Альпийское золото

— Скучаешь? — Подсел в соседний шезлонг Ненаш. Шёл десятый день. Послезавтра Новый Год. А, катись оно всё.

— Скучаю, — откликнулась я не отрывая взгляда от горизонта. — Ты меня бросил, — доверительно добавила я. Это всё вино во мне говорит. Что у трезвого на уме, то у пьяного...

— Твой друг следит за мной круглые сутки, — Ненаш накинул на колени плед и тоже вперился в горизонт. — Я вынужден соответствовать образу.

— И сейчас следит?

— И сейчас следит, — кивнул Нен.

— Прямо лично?

— Нет, конечно, — фыркнул многолик. — Он же владетель. Как тебе такое только в голову могло прийти...

— А почему сейчас ты разговариваешь со мной?

— Следить они могут, но подслушать, по крайней мере здесь, — нет.

— А... — я отхлебнула из бокала. Скучно.

— Кстати, я новости от Огранщика принёс, — минут через пять любования горизонтом сообщил Нен. — Он просил передать, что можно возвращаться на Землю. Так что если хочешь — можем ехать.

Меня в кресле аж подбросило: что же он молчал?!

— Когда?!

— Если хочешь — да хоть прямо сейчас.

Глава 7

Мы собирались в дикой спешке. Все пожитки, которыми я успела разжиться за короткое время пребывания на Улле, уместились в небольшую сумку. Одежду я решила не брать — а смысл? Ведь всё равно дома я её носить не смогу. А если мне понадобиться вернуться сюда — у Вовки она будет в намного лучшей сохранности, да и тащить не придётся. Причём, кто знает, каким коленкором я здесь окажусь в следующий раз?

Вовка провожал нас до машины. Крепко обнял меня на прощанье, нажелал кучу всякой сентиментальной ерунды и заявил, что обязательно ждёт меня в гости после Нового Года — чтобы я прислала ему весточку заранее, и он порвётся в тряпочку, но освободит недельку только для меня: повезёт по дальним уголкам Улле, покажет все местные чудеса. На Ненаша посмотрел строго и велел беречь меня, как зеницу ока. Нен учтиво поклонился и обещал, что будет.

И мы — в сопровождении моих неизменных кощеев — отбыли.

Не прошло и пары часов, как мы уже ехали между белых коробок подмосковного склада. Надо же, я успела забыть какая тёмная и слякотная Москва зимой. И что солнце в конце декабря поднимается над горизонтом всего на пару часов. И увидеть его можно только если очень повезёт и не будет туч. Потому что даже в минус двадцать московское небо умудряется быть фирменного серого цвета.

— Подарки уже ждут дома, — переговорив с кем-то по телефону сообщил Нен. — Можем выехать сегодня же. Если хочешь немного прийти в себя — выдвинемся завтра утром. Я рекомендую второй вариант: слишком резкая смена климата и воздуха — большой стресс для организма.

— Ладно, — согласно кивнула я. — Тем более мне всё равно нужно нормально собраться.

На том и порешили.

Ненаш отправился к себе, а я — к себе.

Я знала, что внизу у подъезда дежурит машина с парочкой кощеев. И что где-то в тенях также скрываются люди Кайле. А за тонким бетонным потолком — даже звать не нужно — Нен.

Но сейчас и здесь я была совершенно одна. Я ходила по квартире и трогала свои вещи. Переставляла чашки. Рассматривала корешки книг на полке. Все вещи здесь стали какими-то чужими, словно отдалились. Даже запах казался незнакомым. Вовка прав, нет смысла держаться за эту квартиру и стоит съехать к нему. Точнее, перевезти вещи и расторгнуть контракт с хозяйкой. Похоже, здесь я буду теперь редким гостем. После 'забега' на Редрамоне во мне словно что-то надломилось и вещи разом утратили свою ценность. Словно кто-то открыл мне глаза на то, что по-настоящему важно. Понятное дело, что я тысячу раз читала, что материальные ценности — дело десятое, на тот свет не заберёшь и всё такое. Но когда это прочувствовал сам — совсем не то, что читать чужие сентенции. Правда, я ещё не поняла — такой взгляд на мир у меня теперь навсегда или через какое-то время пройдёт?

