялась под фигуру или просто сильно растягивалась. Так что прозвище Марии — "безразмерные" — получилось очень удачным.

Что замечательно, скелет безразмерных менялся синхронно с увеличением или уменьшением нагрузки. Кости становились не только тоньше или толще, но эластичнее или твёрже.

У самых худеньких упругость скелета достигала максимума: их руки или ноги сгибались в кольцо, не ломаясь, а потом выпрямлялись обратно. Правда сопутствующее растяжение сухожилий и нервов причиняло им сильнейшую боль. Иногда артисты показывали такое в качестве циркового номера, демонстрируя стойкость — то ещё зрелище сродни хождению по углям или лежанию на гвоздях.

Судя по тому, что ни одно из пяти изменений скелета не наблюдалось у землян, подвид "мелкоглазых" оказался ближе всего к подвиду древних.

Далее книга делилась на главки — большие и маленькие, каждая из которых отводилась определенному "листу" (расе).

Чаще всего изложение начиналось с краткой заметки и четырех качественных цветных рисунков: двое разнополых взрослых и двое детей в старинной одежде, традиционной для этого народа. При этом взрослые в руках держали оружие, показывая, с чем они обычно воевали или охотились, и кто этим занимался — отнюдь не всегда вооружены были именно мужчины.

Иногда встречались схемы внутреннего строения и даже неприятно-натуралистические зарисовки с анатомией "в разрезе". Довольно много иллюстраций представляли собой полноценные произведения живописи на грани эстетики и эротики, но гениталии оставались непрорисованными или чем-нибудь прикрывались — прямо как на Земле во времена средневековья.

Понятие стыда у местных происходило из глубокой древности и связывалось не с религиозным осуждением сексуальности, а с отвращением к отходам жизнедеятельности, поэтому обнажать или рисовать соответствующие "выпускные отверстия" считалось верхом неприличия. В итоге получилось похоже на земные традиции, но не то же самое. Например, молодые женщины не стеснялись обнажать грудь. И попу — тоже, но вот промежуток между "булками" обязательно извольте чем-нибудь закрыть, чтобы ни в какой позе и ни под каким ракурсом никто не увидел то самое, неприличное.

Хватало и карикатур, описывающих исторические события или быт — все в строго реалистичной манере, без нарочитого уродования лиц и фигур, а ирония передавалась через мимику, позы и сопутствующую обстановку. Впрочем, насчет уродования Кей не был уверен, что сможет его распознать. Например, у сороканцев обычно короткие кудряшки. Что если нарисовать сороканца с прямыми волосами — это примерно, как изобразить Кея с женской прической? Или, наоборот, в этом нет ничего такого, никакой насмешки, просто на картинке сороканско-меранский метис.

Шрифт постоянно прыгал от крупного к совсем мелкому. Крупный предназначался для детей и дилетантов, а мелко давались всякие специфические вещи — таблицы и подробности, например, рекомендуемые нормы питания для младенцев в зависимости от расы, пола и возраста. Марию подобное приводило в восторг, а Кей такое пропускал — скучно, да и зачем. Про медицину и болячки, специфические для определенных рас, тут тоже упоминали, и про необычную устойчивость к обычным недугам — что могло бы заинтересовать Вэй Лин, но не Кея. Так, перескакивая с пятого на десятое, он довольно быстро продвигался вперед.

На Земле несколько веков подряд судили-рядили да спорили по поводу эволюционизма Дарвина. В отличие от земного общества, здесь концепция эволюции не вступала в конфликт с традициями или верованиями, поэтому воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Даже научной теории такой не возникло. Когда Мария пересказала Джуне основные идеи, та заметила, что это всего-навсего несколько тривиальных соображений по мотивам археологии и селекции — что в них такого особенного, чтобы споры разводить?

У визанцев одно слово "итанко" обозначало одновременно селекцию, эволюцию, естественный отбор и искусственный отбор. Они занимались селекцией много тысяч лет и за это время успели очень сильно переделать многих животных — поэтому не сомневались, что зверюшки за достаточно долгое время могут измениться и люди — тоже.

Когда визанцы открыли генетику, они стали применять ее для того, чтобы проверить предположения археологов о том, кто от кого произошел, убедиться в достоверности древних летописей и понять, что может быть правдой в легендах. В отличие от землян, они почти не интересовались первоначальным возникновением жизни и вообще тем, что могло происходить миллиарды лет назад, зато увлеченно копались в генеалогии собственного вида. Вот это они считали важной и серьезной наукой.

Хотя классификация ветвь-лист-жилка очевидно намекала на генеалогическое древо, визанцы давно не рисовали происхождение рас в таком виде. Они поняли, что вместо дерева получается хаотичная структура, потому что расы могут перемешиваться сколько угодно.

У каждого есть отец и мать, у тех — свои родители, то есть во втором поколении предков уже четверо, в третьем — восемь, потом — 16, 32... и в сумме у человека может быть хоть миллиард прапра...бабушек и прапра...дедушек, и это — только из тех, кого полагается считать Homo Sapiens или Homo Anime, а ведь есть еще обезьяноподобные предки и так далее.

В конечном счете среди огромного числа предков могут найтись представители всех рас хотя бы по одной штучке.

Поэтому, если, например, говорили, что подеранцы произошли от шаперонцев, это означало лишь то, что линии наследования, уходящие от подеранцев в прошлое, в большинстве случаев натыкаются на шаперонцев. Но, помимо них, туда могли "подмешиваться" и другие расы в разной "концентрации".

В книге схему наследования рисовали как разноцветные параллельные линии (отложенные из прошлого в настоящее), между которыми имелись перемычки разной ширины, показывающие, когда и в каком объеме происходил обмен генами между различными расами и народами.

Понятно, что чем дальше в прошлое, тем меньше было достоверных сведений.

Древнейшие

Самые первые линии и связи, относившиеся к далекому прошлому, начинались от "древнейших". По контексту это было больше похоже на условную точку отсчета, чем на название ветви или расы.

Для столь отдаленного прошлого сохранились только кости, поэтому не получалось надежно определить цвет кожи, глаз или волос. Визанские исследователи действовали примерно так же, как земные ученые: изучали гены ныне живущих, отвечающие за пигменты, и пытались при помощи специальных методов вычислить, когда они появились.

Общепринятая теория заключалась в том, что многочисленные варианты окраски (и соответствующие гены) возникли очень давно, но после древнейших, поэтому их раса считалась "без цвета" — так буквально переводилось визанское слово в книге, но что оно могло означать применительно к оттенку кожи? Белый? Серый? Пока неясно.

Сначала от основной линии древнейших отделилась раса дж-ан-ку, а затем — эрен-ку и ли-ан-ку. Две последние в конечном счете породили ветви легкой и тяжелой кости, а дж-ан-ку сыграли совершенно особую роль.

Намного позже отделилась группа, которая сравнительно быстро образовала отдельную ветвь древней кости (то есть древние и древнейшие — это не одно и то же).

И последним важным событием, спустя еще много тысяч лет, стало отделение тетраксов, которые образовали ветвь "без цвета" (опять это слово).

Отделившиеся расы эволюционировали дальше, изменялись и порождали новые расы.

Потом древнейшие исчезли — но не вымерли, а растворились. Они смешивались с прочими расами вплоть до того, что с какого-то момента стало невозможно выделить "главную" линию наследования. Можно было утверждать лишь то, что некоторые их потомки изменились в одну сторону, а другие — в другую.

О самых первых древнейших известно немного. Они были охотниками и собирателями, использовали каменные орудия труда и огонь. Найденные кости принадлежали взрослым и детям средних размеров и пропорций. Короче, ничего особенного.

Примечательным было разве что совпадение силы мужчин и женщин. А еще примечательнее — то, что авторы книги считали это само собой разумеющимся. Очевидно, они привыкли к такому балансу вокруг себя.

На вопрос, кто является сильным полом у визанцев, самым правильным ответом было бы: "да черт их разберёт". У одних рас — так, у других — эдак, а у безразмерных — как им в голову взбредёт. У млекопитающих самцы обычно крупнее самок, поэтому авторы решили, что все-таки нужно привести какое-то объяснение, почему у древнейших не так.

В случае массовой гибели популяция животных, в которой осталось больше самок, может быстрее восстановить свою численность. Поэтому женщин следовало спасать в первую очередь, ради выживания племени. Как следствие, возникло типичное поведение: женщины в случае опасности улепётывали, а мужчины бросались в драку. Для бега нужны сильные ноги, а для дубины и камней — руки.

Но, если мужчин выживало слишком мало, они не могли обеспечить едой всё племя. Потому чаще выживали те женщины, которые и сами могли успешно охотиться. Укрепление мышц ног подталкивало их к дальнейшей специализации в том же направлении: они загоняли дичь и преследовали подранков, а мужчины обычно подстерегали в засаде или оборонялись от хищников. Соответственно у одного пола лучше развивалась нижняя половина тела, у другого — верхняя, а суммарная мышечная масса приблизительно выровнялась.

Объяснение выглядело стройно и логично. Вот только визанцы не знали о землянах, для которых так же логично звучали объяснения ученых, почему мужчины обычно крупнее и сильнее. А кто-то мог слышать о том, что у обезьян с этим бывает по-всякому: самцы горилл в несколько раз крупнее самок, у шимпанзе разница примерно, как у землян, а у гиббонов — как у древнейших визанцев и даже без специализации.

Почему эволюция пошла по одному пути, а не по-другому, иногда вполне очевидно — например, понятно, зачем рыбам обтекаемая форма. Но в других случаях есть сразу множество факторов, которые способны повлиять на результат, и тогда попытка угадать правильный ответ становится, скорее, развлечением. Ну, почему бы и не поразвлекаться немного.

Например, гипотеза, будто визанки натренировали свои ножки, много бегая, выглядела очень правдоподобно. То, что в древности охотились оба пола, подтверждалось разными способами, а у самых примитивных племен до сих пор можно было наблюдать охотниц в действии. С долей сарказма отмечалось, что бегали они действительно очень много, но орали гораздо больше.

Но почему тогда у земных дикарей женщины-охотницы были редкостью? Да, за детьми следить надо, но разве визанкам — не надо? И вот тут уже начинались откровенные спекуляции на основании миллиона предположений. Вплоть до самого простого: что землянкам приходилось больше времени уделять домашнему очагу, так как они чаще рожали. Или, может быть, визанские мужчины помогали нянчиться с малышами... хотя нет, это совсем уж фантастическое допущение!

Кей Льюис — большой ценитель женской красоты, но весьма придирчивый — почти сразу окрестил визанок "толстоножками", а некоторые столь же язвительные субъекты радостно подхватили ярлычок. Мария пыталась втолковать, что это — а) некультурно, б) по отношению к худеньким звучит глупо, в) если только иногда и совсем немножко, г) ну, бывает и не немножко... короче, чем дольше она спорила, тем крепче приклеивался ярлык, а муженёк уже откровенно посмеивался, напоминая про эффект Стрейзанд.

По своему обыкновению Мария решила доказать всё числами. Так как команда корабля на 90% состояла из людей с серьезным естественнонаучным образованием, это должно было подействовать. Мария собрала статистику по пропорциям различных рас, посмотрела распределения, тщательно посчитала и убедилась в том, что, черт возьми, все-таки есть отличие от землянок в пропорциях — небольшое и только в среднем, но, видимо, у мужиков глаз намётан на такие вещи. А поскольку она сама очень уважала числа, но не хотела признаваться, что была неправа, да и женская солидарность никуда не делась, Мария изобразила, что, нехотя, уступает мнению толпы: "ну, допустим, немножко есть, но это ведь вполне женственно, ведь даже у Венеры Милосской окружность бедер больше окружности груди".

Такая статистика у Марии получилась из-за специализации древнейших — когда бабы быстро бегают, а мужики машут кулаками. Получившийся женский силуэт — с выпуклой серединой бедер и утяжеленными икрами — для других рас был совсем не обязательным, но достаточно типичным, поскольку от древнейших произошли все остальные.

Так же, как и равенство полов — от него потом возникали отклонения в обе стороны. Например, если женщины не столько бегали, сколько прятались, тогда выживали те, кто поменьше ростом и субтильнее. Если они постоянно носили детей, дополнительная нагрузка могла сделать их сильнее. Если бегали далеко и подолгу, тогда выгодным становилось очень сухощавое сложение, ноги подлиннее и рост повыше. И так далее.

Дж-ан-ку

(пометка Марии: "неандертальцы?")

(пометка Кея: "первомаги")

У расы дж-ан-ку была особая роль, поскольку именно у них предположительно появилась магия. Хотя самих дж-ан-ку не осталось, но, благодаря межрасовым бракам, гены, связанные со способностями к магии, успели распространиться среди всех прочих.

На иллюстрации присутствовал только скелет. Он имел обычные размеры и пропорции. Строение кистей рук и ступней у "первомагов" оказалось промежуточным между землянами и современными визанцами. Возможно, дж-ан-ку были ближе к Homo Sapiens? Может, да, а, может, и нет — потому, что череп дж-ан-ку сильно смахивал на неандертальский, но только в своей верхней части — с низким лбом, выпуклым затылком и надбровным выступом.

Кстати, за счет затылка у неандертальцев мозгов было даже чуть больше, чем у современных людей, так что дж-ан-ку вряд ли были дурачками. Но на умников они тоже не тянули, это был очень примитивный народ. На их стоянках помимо костей находили только простейшие каменные орудия и больше никаких следов разумной деятельности — ни рисунков, ни золы. То есть, возможно, они не знали даже огня — или потеряли это знание, поскольку получили в свои руки гораздо более интересную игрушку — магию.

Что они умели колдовать? Вряд ли что-то действительно полезное. Судя по некоторым признакам, они могли видеть и перемещать ману, "игрались" с ней точно так же, как с камнями или палками, но это заканчивалось фатально. На их останках зачастую обнаруживали характерные разрушительные следы магии огня и земли.

Полностью истребить себя таким образом они не смогли, но все равно постепенно вымерли, правда, почему — толком неизвестно. Часть их генов сохранилась в других расах, но люди с характерной ("неандертальской") внешностью больше не рождались.

Эрен-ку

(пометка Марии: "пигмеи?")

Примерно в ту же эпоху от древнейших отделились эрен-ку. Если дж-ан-ку бродили повсеместно (то есть стали кочевниками), то эрен-ку медленно и неуклонно мигрировали на север, как будто их туда влекла неудержимая сила.

Эрен-ку были небольшого роста, стройными и от сапиенсов отличались разве что менее "волевыми" подбородками.

Их ноги постепенно менялись. Если у древнейших из древнейших ступни выглядели ближе к землянам, у дж-ан-ку как нечто среднее, то у эрен-ку — получились обычные визанские "утиные лапки", то есть удлиненные и с большими промежутками между пальцами.

В книге с землянами, естественно, не сравнивали, и объяснение давали, исходя из других соображений. Дескать, по мере того, как средняя численность племен становились все больше, они сильнее вытаптывали растительность на стоянках и часто используемых тропах. Ноги проваливались в мягкий грунт — совсем немного, например, на сантиметр. Но это значит, что при каждом шаге надо подниматься на сантиметр обратно — все равно, что постоянно идти немного в гору. Это энергетически невыгодно, изнурительно, поэтому постепенно увеличилась площадь подошвы, чтобы проваливаться меньше.

С точки зрения землян, действительно, в местном грунте было иное содержание химических веществ и минералов, например, больше легких фракций и меньше влаги, и в основе чаще всего — песчаник и известняк. Корни растений, естественно, почву скрепляли, а перегной — склеивал, но в целом получалось, что вытоптать землю Виза действительно проще.

В современных городах улицы были сплошь покрыты чем-то средним между песком и снежной кашей, дороги — тоже. Ходить по ним землянам было утомительно, и они слегка завидовали забавно выглядящим, но практичным "утиным лапкам" аборигенов. Только возникал вопрос — как же они так эволюционировали в те времена, когда не было ни городов, ни дорог?

Но оказалось, что хватило и того, что мягкий грунт образовывался на стоянках племен, поскольку по этой небольшой площади люди ходили значительную часть своей жизни.

Ли-ан-ку

(пометка Марии: "долихоцефалы")

(пометка Кея: "яйцеголовые")

Скелеты ли-ан-ку имели сильно выраженную сутулость, как будто они собирались постепенно вернуться к передвижению на четырех конечностях.

Их черепа были узкими и высокими. Некоторые земные народы нарочно туго бинтовали головы младенцам, что в процессе роста приводило к различным деформациям, в том числе и к таким. Может быть, по тогдашним меркам это считалось красиво, или они подражали каким-то племенам, для которых подобная форма была естественной, как для ли-ан-ку. А потом, когда обычай бинтования на Земле исчез и забылся, иные невежественные люди, обнаруживая деформированные черепа на фотографиях из музеев, решали, что это инопланетяне, и неслась молва: "ученые скрывают!"

Ли-ан-ку отделились от древнейших тогда же, когда эрен-ку и дж-ан-ку. Они мигрировали на юг и на долгое время осели там, где теперь находятся развалины О'Хона, а в древности в тех местах находились обширные саванны с хорошей охотой.

Там они скрестились с тетраксами, породив асанов.

Потом ли-ан-ку снова двинулись на юг, в джунгли и поучаствовали в рождении ветви тяжелой кости.

Так они уходили все дальше и дальше, пока их след окончательно не потерялся.

Соответствующие ли-ан-ку признаки (долихоцефалия и сутулость) в более поздних слоях обнаруживались все реже и реже, пока не исчезли совсем. Формально раса считалась вымершей — хотя велик шанс, что она просто исчезла из поля зрения археологов региона.

Дан-ку

(пометка Марии: "полудревние")

(пометка Кея: "которых съели")

Дан-ку — произошли от древнейших, но не доросли до древних, то есть являлись промежуточным звеном. Сначала они жили на южных болотах, потом ушли еще дальше на юг, пока не добрались до пояса влажных джунглей.

Там они встретили племена, у которых как раз происходило перемешивание генов ли-ан-ку (которые с длинными головами) и тетраксов (о них речь еще впереди). Дан-ку добавили в этот коктейль свои гены, в том числе улучшенный иммунитет. Гибриды стали постепенно увеличиваться в размерах, и так появилась ветвь тяжелой кости.

А спустя какое-то время один из гибридов — здоровенные людоеды — сожрал всех дан-ку (средних по величине). Вообще суффикс "ку", который применялся для обозначения исчезнувших рас, заранее намекал на печальное будущее.

Но людоеды тоже долго не протянули: их перебили данхарцы — конечно, не в качестве наказания за каннибализм, а потому, что они друг другу мешали. В джунглях должен был остаться только один.

Что касается каннибализма вообще, то увы: гуманоиды — негуманны. На первобытной Земле с этим было совсем плохо, если не сказать прямо: отвратительно. Причем как по отношению к иным расам и племенам, так и к своим собственным сородичам.

С точки зрения выживания каннибализм невыгоден, ведь в охотнике гораздо меньше мяса, чем в дичи, которую он может добыть для племени за время своей жизни. Но что, если речь идет не о здоровом охотнике, а о слабом, покалеченном, о старике, о больном ребенке? А трупы умерших? Они могли употребляться по принципу "не пропадать же добру" или даже "в знак уважения к умершему". А пленные или убитые враги?

Да, мерзко, но невозможно отрицать факты, обнаруженные при раскопках и изучении примитивных племен — в древности происходило такое, что маньяки из "ужастиков" могли бы вздрогнуть.

При этом одновременно, уже в глубокой древности возникла забота о стариках и даже инвалидах, но она вынужденно отбрасывалась, если еды не хватало и вставал вопрос о выживании.

На Земле болезнь "куру" медленно убивала людоедов, потому что специфические белки "прионы", содержащиеся в мозгу зараженного, переходили к пожирателю. Каннибал умирал не сразу и успевал оставить потомство, потому племя имело шансы выжить. Один такой народ под названием "форе" даже ухитрился дотянуть до XX века, когда стало понятно, чем и почему они болеют. Но такого рода инфекции на Земле встречались не так уж часто, поэтому большинство каннибалов могли не бояться своеобразного "возмездия за грехи".

На Визе прионные инфекции распространились гораздо шире. Некоторые варианты этой дряни передавались еще и детям от матерей, а не только с едой. Только поэтому визанцы жрали друг друга с меньшим аппетитом, а племена вроде упомянутых выше людоедов-гигантов проигрывали борьбу за существование. Мясо некоторых животных также содержало прионные белки, опасные для людей. Поэтому заразиться могли не только людоеды, плоть человека любого племени становилось потенциально опасной. К этому стоило добавить и то, что визанская флора и фауна вообще гораздо более ядовитая, чем земная. Из-за всего перечисленного местный вариант Homo Sapiens внимательнее относился к тому, что сует себе в рот. Пищевые табу возникли раньше, распространились шире и включали в себя не только запрет на каннибализм. Также эволюция визанцев гораздо интенсивнее искала пути приспособления к голоду и много, чего изобрела в этом направлении.

Было бы несправедливо считать визанцев более "добренькими" и "симпатичными" — то, что они старались не пробовать друг друга "на зуб", совсем не мешало им убивать себе подобных, в том числе уничтожать бесполезных или лишних едоков среди соплеменников — не только стариков, но и детей. Про соседние племена и говорить не приходилось — это же чистые конкуренты. А если еще и внешне сильно отличаются — тогда точно не "свои". Это сейчас между расами визанцев тишь, гладь да благодать, а их предки были теми еще расистами.

Хотя не все и не всегда. До поры до времени несколько племен могли жить мирно бок о бок. Даже людоеды. Человек — коварная дичь, шанс успеха охоты на него — 50%. Такая рискованная добыча не стоит своих калорий, лучше поохотиться на животных.

Но человек — наполовину хищник, а хищникам надо много еды. Каждому племени принадлежала обширная территория для охоты, иначе живность не успевала восстанавливать свое поголовье, и люди быстро сжирали все, что бегало, прыгало и ползало вокруг. О регулировании рождаемости в те времена было бы смешно говорить, хотя изредка и такое смешное наблюдалось. Но в основном, если условия благоприятствовали, люди быстро размножались и начинали посматривать на территории, где охотились соседи.

Тут уж вопрос вставал ребром — или мы, или они. Пусть 50%, но без еды шансы и вовсе нулевые. Конечно, пытались договариваться, определять границы территории, но... племя-то растет.

Так что вполне обычной была история, когда жили рядом мирно и не одно поколение, и молодежь уходила в соседние племена искать пару (очевидно, чтобы избежать вырождения от близкородственных браков), а назавтра вдруг — ссора, война, кровь, убийство. Учитывая предшествующий "культурный обмен", получалось, что так истребляли друг друга группы, имевшие много родственников. Как говорят биологи, самая острая борьба за выживание — между ближайшими видами и популяциями, которые живут в одном месте, едят одно и то же и, следовательно, конкурируют за одни и те же ресурсы.

Анраконцы

(подвид "древняя кость")

(пометка Марии: "белоглазы")

(пометка Кея: "баскетболисты и толстоножки")

В районе южных болот (которые тогда покрывали территорию от озера Туманов до озера Линкалой) от древнейших отделились древние.

Отделились — понятие растяжимое: сначала это были просто племена, которые оказались в относительной изоляции от остальных.

На болотах хватало всяких ядовитых тварей и опасных болезнетворных бактерий, поэтому постепенно ко всем этим радостям вырабатывался иммунитет (а у кого не вырабатывался, те, понятное дело, дохли). И вот, когда устойчивость к ядам и микробам достигла небывалых высот (у анраконцев) и чуть менее небывалых (у раконцев) тогда, можно сказать, появились новые расы и даже новая ветвь — потому, что у древнейших не было такого серьезного "апгрейда".

Но еще до того, как иммунитет достиг максимума, несколько племен покинули болота и ушли в южные джунгли. Этот народ назывался дан-ку — те самые, которых потом съели.

Анраконцы считались самой старой расой из ныне живущих. Их коричневатая или светло-серая (как гравий) кожа была настолько нежной и тонкой, что при смущении заметно розовела от прилива крови.

В книге эта естественная для светлокожих землян реакция преподносилась как нечто необычное. "Краска стыда" появлялась всего у нескольких рас из огромного множества. У остальных кожа стала слишком темной или недостаточно прозрачной. Стыдясь, они ощущали прилив крови к лицу, но заметить это со стороны было трудно. А если окружающие все-таки обнаруживали, что кто-то покраснел, это воспринималось как что-то очень забавное.

Главной отличительной чертой древних считались светлые радужки вокруг зрачков. Конкретно у анраконцев они стали совсем белыми, из-за чего глаза выглядели жутковато: посреди сплошного светлого фона — маленькие черные точки.

Древние в Столице так редки, что Кей знал только Камо и анраконцев женского пола еще не встречал. Скорее всего на улицах кто-то из них иногда проходил мимо, но Кей не обращал внимания и не запомнил. Это Мария цепким взглядом осматривала каждого встречного, мысленно измеряя все вплоть до формы черепа, наверное, у нее и статистика хоть какая-то по ним накопилась, но по современным, а в книге речь шла о древности.

Тогда основой питания анраконцев были рыбы и амфибии, то есть они являлись скорее рыболовами, чем охотниками. При добыче пищи древние использовали не столько оружие, сколько ловушки. Например, они могли выкопать небольшую заводь, оставив узкий перешеек, или, наоборот, отгородить землей и ветками естественный залив несколько метров в поперечнике. Рядом с перешейком ставили на торец какое-нибудь большое гнилое бревно и чуть-чуть вкапывали или чем-нибудь его подпирали. Через некоторое время они возвращались к этому месту, кто-то один осторожно подползал, чтобы не спугнуть добычу, и длинной палкой толкал бревно или вышибал опору. Дерево падало, окончательно перегораживая выход живности, которая заплыла покормиться на теплом мелководье. Анраконцы длинными палками били по поверхности воды — выглядело как детская забава, но в результате рыба металась и теряла силы, так что потом ее было проще поймать или заколоть острогами.

Со временем ловушки становились все более хитроумными. У древних, можно сказать, развивалась "инженерная жилка", интуитивное понимание механики и физики вообще. Поэтому в интеллектуальном плане они прогрессировали несколько быстрее, чем иные расы.

Охота на болотах носила сезонный характер. Летом, когда часть ручьев пересыхала, появлялись изолированные пруды, которые постепенно сужались и мелели. Рыба в них теснилась, и в правильно выбранный момент (пока она еще не начала дохнуть), ее можно было ловить голыми руками. Так что летом пищи было очень много. Анраконцы внимательно отслеживали такие водоемы, а иногда в меру сил способствовали их появлению — и, опять же, начинали понимать, как движется вода, как быстро высыхает и размывает дамбы и так далее.

Летняя халява продолжалась недолго, а в холодное время года лишний раз лезть в воду не хотелось. Естественно, что анраконки летом старались сделать запасы на зиму в виде подкожного сала — примерно, как медведицы. Эволюция оказала им вполне "медвежью" услугу, заметно улучшив усвояемость и накопление жиров. Мужчины такого сомнительного подарка не удостоились, и соответствующие гены оказались заблокированы, чтобы второстепенный (с точки зрения выживания) пол не слишком "объедал" своих половинок.

Поскольку перечисление вымерших рас закончилось, то на иллюстрациях вместо черепов и скелетов наконец-то появились живые люди. Но первая же картинка, иллюстрирующая внешний вид расы, сходу настраивала на совершенно ненаучный и несерьёзный лад. Она была подписана: "как парочка древних примеряла одинаковые штаны".

По размерам анраконцы превосходили землян — два метра ростом и довольно крепкие. В древности хорошее питание гарантировалось для них только летом, а в нынешних городах — круглый год. И если к этому добавить досадную склонность к ожирению у анраконок, то получалось, что в типичной семье жена покупала для себя одежду вдвое большего размера, чем для супруга. Ну а если пробовала взять такую же...

Цветная зарисовка изображала высокого мускулистого мужика и молодую бабенку ненамного ниже ростом, но с румянцем на пол-лица — таких называют "кровь с молоком". Место — возможно, примерочная в лавке, так как рядом валялся ворох какой-то одежды. На обоих остались только упомянутые штаны, которые больше напоминали трусы-семейники одинакового, но весьма солидного размера.

Физиономия мадемуазель выражала муки и страдания. Она кое-как протиснулась в эти штаны, но ткань больно перетянула пухлые ляжки и грозила порваться в любой момент. Семейники всё-таки прикрыли причинное место, но намертво застряли на середине попы. А совсем не худенький мужик пролез двумя ногами в одну штанину таких же труселей — и вокруг него еще остался запас. Придерживая "семейники" руками, чтобы не свалились, он смотрел на то, что вытворяет дамочка, и ухмылялся.

Кей мысленно представил себе Марию, пытающуюся влезть в тесное белье... и на его физиономии появилась хитрая ухмылка, подозрительно напоминавшая рожу анраконца с картинки. Женушка Кея была довольно высокой, но не настолько и принадлежала к средней весовой категории, а нарисованная древняя оказалась не только ярко выраженной "толстоножкой", но остальные части её пухлой тушки тоже вряд ли влезли бы в одежду её кавалера. С такими объёмами и ростом 190 см весила эта красотка, наверное, изрядно.

Что касается красоты — ирония была бы не совсем справедливой. Молодая девушка имела миловидное личико, фигуру даже через чур женственную, с выпуклостями, напоминавшими сочные помидорки — кожа у неё аж лоснилась. Такого рода сексуальность на Земле находила свое воплощение в статуэтках палеолитических венер, и, конечно, была на любителя. Но "любитель" как раз ухмылялся рядом — и если искать аналогии в скульптуре, то он походил на античную статую какого-нибудь силача. Мужчины и женщины древних наверняка испытывали инстинктивное влечение к разным типам телосложения — иначе как бы они размножались.

Эстет, вновь проснувшийся в Кее Льюисе, пришел к неутешительным выводам: "Если художник хотел изобразить красивую толстуху, попытка потерпела фиаско. Черты лица правильные, но эти белесые глаза и гренадерский рост... Фигура из разряда 'мечта животновода' -достоинство сомнительное. Хотя..."

Ему в голову пришла озорная идея: мысленный конкурс красоты среди инопланетной экзотики. Но с женой такой конкурс лучше не обсуждать.

Мария как-то ухитрялась одновременно ревновать Кея и подшучивать над его придирчивостью по отношению к женщинам. Он не признавал ни толстух, ни худышек, ни очень рослых, ни коротышек. То есть он мог ценить их ум или смелость, быть надежным другом и соратником, но точно не соблазнился бы кем-то из них. Кей женился на той, чья фигура воплощала его идеал, о чем он не забывал говорить ей почаще, чтобы просить прощения пореже. Ну а прочих слегка критиковал "за глаза", чтобы темпераментная и подозрительная женушка меньше ревновала. Тактика старая, как мир и почти безотказная.

Однако, даже, если ему лично кто-то не нравился, он вполне мог представить себе, что было бы, если бы его вкусы изменились в ту или иную сторону. Если бы его спросили, он смог бы четко и подробно объяснить, что и почему ему нравится или не нравится, то есть хорошо отслеживал, как работает его собственный внутренний Эстет. Получался интересный эксперимент для психолога, моделирующий разнообразные предпочтения местных мужчин. Кей даже не подумал так же оценить мужиков — экий шовинист, а, может, не только "-ист", но еще какой-нибудь "анти-" или "-фоб".

С теми местными расами, у которых женщины выглядели ближе к землянкам, всё было достаточно очевидно и неинтересно. Другое дело — экзотика, встать на место тех, кто предпочитает необычно худых или совсем маленьких и так далее. Напрашивались четыре категории или номинации: 'симпатяшки среди стройняшек', 'симпатяшки среди коротышек', 'симпатяшки среди пышек' и 'симпатяшки среди дылд'.

Очевидно, дамочка на картинке попадала в категорию пышек. Как может мыслить любитель пухленьких? Чем обильнее плоть, тем лучше? Ну, предположим. В этом смысле нарисованная "красотка" была чудо, как хороша, но в городе встречались гораздо, гораздо "прекраснее" — только не древние, а из других рас. С точки зрения выживания в первобытных условиях приличный запас сала мог быть полезен. Но с ним еще надо ходить, бегать и делать прочие дела. Форма тела у Венеры Анраконской была такой, что основная нагрузка приходилась на ноги, а они у нее были длинные (бонус высокого роста) и с хорошими мышцами (бонус от древнейших). Поэтому ей, наверное, было проще, чем землянке с такой же массой тела, но все равно тяжело. Хотя, рыболовам это могло быть не так важно, и на болотах по трясине в любом случае много не побегаешь. Но Джерр упоминал, что именно для этой расы ожирение особенно вредно. Тогда все гипотетические преимущества сводились к нулю.

Кей правильно запомнил насчет вредности, и в книге как раз этот момент обсуждался дальше: эволюция не рассчитывала на то, что анраконцы будут жить долго. В первобытные времена избыточный вес не успевал нанести заметный вред, зато с приходом цивилизации пожилые анраконки в полной мере ощутили все "прелести" вроде подагры, отеков и варикоза. Молодые и сочные "помидорки" недолго оставались свежими — все обвисало, деформировалось, а нарастающая боль портила осанку и походку. Молодые девушки могли даже бравировать тем, что состоят на две трети из жира — такие своего рода "бодипозитивщицы" на местный лад. Но бравады хватало ненадолго — при первых признаках проблем приходилось садиться на диету, и пожилые анраконки усыхали до разумных объёмов. Ну а кто не усыхал — тот сам себе злая Мальвина, потому что после тридцати начинали деградировать суставы: хрящи в коленях и лодыжках быстрее изнашивались, чем восстанавливались. Свои трудности возникали и у мужчин-анраконцев, которые неправильно питались. У них не было женского "апгрейда", провоцирующего набор веса, но физиология не препятствовала нарушению баланса ни в сторону ожирения, ни в сторону анорексии со всеми сопутствующими болячками.

Почти у всех рас баланс метаболизма соблюдался надёжнее, чем у древних. Это очень прозрачно намекало на то, что эволюция на Визе зашла дальше, чем на Земле, но анраконцы — отстали, а земляне отстали еще больше, потому что земляне испытывали похожие трудности, но древние хотя бы могли похвастаться особой устойчивостью к вирусам, бактериям и токсинам.

Местные шутили, что эту расу надо кормить ядами, поскольку отравить их трудно, зато можно замучать доброкачественной едой, если не соблюдать разумные пропорции или количество.

А если появлялся какой-то новый штамм болезнетворных бактерий или вирусов, то, как правило, первыми вырабатывали иммунитет именно древние — и так было всегда. В цивилизованные времена, при развитой медицине лекари старались найти хотя бы одного выздоровевшего анраконца, создавали лечебную сыворотку на основе его крови — и так побеждали большинство эпидемий.

Что касается ядов, то, древние, конечно, не могли выдержать вообще все, что угодно. Чашечка чая с полонием убила бы любого. Но они хорошо приспособились к тем отравляющим веществам, которые выделяли животные, растения и болотная жижа.

Поскольку анраконцы использовали разнообразные ловушки, то в их руки часто попадали живые и даже не покалеченные животные. Древние додумались их приручать, разводить, а потом и отбирать. Так, еще не умея ни читать, ни писать, они открыли простейшие законы селекции и начали изменять самых разных животных. Неудивительно, что первые представления об эволюции и отборе возникли именно у этой расы, а много позже анраконские мудрецы изобрели генетику.

