— Ну как... — замялась душа. — На выпускном дело было. Ну, мальчики, девочки, взрослые уже, все дела. Танцевал я с Люськой медляк. Была такая Люська, рыжая, красивая, нравилась она мне. Ну, пообжимались, конечно, а я ей руку на попу. А она мне фырк. И говорит — прежде чем руки распускать, сначала галстук себе купи, как у Толи-магазинщика... Толя — это парень такой, у него папаша завмаг, всё мог достать, — объяснила душа.

— Ага, понятно, искушение стандартное молодёжное, форма два це, — занёс подархангел в книжечку, — и что же вы при этом почувствовали?

— Как что? — не поняла душа. — Последним дерьмом себя почувствовал. Пошёл домой как обосранный. Куда мне до Толи-магазинщика? Вот с тех пор...

— Картина ясна, благодарю за сотрудничество, — подархангел шевельнул крылом, и перед ним предстал следующий самоубийца, лихой водитель "крайслера".

— Я жил фигово, — объяснил он причины своего поступка, — мне никогда не везло. Вот я и решил с этим покончить, наконец. Рабочих только жалко, а так — ладно, валяйте, где тут ваши казематы...

— Прежде чем вы получите своё наказание, — остановил его Стрекозель, — мы должны узнать причину, — и добавил обычное про сотрудничество со следствием.

Довольно быстро выяснилось, что душа тотально недовольна своей биографией. На настоятельную просьбу вспомнить эпизод, когда всё началось, водитель "крайслера", поднапрягшись, вспомнил такое:

— Ну вот было дело, до сих пор помню... На выпускном танцевал я с Люськой медляк. Была такая девка, рыжая, нравилась она мне. Ну, пообжимались, конечно, а я ей руку на талию. А она мне фу. И говорит — прежде чем хватать, сначала галстук себе купи, как у Толи-магазинщика...

— И что же вы при этом почувствовали? — осведомился Стрекозель, занося в книжечку слова "искушение стандартное молодёжное".

— Как что? — не поняла душа. — Конечно, подумал, что это за порядки, что Толька, мудак и сволочь, в галстуке ходит, потому что папаша у него завмаг, а я хрен сосу... Тут я и задумался, в какой стране живу. Где нормальному человеку галстук купить проблема. Ну а потом пошло-поехало, Би-Би-Си стал слушать, потом книжки всякие. Очень я советский строй возненавидел. В конце концов решил уехать — любой ценой, хоть тушкой, хоть чучелом. Женился на еврейке, на дуре и уродке, чтобы только выездным стать. Потом о пороги бились, хорошо хоть перестройка началась, выпустили. В Израиловке тоже не мёдом оказалось намазано, ну как-то привык, с дурой этой страшной развёлся, как-то устроился... Ну вот оказывается — не могу я там жить! Патриот я, блин, недоделанный, к берёзкам тянуло. Мне Канаду посоветовали — говорят, там этих берёзок хоть жопой ешь. Переехал, тоже целое дело было. Там даже бизнесок завёл, по автоделу, я всегда машины любил. А всё равно всё чужое, не своё. Пить начал. Потом не удержался, на Родину съездил — а там уже всё другое, от той Родины рожки да ножки остались... В общем, понял я, что места на этой планете для меня нет. Ну и... не выдержал.

— Понятно, благодарю за сотрудничество, — подархангел мигнул, и перед ним предстал следующий самоубийца, политик.

С ним дело пошло веселее — он начал давать показания, не дожидаясь вопросов. Выяснилось, что он полностью разочаровался в идеалах, которые ему были дороги, что и послужило причиной его прискорбного поступка.

На вопрос о том, где он эти идеалы подхватил и когда ими загорелся — Стрекозель был молодым, но опытным следователем и знал, что интересоваться надо именно этим, — преступник довольно бодро ответил, что отлично это помнит, и что произошло это знаменательное событие на выпускном.

