Книга 2. На службе у Петра Великого

— Боярыч, подь сюда. Давай, давай. Разговор есть, — я поманил его пальцем к себе. — Помнишь, что я тебе обещал при первой встрече? — тот через несколько мгновений раздумий кивнул головой. — Хочешь еще наказать того, кто лишил тебя и твой род всего? Хочешь наказать этого ублюдка?

Кто в здравом уме откажется от предложения наказать обидчика? Здесь же речь шла не о наступившем тебе на ногу или обругавшем тебя. Мы говорили об одном из богатейших людей России того времени, представителе древнейшего боярского рода, боярине Шереметьеве, из-за жадности которого погибла вся семья моего диверса. Естественно, он был согласен!

— Сейчас собирай своих бездельников и идите готовится. Подготовь две телеги. Проверь маскировочные халаты, крюки, оружие. Подумай, как с собаками разобраться. Кто знает, вдруг во дворе псов полно. Потом хлопот с ними не оберешься..., — перечислял я то, что нужно было сделать. — Сегодня ночью в Москве надо быть, пока ворота не закроют... Я же пока с нашими пехотинцами позанимаюсь. Ясно? Вот и ладушки!

Пехота, чуть больше десятка петровских преображенцов, из которых я делал чудо-бойцов, по-прежнему, сидела возле колодца и "валяла дурака". По-моему, их еще мучило сильное похмелье, от которого им не холодный душ из колодца.

— А ну встали, волчье мясо! Умеете пить, умейте и отвечать, — под моим недовольным взглядом медленно строились помятые и похмельные солдаты. — Время у нас мало и с каждым часом остается все меньше и меньше... Сегодня будем учиться фузеи заряжать. Что разорались? Знаю, что уже умеете. Но учиться будем заряжать и стрелять из фузеи сначала с колена, а потом и лежа.

Именно умение стрелять из положения лежа я и задумал удивить Петра. Думаю, он оценит, какие преимущества такой навык сможет дать его солдатам. Ведь, как сейчас происходило сражение между двумя примерно равными армиями на западе, на который равнялся Петр? Противники сначала угостят друг друга артиллерией. Потом выстраиваются друг напротив друга в нескольких сотнях шагов и обмениваются залпами. После чего наступает время для штыкового удара. Конечно, если только у кого-нибудь нет в запасе отрядов кирасир или рейтар со парой-тройкой штурмовых пистолетов у каждого. Если же противника встретить не во весь рост, как былинный богатырь, а сидя или лежа из-за небольшого бруствера? И что, так никто не воюет! Мы так будем воевать...

— Что буркала вылупили? Показываю! — выхватил фузею у стоявшего ближе всего ко мне и встал колено; зря что ли сам тренировался. — Фузею наклоняем. Надкусываем пулю. Сыпем на затравку. Сыпем в ствол. Пулю в ствол. Отстегиваем шомпол и вбиваем им пулю и порох в стволе до упора. Пристегиваем шомпол на место. Все. К выстрелу готов!

Я сделал вид, что прицеливаюсь и стреляю. После этого ложусь с фузей на землю и вздрагиваю от раздавшегося хохота.

— Что ржете, черти?! Я что тут в бирюльки играю? Дубины, жить что ли не охота? Лежа стрелять научитесь, в вас хрен попадешь! Вот, я на земле валяюсь, а ты попробуй в меня попади! — я перевернулся на бок, чтобы удобнее было орудовать шомполом. — А ну все на землю! Так... А теперь на левый бок повернулись! На какой, на какой? На этот! Это левый бок! Теперь пробуем зарядить фузею. Делай раз — опустить фузею ниже! Делай два — достать патрон! Делай три — надкусить патрон! Делай четыре — ...

Получалось не у всех. Лучше сказать, ни у кого не получалось. Валялись, как переевшие тюлени. Локти в землю упирались. Длинная, как весло фузея, все норовила вверх подняться и лягнуть прикладом солдата.

— Так! Стоп! Стоп, я сказал! Застыли! — пехотинцы замерли, вытянувшись в линию. — Все сначала! Делай раз — опустить фузею! Вася, черт тебя дери, ниже я сказал, — пришлось одного из замешкавшихся солдат пнуть ногой. — Еще ниже! Делай два — достать патрон! Что опять?! Почему патронная сумка на спине? А, ремень хреновый. Чтобы потом поправил... И, вообще, нужно вам что-то с одежкой делать. В таком обмундировании воевать по-новому не годиться. Придется подумать...

На какое-то время я словно выпал из этого времени, обдумывая приходящие идеи по поводу новой военной формы для солдат. "Нужна практичная, не яркая одежка, похожая на шаровары и гимнастерку. А чего придумывать-то? Ремень еще крепкий нужен. Подсумки для патронов. Фляга. Рюкзачок для других припасов. Нож, в конце концов... ".