Я неторопливо посмотрела подготовленные людьми Кайле подарки для родителей и сестры, перебрала бельё и майки и принялась распаковывать сумку, привезённую с Улле. Она мне нравилась, и я решила, что буду пользоваться ею, как обычной земной сумкой: по цвету и дизайну она походила на военные рюкзаки, только перекидывалась через плечо, как у почтальона. Если будут спрашивать, где достала такую штуку (было видно, что вещь добротная и материал хороший), скажу, что у китайцев через интернет.

С самого дна сумки достала деревянную коробочку, в которой Кайле передал мне ключи от миров. Она была сделана на манер наших обычных картонных упаковок, только из тонких белых дощечек. Понятное дело, что это во мне говорили гены хомяка: зачем она мне? Но выбросить красивую упаковку рука не поднималась. Пусть будет на память. Следующий шаг — сбор шампуней и мыла из гостиниц всех миров. Хорошо хоть подставки под пивные кружки не собираю.

Странно, мне коробочка запомнилась легче. Я сняла крышку. Внутри на обивке из белой шелковистой ткани там, где раньше был браслет, лежала полупрозрачная пластинка с перламутровым отливом. Формой она напоминала рыбью чешуйку, и размером была немного больше пятирублёвой монеты. Раньше её здесь точно не было. Я видела описания таких штук в учебниках: они назывались мемораре и использовались в основном для ведения личных записей. Их плюс то, что мемораре — практически единственный носитель, на который можно записать (и потом считать) эмоции и чувства. Минус — чтобы в записи не попадал никакой 'мусор' и ассоциации второго порядка, необходимо уметь концентрироваться. Очень хорошо концентрироваться. И кроме этого мемораре передают ощущения, а не сами знания, то есть, с ним легко попасть в ловушку, что тебе кажется, что ты знаешь, как что-то делать, но на самом деле — нет. Потому что у тебя есть только воспоминания о знаниях, ощущение, что ты знаешь, а самого знания — нет. Поэтому мемораре особого распространения не имели и являлись скорее игрушкой для любителей пережить чужие чувства, если драйва в своей жизни не хватает. Вот только откуда данный экземпляр у меня? Коробочка почти всё время была со мной. Не мог же Вовка тайно подложить его, когда доставал ключи? Да вряд ли: все были слишком увлечены красным шнурком с бусинами. Да и зачем ему?

Я покрутила таинственную штуковину в руках. Непонятно.

Ну что же, самый простой вариант узнать что-либо о предыдущем владельце — посмотреть, что записано на пластинке. Чтобы пользоваться мемораре, нужно уметь освобождать голову от посторонних мыслей, но этот навык я освоила ещё когда тренировалась пользоваться каттером. Я приложила пластинку к виску и закрыла глаза сосредотачиваясь.

Я понимала, что я — Марина. Человек. Я нахожусь сейчас в Москве, в панельном доме, в квартире.

Но в то же время я была существом из мемораре. Странным с какой стороны ни посмотри. То есть существо себя странным не считало. Оно вообще о себе никак не думало, просто я пыталась оценить его опираясь на свой опыт.

Первое воспоминание забросило меня в космос. Мне не нужны были никакие корабли и скафандры, чтобы находиться там, для меня это была такая же естественная среда обитания, как для рыбы — пруд. Если я расслаблялась и позволяла себе расшириться, то моё восприятие окружающего замедлялось и казалось, что само время ускоряется. А если я сосредотачивалась, увеличивала свою плотность, то ускорялась уже я, а время вокруг в моём восприятии замедлялось. Сейчас я была плотным облаком потому что у меня была цель: я летела к одной небольшой звезде подкрепиться. Я могла выбрать любую другую, но остановилась именно на этой — мне нравился привкус её сияния, поэтому именно здесь я бывала часто. В понимании существа часто.