Одними из первых они приручили визанских "лошадей". Эти холоднокровные животные не имели земных родственников, а внешне представляли собой нечто среднее между ящерицей, броненосцем и антилопой. Изначально такие звери были небольшими, но древние вывели породу, способную носить на спине крупных мужчин, хотя прекрасный пол еще долго ходил на своих двоих, пока не изобрели колесо и телегу. Дальше продолжалась специализация на скорости, выносливости или силе — появились породы соответственно для охоты, путешествий и перевозки тяжестей (включая жён).

Один из результатов селекции получился особенно удачным — животные под названием будюги. Они давали мясо, молоко, сало, шкуры, волос, кости, и даже их, пардон, навозу находилось применение. Универсальность имела свои минусы — по каждому из пунктов будюги проигрывали специализированным домашним животным, поэтому позднее их, как лошадей, разделили на множество пород — каждая для своих целей.

А еще у анраконцев были шушелки — насекомоядные зверушки, похожие на горностаев, только черные и без хвоста. Эти почти не изменились с древних времен, когда они жили в симбиозе с древними, спасая людей и скот от паразитов. В первобытной культуре они занимали положение где-то между земными кошками и собаками. Анраконцы считали шушелок образцом грации и добродушия, но верности к определенному хозяину эти животные не проявляли, они следовали за племенем в целом, а позже привязывались к нескольким семьям, живущим по соседству.

С этих трех видов анраконцы начинали свои эксперименты по селекции, остальные домашние животные появились намного позже (в том числе земной аналог собак).

Раконцы

(подвид "древняя кость")

(пометка Марии: "артисты")

(пометка Кея: "поголубевшие древние")

В процессе миграций племена древних оказались далеко друг от друга, какое-то время развивались по отдельности и накопили много отличий. Большинство покинули болота и в других условиях постепенно вернулись к классическим размерам древнейших, а некоторые, жившие в условиях нехватки ресурсов, даже слегка измельчали, оставив потомкам в наследство маленький рост или худобу, или сразу и то, и другое. Поэтому далеко не каждый современный мужчина из расы древних выглядел как нечто среднее между Гераклом и баскетболистом, и женщин, которые не сломали бы спину лошади, тоже хватало.

Одна из "жилок" дальше всех ушла от остальных и повысила свой статус до "листа", получив имя "раконцы".

Кожа у них чаще была голубоватой, хотя такой цвет изредка встречался и у других. Различали их, опять же, по глазам, которые у раконцев остались очень светлыми, но все-таки приобрели разные цветные оттенки: желтый, голубой, серый, зеленый, розовый.

Иммунитет у них был не такой феноменальный, как у анраконцев. Зато где-то в средине своей эволюции раконцы получили некоторые гены альсиоров — это гибридная раса, объединившая в себе черты ветвей тонкой и гибкой кости. Как следствие, в метаболизме произошел ряд улучшений. Может быть это оказалось важнее, чем иммунитет, потому что раконцы встречались в 3-4 раза чаще, чем анраконцы.

Или им просто где-то когда-то повезло. Неандертальцы тоже в свое время попали под извержение супервулкана в Европе и чуть не вымерли. Если бы так же бабахнуло в Африке, еще неизвестно, как бы сейчас выглядели земляне.

Что касается культуры, то само это слово можно было бы использовать как второе имя для расы раконцев. Среди них всегда было много артистов, художников и бардов. Считалось, что их народ стоял у истоков почти всех искусств. Хотя были еще асаны, но... асанам "повезло" примерно так же, как неандертальцам.

Данхарцы

(подвид "тяжелая кость")

(пометка Марии: "черные гиганты")

(пометка Кея: "и черные пантеры")

Из ветви тяжелой кости немногим расам посчастливилось дожить до цивилизованных времен, а из тех, кто выжил, самой старой расой были данхарцы.

Их глаза также были очень странными и жутковатыми, но на этот раз — полностью черными — такими же, как кожа и волосы. Данхарцы были ночными охотниками, и не хотели, чтобы жертвы их обнаруживали, зато сами они видели в темноте намного лучше других рас. Их зрачки могли расширяться очень сильно, но сплошной мрак в глазах — это были все-таки не зрачки, а белки, то есть даже они перекрасились в черный цвет ради маскировки.

Причем, "странные" и "жутковатые" — эти эпитеты использовались в книге, значит не только земляне, но и местные тоже их так воспринимали. Что данхарцы, что анраконцы — очень малочисленные расы, на улицах Столицы их встречали далеко не каждый день, и они не успевали примелькаться. Поэтому глаза, залитые чернотой, или, наоборот, почти полностью белые, как у древних, считались довольно необычной и не очень-то приятной чертой.

Первобытные данхарцы процветали в богатой и обильной части Виза, покрытой густыми джунглями. Благодаря достатку пищи, мужчины-воины вырастали очень крупными — далеко за два метра ростом и за два центнера весом, с прекрасно развитой мускулатурой.

Женщины у данхарцев были ещё выше, чем мужчины, но заметно стройнее. Влажные джунгли заросли высокой травой, и грунт там был очень вязким — фактически неглубокий слой грязи. Поэтому бегающие охотницы получили ноги подлиннее и туловища полегче, чем у менее подвижных охотников.

Выглядели данхарки очень впечатляюще, с дикой, звериной красотой. Данхарка на иллюстрациях с лицом типичной латиноамериканки была очень похожа на Марию, только не смуглая, а черная как ночь. Фигура — не такая же, но тоже безупречная в своем роде: с подчеркнуто атлетическим телосложением бойца, но с акцентом на развитие ног. Она не выглядела тяжеловесной, так как в высоту и в ширину увеличилась одинаково и сохранила классические пропорции. А то, что она очень рослая, можно было понять по голове, относительно маленькой по сравнению с телом.

Эстет Льюис остался доволен: "Словно черная пантера! Попытка эволюции создать очень высокую, но прекрасную женщину увенчалась полным успехом. Определенно, это пятёрка в категории 'симпатяшки среди дылд'. Поставил бы и пятёрку с плюсом, но зачернённые глаза плюсик все-таки отбирают".

Природа вокруг черных гигантов была им под стать: буйно цветущая и опасная. Людям приходилось часто вступать в схватки с дикими животными — как для того, чтобы защитить себя, так и для того, чтобы добывать пищу. Это и спровоцировало рост в размерах.

Их также отличала высокая устойчивость к болезням, которая передалась от дан-ку. Если во время очередной эпидемии у древних по каким-то причинам не возникал нужный иммунитет, то лекарям следовало искать среди данхарцев.

Почему же при таких замечательных физических данных представителей этой расы осталось так мало? За это следовало "благодарить" тех, кто произошел от них.

Арранцы

(подвид "тяжелая кость")

(пометка Марии: "белые карлики")

(пометка Кея: "живые танки")

От данхарцев произошли арранцы.

Обилие пищи и присутствие крупных хищников привели к тому, что в своем развитии эта раса стала специализироваться исключительно на силе, утратив многие достоинства, которые прежде казались важными.

Например, они потеряли улучшенный иммунитет к болезням. Черный пигмент у арранцев почти исчез, их кожа стала как бумага, и белки глаз тоже вернули себе нормальный цвет. Немного пигмента сохранилось только в радужках (получались разные оттенки фиолетового) и в волосах (от светло-каштановых до почти серых русых). О хорошем ночном зрении им тоже пришлось забыть и превратиться в дневных охотников.

Они даже в росте уменьшились в два раза.

Куда же подевался земной стереотип о могучих великанах, циклопах, ограх? Визанские мифотворцы тоже выдумывали подобных монстров, но в природе самыми сильными оказались вовсе не черные гиганты ростом по два с половиной метра, а белые карлики.

Сила зависит не от роста, а от площади поперечного сечения мышц, то есть, попросту говоря, от толщины рук, ног и прочих частей тела — если, конечно, там не жир, как у пухлых женщин из ветви древних.

Потребляя то же количество пищи, что и данхарец, арранец имел тот же вес, но, будучи вдвое ниже, получался толще и примерно вдвое сильнее.

Тут до Кея дошло, почему в книге почти везде пишут размеры одежды вместо веса. "Толщина" или ширина силуэта лучше показывает силу, чем масса, а рост остается вовсе не при делах. Разве что в боксе очень важна длина рук, поэтому при схватке в одной весовой категории высокие и худые бойцы имеют хорошие шансы против коренастых коротышек. Но борцам это уже невыгодно — они редко бывают высокими. Причем, у земных спортсменов разница получается максимум на голову, а белый карлик доставал черному гиганту... до причинного места. И, тем не менее, карлик мог скрутить в бараний рог гиганта, а не наоборот. А то, что руки коротки — ну так что ж, взять дубину побольше — и проблема решена.

Сила позволяла охотиться более успешно, а значит еще быстрее расти вширь. Арранцы начали превращаться в отдельную расу, когда у них произошли мутации, связанные с синтезом дополнительных ферментов, расщепляющих белки. Они смогли эффективно переваривать очень большие порции мяса животных и получать достаточно питательных веществ для роста мышц. Заодно и регенерация от этого сильно улучшилась, глубокие раны зарастали быстро, и поврежденные ткани полностью восстанавливали первоначальное состояние.

Земляне не могли этим похвастаться. Киносценаристы любили сцену "фигня, пуля прошла навылет", после чего, спустя удивительно короткое время, герой выздоравливал и крошил врагов как прежде. Но вообще-то в реальности сквозная дырка в ноге даже после полного заживления могла означать потерю половины скорости, за счет хромоты, а в руке — потерю половины силы. Мясо вокруг пулевого канала превращается в фарш, и хирургам приходится вырезать большой кусок мышцы. Если не делать пересадку тканей, то полное восстановление естественным путем может занять годы. И это — от единственной дырки. А ведь особо героических героев ранили чуть ли не каждую серию. Для арранцев, которые не умели делать броню, но постоянно лезли на рожон, глубокие дыры от рогов, рваные раны от когтей, вмятины и проколы от зубов были обычным делом — не после каждой охоты, конечно, но часто. Без хорошей регенерации они бы слишком быстро приходили в негодность как воины.

Естественным пределом для их развития стал баланс энергии. Хотя производительность пищеварительной системы у них увеличилась, но не до бесконечности. Как у большинства других рас (включая земные) мышцы арранцев даже в покое выделяли тепло, обогревая не только себя, но и окружающую среду. В какой-то момент достигалось равновесие: тело белого карлика расходовало столько же энергии, сколько могло получить с едой.

Но даже с имеющимися улучшениями арранцы на своих ферментах росли вширь намного быстрее, чем любой качок на стероидах.

На очередном изображении сравнивали только что появившегося на свет арранского малыша и среднего новорожденного средней расы (своего рода эталон или стандарт). Заметно "укороченный" белый карлик все равно весил в полтора раза больше, и ему следовало покупать ползунки 8-го размера против 6-го стандартного.

Кею показалось, что оба этих уродливых существа с огромными головами, вздутыми животами и кривыми ножками выглядят страннее, чем любой из визанцев. Секундой позже он осознал, что не может сказать, насколько они отличаются от земных крошек, и когда он в последний раз видел новорожденного. Они с Марией детей так и не завели (какие еще дети в космосе), а в жизни, как правило, встречались мамаши только с двухлетками и годовичками.

Ну, можно ведь заглянуть в медицинскую энциклопедию наручного компьютера. Кей мысленно приказал электронике найти подходящую картинку... н-да... такой же пузатый и кривоногий крохотный малыш. Что же это получается — обычные земные малыши для него выглядят более "инопланетно", чем, например, Эйдар — шестилетний арранец?! Что значит привычка...

Кей приказал компьютеру оставить от картинки только контуры, сделать то же самое с изображением в книге и сравнить. Получилось, что земные новорожденные очень близки к местному "стандарту". Кей не имел ни малейшего представления, как переводить визанский размер одежды номер 6 в сантиметры и как снимать мерку — например, по окружности талии или как-то еще, но это несущественно. Если понадобится, Мария уточнит. Пока хватило понимания, что цифра 6 — это удобная точка отсчета, пропорциональная поперечным размерам среднестатистического земного или визанского новорожденного младенца.

Что до юных белых карликов, то они быстро становились очень пухлыми, однако склонность к полноте сохранялась только у малышей, подростки же стремительно превращались в горы мышц, и девочки в том числе. Арранки выглядели совсем не женственно: такие же, как мужчины. Кей даже не стал их оценивать, его внутренний эстет сказал, как отрезал: "это вообще не женщины". Номинация в конкурсе 'симпатяшки среди коротышек' пока осталась без достойных претенденток.

Современные белые карлики носили в среднем 40-й размер одежды, и вместе с непомерно мощными и толстыми руками их фигуры получались в ширину примерно, как в высоту. За прошедшие эпохи из-за смешанных браков они стали в среднем на 10 см выше, и капельку похудели, а у первобытных размеры иногда доходили до 55-го. Данхарцы же остановились где-то на 25-м, что соответствовало 7-летнему арранцу, а данхарки были еще стройнее.

В целом у всех рас тяжелой кости женщины имели то или иное преимущество в росте, а мужчины — в силе. У карликов разница получилась небольшой, а у гигантов — значительной. Арранцы со временем все-таки обогнали арранок и по росту тоже, но всего лишь на 5 см в среднем, и произошло это позднее, когда они вышли из джунглей.

Типичный нынешний карлик по оценкам Марии весил вдвое тяжелее гиганта и превосходил его по силе вчетверо. Следовательно, самые мощные первобытные карлики, хотя и были коротышками, могли оказаться еще вдвое сильнее.

Хотя арранские малыши выглядели достаточно естественно, но взрослые по своим очертаниям слишком отличались от людей или обезьян и больше походили на живые танки, шагающих роботов или что-то подобное. Когда земляне прилетели на Виз, первым встреченным оказался шаперонец средней комплекции, похожий на обычного китайца, только глаза больше. Если бы первым оказался арранец, космонавты сказали бы, что это какой-то лемур, голову которого приставили к телу белого медведя, стоящего на задних лапах, причем медведя обрили наголо и хорошенько сплюснули под прессом, ужав по вертикали. Разве что биологи смогли бы заподозрить, что это гуманоид на суперстероидах. И заметили бы, что обритый белый медведь оказался бы чернокожим.

— Ты их называла "белыми карликами",— сказал Кей жене,— но мне кажется, что даже сказочные гномы-воители, как их обычно рисуют, не такие "накачанные".

— Мне просто понравилась игра слов: белый карлик — маленькая, но очень плотная и массивная звезда,— призналась Мария.— Есть другая раса — унусы, вот они по своим пропорциям приблизительно соответствуют сказочным гномам или дварфам, а эти — еще раза в два шире, и ноги не укорочены.

— Но почему все расы не стали такими со временем? Раз уж выпала удачная мутация и закрепилась, она должна была широко распространиться... ведь, наверное, полезно иметь эдакую мощь!

— "Просто кто-то слишком много ест". Кстати, кто это сказал — Сталин Черчиллю?

— Вроде бы да,— попытался припомнить Кей.— Черчилль в том мультике — поросенок, а Сталин — таракан.

— Короче, неважно. Важно, что в окружающей дикой природе не хватает пищи. Допустим, карлик в двадцать раз сильнее обычного землянина, но жрет как минимум за десятерых. Десять человек могут одновременно заниматься самыми разными делами... для большинства из которых такая сила не нужна, мышцы только висят мертвым грузом и потребляют энергию.

— Но это все-таки круто: гляди, какие шары-бицепсы величиной с футбольный мяч!

Мария усмехнулась и поддразнила мужа:

— Интересно, все мужики помешаны на силе или нет? А представь себе, что из-за такого футбольного мяча твоя рука в локте сгибается максимум под прямым углом. И теперь попробуй почесать нос.

Кей попробовал, но смог дотянуться пальцем только до противоположного уха. Мария подобрала с земли какую-то соломинку и предложила:

— А хочешь для реализма пощекочу тебе в носу? Сыграем в игру "насморк арранца".

— Не надо, Мари!— запротестовал Кей.— Это уже садизм.

— Ладно, я тебя утешу: представь теперь, что у тебя плечевой сустав на расстоянии полметра от шеи (потому, что ключица длиннее).

— О! Тогда получится дотянуться. Нос спасен.

— Нос спасен, но как теперь достать до противоположного плеча? А если там зачешется? Рука-то осталась короткой.

— Час от часу не легче...— Кей взглянул на рисунки и убедился, что руки белых карликов лишь чуть-чуть длиннее обычного — малость не достают до колен.

А ноги, несмотря на маленький рост, оказались вполне классических пропорций, ровно в половину роста, и вообще нижняя половина тела была развита соразмерно верхней. Опять не сказочные гномы, которых часто изображали с длинным торсом и рахитичными ногами.

— Мне кажется, если он сильно сведет плечи, вот так,— Кей ссутулился,— то как-нибудь достанет до противоположной стороны себя.

— Вполне возможно. Но я уверена, что у него найдутся "мертвые зоны", например, вряд ли он сможет почесать свой пупок. А я себе даже между лопатками дотянусь,— похвасталась Мария.

— Придется ему чесаться о сучья деревьев,— нашел выход Кей.— Но все равно неудобно, и мысль твою я понял. Как в играх: плюс к силе, но минус к ловкости у тех же гномов. Только более точный местный аналог гномов — это, как я понял, унусы, а не арранцы?

— И не только в том, что касается внешности: в сказках подгорные гномы роют шахты и куют доспехи, а белые карлики — не созидатели, они завоеватели. Просто злобные качки,— припечатала Мария без малейшей симпатии.

В столичном регионе арранская раса была четвертой по численности, поэтому в книге им посвятили много материала и (помимо прочего) объяснили кое-какие особенности анатомии с хорошими рисунками.

Чтобы поддерживать массу тела порядка полутонны, скелет изменился, в том числе суставы стали больше, прочнее, но еще пришлось пожертвовать гибкостью.

Например, у землян позвоночник слегка изогнут и понемногу расширяется от головы к тазу, так как чем ниже, тем больше нагрузка. У арранцев хребет почти выпрямился, а позвонки расширились настолько, что стали похожи на "блинчики". В целом позвоночник белого карлика превратился в подобие детской пирамидки с самыми большими "деталями" внизу. У взрослых он почти не гнулся вбок и вперед, но все еще поворачивался вокруг оси. Обычная подвижность у них сохранилась лишь в шейном отделе, где кости поддерживали только голову.

Головы у арранцев были не больше, чем у остальных и, кстати, ненамного крепче. Они становились критически уязвимым местом, если противником оказывался другой арранец. Первый же удар кулаком в лицо мог расколоть сравнительно хрупкий череп и сломать шею. Поэтому бокс как спорт стал для них невозможным, вместо него возникло несколько традиционных видов борьбы, в которых запрещалось прикасаться к сопернику выше уровня ключиц.

Дикие звери не понимали, где у карликов единственная слабая точка, и относительно маленькие черепушки редко попадали под удар. К тому же их дополнительно со всех сторон защищали непомерно раздутые грудные и трапециевидные мышцы, плюс привычка втягивать голову в плечи — в результате "командирская башенка" этого живого танка оказывалась "утоплена" в мясо чуть ли не до уровня глаз, а добраться до горла становилось совсем нереально.

Защита внутренних органов также значительно улучшилась. Ребра увеличились и по длине, и по ширине, и по толщине, промежутки между ними исчезли, грудная клетка стала практически сплошной, так что даже стальные копья поздних эпох не пробивали карликов до сердца. Но подвижность эта часть скелета тоже потеряла, поэтому дышали карлики исключительно диафрагмой.

Ребра не могли защитить живот, это делали мышцы. Причем с точки зрения силы они не имели смысла, так как предназначались для наклона вперед или вбок почти негнущегося позвоночника. Там, где у землян откладывались излишки жира, у арранцев накапливался запас белка. Брюшной пресс белых карликов представлял собой специфическое зрелище: "кубиками" там не пахло и даже "кирпичами", мясо собиралось в массивные горизонтальные складки, которые свисали вниз под собственной тяжестью. Но это спасало: в джунглях встречались звери c очень длинными когтями, способные серьезно разодрать арранца, однако выпустить ему кишки они уже не могли. А если пищеварительный тракт оставался неповрежденным, белый карлик мог схомячить своего противника и восстановиться — хотя и не мгновенно, как в какой-нибудь компьютерной игрушке.

У арранок такие же складчатые, но крепкие животы защищали плод от всех мыслимых угроз. Даже на последнем месяце масса ребенка оказывалась совсем незначительной по сравнению с массой матери, поэтому беременные арранки внешне не отличались от... ждущих перезарядки... и охотились наравне со всеми.

Изменения затронули и руки карликов: через чур крупные суставы сделали их неловкими. Слишком толстые фаланги не позволяли ухватить совсем мелкие предметы, а короткие пальцы мешали удерживать более крупные. Тяжелое оружие (типа дубин) они держали двумя руками или применяли специфический "арранский хват", когда длинная рукоятка зажималась под мышкой — это надежно, но подвижность еще хуже.

Поэтому легенды о гномах-кузнецах, ювелирах, механиках, создававших сложную броню, лучшие украшения и так далее — были бы злой насмешкой, если использовать арранцев в качестве персонажей. У них действительно возникали трудности с "созиданием" и даже с обучением письму. Мастера среди них все-таки встречались, но они брали на себя не самую сложную, а наоборот — самой грубую работу: дробили камни, плавили руду, отливали болванки, ковали заготовки, пилили бревна на доски и так далее. Но по-настоящему их ценили в роли грузчиков. Разные простые механические приспособления вроде кранов или тележек тоже работали на живой силе арранцев (или лошадей).

Несмотря на некоторую неловкость, скорость у карликов не ухудшилась. Благодаря соразмерно длинным и крайне мощным ногам, они бегали быстрее среднего и совершали неожиданно высокие прыжки. В особенности это относилось к их женщинам, которые уступали мужчинам по мощи и защищенности верхней половины тела, но в ногах могли оказаться даже сильнее. Во время охоты и войны быстрые и выносливые арранки специализировались на разведке, преследовании и добивании — эдакие неумолимые немезиды.

Хотя объем мозга у них не уступал другим расам, но они очень долго не использовали этот потенциал в полной мере и жили по принципу: сила есть — ума не надо, а соседние народы относились к ним соответственно.

У арранцев росла не только сила, но и агрессия. Теперь мало, кто из диких животных мог им противостоять, бывшие хищники стали добычей и едой. Белые карлики пожирали всех с неизменно здоровым аппетитом и быстро размножались, места им стало не хватать, и они начали свою экспансию в поисках новых охотничьих угодий, снося на своем пути всех, кто мешал.

Первой жертвой стали собственные предки — данхарцы. К тому времени они уже не могли противостоять свирепым коротышкам, которые стали слишком здоровыми. Данхарцы оказались почти полностью истреблены, жалкие остатки их племен попрятались в самых непролазных джунглях.

Времена были первобытные, суровые, никаких сантиментов: выживал тот, кто мог уничтожить конкурентов. Очистив джунгли от данхарцев, орды "злобных качков" выплеснулись в саванны.

А там жили асаны.

Асаны или "непрозрачные"

(подвид)

(пометка Марии: "гуманитарии")

(пометка Кея: "слегка яйцеголовые")

Асанов долго относили к древнейшим, поскольку их кости не имели очевидных особенностей. Но потом, когда разобрались с происхождением, решили завести для них отдельную ветвь.

Первоначально это были ли-ан-ку — те, что сгорбленные и с высокими лбами. Со временем они немного изменились, в том числе их кожа стала плотной и грубой.

Потом с севера пришли тетраксы, а они к тому времени изменились еще больше. Контакт между двумя популяциями привел к разделению населения саванн на две большие группы. Часть ли-ан-ку откочевала на юг, через джунгли и еще дальше. Неясно, было ли это бегство от пришельцев или просто так совпало. Скорее все-таки совпадение, потому что плотность населения в саваннах была еще незначительной и не настало время воевать друг с другом за ресурсы. По всем признаком "гости" вели себя относительно мирно. И даже более того — ли-ан-ку получили от них много новых генов, из-за чего выпрямились, а их черепа приобрели более округлую форму. С этого момента отсчитывалось рождение новой ветви — асанов.

Тетраксы вскоре ушли обратно на север. Или правильнее сказать, что те, кто ушел, остались тетраксами, а те, кто остался, превратились в асанов.

Потом нарождающаяся ветвь разделилась еще раз: часть опять мигрировала на юг, но на этот раз — только до джунглей, где они смешались с дан-ку и породили данхарцев и других.

Остальные больше никуда не переселялись.

Потом была долгая эпоха параллельного развития, когда в джунглях процветала ветвь тяжелой кости, а в саваннах — ветвь асанов.

Они стали многочисленными и весьма разнообразными. Это главная причина, почему их считали целой ветвью — слишком много возникло вариантов, каждый из которых мог претендовать на звание отдельной расы. Отличали их от других (и распознавали их останки) по слегка удлиненным черепам.

В саваннах водились хищники и крупные, агрессивные травоядные. То есть дичи хватало, но пища сопротивлялась и сама норовила перейти в разряд едоков. Охотники действовали сообща, всем племенем, отделяя выбранную жертву от стада и загоняя ее в засаду, а другие тем временем могли отвлекать вожаков или отпугивать зубастых и когтистых конкурентов.

Для охоты на крупных животных асаны использовали дротики и легкие копья с каменными или костяными наконечниками. Тактику тщательно продумывали. Начиналось с дротиков — вонзаясь, они не убивали, но вынуждали выбранную жертву убегать и страдать от боли. Животное отбивалось от стада и теряло ориентировку. Потом приходил черед длинных копий с каменными наконечниками. Судя по форме и заточке, они предназначались для ударов взмахами с безопасной дистанции. Вероятно, задача охотников состояла в том, чтобы наносить длинные поверхностные раны и вызывать обильное кровотечение. Наконец, когда животное слабело, его мучения заканчивались после нескольких глубоких ранений в брюхо — и для этого предназначались копья с костяными (колющими) наконечниками.

Необходимость четкой координации способствовала развитию социальных отношений, но в этом асаны зашли гораздо дальше, чем того требовала охота. Можно сказать, что необычайно высокий социальный интеллект стал их главной отличительной чертой — получилась, так сказать, ветвь "гуманитариев".

В числе прочего они создали замысловатую систему верований, где у каждого племени имелся свой мистический покровитель, который мог происходить от божеств или духов других племен, и их значимость в свой черед тоже признавалась — то есть возник политеизм. Теперь уже невозможно установить, чему конкретно учила их религия (или религии), хотя догадки высказывались.

От асанов осталось много очень реалистичных глиняных скульптур, которые соседствовали с фантастическими, но столь же детально исполненными. Еще больше обнаружилось барельефов и рисунков в пещерах — качеством похуже скульптур, но у современников и такого не было. Часть их изображали танцующих и (предположительно) поющих асанов, а значит скульптурой и живописью они не ограничивались.

Благодаря их искусству, археологи узнали, что асаны бывали всех цветов радуги и сильно отличались друг от друга по росту и внешности. Окаменелости вполне соответствовали скульптурам и рисункам, помогая понять, какие из них описывают реальность, а какие связаны с мифами.

Еще у них возникла сложная иерархия власти, а также традиции, закреплявшие понятие семьи вместо примитивно-хаотичных отношений.

Отдельные племена уже рисовали символические узоры — пока что для украшения, но все более абстрактные. На Земле такие символы со временем превращались в пиктограммы и иероглифы. Еще немного, и у "гуманитариев" появилась бы письменность.

Однако — они не успели. Потому, что из джунглей вышли живые танки и начали свое наступление на саванны.

Был шанс, что кто-то из асанов изобретет что-нибудь такое, что сможет их спасти — ведь среди них было столько ярких индивидуальностей, если судить по оставшимся наскальным изображениям, плюс каждое племя имело свои особые традиции и понятия.

Беспрецедентное развитие искусств у асанов породило много гипотез, откуда все взялось. Например, такую: когда охота — рискованное и хлопотное дело, тогда используется любой предлог, чтобы "культурно поразвиваться" в безопасном стойбище, а беготню по саванне отложить до тех пор, пока желудок еще терпит. Как вариант, эти заботы сваливались на соплеменников, но для такого требовалось высокое положение, что стимулировало усложнение иерархических отношений вообще и семейных в частности.

Как бы то ни было, из-за сложностей охоты жители саванн не увеличили свою мышечную массу и имели, как правило, среднее (человекоподобное) или субтильное (эльфоподобное) сложение. Хотя генетически они являлись предками арранцев, но слишком сильно отстали в своем физическом развитии. Интеллектуально асаны опережали, и это могло бы помочь, если бы опережение касалось оружия или магии, а не искусств. Грубо говоря асаны пели, танцевали, рисовали, почти изобрели литературу, но забыли про физкультуру. Арранцы тем временем отъедались и "качались". Пока те и другие жили порознь, все получали удовольствие, но затем... Мирное сосуществование качков и гуманитариев? Такое возможно только под присмотром полиции.

"Качки" не имели против "гуманитариев" ничего личного. Арранцы просто хотели кушать, и они нашли свою землю обетованную. Асаны с трудом справлялись с местными животными, а для белых карликов звериные зубы, рога и копыта не стали препятствиями. Степь превратилась для них в бескрайний пиршественный стол.

Карлики гоняли дичь по всей саванне. Животные стали пугливее, осторожнее и агрессивнее. То, что рядом охотятся как бы местные, арранцам оказывалось только на руку. Если "качок" видел группу "гуманитариев", окружившую бычка соксера и вдумчиво тыкающих в него копьями,— отлично, не придется гоняться за зверем! Карлик врывался напролом, одним ударом отправлял бычка в нокаут, забрасывал себе на плечо и весело вприпрыжку убегал с добычей к своим. Если несколько "гуманитариев", забив крупного зверя, тащили его в стойбище, "качок" брал разгон, сносил всю толпу как кегли и забирал себе добычу — то, что они пыжились и тащили все вместе, карлик легко уносил в одиночку. Самые наглые могли и в чужое стойбище прорваться, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь вкусненького. Звучит, может быть, смешно, но асанам было совсем не до смеха, так как над ними нависла неиллюзорная угроза голода.

Естественно "гуманитарии" возмущались. Естественно пытались как-то договориться, козыряя божествами и традициями. Но в глазах "качков" видели лишь недоумение. Языки друг друга они понемногу узнавали, но арранцев не интересовали заумные концепции. Асаны даже пытались подкупить конкурентов предметами искусства, но те ценили только одно — то, чего не хватало самим асанам — жратву.

Неизбежно доходило до войн. "Гуманитарии" не пытались в одиночку атаковать "живые танки". Они, как привыкли, собирались толпой, окружали и пытались что-то сделать. Но методы загонной охоты, отработанные на крупных травоядных, против карликов не работали. Когда доходило до драки, арранцы не тупили и легко распознавали уловки, рассчитанные на зверей.

У доисторического белого карлика одна рука были толще, чем туловище асана, и в этих руках "злобный качок" держал громадную дубину. От ее удара даже увернуться было непросто, а при попадании несчастная жертва взлетала в воздух, и наземь падал уже мертвый мешок с раздробленными костями. Попытки напасть одновременно или держать строй делали только хуже: тогда один взмах дубины сносил сразу нескольких тщедушных противников. Иногда единственный живой танк, как и полагается танку, уничтожал целое племя пехотинцев-задохликов.

То оружие, что имелось у асанов, не годилось. Все жизненно важные органы арранцев прикрывали ребра без "щелей" или непомерно толстый слой мяса. Наконечник короткого копья — заточенная и прокаленная в огне кость — вещь опасная, но это все-таки не сталь и даже не бронза. Каменный топор или молот могли бы раскроить уязвимый череп, но каменные копья с режущими кромками — оружие другого типа. Оставалось надеяться только на случайную удачу: шанс рассечь крупную артерию или вену там, где они подходили близко к поверхности кожи, или нанести проникающее ранение в мозг сквозь глаз либо тонкую височную кость. Но карлик не стоял и не ждал, пока ему, наконец, попадут в "амбразуру" или просверлят пузо достаточно глубоко. А ему самому целиться и ловить момент не приходилось. Дубина (фактически — бревно) не уступала по длине копьям оппонентов, а размахивал он ей с такой же легкостью, что и враги своими зубочистками. И бегал не хуже.

Не похоже на то, чтобы "качки" специально геноцидили "гуманитариев", они просто распугивали дичь, а ту, что с трудом удавалось добыть, отбирали. Оказавшись в совершенно безвыходном положении, в условиях нарастающего голода асаны стали вырождаться. Кое-кто пытался превратиться в падальщиков, но после "качков", как правило, оставались только кости.

Вырождение проявлялось в уменьшении размеров. В старых захоронениях асанской культуры находили останки мужчин 220 см ростом, правда, очень стройного сложения. Однако в более поздних слоях, где стали встречаться кости и асанов, и арранцев, "гуманитарии" укорачивались и укорачивались, пока не сравнялись с карликами. При этом крепче они не стали, наоборот усохли. Самые поздние останки ветви соответствовали росту порядка 120 см и в ширину не достигали 7-го размера, то есть у арранцев даже новорожденные оказывались толще. Видимо, деградация дошла до предела, допустимого физиологией асанов, после которого они окончательно съёжились, испарились и исчезли.

Вымирание от голода — бесславный конец для интересной культуры, и понятно, почему даже Мария (которая как профессионал могла бы соблюсти беспристрастность) не удержалась от жестких эпитетов в адрес белых карликов. Но эволюция — безжалостная штука.

В итоге — развесистая ветвь асанов оказалась целиком уничтожена.

Тетраксы или "ушедшие на восток"

(подвид "прозрачные люди")

(пометка Марии: "здоровяки-альбиносы")

(пометка Кея: "и розовые блондиночки")

Тетраксы стали последней крупной группой, отделившейся от древнейших. Поначалу отделение было только географическим, на что указывало и название, переводившееся как "ушедшие на восток". Потеряв контакт с предками, они начали меняться в результате мутаций и скрещивания с другими народами, которые попадались им на пути.

Гибридизация привела к появлению новых рас. Ушедшие на восток породили там огаров, риканатов, ир-мелоунов и многих других. Потом тетраксы двинулись на юг, на полпути смешались с ли-ан-ку, в результате началась история асанов, а история тетраксов продолжилась своим путем.

В этом месте авторы, наконец, кое-что уточнили, и многое встало на свои места.

Как уже говорилось, кожа, сквозь которую просвечивает хоть что-то — будь то крупные вены, румянец или общий слегка розоватый фон от капилляров — на Визе явление довольно редкое. Но древнейшие в своей главной линии имели как раз очень прозрачную кожу или бесцветную, ахроматическую. В книге использовали визанское слово, которое могло означать то или другое в зависимости от контекста, и теперь уточнялось, что имелась в виду именно прозрачность или полупрозрачность, иными словами, как раз такая кожа, как у землян. Европейцы слишком привыкли называть себя белыми, из-за чего Кей не сразу понял, о чем речь. Но ведь кожа землян, строго говоря, не имеет белого пигмента. Есть только коричнево-черный меланин — если его много, то кожа темная, а если мало, то получается та или иная степень прозрачности. Альбиносы, у которых меланина нет, имеют отчетливо-розовый оттенок, но это не цвет кожи — так просвечивает алая кровь в сосудах.

На количество меланина влияет генетика и эффект загара — меланин защищает от ультрафиолета, и под ультрафиолетовыми лучами его синтез усиливается. У древнейших синтез меланина оказался на крайне низком уровне. Ультрафиолет не мог на это повлиять, так как он не достигал поверхности Виза. Получается, что и защита от него не требовалась. Значит древнейшие могли оставаться такими и дальше, выживанию это не мешало. Древнейшие не могли загореть и выглядели примерно как земные альбиносы. Откуда это стало известно? По внешнему виду потомков, у которых так всё и осталось.

