Молодые Боги

— Слышь, как тебя...

Я понял, что Саян обращается ко мне, но отвечать не стал. Опять обидно было, у них это семейное — пренебрежение к чужим именам?

— А вот сейчас, когда он ее убьет, постарайся как можно быстрее умереть. Хоть на меч упади, хоть моргенштерном голову себе случайно размозжи.

"Почему?" — едва шевельнув губами, спросил я больше взглядом.

"Смотри", — так же взглядом ответил мне Саян, показывая на арену.

Управление гневом

Неуверенно держа перед собой меч, балерина мелкими шажками по кривой дуге двинулась к противнику, который даже не обращал внимания на ее приближение, рассматривая нож.

Я бросил взгляд на помост для высоких гостей. Лишь мастер Олег, набычившись, наблюдал за Маклениным — он, судя по всему, как и Саян, почувствовал неладное. Остальные мастера отстраненно переговаривались, лишь дежурно, краем глаза, наблюдая за происходящим. Магистр Орлов по-прежнему не уделял внимания поединку — в этот момент он как раз засмеялся замечанию служанки с подносом — его смех неестественно громко раздался в тишине арены. Еще несколько мастеров обратили внимание на площадку с поединщиками, а магистр все еще улыбался симпатичной служанке, не чувствуя напряжения находившихся рядом.

Пока Майя подходила, Макленин казался абсолютно равнодушным. Он продолжал с любовью рассматривать нож — потрогал подушечкой большого пальца заточку, после чего ткнул в нее острием. Отвлекшись от клинка, поднял руку и на свету понаблюдал, как появляется на коже капелька крови. Я же рассматривал щит с эмблемой на его униформе — геральдическую светловолосую деву с распущенными волосами, бережно держащую на руках земной шар.

Балерина уже достаточно приблизилась к второкурснику и взмахнула мечом. Удар был неплох — клинок обманчиво устремился в грудь, в последний момент изменив траекторию движения на более низкую. Макленин, повернулся в последний момент, неожиданно для меня поймал меч рукой — легкий взмах ножом, болезненный вскрик — и отшатнувшаяся Майя едва не упала. Через всю грудь у нее, наискось от плеча до пояса, тянулся ровный неглубокий порез.

Макленин некоторое время с любопытством рассматривал девушку, а после на несколько секунд замер в поклоне кавалера, приглашающего даму на танец. Видя неуверенность балерины, он ухмыльнулся и выпрямился. Вновь попробовав ногтем едва обагрившийся кровью нож, поднял глаза на противницу и сделал приглашающий к продолжению поединка жест. Девушка закусила губу и вновь попыталась нанести удар — второкурсник быстро, едва заметно глазу, шагнул навстречу клинку — перехватив руки балерины, он исполнил с ней танцевальное па и отпрянул в полупируэте. Сразу последовал очередной болезненный вскрик — девушка запоздало отшатнулась на несколько шагов. Грудь ее, крест-накрест пересекая первый, обагрил второй порез.

— Урод, — прошептал рядом со мной Саян. — Конченый.

Глядя на идеально ровный крест, Макленин коротко рассмеялся. Следующие несколько минут, все ускоряясь, продолжался этот страшный танец — у балерины прибавлялось и прибавлялось неглубоких и геометрически ровных порезов. Вскоре на песке уже валялось несколько кусков ткани, вырезанных из униформы Майи. Она могла бы выглядеть сейчас как модель в манящем костюме — с многочисленными оголенными местами, если бы не сочащаяся отовсюду кровь. В этот момент как раз очередным взмахом, совмещенным с танцевальным па, Макленин срезал часть куртки — оставив балерину в костюме амазонки — с обнаженным левым плечом.

Девушка была недалеко от меня — я видел отчаяние в ее глазах, подрагивающие губы, скованные страхом движения. Но, несмотря на состояние, близкое к истерике, она держалась, раз за разом пытаясь в этом пугающем танце нанести удар мечом по партнеру.