— С Люськой я пол топтал, — рассказал он, — ну, рыжая такая, я в неё влюблён был немного, в суку... Ну, пообжимались, конечно, а я ей рукой по плечику. А она мне фу. И говорит — прежде чем нахальничать, сначала галстук себе купи, как у Толи-магазинщика...

— И что же вы при этом почувствовали? — осведомился Стрекозель, ставя в книжечке прочерк.

— То есть как что?! — не поняла душа. — Конечно, подумал, до чего ж бездуховная эта Люська, я же грамотный парень, книжки читаю, и рожей вроде ничего, а ей этот галстук надо, как обезьяне какой... А ведь наши предки революцию делали, чтобы тобы не было вот этого — у меня есть, у тебя нет... В общем, осознал я, что никаких идеалов у нас не осталось, все предали. Потом у Маяковского про канареек прочитал — сильные стихи: "скорее головы канарейкам сверните, чтобы коммунизм канарейками не был убит", и "Клоп", пьеса, там тоже про мещанство... А тут перестройка, все эти обезьяны так и повылазили — всё про Запад писали, какая у них жратва и джинсы... Я тогда уже в партии был, ещё в той, старой, только там предателей и вырожденцев даже больше, чем среди беспартийных масс, пряталось. Потом был в компартии эресефесера, а после девяноста третьего, когда гады наших задавили — в КПРФ. Сначала на низовке — жрать было нечего, а я работал, агитировал, сам листовки клеил. Потом стал руководить ячейкой, ну а дальше — сами знаете. В две тысячи четвёртом вышел — Зюганов тоже предателем оказался, вырожденцем. Ну, увёл я самых толковых ребят, стали делать Партию Обновлённого Социализма. Я здоровье сжёг на этой партии. Мне бабла предлагали — я отказывался, хотел чистым остаться. А сегодня узнал, что помощник мой, я ему как себе верил — деньги берёт знаете у кого?!

— Это уже неважно, благодарю за сотрудничество, — подархангел мигнул нимбом, и появился бизнесмен. Который сначала упирался, но потом раскололся — и выяснилось, что жизнью своей он крайне недоволен, а виноват всё тот же выпускной вечер и проклятая Люська.

— Ну, пообжимались, конечно, а я ей сиську помацать хотел. А она мне раз по руке. И говорит — прежде чем туда лезть, сначала галстук себе купи, как у Толи-магазинщика... Ну и я почувствовал — убьюсь сам, и всех убью, мать родную не пожалею, а только будет у меня галстук как у этого Толи! Да не один галстук, — распалилась душа, — а всё, всё у меня будет. Будут такие Люськи в очередь строиться, чтобы я их трахнул. Я до того всё больше книжечки читал, фильмами зарубежными увлекался, стищки писал, а тут решил — нет, раз уж со мной так — ладно, вы своё получите. Стиснул зубы и пошёл бабло заколачивать. Сначала в торговый техникум, потом перестройкой запахло — я раз в кооперативное движение, шашлык, цветы, компьютеры, приподнялся, потом пролетел, были неприятности, потом снова приподнялся, уже другие времена пошли... ну, всякое было, и меня кидали, и я кидал, первый лимон только в девяноста пятом сделал, успел увезти... дальше тоже всякое было, пошёл к Роману Тухесовичу, потом вместе с Акцизманом в залоговых участвовали, "Норнефть", страшные дела, лучше вам этого не знать... Ну что, стало у меня сто лимонов, потом повезло — стало пятьсот, дальше уже к ярду подходило, а зачем? Мне же всё это по правде нафиг не надо. А уж люсек таких я уже перетрахал вагон и маленькую тележку, тоже не помогает... Попробовал завязать, книжки читать умные, фильмы Феллини смотреть, Антониони, всё что в молодости любил — так ведь не понимаю ничего, мозги не те, только про деньги и думать могу, а у меня их и так как у дурака махорки. Про стишки уж и не говорю... В общем, подумал я, подумал, вот и...

— Достаточно, благодарю за сотрудничество, — подархангел усилием воли убрал подследственного с глаз долой и вызвал следующего, профессора.