Остальные ветви со временем накопили изменения в строении, текстуре и окраске кожи. Иногда, как в случае черных данхарцев, это помогало маскироваться, но чаще не влияло ни на что — классическая нейтральная мутация.

Например, у древних (раконцев и анраконцев) добавился новый пигмент (синий), а меланина (коричневого) стало чуть больше и без ультрафиолета. Если оба пигмента уравновешивались, то получалась светло-серая кожа, если главенствовал какой-то один — коричневатая или голубоватая. Кожа древних (в отличие от древнейших) стала менее прозрачной, как у слегка загорелых европеоидов.

У эрен-ку те же два пигмента синтезировались в гораздо большем количестве, и они стали совсем непрозрачными (шоколадными, темно-синими или черными). Но больше всего "красок" (почти дюжину!) приобрели ли-ан-ку и от них разноцветие распространилось повсеместно.

Когда археологам стало ясно, что тетраксы в какой-то момент времени смешались с ли-ан-ку, и потом возникли две новые ветви, то их противопоставили по данному признаку. Название "асаны" получилось из слов "асэно" и "ан", что переводилось как "непрозрачные люди" — то есть те, у которой кожа стала непрозрачной, за счет наследования тех или иных пигментов ли-ан-ку. А вторую ветвь назвали "прозрачные люди" или "эаны". Тетраксами стали называть самую прозрачную линию наследования, идущую от древнейших, а затем отследили ее предыдущий путь на восток и обратно и последующий — после ухода от асанов. Остальные расы подвида также походили на альбиносов, но чуть меньше и обладали какими-нибудь дополнительными свойствами.

Еще одной характерной чертой ветви стало различие полов "по классике", но гораздо заметнее, чем даже у горилл. Их мужчины находились где-то посредине между "баскетболистами"-анраконцами и черными гигантами, а женщины стали крошками.

Мужской пол стал боевой силой расы, но победа вовсе не гарантировалась, и тогда последняя надежда оставалась на женщин: юркие и ловкие они могли скрыться от опасности на деревьях или в узких тоннелях глубоких пещер. Если племя оказывалось в районе, где не хватало еды, тогда крупные мужчины могли и погибнуть, но у неприхотливых женщин оставался шанс выжить, добраться до других племен и передать свои гены дальше.

Одна из иллюстраций показывала момент подобного воссоединения, когда большая группа дамочек добралась до стойбища сородичей. Девушки-малышки со снежными волосами и розовой кожей, как у поросят, выглядели уставшими и испачканными. Сзади их можно было принять за девочек, а не женщин, но спереди неопределенность разрешалась.

Мужчины-великаны выглядели удивленными и озадаченными, но настоящую премию художнику следовало дать за выражения физиономий их женщин, увидевших будущих соплеменниц и соперниц. Тут совсем не требовался поясняющий текст, чтобы догадаться, как могли развиваться события дальше... ну что ж — се ля ви.

"Малявки получают от меня четвёрку в номинации 'симпатяшки среди коротышек'",— отметил эстет Льюис.— "Фигурки все-таки недостаточно женственные, и бледность избыточная, словно после какой-то химической обработки". Возникла закономерная проблема — как таким маленьким девушкам вынашивать детей, особенно мальчиков. Решение получилось самое простое — более плавный рост: младенцы мельче среднего, подростки — средние и только мужчины — огромные.

Таким образом сильный пол специализировался на уничтожении, а слабый — на выживании. Когда тетраксы двигались на восток, им приходилось особенно тяжело (зачем их туда понесло — интересный вопрос, но без ответа). Потом, когда они вернулись в более благоприятные условия, различия между полами смягчились, а у их гибрида (асанов) контраст полов получился небольшим.

После "рождения" асанов тетраксы вернулись туда, откуда начали свое путешествие — в район нынешней пустыни Виз-Бакир. Потом, когда климат там испортился, переместились на юго-запад — где теперь Столица — и надолго осели.

Однако спустя много-много веков, припёрлись белые карлики, которые домучили последних бедняг-асанов и продолжили свою экспансию на север.

Но тут их встретили гораздо более суровые ребята, чем "гуманитарии". Совсем "некультурные" мужчины тетраксов значительно уступали арранцам в силе, но им хватало мощи, чтобы орудовать длинными тяжелыми копьями, наконечники которых делались из очень длинных и прочных рогов местных животных. Этим оружием они протыкали карликов до кишок. Кроме того, тетраксы освоили пращи. Попадание точно в височную впадину теперь не требовалось, увесистая каменюка в темечко тоже прекрасно оглушала. Оба вида оружия преодолели броню живых танков, но все еще требовали умелого обращения и точности. При угрозе поражения мужчины, как правило, успевали выиграть достаточно времени, чтобы женщины с детьми скрылись в зарослях и позже восполнили потери в живой силе.

Не такой уж большой прогресс, но зато в правильной области (вооружении и стратегии) — изменил расклад. Между двумя расами завязалась упорная возня, затянувшаяся на уйму тысяч лет. В пользу карликов была физическая мощь и то, что арранки воевали наравне с мужчинами. А в пользу тетраксов было то, что им требовалось гораздо меньше еды.

Войны цивилизованных времен не шли ни в какое сравнение с этой. Между собой сталкивались не сотни тысяч, а просто сотни или даже десятки — отдельные племена. Но таких столкновений было бесчисленное количество — поколения за поколением рождались, старели и умирали, то воюя, то получая передышку, и это продолжалось не одну тысячу лет. Такая жизнь наверняка повлияла на культуру и психологию и карликов, и тетраксов, но на их внешности не сказалась — вероятно обе расы достигли предела в том направлении, куда обычно вел их естественный отбор. Какие-то новые удачные мутации — все-таки редкость, а народы с другими генами от этой кровавой бойни разбежались куда подальше.

В конце концов арранцы все-таки одержали верх, но тетраксы их надолго притормозили и сильно проредили. Прозрачные смогли избежать полного истребления, их остатки ушли на запад, и теперь там, начиная от Абессора и дальше встречаются альбиносы. Но в Столице представители этого подвида очень редки до сих пор. Может, пролитая кровь предков предостерегала их при попытке приблизиться к месту давних битв?

Ир-мелоуны или "пещерные охотники"

(подвид "прозрачные люди")

(пометка Марии: "подземные альбиносы")

(пометка Кея: "пещерные тролли и феечки")

Хотя эта раса в Столице тоже редка, но интересна. К тому же она демонстрирует, что происходило с тетраксами, пока они шлялись туда и обратно.

На Визе очень много пещер. Фактически несколько километров поверхностного слоя (коры) содержит неисчислимое количество каверн — частично сухих, а частично — затопленных водой или закупоренных льдом. Эта система — "карст" — имеет много ответвлений, выходящих на поверхность или выходивших раньше, но потом засыпанных.

В области к северо-востоку от Столицы открытые выходы попадались особенно часто, а внутри обитал специфический светящийся вид воздушного планктона. Его света не хватало, чтобы росла трава, но животные в пещерах могли ориентироваться при помощи зрения.

Всякая мелочь искала там укрытия от хищников, а хищники спускались следом за добычей или для того, чтобы устроить логово. На обглоданных костях и прочих отходах росли многочисленные грибы и тому подобное. Животные ели грибы и друг друга — в общем, такой себе круговорот. Для того, чтобы он стал полноценным, не хватало фотосинтеза. Кислород поступал лишь с поверхности, поэтому в глубоких пещерах с плохой вентиляцией жизнь постепенно беднела и угасала.

В карст спускались и люди, устраивая там себе стоянки и отдельные жилища. Одна из рас попыталась пойти дальше и использовать систему пещер не просто как укрытие, но как место, где можно найти кого-нибудь вкусного. В других регионах крупные хищники обычно выгоняли всех остальных из немногочисленных пригодных для жизни пещер, а здесь за счет внутреннего освещения разнообразного зверья в недрах обитало на порядок больше, и расклад получался иной.

Тетраксы спустились вниз и стали понемногу эволюционировать, приспосабливаясь к такой жизни. У них улучшилось сумеречное зрение, но светящийся планктон не везде имелся в достаточном количестве. Ходить в темноте вслепую — это забавная игра, в которую играют вплоть до первой пропасти или расщелины. Можно взять что-нибудь вроде трости и ощупывать дорогу перед собой, но это — полумеры.

Поэтому появилось дополнительное чувство, похожее на эхолокацию летучих мышей. Пещерные жители издавали звуки, щелкая то языком, то губами, а по эху понимали, как далеко находятся стены, нет ли рядом расселин, а потом дошли до того, что по тембру отраженного звука могли сказать, камень там, вода или влажные стены.

Хотя это может показаться неправдоподобным, но обычные люди с хорошим слухом тоже могли научиться этому — просто это трудно и обычно не нужно никому, кроме слепых. А слепые земляне такой метод иногда реально использовали. У подземных жителей шел отбор в этом направлении, так что способность усилилась.

За особый апгрейд и приспособление к новой экологической нише они получили звание отдельной расы — ир-мелоуны или "пещерные охотники".

Менее важным, но забавным свойством этой расы стало рекордное превосходство размеров мужчин над размерами женщин.

Визанские ученые полагали, что это стало результатом полового отбора. Так называется ситуация, когда борьба за самку становится важнее борьбы за жизнь. Павлинам огромные хвосты едва позволяют взлететь на нижние ветки дерева, чтобы спастись от хищника. Разумеется, огромное украшение увеличивает шансы гибели, но хищники — это только первая стадия "кастинга" на роль продолжателя рода. На втором этапе выбирают самки (поэтому "половой отбор"). А они предпочитают тех, кто распускает хвост побольше, гены "длиннохвостости" передаются дальше и продолжают усиливаться. Те же, у кого это мужское достоинство покороче, хоть и выживают чаще, но не оставляют потомства.

Если у какой-то самки в голове (точнее в ДНК) что-то щелкает, и она выбирает не такого красавчика, то ее собственные дети мужского пола оказываются непопулярными у других самочек (у которых еще ничего не щелкнуло), и гены "выбора мелких" не идут дальше второго поколения.

Предположим, когда-то давно самцы были совсем куцыми, а хвост подлиннее позволял лучше рулить в полете. Со временем полезное свойство у самцов понемногу усиливалось, благодаря лучшему выживанию. Потом у самочек возникло своё (отдельное, второе) свойство — предпочитать именно таких самцов — некая "выбиралка", срабатывающая в голове. Это ускорило отбор полезного свойства, так как теперь кастинг проходил в два этапа, через два фильтра. Но потом процесс "пошел в разнос" в ущерб выживанию. Чтобы это прекратилось, надо было, чтобы у одной из самочек не только отключилась "выбиралка", но потом долго тянулись линии наследования самочка-самочка-самочка... потому что, если они обрывались, оставшиеся самочки снова начинали отбирать длиннохвостых.

А почему самцы не отбирают, откуда такая неразборчивость? Да потому, что самцу "выгоднее" оплодотворить как можно больше самок, чтобы выжило потомство хотя бы от одной из них. Даже некрасивую — а вдруг именно её птенцы выживут? Для самок эта стратегия не работает: даже если она будет ветренно отдавать свою девичью честь всем подряд, птенцы быстрее не вылупятся и не вырастут. Ей выгодно именно выбирать — самого лучшего, чтобы потом птенцы имели больше шансов выжить.

Как следствие, самцы получаются "отборнее" (например, крупнее) — ведь их "отбирают" более сурово — в два этапа.

Возможно ли наоборот? Да. Самец может следовать стратегии БББ (беспорядочный бег по бабам) только до тех пор, пока его участие исчерпывается осеменением. Если от него требуется больше усилий, тогда на "любовниц" не остается времени. Например, если самец носит самке еду, то кормить одновременно жену и любовницу — не всем дано. А если он сам высиживает свои яйца ("свои" не в том смысле), то расклад может вообще перевернуться вверх ногами.

У людей воспитание детей требует больших усилий со стороны обоих родителей. Чем ближе к моногамии, тем больше выравниваются оба пола и выбор становится взаимным. Но все-таки женщина не может забеременеть, поносить ребенка месяцев пять, а потом отдать мужу на донашивание — хотя кто знает, до чего дойдет феминизм. Такова причина, почему самцы млекопитающих обычно "отборнее".

Прочие обстоятельства могли изменить это соотношение в любую сторону. В случае ир-мелоунов среда обитания поспособствовала тому, что женщинам стало особенно удобно выбирать мужчин, и они этим слегка злоупотребили.

В лабиринтах пещер было много разнообразных отверстий, трещин, тоннелей и пролезть удавалось не везде. Относительно стройные или низенькие девушки протискивались там, где не могли пробраться мужчины. Такие дамочки могли долго кокетничать, а если что не так — шмыг в норку и попробуй достань ее оттуда.

Мужчины в ответ иногда устраивали подлянку по принципу "так не доставайся же ты никому": заваливали выход тяжелыми камнями. Потом оттуда мог долго доноситься возмущенный писк... но, как правило, притворный. Потому что только самые глупые кокетки устраивали свое жилище там, откуда не было запасного (тайного) выхода, а лучше и третьего.

Писк привлекал внимание нового кавалера и, если он оказывался сильнее, то разбирал завал. Писк прекращался, и в отверстии появлялась хитрая мордашка, внимательно изучавшая потенциального жениха.

Итого: девушки выбирали юношей тщательно и капризно, а мужчинам приходилось брать, что дают. Худенькие дамочки имели больше возможностей, чтобы прятаться и хитрить, пролезая всюду. Со временем их плечи и таз сузились, пока не дошли до поперечного диаметра черепа — куда голова пролезала, туда и остальное. Рост тоже уменьшился, так как низенькие могли быстро бегать по тоннелям, где мужчины только ходили, согнувшись, или шустро передвигаться на четвереньках там, где преследователи вынуждены были ползти по-пластунски.

Зато волосы у малышек отличались и длиной, и пышностью — снежно-белые, но тонкие и легкие, как паутина. В темноте пещер они выглядели как крылья, а сами ир-мелоунки напоминали бабочек и казались такими крошечными и хрупкими, что дунешь — и полетят.

Кея Льюиса очень позабавили альбиноски, и он вписал в текст пометку: "Да это же феечки!".

Прошло несколько секунд, и прямо между строк появился новый текст от Марии, сурово возвращавший с небес на землю: "Слишком поэтические сравнения вводят в заблуждение насчет реальных размеров. Эти феечки все еще достаточно большие, чтобы вынашивать и выкармливать детей. И, хотя дети у ир-мелоунов мелкие, но у эльфов еще меньше".

Насчет младенцев в книге тоже упомянули — что необходимость рожать и кормить остановила миниатюризацию женщин на том уровне, когда начались серьёзные проблемы с детской смертностью. Так, например, двойни у ир-мелоунок вообще никогда не выживали.

Кей подумал и решил, что феечки все-таки красивее своих родственниц, живущих на поверхности, и в номинации 'симпатяшки среди коротышек' обозначился новый лидер. Подумав, Кей их и в категорию 'симпатяшки среди стройняшек' записал — что бы ни говорила Мария, но феечки выглядели совсем худенькими, прямо как дети.

Ну а мужчины, наоборот, росли ввысь и вширь до тех пор, пока им не становилось тесно в подземельях. Могучие, как пещерные медведи или тролли — некоторые из них ухитрялись расширять проходы, проламывая стены гранитными валунами, которые специально находили и таскали с собой (гранит в 10 раз прочнее известняка). А небольшие сталактиты и сталагмиты они, играючи, ломали кулаками. Дальнейшему росту мешало то, что гиганты не могли добыть достаточно еды. Не только капризные блондинки, но и дичь тоже любила прятаться в узких расщелинах. Как у павлинов, дело зашло слишком далеко.

Мужчины ир-мелоунов иногда выходили на поверхность, легко одолевали конкурентов из числа мужчин тетраксов и смешивались с родительской расой. Именно от пещерных троллей тетраксы получили очень большую разницу между полами, но у тетраксов это явление смягчалось.

Когда тетраксы двинулись обратно на запад, какая-то их часть осталась в этих местах и продолжала эволюционировать, сохраняя редкие контакты с пещерными "троллями". Так появилось еще несколько рас с большим контрастом между полами, самые многочисленные из них — огары и риканаты.

Влияние пещерных троллей оказалось столь серьезным, что статистика Марии, полученная на основе фотографий, сделанных в современных городах орды, показывала заметное отклонение от столичной в сторону классики — когда женщины стройнее мужчин. Это даже на глаз было заметно. Ну а Кей... тот — в своем репертуаре — стал называть Столицу городом толстушек.

Иторканцы

(подвид "кожная кость")

(пометка Марии: "гоблины")

(пометка Кея: "но синие")

Предки этой расы пришли откуда-то с северо-запада. У них на тот момент уже имелись гены магов и синего пигмента, а значит существовали какие-то еще не открытые направления миграций дж-ан-ку и древнейших, через которые все это передалось либо туда, либо оттуда.

Кожа у них могла быть всех оттенков синего — от нежно-голубого, до почти черного, а глаза — карими или оранжевыми, но цвет глаз они получили намного позже и неизвестно, от кого — вероятно от какой-то вымершей расы.

Они поселились в лесах, где бродило много хищников, от которых приходилось постоянно отбиваться. Некоторые северные животные были крупнее, чем в южных джунглях. Узуба или ундара даже арранцу было бы не по силам завалить. А не столь большие хищники охотились стаями, так что и тогда в гипотетическом противостоянии белый карлик, возможно, победил бы, но потом истек бы кровью от слишком многочисленных ран.

Здесь, в более сухом, умеренно-тропическом климате не случалось засух и прочих ненастий, но легкодоступной пищи было не так много. Орехи, грибы и ягоды помогали не умереть с голоду, но самая вкусная и питательная еда убегала, кусалась и царапалась.

Высокорослым людям было бы трудно ловить шуструю дичь в густых зарослях, а одной только растительной еды не хватало, чтобы стать такими могучими, как арранцы. Поэтому маленький рост и сложение немного крепче среднего оказались оптимальными параметрами для выживания расы лесных охотников.

Иторканцы считались самой низкорослой расой Виза: взрослые — 100-120 см. По росту они соответствовали самым маленьким из пигмеев Земли. Коротконогие, но коренастые, по ширине плеч — как земляне обычного роста, по силе они получались такими же, но легче и могли обойтись меньшим количеством еды.

Физические данные позволяли иторканцам делать внезапные короткие рывки, но в целом бегуны из них были так себе. Стройный и длинноногий при той же массе тела и той же скорости движения делает шаги реже и расходует меньше энергии на каждый пройденный метр. Также маленький рост, короткие руки и ноги означали, что неудобно орудовать длинным копьем или рогатиной, а значит труднее удержать хищного зверя на том расстоянии, с которого он не достанет ударом лапы.

Иторканцам часто приходилось идти в ближний бой. Ради спасения жизни природа наделила их очень твердыми костями и грубой, прочной кожей, которую не всякий нож или коготь мог прорезать. Похожими свойствами обладали земные носороги, шкуры которых даже львы не могли разодрать. Для маленькой расы кожа такой же толщины и жесткости была бы тяжелой и неудобной: руки и ноги пришлось бы сгибать с дополнительным усилием, если вообще возможно. Пришлось довольствоваться меньшим слоем, но очень грубым и разделенным сетью тонких "трещин", за что иторканцев прозвали "чешуйчатыми". Чешуйки немного отгибались наружу по краям, поэтому при ударе ножом или когтем лезвие не соскальзывало в трещину само собой, и для того, чтобы нанести рану иторканцу, надо было сразу очень точно попасть в одну из тонких разделительных линий.

Отмирающие клетки эпидермиса у них не отслаивались, а склеивались с нижележащими. Там, где слой оказывался особенно толстым, возникали ороговелости в виде наростов: мозолей, "гребней", и даже крошечных "рожек". Расположение и форма этих ороговелостей у каждого лесного охотника получалась уникальной, варианты встречались самые разнообразные и удивительные (дальше следовала серия иллюстраций). Получалось, что одежда им не нужна, разве что срам прикрыть, зато на чешуйках можно нацарапать узор или какой-нибудь девиз. Резьба по гоблину, так сказать.

Даже там, где не было видимых наростов, кожа все равно твердела и трескалась. Иторканец не мог получить удовольствие, лаская мягкие округлости партнерши или ощущая нежные губы на своих губах. Но захочешь жить — придется пережить.

Из-за изменения кожи волосы у них исчезли, эта раса стала абсолютно лысой — за что и получила от Марии прозвище гоблины. Правда обычно гоблинов рисуют не только лысыми, но и зелеными, а эти были синими или голубыми. Но кое-кто из их потомков в самом деле позеленел.

Унусы

(подвид "кожная кость")

(пометка Марии: "гномы")

(пометка Кея: "красноглазые")

Там, где еды было чуть больше, гоблины понемногу превращались в более мощных "гномов" или "дварфов". Где грань между теми и другими — это сугубо вопрос восприятия землян, которые смотрели на местные племена сквозь призму привычных образов из собственной мифологии. Визанцы выделяли в данной ветви не два листа, а гораздо больше.

Все гномы и гоблины были низкорослыми, чешуйчатыми и отличались друг от друга формой наростов, расцветкой. Кроме того, у них возникали некоторые деформации скелета, спровоцированные теми же генами, которые сделали их кости подобными стали. Каких-то принципиальных преимуществ это не давало, но и не вредило. Но, согласно принятым принципам классификации, каждое хорошо заметное изменение скелета следовало отнести к отдельному листу (расе). То есть тут сработал некий не очень разумный формализм.

Кей недолго любовался на изображения разных гномогоблинов, которые представляли из себя просто варианты уродств, вызванных одной причиной. Получилась кунсткамера, от которой землянин заскучал, перелистывая страницу за страницей и не особо вчитываясь. Выходило так, что все они вели примерно одинаковый образ жизни, и большинство вариаций сохранилось до цивилизованных времен.

Глаз Кея "зацепился" за название, упомянутое Марией — унусы. Они действительно походили на дварфов — коротконогие и с квадратными туловищами, но выглядели достаточно "гуманоидно", только глаза красные. Утверждалось, что эта раса — самая сильная в ветви и даже немного превосходит черных гигантов, хотя до белых карликов им очень далеко.

Однако самыми удачливым в плане сохранения своей численности оказался первоначальный вариант — гоблины-иторканцы. К тому же от них произошла новая ветвь — тонкой кости.

Это те самые потомки гоблинов, которые "позеленели", они опробовали иную стратегию выживания. Вместо того, чтобы выдерживать удары по крепкой шкуре, зелененькие научились не подставляться.

Халиганцы

(подвид "тонкая кость")

(пометка Марии: "эльфы-кошки")

(пометка Кея: "орки-недомерки")

Потомки иторканцев не захотели мериться силой с хищниками в прямом противостоянии и спрятались от опасности, поднявшись (или правильнее сказать: вернувшись?) на деревья.

Чешуйки на теле и на голове им только мешали, так что они исчезли, а на их место вновь вернулись волосы, но теперь — зеленого "маскирующего" цвета. Такой же стала и кожа. Собственно, вся эта ветвь была зеленой.

Так возникли первые местные "эльфы" — халиганцы (или каллеганцы — правильное произношение где-то посредине). Некоторые расы асанов тоже имели эльфоподобную внешность, но они не в счет, так как другой подвид.

Кстати, уши у местных гоблинов и эльфов были обычные, не острые.

В процессе эволюции халиганцы приобрели более длинные конечности, чем у гоблинов. При этом они стали стройнее, легче и за счет этого сколько-то потеряли в силе, но такие параметры оказались оптимальными для новой экологической ниши — то есть для жизни на деревьях.

Возник (и генетически закрепился) "метаболический ограничитель", который убирал практически весь жир, а мышечную массу держал в определенных пределах. При нарушении заданных границ у халиганцев падала усвояемость пищи или, наоборот, улучшался аппетит.

Такие эльфы, ближайшие к гоблинам, по телосложению больше смахивали на миниатюрных орков: то есть сухие атлеты, но пока еще совсем не худые. Их лица не имели ничего общего с уродливыми орочьими, скорее смахивали на кукольные.

Как негативный побочный эффект от нехватки подкожного жира и "подкрученного" метаболизма при полном отсутствии еды они погибали всего через несколько дней. Но в местных лесах попасть в такие условия было практически нереально — как минимум, повсюду росли грибы — пресные на вкус и не очень питательные, но все же съедобные. Поэтому естественный отбор даже за долгие эпохи не смягчил этот недостаток, а последующие расы унаследовали ограничитель, извлекая из него определенную пользу.

В числе прочих метаморфоз кости халиганцев потеряли избыточную плотность и стали тоньше. Механизм "нокдауна генов" ослабил гоблинские мутации, но не до конца. Костная ткань эльфов осталась тяжелее и прочнее, чем у древних, но только, если брать кусочки одинакового объема, а не сравнивать тонкие кости с обычными.

Потеряв в силе, халиганцы приобрели молниеносные рефлексы. Они отлично чувствовали себя, лазая и прыгая с ветки на ветку, и могли за всю жизнь ни разу не коснуться почвы. Благодаря тысячам лет тренировок на деревянных "турниках", современные халиганцы считались самой ловкой расой, а феноменальная скорость реакции делала их (несмотря на небольшие размеры) очень опасными противниками, особенно в боевой магии.

Женщинам приходилось исполнять все эти "гимнастические упражнения" с ребенком в утробе или на спине. Несмотря на то, что дети у этой миниатюрной расы тоже были мелкими, все равно из-за дополнительной нагрузки с течением времени халиганки стали немного сильнее мужчин и скорректировали свои пропорции в пользу силы рук. А на рост это не повлияло, мужчины остались чуть выше, как у гномо-гоблинов.

"Вот уж не думал, что возможна раса, похожая на орков, но красивая",— размышлял внутренний эстет Кея, рассматривая рисунки.— "Очень пропорционально развитые и симпатичные. Это уже третья попытка эволюции создать низкорослых, но миловидных женщин. Даже не знаю, кто лучше — длинноволосые хрупкие феечки из подземелий или эти спортивные обезьянки с зелеными кудряшками. Я могу придраться только к рельефности мускулатуры халиганок, но это лучше, чем болезненная хрупкость ир-мелоунок. Подозреваю, что зелененькие гимнастки ничуть не слабее землянок, но когда вижу их не на рисунках без масштаба, а в жизни, и макушки оказываются на уровне моего пояса, то всерьез их воспринимать невозможно. Да, все-таки халиганки теперь на первом месте среди коротышек".

Кей прекрасно понимал, что восприятие красоты, эстетика зачастую иррациональны, недаром говорится "любовь зла" или "любовь слепа". А он подходил прагматично, когда начислял дополнительные "очки" за хорошее здоровье или снимает за плохое. Но почему бы и нет? Если иррациональность фактически позволяет ассоциировать красоту с чем угодно, то почему бы не здоровьем? Не самый плохой критерий, хотя и не единственный. У белых карлиц здоровья хоть отбавляй, но ну их к черту.

— А почему "эльфы-кошки"?— спросил Кей.— Скорее, обезьянки.

— Во-первых, это невежливо...— начала Мария.

— Это у землян невежливо,— перебил Кей.— А для визанцев может быть невежливой ассоциация с кошками. Или кто у них там вместо кошек?

— Шушелки и гароты. Сравнение с шушелкой — вообще-то комплимент. А, во-вторых, ты мне не дал договорить: по одной из старых биологических классификаций все люди относятся к сухоносым обезьянам. Так что слово "обезьянки" ничего не уточняет. "Кошки" — информативнее. Опять же, вся эта ветвь славится гибкостью и прыгучестью.

— Кстати, как думаешь, может ли тут где-нибудь обитать раса с кошачьими ушками?

— Как "неко" в аниме? Думаю, что да. Помнится, у бабуинов уши острые и расположены довольно высоко. Значит существуют условия, когда эволюция приматов идет по такому пути.

— Можно представить себе девушек-халиганок с кошачьими ушками, хвостами...

— ... и такими же вытянутыми, клыкастыми, собачьими модрами, как у бабуинов.

— Мария, ты изуродовала мою мечту!

— А вот нечего себе чужих баб фантазировать!

Лабердинцы

(подвид "тонкая кость")

(пометка Марии: "эльфы-кенгуру")

(пометка Кея: "головастики")

От халиганцев произошли лабердинцы. Эти снова спустились с деревьев обратно на землю и научились быстро бегать. Естественной экологической нишей для них стало редколесье и луга с высокой травой.

Лабердинцы отличались несоразмерностью пропорций. Ноги у них резко удлинились по сравнению с халиганцами, а верхняя часть тела не выросла. При этом нижняя часть сохранила "орочью" силу, а верхняя ослабла до "эльфийской".

Насчет "кенгуру" Кей был полностью согласен с Марией — именно так лабердинки — мать и дочка — выглядели на иллюстрации — искажение пропорций настолько бросалось в глаза, что даже вызывало некое подспудное неприятие.

Кей протер глаза и несколько раз перечитал надпись под рисунком, пока понял, что попал впросак. Это были не мать и дочь. Замечая лабердинок на улицах, Кей иногда спрашивал себя: а где же их мужчины? Приходила мысль, что когда-нибудь, наверное, попадутся, и вопрос забывался. Оказалось, это те, кого он принимал за девочек. Н-да, слегка перепутал называется. Лабердинец оказался ниже лабердинки, но каким-то совсем хрупким и совсем не мужественным — таз шире плеч, руки — хилые и короткие, и непонятно, как голова держалась на такой тонкой шее.

Аборигены держали в руках длинные тонкие палки с короткими лезвиями на концах. Как пояснялось, это не копья, а хлысты — ими сбивали птиц на лету, крупных насекомых или мелких животных, которые перемещались прыжками. Сразу вспомнились копья асанов с асимметричными режущими наконечниками — принцип тот же, только там двуручное оружие. Два народа независимо пришли к одной идее, превратив детскую игру с тонким прутиком в нечто более смертоносное.

Обычно полустадо-полуплемя доисторических лабердинцев постоянно держалось на открытой местности. В центре, в высокой траве прятались самки с детенышами, вокруг них располагались бездетные охотницы, а мужчины патрулировали местность вокруг. Если что, именно они первыми попадали в зубы хищников, а остальное племя разбегалось. Мужчин рождалось в несколько раз больше, чем женщин, так сказать, "с запасом", но до среднего возраста никто из них не доживал. Не то, чтобы их нарочно бросали на убой — нет, но звери тоже хотели кушать и тоже эволюционировали, соревнуясь с двуногими — кто кого догонит и перехитрит.

Детей, конечно, берегли, особенно девочек. И если первобытная "кошечка" могла отдохнуть, оставив малышку в гнезде, спрятанном высоко в ветвях деревьев, то "кенгуриха" (беременная или с ребенком на руках) в любой момент была готова бежать наперегонки с хищниками — и в зависимости от вида зверя дистанция могла оказаться как спринтерской, так и марафонской. Так что женщинам никак нельзя было слабеть, зато на мужчинах, которые служили живой сигнализацией, природа экономила.

За тысячи лет самцы измельчали и отощали. Патрульным требовались хорошее зрение и слух, а рост и вес могли сокращаться, покуда еще видели над высокой травой и не улетали от порывов степного ветра. Лабердинцы — одна из немногих рас, у которых женщины превзошли мужчин по всем параметрам: они в среднем на 10 сантиметров выше, вдвое сильнее и тяжелее. В современном мире это потеряло смысл, но в генетике закрепилось.

Анатомия лабердинцев изменилась так, чтобы выжать из человеческого тела максимум скорости и выносливости: небольшую грудную клетку почти целиком заняли легкие, а сильное сердце-мотор и солидная печень с запасом "топлива" оказались в животе. Пищеварительная и выделительная системы целиком "утрамбовались" в полости относительно широкого таза. Последние ребра, которые у землян укоротились и назывались "свободными", потому, что не доставали до грудины, у лабердинцев развились до полной длины, чтобы защитить сердце, расположенное чуть выше пупка.

Ступни у них удлинились, чтобы бегать на носках. Если лабердинка собиралась драпать, она привставала на цыпочки и сразу становилась на голову выше. Лабердинки оказывались в среднем меньше землянок, когда стояли, но когда бежали, получалось наоборот. А если где-нибудь раздавался внезапный шум, то лабердинцы сразу выделялись из толпы: все пригибались и приседали, а эльфы-кенгуру вставали на цыпочки и крутили головами в поисках опасности — такие у них были рефлексы.

Судя по всему, Олимпиада на Визе стала бы сомнительной затеей, так как в большинстве видов спорта все призовые места брала бы какая-то одна раса, и в беге это были бы лабердинцы.

Сороканцы или "ядовитые люди"

(подвид "тонкая кость")

(пометка Марии: "сэйлормунки", "классические эльфы")

(пометка Кея: "долгоножки")

Кажется, в этой линии красивые и уродливые расы сменяли друг друга. Началось с лысых и чешуйчатых гоблинов. От них произошли эльфы-кошки — миниатюрные и симпатичные. Но следующими стали совсем несуразные и чересчур специализированные лабердинцы. А потом от лабердинцев произошли сороканцы — тоже по-своему красивая раса.

Они подросли еще, на этот раз — за счет туловища. Таз сузился, окончательно приведя странноватые пропорции предков к утонченным эльфийским. Их ноги все еще оставались относительно длинными и крепкими по сравнению с торсом, но это уже не воспринималось как уродство, скорее наоборот. Недаром Мария назвала эту расу "сэйлормунками" — в честь не совсем пропорционального, но симпатичного мультяшного персонажа.

В среднем они получились немного выше землян, а мужчины постепенно догнали женщин. Вообще у этой расы наблюдалось поразительное внешнее сходство двух полов за исключением первичных половых признаков. Специализация бывает полезной, но универсальность, судя по всему, тоже дала какие-то преимущества. За исключением беременных и кормящих мамаш, все остальные получались взаимозаменяемыми в любом виде деятельности.

Сначала новая порода эльфов расселилась довольно широко, даже в глухих зарослях вместе с иторканцами и халиганцами и на открытых лугах вместе с лабердинцами, но те не были рады конкурентам и начали своих потомков довольно жестко вытеснять: иторканцы — из лесов на равнины, а лабердинцы — обратно с равнин в леса.

Как обычно с эволюцией — скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается, и процесс "изгнания из рая" затянулся на многие тысячелетия. Постепенно сороканцы сконцентрировались на опушках и в редколесье. Но эта экологическая ниша недаром так долго оставалась свободной: там осталось меньше всего пищи.

Ограничитель метаболизма помог сороканцам сэкономить ресурсы так, чтобы ленивые не "объедали" остальных. Физиология допускала что-то типа накачки мышц при больших затратах энергии. Тех, кто страдал от такого тяжелого недуга, как склонность к безделью, природа оставляла эфемерно тощими, скупо отмеряя взрослым эльфам младенческий 8-й размер — так сказать, "прожиточный минимум" для халявщиков. Биология не позволяла таким даже продолжать свой род. У тех, кто много двигался, охотился, соответственно приносил больше пользы племени, аппетит улучшался, они постепенно крепли до 11-12-го размера. Кей прикинул по иллюстрациям, что подходящая для них одежда налезет только на земных детей, но для сороканцев подобный обхват груди, талии (или что они там мерили), считался нормальным. Органы размножения тоже начинали работать в штатном режиме. Редко-редко лучшие Герои Труда и Охоты могли "докачаться" до подросткового 14-го размера, но при условии хорошего питания, а на границе лесов жратвы обычно не хватало. При этом крошки халиганки ростом 120 см без каких-то стараний получали от природы 16-й размер, что примерно соответствовало земной девушке стройно-спортивного телосложения.