Присутствующие в ложе теперь неотрывно наблюдали за происходящим на площадке арены — явно недовольный их недавним небрежением второкурсник все же смог привлечь общее внимание. Вот только если набычившийся мастер Олег неумело сохранял маску безразличия — напряжение так и читалось во всей его фигуре, — то остальные мастера и служанки были молчаливо невозмутимы. И один лишь магистр Орлов наблюдал за происходящим с неподдельным интересом — наклонившись в кресле, положив на кулак подбородок. При виде подобной заинтересованности в груди у меня начала подниматься волна злобы.

Саян, глядя на истязания балерины, периодически позволял себе крепкие выражения. Но совсем тихо. Мастера тоже молчали. Я всмотрелся во второкурсников напротив: только на лице Приска была едва заметна бледность, а Клеопатра и вовсе была явно увлечена действом.

Внутри у меня теснилась ярость бессилия, но чувство самосохранения намекало, что стоит молчать. Однако терпеть дальше я не мог. Тянулись долгие мгновенья — наблюдая, как уже полураздетая балерина покрывалась паутиной тонких порезов, я четко осознавал, что если сейчас промолчу, этот миг останется со мной навсегда — придется с ним жить. Но в то же время было понимание, что если попробую остановить изощренное истязание, жить мне, судя по молчанию Саяна и явно нервничающего мастера, предстоит совсем недолго.

— Достаточно! — эхо короткого выкрика заметалось по арене — акустика в которой была великолепна.

Я видел взгляды мастеров — сдержанные, недоуменные — и откровенно благодарный Олега. Вот и доверяй потом первому впечатлению — казавшийся на первый взгляд обитателем опасных городских окраин мастер оказался способен на истинное сострадание. И это в коллективе Цитадели, учебного заведения, явно не жалующего подобные эмоции.

Облегченно вздохнул Саян — ему тоже было отвратно смотреть на издевательство Макленина. Я в этот момент испытал некоторое облегчение: скрывающийся за показательным спокойствием и невозмутимостью Саян, который на моих глазах избивал и грубо раздевал Юлию, все же может испытывать сострадание.

Макленин, остановленный в очередном пируэте криком, не стал резать балерину — повернувшись, он играючи ушел от меча девушки и отвесил ей обидный пинок — вскрикнув от боли и унижения, Майя неприятно упала, проехавшись по песку лицом.

— Достаточно, говоришь? — растянул неестественно красные губы в широкой, но безжизненной улыбке Макленин.

Майя продолжала лежать — я видел, как подрагивает от всхлипов ее спина. Закаленная девушка все же не выдержала — но, несмотря на истерику, не выпустила из рук меч. Который Макленин, в несколько скользящих шагов оказавшийся рядом, выбил из ее руки сильным толчком. Короткий вскрик — и клинок полетел в стену, с искрами ударившись в крупную кладку над правым плечом Приска, так что несколько мелких камушков попало ему на щеку. Тот даже не шелохнулся — хотя меч, падая на песок, пролетел совсем рядом с его плечом.

Некоторое время Макленин и Приск смотрели друг на друга. Загадочная, явно нездоровая личность, стояла спиной ко мне — и я не наблюдал его глаз — а вот во взгляде Приска читались неприкрытые ярость и гнев.

— Как скажешь, дорогой друг. Как скажешь, — шипящим шепотом, слышным, впрочем, по всей арене, произнес Макленин. Не переставая смотреть в глаза Приску, он грубо поднял Майю за растрепанные волосы, заставив запрокинуть голову — обнажая беззащитную шею.

Наконец отведя взгляд — губа Приска при этом непроизвольно дернулась — Макленин обратил внимание на балерину. Улыбнувшись, легким движением смахнул с ее носа несколько песчинок. Глаза девушки были крепко зажмурены, но сквозь плотно сжатые веки пробилось несколько слезинок, чертя дорожки по налипшему на щеки песку.

— Хватит так хватит, — мягким голосом проговорил Макленин и нанес сильный удар в пах своей жертвы — так что клинок вышел из тела балерины только в районе горла.