Меня привлекли странные ощущения. Словно щекотание или покалывание. Я это почувствовала, потому что одна из планет рядом со звездой попала в мой шлейф. Обычно мы не обращали внимания на эти булыжники, потому что энергии там всегда было чуть, если вообще была. Но на этой что-то происходило. Интересно что? Я уплотнилась ещё больше и отправилась посмотреть.

На поверхности булыжника было какое-то образование, а в нём — и вокруг него — суетились мелкие капельки. Сейчас я могла различить и их, и их движение, потому что собралась в невероятно плотный в моём понимании комок. Звёзды на небосводе замерли, и я почувствовала как ветра местной атмосферы струятся сквозь меня. Такая плотность требовала усилий, но открывшаяся картина того стоила. Передо мной были странные маленькие существа причудливой формы с чётко ограниченными телами. И они что-то делали. Результатом было то самое забавное щекотание, которое привлекло меня к этому булыжнику. И больше всего щекотался один из них — такой же маленький, но сияющий ярче всех. Он походил на маленькую золотую звёздочку. Конечно, это была метафора, но на том уровне плотности, на котором я находилась сейчас, он излучал осязаемо. Я-существо из мемораре вспомнило, как — ух, я даже не знаю как передать кто и степень их родства в наших терминах — в общем, один из её родичей общался с этими мелкими и ограниченными. Родственнику нравилось возиться с ними время от времени, и, кажется, кому-то другому из родственников (образ ещё одной сущности всплыл в моей памяти) тоже нравилось проводить с ними время. Тогда я-существо не понимало зачем это им, а сейчас мне самой стало любопытно. Мне понадобилось время, чтобы приноровиться к их восприятию времени, манере двигаться и общаться. Конечно, больше всего мне нравилось наблюдать за маленькой звёздочкой. Она сыпала во все стороны искрами, всё время куда-то носилась, уходила на другие булыжники и возвращалась. А я-Марина видела перед собой Рейна. Совсем молодого. Его необыкновенные серебряные волосы были сплетены в сотню мелких косичек, которые в свою очередь были собраны в сложную причёску. Почти всегда он носил строгую серую форму, а поверх неё что-то, похожее на докторский халат. И они работали над новой моделью каттера.

Мне-существу понадобилось время, чтобы набраться храбрости и заговорить с маленькой звёздочкой. Точнее, мне понадобилось бы ещё больше времени, но однажды она заговорила со мной сама. Поздним вечером, когда никого в лаборатории уже не осталось, и звёздочка — я-существо к тому времени уже знало, что её зовут Рейн — работал в кабинете в одиночестве. Вдруг он поднял взгляд и посмотрел прямо на меня, парящую перед его столом.

— Привет, — произнёс он. — Кто ты?

Я замерла. У меня была возможность бросить всё, раствориться и сбежать, никогда больше здесь не появляться. Любопытство пересилило: я сгустилась ещё больше и ответила голосом, похожим на шуршание песка, когда его пересыпает ветер на этом булыжнике:

— Туа.

— Привет, Туа. Ты давно за мной наблюдаешь.

То есть, он давно знает, что я здесь?!

— Зачем ты здесь? — Тем временем спросил Рейн.

— Мне интересно, — произнесла я. — Я раньше не видел таких, как ты. Маленьких звёздочек.

Рейн наклонил голову к плечу так хорошо знакомым мне-Марине жестом.

— Ты ведь кршник, — задумчиво произнёс он. Я-Туа тут же вспомнила, что этим странным шуршащим именем маленькие ограниченные звали моего родича. И другого тоже.

— Да, — согласно кивнула я, копируя подсмотренные ранее жесты.

— Хочешь поиграть со мной? — Предложил он.

Те забавные щекочущиеся штуки, которые он и его люди делали раньше. Сложные с их точки зрения эксперименты, которые они ставили, чтобы хотя бы немного приблизиться к тому, что дано таким, как я, природой. Мне можно поучаствовать?! Это ведь значит, что он предлагает мне быть рядом и наблюдать за ними не таясь. И что он не станет прогонять меня. Это ведь хорошо!

