Джо Аберкромби Полмира

Сафрит стригла волосы своему сыну, клацали блестящие ножницы.

— Прекрати ерзать! — бросила она Коллу. — Тогда закончу быстрее.

— Волосы нужно стричь. — Бренд положил руку парню на плечо. — Послушай свою мать. — Он чуть не добавил, как ему повезло, что она у него есть, но проглотил эти слова. Некоторые вещи лучше оставить несказанными.

Сафрит махнула ножницами в сторону Бренда.

— И твою бороду заодно подровняю.

— Только возле меня своими ножницами не маши, — сказал Фрор, касаясь пальцами шнурка возле своего шрама.

— Воины! — фыркнула Сафрит. — Тщеславнее девиц! Большую часть из этих лиц лучше скрывать от мира, но симпатичный парень, как ты, не должен скрываться под зарослями.

Бренд запустил пальцы в бороду.

— Она определенно отросла за последние недели. Если честно, начинает немного зудеть.

— В таком путешествии, как это, дополнительных пассажиров не избежать. — Одда тщательно осматривал свои штаны спереди. — Они лишь хотят отыскать легкий путь на юг, как и все мы.

— Они боятся, что верховный король вшей замышляет войну, — сказала Сафрит, — и ищут союзников среди мошек. — Она шлепнула себя ладонью по шее.

Ее сын стряхнул ворох светлых обрезков со своих волос, которые выглядели такими же взъерошенными, как всегда.

— Неужели здесь действительно можно найти союзников?

— Принц Кальива может созвать столько всадников, что пыль от их лошадей закроет солнце, — сказал Одда.

Фрор кивнул.

— А я слышал, что у императрицы Юга так много кораблей, что она может составить из них мост через море.

— Дело не в кораблях и не в лошадях, — сказал Бренд, мягко потирая мозоли на ладонях. — Все дело в торговле, которая идет по Священной. В одну сторону идут рабы и меха, а серебро и шелк в другую. И серебро выигрывает войны в той же мере, что и сталь. — Он обнаружил, что на него все смотрят, и умолк в замешательстве. — Так мне говорила Гаден... в кузнице...

Сафрит улыбнулась, теребя гирьки, висевшие на ее шее.

— За теми, кто помалкивает, нужен глаз да глаз.

— Спокойные озера самые глубокие, — сказал Ярви, глядя своими бледными глазами на Бренда. — Богатство это власть. Корни ревности Верховного Короля в богатстве королевы Лаитлин. Он может закрыть Расшатанное море для наших кораблей. Отрезать гетландскую торговлю. Если на его стороне будут принц Кальива и императрица, то он может закрыть для нас и Священную. Задушить нас, даже не обнажая клинка. Если принц и императрица будут нашими союзниками, серебро продолжит течь.

— Богатство это власть, — пробормотал Колл себе под нос, словно испытывая, насколько эти слова правдивы. — Как ты получил этот шрам?

— Задавал слишком много вопросов, — сказал ванстер, улыбаясь, глядя на огонь.

Сафрит склонилась над Брендом, мягко тянула его бороду, ножницы резали. Было удивительно, что кто-то стоит настолько близко, так тщательно сосредоточен на нем, что мягкие пальцы касались его лица. Он всегда говорил Рин, что помнил их мать, но это были лишь истории, которые рассказывались снова и снова, выворачивались наизнанку до тех пор, пока он не стал помнить лишь истории, а не сами воспоминания. Ему всегда стригла волосы Рин. Он потрогал нож, который она сделала для него, и почувствовал неожиданную тягу к дому. К лачуге, ради которой они так усердно работали, и к отблескам огня на лице сестры, и беспокойство за нее нахлынуло так остро, что он сморщился, как от боли.

Сафрит отпрянула.

— Я тебя задела?

— Нет, — прохрипел Бренд. — Просто затосковал по дому.

— Там тебя ждет кто-то особенный, а?

— Только моя семья.

— Такого красавчика, как ты? Трудно поверить.