Отступив от безвольно опавшей мертвой девушки, Макленин продолжал улыбаться, демонстративно отстраненно глядя в сторону от Приска. И тут я невероятно четко почувствовал исходящую от него ненависть — тона незримо, но настолько густо висела в воздухе — казалось, ее можно собрать руками.

"Как там в дереве умений было — ментальные умения? Эмпатия, телепатия?" — вспомнил я дерево способностей, которое изучал в каюте.

— Кадет Приск, примите замечание по поводу нарушения правил поведения на арене во время наблюдения за поединком. Кадет Макленин, примите замечание по поводу нарушения правил поведения на арене во время проведения поединка. Будьте любезны уточнить у меня форму взыскания после ужина.

Голос мастера Олега прозвучал совершенно безэмоционально.

На меня вдруг навалился противный, сковывающий движения страх — ведь меня сейчас убивать будут. Испуг, близкий к панике, парализовал тело настолько, что я даже не сразу смог вздохнуть полной грудью. А переведя дыхание, зажмурился, вспоминая свое воскрешение, воскрешение Саяна, уверенное спокойствие всех тех, кто только что безропотно — в том числе и юный Санчес — выходил навстречу своей даже в чем-то изощренной смерти.

— Помни, тебе надо быстро у...— зашептал Саян, возвращая меня в действительность. Он не закончил фразу — Макленин как раз повернулся в нашу сторону, и младший Орлов замолчал на полуслове.

Явно психически нездоровый второкурсник — которого открыто опасался родственник магистра, между тем понемногу избавлялся от ненависти. Сейчас я уже чувствовал исходящий от него неясный каскад целого букета эмоций, среди которых понемногу крепло незамутненное, по-настоящему детское любопытство.

"Нет-нет-нет, я не хочу читать чужие эмоции. Мне это совсем не надо!" — поднялся внутри неясный страх перед открывшимися возможностями.

— Не хочешь, не надо, — раздался рядом протяжный голос.

— А... что?

— Дай сюда свое чело, избранный, — слегка гнусаво проговорил святой отец, возложив мне ладонь на лоб.

Теперь манера разговора и голос монаха напоминали мне стиль общения Кузи — соседа по общежитию, который приторговывал запрещенными психоактивными веществами и в связи с этим почти постоянно находился на связи с другими измерениями.

— Вы благословить?

— Три килограмма благословения этому юноше внутривенно. Интерфейс открой... — устало протянул монах через несколько мгновений, не дождавшись от меня понимания.

Подтвердив право доступа, я посмотрел на отстраненное лицо собеседника.

— А вы...

— Можешь называть меня мастер Бран. Пара секунд, друг, я настраиваю точку твоего воскрешения в Цитадели. Готово — иди, попробуй отомстить пирожку.

— Пирожку?

— Тише, тише, юный падаван — и никогда его так не называй, если не хочешь умереть быстрой и страшной смертью — или, хуже того, жить долгой и мучительной жизнью.

Я чуть скосил глаза на Макленина — который сейчас подкидывал нож, ловя его за лезвие и буравя при этом стену рядом с Приском.

— А вы? Не боитесь?

Мастер посмотрел на меня странным взглядом — я почувствовал исходящую от него глухую тоску обреченности.

— Да мне насрать, — неожиданно ответил он и протянул, уже уходя: — Ведь я трехглазый ворон...

Проводив взглядом странного мастера, я встрепенулся, вспомнив, что еще даже не взял оружие. Короткий взгляд на Макленина — он так и стоял, подкидывая нож — казалось, буравить стену рядом с Приском ему интереснее, чем рассматривать очередного противника.

Подхватив катану Сакуры, я быстро прошелся вдоль стены и взял давно примеченный рыцарский щит. Выйдя в центр, замер. Некоторое время просто стоял, ожидая. Макленин на меня не смотрел. Совсем — накручивая себя, он все еще пялился в сторону Приска.

Подавив в себе злость и ненависть — которые появлялись при одном лишь воспоминании о том, что только Макленин творил с балериной, я принялся считать выдохи.

Вновь, как и совсем недавно в стойке на руках, понемногу отстранился от происходящего — к дыхательным упражнениям я прибегал часто, особенно те помогали перед волнительными поединками. Еще там, в реальности, когда занимался боксом, а после смешанными единоборствами.