С этим он тянуть не стал и сразу перевёл разговор на Люську.

— Ага, помню такую, — признал проф, — как же. В общем, мы с ней медляк танцевали на выпускном, я дурной был, всё одно место ей обследовать пытался... а она мне вполне предсказуемо выдаёт обычный бабский спич — сначала галстук себе купи, как у Толи-магазинщика... ну, в общем, обиделся я, конечно, а потом вдруг задумался — а зачем она мне это говорит? Я-то знаю, что ей на этого Толю чихать с пробором, он к ней давно клинья подбивал, без пользы, так зачем она теперь-то мне этим Толей в нос тычет? Хорошо так задумался, пропёрло меня. И понял я, что ни черта в людях не понимаю. На следующий день пошёл в библиотеку и взял книжку по психологии. Интересно мне стало, как у людей в голове машинка работает. И знаете — пошло дело. Через год поступал на психфак, прошёл, билет попался хороший. На третьем курсе увлёкся Юнгом, слава Богу, быстро прошло, потом ещё лакановский психоанализ, дальше я всю эту муру послал подальше, хотя во Францию на конгресс съездил, читал там доклад по "Диалогу и сладострастию", психоанализ текста... ну сейчас мне даже вспоминать не хочется... Практикой как таковой занялся в девяноста пятом, и очень быстро получил известность. Дальше — больше. Доктор, профессор, практикующий психолог верхнего уровня. Специализировался на психологических проблемах формирующегося российского высшего класса. Вот только своих проблем у меня от этого прибавилось. Вы не представляете себе, какие тараканы живут в головах у этих Тухесовичей и Акцизманов! Там ужас, ужас кромешный, меня после сеансов блевать тянуло. И чем дальше — тем больше. А у меня уже известность, клиентура специфическая, опять же знаю я про них такое, что — сами понимаете, тут уже не соскакивают. Короче, когда я понял, что мне придётся остаток жизни ковыряться в том, что называется ихней психикой, я решил — чем так, уж лучше...

— Благодарю, спасибо, — Стрекозель не стал тратить время на спецэффекты, так что последний клиент, — тот самый, захлебнувшийся рвотой, — явился сразу.

— Это Люська проклятая, — начал он с места в карьер, — жисть мне загубила, гадина!

— Медляк на выпускном? Пытались вступить в физический контакт? А она сообщила вам про галстук и Толю-магазинщика? — блеснул осведомлённостью младший подархангел.

Мужичок недоумённо потёр узенький лоб.

— А, вроде было, — наконец, сообразил он. — Ну да, — это прозвучало уже увереннее, — точняк, тогда-то я и влетел.

— Так, значит, она говорила про толин галстук? И что вы при этом почувствовали? — спросил для порядка Стрекозель.

— Да, чё-та она мне втирала, — мужичок махнул рукой, — херню какую-то, ну она ж баба, они все ломаются. Я тогда её уболтал, потом ко мне поехали, родаков не было, в общем, перепихнулись. Знал бы я, что за сука такая!.. — мужчинка схватился за голову.

— Неожиданно, — только и смог сказать подархангел.

— Да какое там! Через месяц заявилась, говорит — беременна, точно от тебя, при родаках заблажила, говорит, аборт не буду, нельзя мне, скандал, короче, дикий, я тогда молодой был, дурной, ничего не понимаю, мне мозги клюют, — короче, женился. Думал — а чё, женюсь, не понравится — в развод, вот Бог, вот порог. Ага, как же. Она мне вот так на шею села, — душа дёрнулась, изображая что-то крайне унизительное, — вот так села, ножки свесила. Трёх спиногрызов выродила, я бля буду, последний не мой, я уже тогда ничё не мог, ну в смысле с бабами, глядеть на них не могу, на сук. Деньги всю жизнь отбирала, как у последнего... Культурному отдыху мешает, грызёт и пилит, что пью... на свои, бля, пью! А теперь вообще кеды в угол, и всё из-за неё, сукоблядь на хуй...