Досдувой наконец положил конец уловкам Колючки, поймав ее за буйные волосы, и теперь схватил ее другой рукой за пояс, поднял, словно сноп сена, и бросил ее в канаву.

— На некоторых из нас лежит проклятие неудач в любви, — угрюмо сказал Ральф, когда Скифр выкрикнула перерыв и стала разглядывать в канаве свою ученицу. — Меня не было на моей ферме слишком долго, и моя жена снова вышла замуж.

— Для тебя, быть может, это и неудача в любви, — пробормотала Сафрит, бросая в огонь клок бороды Бренда, — но удача для нее.

— Неудача в любви, это когда приносишь клятву вообще не любить. — Вздохнул Отец Ярви. — Чем старше я становлюсь, тем меньше нежная забота Праматери Вексен кажется мне хорошей заменой любви.

— У меня была жена, — сказал Досдувой, усаживаясь у костра и осторожно подыскивая удобную позу для своих отбитых ягодиц, — но она умерла.

— Если ты раздавил ее своей тушей, то это не неудача, — сказал Одда.

— Не смешно, — сказал гигант, хотя смешки от многих членов команды доказывали обратное.

— Жены это не для меня, — сказал Одда. — Я в них не верю.

— Сомневаюсь, что они о тебе другого мнения, — сказала Сафрит. — Хотя мне жаль твою руку, которая все это время вынуждена быть твоей единственной любовницей.

Одда ухмыльнулся, заостренные зубы блестели в свете костра.

— Не жалей. Моя рука — нежная партнерша, и всегда хочет.

— И, в отличие от всех нас, ее не отпугивает чудовищная вонь твоего дыхания. — Сафрит смахнула несколько волосков с коротко остриженной бороды Бренда и уселась. — Готово.

— Можно мне позаимствовать ножницы? — спросила Скифр.

Сафрит осмотрела седую щетину на ее черепе.

— Не похоже, что тебе есть что стричь.

— Не для меня. — Пожилая женщина кивнула на Колючку, которая выползла из канавы и хромала к костру, скривив лицо и потирая больную голову. Распущенные волосы развевались и торчали во все стороны. — Думаю, еще один из наших ягнят нуждается в стрижке. Досдувой доказал, что эта копна — слабость.

— Нет. — Колючка бросила свое побитое деревянное оружие и убрала за ухо несколько прядей. Для нее, которая казалось никогда ничуть не заботилась о том, как она выглядит, это был странный жест.

Скифр подняла брови.

— Из многих твоих недостатков я не учитывала тщеславие.

— Я обещала своей матери, — сказала Колючка, хватая лепешку и запихивая половину в рот грязными пальцами. Она, может, и не победила троих мужчин в поединке, но Бренд не сомневался, что смогла бы их переесть.

— Даже и не думала, что ты так уважаешь мнение своей матери, — сказала Скифр.

— Не уважаю. Она всегда была занозой у меня в заднице. Всегда говорила мне, что надо делать, и это было всегда не то, чего я хотела. — Колючка вцепилась зубами в лепешку, как волк в тушу, одновременно жуя, говоря и плюясь крошками. — Всегда тряслась над тем, что обо мне думает народ, что они мне сделают, как меня это должно задевать, как это поставит ее в неудобное положение. Ешь так, говори этак, улыбайся так, писай этак.

Все время, пока она говорила, Бренд думал о своей сестре, и о том, что за ней некому присмотреть, и в нем закипал гнев.

— Боги, — прорычал он. — Есть ли такое благословение, которое ты не будешь считать проклятьем?

Колючка нахмурилась, ее щеки раздувались, когда она жевала.

— Что это значит?

Он рявкнул, неожиданно преисполнившись отвращения к ней.

— Что у тебя есть мать, которой не наплевать на тебя, и дом, где тебя ждут, где ты в безопасности, и ты все равно находишь, на что пожаловаться!

Эти слова вызвали неудобную тишину. Отец Ярви прищурил глаза, Колл расширил свои, а брови Фрора поползли вверх от удивления. Колючка медленно проглотила, выглядя при этом потрясенной, словно ее ударили. Даже более потрясенной. Били ее постоянно.