Потом было много коротких воспоминаний, сливающихся в один длинный поток: мы в лаборатории, мы на полигоне, другие многолики и простые альпы, сначала относящиеся ко мне-существу с опаской, а потом с воодушевлением. Хохочущий Рейн, когда у него, наконец, получилось задуманное — и радостные крики других учёных. Как мы скакали с ним по разным булыжникам, покрытым зеленью и не очень, мокрых, и выженных до треска в камнях, а он — подсчитывал непонятные мне 'энергетические уровни' и иногда забавно хмурился. И сиял. Искрил. Переливался. Радость захлёстывала его. И меня. Заниматься тем, чем мы занимались, было весело. Давно мне не было так весело. Теперь я понимала, что другие родичи находят в возне с мелкими-ограниченными. Да, чтобы оставаться с ними, нужно было всё время быть сосредоточенными, иначе расползись чуть больше — и у них уже прошло так много времени, что они думают, что ты забыл к ним дорогу, а некоторые, не такие яркие, как Рейн, даже исчезли навсегда.

Следующее воспоминание было настолько неожиданным, что у меня защемило к груди и слёзы навернулись на глаза. После череды ярких, похожих на вспышки, приключений, оно казалось неуместным, невозможным. Моя звёздочка не может потускнеть. Он скорее исчезнет в вспышке сияния и огня, чем тихо угаснет.

Но вот он сидел на стуле в своей лаборатории — не на том булыжнике, где мы познакомились, а у себя дома, они звали этот мир Улле. Сутулый, с поникшими плечами. Сложил руки на коленях и смотрит на них невидящим взглядом. Сияние ещё было в нём, я чувствовала, но оно словно подёрнулось плотным слоем серого пепла. Что случилось? Что я пропустила? Я-Туа не знал. Он просто смотрел. Кто-то ещё здесь, рядом. Крадётся по внешней стене. Бесшумно распахнулось окно и другая маленькая звёздочка, похожая на Рейна, забралась внутрь. Тревожная, и тоже будто испуганно пригасшая.

— Рейн, — торопливо зашептал этот другой многолик. — Брат!

Рейн медленно, словно нехотя, оторвал взгляд от ладоней и посмотрел на пришельца. Я-Марина с трудом узнала Кайле. Точнее, внешне это был Кайле, да, но мимика, манера двигаться — показались мне другими. Точно брат-близнец того Кайле, которого я-Марина знаю сейчас.

— Кайле... — медленно, будто только что проснулся, ответил Рейн.

— Послушай меня, Рейн, — продолжал тем временем Кайле. Он опустился перед Рейном на колени и схватил за плечи. Взгляд его был испуганный и умоляющий одновременно. — Молот... Я не убивал их. Ты должен поверить мне. Я не...

— Я верю тебе, — кивнул не давая ему продолжить Рейн. Голос его всё ещё был медленный и тягучий.

— Ты веришь мне? — Звёздочка-Кайле порскнул несколькими искорками. Надеждой.

— Конечно, — опять кивнул Рейн. — Ты мой брат. И кроме этого, даже если бы ты мог это сделать — зачем тебе?

Кайле облегчённо выдохнул и закрыл глаза. Он пытался справиться с обуревающими его чувствами. Выходило плохо.

— И другие многлики тоже тебе поверят. Я знаю, ты их не убивал.

— Спасибо, брат, — прошептал Кайле. Он ткнулся головой в грудь Рейна, и какое-то время они так сидели. Молча и не шевелясь. Наконец, Кайле собрался с силами:

— Я сдамся. Мы соберём доказательства и они...

— Нет, — Рейн отрицательно покачал головой.

— Что? — Кайле выглядел опешившим. — Почему? Я ведь...

— Они убьют тебя. Пока мы будем искать доказательства твоей невиновности — они убьют тебя.

— Но без суда они не посмеют... — Кайле выглядел растерянным.

Рейн печально улыбнулся и опять покачал головой: