Синица

Хотя-а-а, нет. В большом коллективе всегда найдётся тот человек, который заметит то, что некие индивиды стараются не демонстрировать окружающим, так и сейчас. Восьмая, с нарочитой неспешностью повернувшись к подруге, зашептала:

— Квинта, ты только не смотри на Мамбу, но я кажется знаю, кто победит в завтрашней схватке.

— Ты это о чём говоришь? — так же тихо поинтересовалась Синица. — Не пойму.

— Только что Спартация во всеуслышание заявила, что её сильно беспокоит застарелая травма руки. Ну-у-у, не совсем на прямую сказала об этом, но кто имеет ум, тот сделает правильные выводы.

— И что с того?

— А вот Мамба всё поняла, и поэтому я уверена, что эта африканка уже обдумывает как этим воспользоваться.

— А нам то, что с того? Ведь ни тебе, ни мне, на этих играх с нею не биться.

— А то, что нужно быть внимательнее и осторожней. Не выказывать окружающим о своей слабости, ни словом, ни каким-либо другим образом — дольше проживём. Спасибо скотьему богу, что позволил мне этот момент подметить, значит я ещё не сильно "ослепла".

Кто его знает, быть может на эту тему ещё кто-то перешёптывался, неизвестно, да и не имеет это никакого значения. Но, как и следовало ожидать, и этот нервозный и безумно затянувшийся день окончился долгожданным вечерним отбоем. Вот только, в эту ночь многим гладиаторам не спалось. Может быть те, кем завладела бессонница и попадали в кратковременные объятия Морфея, но это было настолько кратковременно, что осознать это мимолётное забытьё было невозможно.

Глава 7

Так уж вышло, но для Мамерка, первый день начавшихся игр оказался самым худшим в его жизни, однако, даже в нём присутствовал пусть небольшой, светлый, "лучик" счастья. И да. Как это странно не звучит, его подарила прошедшая ночь, для центуриона она была как глоток свежего воздуха в знойную жару, ведь он провёл её в объятьях любимой женщины. Кстати, стоит пояснить, что с Кили, он повстречался неожиданно, чем не приметнул воспользоваться, найдя где скоротать ночь. А тут ещё с её уст звучит срывается весть о грандиозных переменах в её жизни, а именно, она стала вдовою. Да-да, официальный муж матери его детей, по странному истечению обстоятельств, погиб на охоте. И по заверению Кили, к этим событиям она никаким образом не причастна. Хотя. Не сильно-то она огорчилась этой потере. Оказывается, в последнее время, её муженёк начал увлекаться рукоприкладством, и сильно в этом деле преуспел. Смерть отставника, при помощи которого Мамерк постарался отвести угрозу от Кили, как ни странно, обрадовала Второго. Пусть он твёрдо знал, что Мавриция не интересуют женщины, но, "червячок ревности", всё равно "грыз" его душу, особенно по ночам, когда, когда ему нечем было отвлечься от неприятных дум.

Казалось бы, боги ему благоволят — всё идёт хорошо, живи да радуйся, ан нет, поутру, звериное чувство опасности всё равно металось в грудной клетке центуриона, не находя себе выхода, и его, ничего, не могло ни приглушить, ни успокоить. "Плеснул масло в огонь" и тот факт, что со вчерашнего дня, Мамерка старательно, можно сказать даже демонстративно, избегали многие его знакомые. Всё бы ничего, но сегодня, неожиданно, был нанесён ещё один подлый удар в спину. Оказывается, Второго не пригласили на почётное место, рядом с префектом, о его существовании просто забыли, как будто не под его руководством проходило сражение, ставшее причиной устраиваемых празднеств. Это уже было не просто тревожным сигналом, а чем-то сродни губительному пению сладкоголосых Сирен, несущему неизбежную беду для всех, кто его услышит. Этот удар достиг Мамерка в тот момент, когда он после сладострастной ночи, вошёл в дом своего старого боевого друга, после ухода со службы, ставшего удачливым торговцем. Впрочем, как стало понятно, в последнее время, это был человек Августа, а не его. Но обо всём по порядку.