— Я чертовски ненавижу людей, — пробормотала она, хватая еще лепешку из рук Сафрит.

Вряд ли стоило это говорить, но в кои-то веки Бренд не мог держать рот на замке.

— Не волнуйся. — Он натянул одеяло на плечо и повернулся к ней спиной. — Они относятся к тебе так же.

Пошли они нахрен

Нос Колючки дернулся от запаха готовящейся еды. Она поморгала, просыпаясь, и точно знала: что-то было не так. Она с трудом помнила последний день, когда просыпалась без нежной помощи сапога Скифр.

В конце концов, быть может, у старой ведьмы все-таки есть сердце.

Колючке снилось, что ее голову лизала собака, и она постаралась вытрясти это из памяти, скатываясь со своего одеяла. Возможно, сны были посланиями богов, но будь она проклята, если могла распознать значение этого. Колл согнулся у края воды и ворчал оттого, что ему пришлось драить котелки.

— Привет, — сказала она, от души потягиваясь и почти наслаждаясь протяжной болью в руках и в спине. В первые дни она едва могла пошевелиться по утрам от гребли и тренировок, но теперь она загрубела от работы, стала жесткой, как веревка и доска.

Колл глянул на нее и его глаза расширились.

— Эээ...

— Я знаю. Скифр позволила мне поспать. — Она ухмыльнулась, глядя через реку. Впервые название "Священная" казалось для нее подходящим. Год близился к концу, Мать Солнце уже была яркой и жаркой, птицы чирикали в лесу, и насекомые лениво двигались над водой. Свисающие ветки деревьев на берегу были усеяны белыми цветами, Колючка глубоко вдохнула носом запах цветочный аромат и выдохнула. — Мне кажется, сегодня будет отличный день. — Она потрепала Колла по волосам, повернулась и чуть не врезалась в Бренда.

Он уставился на нее, на его лице застыл тот беспомощный вид.

— Колючка, твои...

— Отвали и сдохни. — Полночи она не могла заснуть, размышляя о гадостях, которые скажет ему, но это было лучшим из того, что ей удалось выдавить, когда пришло время. Она толкнула его плечом и пошла к углям костра, где собралась команда.

— Ешьте хорошенько, — говорил Ральф. — Возможно позже сегодня мы доберемся до высокого волока. Вам понадобиться вся ваша сила и даже сверх того, когда мы потащим... — Он запнулся, уставившись на то, как подходит Колючка, берет свободную плошку и смотрит в горшок.

— Не нужно ради меня прерываться, — сказала она. Все уставились на нее, и это заставило ее занервничать.

Затем Одда хихикнул, плюясь едой.

— Она похожа на щетку, у которой выщипали половину щетины!

— Наполовину постриженный ягненок, — сказал Досдувой.

— Ива, у которой обрубили половину веток, — пробормотал Фрор.

— Мне нравится, — сказал Одда. — Звучит поэтично. Тебе надо чаще говорить.

— А тебе надо говорить поменьше, но все так, как оно есть.

С реки подул ветер, удивительно холодный с одной стороны Колючкиной головы. Она хмуро посмотрела вниз и увидела, что ее плечо покрыто волосами. Она коснулась рукой головы, боясь того, что может обнаружить. С правой стороны ее волосы были спутаны в обычную неумелую косу. Левая была неровно побрита до короткой щетины. Ее пальцы дрожали, когда она проводила ими по непривычным шишкам своего черепа.

— Ты спала на правом боку. — Скифр склонилась у нее из-за плеча, хватая двумя пальцами кусок мяса из горшка. — Я сделала все, что смогла, не разбудив тебя. Ты такая умиротворенная, когда спишь.

Колючка уставилась на нее.

— Ты сказала, что не будешь заставлять меня стричься!

— Вот поэтому я постригла тебя сама. — И женщина улыбнулась, словно оказала Колючке немаленькую услугу.

Вот и думай потом, что у ведьмы есть сердце, и о прекрасном дне. Колючка не знала, чего хочет — зарыдать, закричать, или врезать Скифр по лицу. В конце концов все, что она могла поделать, это брести к реке, слушая, как в ушах звенит смех команды, сжимая зубы и вцепившись в свою полуобритую-полувсклокоченную голову.