То есть опять, как и в ветви тяжелой кости, малыши оказались заметно "круче". Мария в ремарке к тексту привела собственную статистику наблюдений в более привычных единицах: типичные мелкие, но коренастые "гоблинши" весили по 45 кг, халиганки — 35, халиганцы — 30, лабердинки — 25, измельчавшие лабердинцы — 13, а половина сороканцев обоих полов кучковалась вокруг отметки 10 кг — видимо это и были те самые "халявщики", которые в современном мире становились такими из-за спокойного и малоподвижного образа жизни.

Забавно, что в старину сороканцы сильно обижались, если их называли "стройными", поскольку выходило примерно то же самое, что назвать бездельниками. Нынешние уже не злились, говоря, мол, "работа такая" (что в земном эквиваленте означало — "сидячая" или "офисная"). Зная свою физиологию, они старались заниматься хоть каким-нибудь спортом, но обычно без особого энтузиазма, заранее понимая, что результаты в любом случае будут скромными по сравнению с другими расами. Некоторые раскочегаривали свой обмен веществ лишь тогда, когда хотели зачать или родить, а, достигнув цели, опять начинали лениться и возвращались к "прожиточному минимуму".

Но вообще-то разрешенная метаболизмом граница для всех зелененьких находилась гораздо выше — на уровне 40 кг, и та половина, которая не "халявила", распределилась по всему диапазону. Самые крепкие сороканцы выглядели не хуже землян: они казались сильнее, чем на самом деле, благодаря соразмерно узкому скелету и низкому проценту жира, делавшему даже небольшие мускулы крайне рельефными. Средние походили на мультяшную Сэйлор Мун и на нереалистично худые варианты кукол Барби. И даже "халявщики" со своими совсем тоненькими шейками и конечностями все равно смотрелись симпатично, как скульптуры в стиле импрессионизма, а не как несчастные жертвы концлагерей.

Внутренний эстет Кея не знал, какое место отдать сороканкам в номинации 'симпатяшки среди стройняшек' — очень уж его смутило, то, что хоть какой-то намек на грудь у сэйлормунок появлялся только на время выкармливания. Даже у феечек спереди все-таки хоть что-то, хоть чуть-чуть, но торчало. С другой стороны, бледные девы подземелий испытывали проблемы с вынашиванием, а сороканки — такие же худенькие, а то и тоньше — спокойно рожали от кого угодно. У эльфиек все чётко получалось, как в армии: если организм не годен к исполнению важной миссии, не хватает ресурсов, то ничего и не начнется, а если процесс уже пошел, то, отсидев свои девять месяцев, плод с чистой совестью выходил на свободу.

Естественно, хрупкие эльфийки не могли вынашивать и рожать таких же младенцев, как у землян. Даже если отец принадлежал к какой-нибудь могучей расе, скромные ресурсы организма женщины не позволяли плоду стать слишком крупным, а кормление грудью продолжалось не дольше года и скудными порциями. Но, когда ребенок-метис переходил на обычное питание, он получал возможность развиваться быстрее и мог очень быстро обогнать мамашу если не по росту, то по весу. В книжке несколько страниц посвящалось рекомендациям, как заранее понять, на кого будет похож ребенок — на маму или на папу или на нечто среднее — и какое питание будет для него самым оптимальным. Естественно, Кей это пропустил, но мысленно отметил для себя, что, дети межрасовых браков могут очень сильно отличаться от родителей, а родные братья — друг от друга, так что, наверное, не стоит усмехаться, если черный гигант назовет гоблина "братом" — это может оказаться простой констатацией факта.

По усредненной физической силе сороканцы проигрывали почти всем расам, но зато почти все другие параметры получились заметно выше среднестатистического уровня: ловкость, скорость бега, скорость реакции, прыгучесть, гибкость, выносливость, зрение и слух. К этому добавились длинные руки, как будто нарочно созданные для метательных орудий. В сумме "сэйлормунки" стали вполне успешной, универсальной расой.

Они научились ловить мелких тварей (предков табипенов), высушивали их железы или выпаривали над огнем, а потом измельчали, превращая в густую пасту. Получался концентрированный яд, которым они смазывали стрелы и острия копий-хлыстов. Со временем они добавили в смесь растительные компоненты, получив совсем убойные снадобья, способные остановить даже очень крупное животное.

Неудивительно, что название расы произошло от древних слов "сорро" и "ан", которые переводились как "яд" и "человек", так что сороканцы — это буквально "ядовитые люди".

Конечно, яды помогали не только против зверей, но и против себе подобных. Высокую стойкость к отравлениям имели только древние, но с ними сороканцы пересекались очень редко. Тем не менее, именно сороканцы дали расе анраконцев ее нынешнее название — видимо, те произвели неизгладимое впечатление на сэйлормунок. Сороканцы готовили свои зелья на основе животных и растений, родственных тем, которые с самого детства покусывали анраконцев на болотах. Поэтому сильно концентрированные версии тех же ядов вызывали у древних лишь легкое недомогание с недоумением. Слово "ан-ар-сорр-акс" буквально означало "человек, отрицающий действие яда". За тысячелетия "анарсорракс" так исказилось, что превратилось в "анракон".

Звучание этих и других очень древних слов стало известно, благодаря инферанцам, чье название, состоявшее из частей "инфер" и "ан" означало "помнящие люди". Они первыми стали вести летописи и составлять словари, но их современники, еще не знавшие письменности, наивно полагали, что инферанцы все запоминают.

Ну а потом сороканцы сами научились читать и писать — время шло, и доисторические люди развивались интеллектуально. Фактически этот тип эльфов стал последним, кто успел завершить первобытную стадию развития. Усложнялись орудия труда, оружие, жилища, речь. Сороканцы, благодаря своей универсальности, оказались самыми изобретательными по части луков, пращей и прочего метательного оружия, а также продвинулись в том, что касалось врачевания ран и сохранения пищи впрок.

Именно сороканцы считались создателями химии, косметики и медицины, в том числе "живчиков". В Столице целые кланы сороканцев специализировались исключительно на врачевании и производстве химических реагентов.

— А над чем ты смеялась?— спросил Кей жену.

— Ты до какого места долистал?

— До сороканцев.

— Нет, там как раз все серьезно и сурово: жратвы мало, зато все хотят сожрать тебя, сплошная борьба за выживание. Подозреваю, что про разные расы и ветви писали разные авторы — потому, что где-то тоска-печаль, а где-то — стёб, байки и совсем низкопробный юмор (а ты знаешь, как я люблю низкопробный юмор).

— Сие есть побочный эффект изучения нравов примитивных народностей,— попытался "непримитивно" пошутить Кей, возвращаясь к книжке.

Шелланцы или "летающие люди"

(подвид "легкая кость")

(пометка Марии: "горцы")

Пока ли-ан-ку продвигались на юг, эрен-ку одновременно мигрировали на север, и они тоже ушли довольно далеко — вплоть до самых гор Схарма. Там эрен-ку столкнулись с какой-то неизвестной расой. В ДНК ей соответствовал характерный набор генов, но ископаемых останков ни разу не находили — вероятно не там искали или, точнее, не искали там, где надо. Севернее гор Схарма располагались Дикие Земли, куда не совался ни один здравомыслящий археолог, чтобы самому не превратиться в ископаемое раньше времени.

В результате предполагаемого смешения одна за другой возникли новые расы — шелланцы, парессы и другие. Это стало началом ветви легкой кости и концом эрен-ку как переходного звена — их место заняли гибриды.

От неизвестной расы передались гены, создающие в клетках воздушные вакуоли (аэросомы). Это сверхдревнее свойство, возникшее еще у водных бактерий и водорослей, которое помогало им подниматься ближе к поверхности и свету. Животные, появившиеся позже, аэросомы не использовали, и можно было предположить, что соответствующие гены потерялись. Видимо, не совсем.

У горцев аэросомы возникали в разных тканях, но главное — в костях. Там они объединялись в сухие каналы, которые при повреждении затоплялись лимфой, а другие гены регулировали объем каналов в зависимости от механической нагрузки. Если нагрузка на скелет увеличивалась, эти трубочки сужались, но никогда не закрывались до конца.

Аэросомная мутация закрепилась потому, что помогала выживать при падении с большой высоты. Такие кости растрескивались, смягчая удар и минимизируя внутренние кровоизлияния и отёк. А потом те самые трубочки заполнялись жидкостью и начинали работать как дополнительные (лимфатические) сосуды, доставляя питательные вещества вглубь поврежденного места.

Как следствие, горцы довольно часто ломали кости, но переломы всегда получались закрытыми и срастались невероятно быстро, хотя и необязательно так же ровно-красиво, как прежде. Современные лекари, естественно, следили за этим, а в древних захоронениях находили изуродованные скелеты шелланцев, сросшиеся косо и криво, но зато они ухитрились выжить и выздороветь после страшных падений.

Какое-то количество аэросом имелось и в клетках мозга — нейронах и глии. При падении головы на твердую поверхность по всему мозгу проходил гидродинамический удар, который мог даже разрушить кости с противоположной стороны. Естественно, нервной ткани тоже приходилось несладко. Однако если в клетках присутствовали аэросомы, они упруго сжимались, ослабляя ударную волну. Нельзя сказать, что это позволяло безнаказанно стучаться головой о скалы или дубины, но шансы выжить значительно повышались.

Важным преимуществом подвида стала феноменальная регенерация: ранения у них переставали кровоточить и заживали в 3-4 раза быстрее обычного. То же свойство ускоряло и без того быстрое срастание переломов.

Все расы ветви произошли из гор Схарма, но только шелланцы остались горцами. Тысячелетиями они кочевали от одних возвышенностей к другим, в том числе заселили Хребет Бакир.

Шелланцы обладали довольно приятной по земным меркам внешностью: высокие, стройные, с темно-фиолетовой или темно-красной кожей и длинными волосами — от иссиня-черных до серо-седых и светлыми глазами — зелеными или голубыми. Если не считать глаз, эта раса напоминала шаблонных киношных индейцев. 'Симпатяшки среди стройняшек'? Ну, такое... лица довольно специфические — не страшные, но слегка странноватые, непривычные. А некоторые — настолько стройняшки, что уж точно не симпатяшки.

У шелланцев имелся свой вариант метаболического ограничителя, который не давал им отяжелеть так, чтобы стало трудно карабкаться по скалам. На некоторых этот механизм накладывал слишком жесткие ограничения, и тогда появлялись ликки — мужчины, женщины и дети, которые отличались невероятной костлявостью, с длинными руками и ногами, похожими на палки.

Среди юношей и девушек шелланцев примерно каждый второй начинал детство со стадии ликки, а потом становился более-менее обычным. Каждый четвертый так и оставался ликки на всю жизнь. Поскольку переход от ликки к нормальному сложению происходил плавно, то граница между ними получалась условной, а само понятие ликки — довольно растяжимым: от людей, у которых немного ребра видны, до совсем тощих и хилых, слабее эльфов и феечек. Если такой была женщина, то забеременеть она не могла, так как ей самой не хватало ресурсов.

Но все-таки форма ликки считалась вариантом развития, а не болезнью, поскольку их анатомия не угрожала жизни и не вызывала физических страданий. С точки зрения внутреннего строения ликки от нормальных шелланцев отличались только увеличенным диаметром воздушных пузырьков в мозгу и воздушных каналов в костях. Поэтому, хотя их скелет имел обычную длину и ширину, а мозг — нормальный объем, они оказывались гораздо легче. Что касается прочих органов и мышц, то они просто росли замедленно.

У поверхности Виза было высокое атмосферное давление, а значит и плотность воздуха, который лучше поддерживал любые крылья и парашюты.

На Земле какой-нибудь костюм-вингсьют позволял сделать падение более пологим, а на дельтаплане удавалось подолгу парить, если поймать восходящий поток воздуха.

Для того, чтобы хорошо планировать на Визе, хватило бы чего-то среднего между дельтапланом и вингсьютом. Однако это если говорить о людях обычной комплекции. Многие ликки имели настолько маленький вес, что могли летать на... одежде. Не на обычной, конечно. При падении в плотной атмосфере их плоские туловища и тонкие конечности сами по себе неплохо тормозились встречным потоком, а что-то размером с вингсьют или чуть больше обеспечивало им полноценное парение.

Шелланские горцы заслужили высочайшее уважение за то, как они в условиях глубокой древности научились делать аэродинамические костюмы из тех примитивных материалов, что могли добыть. Тогда еще никто не умел ткать прочное и легкое полотно или делать что-то подобное. Брали самые тонкие шкуры от подходящих животных, тщательно их выскабливали и сушили, а потом сшивали. Также экспериментировали с пропиткой, чтобы улучшить прочность и эластичность.

Одежда с легкими и прочными перепонками между руками и ногами стала для них повседневной. При падении в пропасть такие костюмы мгновенно наполнялись воздухом, и горцы пытались на них планировать, растопыривая конечности. Удержать свой вес на полностью вытянутых в стороны руках способен только тренированный гимнаст (на кольцах). Поэтому к перепонкам добавляли легкую и прочную палку наподобие бамбуковой, которая закреплялась ремнями поперек тела, так что можно было цепляться за нее руками и разворачивать костюм шире.

Позже придумали петли, которые скользили по деревяшке, а палку стали носить вертикально, чтобы меньше мешала, но крепление модифицировали так, что она поворачивалась горизонтально, стоило широко развести руки. Со временем костюмы горцев сильно изменились в сторону хитрых регулируемых и раскладывающихся конструкций, но начиналось всё с примитивного перепончатого вингсьюта из тонких шкур и одной палки.

Каждую ночь ликки собирались где-нибудь на краю высокой скалы. Нагретая за день земля увеличивала температуру ближайших слоев воздуха, и у поверхности образовывались восходящие теплые потоки — термики. Самые худенькие и невесомые могли "оседлать" термик, и подняться очень высоко по спирали. Остальные просто скользили вниз, стараясь продержаться в воздухе как можно дольше, перед самым касанием они резко поворачивали свои "крылья", "распускали хвост" и тормозили, мягко приземляясь, а затем пешком возвращались к обрыву, чтобы их подняли обратно на веревках.

Естественно, это все имело практический смысл, а не только служило развлечением. Ликки могли карабкаться на отвесные скалы без страховки, не опасаясь разбиться. За собой они тянули какой-нибудь шнур, которым потом вытягивали веревку покрепче и закрепляли ее для остальных соплеменников.

Как переводится сочетание "шелл ан", нетрудно угадать: "летающие люди".

По-настоящему тяжелых силачей или толстяков среди шелланцев не встречалось, поэтому вингсьюты оставались полезными не только для ликки. Остальные не могли летать на термиках, но сильно смягчить удар при падении — вполне. Кроме того, костюмы помогали с разгона перепрыгивать широкие расселины.

Помимо массового увлечения "дельтапланеризмом" культура шелланцев оставалась довольно специфической, а если говорить прямо, то отсталой. И нынешние племена, живущие на Хребте Бакир, тоже примитивны. Те горцы, что иногда приходили в Столицу, вели себя неадекватно по местным меркам — лебезили перед стражниками, но задирали нос перед остальными, а магов презирали или тихо ненавидели.

Но это — ерунда по сравнению с тем, как они поступали в старину.

Древние визанские волшебники пробуждались, когда сталкивались с астрофактами — так назывались необычные объекты полуастрального-полуприродного происхождения, в которых концентрировалась мана.

На очередной иллюстрации была изображена странная, ни на что не похожая штуковина сложной формы с размытыми очертаниями.

Астрофакты встречались, как правило, в горах и подземных пещерах, но так редко, что некоторые расы о них вообще не слышали вплоть до эпохи городов. Ранее пробужденные маги могли искать их целенаправленно, а непробужденные — только наткнуться случайно. Тогда при близком контакте происходило пробуждение — при условии, что мана, сконцентрированная в астрофакте, соответствовала стихии, к которой имелись "спящие" способности у потенциального мага. Если стихии не совпадали, или этот человек не нёс в себе генов дж-ан-ку, тогда он вообще ничего не чувствовал.

Многие племена и даже целые расы долгое время хранили в себе спящие гены дж-ан-ку, передавая их из поколения в поколение, но действующих магов среди них не было, так как ничто не могло пробудить их способности.

А когда они пробуждались, это, конечно, вызывало огромный интерес. Иногда эксперименты с маной приводили к фатальным последствиям. Возможно, такие случаи привели к тому, что один из народов твердо решил не иметь никаких дел с волшебством и волшебниками.

В подгорных лабиринтах, где жили шелланцы, астрофакты встречались, горцы о них знали, но боялись до жути, называя "камнями проклятий". Тех, кто приближался к астрофактам, считали порчеными и изгоняли, а тех, у кого при этом пробуждались способности к магии — вообще убивали.

Молва дополняла эту мрачную картину, приписывая шелланцам полное отсутствие чувства юмора. Но авторы предупреждали, что это заблуждение: они любили подыгрывать своей репутации, делая вид, что не понимают шуток, а сами потом забавлялись возникающими неловкими ситуациями.

Парессы

(подвид "легкая кость")

Примечание Марии: "Буратины и русалки"

Примечание Кея: "Водомерки и моржихи"

Эта раса почти все время мигрировала на юг, но их путешествие проходило крайне неспешно, с остановками и затянулось на целые эпохи. Под конец они почти пропали из виду как ли-ан-ку, так что теперь лишь изредка встречались где-нибудь в верховьях реки Тахир. По дороге они "подцепили" некоторое количество генов других рас, в том числе шаперонцев, но все-таки остались ближе к шелланцам и относились к ветви легкой кости.

Отличительной чертой расы (которая изредка передавалась метисам) стали короткие и очень густые волосы, свернутые в мелкие тугие завитки — как у ягненка каракуля, только светлых оттенков. Такие волосы не цеплялись за ветки деревьев, а при нырянии защищали мозг от холода, потому что между завитками оставались воздушные пузырьки, служившие термоизоляцией.

Деревья и вода — в таких местах парессы задержались дольше всего.

Южнее Кимшала находилась зона речных лесов. Там невысокие раскидистые деревья поднимались прямо из воды, переплетаясь своими кронами и корнями. На Земле существовала похожая экосистема — мангры. Непроходимые заросли не позволяли проложить дороги, и местные жители путешествовали только по воде. Зато крупные наземные хищники тоже не могли пробраться далеко вглубь и встречались только на окраинах огромного полузатопленного леса.

В одних местах разливались обширные мелководные стоячие лужи, в других бурлило быстрое течение и водовороты, а где-то в глубоких омутах скрывались провалы, ведущие в затопленные лабиринты карстовых пещер. Часть потоков проходила через подземелья и ниже по течению возвращалась обратно в виде многочисленных ключей на дне, очищая воду до кристальной чистоты, но сильно понижая ее температуру. Зато наверху в непролазных зарослях было тепло.

Мужчины-парессы предпочитали жить среди ветвей, наслаждаясь относительной безопасностью: люди оказались там самыми крупными животными среди прочих лазающих тварей. На деревьях они и спали, и охотились, а внизу делать им было нечего: вода — холодная, а земля — болотистая.

Как и другие любители карабкаться (например, кошки-эльфы или женщины тетраксов) они постепенно менялись в сторону ловкости и легкости. Парессы сохранили средний рост, но получили телосложение ликки. Относительно длинные конечности и "воздушный" скелет давали преимущество при ловле мелкой живности и птиц даже на тонких ветвях.

Тем временем женщины-парески большую часть своей жизни проводили в воде. Они прекрасно ныряли и питались в основном рыбой. Их глаза стали лучше видеть под водой и адаптироваться, но в воздухе стали слегка близорукими. Перепонки на пальцах ног, которые у приматов почти исчезли как атавизм, вернулись обратно. Вспоминая об Олимпиаде, понятно, кто взял бы все призы в плавании.

Кей уже предвкушал, что, эволюционируя, парески превратятся в прелестных кокетливых русалочек, тем более, что Мария употребила такой эпитет в пометке в начале главы. Но, когда Кей увидел иллюстрации, его ждало жесточайшее разочарование.

— Какие еще русалки?!— воскликнул он.— Это жирные тюленихи или моржихи!

Мария проявила женскую солидарность:

— Просто очень пухленькие русалки. Будьте толерантнее, мистер Льюис.

— Могу я хотя бы наедине с женой побыть нетолерантным, некорректным, недипломатичным эстетом и поспорить о вкусах?

— Можете, мистер Хайд,— милостиво разрешила Мария.

Бултыхаясь дни напролет в холодной воде, парески никак не могли обойтись без солидного слоя теплоизоляции. Весил этот слой немало, и его приходилось таскать на себе, когда женщина выходила на берег. Для этого понадобились и мышцы покрепче. Вдобавок на глубине водилась не только самая вкусная рыба, но и серьезные зверюги — не такие жуткие, как земные крокодилы, но тоже ничего приятного. Кто не мог разобраться с этими недокрокодилами, тех съедали, а другие становились сильнее, они обхватывали животное руками и ногами и пытались придушить или что-нибудь сломать. Если удавалось, то хищник сам становился едой — как у арранцев.

Поскольку лучше выживали "моржихи" с большим количеством и мяса, и жира, то постепенно возникло очень сильное различие между полами — как у ир-мелоунов, только наоборот. По росту парессы и парески остались одинаковыми, но с многократной разницей в силе и массе. Некоторые женщины приближались по физической мощи к белым карлицам, а мужчины были на уровне сороканцев плюс-минус индивидуальная изменчивость.

Дети парессов рождались на немногочисленных участках сухой земли и там же проводили первые годы жизни под присмотром матерей, которые приносили им рыбу и прочую речную живность. Но вскоре они разделялись. Четырехлетние девочки уже отлично ныряли, и мамаши вовсю учили их подводной охоте, а про мальчишек... забывали. Но даже маленьким и худеньким ликки надо что-то есть, и пацанам приходилось карабкаться наверх, искать съедобные плоды и разорять птичьи гнезда. В какой-то момент они обнаруживали, что наверху обитает другая половина племени.

Женщины жили маленькими семьями с дочерьми, яростно защищая свое "рыбное место" от конкуренток. А мужчины обычно не знали, кто чьим отцом является, поэтому взрослые и дети объединялись в небольшие группы по возрасту. Разобщенность семей, полов и поколений мешала развитию. Парессы надолго застряли в речных лесах и, хотя приспособились биологически, но интеллектуально не развивались, а то и деградировали.

С "помнящими людьми" (инферанцами) они почти не пересекались, поэтому летописей об их жизни найти невозможно. Но существовали и другие источники. Малая часть парессов не ушла на юг с остальными, и в речных лесах до сих пор обитало несколько племен дикарей. Местные рыбаки изредка наблюдали их в самых дальних закоулках речного лабиринта. По ним историки судили о далеком прошлом, исходя из предположения, что парессы почти не изменились за минувшие тысячелетия.

Да, они там были совсем дикими: даже без огня и без одежды, а из оружия — только палки, доведенные до остроты игл. Мужчины накалывали на них птиц и мелких древесных животных, а женщинам аналогичное оружие служило в качестве острог. Они не могли заточить свои деревяшки ножами по причине отсутствия оных, и не имели каменных орудий. Вообще найти хотя бы один камень в речном лесу, где сплошной песок и грязюка — та еще задачка. В подводных пещерах разве что, но там известняк, а он слишком хрупкий. Короче, палки свои они буквально обгрызали зубами, а потом терли о кору деревьев, пока острие не выравнивалось как следует. Этим исчерпывались все их "технологии".

Но в сети и ловушки рыбаков дикари никогда не попадали — значит в дебилов не превратились. Может, и стоило бы их окультурить из гуманных соображений, но местные тем более имели мозги в головах и прекрасно просчитывали последствия: чем займутся окультуренные парессы? Очевидно, рыбной ловлей (женщины по крайней мере точно), но уже сетями. Вместо глупых и безобидных соседей получатся конкуренты. Дорожка добрых намерений могла завести не туда. В общем, местные не собирались приобщать дикарей к цивилизации, а кому-то другому до них и вовсе не было никакого дела — кроме, разве что, историков да летописцев, которые иногда подолгу наблюдали за парессами, применяя невидимость и тому подобную маскировку.

Большую часть времени мужчины и женщины этой расы жили порознь. У них даже языки сильно отличались (значит хотя бы речь не потеряли — и то ладно). Жили порознь, но надо же... контактировать иногда, иначе и вымереть недолго!

Парески относились к мужчинам так же, как к рыбе — то есть как к добыче, на которую надо охотиться. Завидев наверху в листве подходящего кандидата, пареска пряталась среди корней, торчащих из воды, и терпеливо поджидала удобного момента. Если ее избранник перебирался на достаточно хлипкое дерево, она ныряла, подплывала под водой, а потом внезапно выпрыгивала, толкала и трясла ствол со всей дури.

Кавалер срывался, падал в холодную воду. Частично заполненные воздухом кости и голова не давали ему утонуть.

— Значит "Буратино" говоришь? По мне так больше похож на клопа-водомерку,— пренебрежительно отозвался Кей.

На изображении паресс глупо "растопырился" буквой "Х" на поверхности какого-то озера.

— По форме, может, и похоже,— согласилась Мария.— Но даже ликки не могут стать настолько легкими, чтобы использовать поверхностное натяжение, как водомерки. Поэтому он все-таки как Буратино, то есть как деревяшка — частично погружен в воду и гребет по поверхности. Я так думаю, что если он попытается плыть кролем или брассом, то будет все время переворачиваться.

— Он гребёт, но, похоже, не догребёт...— с сочувствием заметил Кей.

На второй половине той же картинки могучая "моржиха" прыгала в воду, но не на помощь утопающему. То, что обычно происходило дальше, в книге тактично решили не рисовать, только пояснили словами. Русалка плавала очень быстро и не собиралась упускать добычу. Спустя несколько мгновений, хрупкие косточки "Буратино" оказывались намертво зажатыми в мягких телесах будто в кольцах удава. Даже если мужчина имел что-то против, он быстро прекращал сопротивление, а женщина тащила свой приз подальше от деревьев — на какой-нибудь голый островок, окруженный сильными течениями, или на отмель.

А там... если паресс не улавливал, что от него требуется, дама могла даже отпустить своего кавалера. Попав в ледяное течение, самые упрямые осознавали, что загнутся от холода раньше, чем доплывут до спасительных деревьев. Лучше уж горячие объятия.

Оставалось только расслабиться и доставлять удовольствие. И желательно с этим постараться, а то потом пухлая русалка не поможет доплыть обратно.

Внутренний эстет Кея задумался. Вторая раса, питающаяся рыбой, и снова — жирные бабы. Случайность или обмен соответствующими генами? И кто прекраснее с точки зрения любителей пухляндий — анраконки или парески? Кто более достоин первого места в номинации 'симпатяшки среди пышек'? Если "на глазок", то весили они примерно одинаково. Но анраконки имели более классические формы, а парески в самом деле напоминали тюлених — обтекаемые и без складок, несмотря на толстый слой жира, покрывавший все тело от подбородка и шеи до верха ступней и тыльной стороны кистей. Вроде бы неплохо, когда ничего нигде не висит, но менее женственно, ведь то, что, по идее, должно выпячиваться, наоборот, сглаживается. Зато в случае паресок не говорилось ни о каких проблемах со здоровьем или подвижностью — это огромный плюс, и очевидно, они были гораздо сильнее, чем анраконки или толстые землянки.

Но как же можно так обращаться с мужчинами?! В конце концов со скрипом Кей вынужден был признать, что бесцеремонное поведение не имеет никакого отношения к красоте.

Ясно, что в первобытном обществе понятие "изнасилование" не употреблялось, а то мужчины парессов, возможно, стали бы митинговать, бороться за свои права и превратились бы в феминистов... или в этом случае — в каких-нибудь маскулинистов?

Заметив, что муженек добрался до последней ветви, Мария пояснила:

— Там дальше про шаперонцев. На Земле когда-то жили племена бушменов; шаперонцы на них слегка похожи, но здесь эволюция смогла достичь большего. Бушмены давно ассимилировались, а этот подвид оказался настолько удачным, что еще неизвестно, кто кого ассимилирует в конце концов.

Шаперонцы или "дети пустыни"

(подвид "гибкая кость")

(пометка Марии: "шоколадки")

В архаичной истории Виза существовал длительный период, получивший название "Эпоха Тишины" — что-то вроде Золотого Века, если искать земные аналогии.

Тогда почти никто никуда не кочевал, и никто никого не геноцидил. Конечно, люди всегда находили поводы пустить друг другу кровь, но все познается в сравнении. Эпоха Тишины получила свое название по контрасту с предыдущей Эпохой Дорог и последующей Эпохой Крови.

К началу Эпохи Тишины многих современных рас еще не было, а ныне вымершие или почти истребленные процветали или только начинали своё развитие. Например, в джунглях вовсю хозяйничали черные данхарцы (ветвь тяжелой кости). Севернее бурно размножались и расселялись асаны (ветвь непрозрачной кожи). Тетраксы (ветвь прозрачной кожи) обживались еще севернее, в более лесистой местности, где их маленьким женщинам было проще прятаться. Еще дальше на север раскинулись травянистые равнины, где обитали только звери. От стай сорков, ганков и торресинов могли бы спастись только быстроногие лабердинцы, но они тогда еще не появились. После травянистых равнин начинались глухие леса с другими видами деревьев, там боролись за выживание иторканцы, унусы и им подобные (ветвь кожной кости). А на самом дальнем севере, в горах жили шелланцы (ветвь легкой кости).

Запад принадлежал ветви древней кости — разнообразные и многочисленные расы "древних" тогда еще не собирались вымирать. Даже древнейшие всё ещё существовали в небольшом количестве и в почти первозданном виде. На востоке, где теперь пустыня Виз-Бакир, климат был несравненно лучше. Тысячи верст заселяли самые разные народы вперемешку — древние и древнейшие, парессы, тетраксы, ир-мелоуны и прочая, и прочая, а на самом дальнем востоке жили огары и риканаты. Вскользь упоминались еще три или четыре ветви, генетически далекие от остальных, но слишком малочисленные, чтобы удостоиться подробного описания. Вместе с ними количество подвидов достигло дюжины — вероятно на те времена пришелся пик разнообразия для Homo Anime.

И так было долго — целую Эпоху Тишины.

Хотя климат Виза стабильнее земного, он все равно подвергался изменениям. Только вместо оледенений случались, если можно так выразиться, обсыхания. "Засуха" — слишком слабый эпитет для такого масштабного, но длительного и постепенного процесса. Очередное обсыхание началось еще в Эпоху Дорог и стало одной из причин массовых переселений. Например, обширные южные болота превратились в саванны, это привело к тому, что древние оказались на западе, а на их месте теперь жили асаны.

Затем сильно ухудшилось положение на востоке. Реки, текущие с вершин Хребта Бакир, одна за другой меняли свое направление. Пустыня к северу от гор превратилась в цветущие луга (то есть шел процесс, противоположный обсыханию), а на юге, наоборот, начались проблемы.

Ранее плодородный регион засыпали пески, жить там стало почти невозможно. Люди разбредались кто куда. Именно тогда древнейшие, мигрируя и смешиваясь с потомками, окончательно исчезли как отдельная раса.

И только один народ смог приспособиться к тяжелым условиям. Их называли "дети пустыни", и тогда у них еще не было гибких костей. Но они понемногу эволюционировали, распространяясь все дальше по мере того, как засушливая зона расширялась на юг.

Пустынники на тот момент представляли собой генетически неоднородную, аморфную массу без четких отличительных признаков, они периодически покидали гиблые пески, где даже им было тяжко, и кочевали по землям других народов, забираясь даже далеко на запад, во влажную зону речных лесов.

Золотой век закончился, когда появились белые карлики. Начиналась Эпоха Крови.

Арранцы распространялись как саранча: сначала почти отгеноцидили данхарцев, потом истребили асанов и, наконец, принялись за тетраксов. Все перечисленные, кстати, были предками арранцев, и вот так их "отблагодарили" потомки.

Анраконцам на западе тоже досталось, хотя они на тот момент были самым "продвинутым" народом: ездили на "лошадях", стреляли из луков, вырезали сложные, красивые фигурки из кости, разводили скот и строго придерживались моногамии. На границе с саваннами у них появились первые постоянные поселения с примитивной архитектурой, то есть они находились в шаге от возникновения городов (а это здесь считалось точкой отсчета, от которой начинается цивилизация).

Как назло, наибольшего расцвета культура древних достигла вплотную к зоне влияния арранцев. Вооружение и навыки воинов древних находилось на грани того, чтобы успешно противостоять арранцам на открытой местности, но стада оказались слишком уязвимыми, а поселения — недостаточно укрепленными. Карлики не истребили древних, но всё сожрали и разрушили.

Получив очень болезненный урок, анраконцы вынуждены были отступить. В процессе миграций они слишком рассеялись, начали либо вырождаться, либо ассимилироваться, а их развитие надолго застопорилось и даже обратилось вспять.

Почти одновременно с арранцами на севере возникли первые расы ветви тонкой кости. Если белые карлики, выйдя из джунглей, уже мало менялись, то тонкокостные стремительно эволюционировали в халиганцев, лабердинцев, сороканцев и других, завоевывая новые территории.

Эльфы постепенно продвигались на юг, белые карлики — им навстречу, на север, а между молотом и наковальней оказались тетраксы. При попытке вторгнуться на чужие земли эльфы умылись кровью, но арранцы все-таки смогли одолеть альбиносов, хотя и дорогой ценой. Поредевшие племена "злобных качков" медленно восстанавливали свою численность, заселяя отвоеванные земли. Прежде, чем они смогли продолжить свою экспансию, миновало много тысячелетий.

В отличие от древних, зарождающаяся раса "детей пустыни" была примитивной, но это им даже помогло. Не будучи привязанными к своим стадам или поселениям, они при малейшей опасности срывались с места и уходили. Они быстро поняли, что с белыми карликами лучше не связываться. Арранцы не убивали ради убийства, они всего лишь старались захватить территории, где могли прокормиться охотой. В бесплодные земли они не лезли и пустынников не преследовали.

В процессе эволюции у детей пустыни возникли сотни изменений, усовершенствований. Каждое само по себе на революцию не тянуло, почти всё встречалось даже у землян, только редко или в ослабленной форме. А то, чего не было, пустынники получили от других рас, в том числе и от карликов. Иногда они пересекались между собой, но это необязательно заканчивалось смертоубийством, а изредка — даже наоборот, потому что гены ускоренного переваривания белков пустынники получили именно от арранцев. Аналогично у древних они взяли улучшенную усвояемость жиров, но при этом не прихватили "в нагрузку" блокировку соответствующих генов для мужчин, поэтому у них не возникло различий в телосложении полов. От парессов они получили аэросомы, но только для нейронов, а не костей. Впрочем, этот конкретный "апгрейд", защищавший от сотрясения мозга, оказался настолько ценным, что он вообще распространился очень широко и закрепился у каждой второй расы.

Когда белые карлики загнали пустынников в самые суровые условия, все эти небольшие полезные мелочи стали стремительно развиваться и усиливаться.

Даже как-то слишком стремительно. Первые останки с упругими костями обнаруживались в тех же слоях пород, где лежали совершенно твердые черепа их предполагаемых предков. Судя по всему, эволюция сделала внезапный рывок всего за несколько сотен поколений. По меркам естественного отбора это почти мгновенно. Либо им очень сильно повезло, либо... отбор был совсем не естественным.

Считалось, что древние уже тогда имели неплохие представления о селекции. При раскопках стоянок анраконцев, относившихся к началу Эпохи Крови, встречались останки лошадей и будюгов разных пород. Пустынники имели контакты с древними на западе, могли узнать о селекции и потом, оказавшись на краю гибели, заняться евгеникой ради того, чтобы выжить. Анраконцы не могли применить селекцию к самим себе из-за рано установившейся моногамии, а пустынники — могли.

Искусственный отбор гораздо быстрее естественного, это объясняло, как за несколько тысяч лет появился новый, особенный подвид. А потом, когда стало легче, про евгенику могли позабыть. Древние источники об этом молчали, то есть к моменту изобретения письменности все уже закончилось. Единственным (и довольно прозрачным) намеком на применение селекции оказалась одна специфическая старинная традиция, дожившая до эпохи городов. Если муж узнавал, что жена ему изменила и родила ребенка от кого-то постороннего, но дитя отличалось отменным здоровьем или проявляло какие-то экстраординарные способности, это становилось поводом для полного прощения.

Какие бы причины ни привели к быстрому формированию нового подвида, но позже полезные изменения никуда не делись. Наоборот, за счет них выросла самая разнообразная и успешная ветвь в генеалогическом древе рас и народов — ветвь гибкой кости.

В основе ветви, как финальный результат предполагаемого краткого периода самоселекции, находилась раса, получившая название "шаперонцы". Точное происхождение названия неизвестно, но обычно предполагают, что "шаперон" — это исказившееся "бакир он" (дитя пустыни) — созвучность вроде бы есть, но доказательств нет.

Шаперонцы имели коричневую кожу, оттенок которой менялся в зависимости от питания: сладкоежки становились темнее, а мясоеды — светлее вплоть до желтизны. Прозвище "шоколадки", данное Марией, учитывало то, что шоколад тоже бывает темным и светлым.

Если не считать цвета кожи, лица шаперонцев не имели характерных черт африканцев или мулатов, они больше напоминали китайцев и вообще монголоидов, за исключением глаз — огромных, как у всех визанцев, без эпикантуса и с симметричным разрезом.

Со временем они стали второй по численности расой после меранцев. Те и другие были близки по средним размерам, но только по средним.

Дальше в книге следовала иллюстрация: в центре аккуратно, по линеечке выстроились серые меранцы — все одинаковых пропорций, похожие на набор стандартных гаечных ключей размером от метр-шестьдесят до метр-девяносто. А вокруг танцевали шоколадно-коричневые шаперонцы самых разных форм: и обычные, как земляне, и хрупкие, как сороканцы, и накачанные, как белые карлики, и толстые, как бегемоты.

Кей улыбнулся. Местные художники — просто гении, когда требовалось передать настроение, эмоции и добавить "жизни" плоским неподвижным картинкам. Вполне возможно, что иллюстратор сам был шаперонцем, поскольку изобразил серых слишком чопорными, а шоколадных — веселыми и беззаботными. Художник слегка утрировал — меранцы не были настолько одинаковыми, но карикатура намекала на то, что шаперонцам физиология многое позволяла, а меранцев, напротив, ограничивала жесткими рамками.

Некоторые расы как будто подчинялась единственной цели: белые карлики пытались стать сильнее, иторканцы — прочнее, лабердинцы — быстрее и так далее. Про шаперонцев тоже можно было сказать, что все их особенности сводились к одной: устойчивости к голоду. Пожалуй, в их случае визанская эволюция слегка сошла с ума, получив заведомо избыточный результат.

Для других ветвей можно было найти аналоги в земных сказках, пусть даже с натяжкой — эльфы, орки, гномы, гоблины, великаны... но с кем сравнить шаперонцев, Мария так и не придумала. Шоколадки — ссылка на цвет, что слишком тривиально, но ничего лучше в голову не пришло.

Шаперонцы заселили земли, где периоды изобилия и опустошения могли длиться по несколько лет. Воду еще можно было найти (хотя бы немного), а запасы еды в какой-то момент заканчивались. Но про шаперонцев пословица говорила, что их нельзя ни уморить голодом, ни перекормить.

Когда наступала засуха, длительное похолодание, или непрерывные песчаные дожди засыпали толстым слоем грязи съедобную растительность, то животные уходили в другие края, птицы улетали, а растения погибали, сохраняя в почве лишь семена или клубни. Оставались только некоторые насекомые и люди.

На очередной иллюстрации шаперонцы уже не выглядели такими веселыми, шагая куда-то на фоне скудной и увядающей растительности.

Засуха могла длится очень долго.

Земляне могли вытерпеть тридцать дней голодания, расходуя внутренние резервы организма. Шаперонцы ту же самую способность развили еще дальше.

Новая иллюстрация — на целый разворот — один и тот же шоколадный мужчина был нарисован несколько раз, а рядом обозначались размеры — 22, 20, 18, 16, 14, 12, 10 и, наконец, 8. Начав с телосложения покрепче, чем у Кея, шаперонец постепенно сравнялся с самыми худенькими эльфами.

Это была вполне научная схема, весьма познавательная, с отображением внутренних органов и скелета. На ней демонстрировалось, как постепенно полностью исчезает жир, а мускулы и сухожилия становятся тоньше, как уменьшаются все органы, кроме мозга. Схема сопровождались многочисленными сносками и детальными пояснениями.

Самыми интересными были изменения скелета: кости становились тоньше и уже, как и весь шаперонец. Толщина костей у землян могла меняться с возрастом, от спортивных нагрузок и при нехватке кальция в организме. У "шоколадок" то же самое происходило очень быстро и в обе стороны.

Если уж дошло до такого, он мог бы, наверное, и в росте уменьшаться, но нет. Укорачивались только ребра и ключицы, что постепенно сокращало объем грудной клетки и ширину плеч. Лопатки, грудина и тазовая кость сохранили продольные размеры, но стали в два раза уже, кости ног сблизились, приняв строго вертикальное положение, а позвоночник полностью распрямился.

Меньше всего изменилась черепная коробка, хотя ее кости тоже постепенно истончались. Скорее всего, эта часть скелета оказалась слишком сложной и все мутации, которые могли повлиять на форму головы, оказывались фатальными. Впрочем, оно и к лучшему: деформации черепа могли сильно изуродовать черты лица, и получилось бы страшилище. А так, конечно, не красавчик с обложки, но обычное худое лицо как у эльфов.

По мере преобразований костная ткань понемногу теряла кальций. Пониженная масса тела не требовала такого жесткого скелета, как раньше, зато упругость для защиты от травм становилась важнее. Так появлялось свойство, давшее название всему подвиду — гибкая кость.

Новый рисунок: рука, попавшая в расщелину между камнями, согнулась почти под прямым углом, но вернулась в нормальное состояние.

У земных младенцев кости тоже могли немного изгибаться, причем, по тем же самым причинам — чтобы избежать травм, а с возрастом скелет землян становился более жестким. Организм шаперонцев обращал этот процесс вспять: по мере возвращения к детской массе тела кости тоже "впадали в детство".

Остальные изменения тоже не противоречили законам биологии, все они занудно перечислялись, но большая часть сводилась к тому, что расход чего-то понизился, а синтез чего-то повысился.

То, что оказалось действительно феноменальным — так это сбалансированность. Клетки теряли белки очень дозированно и равномерно, и даже иммунитет сохранялся на хорошем уровне. У других рас в определенный момент нарушался какой-нибудь важный элемент равновесия в организме, например, один из органов не выдерживал, когда у других еще оставались ресурсы. Идеальный баланс внутри шаперонцев — вот причина их устойчивости к голоду и одновременно причина того, почему это потом не передалось всем расам вообще. Для этого от родителя к ребенку должны были перейти сразу все или почти все мелкие "апгрейды", которые сочетались между собой. Но при зачатии происходило случайное перемешивание: этот ген — от мамы, этот — от папы... Если оба — отец и мать — шаперонцы или похожая раса, тогда гены "антиголода" одинаковы и дальше получается то же самое, но если один из родителей из другой ветви, то часть "апгрейдов" теряется, точного равновесия уже не выходит, и положительный эффект резко ослабевает. Тем не менее некоторые расы из других ветвей (например, раконцы и парессы) оказались рады и отдельным полезным улучшениям.

Но никакой другой подвид не смог бы повторить в полной мере подобный подвиг терпения и стойкости — прожить много месяцев на одной воде. Землянин мог бы начать так же, но умер бы где-нибудь на половине пути, спустя месяц голода. Какой-нибудь очень спортивный эльф-сороканец, резко прекративший тренировки, мог бы похудеть так же сильно, потому что включился бы метаболический ограничитель для бездельников. Но эльф не перенес бы даже нескольких дней полного голода, ему все равно потребовалось бы скудное, но регулярное питание — не говоря уже о том, что он "стартовал" бы с более низкой отметки. Костлявые ликки имели другую форму тела, но сопоставимую массу, однако они не худели, а, наоборот, поправлялись с возрастом, только слишком медленно, и от голода они загибались довольно быстро, хотя и не так быстро, как эльфы.

Хотя теперь в Столице не было никакого голода, но Кей довольно часто встречал на улицах очень худых шаперонцев обоих полов — вплоть до таких, как на последнем рисунке. В номинации 'симпатяшки среди стройняшек' тоненькие шаперонки уступили сэйлормункам. У тех и других имелся одинаковый косметический бонус: соразмерно суженный скелет, поэтому кости не торчали, как у ликки, а женской груди не было ни у кого из них. Проиграли шаперонки из-за каких-то мелочей, которые отметил придирчивый эстет: у зелененьких ноги длиннее и крепче, а руки — тоньше, и заметный изгиб спины, зрительно чуть-чуть увеличивающий совсем скромные выпуклости ниже. А прямые как стрелки фигурки шоколадных девушек почти ничем не отличались от мальчиковых.

Однако внутренняя физиология "шоколадок" скрывала больше потенциальных возможностей.

Как оказалось, для первобытного шаперонца испытания не закончились, и произошедшие в нем перемены — еще не предел.

Очередная картинка совсем пустынной, безжизненной земли и понурые люди, а дальше — новые анатомические схемы для того же мужчины.

Изменения внутри голодающего организма становились все более радикальными. В какой-то момент начинал высыхать головной мозг. Как пояснялось в книге, нервная ткань при этом не погибала, и в целом психической деградации не происходило. В более ранних "версиях" мозг просто уменьшался по объему за счет потери жидкости, а освободившееся место заполнялось воздухом. Несмотря на то, что данная часть черепа герметично закрыта, такое все равно возможно, хотя просачивание воздуха сквозь ткани туда или обратно — это медленный процесс. Это свойство позволило авторам привести пару анекдотов, обыгрывающих "пустоголовость". Получилось довольно цинично в столь тяжелой и безысходной ситуации. Если главу действительно писали шаперонцы, то с самоиронией у них все было в порядке и с черным юмором — тоже.

Уменьшение размеров полушарий приводило к тому, что нейроны сближались друг с другом, и их отростки могли соприкоснуться, образуя новые связи. Возникали разные побочные эффекты — как хорошие, так и опасные: улучшалась скорость обучения, появлялись необычные и неожиданные мысли, но иногда шаперонцы видели сны наяву, плакали без причины и даже ощущали судороги потому, что от "коротких замыканий" в некоторых "контурах" возникало перевозбуждение или излишнее торможение. В целом мозг обычно успевал приспособиться к изменениям, а окружающая обстановка была такой, что можно было позволить себе "половить глюки" — хищники вокруг давно разбежались.

Все это стало известно потому, что у небольшого процента представителей ветви так оно и осталось. Но позже (когда добавились гены горцев) возникла новая "версия", у которой воздух, скапливающийся в голове, равномерно распределялся по пузырькам-аэросомам в клетках, от этого мозг становился все легче, но размеры нейронов почти не менялись. Это повторяло строение мозга ликки, и такая версия шаперонцев уже не ловила глюки от голода.

Наконец, внизу, на отдельной большой и подробной схеме был изображен шаперонец "в разрезе" при максимально возможном истощении.

Наконец-то написали вес — абсурдные 0,15 энка, то есть всего около полутора килограммов. Из этой массы примерно половина приходилась на изрядно усохший мозг, а треть — на мышцы. Очень эластичный скелет весил всего 100 грамм. 30-граммовое сердце и 30-граммовые легкие продолжали снабжать организм кровью и кислородом. Оставшиеся "на сдачу" примерно 100 грамм пошли на прочие внутренние органы, а также глаза и язык. Кажется, глаза оказались единственным органом, который совсем никак не изменился.

Кости черепа стали тонкими, как картон, хотя голова так и не уменьшилась, и лицо, туго обтянутое кожей, все-таки сохранило узнаваемые черты того же самого мужчины, с которого началась серия иллюстраций. Наибольший ущерб понесли системы пищеварения и выделения: полезные бактерии в пищеварительном тракте почти вымерли, кишечник и желудок, которым давно было нечего переваривать, превратились в пленки, плотно упакованные и прижатые к позвоночнику. Остальные органы брюшной полости пришли в такое же или почти такое же состояние. Сморщенные почки работали еле-еле, мочевой пузырь высох, и незначительное количество отходов выводилось с потом. Природа не пощадила даже самое святое: о размерах соответствующего органа ничего нельзя было сказать — только плакать.

Все выглядело так, что смерть теперь совершенно неминуема. Но вместо ожидаемых грустных слов авторы насмешливо сравнивали взрослого мужчину с новорожденными и даже недоношенными детьми разных рас — конечно, если не в длину, а в ширину, тогда и младенцы по сравнению с ним получались богатырями.

Но о, чудо! Шаперонец все еще двигался!

На очередном рисунке он пытался сбить прутиком какую-то бабочку, чтобы добыть себе хотя бы несколько граммов протеина. Сам абориген тоже напоминал огромное насекомое вроде палочника. Только воздушный шарик головы выбивался из образа.

То немногое, что осталось от мышц ног, позволяло ему вставать, ходить и даже немного бегать — но с большим трудом. Чтобы перемещать полтора килограмма, много мускулов не требовалось, но, поскольку голова весила даже чуть больше, чем остальное тело, это было все равно, что ходить с другим человеком, сидящим на шее. Вставание по утрам превращалось в тяжелое упражнение, где самое сложное было — оторвать собственную голову от ложа и разогнуться. Чтобы не потянуть спину, приходилось помогать себе коленями. И хотя мускулы вынужденно постоянно тренировались, но без увеличения мышечной массы в какой-то момент наступал предел.

Этот предел был широко известен — те самые полтора килограмма плюс-минус сколько-то процентов.

На следующем рисунке был изображен тонкий человечек, лежавший на боку в пещере. Его ноги согнулись в коленях и прижались к груди, руки сложились вдоль туловища как лапки летучей мыши. Он был неподвижен, но... не мертв. Шаперонец впал в глубокое оцепенение и остыл до температуры камня, на котором лежал. Раз в час его тело пробуждалось на секунду, сердце совершало один удар, а легкие — один вдох, и он снова замирал.

Как это ни удивительно, но с землянами нечто подобное тоже происходило, только крайне редко. Было зарегистрировано несколько случаев перехода в анабиоз без применения какого-либо медицинского оборудования. Например, в 2006-м году некий японец по фамилии Учикоши заблудился в горах и впал в оцепенение на 24 дня, однако же выжил. Без этого он бы погиб через трое суток от жажды. Его сердебиение тоже практически остановилось, а температура тела упала до 22 градусов.

Шаперонцы входили в это состояние, достигая предельного истощения. Было бы гораздо удобнее впадать в спячку в любое время по желанию, но при естественной эволюции и при селекции остается элемент случайности, и самый лучший вариант почти никогда не выпадает. Конечно, хочется всего и сразу — но кто же даст?

Эволюция пустынных людей пошла по пути, при котором активность сохранялась как можно дольше. Даже когда от них физически почти ничего не оставалось, и они едва могли поднять голову, эта голова хорошо соображала, и внутри ничего не болело. Но в какой-то момент состояние резко ухудшалось, наступала необычная апатия, и голодающий понимал: пора. Тогда шаперонец ложился и засыпал. Спустя несколько суток сон переходил в анабиоз.

Из такого состояния шаперонец уже не мог выйти сам, требовалась хотя бы минимальная помощь со стороны. Его можно было ненадолго разбудить, но тогда он вскоре вновь терял сознание. Но если в этот момент ему давали хотя бы немного воды и пищи, тогда он приходил в себя и не впадал в спячку, пока его организм не расходовал полученные ресурсы.

Физиология шаперонского анабиоза не предполагала превращение в ледышку: анабиоз — да не тот. Поэтому впадение в спячку при температуре ниже точки замерзания воды приводило к смерти — на такое их биология не была рассчитана. Опять же, получить все сразу — и защиту от голода, и защиту от холода — не вышло. Но в относительном тепле (+10 градусов по Цельсию и более) спячка могла продолжаться очень и очень долго.

Готовясь к неизбежному, первобытные люди уходили в глубокие пещеры, где температура оставалась почти постоянной круглый год.

На следующей иллюстрации в большом подземном зале рядами лежали десятки высохших тел — и взрослые, и дети, это было почти все племя. Только две тонкие фигуры все еще бодрствовали, сидя у давным-давно потухшего костра. Другие рисунки показывали, как "дежурные" будят одну из "мумий", чтобы напоить водой и дать пожевать немного сухих семян (все, что смогли добыть в пустыне). А затем они сами ложились и впадали в оцепенение.

Так, сменяя друг друга, племя продолжало бороться за жизнь — многие месяцы и вроде бы даже годы. Вроде бы — потому, что о такой длительной спячке сохранились исторические свидетельства, но современном мире впадение в анабиоз даже ненадолго стало большой редкостью.

Как бы то ни было, когда засуха, наконец, кончалась,— первобытное племя было все еще живо.

А потом времена голода сменялись временами изобилия. Из семян и клубней, которые ждали в земле своего часа, прорастали травы и кустарники. На сухих деревьях появлялись листья и плоды, а на земле — грибы. Возвращались животные и птицы.

Шаперонцы, пробудившиеся от летаргического сна, тащили в свою пещеру все съедобное и начинали восстанавливать силы. Довольно скоро они возвращались к первоначальному состоянию — без каких-либо последствий и изменений — один в один.

Однако на этом их история не заканчивалась.

Зная, что изобилие может смениться голодом, шаперонцы начинали отъедаться впрок.

И это у них получалось не хуже, чем голодать. Набор веса также приводил к многочисленным изменениям, но главным достижением эволюции опять стало то, насколько согласованно все происходило.

Шаперонцы занимались не только тем, что пытались выжить, то голодая, то обжираясь впрок.

Еще у них была магия.

Они нашли несколько астрофактов в пещерах, а позднее научились обходиться без них, передавая способности от ранее пробужденных магов из поколения в поколение.

Древняя магия тогда еще не была наукой, она возникала на основе случайных и опасных экспериментов с маной, была пронизана многочисленными ритуалами и представляла собой нечто среднее между шаманством, искусством и религией.

Дальше в книге об этом говорилось очень много, но, не будучи магом, Кей понял только одно: что не поймет ничего. И он пролистал до описания следующей расы.

Инферанцы или "помнящие люди"

(подвид "гибкая кость")

(пометка Марии: "шахматисты")

(пометка Кея: "косят под вампиров")

Сейчас на шаперонцев приходилось 20% населения и еще 12% — на их ближайших родственников — инферанцев.

Внешне инферанцы отличались только окраской: Мария прозвала их "черно-белыми" или "шахматистами" за контраст между белой кожей, черными волосами и черными глазами. Светлый пигмент они скорее всего "подцепили" от арранцев, их кожа была такой же ровно-матовой, непрозрачной. Так же, как у шаперонцев, на цвет влияло питание, но совсем чуть-чуть: у сладкоежек появлялся едва заметный "холодный" снежный оттенок вместо "молочного". Темный пигмент глаз и волос мог прийти от черных карликов — в древности встречались и такие — как переходное звено от черных гигантов.

По мнению Кея в инферанцах определенно было что-то эдакое, инфер...нальное, или вампирское — слишком бледная кожа и слишком темные глаза — как будто провалы, ведущие куда-то во мрачные подземелья. Пристальный взгляд инферанки мог так заворожить, что требовалось усилие воли, чтобы отвернуться.

Физиологически черно-белые не потеряли ни одного даже самого маленького биологического преимущества, завоеванного предками в битве с естественным отбором — то есть внутри у них было все то же самое, что у шаперонцев, поэтому некоторые визанские ученые объединяли обе расы в одну, и тогда она отбирала первое место у меранцев (их насчитывалось 25% от населения).

Основное различие между двумя расами заключалось в образе жизни и занимаемых экологических нишах: племена древних шаперонцев были оседлыми, а инферанцы стали кочевниками.

Конечно же, и те, и другие старались избегать встреч с арранцами, заполонившими саванны.

Шаперонцы поступали прямолинейно: они уходили далеко в пустыню и обустраивались в таких местах, где прожорливые карлики не смогли бы выжить — например, в маленьких оазисах посреди сплошных песков.

А инферанцы — те все время пытались хитрить, кочуя по границе пустынь. Если они находили какой-нибудь участок саванны, где кишели травоядные, но отсутствовали арранцы, они рассылали дозорных по всем направлениям, а основная часть племени начинала массовое истребление дичи.

Лишь небольшую часть добытого они вялили, а остальное немедленно сжирали. К пище, богатой углеводами, они были приспособлены не очень хорошо, зато генетику арранцев и анраконцев, которая была связана с усвоением белков и жиров, дети пустыни "раскачали" еще дальше, до максимума. Инферанец или шаперонец мог схомячить за один присест невообразимо огромную порцию мяса и усвоить из нее практически все питательные вещества — сколько бы их там не было. Поэтому на дичи "шахматисты" отъедались с огромной скоростью.

Сначала, если они были сильно истощены, восстанавливались только внутренние органы и мускулатура, а после 40 кг начинал откладываться жир, потому что он лучше преобразовывался в энергию потом, когда приходило время голодать. Сначала запасы росли понемногу, но у самых толстых в жир уходила уже половина питательных веществ. Однако половина продолжала идти на увеличение мышц — чтобы можно было таскать на себе центнеры сала и одновременно продолжать охотиться. Соразмерно утолщались кости, росли внутренние органы (хотя не все), и даже пропорции оптимизировались под движение с огромным весом. Поэтому непомерно разжиревший землянин и шаперонец — это две большие разницы: первый — больной и беспомощный, а у второго — никаких проблем со здоровьем и самочувствием, разве что неуклюжесть из-за того, что разросшаяся плоть мешала свободе движений. То же самое можно было сказать о паресках, но они, как и арранцы, достигали некоторого предела и останавливались.

А шаперонцы и инферанцы сами не знали, где у них находится предел — даже их нынешние ученые не могли прийти к согласию. Про минимум в 1,5 кг, при котором происходит переход в спячку, слышали все, но где максимум или хотя бы тот уровень, на котором лекарь мог бы с уверенностью сказать: это вредно, вам пора худеть? Книга утверждала, что у самых тощих и у самых толстых продолжительность жизни не снижалась, а Мария, полагаясь на вычисления своего компьютера, говорила, что самые здоровенные достигают массы бегемотов и слонов. Это что же получалось, что безопасный предел где-то еще дальше? Вот если бы какой-нибудь самоубийца отожрался до смерти, или если бы палач-садист попробовал закормить свою жертву, тогда стало бы понятно. Но на такой зверский эксперимент могли бы уйти годы — самоубийцы выбирали способы попроще, а садисты предпочитали методы, при которых жертва быстрее начинала страдать.

Мария сравнивала их с борцами-сумоистами, у которых тоже много и жира, и мускулов. Тогда белые карлики были кем-то вроде культуристов. В обоих случаях эволюция довела земные аналогии до неузнаваемости. По мере увеличения в размерах карлики превращались из обычных культуристов в уродливых, а потом и вовсе в черт знает, что непохожее на человека. То же самое и с безразмерными — с сумоистами они ассоциировались только до поры до времени, а потом вызывали мысли о животных или гротескных изваяниях — по крайней мере такое впечатление возникало у Кея.

Будучи психологом, он прекрасно понимал, что происходит с его восприятием: это эффект "зловещей долины". Когда кто-то слегка непохож на живого человека, он может выглядеть очень жутко — например, человекоподобная кукла, робот или даже труп. На каком-то уровне достигается самый неприятный эффект, но, по мере того, как отличия усиливаются, отношение становится нейтральным, как к животным другого вида. С точки зрения Кея ближе всего к "зловещей долине" находились эльфы-кенгуру со своими искаженными пропорциями, а "культуристы" с "сумоистами" отличались от людей настолько сильно, что уже не казались уродами. Но красавцами или красавицами — тем более.

Эволюции, конечно же, было наплевать на эстетику. Процессы естественного отбора "нащупали" незанятые экологические ниши и стали наращивать параметры, которые позволяли в этих условиях процветать: у "культуристов" — силу, то есть количество мяса, а у "сумоистов" — энергию, то есть количество сала. Прогресс зашел очень далеко, а половой отбор загнал его еще дальше, чем необходимо, как длину хвостов у павлинов. Для арранцев проблемой стал поиск продовольствия, а слишком большие инферанцы испытывали трудности с размножением.

Что интересно, "сумоисты" на пике своей формы могли в несколько раз превосходить "культуристов" по силе, хотя для первых рост мускулов стал лишь побочным эффектом, что сказывалось и на поведении. Разница в темпераменте была такой, что "шахматисты" никогда не лезли на рожон и не связывались со свирепыми коротышками. Свои огромные мышцы они использовали не для драки, а для того, чтобы дотащить горы накопленного сала до стойбища в пустыне.

Древние традиции шаперонцев и инферанцев были связаны с накоплением и сохранением энергии, а не с культом воинской доблести или соревнованием, как у арранцев. Позже, когда все племена перемешались, различия в поведении исчезли, но в те далекие времена инферанцы были очень мирными, а белые карлики — крайне воинственными.

Разведчики предупреждали инферанцев о появлении карликов заранее, и толстяки вовремя ретировались в пустыню. Арранцы обнаруживали, что местность опустошена, а конкурентов и след простыл. Качки добивали и доедали то немногое, что там еще бегало, и вскоре тоже убирались восвояси. Спустя годы, популяция животных в этом месте восстанавливалась, и дети пустыни получали новый шанс. Эта игра могла длиться тысячелетиями, и "шахматисты" вели ее, не проливая ни своей, ни чужой крови.

Кровь животных, конечно, не считалась. Если бы инферанец пообщался с убежденным вегетарианцем, он, наверное, постучал бы себя ладонью по макушке — таков местный эквивалент кручения пальцем у виска.

Инферанцы первыми изобрели письменность, математику и календарь. Так они пытались прогнозировать рост численности дичи, записывать, где, когда побывали и сколько еще смогут прожить на подкожном жире. Все это помогало планировать набеги на саванны.

— Как удачно ты назвала их "шахматистами", даже ничего не зная об истории этого народа,— сказал Кей жене.— Получается, "шахматисты" систематически обыгрывали "качков", заранее просчитывая свои и чужие действия.

— Именно так. Причем, обыгрывали не на абстрактной доске, а в реальности — там, где ставки — жизнь или смерть.

— Красиво сказано. Но арранцы тоже не остались дурачками. Только плохое воспитание мешало им культурно развиваться. С точки зрения физиологии объем мозга у всех визанских рас примерно одинаков, поэтому тот же Эйдар — арранец, но очень смышленый малыш.

Письменность у инферанцев возникла аномально рано — слишком уж сильно она помогала выживанию. Причем, совсем необязательно все инферанцы поголовно умели читать и писать: рядом с одним племенем "графоманов" могла жить дюжина неграмотных.

Инферанское письмо не проходило ту стадию развития, когда символы имитируют реально видимые объекты, и с самого начала ориентировалось на слух.

Каждому звуку соответствовала определенная простая геометрическая форма (черточка, точка, кружок, уголок и т.п.), которые фактически составляли алфавит из очень простых букв. Текст записывался как последовательность рун, причем в одну руну запихивалось как можно больше этих геометрических элементов, так что определение правильного порядка чтения могло потребовать перебора вариантов.

Со временем это письмо упорядочилось, элементы немного усложнились (что добавило текстам "помехоустойчивость"), а число частей руны снизилось до трех. Тем не менее, самые старые тексты тоже успешно расшифровывали, потому что за многие тысячи лет накопилось просто астрономическое количество записей с кучей промежуточных вариаций. "Шахматисты" оставляли свои каракули повсюду и по малейшему поводу, в том числе на самой твердой породе в расчете на другие племена кочевников, которые придут на то же место позднее. Кроме камня они использовали куски глины, кору, а потом — пергамент.

Визанская культура не додумалась до "веселого" земного обычая массового сжигания неугодных текстов. Визанские города почти с самого начала были каменными, а не деревянными — то есть сплошные пожары им не грозили. Поэтому сохранилось много древних источников, которые уходили в такую седую старину, что земным историкам оставалось только рвать волосы от зависти.

То, что инферанцы постоянно кочевали, помогло узнать от них древнюю историю самых разных мест. А то, что их письменность с самого начала имела звуковую основу, позволило определить, как звучали сверхдревние диалекты. Общение с другими народами становилось для инферанцев важным источником сведений о том, где найти много вкусного. Поэтому про словари они тоже не забывали, а из них стало известно, как развивались языки остальных рас.

Фонетическое письмо сыграло "консервирующую" роль — если произношение какого-то слова искажалось, то чтение старых текстов стимулировало возвращение к прежней форме. Язык все равно изменялся, но не так быстро, как у других народов, что теперь упрощало расшифровку историкам.

Визанская цивилизация оказалась гораздо старше земной. Когда египтяне еще возились с каменными орудиями, визанцы строили прекрасные города и рассматривали клетки своей крови в подобия микроскопов. Однако они прошли через десяток больших и малых апокалипсисов, виновниками которых стали маги. Из волшебников состояла одновременно и военная, и научная элита, поэтому каждая кровопролитная битва наносила тяжелый ущерб интеллектуальному развитию соответствующего города, а глобальные столкновения периодически отбрасывали в дикость всю цивилизацию.

Потом, конечно, культура возрождалась, история повторялась, но и не совсем — как будто они ходили не по кругу, а по лесу с ловушками, проваливаясь то в одну яму, то в другую. Когда земляне нашли Виз, местные находились где-то в середине очередного цикла возрождения — с отлично развитой магией, но еще не способные устроить новый апокалипсис.

Началом цивилизации считалось появление первых больших городов, но книга пока повествовала о временах, когда люди мало отличались от животных — даже такие умные, как "шахматисты". Письменность? Да. Календарь? Да. Арифметика? Да. Но в остальном... В те же времена инферанцы додумались до моно-боло — метательного оружия, представлявшего собой тяжелый камень, намертво примотанный к куску прочной лианы — то есть еще даже не праща, и луки им тоже еще только предстояло изобрести. Тем временем анраконцы (древние) научились дубить шкуры, сшивали их прочным волосом будюгов и костяными иглами, создавали сложную одежду с кожаными ремешками и деревянными пуговицами. Инферанцы, жившие по соседству, ходили голышом. Они, может, и были умными, но настолько же ленивыми.

Относительно спокойная жизнь, в которой возникали длительные периоды бездействия и экономии энергии, не способствовали агрессивным забавам или междоусобицам, а подталкивали к неторопливым размышлениям. Это породило сложные философские системы и помогало развитию магии. Черно-белые не проявляли интереса к искусству, как асаны. Зато ритуалы и обряды, связанные с колдовством, становились все более вычурными и замысловатыми, инферанцы постоянно экспериментировали, благодаря чему, время от времени случайно открывали новые закономерности. И все это старательно записывали своими закорючками.

Но, судя по тому, что они даже луками долго не пользовались, получалась какая-то псевдоинтеллектуальная деятельность без четко определенного вектора развития и без практической пользы, словно маховик, крутящийся вхолостую. И магия для них оставалась, скорее, развлечением. Виной тому, скорее всего, стала слишком продвинутая физиология. Вместо того, чтобы использовать зачатки науки и магии для улучшения условий жизни, они могли лишний раз поголодать.

Когда инферанцы оказывались в саваннах, они непрерывно охотились, не думая больше ни о чем — быстрее, быстрее, пока не появились враги. Но взрыв бешеной активности длился недолго. Потом, в пустынях черно-белые вели тихий, малоподвижный образ жизни. В таком режиме могли потребоваться годы, чтобы растратить накопленный жир, особенно с учетом всех "апгрейдов" на экономию энергии.

Феноменальная термоизоляция помогала не расходовать калории на поддержание температуры огромного тела. Мышцы безразмерных, пока они не напрягались, почти не тратили ресурсов (ключевое отличие от белых карликов). Мозг у них не вырастал больше 1-2 килограммов, поэтому потреблял столько же энергии, сколько у среднего землянина. Сердце могло стать очень большим, но в покое пульс падал до одного удара в минуту — что не так редко, как в анабиозе, но биологические механизмы задействовались те же самые. Несколько других крупных органов работали так же медленно: печень лениво выпускала питательные вещества в кровь, почки убирали продукты распада, а легкие снабжали окислителем. По большому счету этим исчерпывался список потребителей энергии, когда безразмерный спал или сидел в расслабленной позе, беседуя с соплеменниками.

Не только мозг, но и органы, связанные с деторождением, у них не становились крупнее среднего. В принципе, логично: раз экономия на всем, значит и на детях тоже. Даже у самой гигантской мамаши развивался зародыш вполне стандартного "калибра", что требовало минимального расхода ресурсов в сравнении с масштабами родительницы. На свет появлялся ребенок величиной точь-в-точь, как у землян, которому и молока надо было не больше, чем земному карапузу, а с учетом экономичности расы — даже меньше. Накопленных внутри женщины ресурсов могло хватить, чтобы не только выносить, но и выкормить ребенка в полной безопасности.

Но как раз тогда, когда наступал самый удобный момент для зачатия потомства, мужчины и женщины становились ленивыми и неповоротливыми. Потом они худели, начиналась подготовка к новой охотничьей экспедиции, и заводить детей получалось уже поздно и рискованно. У оседлых шаперонцев возникали похожие проблемы: только вместо коротких набегов на саванны происходили сезонные улучшения погоды, которые длились недолго и приводили к возвращению вкусных животных, но и хищников — тоже.

Рождение детей не в оптимальный момент не всегда вело к фатальным последствиям, но влияло на выживание потомства, а значит и на естественный отбор. Лень мужчин в этом деле создавала больше проблем, поскольку сначала именно от них требовалась хоть какая-то активность, а дамы могли бы и не просыпаться. Поэтому заработал половой отбор с самцами в качестве выбирающей стороны. Только выбирать они особо не хотели или, может, считали, что не из кого. У первобытных инферанцев наверняка были свои понятия о красоте, но, видимо, даже для них женщина, весившая несколько тонн — это уже как-то немного слегка чуть-чуть слишком. А уменьшиться те не могли — параллельный отбор, направленный на выживание самок, оставлял тех, кто способен накопить больше энергии, лучше ее сохранять и дольше оставаться в безопасной пустыне.