Как только центурион вошёл в торговый зал, где не ожидал увидеть Квадрата, так как по идее, тот должен был находиться на площади перед ареной и торговать. Однако нет. Бывший его подчинённый, сидел на скамье, возле одного из окон большой гостевой комнаты, и был мрачен как туча. Встретил он своего бывшего командира, хмурым взглядом исподлобья, изогнув кустистую бровь дугой и басовито залепетал, как умел делать только он. Да так, что в поток его слов, невозможно было ставить и слово.

— Слушай меня центурион. Не знаю, как тебе это сказать, но видят боги, твоё семейство само во всём виновато. Как-то так. А нечего было играть в эти политические игры, где ставка жизнь. И главное не только игрока, но и всей его семьи. Вот так-то. Политика она такая, подобна Сатурну, ибо только он пожирал своих детей, а она, стало быть, побеждённых. Вот твои рискнули, и проиграли. Я конечно понимаю, что в случае победы ты бы не мог воспользоваться её плодами. Но. Это моё мнение, а оппонентам твоей семьи это без разницы, они уберут и тебя, и всех твоих людей. Превентивно, так сказать. Вот. Клянусь Меркурием, я на твоей стороне. Но. У меня тоже есть семья и я должен ... Нет, я просто обязан позаботиться о её безопасности. Нет, ты не подумай, я тебя не гоню, даже постараюсь помочь, чем могу. Поэтому и решил дождаться тебя, лично. Знаю, что ты, после ночных утех, обязательно появишься у меня, ведь тебе необходимо выглядеть соответствующим образом. А твоя, купленная твоими друзьями по случаю великого триумфа, да надраенная до блеска броня лежит в моём доме, в той гостевой комнате что я тебе выделил. Да, я побывал там в твоё отсутствие, но, только посмотрел и нечего не трогал. Призываю Меркурия в свидетели, что это так. Ведь я был вынужден удостовериться, что всё так как я предполагаю, вот я и убедился, что ты явишься сюда чтоб переодеться. ...

— Но...

— Никаких но, Второй. И не зыркай на меня своим яростным взглядом, да не тискай рукоять своего меча. Я твой друг и говорю такие неприятные слова для твоего же спасения. Как мне стало известно, от Августа, твой племянник Мамерк Свинья, примкнул в заговоре к своим друзьям, которые решили убить императора. У них, как ты понимаешь, ничего не получилось, не помогли и приведённые на сенатскую площадь гладиаторы, их всех перебили преторианцы. Кстати, твой родич тоже пал. Впрочем, как и все его соратники, прямо в момент неудачной попытки убийства. ...

— Ты мне дашь хоть слово вставить!

— Не перебивай меня центурион. Мне нужно многое тебе сказать, для твоего же блага. В общем так, вся твоя выжившая родня в бегах, пытаются ли они собрать вокруг себя верных им воинов, для своей защиты, неизвестно. Но, доподлинно известно другое, что сюда едут твои палачи. Они собираются тебя арестовать и жутко пытать, вдруг ты что-то знаешь заговоре, да умолчал. Или того хуже, по прежнему тайно помогаешь родне.

— Пусть эти гады и не надеются, живым я им не дамся!

— В этом ни я, ни Август не сомневаемся. — боясь посмотреть на друга, оттого непрестанно "бегая" потерянным взглядом по сторонам, ответил Квадрат. — Но, во-первых, тебя могут схватить — неожиданно, действуя из засады. Дознаватели это умеют. Во-вторых, вместе с тобою могут пострадать и близкие тебе люди. Правда. Если их никто не возьмёт под свою эгиду.

— Дай угадаю. — с кривой усмешкой и еле удерживаемой злобой, поинтересовался Мамерк. — Все, кто мне дорог, в безопасности окажутся только в том случае, если я отдам вам всё то, что вы, "мои спасители", пожелаете! Так?