Самым бережно хранимым имуществом ее матери было маленькое зеркальце, оправленное в серебро. Колючка всегда ее дразнила, что та любила его из-за своего тщеславия, но знала, что на самом деле это был подарок ее отца, много лет назад привезенный из Первого из Городов. Колючка всегда ненавидела смотреть в него на свое отражение. Слишком длинное лицо, слишком впалые щеки, слишком острый нос и слишком злые глаза. Но она с радостью обменяла бы кривобокое посмешище, смотревшее сейчас на нее из спокойной воды на краю реки, на то отражение.

Колючка помнила, как мать тихо пела, расчесывая ее волосы, а отец улыбался, глядя на них. Она помнила смех и тепло рук, обнимавших ее. Свою семью. Свой дом. Она сжала мешочек, который всегда носила, и подумала, насколько это достойно сожаления — носить кости пальцев своего отца на шее. Но это было все, что у нее осталось. Она горько потрясла головой, уставившись на обезображенное отражение, и за ним появилось другое — высокое, худое и бесцветное.

— Почему вы меня сюда взяли? — спросила она, сердито хлопнув по воде и смешав оба отражения.

— Чтобы сделать наших врагов союзниками, — сказал Отец Ярви. — Привести помощь в Гетланд.

— На тот случай, если вы не заметили, я плохо завожу друзей.

— У всех свои недостатки.

— Так зачем брать меня? Зачем платить Скифр за мое обучение?

Министр позади нее сел на корточки.

— Ты веришь мне, Колючка?

— Да. Вы спасли мне жизнь. — Хотя, глядя в его бледно-голубые глаза, она раздумывала, насколько следует доверять этому хитроумному человеку. — И я поклялась. Какой у меня есть выбор?

— Никакого. Так что верь мне. — Он глянул на то, что осталось от ее волос. — Возможно, потребуется время привыкнуть к этому, но мне кажется, оно тебе подходит. Странно и свирепо. Оригинально.

Она фыркнула.

— Необычно, это уж точно.

— Некоторые из нас необычные. Я всегда думал, что ты рада быть не такой как все. Кажется, ты цветешь на насмешках, как цветок на навозе.

— Это сложнее, чем кажется, — пробормотала она. — Всегда находить храбрый вид.

— Поверь мне, я с этим знаком.

Некоторое время они молчали в тишине около воды.

— Вы поможете мне побрить другую сторону?

— Я бы сказал, оставь так.

— Так? Почему?

Ярви кивнул в сторону команды.

— Потому что пошли они нахрен, вот почему.

— Пошли они нахрен, — пробормотала Колючка, зачерпывая воду рукой и прилизывая те волосы, что еще остались. Следовало признать, идея начинала ей нравиться. Оставить голову побритой наполовину, странно и свирепо, как вызов всем, кто на нее посмотрит. — Пошли они нахрен. — И она фыркнула от смеха.

— Ты не одна в этой команде выглядишь странно. И в любом случае, — Ярви мягко стряхнул с ее плеча оставшиеся пряди, — волосы отрастают.

На веслах в этот день было нелегко, пришлось сражаться с сердитым течением, поскольку Священная сузилась, и ее берега стали круче. Ральф хмурился, направляя корабль между камнями, вокруг которых пенилась белая вода. Тем вечером, когда закат разгорелся розовым над покрытыми лесом холмами, они добрались до высокого волока.

На берегу была странная деревня, где не было двух одинаковых домов. Некоторые построены из дерева, некоторые из камня, другие из дерна, как курганы мертвых героев. Это был дом людей Расшатанного моря, которые остановились на своем пути на юг; людей из Кальива и империи, которые остановились на своем пути на север; людей из лесных кланов; и еще из Конного Народа, которые, должно быть, застряли здесь в своих путешествиях на запад или восток. Семена, которые нанесло с половины мира, и которые решили по какой-то странной прихоти пустить здесь корни.