Значит надо было как-то привлечь внимание этих безынициативных мужиков, но так, чтобы не тратить энергию... чем же их подманить, учитывая, что они совсем первобытные? Эволюция нашла решение — перераспределила имеющиеся запасы сала — примерно, как торговец на рынке раскладывает свои товары так, чтобы они выглядели получше. У безразмерных толстух груди и ягодицы выросли до совершенно невероятных размеров. Чтобы самые женственные округлости стали еще заметнее, они сохраняли почти идеальную сферическую форму, далеко выпирая вперед и назад, а, чтобы гравитация не испортила вид спереди, громадный живот подпирал и поддерживал "товары". Выглядело это так, будто грудь несут на подносе, для полноты картины не хватало только криков восточного базара: "Кому дыни свежие, сладкие, большие?! А кому арбузы, арбузы, посмотрите, какие арбузы! А кому..." — дальше фрукты и овощи подходящего размера заканчивались, но обжоры не останавливались, так что у самых толстых-претолстых "товары" мешали обзору. Остальные части тела тоже постоянно улучшались в сторону выпуклости, симметрии и гладкости линий. Белые карлики "поделились" генами, определившими не только цвет кожи, но также ее жесткость и упругость, отчего ненужные мелкие складки не появлялись, а большие только подчеркивали объём дынь, арбузов и прочих сладостей. Со всех сторон росли и наливались сочной мякотью округлые приманки — такие, чтобы тормозные самцы уж точно заметили и зашевелились.

Какая-то часть безразмерных попыталась привлечь внимание еще и яркими цветами, именно тогда раскраска инферанцев достигла максимального контраста — то есть в черно-белых они превратились далеко не сразу. Хорошо хоть не стали полосатыми как зебры — и на том спасибо. Темные радужки глаз инферанок создавали иллюзию, как будто зрачки постоянно расширены — это вроде бы тоже "завлекало" мужиков.

Авторы книги в этом месте выразились крайне осторожно и витиевато: "внешняя привлекательность не бывает бесспорной, но некоторый прогресс трудно оспорить, коль скоро он закрепился в наследственности". То есть эволюция потратила кучу времени, чтобы вывести более симпатичную породу толстух, и это, вроде как, сработало, но оценка получившегося результата все равно — вопрос вкуса. Мужчинам-инферанцам, наверное, понравилось, а кому-то — наоборот.

К землянам это относилось в полной мере — потому, что, прилетев на Виз, они увидели все своими глазами и, мягко говоря, впечатлились. Про тоненьких шаперонок уже говорилось, средние отличались от землянок незначительно, а полные со своими дынями и арбузами заставляли в недоверии протирать глаза, особенно с учетом того, что этот огород разрешалось не прикрывать одеждой. Но просто полные — это еще ладно, они в любом случае выглядели заметно лучше, чем землянки такой же массы, даже Кей это признавал.

Но встречались ведь и не просто полные. Физиология безразмерных осталась первобытной, еды в нынешних городах имелось предостаточно, так что никто не мешал при желании воспроизводить то, до чего доходило в древности. Соответственно любая стройная юная девица могла за минимальное время превратиться в нелепое нагромождение округлостей, колышущихся словно гигантский студень, и в таком виде дефилировать по улицам, ничуть не смущаясь. Микола, когда впервые такую увидел, сначала не понял, что перед ним человек, а когда до него дошло, он пришел в восторг и окрестил её "суперпышкой". Нечаянно он попал в точку, еще не зная про ее физическую силу и прочие "апгрейды". Марии и Вэй Лин суперпышки показались очень смешными. А Кей, как обычно, придумывал всякие язвительные и нелестные эпитеты (конечно, за глаза и только среди своих).

Микола это услышал и дал Кею едкое прозвище "критик толстожопых". После чего остальные земляне стали периодически "подкалывать" Льюиса, задавая ему каверзные вопросы типа: ты же психолог, представь, что когда-нибудь станешь здесь практиковать, и к тебе на прием придет такая клиентка, а ты на нее будешь смотреть без должного вожделения? Кею приходилось отшучиваться или оправдываться. Из-за этих насмешек внутренний эстет Кея сейчас очень не хотел признавать, что инферанки с шаперонками выходят вперед в его мысленном конкурсе в номинации 'симпатяшки среди пышек'. Но деваться было некуда — эволюция и правда сделала для них очень многое, а те, что "супер" оказывались вне конкуренции, если главным критерием считать массу.

Неизвестно, как относилось к суперпышкам большинство визанцев, но художник-иллюстратор, похоже, разделял отношение Марии. Он пожелал развлечь читателей целой серией карикатур и коротких комиксов. Те, что попроще, изображали, как эти бегемотихи и слонихи где-то застревают или что-то ломают, а более изобретательные сюжеты, наверное, не стоит здесь описывать, так как градус стёба там сильно перешел границу приличий. Кей, однако, посмеялся от души.

Подеранцы

(подвид "гибкая кость")

(пометка Марии: "апельсинки")

Подеранцы — еще одна раса, очень похожая на корень ветви — шаперонцев, но со своими интересными особенностями.

От прочих подеранцы отличались ярко-оранжевой кожей как кожура апельсина. Это был еще один вариант перекраски шаперонцев для привлечения внимания противоположного пола. Заметные издалека, они жили в таких местах, где маскировка не требовалась — в полупустынных степях. Крупные хищники туда не забредали, а немногочисленные травоядные стали такими быстрыми и осторожными, что охотиться на них в любом случае было бы безнадежной затеей.

Вот древние со своими хитроумными ловушками, возможно, что-нибудь и придумали бы. Скорее всего они даже побывали в этих местах, потому что подеранцы от кого-то получили очень светлые глаза (как у раконцев), а иногда — совсем белые (как у анраконцев).

Чтобы выжить в местности, где есть только трава и неуловимые травоядные, людям пришлось тоже превратиться в травоядных. Их кишечники научились переваривать даже листья — хотя и не так эффективно, как у каких-нибудь коров. Но принцип был похож — пищеварению помогали бактерии. То есть в данном случае мутация произошла не у людей, а у микробов-симбиотов, которым почему-то подходила только определенная раса.

Современные подеранцы предпочитали мясо и булочки, поскольку физиологическая возможность — это одно, а вкус — совсем другое. Но в древности они существовали на "подножном корме". Трава малопитательна, но она всегда есть, хоть какая-нибудь, и ее обычно хватает. Подеранцам не приходилось жить в режиме совсем жесткого голодания, и со временем они потеряли гены, включающие анабиоз.

Так они бродили по равнинам и щипали себе травку, никого не трогая — прямо как стада остальных животных. Некоторые на своей диете даже неплохо отъедались. У нынешних апельсиновых родителей даже сохранилась забавная "национальная" традиция: откармливать маленьких детей больше самих себя, что, учитывая физиологию безразмерных, совсем нетрудно. Но возникал закономерный вопрос: а как же у них обстояли дела с телесными наказаниями — кто бы кого отшлепал, если что?

Грозные белые карлики ориентировались на другую пищу, так что этим двум расам было нечего делить. Арранцы иногда забредали на территорию апельсиновых, но, посмотрев на местных животных, понимали, что гоняться за ними — себе дороже. Что до охоты на людей, то карлики до каннибализма обычно не опускались — табу. К тому же в племени оранжевых обычно присутствовало несколько громадных вождей-сумоистов, которые могли испортить аппетит нападавшим. В среднем карлики были мощнее, но предпочитали не связываться, в крайнем случае подеранцы могли и в пустыню сбежать на какое-то время. В целом градус вражды оставался невысоким, так что можно сказать, что подеранцы — единственная раса, которая смогла мирно поладить со "злобными качками".

В древности подеранцы считались самыми способными волшебниками. Во времена Баталий Предтеч они подверглись целенаправленному геноциду и пострадали больше остальных, но даже сейчас среди них обнаруживался самый высокий процент детей с чувствительностью к магии.

В книге дальше про них было еще много написано, но текст оказался перенасыщен магической терминологией. Кей опять потерял нить повествования и стал нетерпеливо прокручивать текст вперед. Кажется, обсуждались разные гипотезы о связи между генетикой и магическими способностями. Похоже, почти вся эта глава предназначалась для специалистов, интересующихся связью между генами и магическими способностями.

Терсы

(подвид "гибкая кость")

Многие народы изобрели что-то очень важное для цивилизации: инферанцы — письменность, анраконцы — селекцию и так далее. Самым существенным изобретением терсов стали противозачаточные мази. Уже один этот факт мог создать им специфическую репутацию и сделать мишенью для насмешек. Тем более, что в эпоху, когда магия была развита слабо, и альтернативных средств (в виде эликсиров) еще не придумали, спрос на неволшебные, так сказать, "натуральные" снадобья всегда оставался высоким, и народ, который их придумал, получил широкую известность.

Но терсы прославились не только этим. Странностей у них было куда больше. Недаром маленькому по численности народу отвели большую главу, а в анекдотах они упоминались чаще, чем все остальные расы вместе взятые.

Стиль изложения опять сменился. Теперь создавалось впечатление, что читателя откровенно "троллят", предлагая угадать, где правда, где миф, а где анекдот. В начале главы выражалась благодарность какой-то знахарке из консервативного племени за предоставленные записи и зарисовки — очень похоже, что эту часть она целиком и написала. Местами речь шла не о первобытных терсах, а о современных, но максимально дремучих, хоть и не дикарей. Сама авторша дремучести не проявляла — текст пестрил обширными вставками мелким шрифтом с кучей цифр, табличек и медицинских терминов — все честь по чести, как и в других главах.

Хотя терсы произошли от инферанцев, но мужчинам от предков досталась часть "апгрейдов", связанная с голоданием и анабиозом, а женщины получили все, что помогало набору массы. Это предопределило расклад как у парессов — женщины полные, а мужчины — тощие. Но это потом.

А сначала у терских мамаш уже в утробе младенцы обоих полов слишком быстро толстели. За месяц или два до "финишной черты" мальчишки все-таки "притормаживали", а девочки увеличивались еще раза в полтора. На белый свет терсята появлялись очень пухлыми: пацаны — вдвое толще нормального новорожденного, а девочки — аж с 14-м размером, то есть с окружностью тела как у земного подростка. Благодаря огромным тазовым костям мамаш, во время родов не возникало непреодолимых проблем, но даже для них появление на свет таких деток сопровождалось жуткой болью. К счастью, на этом неприятности заканчивались. Но аномалии продолжались.

Дети "классических" безразмерных рас с рождения обладали всеми биологическими улучшениями, в том числе почти волшебной способностью спасения в анабиозе. Как и взрослые, они не чувствовали ни голода, ни насыщения. Для шаперонок, инферанок и подеранок в полной мере сбылась голубая мечта любой мамаши — ребенок, который кушать не просит, но послушно съедает ровно столько, сколько дают. Матери совсем не морочили себе голову сомнениями, как накормить и не перекормить, а результаты своих усилий оценивали сугубо "на глазок". Потому младенцы у них обычно росли средними.

Терские мамаши этого счастья были лишены, если рождалась девочка. Маленькие терски испытывали голод почти все время и держали своих родительниц в постоянном напряжении. Если малышку кормили не от пуза, она начинала жутко капризничать. Следуя за аппетитом младенца, молокозавод терской мамаши выдавал все больше и больше продукции, а девочка толстела с первой космической скоростью.

С мальчишками дела обстояли несравненно проще: никаких капризов, спокойные как куклы, немного пососут — и отвалятся. Они рождались с избыточным запасом жира, но потом не прибавляли в весе, а только росли в длину.

В качестве типичного случая были описаны три стадии развития разнополых близнецов с иллюстрациями по итогам каждого периода — в 6 месяцев, в 4-5 лет и в 12 (в земных годах).

Первый рисунок изображал надувшуюся как шарик малышку — шестимесячную, однако уже вдвое толще средней взрослой землянки. Вряд ли такое чудо могло ползать — разве что перекатываться. А потом "девочке-колобку" приходилось учиться ходить. Наверное, ей было тяжело вставать, зато падать — не больно совсем, лишь бы куда-нибудь под горку не укатилась.

А ее братец выглядел как перекормленный, но вполне земной карапуз — ничего особенного.

Прошло четыре года.

Брат за это время кардинально изменился. На второй картинке мальчик выглядел не как землянин, а как эльф: с узким туловищем, но отлично развитыми и четко очерченными мышцами, он вероятно не уступал в силе более рыхлым и тяжелым земным ровесникам. В весе он так и не прибавил, даже немного потерял, зато в длину вытягивался быстро.

А его сестренку гравитация придавила к земле, сделав из нее коротышку. Девочка стала буквально поперек себя шире, а размер одежды у нее достиг 60-го визанского. Как утверждалось, такая четырехлетняя терска превосходила по силе взрослых арранцев. Для зарисовки ее обрядили в национальный костюм — старинную терскую тогу, сшитую из очень длинных и широких листьев какого-то дерева, но огромному пузу не хватило места под такой одеждой. Кей вспомнил земные книги, где рядом с динозаврами рисовали для сравнения людей. Обычная землянка, свернувшись в позу эмбриона, могла бы поместиться в брюхе этой, с позволения сказать, малышки.

Прошло еще восемь лет.

Сестра продолжала в том же духе. На третьем рисунке стало окончательно ясно, что этот невероятный ребенок растет в ширину значительно быстрее, чем в высоту. Ее огромный живот теперь лежал на земле, эталонных землянок внутри него можно было складывать штабелем во весь рост.

Кей грустно вздохнул и проворчал себе под нос осуждающее: "раскормили ребёнка". Художнику он поверил, поскольку столичные суперпышки выглядели так же нелепо. Нарисованная девочка приблизительно соответствовала самым отожранным горожанкам или даже немного их превзошла.

А знахарка подходила к делу со всей тщательностью, примерно как Мария. Она точно высчитывала и записывала мелким шрифтом разные данные, в том числе и весьма обескураживающие размеры 12-летней девочки-подростка: рост — 140 см, окружность туловища — 6 метров, ляжки — 3 метра, даже руки — почти 2 метра. Совершеннейший бред, если забыть, что речь идет о подвиде гуманоидов, у которых вся физиология изменилась как раз ради такого бреда. Эволюция безразмерных, мягко говоря, перестаралась, да.

Или авторша привирала, хотя непохоже.

И, как будто этого мало, утверждалось, что дальше в высоту терска расти уже не будет, а вширь может раздаться еще. Куда же еще дальше-то? Мало того, говорилось, что ей "вовсе не требовалось целых 12 лет для достижения всего лишь 90-го размера". То есть её ограничивали!? Оказывается, это инферанцы во время охоты старались быстро откормиться и заодно откормить своих детей, а терсы растягивали процесс на годы, соблюдая умеренность, и экономили ресурсы, понимая, что девочкам сколько еды не дай, всё сожрут.

Это у них называлось "соблюдать умеренность", ага.

Пока сестра ставила рекорд, брат уверенно шел к антирекорду. Запасы младенческого жира у него закончились еще в 4 года, но вес тела продолжал снижаться — значит начались потери мышечной и костной массы, и сила тоже деградировала, хотя ловкость, гибкость и координация движений не понесли ущерба. В длину он рос все так же замечательно, но от этого его мускулы только слабели, так как растягивались и становились еще тоньше.

На изображении фигура 12-летнего мальчика (или уже юноши?) выглядела сюрреалистично длинной и узкой. Только голова осталась почти обычной, по ширине — как раз, как туловище вместе с плечами. Рядом мелким шрифтом опять шли разные медицинские данные и цифры, включая размеры — получалось, что окружность груди у терса стала вдвое меньше окружности головы — всего 25 см, талия высохла до 13, а руки превратились в палочки, где самыми толстыми оказались локти меньше 8 см в обхвате. Парень вымахал аж до 190 см, но усох до 5-го размера одежды — то есть стал тоньше среднестатистического новорожденного, и весил, наверное, так же. Эдакого дылду его ровесник-землянин мог бы сложить в несколько раз, засунуть в какой-нибудь пакет и отнести в школу, чтобы показать приятелям диковинку.

Кей начал сомневаться в благополучном исходе: похоже, терс готовился войти в спячку. Хотя он ел, и его органы пищеварения не атрофировались как у голодающих шаперонцев, но настолько уменьшились, что он в принципе не способен был набирать массу, а только терять по чуть-чуть. Но тогда он застрянет в анабиозе навечно! А что, если в этом и состояла природа терсов — неизбежная смерть в юности!? Возможно, после первого оплодотворения, чтобы род не прервался... но тогда эволюция сотворила мерзость! Это же люди, а не пауки или лососи!

Однако естественный отбор всегда отличался беспощадностью. Кей порядком расстроился. Поразмыслил немного... не бросить ли чтение... и осознал, что изложение сохраняет оптимистично-шутливый стиль. А потом вспомнил пару оговорок и понял, что "хэппи энд" неизбежен. Правда, непонятно, каким образом.

Знахарка с иронией сообщала, что по мере развития близнецы прошли соотношение масс 10 к 1 (на первом году жизни), 100 к 1 (на пятом) и к юности добрались до 1000 к 1. Парессам или ир-мелоунам до таких соотношений было очень далеко. Получалась не раса, а живое воплощение контраста и гротеска.

Ну и повод для миллиона анекдотов.

Инферанские племена, которые жили неподалеку, смеялись больше всех. И, главное, кто бы говорил — ведь они сами время от времени впадали в те же крайности. Но у них мужчины и женщины изменялись одновременно, и они не привыкли к контрастам. Глядя на безобразие у соседей, остроумные "шахматисты" придумывали всякие смешные байки про терсов, которые потом распространялись среди всех прочих. Какой-нибудь современный зубоскал, рассказывая свежий анекдот о том, что терска нечаянно сделала с терсом, даже не задумывался, сколько раз за прошедшие эпохи воссоздавался тот же самый "свежий" сюжет.

Названные цифры произвели сильное впечатление даже на далекого от математики Кея:

— У меня не укладывается в голове...— пробормотал он.— Один человек как тысяча других. Вот у нас в школе училась девочка Анечка, которая с трудом умещалась за партой. Однажды она на детской площадке, на качелях перевесила четверых одноклассников — на спор. Училки, которые за нами присматривали, тоже решили попробовать смеха ради. Малолетка "выиграла" сначала у той, что была постройнее, а потом — и у второй, среднего сложения. Ну а потом — у обеих одновременно. А тут — как если бы такая Анечка перевесила всю школу.

Мария рассмеялась:

— Даже несколько школ. Но если заглянуть в земную Книгу Рекордов Гинесса и взять за минимум каких-нибудь лилипутов, то можно было бы составить пары 1 к 100, а может даже 1 к 300. Тоже в голове трудно уложить, согласись? Просто мы такие крайности и сочетания в повседневной жизни не встречаем. Даже твоя Анечка с её 1 к 4 настолько тебя впечатлила, что запала в душу на всю жизнь. Практически первая любовь!

— Да ну тебя...

— Не отпирайся, небось сам был одним из тех четверых дрищей? Хи-хи, по морде вижу, что угадала. Но если серьезнее, то на Визе земные рекорды постоянно встречаются на улицах — и вместе, и порознь, а терсы — это как местная Книга Гинесса, то есть в жизни мы такую пару никогда не встретим, если не отправимся в гости к ним в озёрный край.

— А как же Джерр?

— Джерр не чистокровный терс, а седьмая вода на киселе, в смысле, метис, и подружка у него не толстая терска, а тощая "шоколадка".

— А если взять чистокровную терску и сопоставить с землянкой, например, с тобой, то терс для нее будет как для тебя кто? Как котенок?

— Дай-ка загляну в справочник по животным... Нет, не котенок, а уже почти как... мышка,— усмехнулась Мария и сделала такой жест, как будто держит кого-то за кончик хвоста.

— Не боишься мышей?

— Беру пример с терсок, которые своих мышей не боятся.

Парадоксальная физиология загоняла терсов на противоположные концы шкалы безразмерных, все больше уродуя их тела. Но, словно в качестве небольшой компенсации, лица у них оставались очень симпатичными. Далее следовала серия рисунков, где были изображены только головы для сравнения разных племен.

Утверждалось, что лица терсов (как мужчин, так и женщин) были и остаются эталоном привлекательности. Это, конечно, тоже дело вкуса, но мнение широко распространилось, превратившись в статистический факт. Судя по портретам, визанские представления о красоте мало отличались от земных.

Терсок спасали громадные щеки: в них собирались излишки жира, которые иначе могли бы изуродовать остальные черты лица. Как следствие, физиономии женщин выглядели очень мило и естественно, а щеки воспринимались как нечто совершенно отдельное — обман зрения, но удобный.

Кей попытался себе представить, как выглядел бы конкурс красоты с такими вот претендентками и усмехнулся. Для начала им не хватило бы ширины подиума, а когда вышли бы на сцену все одновременно, их ждал бы громкий провал, причем в самом буквальном смысле.

У терских мужчин лица тоже были приятными, но неканоничными: скорее андрогинными, чем мужественными. Но это вполне компенсировалось аккуратными усиками или бородками.

Помимо прочего, редкая мутация привела к появлению самого удивительного оттенка кожи, волос и глаз — "зеленого металлика". На самом деле никакого металла в этом пигменте не было, но изумрудные глаза терсов отражали свет не хуже, чем фольга, а белая кожа при ярком освещении искрилась и играла зеленоватыми бликами. На бумаге это было невозможно передать, но все земляне видели "в натуре" терского полукровку Джерра.

Серия портретов представляла не только эстетический, но и антропологический интерес: оказалось, что даже такая малочисленная раса-"лист" состояла из нескольких "жилок", то есть групп племен, которые отличались по цвету и типу волос — от снежно-белых и кудрявых до длинных, прямых, с насыщенным зеленым оттенком, словно струи жидкого металла.

Очередным поводом для баек про терсов стало "терское преобразование". Под этим эвфемизмом подразумевалось необычное половое созревание. Соответствующие анекдоты инферанцев получались похабными, так что разумнее ограничиться только научными фактами.

Когда упоминали "терские гены", то фактически имели в виду гены инферанцев и их выборочную блокировку: у терсов — одних, а у терсок — других. В некоторых ситуациях какой-нибудь унаследованный ген "снимался с тормоза" и начинал работать нормально. Все эти тормоза и блокировки порядком изгадили идеально отлаженный метаболизм безразмерных. Примерно то же происходит, когда программист пытается по-быстрому реализовать какую-то новую функцию в глубине сложной и запутанной системы — сама функция работает, но в других местах пачками вылезают "баги" — то есть непредвиденные и нежелательные эффекты.

У терсов мужского пола "тормоза", замедлявшие рост клеток, сильно мешали, когда нужно было, наоборот, ускорить процесс — для регенерации поврежденных тканей, увеличения производства эритроцитов или лейкоцитов. Раны у терсов заживали очень долго, и восстановление после значительной потери крови или инфекции тоже занимало много времени. Обычные лекарства и эликсиры на них зачастую не действовали или даже могли повредить.

Чтобы хоть как-то это исправить, поверх "поломанной" биологии инферанцев возник еще один дополнительный механизм — неудачный, но все-таки кое-как работавший — то, что программисты называют "костылём" или "грязным хаком". При впадении в "спячку" метаболизм останавливался, и тормоза отключались — потому, что тормозить было уже нечего. Этим эффектом удавалось воспользоваться.

В случае серьезных проблем терсы худели до тех пор, пока не впадали в оцепенение. Метаболизм у них "выключался", но почти сразу "перезапускался" с половиной работающих функций, чтобы не спровоцировать автоматическое срабатывание тормозов. Поскольку в клетках останавливался синтез белков, то болезнетворные вирусы тоже не могли размножаться. "Безопасный режим" операционной системы как в старинных компьютерах? В данном случае — совсем не безопасный, а довольно рискованный, но принцип действительно похож на перезагрузку.

Это был уже не анабиоз, а что-то вроде комы. Терсы не приходили в сознание, не могли есть, пить и получать дополнительные ресурсы извне, зато могли преобразовывать и перераспределять то, что имелось, чтобы зарастить раны и так далее. Но для перераспределения требуется энергия. Для совсем маленького тела — совсем мало энергии, но все равно сколько-то нужно. Человеческий организм — это не вечный двигатель. Безразмерные, как и все люди, получали энергию, расщепляя белки, жиры и углеводы — может, чуточку эффективнее, но ничего чудесного. Чтобы собрать расщепленное обратно, потребовался бы фотосинтез, и это была бы уже не эволюция, а революция. Потому, к сожалению, от продуктов реакций приходилось избавляться через пот — то есть не только вечный двигатель, но даже безотходный цикл не получался.

Мизерные ресурсы продолжали сгорать по чуть-чуть, по капле, и за счет этого кое-где, выборочно и "точечно" начинался синтез лимфоцитов, эритроцитов или другого. Это был самый опасный момент. Организм уже и так доходил до предела, чтобы спровоцировать спячку. Как правило, терсов спасала врожденная экономичность, но при лечении далеко зашедших инфекций или обширных травм ресурсы могли очень быстро закончиться. Вместо топлива "горели" скелетные мышцы, но их оставалось всего полкило, после потери 200-300 граммов мяса внезапно "загоралось" сердце, и смерть становилась неминуемой. Организм мог медленно угасать еще несколько дней, но уже без малейших шансов на спасение.

В общем, грязный хак как он есть. Эмоционально впечатлительные люди любят восхищаться совершенством строения живых организмов, клеток и прочего, но если бы природа на самом деле достигла совершенства, тогда не было бы ни болезней, ни старости, ни смерти — ни у терсов, ни у кого-то другого.

Если наступало выздоровление, то после выхода из "комы" терсы даже не могли встать. Собственная голова превращалась для них в тяжелый камень, который ни поднять, ни повернуть. Даже если терялась десятая часть от объёма мышц, оставшиеся не желали сокращаться. Что-то в балансе серьезно нарушалось — способность безразмерных "сдуваться" все же имела ограничения. К счастью, это беспомощное состояние было обратимо. Соплеменники кормили "коматозника", крошечная пищеварительная система работала, сердце разгоняло питательные вещества по телу, клетки восстанавливались, и через пару дней человек поднимался. Теперь организм терса работал идеально, почти как у инферанца, и он даже мог набрать вес. Однако, стоило ему слегка поправиться, как терские "тормоза" внезапно просыпались и включались снова.

Из-за всех этих сложностей терские мужчины всю жизнь оставались невероятно худыми, не способными достичь даже параметров младенцев. Согласно приблизительным подсчетам Марии, записанным там же, вес чистокровных терсов в среднем составлял 4 кг и никогда не превышал 5 кг, а время от времени опускался к минимальному пределу из-за регулярных небольших инфекций. Они излечивались без перехода в спячку, но взамен каждый раз отгрызали еще кусочек от крохотного тельца. Чтобы "растолстеть" обратно, терсу следовало перестать есть (именно так) и выполнить принудительную перезагрузку системы в безопасном режиме (в данном случае вполне безопасном, так как с микробами организм уже справился). Совсем короткий (буквально на полчасика) "сеанс анабиоза" позволял перейти в фазу восстановления сил и вернуться к своей "норме", пока запускались "драйвера" тормозящих генов.

Взросление терсов проходило по той же схеме, что и внезапная болезнь. Достигшие предельного истощения мальчики теряли сознание дней на десять, чтобы очнуться физиологически совершенно взрослыми. За короткое время происходили серьезные гормональные изменения, а также небольшое перераспределение массы: кое-что и кое-где вырастало за счет того, что где-то усыхало еще сильнее. И усы появлялись, и прочая полагающаяся растительность. Это получалась уже перезагрузка в безопасном режиме с установкой обновлений. Все то, что у других рас занимало годы, у терсов происходило за десять дней — одним резким скачком. И случалось это в возрасте 12 (земных) лет, что несколько рановато даже по меркам первобытных людей, учитывая, что в десять дней укладывалось не только начало процесса, но и завершение.

Вот, что называлось "терским преобразованием".

Для мальчиков природа устраивала драму, а для девочек — комедию. Они не впадали в кому, но немного сходили с ума от внезапно усилившегося чувства голода. Это чувство и так преследовало их почти всю жизнь, но тут они становились совсем неадекватными, и родители вынужденно переставали их ограничивать. Организмы терсок требовали огромного количества материалов для очень быстрой перестройки внутри и для внешнего превращения "девчачьей" фигуры в более женственную. Преобразование у них занимало примерно месяц, и за это время они ухитрялись удвоить свой вес — хотя казалось, что уже некуда. Нетрудно догадаться, куда: прибавка откладывалась по большей части на ягодицах и на груди — с пламенным приветом генетике инферанок.

Спустя месяц из невероятно раскормленных девочек получались совсем необъятные девушки. В том же возрасте из "комы" один за другим выходили полностью созревшие молодые мужчины, точнее, мужчинки — такие длинные, тонкие и легкие, что валились с ног от внезапных порывов ветра.

Непонятно, это писалось всерьёз, или предполагаемая авторша опять насмешничала — вполне в духе терсок, которые в отличие от диковатых паресок, относились к своим мужчинам с иронией, но и с большой нежностью. Так их воспитывали с раннего детства, в том числе ради безопасности мужчин.

Толстушки очень любили хвастаться своей силой, сравнивая себя с парнями — своего рода национальная забава, которую позже переняли другие расы со значительными контрастами. К тому времени, когда дети начинали осознавать различия между собой, девочки уже были в ширину как мальчики в высоту, а мальчики в ширину как... да никак, потому что у их ровесниц любая часть тела оказывалась толще. Сопоставления приводили малышек в восторг, а малышей — в смущение.

Но тут на сцене появлялись мамаши и объясняли сыновьям, что не стоит смущаться, наоборот это хорошо и вообще признак взросления обоих полов, и надо восхищаться девочками, какие они могучие и необъятные. А дочкам внушали, что сравнение показывает не только их силу, но и хрупкость слабого пола, поэтому с мужчинами надо обращаться максимально бережно, ласково и всегда их защищать.

Что же до сопоставлений в виде ироничных, но осторожных игр, то это даже поощряли, мол, пусть учатся считать и развивают глазомер, типа: во сколько раз рука сестренки толще туловища братика. Много позже детские игры переходили в другие, но это потом.

Когда измученные преобразованием парни, пошатываясь, вылезали наружу, девушки встречали их очень тепло и сочувственно, с любопытством изучая изменившуюся внешность и намереваясь похвастаться собой. Терска пыталась потрогать терса и обнаруживала, что даже ее мизинец, похожий на мячик, перекрывает по ширине грудную клетку высохшего парня. Когда позднее научились взвешивать столь солидных дамочек, то установили, что сразу после преобразования разница между разнополыми ровесниками взлетала до 5000 к 1, но потом "мужчинки" немного восстанавливались, и соотношение стабилизировалось "всего лишь" на 2000 к 1.

Где-то тут авторы, похоже, опять начали привирать — в том числе сами признавали, что соседние племена ни в грош не верили в невинные забавы терской молодежи. Пальчиками и грудками они мерились, сю-сю-сю, держи карман шире! Только что преобразованным терсам было по 12 лет, с соответствующими глупостями и бунтарством в головах, с изменившимися голосами и телами, а главное — с совершенно взрослыми и непривычными для них физиологическими влечениями. Резко сменившийся гормональный фон сваливался им как снег на голову и ставил мозги набекрень.

А дальше каждому предлагалось домысливать в меру своей испорченности. Соседи инферанцы не стеснялись и домысливали — похабники эдакие!

Неспроста именно терсы изобрели противозачаточные мази.

Абсурдные различия между полами приводили к курьёзным ситуациям и традициям.

Вытянутая форма тела, подобная трубке теплообменника, мешала мужчинам сохранять тепло, а переохлаждение могло ударить по иммунитету, который и так был понижен по сравнению с нормальными безразмерными из-за медленного производства лейкоцитов. Проще говоря, терсы часто простужались.

Неудивительно, что типичный терский мужчина предпочитал спать, протиснувшись в одну из жировых складок своей жены и высунув наружу только голову.

Очевидно, что язвительные инферанцы не могли обойти молчанием этот момент и обсуждали в байках и анекдотах, куда засунула и где "забыла" терска своего мужика. Пожалуй, самым "бородатым" стал сюжет, по которому совсем невинная девочка "приютила" на ночь столь же невинного мальчика, а потом у нее началось "преобразование". Будучи невменяемой, пока длился приступ обжорства, терска очнулась, только когда превратилась в девушку, и обнаружила, что стала несколько больше (тут рассказчики давали волю фантазии), а ее друг слегка потерялся. Она долго пыталась отыскать его где-то там, в глубинах самой себя (где именно — опять фантазии), и все-таки нашла — "усохшим", но живым. Оказалось, что у терса тоже случилось "преобразование", и мальчик превратился в мужчину. Дальнейшее развитие событий зависело от настроения и воспитанности рассказчика.

Вероятная терская авторша не уточняла, где и в какой степени подобные сюжеты противоречили реальности, но не удержалась от встречного сарказма в адрес насмешников. Дело в том, что при катастрофическом снижении массы тела органы размножения инферанцев усыхали практически до невидимости — так сказать, "до лучших времен". Но для терского мужчины "лучших времен" природа не предусмотрела. Ему для продолжения рода требовался инструмент, способный удовлетворить жену. К счастью, у терсок соответствующие элементы анатомии оставались почти обычными, а не страдали гигантизмом. В итоге типичному терсу стыдиться было нечего. А ехидные инферанцы — просто завидовали. Получалось, что терсы могли радоваться жизни, а другие безразмерные во время самой жестокой голодухи еще и главного удовольствия лишались. Ну, как тут не позавидовать?

А если без шуток, то нелепый обычай терсов прятаться "внутри" своих жен оказался самым естественным и практичным для повседневной жизни.

У всех безразмерных суперпышек температура тела у поверхности кожи совпадала с температурой воздуха и плавно повышалась в глубине жирового слоя. Это сводило теплообмен с окружающей средой практически к нулю, как и расходы на обогрев тела. То есть где-нибудь под мышкой у терски было не 36,6, а гораздо меньше. Но одеяло тоже может быть без обогрева, главное — теплоизоляция. Спящий терс согревал собственным теплом незначительный слой вокруг себя, получая в свое распоряжение комфортный "спальный мешок".

Громадным женщинам никакой холод не мог доставить дискомфорта, а спать под дождем и ливнем им было даже приятно. Поэтому взрослая терска не строила хижину, а превращала собственное тело в жилище для всей своей семьи. Она раскармливала себя так, что подходящих "спальных" мест в складках ее туши хватало для нескольких сыновей и двух-трех мужей. Именно двух-трех — терсы практиковали многомужество.

Оно и к лучшему, иначе многие мужчины страдали бы от одиночества. Мальчики у терсок рождались в несколько раз чаще девочек. В эволюционной теории есть принцип Фишера, который ведет к таким последствиям, если один пол крупнее другого. Он же вызывает постепенное выравнивание размеров, но только если другие факторы не делают сохранение разницы выгодным (как у терсов).

Единственная терска ела гораздо больше, чем все мужчины племени. Мужчина по массе в несколько раз уступал самому себе, когда он еще был толстым-претолстым зародышем в чреве матери. То есть ресурсов они почти не потребляли, а пользу приносили, в том числе — развлекали.

Поэтому, если от первого мужа рождался сын, терска выбирала себе второго мужа и пыталась зачать от него, но и первого не прогоняла. Если снова рождался мальчик, то мог появиться и третий супруг. Если же рождалась дочь, то следующего ребенка семья не заводила, так как это могла опять получиться девочка, а двух дочек одной семье прокормить нереально. Если рождалась девчачья двойня, то для одного из младенцев приходилось искать приемную мать.

Какие же природные условия создали такое странное племя?

Терсы жили на островах посреди озер. Вода надежно защищала их от хищников, но травоядные туда тоже не могли добраться. Из животных никого крупнее стрекоз там не водилось. Зато на островах росли замечательные деревья, похожие на пальмы — высокие и с такими крупными плодами, что двумя руками не обхватить. Именно из-за них эволюция терсов пошла по странному пути.