— Достаточно, — ангел взмахнул крылами, и всё исчезло.

Младший подархангел закрыл в астрале дела преступников, оформил все нужные документы, и получил разрешение на экспресс-судопроизводство. Которое обещало быть недолгим — в статье 205 УК Царствия Небесного в качестве санкции значится вечное исполнение желания, приведшего к совершению преступления.

Стрекозель достал книжицу и возле каждой фамилии аккуратно приписал: "Наказание: ебать ту Люсю".

Потом подумал и последнюю фамилию всё-таки вычеркнул.

Cобственность Корпорации

Каин сидел на остывающей от дневного жара земле и смотрел на небо. В небе не было ничего — ни облачка, ни звезды, только тяжёлая синева с едва различимой серповидной тенью.

Он перевёл взгляд вниз, на землю. Плоская, как стол, равнина была покрыта мелким слежавшимся песком. Кое-где виднелись низкие колючие кустарники. Две овцы, поводя тощими боками, бродили среди зарослей, выискивая редкие травяные островки.

Внезапно небо перечеркнула коса золотого света, раздался грохот, и над равниной взлетел стол пыли. Пал ангел.

Каин не удивился. Ему не приходилось видеть падших, но отец о них рассказывал. Первое время они сыпались с небес каждую ночь — обожжённые, почерневшие, они разбивались о землю и умирали в муках. Плохо было то, что смерть ангела портила землю: на ней переставала расти трава, овцы начинали хворать, а у людей кожа краснела и покрывалась язвами. Приходилось сниматься с места и бежать. Семья бежала — всё дальше на запад, в пойму великой реки, где росли камыши и ядовитые травы, от которых овцы умирали. Тут, в долине, трава была хорошая, но её не хватало.

Так или иначе, если уж ангел пал сюда, нужно было торопиться: собрать овец в стадо, отогнать в безопасное место, и собираться в дорогу. Жаль бросать эти края: скудные и голодные, они были, по крайней мере, спокойными. Но что ж поделать, если ангелы снова начали падать с небес.

Тем временем пыль улеглась. Ангела стало видно. Он был не чёрным — серебристым. И не лежал навзничь посреди расплескавшегося песка, как рассказывал отец, а стоял на краю воронки, опираясь на крылья.

Каину осторожно приблизился. Да, отец запрещал ему подходить к умирающим ангелам — но этот был живой. Может быть, с ним удастся поговорить. Это было интересно. С тех пор, как ему пришлось уйти из семьи, у Каина не было с кем перемолвиться и парой слов.

Ангел тоже был не против пообщаться. Увидев человека, он приветливо замахал крыльями.

Каин подошёл ближе, чтобы рассмотреть ангела. Вблизи он казался похожим на человека, но был выше и тоньше. Двумя крылами он закрывал то место, которое у Каина было замотано кожаной повязкой, ещё два топорщились по бокам. Последними двумя он закрывал лицо. Каин пожалел ангела — наверное, он был очень некрасивым.

— Ну, здравствуй, — сказал ангел, не отрывая крыл он лица. — Насколько я понимаю, ты — сын Хаввы?

— Да, — сказал Каин, — ну а чей же ещё? Разве есть другие люди?

— К сожалению, нет, — признал ангел. — И не будет. Все рабочие материалы погибли на станции. Хотя... Ну, допустим, они сохранились бы. Всё равно последняя мутация была уникальной. Иначе не было бы смысла возиться.

Каин почесал нос, пытаясь сообразить, что ему сказали. Половина слов, которые произносил ангел, оказалась непонятной. Таких слов он не слышал даже от отца — а тот знал много такого, о чём Каин и понятия не имел. Неудивительно: ведь Адам был создан Богом, жил в раю и разговаривал с ангелами. Мать Хавва была создана из его плоти и тоже жила в раю, но однажды сделала что-то очень плохое. За это их сбросили сюда, вниз, где то жарко, то холодно, и всегда не хватает еды.

— Нас простили? Ты пришёл вернуть нас в рай? — прямо спросил Каин.