Прошло примерно три минуты. Потом пять. Семь.

Я продолжал стоять спокойно как внешне, так и внутренне, что приятно удивляло. При этом вновь неожиданно четко стал ощущать направленные на меня эмоции. Волнение и даже беспокойство Саяна, раздражение сенатора Орлова, любопытство Клеопатры, интерес Олега. И ни следа эмоций Макленина — он словно забыл обо мне.

Вот, вспомнил — развернувшись на пятках, противник удивленно глянул в мою сторону.

Еще несколько минут мы простояли в тишине. Макленин рассматривал меня с головы до ног, испытывая искреннее недоумение. Раздражение. А вот сейчас отталкивающую, мерзкую злобу.

Я по-прежнему размеренно дышал, сохраняя невозмутимость. Но невольно вдох за вдохом разгоняя в себе спокойную ярость. Только сейчас пришел стыд за то, что не я остановил издевательство — сниться мне это вряд ли будет, но еще один камень в копилку к тем, что уже есть на душе, положен. Избегая мучительных угрызений совести, я копил в себе ненависть к этому странному второкурснику, которого опасаются практически все вокруг.

Макленин между тем покачал головой, недоуменно мне улыбнувшись — нет, скорее, ощерившись. В этот момент я краешком сознания ощутил эмоции Саяна — в которых теперь чувствовалась еще и жалость.

Быстрый, скользящий шаг — и Макленин вдруг прыгнул вперед, без затей ударив ногой прямо в мой щит. Пространство вокруг на миг превратилось в смешанные разноцветные росчерки — пролетев по воздуху, я врезался в стену арены, находившуюся далеко за спиной. Удар Макленина был настолько силен, подняв меня над песком, что еще немного — вылетел бы на зрительские скамьи. А так, врезавшись в каменную кладку чуть ниже парапета, рухнул вниз, неожиданно даже для себя приземлившись на ноги.

И практически не испытывая никакой боли, лишь слабое эхо оглушения. Я осознал, что нахожусь будто в защитной оболочке. В это время сверху на меня совершенно нечувствительно упала парочка отколовшихся булыжников — это ж насколько велика была сила удара? Краем глаза ошарашенно взирая на происходящее, я заметил привставшего магистра, повернувших ко мне головы второкурсников, а потом почувствовал отголоски их эмоций.

Но я не видел и не чувствовал Макленина. А он вдруг возник совсем рядом — в замешательстве я даже не отреагировал на его рывок. Щит, отводимый рукой противника, повело в сторону и нож второкурсника вонзился мне в живот. Вновь сила удара была такова, что я с грохотом врезался спиной в стену — а нож, к удивлению, остановился в нескольких миллиметрах от моей униформы.

Доспех духа?

Макленин дернулся, отшатнувшись — немалая от подобной силы удара отдача оказалась для него неожиданностью. И рассчитывающий вскрыть меня, как ранее балерину, самоуверенный, думающий лишь о мести Приску второкурсник на краткий миг растерялся, попятившись. Машинально, на рефлексах, я ударил ногой — да, это был запрещенный прием. Бил изо всей силы — успел лишь подумать, что если на мне доспех духа, то...

На всю арену раздался сиплый хрип — кричать Макленин не мог, схватившись руками за пах и открыв рот в беззвучном вопле. Катаны у меня в руках уже не было — когда выронил, так и не понял. Интуитивно я сбросил с руки щит и, перехватив его обеими руками, ударил с широкого размаха в ненавистное уже лицо. Макленин упал на спину, попытавшись встать, но я приземлился сверху, нанеся сразу несколько ударов кулаком. Рука, касаясь окровавленного — после удара щита — лица противника, теперь била будто в тугое желе — я понял, что Макленин пытается активировать свой доспех духа. И начал молотить кулаком сверху вниз, вкладывая в удары всю накопившуюся злость и ненависть — не только на этого второкурсника. После десятка ударов сопротивление возросло, но вдруг раздался звон, и лишь частично поставленная защита рассыпалась.