На следующей иллюстрации — безлюдный берег, пляж, какие-то крупные грибы торчали прямо из песка, а рядом росли высокие пальмы с гигантскими плодами.

В этих плодах накапливалась питательная жидкость — смесь протеинов и сахаров. В некоторых могло собраться до ста литров густого сока или, скорее, киселя. Стоило просверлить дырочку, и один человек мог питаться этим соком много дней. Если дерево оставляли в покое, то через некоторое время все пустоты вновь наполнялись живительной влагой.

К сожалению, лишь немногие плоды висели достаточно низко. Самые крупные находились под кронами старых пальм. Залезть туда по гладкому стволу, покрытому вонючей смолой, было невозможно. Дерево защищало себя от непрошеных нахлебников: смола не просто отпугивала запахом, но убивала насекомых-вредителей, а у людей жгла и разъедала кожу.

Если плод не сверлили, он через некоторое время созревал и падал вниз, раскалываясь, вспахивая землю и разбрасывая семена, а драгоценная влага удобряла почву на радость семенам и грибам-симбиотам, но не людям. Если ни одно семя не прорастало в такой питательной среде, то со временем через грибы и бактерии все потерянное возвращалось обратно дереву. Кроме того корни пальм уходили далеко в стороны — до берега и дальше, получая из озера воду, а из придонного ила — удобрения. Кое-где на мелководье деревья поднимались прямо из воды, они появлялись из тех семян, что успели прорасти, а потом их затопило. Но у этих сок был пожиже, потому что грибы на песке вносили серьезные поправки к лучшему.

В те времена, когда терсы эволюционировали из инферанцев, те и другие были совсем примитивными. Они додумались только до длинной палки с острым обломком камня на конце — и так добирались до плодов на самых низких пальмах. Но о высоких составных лестницах даже речи не шло, и веревки они тоже сделать не смогли. Или, может, не нашли на островах подходящего материала. Разве что нарезать на ремни кожу соплеменников — но это как-то нехорошо.

Оставалось надеяться только на голые руки и ноги. Карабкаться опасно, запрыгнуть — нереально, подсадить — уже лучше, но недостаточно, а если забросить? Для этого бросаемый должен быть легким как летающий ликки, а бросающий — сильным как черный гигант. Вот и появилась причина для эволюции терсов.

Исходной стала раса, которая и так уже умела становиться многократно легче или сильнее. Закономерно и то, что легкими пришлось стать мужчинам — им не надо было вынашивать детей. Инферанцы могли достичь нужных соотношений без всяких мутаций, просто питаясь по-разному. Скорее всего, поначалу так и происходило, но голодать, когда рядом кто-то смачно жрёт — совсем не в духе шахматистов. Видимо, природа помогла с этим, и некоторые гены заблокировались в зависимости от пола. "Помощь" получилась так себе, скорее медвежья услуга, учитывая ущерб регенерации и иммунитету у половины расы. Зато другая половина стала почти неуязвимыми сверхчеловеками, вернее, сверхчеловечихами. Хотя... если бы среди терсок завелись феминистки, они бы непременно нашли бы с чем побороться. Например, против изображений голых суперпышек на трусах терсов.

Когда у девушек-терсок завершалось преобразование, они уплывали на другие острова и там объединялись в пары с юношами — кому кто нравился. Но завести детей им еще долго не позволяли. За этим матриархи следили жутко строго, потому что количество ресурсов оставалось ограниченным. Все-таки в жизни терсы вели себя куда сдержаннее, чем в анекдотах соседей, но инферанцы с удовольствием придумывали байки про неповоротливых матриархов, пытавшихся уследить за озабоченными парочками.

Насчет небрежности терсок истории тоже врали — они обращались с мужчинами даже слишком осторожно, как им внушали много лет. Терски своих "мышей" не боялись, но опасались им повредить. Вероятность что-то сломать "мышонку", просто схватив его рукой, была минимальной, учитывая, что у мужчин даже черепа были эластичными словно пластиковые коробки, а пальцы женщин покрывал толстый слой мякоти. Но ведь требовалось не просто взять в руку, а забросить очень высоко.

Совсем маленьким девочкам уже хватило бы силы, чтобы зашвырнуть отца или брата на самую высокую пальму, но малышки были слишком неуклюжими. Любимый папочка мог впечататься в ядовитый ствол дерева или пролететь через половину острова и бултыхнуться где-нибудь посреди озера. Подобная акробатика годилась только для взрослых и после тщательного обучения.

Парам предстояло преодолеть свою неуверенность, но не впадать в другую крайность, а научиться действовать разумно, аккуратно и точно.

Девушки осваивали разные варианты бросков, начиная с самого простого, когда парня, похожего по форме на копьё, следовало взять за талию и швырнуть именно как копьё — и кончая весьма опасными "запусками" на большую высоту, когда терс садился на конец длинного и прочного шеста, а терска должна была взяться за другой конец и совершить плавный взмах, придав живому снаряду высокую скорость, но не переборщить с ускорением.

А юноши тем временем учились летать. Так же, как горцы-ликки они пользовались феноменально легкими телами, длинными конечностями и плотностью воздуха. "Планирующую" одежду они делать не умели, но могли очень серьезно корректировать свою "баллистическую" траекторию, принимать обтекаемую форму, если грозил недолёт, или, наоборот, резко затормаживать, если бросок оказывался слишком сильным.

Только после соответствующих обрядов, ритуалов и тренировок юноши и девушки получали разрешение приблизиться к драгоценным деревьям — сначала к тем, что пониже.

От сильного броска парень высоко взлетал, и его задачей было зацепиться за листья, свисающие около плодов. Большие листья пальм не покрывала едкая смола, и они были достаточно прочными, когда речь шла о таком скромном грузе, но при неудаче могли и оборваться. Тогда юноша срывался, летел вниз, но... там его ждала девушка, и приземление получалось очень мягким и упругим.

А если ему удавалось удержаться, тогда оставалось только подобраться к большому плоду и просверлить отверстие. И потом — все равно спрыгивать на мягкое и упругое. Пока сок тонкой струей лился вниз, его можно было ловить ртом и пить или наливать в емкости (для этой цели служили пустые плоды). Собранный сок предназначался тем, кто сам не мог участвовать в сборе урожая — детям, старикам, больным и так далее.

Если вспомнить брутальных и хищных паресок, которые своих мужиков не забрасывали на деревья, а стряхивали оттуда, чтобы воспользоваться, то тут получался сплошной симбиоз и благолепие, даже как-то через чур. Возникали серьезные сомнения в объективности авторши.

Хотя старинные традиции и многочисленные обряды озерных племен мало, кого интересовали, но все знали, что такое "терский спорт". Попытки зашвырнуть ближнего своего как можно выше получили популярность среди остальных народов именно как спорт или игра, независимо от пола, среди детей и взрослых. При огромном разнообразии визанских рас, не составляло труда найти пару с большим контрастом, хотя терсы в этом смысле поставили абсолютно недостижимый рекорд.

— Вот тебе мелочь, которую с орбиты не заметишь,— сказала Мария.— Однажды я заметила сценку, как Джуна балуется с Алией, пытаясь ее подбросить, и гадала, что за странные развлечения, даже грешным делом подумала, может, они немножечко лесби, и это какая-то сексуальная игра? А это, значит, такой местный баскетбол с человеком вместо мячика или как наш земной балет.

— Подозреваю, что наш нынешний балет вполне мог бы смутить какого-нибудь мусульманина из дремучего 21-го века,— заметил Кей.

Перевернув страницу, он на секунду замер, а потом тихо и потрясённо прошептал: "Это что еще за хрень?!" Мария рассмеялась, довольная его реакцией.

Цветная иллюстрация, занимавшая весь разворот книги, была просто эпичной. Ракурс — под крутым углом сверху вниз, как бы из-за спины сборщика сока. На иллюстрации он спрыгнул с пальмы и как раз в этот момент коснулся... своей "посадочной площадки".

То существо, которое ожидало его внизу, было плодом фантазии художника... скорее всего. Судя по добротному рабочему комбинезону на мужчине, это были уже не древние времена, а какое-то из нынешних поселений в озерном краю. Качество рисунка — то, с какой тщательностью были выписаны детали, свет и тень — намекало, что рисовать могли и с натуры, а потом преувеличить и добавить динамики.

Терс был в комбинезоне, а терска... даже к лучшему, что визанские приличия не требовали от нее носить юбку и бюстгальтер, поскольку сшить подходящую одежду для такого чуда-юда было бы крайне затруднительно. Даже без одежды было очень непросто угадать человеческие очертания в этом нагромождении плоти.

Первое, что бросалось в глаза — огромная ж... хм... ягодицы — они не просто доросли до земли, но "растеклись" по ней в стороны и поднялись как тесто на дрожжах выше уровня макушки. На спине и плечах терски вырос гигантский горб, но зад оказался мощнее, он приподнял и опрокинул этот горб так, что тот накрыл голову словно огромный капюшон из мяса и жира. Лишь спереди остался небольшой промежуток, через который женщина могла смотреть вперед. Ее пузо тоже лежало на песке, но могло увеличиваться только вперед и вширь, так как его придавила своей массой колоссальная грудь, которая раздулась практически до таких же размеров, как задница.

Сборщик сока мог приземлиться в любой точке, не опасаясь жесткого удара — все кости терски прятались очень глубоко. Удар был силен, но и амортизация — феноменальная: иллюстрация запечатлела момент, когда ноги терса по колено погрузились в мягкую плоть. Мужчина мог приземлиться и плашмя — его жена была настолько широка собой, что терс поместился бы, растянувшись во весь рост, на одной из ее грудей. Сама по себе монументальная дама была невысокой, но ее округлости подпирали друг друга и поднимались намного выше головы как белоснежные горы. Что касается того, чтобы залезть в какую-то складку и уснуть там — никаких проблем — в этих телесах можно было и в прятки играть.

Но посреди всего этого безобразия из закутка между щеками выглядывало жизнерадостное лицо терски — словно насмешка природы — ослепительно прекрасное, обрамленное длинными светло-зелеными локонами. Огромные, изумрудные глаза с длинными, будто накладными ресницами, идеальной формы брови, аккуратный носик, яркие губы, чуть приоткрытые в очаровательной улыбке... вся эта красота оказалась беспощадно принесена в жертву выживанию: жестокий естественный отбор превратил женщину в гигантскую подушку.

Кей немного пришел в себя от изумления и спросил жену:

— Слушай, сугубо научный интерес: как ты думаешь, это... хм... эпическое полотно сильно преувеличивает размеры... данного биологического объекта?

Мария опять рассмеялась, но ответила уклончиво:

— Художник приврал, конечно, но это не чертеж с определенным масштабом, а художественная иллюстрация к сказанному ниже.

— Ах да... тут еще что-то написано... когда я увидел... это... у меня как-то вылетело из головы, что рядом может быть вразумительный текст... хм... ага... начинаю понимать...

Там говорилось, что девочек в еде ограничивали матери, а взрослые терски могли есть сколько душе угодно или сколько пальма даст. Душам их было угодно самое разное. Большинство, нажравшись на всю оставшуюся жизнь во время преобразования, останавливались на достигнутом или прибавляли, но немного. Зато некоторые соревновались между собой, тем более, что это помогало получить титул матриарха. Они достигали размеров, о которых (как обычно) рассказывали анекдоты и легенды.

— То есть это все-таки не реальное чудище, а иллюстрация к какой-то байке,— сделал вывод Кей.— По принципу: хотите верьте, хотите — нет. Не верю. Наша толстопышка Джуна по сравнению с этим монстром — все равно, что поросенок рядом с бегемотом. Хотя и Джуна — тоже перебор.

— Не любишь ты солидных женщин,— констатировала Мария очевидное.— Наверное, девочка Анечка нанесла тебе в детстве глубокую психологическую травму, закинув тебя на дерево.

Кей грустно вздохнул:

— Вынужден признать, что нечто подобное действительно имело место — она поймала меня и моего лучшего друга и подвесила за шкирки на крючках в раздевалке. Друг посоветовал замереть и не дергаться, чтобы не порвать одежду. Мы долго ждали, когда придет учитель и спасет нас, и обсуждали нашу печальную участь. Но быстрее вернулась сама Анечка, очень удивилась, что мы все еще висим, сжалилась, сняла и прямо так же, за шкирки вынесла обоих в коридор — это все видели, и получилось очень унизительно. Но хватит уже вспоминать мою бывшую.

— Ты что на ней потом женился?! Ты был женат?! Почему я не знала?!

Кей рассмеялся:

— Ага, повелась, повелась...

— Все выдумал что ли?

— Ну если инферанцам можно придумывать анекдоты про терсов, почему бы мне не травить байки про Анечку.

— Да ну тебя. Я вообще-то серьёзно хотела сказать, что антропологу не пристало распространять личные вкусовые пристрастия на другие народы,— назидательно заявила Мария.— К тому же тут столько разноцветных "суперпышек", "мегакачков", "скелетиков" и прочих лилипутов с великанами, что земляне стали мне казаться слишком одинаковыми. А у тебя нет такого ощущения?

— Немного есть,— признал Кей.— Я даже готов признать, что у этой мадам симпатичная морда,— Кей ткнул пальцем в книгу, указывая на ангельское личико терски, почти утонувшее среди волн жира.— Но подобное сочетание красоты и уродства совершенно вне пределов моего чувства прекрасного, даже если для терсов она — богиня плодородия. Ты только посмотри на ручищи — не то, что не обхватишь, даже не обнимешь!

— А все почему? Потому, что ей этими руками своего мужика в космос запускать!— попыталась оправдать громадину Мария, тыкая пальцем в терса.

— И как же он ее... откуда у них дети появятся?

— Кому что! Ну... мало ли... пролезет как-нибудь... через какую-нибудь складочку...

— И задохнется.

— Будет дышать через трубочку.

— Там трубочкой не обойдется, там нужен садовый шланг! Вот же страшилище! Вся по пляжу растеклась, я даже не понимаю, где у нее то, что у приличных женщин называется ножками.

Мария засмеялась и напомнила:

— Это тоже твое личное эстетство и вкусовщина. Не забывай, что для здоровья безразмерных даже такое ожирение не опасно. У них вся суть эволюции состояла в том, чтобы дотащить максимальный груз энергии из точки А в точку Б и не загнуться от инфаркта. То есть живой грузовик.

— Кстати, насчет здоровья: у них ведь должны быть проблемы, как у белых карликов? Из серии, как почесать нос, если на сгибе руки закреплен футбольный мяч.

— Это в главе про шаперонцев объяснялось.

— Я ту часть, что про толстяков, в основном пропустил. После описания чуда анабиоза противоположный процесс показался мне нудным повторением того же самого в обратном порядке.

— Во-от,— назидательно подняла палец Мария.— Не читал, а осуждаешь.

— Но фрагмент о том, почему у их женщин самые большие бюсты (даже по сравнению с остальным телом), я внимательно изучил.

— Предсказуемо, что именно этот кусок привлек твое особое внимание: кто о чем, а мужики о сиськах,— Мария неосознанно повела плечами и тряхнула своими прелестями, весьма выдающимися на фоне узкой талии.— Там и правда полно нудятины про расщепление белков и жлобскую экономию каждого джоуля энергии,— признала она,— потому что в этом их...

— Да помню я, цель — сделать грузовик. А в случае терсок — еще катапульту и батут. И водяной матрас. И большой трехмерный лабиринт в складках с маленьким призом, спрятанным в самом центре.

— Прекрати, а то я начну ржать, а не объяснять!

— Что объяснять?

— Как у них руки сгибаются вопреки всем проблемам.

— Ах, значит все-таки проблемы?

— Конечно. Кости у них немного длиннее, чем у карликов, руки наполовину из жира, а жир мягкий, но все равно с какого-то момента выросшие под жиром мышцы начинают мешать сами себе. С разгибателями еще терпимо, а вот со сгибателями типа бицепсов — проблемы.

— И что? Очередная хитрость?

— Типа того. Часть мышцы, которая испытывает слишком сильное давление о кость, полностью расслабляется и сминается.

— Но тогда работает только оставшаяся половина мышцы?

— Половина или еще меньше. Усилие, конечно, совсем не то, но если надо просто дотянуться куда-то, можно пережить. Так они могут очень сильно себя "мять" и "плющить", добираясь, куда нужно, и даже протискиваются в дверной проем вдвое шире себя.

— Такое я видел, кстати. То еще зрелище.

— А ты когда-нибудь видел, как суперпышка пытается почесать себе сосок?

— В смысле? А, дошло, она же до него не дотянется?

— Не дотянется, но попытается воспользоваться методом "смять" и "сплющить". Вот только очень упругая кожа, из-за которой у безразмерных не бывает целлюлита и морщин, разрушит хитрый план. Я как-то наблюдала такую сценку... на грани комедии и порнографии, так что эту запись я тебе не перешлю, уж извини.

— И не надо. Не тот раздел порно, который я бы стал смотреть. Миколе пошли.

— Ага, щас, разбежалась.

— Но, судя по всему, недостаточная свобода движений может быть весьма раздражающим фактором, и даже ощущение собственной мощи это не компенсирует.

— Аллилуйя! Даже мужчина понял, что сила — не главное.

Кей покосился на "эпическое полотно" и спросил:

— Ты, наверное, могла бы компьютером посчитать, приблизительную силу этой... корпулентной дамы, если допустить, что она все-таки реальна? Сколько в ней метров вширь, вдаль и ввысь, какая суммарная масса?

Мария присмотрелась к иллюстрации и резюмировала:

— Вот прямо так сходу не получится. Художник изрядно "поигрался" и с ракурсом, и с перспективой, даже пропорции исказил, чтобы усилить впечатление. Я бы исходила не из размеров, а из ресурсов. Это уже не просто числа, а соответствующая кормёжка. Даже у терсов не найдется столько жратвы, чтобы выкармливать динозавров.

— А разве анатомия и такое позволяет?

— Даже самим безразмерным неизвестен предел, а ты меня спрашиваешь. У них куча разных небольших "апгрейдов". Так что, если будет очень-очень много еды, тогда... даже не знаю. Но когда-нибудь, обещаю, я вплотную займусь изучением всяких "суперпышек".

Кей вернулся к книге, где история терсов подходила ближе к современности.

Ни раннее физиологическое созревание, ни обряды, позволявшие участвовать в сборе урожая, еще не давали молодым парам права заводить детей. Узкоспециализированная раса рано научилась регулировать рождаемость, поскольку нигде, кроме островов с особым видом деревьев, они жить не могли. Если население увеличивалось, громадным терскам могло не хватить сока, чтобы удовлетворять свои непомерные аппетиты. Поэтому все подходящие острова были заполнены до тщательно выверенного уровня, и за его соблюдением очень ревностно следили матриархи племен.

Только изредка терсы занимали пустынные острова, перенося туда саженцы пальм и грибы, без которых сок этих пальм оставался неполноценным. За сотни лет некоторые острова размывало водой, они становились слишком маленькими и непригодными для жизни, но в других местах, на отмелях, где оседал ил и песок, появлялись новые. Во время "обсыханий" озерный край съеживался, угрожая терсам вырождением и вынуждая их вновь смешиваться с инферанцами. А в лучшие времена водная гладь, наоборот, простиралась очень далеко, терсы плодились и процветали. К счастью для них за все это время реки, питающие озера, не пересохли и не изменили свои русла.

В принципе, их женщины могли выжить и в других местах, но куда девать беззащитных мужчин? В цивилизованные времена они стали заниматься искусством, наукой или магией, но в древности их роль сводилась к добыче сока и оплодотворению. И в войнах, конечно, участвовали только женщины.

Нападали на них из-за деревьев, никаких других ценных ресурсов на островах не было. Пальмы, если с ними бережно обращались, можно было "доить" сотни лет. Но аккуратно добираться до плодов умели только терсы, другие жадничали и варварски рубили деревья, чтобы собрать весь урожай сразу.

Срубить пальму каменным топором — та еще задача, но если топор (или, скорее, молот) находился в руках арранца, тогда силы (и дури) могло хватить.

Но сок сохранялся недолго, он прокисал, как только плод прекращал обмениваться жидкостью с живым деревом. Амазонки не собирались мириться с подобным варварством и расточительством. Отступать им тоже было некуда, позади — острова, занятые другими терсами.

Против белых карликов амазонки использовали небольшие пальмы, вырванные с корнем. От удара такой "дубиной народной войны" даже могучие арранцы летели очень далеко и высоко.

Иногда туда забредали и другие воинственные племена, некоторые даже пытались обстреливать терсок из луков. Непонятно — насколько правда, а насколько очередная байка — но утверждалось, будто терски оказывались настолько мягкими и упругими, что стрелы не могли проколоть им кожу, отскакивали и летели куда попало, в том числе могли поразить стрелявших. В более поздние эпохи, когда большинство народов перешли к земледелию, терсов и вовсе оставили в покое.

Но рассказы или, скорее, россказни о непобедимых амазонках, конечно, никуда не делись.

В современном мире озерные терсы могли бы давным-давно упростить себе жизнь, пользуясь веревками и блоками, чтобы забираться наверх. Но это означало бы посягнуть на основы основ, благодаря которым они возникли как раса. Такие еретические идеи для консервативных матриархов казались совершенно неприемлемыми. Они не запрещали носить тканую одежду или использовать лодки, простейшую бытовую магию озерные племена тоже использовали, но других запретов и отживших своё традиций оставалось ещё полным-полно.

Подобная осталость устраивала немногих. Молодые терсы готовы были променять дремучий и бессмысленный консерватизм на блага современной цивилизации, перебравшись в города. Матриархи не пытались удерживать кого-то насильно, но специфическая анатомия препятствовала эмиграции. Визанский урбанизм дружелюбен и к тяжеловесам, и к легковесам, но не до такой степени. Женщин терсов природа ограничивала не так жестко, поэтому в поисках "новой жизни" уезжали, в основном, не очень крупные юные девочки или девушки, их забирали к себе родственники, которые в городе уже обустроились.

Уехавшие увозили с собой аппетиты растущих организмов, освобождая ресурсы, так что матриархи уже не следили за рождаемостью, которая многократно превысила смертность. Тонкий ручеек "терской крови" постоянно тек в города.

А там молодые терски все равно предпочитали выходить замуж за своих соплеменников. Про другие расы тоже можно было сказать что они предпочитают своих, но из-за терских контрастов это выглядело комично. Полушутя-полусерьезно говорили, что это такой "зов крови". Никакой враждебности к другим расам терские женщины не испытывали, просто считали их мужчин слишком толстыми и некрасивыми. Для романтических отношений они упорно искали кого-то похожего на своих сородичей — симпатичных, высоких и, главное, как можно тоньше. Терсов-чистокровок они в городе найти не могли и довольствовались метисами — плодами смешанных браков предыдущих поколений. Если таковых в пределах досягаемости не обнаруживалось, толстушки начинали присматриваться к ликки, которые не сильно сопротивлялись. Да и как бы они смогли?

А за терсами-метисами закрепилась слава ловеласов — не в том смысле, что изменяли, а потому, что непринужденно находили "подход" к женщинам всех рас. Их даже размеры "черных пантер" данхарок не пугали (да и откуда взяться страхам, если собственная мамочка или сестренка величиной не с пантеру, а со слониху). Шутливая поговорка утверждала, что своими ухаживаниями терсы способны покорить самое большое сердце. Правда, в буквальном переводе эта поговорка обходилась без эвфемизмов насчет "сердца" и звучала значительно грубее, вполне в стиле многих других баек про терсов.

Некоторые историки, однако, вполне всерьёз выдвигали теорию, что, подвергаясь насмешкам, терсы тем самым привнесли кое-что важное в современную цивилизацию: своим примером они смягчили нравы и отчуждение. Были даже такие, кто специально изучал анекдоты об этом народе. И они отмечали, что век от века тональность историй менялась. Они редко становились приличнее, зато постепенно исчезали презрительные коннотации. Также со временем очень контрастные пары, в том числе состоявшие из представителей различных рас, стали восприниматься спокойнее, пока не превратились в обыденность. Терсы продемонстрировали, что ни в контрастах, ни в межрасовых браках нет ничего плохого. Причем, сделали это даже не они сами, а, скорее, анекдоты про них.

"Синки"

(подвид "гибкая кость")

Синки — самая высокая раса Виза. Отдельные субъекты, по слухам, достигали четырех метров, хотя Кей никогда не видел таких ни в живую, ни на снимках.

Но и те немногие, кого удалось сфотографировать, поражали своим видом. Они были не только очень высокими, но еще очень худыми и неуклюжими, а их лица с вытянутыми книзу подбородками и ушами выглядели уродливо. Не самая красивая раса, мягко говоря, и не самая приветливая, так что желающих породниться с ними находилось немного, и они сами не любили смешанные браки.

Синки — очень малочисленное племя, которое даже в современном мире жило обособленно. Из-за необычно высокого роста им требовалась специальная одежда, мебель и особая архитектура жилищ. Синки не стремились смешаться с толпой "малышей" — не совсем социофобы и ксенофобы, но, видимо, что-то такое немножко было. Они почти всегда вели себя уравновешенно, флегматично, но неизвестно, было это следствием их генетики или культуры.

Волосы и глаза у них могли быть разными, но чаще черными, и цвет кожи также имел много вариантов.

С точки зрения биологии быть слишком высоким — означало получить не только преимущества, но и серьезные проблемы, которые тоже надо учитывать.

За увеличение мышц в длину приходится платить пропорциональным увеличением их веса без прибавки в силе. Обычный человек около двух метров ростом может поднять себе подобного и сделать с таким грузом сколько-то шагов. Но человек ростом около четырех метров уже не сможет поднять своего близнеца. Все его движения, в том числе приседания, ходьба, бег станут такими, словно близнец сидит у него на плечах. Хотя, нет, не настолько плохо, потому что дополнительный вес окажется равномерно распределен по всему телу, как у полных людей. Он будет гораздо быстрее уставать, вместе с добавочной массой придет дополнительная инертность, и ее нечем будет скомпенсировать (ведь сила не увеличилась).

А если все-таки прибавить силы? Для этого придется сделать мышцы толще. Тогда масса тоже увеличится примерно настолько же. Поэтому более крепкий гигант не исправит свою плохую подвижность и выносливость. Но он хотя бы станет сильнее по сравнению с окружающими — хищниками или конкурирующими расами.

Однако еды ему тоже потребуется больше. Выгоднее и дешевле (в смысле пищи и прочих ресурсов) вырастить невысокого силача, который к тому же сохранит скорость и выносливость — вот почему визанские расы, которым эволюция пыталась дать максимальную мощь (арранцы и унусы) получились коротышками, а могучие великаны данхарцы проиграли им в борьбе за выживание и чуть не вымерли.

Если же рост станет еще больше, то такому гуманоиду не останется ничего другого, кроме как ходить на четырех конечностях. Так можно будет прибавить еще два метра, может быть даже четыре, но не больше. Поэтому четырех-пятиметровые огры, опирающиеся на руки — это реалистично, а прямоходящие гиганты намного выше четырех метров — миф, игнорирующий биофизику.

Но только при условии, что речь идет о том же строении тела, что у обычных людей, без серьезных "апгрейдов".

Синки в этом смысле усовершенствованы. Не так, чтобы кардинально, но кое-что в них поменялось.

Для того, чтобы масса не увеличивалась пропорционально росту, у них удлинились связки, а самые тяжелые и объемные части мышц осталась короткими. Например, в верхней половине бедра — мясо, а в нижней — только кость и тросики сухожилий, которые почти не добавляют массу, но делают эту часть ноги вдвое длиннее.

В результате синки стали вдвое выше, но не потяжелели, и собственное тело не стало для них непосильным бременем. Они могли делать все то же самое, что люди вдвое меньшего роста: поднимать грузы, сопоставимые с собственным весом, проходить изрядные расстояния и так далее.

Однако синки все равно пришлось заплатить за свой "апгрейд".

Мышечные волокна по длине разделены на микроскопические участки — саркомеры, которые соединены друг с другом последовательно, а сокращаются одновременно. Если в мышце длиной 10 см каждый саркомер сократится в 2 раза, то вся мышца укоротится на 5 см. А мышца длиной в 20 см укоротится на 10 см. То и другое произойдет за одинаковое время при условии, что саркомеры одинакового размера — вдоль длинной мышцы их помещается больше, поэтому и суммарный эффект тоже больше.

Вообще мышцы устроены сложно, там есть разные виды волокон с разной скоростью сокращения, одни устают быстрее, другие — медленнее, да еще важно, как часто приходят электрические разряды от нервов. В общем, нюансов много, но при прочих равных длинная мышца — быстрее, а короткая — медленнее. Заметнее всего это будет на резких движениях, которые стараются делать на пределе скорости.

Именно такая судьба постигла синки. Они неуклюжи и медлительны. Они не могут ударить кулаком по-настоящему — вместо этого получается толчок. В высоту тоже прыгают плоховато. Во время пеших переходов на большие расстояния они делают шаги вдвое реже остальных, такой темп для них наиболее удобен, но за счет того, что каждый шаг вдвое длиннее, "крейсерская скорость" получается та же. То же самое и с бегом. Разница становится заметнее, когда они трогаются с места или останавливаются, неторопливо разгоняясь и тормозя. А там, где строение мышц обычное, изменений в скорости нет: мимика, речь, моргание у них нормальные, а не как в замедленной съемке.

Им бы не помешали какие-нибудь мутации, ускоряющие сокращение мышц, например, сделать саркомеры покороче. Но хорошие полезные мутации на дороге не валяются. В рулетке эволюции совсем необязательно выпадает то, что нужно. Вот халиганцам и лабердинцам в этой лотерее достались "бонусы на скорость", а синки остались обделенными.

Фактически синки обменяли скорость на высокий рост, сохранив все остальные параметры, включая "расход горючего". Им требуется столько же пищи и воды, сколько "маленьким" расам, гигантские внутренние органы им тоже ни к чему — сердце, печень и прочие "запчасти" у синки остались компактными, как у эльфов, но со своими задачами вполне справляются. Обмен веществ у них не замедлился, поскольку он зависит не от скорости движений, а от скорости химических реакций.

В детстве синки имеют такой же рост, как их предки шаперонцы, но с наступлением юности не останавливаются, а продолжают понемногу увеличиваться в длину, только все медленнее и медленнее. В среднем возрасте они вытягиваются до трех метров, а в глубокой старости приближаются к четырем.

Хотя они унаследовали хитрый метаболизм "безразмерных", но, к сожалению, тот не учитывал последующие "апгрейды" синки. Худея, они становились слишком медлительными, а, толстея, теряли выносливость. Наиболее комфортно они чувствовали себя в небольшом диапазоне между терсами и эльфами, и подавляющее большинство синки предпочитали оставаться весьма стройными — в результате самая большая раса по длине тела оказалась одной из самых "маленьких" по ширине.

Зато они могли впадать в спячку, чтобы не погибнуть от голода и потом быстро восстанавливались, а ведь это — самая важная "фишка" безразмерных с точки зрения борьбы за выживание.

Кею стало очень любопытно — какие природные условия могли породить своего рода жирафов среди людей? Очередная страница как раз закончилась, и землянин попытался угадать это прежде, чем заглядывать дальше.

К голоду они приспособлены, но хуже шаперонцев — значит все-таки не пустыни. Могут управлять своим телосложением, но оптимизированы на легкий вариант — значит им было так же трудно добывать еду, как сороканцам, или даже труднее. Медлительные — значит не охотники. Но и не жертвы — при таких параметрах от зверей не убежишь и не отобьешься. Обменяли скорость на максимальный рост — зачем? Почему это оказалось так важно? Может быть, острова без хищников, как у терсов? Но вряд ли там такие же пальмы, нет. Должно быть что-то пониже — такое, чтобы достать при трехметровом росте. Что, если они, как жирафы, питались листвой деревьев? Но про них не сказано, что они (как подеранцы) могут есть листья, значит, скорее всего, их целью были какие-то плоды.

Как вариант: невысокие деревья, которые постепенно росли, чтобы синки не могли добраться до плодов, а синки постепенно росли, чтобы все-таки доставать.

Или еще вариант: синки могли жить на деревьях, у которых слишком хрупкие ветви, тогда, чтобы дотянуться до плодов, требовались длинные конечности, а скоростью можно было пожертвовать. Хищники в таком месте вполне могли жить, но не лазить по деревьям. Тогда синки — вовсе не "жирафы", а "ленивцы".

Какой вариант правильнее — жирафы или ленивцы? Кей поразмыслил еще, но ничего не придумал. "Ладно, сейчас узнаю",— сдался он и перевернул страницу...

Его ожидало жестокое разочарование.

Как раз в этом месте кто-то (скорее всего Джерр) пролил на книгу что-то (скорее всего эликсир), и две страницы, посвященные самой загадочной расе Виза, оказались безнадежно испорчены. Все, что сохранилось — кусочек текста и уголок какой-то иллюстрации — они только подогревали интерес, но увы!

На этом повествование об основных ветвях заканчивалась. Дальше шли описания гибридов.

Алиоки, Синсорки, Данаксы

(проблемные гибриды)

Не все возможные гибриды оказывались жизнеспособными. Изредка возникали те или иные проблемы. Гуманоиды на Визе разошлись в своем развитии так далеко, что оказались на грани разделения на отдельные виды. В этой книге — популярной в широких слоях населения — теме специально уделили внимание, чтобы мужчины и женщины разных рас понимали, что их ожидает, и осознавали, что делают.

Алиоки.

На равнинах между горами и лесами происходило смешение шелланцев и различных рас ветви тонкой кости. И у тех, и у других имелись метаболические регуляторы с разной биохимией: у эльфов это проявлялось в изменении активности пищеварительной системы, а у шелланцев — в замедлении роста тканей и появлении формы "ликки".

Гибриды могли получить одновременно оба механизма регуляции, и тогда объединенный эффект получался слишком мощным, препятствуя нормальному развитию.

Еще в древние времена стало понятно, что горцам и кошко-эльфам детей лучше не заводить, потому что тогда на свет появлялись крайне хилые гибриды — алиоки.

На суровых равнинах алиоки быстро погибали. Современные города для них безопасны, но неудобны так же, как для чистокровных терсов, но терсам вполне комфортно на островах.

Поэтому теперь алиоки жили долго, но на положении инвалидов, и нынешние лекари очень сильно ругались, если халиганка неосторожно "залетала" от шелланца. К счастью, недостатки не передавались потомству: женщины-алиоки бесплодны, а дети мужчин-алиоки уже не такие хилые.

Поскольку характеристики не наследовались, слово "алиоки" употреблялось не в качестве названия расы, а как наименование болезни (по аналогии со словом "диабетики").

Синсорки.

Хотя синки не приветствовали межрасовые браки, но случалось всякое. Дети, рождавшиеся от браков синки и сороканцев имели тяжелейшую патологию: очень хрупкие кости, из-за чего не могли ходить. В дальнейшем им грозила жуткая и крайне мучительная смерть, когда при росте головы череп растрескивался под своим собственным весом.

Со временем нашелся способ избежать страшной трагедии. Специальное лечение применялось к матери вскоре после начала беременности. В результате на свет появлялись гибриды — синсорки. Выглядели они как сороканцы трехметрового роста, симпатичнее и шустрее, чем синки, но не такие выносливые. В последующих поколениях эта внешность не закреплялась.

Данаксы.

Это гибрид данхарцев и тетраксов. Внешне они очень похожи на стройных и высоких чернокожих африканцев. В 75% случаев никаких проблем у них не возникает, но в 25% происходит сбой иммунной системы у матери (судя по описанию, аналогичный резус-конфликту у землян). Тогда смертельная опасность грозит и матери, и малышу.