— Не совсем так. Я всего лишь посредник, между тобою и Августом. Вчера вечером появились его люди и приказали быть посредником в их, с тобою переговорах. Для меня, как оплата, слово префекта что в предстоящих чистках я не пострадаю. Но. Так будет только в случае успешных переговоров. Вот так-то, друг.

— Можешь ничего не говорить. — зло прошипел сквозь зубы, побагровевший от нахлынувшего на него гнева Мамерк. — Этому ослу нужна моя школа гладиаторов.

— Да. Всё именно так. Как же иначе. Только Август возжелал прибрать к рукам и все твои сбережения, кои ты накопил от контрабандной торговли, проворачивая свои дела вдали от сторожевых башен. Представляешь, ему даже известно где ты хранишь всю свою незаконную выручку. Так мне велели тебе передать. Он это, поклялся перед богами, что четверть из этой суммы, я будет передана твоей Кили, а Геркулес, будет переведён из лимитанов, в его личную охрану. И да. Сделку по якобы продаже твоего имущества, мы проведём задним числом. Это смогут подтвердить несколько достойных мужей.

— Проклятье! Ф-ф-ф... Вы не оставляете мне другого выхода. Хорошо, видит Марс, я согласен на всё.

Выкрикнув, а затем, сдавленно выдохнув, как будто сдуваясь, проговорил центурион. После чего, пару секунд поиграв желваками, поинтересовался:

— Сколько у меня осталось времени до прибытия этих ...?

— Они говорят день, от силы два.

— Довольно! Зови этих "достойных мужей", всё будет сделано так, как они желают.

— Они уже здесь, ждут нас в соседней комнате.

— Ха! Шустро действуют эти падальщики! Они явно не желают тратить время понапрасну ...

Пока представители одного, весьма могущественного по местным меркам участника сделки, пользуясь безвыходным положением другого, решали некие имущественные вопросы, зрители местного амфитеатра заполнили его трибуны, и с нетерпением ожидали старта кровавых игрищ. Вот, высокопоставленные особы, под приветственные крики толпы, с величественною неспешностью заняли свои места. Затем, в приветственном жесте помахав руками, смилостивились над согражданами и дали отмашку для начала представления. Вот тут всё и началось.

Нет. Народу не предъявили триумфатора в лавровом венке, величаво едущего по улицам города, и с самозабвенной улыбкой "купающегося" в потоках изливаемой на него славы. Как и не было его въезда на арену. Зрителей развлекали спектаклем из репертуара театра дикого абсурда, поставленного бездарным режиссёром, при этом преподнесён он был до банальности в помпезно и одновременно примитивно. Вот к примеру, как сейчас, ни с того ни с сего, мощно взыграли корны, им вторили литуусы и подхватил хор восхваляющий силу и мощь римской империи. Что странно, певцы самозабвенно славили императора, местного префекта, но, о центурионе, командовавшим последним сражением с варварами, как и о его доблестных легионерах, не было озвучено ни слова, как будто их в природе не существовало. Впрочем, плебеи на это не обратили никакого внимания, они жаждали скорейшего начала зрелищ, и конечно же, положенного им бесплатного угощения.

Как только стихли здравницы, плебеи, оккупировавшие трибуны взвыли так, что их рёв был схож с рыком огромного прайда голодных львов. Это совпало с действием, когда на арену вывели пленённых варваров. И от того, что побеждённые воины не выглядели кучкой забитых оборванцев, обыватели догадались что им приготовлено что-то намного интересней, чем просто показ трофеев победоносного войска, или банальной казни ничего не стоящих бандитов. Да-да, всё выглядело именно так. Иначе бы за варварами так не ухаживали и не помогали с починкой их примитивных доспехов, — следы не очень качественной работы кузнецов и кожевников, можно было рассмотреть без особых стараний. И точно, никто из зрителей не был обманут в своих ожиданиях ...