В первобытные времена, на фоне огромной смертности среди детей и рожениц никто не догадывался, что именно такие смешанные браки опасны. Обнаружили это только, когда медицина уже достигла определенного развития, а подходящее лечение нашли еще позже.

Внешность данаксов наследовалась, но количество их оставалось мизерным, так как ареалы расселения данхарцев и тетраксов почти не пересекались. Их никогда не хватало для того, чтобы образовать полноценную расу.

Меранцы

(гибрид шелланцев + сороканцев)

(пометка Марии: "полуэльфы")

Гибридизация шелланцев с сороканцами проходила благополучнее, чем с халиганцами. В результате возник устойчивый гибрид — меранцы. Устойчив он в том смысле, что, когда меранцы женились на представителях других рас, потом на свет появлялось не что-то среднее, а опять все тот же меранец или кто-то очень похожий. Исключения встречались, но редко, отсюда и название — устойчивый гибрид.

Меранцы — самая многочисленная раса. Их часто называли "серыми" за соответствующий цвет кожи. Глаза у них тоже серые, иногда — голубые, а волосы — пепельные.

Сначала Мария называла "эльфами" именно меранцев, но узнав, что они получились в результате смешения двух ветвей, переименовала серых в "полуэльфов" и теперь правила все свои старые записи.

Старинный стереотип о возвышенной "неземной" красоте сказочных эльфиек в меранках также воплотился только наполовину: красивые тела, но посредственные лица.

Меранки немного выше и заметно стройнее землянок, но крепче сороканок, и они не "плоские", а с аккуратными бюстами 1-го размера, изредка даже 2-го. Меранки казались гладкими, а не мускулистыми, но ровно до того момента, пока не шевелились — малейшее движение четко обрисовывало небольшие, но крепкие мышцы и показывало, что они "высушены" почти так же, как эльфийки. Ближайшим земным аналогом были спортсменки, занимающиеся прыжками с шестом — подобные девушки вдохновляли многих скульпторов и поэтов.

Лица полуэльфийек не представляли собой ничего особенного. Глазищи, конечно, огромные, но этим могла похвастаться любая визанка, а в остальном — как повезет. На вкус Кея среди меранок встречались и красивые, и страшненькие, причем, последние — чаще, в том числе потому, что кожа цвета пепла сразу вычитала несколько очков в его глазах.

Также следовало учитывать, что красивое телосложение меранок получалась не благодаря спорту, а за счет специфического обмена веществ, поэтому силы и тренированности спортсменок от большинства из них все-таки ожидать не стоило. Согласно расчетам Марии полуэльфы соответствовали средним земным женщинам: меранки — чуть слабее неё самой, а меранцы — чуть сильнее.

И, что касается мужчин, то в детстве и юности с силой дела у них обстояли совсем плохо, потому что они, как правило, развивались через стадию ликки. С возрастом они крепли, немного обгоняли женщин и в конечном счете все подгонялись под почти одинаковые "стандартные" пропорции.

Но, несмотря на слабость, меранские ликки были, наверное, самыми выносливыми из всех визанцев вообще, а еще — удивительно гибкими. Что касается гибкости, то способность согнуться в три погибели мало что давала, зато выносливость — другое дело. Если бы на Визе существовали конвейеры, на них наверняка работали бы молодые меранцы. В кланах на них сваливали всю легкую, но утомительную работу — уборку, стирку, присмотр за малышней или рутинные проверки всего и вся. То, что у землян когда-то называлось "бабьей работой", у меранцев делали ликки, а не порхали в небе, как у горцев.

Только достигнув зрелого сложения, меранские мужчины брали на себя самый тяжелый труд или становились воинами, но уже никогда в жизни не отзывались пренебрежительно о том, чем занимались женщины. Меранки, соответственно, успевали в молодости "подоминировать" и позже вели себя с большим достоинством. Например, им в голову не приходило изображать из себя нежные создания — даже чтобы пококетничать. Помощи они просили лишь в самом крайнем случае, а на войне неплохо стреляли из луков (ну чем не эльфы?). Правда луки давным-давно устарели, теперь все перешли на арбалеты.

Смена ролей с возрастом у меранцев стала поводом для авторов, чтобы привести подробные сравнительные таблицы физической силы для представителей десятков рас, обоих полов и различных возрастов. За эталон (минимальную единицу) бралась сила шаперонца перед спячкой. Если все эти таблицы многократно сократить и подытожить, то получилось бы что-то такое:

1 — на грани спячки

2-4 — терсы и алиоки

4-15 — ликки и синки

15-35 — эльфы, полуэльфы, горцы

35-60 — гоблины и древние

60-100 — черные гиганты

100-120 — гномы

200-300 — белые карлики

1000+ — терски и фермерши

— Кто такие "фермерши"?— спросил Кей вслух.

— А, не бери в голову, ерунда какая-то, видишь загогулину?

Мария указала на одну из рун, поверх которой был нарисован специальный значок, обозначающий несерьезность, по смыслу — что-то вроде подмигивающего смайлика ";)". То есть "фермерши" — это было не название расы, а какой-то местный мем, непонятный инопланетянам.

Смайлики и шуточки среди тщательно измеренных и дотошно записанных цифр — такое было как раз в стиле этой книги. Интересно, а местные колдуны в магических манускриптах тоже травили байки в промежутках между формулами заклинаний?

Земляне в этой таблице оказались бы где-то посредине, а безразмерные расы могли перейти в любую позицию на шкале, какую сами бы выбрали.

Меранцы — очень молодая раса, эволюция не успела их усовершенствовать, не говоря уже о том, чтобы довести до такой необыкновенной приспособленности, как шаперонцев или анраконцев. В результате гибридизации получилось случайное сочетание свойств — как достоинств, так и недостатков.

От горцев им досталась хорошая регенерация (в том числе после переломов). У сэйлормунок имелось много разных расовых бонусов, но далеко не все они передались меранцам в полной мере, зато упомянутая выносливость выросла до рекордного уровня.

Главное достоинство меранцев — способность переносить длительную умеренную физическую нагрузку вроде пеших переходов на огромные растояния, гребли на веслах или монотонного утомительного труда. Неудивительно, что именно меранцы первыми начали развивать земледелие. Магии у них тогда еще не было, лошадей они не приручили, поэтому приходилось полагаться только на свои руки и трудоспособность.

Но без недостатков тоже не обошлось. Приторможенное развитие мужчин — сущая ерунда по сравнению с настоящей проблемой — неспособностью прожить без еды хотя бы неделю. То, что не вызывало проблем у их предков — охотников и собирателей — для земледельцев стало критически опасно. В местном комфортно-теплом климате можно было снимать по несколько урожаев в год, засуха или заморозки земледельцам не грозили, однако урожай могли погубить вредители, болезни, набеги диких животных и враждебных племен. И тогда меранцы вымирали целыми семьями.

Вместо попыток растянуть остатки продовольствия, оставался другой путь — бросить дом и идти в лес за дичью — но это не сильно повышало шансы на выживание. Во-первых, охотиться тоже надо уметь и учиться этому с детства. Во-вторых, делать это надо вовремя, а не когда еле шевелишься от голода, тогда ты уже не охотник, а добыча. А в-третьих, окраины лесов служили домом не только для хищников, но и для "ядовитых людей", которые гостеприимством и альтруизмом не страдали от слова "совсем" — даром, что предки. Одну-две пришлых семьи они еще могли оставить в покое в обмен на какие-нибудь ценности, но в трудные времена в леса могли мигрировать тысячи земледельцев, распугивая дичь и выедая все грибы подчистую. Сороканки только выглядели "няшно" как девочки из мультфильмов, но превращались в фурий, если их детям грозила смерть от голода. И тогда кровь текла рекой.

Со временем, за сотни тысяч или хотя бы десятки тысяч лет естественный отбор улучшил бы расу меранцев, но они не стали ждать милостей от природы.

Серые научились строить города, где можно было накапливать излишки продовольствия и распределять их более равномерно среди нуждающихся. Это в свою очередь поспособствовало развитию торговли. А если попавшие в трудное положение земледельцы не могли ничего предложить на обмен, они отрабатывали еду так или иначе, что вело к появлению наемного труда и разнообразных ремесел.

Чтобы никто не посягал на запасы продовольствия и их самих, меранцы защищали города стенами — сначала земляными, потом стали мешать грунт с небольшими камнями (чтобы не размывало дождем) и окружали частоколом заостренных палок.

Первыми надежную защиту оценили черно-белые инферанцы. В этом регионе еще не появились "злобные качки", которые на юге загнали черно-белых в пустыню. Будучи кочевниками, инферанцы разбрелись повсюду и понемногу. Охотники из них выходили так себе, воевать они тоже не любили, поэтому очень заинтересовались стенами. Черно-белые попросились к серым "под крыло". В знак признательности за безопасность они научили меранцев письменности и математике, пробудили и обучили первых меранских магов.

Меранцам понравилась и магия, и математика, но, не склонные к отвлеченному философствованию, они сразу направили эти знания в практическое русло: торговлю, архитектуру, ирригацию, картографию, механику. Они ставили многочисленные эксперименты, направленные на то, чтобы убрать все излишества из замысловатых и навороченных ритуалов "шахматистов" и выделить самую суть волшебства. Инферанцы не оскорбились, а, наоборот, восприняли такой подход благожелательно, как новую интересную интеллектуальную концепцию и вместе с меранцами начали превращать магию в науку.

Обнаружив, что "шахматистов" можно откармливать, полуэльфы и этому нашли применение. В каждом поселении имелся один супертолстяк, которому отдавали излишки продовольствия, а он таскал со всей округи тяжеленные камни и бревна и ломал деревья, как это делают слоны. Полученный материал шел на укрепление стен и другое строительство.

Все визанцы "пропустили" бронзовый век, так как медь здесь слишком редка и драгоценна, а олово дороже серебра. Поэтому оружие изготавливалось из твердого дерева, кости и рога животных.

Хорошего топлива тоже не хватало: никакой нефти, газа или каменного угля, все деревья вокруг поселения обычно уходили на строительство, а, отправившись в лес за хворостом, можно было напороться на отравленную стрелу. Рост поселений обычно упирался в количество древесного топлива — того, которое не защищали "ядовитые люди", а потом — и того, которое защищали. Земледельцы находились в состоянии перманентной вражды с лесными жителями. Забавно, что местные "зеленые" оказались воистину зелеными по цвету кожи и волос.

Меранцам нужны были дрова, чтобы готовить еду, а сороканцы вечно недоедали и устраивали набеги на посевы. Иногда удавалось обменять ресурсы, но чаще те и другие пытались просто украсть то, что им требовалось. Все это закономерно кончалось смертоубийством.

Поэтому важнейшим изобретением стало магическое пламя. Совместные эксперименты меранских и инферанских магов наконец помогли достичь стабильно воспроизводимых эффектов. Так появился "бласт" в обычном и высокотемпературном варианте. Хотя климат в районе Столицы казался почти курортным, но существовал и холодный сезон, и пищу тоже надо было готовить, так что "бласт" решил эти проблемы раз и навсегда.

Напряжение в отношениях с сороканцами резко упало. "Серые" совсем перестали заходить в лес, а "ядовитые", напротив, решили оттуда уйти. Они внезапно обнаружили, что если батрачить на меранскую семью просто за еду, все равно можно жить сытнее и безопаснее, чем на границе леса. Причем, "сытнее" — это по меркам лесных жителей, а по меркам земледельцев сэйлормунки ели очень скромно — примерно как ликки. Для монотонной работы в поле они не годились, но в полной мере компенсировали это тем, что приносили из леса всякие полезности и охраняли посевы от диких зверей и птиц. Животные съедали и портили гораздо больше, чем парочка "зеленых", а охотники еще и дичью время от времени делились, так что выгода получалась обоюдной. Благодаря лесным жителям, серые вернули себе забытые умения приготовления ядов и стрельбы, только меранский вариант лука получился тяжелее, бил дальше и лучше подходил для условий равнины.

Из высокотемпературного "бласта" через тысячи лет получился "огненный шар", а тогда он помог впервые выплавить железо из руды.

Этого ресурса в горах у шелланцев нашлось достаточно, что в свою очередь улучшило отношения с ними. Так начался железный век.

Первые кузнецы были магами, а потом возникла специализация — кто-то создавал амулеты с бластами, кто-то ими пользовался для извлечения металла из руды и получения слитков, а кто-то из слитков ковал изделия, опять же, нагревая железо бластами. Появились копья и стрелы с металлическими наконечниками, гвозди, топоры, молотки и прочие инструменты. Топоры поначалу совсем не использовались как оружие — зато, наконец-то, спустя столько тысяч лет стало возможно эффективно обрабатывать древесину.

Инферанцы продолжали кочевать по округе и распространять слухи. Эти слухи лучше всего смогли оценить родственные племена с похожими физиологическими потребностями. Тогда в благополучные и защищенные города стали переселяться шаперонцы и подеранцы.

Тем временем скотоводы-селекционеры анраконцы тоже шли на на контакты с серыми земледельцами. Здесь не все проходило гладко, а иногда — совсем жестко: вплоть до кровопролитных войн из-за того, что пастбища превращались в поля, а поля — в пастбища.

Анраконцы со своим иммунитетом к ядам плевать хотели на хлипкие луки сороканцев. Однако длинные луки полуэльфов и стрелы с железными наконечниками — это было очень больно даже без всякого яда. Культура древних все еще пребывала в упадке, они использовали костяные и каменные наконечники, а их оружие было тяжелее, но хуже по качеству — сороканцы к тому времени изобрели усиленные и составные луки. Со временем меранцев становилось все больше, анраконцев — все меньше, и последним стало себе дороже конфликтовать с серыми.

Отнюдь не глупые анраконцы нашли для себя способ выжить: заинтересовались меранским земледелием и превратились в фермеров. Но древние подошли к делу в своем стиле: они стали экспериментировать не только с животными, но и с растениями.

Достаточно быстро (по историческим меркам) анраконцы приспособили шушелок к защите посевов, вывели червей-падальщиков и равианскую кувшинку (сок которой использовался для изготовления пескобетона) и даже косвенно поспособствовали появлению ядовитых табипенов: те возникли как случайный гибрид между агрессивными зверями (которых анраконцы вывели для охраны своих жилищ) и родственными им дикими ядовитыми животными.

Можно сказать, что культура анраконцев пережила тогда свой второй расцвет — жаль только, что их самих к тому времени осталось очень мало. Но, несмотря на малочисленность, "древние" определили то, как выглядел современный Виз. Фактически, вольно или невольно, они спасли экологию: леса остались нетронутыми, дикими, их почти не вырубали, так как дома из пескобетона получались быстрее, дешевле и прочнее, чем из дерева, а в зарослях развелись табипены.

Ну а пока меранцы строили и развивались, арранцы, тем временем, разрушали и оставались примитивными. Экспансия "злобных качков" происходила очень медленно, но неуклонно — подобно орде, но в несравненно больших масштабах по территории и по времени.

И, когда пришел срок, племена воинственных карликов достигли меранских городов.

Однако эти города уже были окружены пескобетонными стенами, жители вооружены примитивными, но мощными арбалетами, катапультами и простейшей магией.

Самым первым боевым заклинанием стал слабый аналог нынешнего "дыхания дракона". В отличие от современных вариантов, он не убивал мгновенно, превращая человека в обугленную головешку, но со стопроцентной гарантией ослеплял, выжигая поверхность глаз. Так что бояться и сторониться огненных магов начали уже тогда.

Кожа арранцев оказалась не настолько прочной, как у чешуйчатых гоблинов, и даже царапина от арбалетного болта, смазанного сороканским токсином, становилась весомым аргументом, чтобы успокоить или даже "упокоить" разбушевавшегося "качка". Живые танки, неслись в атаку, размахивая жуткими дубинами, но внезапно спотыкались, кувыркались по земле, поднимая тучи пыли, и замирали неподвижно. Если большая группа добегала до линии обороны, маги пускали навстречу ослепляющую огненную волну, и лучники получали дополнительное время, чтобы добить беспомощных и потерявших ориентацию врагов. Ну а если и это не помогало, полуэльфы отступали за пескобетонные стены города, которые даже карлики не могли разнести своими дубинами, а сверху в них продолжали стрелять.

Тогда арранцы вынужденно отступали, но полагали, что результат достигнут — за исключением города остальная территория завоевана. Они разбредались по округе, начинали поедать посевы и разрушать фермы, оставшиеся без охраны, грозя оставить горожан без продовольствия, а сельчан — без крова.

Тогда из города выезжали анраконские всадники и начинали планомерную охоту на крупную дичь. Древние и раньше могли ездить на лошадях и стрелять из луков, но истыкать карлика до смерти костяными наконечниками — задача трудновыполнимая. Малейшая ошибка, недостаточная дистанция — и удар дубиной превращал всадника с лошадью в кровавое месиво, а ведь обозленный карлик мог и метнуть свое оружие.

Теперь у древних имелись арбалеты со стальными болтами, смазанными ядом. Значит можно было стрелять с почтительной дистанции и с одной руки, не отпуская поводьев. Не попал — сразу же отъехал — спокойно перезарядился — повторил. Попал — все равно отъехал — подождать, пока яд подействует.

Неясно, знали древние о том, что давным-давно белые карлики разрушили их зарождавшуюся цивилизацию, или им напомнили инферанцы. Они были незлопамятными, они записывали.

Как бы то ни было — месть за предков или что-то другое — но анраконцы отличались наибольшей жестокостью по отношению к белым карликам, расстреливая даже безобидных деток, похожих на непомерно раскормленных ангелочков. Потом, однако, поняли, что малыши очень сильны, но еще неагрессивны, и их совсем не сложно обратить в рабство.

В противостоянии чудовищной силы и отравленного дальнобойного оружия яд победил с разгромным счетом. С тех пор главные визанские сражения велись как минимум на средней дистанции с применением магии и арбалетов. То есть стадию столкновения легионов мечников или копьеносцев ранняя визанская цивилизация пропустила. Только при схватках в тесноте зданий получали определенное преимущество небольшие топоры. Мечи встречались, но в основном у телохранителей и знати, с ними труднее обращаться. Копья же и прочее древковое оружие почти совсем вышли из моды. Щиты в той или иной форме существовали постоянно, хотя не все "рода войск" ими пользовались.

Белые карлики не впали в депрессию от своего поражения, но сделали правильные выводы. Постепенно среди их племен все дальше и дальше распространялась весть о том, что лучше обходить стороной высоких людей с серой кожей, ковыряющихся в земле. И совершенно точно не стоит выяснять, не выкапывают ли они что-нибудь вкусненькое. А если увидишь неподалеку таких длинноногих, тоненьких, зелененьких, то желательно не размахивать приветливо дубиной. А если заметишь всадника с непонятной штуковиной в руках, надо сразу драпать в ближайшие заросли на максимально возможной скорости и потом не высовываться.

В зоне контакта с зарождающейся цивилизацией белые карлики понесли очень серьёзные потери, а ранее завоеванные ими земли оскудели. Эта раса оказалась слишком требовательной к пище и могла развиваться только в условиях постоянной экспансии. Либо — как вариант — перейти, наконец, от охоты к более эффективному способу самообеспечения — скотоводству или земледелию.

Со временем белые карлики поняли, что с серыми можно договариваться по-хорошему и получать много еды в обмен на корчевку пней или вспашку земли. Фермерам это оказалось тоже выгодно, так как один карлик мог очень быстро вспахать большое поле: он тянул за собой борону или плуг, на котором лежал большой валун. В принципе, то же самое могла сделать и лошадь, но ее надо содержать, кормить, да еще и управлять, пока работает. А карлик — пришел утром — сделал свое дело — и ушел вечером — минимум хлопот, за это можно и переплатить. На следующий день карлик отправлялся на другую ферму — и так далее.

Полудиких арранцев обычно не пускали в города — жители опасались, что, оказавшись внутри, здоровяки начнут буянить, мстить и перебьют кучу народу прежде, чем их угомонит стража. За ворота разрешали пройти только детям, зная, что они спокойные и неплохие работники. Если рассуждать совсем цинично, то можно было убить их родителей, а малышей превратить в рабов, что и делали некоторые анраконские фермеры. Но серые полуэльфы поступали иначе, и вскоре это превратилось в почти повсеместную практику.

Они обращались с юными коротышками очень ласково, так же, как с детьми остальных рас, честно обменивая их работу на еду. По сравнению с суровым воспитанием в племени (педагогическая поэма пинков и затрещин) — получалось как небо и земля. Малыши приходили в город утром и выходили из ворот вечером — усталые, но сытые и довольные и с дополнительной котомкой съестного. Было в порядке вещей, если восьмилетний пацан какое-то время кормил и отца, и мать. А со временем ему намекали, что какую-то работу можно "брать на дом", в стойбище, чтобы и взрослые тоже помогали.

Когда такой ребенок вырастал, ему уже не приходило в голову, что с серыми надо воевать, и те его знали. Он строил дом, заводил семью, и следующее поколение белых карликов рождалось уже в городе. А третьему поколению разрешали обучаться магии и вступать в стражу. Так довольно быстро произошла частичная ассимиляция. В результате браков с другими расами арранцы немного растеряли свою мощь и чуточку "подросли", но главное — снизился уровень агрессии. Спустя всего несколько поколений они окончательно "цивилизовались", а с теми, кто жил далеко от городов, это тоже происходило, но с некоторым отставанием.

Когда все убедились на практике, насколько города неприступны, настала эпоха повального переселения из пустынь, лесов, гор и степей в меранские твердыни. Вместе с иммигрантами горожане получали секреты других народов, которые тоже не стояли на месте в развитии: химию и медицину сороканцев, глубокие познания анраконцев в селекции и сельском хозяйстве, умение шелланских горцев работать с драгоценными камнями и искусство раконцев.

Тогда меранцев стали уважительно называть "серыми", вкладывая в это слово теперь уже двойной смысл: не просто их собственный цвет, но цвет, который получается при смешении множества разных красок.

Чтобы облегчить труд земледельцев, древние изобрели големов, после чего в сельской местности осталось совсем немного жителей. Население концентрировалось в городах, что дало толчок к ускоренному развитию, привело к накоплению богатств, имущественному расслоению, к чудесам магии и медицины, к борьбе за власть и к войнам — все более и более кровавым, даже катастрофическим, вплоть до Баталий Предтеч, после которых цивилизация едва оправилась, но все равно возродилась в тех же городах.

Кей подумал, что визанцев вполне можно вставить в ту игру, в которой они убивали время, когда скучали на ферме. Механика игры позволяла добавлять новые расы (в том числе на основе реальных изображений) и в широких пределах менять параметры. Тем более, что в книге уже имелась готовая табличка для силы.

Терсы и синки, очевидно, были "неиграбельными" — слишком специализированные, а остальных можно было попытаться сбалансировать. А ну-ка...

Максимальную ловкость Кей выставил халиганцам, чуть меньше — шелланцам (которые скакали по горам), и также небольшие бонусы на ловкость дал остальным низкорослым расам. Скорость реакции он выставил примерно так же, но максимальную скорость бега, конечно, назначил лабердинцам. Они же (как говорилось в книге) обладали лучшей остротой зрения и слуха, так что параметр восприятия тоже — на максимум.

Утверждалось, что по уму все расы одинаковы, но изобретение письменности и счета — это не хухры-мухры, за что Кей волюнтаристским решением накинул несколько единичек интеллекта инферанцам. Кстати, безразмерных пришлось сделать среднеразмерными — такой разброс параметров, как у них, даже игра не поддерживала. Подумав, Кей добавил несколько единичек мудрости всем "детям пустынь" (за пацифизм) и меранцам (за объединительство).

В старых играх были еще конституция и хитпоинты, о них иногда вспоминали, но обычно взамен проводился точный расчёт последствий ранений с учетом всяких "сопротивляемостей" (резистов).

Очевидно, что наибольшей устойчивостью к болезням и ядам обладали анраконцы, к усталости — меранцы, к голоду — безразмерные, к кровотечениям — шелланцы, а к ранам и переломам — иторканцы (прочные кости и кожа). Способность заращивать уже случившиеся переломы и раны никак не учитывалась, поскольку предполагалось, что противники все равно не дадут на это времени. Физические размеры влияли на дополнительные бонусы, которые игра рассчитывала автоматически, как и бонусы к разным видам оружия, урону и так далее.

Что осталось? Всякие мелочи и ремесла: шелланцам — кузнечное дело, сороканцам — лечение и яды, анраконцам — верховая езда (и еще добавить петов), меранцам — строительство...

Кей оставил ту магию, что была в земной игре изначально — то есть довольно слабую и зависящую от мудрости и интеллекта. Можно было перенести туда современные визанские заклинания, но это, во-первых, долгое и кропотливое дело, а во-вторых, даже древние маги оказывались слишком сильными по сравнению с воинами, лучниками и прочими: один доминирующий класс — это было бы скучно.

Чтобы проверить получившийся баланс, Кей запустил компьютерное моделирование боёв.

С первого раза равновесия не получилось. Неожиданно самые хилые сороканцы оказались самыми страшными машинами для убийства. За счет смазанных ядом стрел и часто стреляющих луков они уничтожали почти всех, не давая к себе приблизиться — "пиу-пиу-пиу". Самые мощные арранцы и данхарцы оказались, наоборот, мальчиками для битья, потому что в них проще всего попасть, а, благодаря яду, даже неглубокие раны в любое место оказывались смертельно опасными.

Судя по книге, в жизни получилось примерно так же: магии и метательного оружия у белых карликов и черных гигантов не было, а яды сороканцев даже в древности оказывались крайне эффективными, вызывая почти мгновенный паралич. Кей установил этот параметр как в реальности, но ради игрового баланса пришлось понизить.

Теперь представители наиболее массивных рас во многих случаях успевали добежать до сороканских лучников и пришибить их, а потом уже помирали от яда. Безразмерные со своими бонусами к мудрости и интеллекту, естественно, превратились в магов и перестреливались с остальными с переменным успехом. Раконцам и арнаконцам помогали лошади и петы плюс резист к ядам. Лабердинцы легко разрывали дистанцию и контратаковали, бросая дротики с высокой точностью (пригодился бонус к восприятию). "Кошки" и "гоблины" успешно "фехтовали" копьями, но первые полагались на уклонение, а вторые лучше держали удар.

Данхарцы, которые в реальности сильно пострадали от арранцев, в игре оказали более упорное сопротивление. В жизни в случае схватки в густых зарослях черным гигантам было гораздо труднее, а на открытой арене они успешно держали дистанцию, благодаря длинным ногам и используя копья против арранских дубин. Чтобы окончательно уравнять шансы, Кей отобрал у белых карликов бонус к ловкости, который раньше дал за маленький рост. И то правда: негнущийся позвоночник, короткие пальцы — ну какая еще к черту ловкость.

Потом проблема возникла с меранцами. Раса получилась слишком похожей на сороканцев, но лучше. Пришлось отобрать у них яды. Это было близко к исторической правде: занявшись земледелием, меранцы подзабыли смертоносные рецепты охотников и вновь освоили их незадолго до вторжения белых карликов. Теперь при моделировании боя серые полуэльфы часто использовали выносливость, убегая от многих противников, а когда те выбивались из сил, пытались контратаковать. Против всякой "мелочи" это могло сработать, но против живых танков — никак. Бойцы массивных рас могли получить несколько попаданий из лука, один-два несильных удара копьем, но все это приводило лишь к легким ранениям. А когда противник все-таки добегал до полуэльфа, то после "шмяка" дубиной от серого оставалось лишь мокрое место.

Поразмыслив, Кей решил частично воспроизвести "великое объединение": дал серым по чуть-чуть способностей других рас — единичку интеллекта (как бы набрались уму-разуму от инферанцев), немного магии и слабые яды (не убивающие, а лишь замедляющие врагов). Теперь серые полуэльфы превратились в бегающих лучников-магов, которые могли издали "задолбать" самого мощного противника — если повезет.

Осталось только предоставить компьютеру отрегулировать параметры в небольших пределах, чтобы для всех рас вероятность победы получилась около 50%.

Рассказ о том, как меранцы объединили все эволюционные ветви в единую культуру, стал кульминацией этой книги.

Дальше следовал финал, где перечислялись некоторые немногочисленные расы, возникшие совсем недавно, в том числе другие устойчивые гибриды. Их эволюция тоже не успела отшлифовать, поэтому там могли проявляться довольно экзотические свойства.

Фазцы

(гибрид меранцев + подеранцев)

Если смешивались меранцы и подеранцы, то где-то в половине случаев дети получали внешность меранцев. Но остальные приобретали очень необычный вид с двухцветной кожей: ярко-розовой, с серыми пятнами, которые являлись гипертрофированными веснушками.

Интересно, что они могли управлять ростом веснушек, если смачивали их слюной, в которой имелся специфический фермент. В основном так развлекались женщины, создавая на своем теле сложные узоры.

Гибрид оставался устойчивым, и называли их фазцами.

Физиологически и анатомически они представляли собой нечто среднее между предковыми расами, в спячку не впадали и через стадию ликки не проходили. Безразмерность формально имелась, но проявлялась в более узких пределах, то есть ограничивающие механизмы вполсилы работали.

Фазцы изобрели и ввели единую валюту — дины и дхармы, а до того были менялами. В современном мире большинство ростовщиков и бродячих торговцев — именно фазцы.

Т'Карраны

(происхождение неизвестно)

Помимо двуцветной расы была и многоцветная — т'карраны с уникальной мозаичной пигментацией. У одного индивида на коже могли присутствовать участки чуть ли не всех возможных цветов. Например, один палец — красный, рядом — желтый, а на туловище и ногах — пестрые разводы. Глаза тоже, как правило, были разными, иногда даже два цвета в одном глазу — основной и пятна.

Откуда они такие взялись и от кого произошли, никто не знал. Триста-четыреста лет назад в Столице жило несколько кланов т'карран, но постепенно они полностью ассимилировались. Ген мозаичной окраски оказался рецессивным, и в результате смешанных браков такой внешний вид исчез.

Существовала вероятность, что случайно встретятся мужчина и женщина с этим геном, и тогда появлялся шанс (всего лишь 25%-ный), что ребенок родится "пестреньким". Последний такой случай был зарегистрирован почти сто лет назад.

К сожалению, не уточнялось, от какого времени эти даты отсчитывались — книжка была написана черт знает, когда и с тех пор копировалась. Обновлялись ли сведения при копировании — неизвестно. То же самое можно было сказать о приводившейся статистике — она могла уже устареть.

Тальперцы

(гибрид шелланцев + сороканцев)

Тальперцы — устойчивый гибрид шелланцев и сороканцев, то есть другой гибрид, произошедший от смешения тех же двух рас, что и меранцы.

Помимо факта "альтернативного" происхождения этот гибрид оказался ничем не примечательным. Рост у них средний, метаболические регуляторы они не унаследовали, поэтому по сложению они не стройные эльфы, а середнячки. Повышенной выносливости у них тоже не было, как и уязвимости к голоду. Глаза и волосы были желтыми, розоватыми, или зеленоватыми, а кожа — разных оттенков бронзового.

При смешении шелланцев и сороканцев этот гибрид возникал с меньшей вероятностью, чем меранцы. Хотя у них отсутствовали минусы меранцев, но не было и своей "изюминки" вроде выносливости, которая позволила серым занять экологическую нишу, недоступную для других. Вероятно, по упомянутым двум причинам тальперцы не стали многочисленными, хотя возникли в ту же эпоху, что и меранцы.

Шаноданцы

(гибрид терсов + меранцев + данхарцев)

В особо редких случаях при смешении терских, меранских и данхарских генов рождались устойчивые гибриды — шаноданцы. У них черная кожа имела зеленоватый оттенок, но без металлического блеска — до тех пор, пока оставалась неповрежденной. Однако рубцовая ткань отражала свет как серебро, поэтому мужчины шаноданцы традиционно украшали лица шрамами, гармонирующими с волосами: они уже в юности седели, хотя рождались брюнетами.

Шаноданцы — одна из самых "молодых" рас, поэтому они называли себя "вершиной эволюции" — в шутку, конечно.

Впрочем, определенные причины так говорить у них имелись: в этом устойчивом гибриде оказались устранены (пусть даже случайно) основные недостатки предков. Они не проходили через "преобразования" или фазу ликки. Им передались некоторые гены "безразмерных", так что быстрая смерть от голода им тоже не грозила. Однако само чувство голода и насыщения у них не атрофировалось, из-за чего они (в отличие от настоящих "безразмерных") сохраняли умеренность в еде. Рост их был средним, мужчины сильнее и выше женщин — с этим все стандартно.

Впрочем, гибрид получился неидеальным: не все полезные свойства перешли от предков в полной мере. Они отличались выносливостью, но уступали в этом меранцам. Атлетичные как данхарцы, они уменьшились в размерах и не переняли такой же иммунитет. И они не могли впадать в спячку.

Молва приписывала им особую хитрость и даже коварство, но, как и в случае шелланцев, это не генетическое, а репутация и готовность ей соответствовать.

В заключении книги говорилось, что, несмотря на появление устойчивых гибридов, внешность различных рас должна сильнее "усредняться" в результате смешанных браков. Тот факт, что этого не происходило, объясняли тем, что столичный регион издавна являлся "перекрестком", куда стекались представители разных народов.

Где-то в отдаленных регионах могли быть территории, заселенные только одной расой, откуда постоянно мигрировали новые "чистокровки". В качестве известных примеров приводились жители озерного края и Хребта Бакир.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Послесловие автора.

Признаюсь, что по ходу дела я допустил кое-какой авторский произвол, натяжки. Не хотелось провоцировать своего рода "расизм читателя" что ли, пристрастность или презрение. Да и, что греха таить, мне самому не очень-то хотелось придумывать совсем отталкивающих уродов. Поэтому сделан ряд допущений, которые при случайных процессах эволюции возможны, но маловероятны. Предвидя возможные замечания, я сам перечислю эти натяжки.

1. Нет рас-"дебилов". Все имеют одинаковый интеллект, размеры головного мозга и способности к магии. Совсем дебилы проиграли бы борьбу за выживание, но некоторое небольшое неравенство могло бы остаться. Можно считать, что такое было, допустим, у мужчин лабердинцев, которые погибали раньше, чем успевали поумнеть, но позже межрасовое скрещивание это нивелировало.

2. Нет рас, выглядящих слишком чуждо. У всех близкие размеры головы и человекообразные лица. Отчасти это является следствием одинакового объема мозга, но орки могли бы получиться поуродливей или кто-нибудь обезьяноподобный.

3. Компенсировано это тем, что тела (если их нарисовать, как я себе представляю) у некоторых рас имеют слишком необычные силуэты и должны восприниматься как нечеловеческие. Эффект зловещей долины и тому подобное.

4. Нет чуждости на уровне физиологии — почти все друг с другом скрещиваются. Как следствие, крупные расы не смогут похвастаться крупными "достоинствами" ;)

5. Нет рас-суперкрасавчиков. Все эльфы хоть чем-то подпорчены, и это намеренно. Расы с уродливыми или угрожающими чертами чем-нибудь смягчены. Чтобы никому не было обидно, "сгенерированы" достаточно симпатичные расы на любой вкус — низенькие и высокие, толстые и тонкие, темные и светлые. Плюс у визанцев другие понятия о красоте. У космонавтов по сюжету — тоже не совсем как у нас сейчас, хотя и близко. Предполагается, что мода на Земле за века несколько раз поменялась.