Синица, как и все её подруги по ремеслу, услышав вопли радости, доносящиеся с трибун прильнула к решётке окна из которого можно было увидеть хот, что-то из того, что в данный момент происходит на арене. А там, было на что посмотреть. На песок, чьё основное предназначение было в том, чтоб впитывать обильно проливаемую на него кровь, вывели группу славянских воинов. Как могла судить девушка, это были представители нескольких, не очень дружественных к её роду племён. И все эти мужи, как только их выставили на всеобщее обозрение, сбились вместе, и затравленно осматривались по сторонам. Нет, воины, а это были именно они, не поддались всё уничтожающему чувству страха, да, они были шокированы как видом каменного, по их мнению, невероятно большого, а от того чуждого их восприятию амфитеатра. Так и огромным, шумным скоплением бурно выражающего свои эмоции народа. Вот, на высокой стене, этаком фундаменте для недостижимым с низу трибун, выстроились сагиттарии (лучники), наглядно демонстрируя свою готовность начать стрельбу. Это возымело своё действие, даже только что казавшаяся неуправляемой публика, узрев готовых к бою наёмников, немного притихла. Не стоит говорить о том, как напряглись, и в бессильной злобе сжали кулаки варвары. Их не прельщало бесславно погибать на потеху римлянам, тем более от стрел их наймитов, а самое главное, не имея возможность хоть как-то за себя постоять.

Время медленно ползло, как неспешно бредущая куда-то сухопутная черепаха, особенно оно тянулось для выведенных на потеху толпы людей. Впрочем, видя, что зрелище организованно из рук вон плохо, зрители устали ждать, когда начнётся самая активная часть празднеств, начали выказывать своё недовольство. Ничего не поделаешь, "полезли" первые нестыковки, неизбежно возникающие при спешной подготовке подобных мероприятий. Особенно, если оно, в самый последний момент, грубо перекраивалось. Однако, до возмущённого рёва плебеев, скучающих на трибунах, не дошло. Вновь торжественно, и одновременно тревожно взвыли духовые инструменты, которые поддержала тревожная дробь ударных. И глашатае начали что-то вещать. Однако до слуха гладиаторов, не донеслось ни единого разборчивого слова. При постройке данного сооружения, акустика на этих слушателей не рассчитывалась. О содержании объявления, гладиаторы догадались только после того, как на арене появился человек в сером плаще и зло оскалившейся, синей маске Харона. Следом за этим "скорбным лодочником", с лёгкостью поигрывающим молотом предназначенным для добивания раненых, появились несколько рабов, согнувшихся под тяжестью связок мечей и копий. Не доходя до пленников, "Харон" остановился, встали и его усталые помощники, которые по его взмаху бросили оружие на землю, после чего спешно удалились. Здесь не приходилось и гадать, пленным предложили биться меж собою, вот только, что было обещано победителю, по-прежнему оставалось загадкой.

Человек в маске что-то сказал, и указал рукою на лежащее возле него вооружение. Но из невольников никто так и не пошевелился. Выждав несколько секунд, "Харон" взмахнул рукою, и ... Несколько стрел рассекли воздух, прервав жизнь пятерых или двумя — тремя большим количеством упрямцев. Били в основном тех, кто стоял с краю толпы и с гордо поднятой головой. Муж, одевший синюю маску, вновь заговорил указав на оружие, новый жест-команда, и очередные трупы пали на песок, только в этот раз, стрелы попали в животы своих жертв, и те кончались в предсмертных муках, вот только оказывать им последнюю милость победителя, никто не собирался. Лишь после этого, из толпы, неуверенно вышел вначале один, затем другой полонянин, а за ними потянулись и остальные его собратья по несчастью. Как итог, образовалось три, совершенно не равных отряда, смотрящие с одинаковой ненавистью как на своих невольных противников, вчерашних союзников, так и тех, кто их заставил сражаться.