— ... Черт, на это столько бабла надо, что опухнуть можно. Вот тебе, Саня, еще один аргумент, чтобы наведаться в гости к тому боярину. Чай поделится с нами денежкой... всей денежкой, которая у него есть. Он старенький уже. Куда ему столько, а нам пригодится, — мое затянувшееся бормотание вдруг прервал громкий кашель кого-то из солдат, все еще смирно лежавших на земле. — Слышу, слышу! Так..., — я окинул взглядом валявшихся в пыли. — Начинаем заново! Делай раз — фузею ниже! Делай два — достать патрон! Делай три...

Вот так мы "потели" еще пару часов, пока, наконец, не настало время для начала операции по "отъему неправедно нажитого" у боярина Шереметьева. Мы побросали под солому мешки со своей амуницией и, развалившись, в телеги отправились в дорогу. До Москвы путь был не близкий и было время все хорошенько обсудить.

... В дороге, монотонном дерганье телеги на ухабах и колдоебинах, я снова и снова спрашивал себя, а не переоценил ли я свои силы? Понимаю ли я всю сложность того, что нам предстоит сделать? Ведь я с горсткой недоучек, нахватавшихся кое-какими специальными знаниями из будущего, намеревался проникнуть в дом одного из богатейших бояр Москвы и ограбить его. Оценивая мое мероприятие в реалиях XXI века, можно было с некоторой долей условности сказать, что я собирался ограбить один из центральных банков столицы.

И задавая себе все эти вопросы, я, к своему сожалению, должен был признаться, что не осознавал даже малой толики тех трудностей, что мы могли испытать. Моя команда, уже пытавшаяся напасть на боярина в его доме, рассказала мне кое-что... Нас ждала большая усадьба в самом центре города, в паре верст от которой располагался Разбойный приказ, а чуть дальше вообще начиналась стрелецкая слобода. Словом, любой подозрительный шум в ночи — стрельба, крики, пожар — означал, что где-то в течение часа у ворот усадьбы могут оказаться десятка два стрельцов с здоровенными мушкетами. Еще через час на всех заставах Москвы закроют ворота и начнется "большой хай", от которого меня и моих людей уже вряд ли спасет мандат от Петра Алексеевича. Однако опасное соседство было не единственной проблемой! Усадьба, по словам боярыча, представляла собой небольшую деревянную крепость, собственно, как и усадьбы других крупных вотчинников в Москве. С улицы ее защищали почти трехметровые стены из дубовых бревен, покрытых двухскатной крышей. Ворота из пятивершковых досок закрывались на гигантский засов, который поднимали двое — трое человек. На ночь во двор выпускали троих псов, которые судя по размерам и свирепости могли с легкостью поспорить и с волками. Если же и они не могли остановить татей, покусившихся на хозяина, то наступало время боевых холопов, почти три десятка которых жили в здесь же. Крепким орешком был и боярский терем, крошечные окна которого с заходом солнца закрывались ставнями...

— Б...ь! Это на что же мы подписались? — вырвалось у меня. — Да тут полк нужен с усилением, чтобы этот орешек сковырнуть. Не пора ли оглобли назад поворачивать? Не потянем ведь...

Однако, я совсем недооценил своих людей. Оказалось, у них уже и черновой план был готов.

— Подожди, Александр Данилыч. Чай не лаптем щи хлебаем и не дурнее других, — хмыкнул боярыч, услышав мой вздох. — Мы тут давеча покумекали с робятами и вот что скажем... Седни осьмое, а завре, значит-ца, девятое. Большой праздник. Троица. Москва гулять будет. Боярин також чарочку примет, да и дворне с холопами поднесет браги али вина. А где одна чарка, там и две чарки, — парнишка хитро подмигнул мне. — В этот день Шереметьев и в церкву съездит, и к старинным друзьям зайдет. Вечером же и он, и все его холопы будут как мертвые валяться. А тут и мы...

К вечеру мы уже были в Москве, устроившись на постой к какому-то знакомому цыгана. Изба была покосившаяся, грязная, но как раз этим и особенно привлекательная для нас. Сюда точно никто не из власть имущих не станет заглядывать.

На следующее день Москва, действительно, гуляла. С самого утра гремел перезвон колоколов десятков церквей и монастырей огромного города. Празднично одетые люди с заутреней спешили домой или в гости, где их ждал накрытый стол. Жители попроще уже начали праздновать, сметая с лотков продавцов пироги, кулебяки, жареные куры. Голытьба шастала по рынку, норовя что-нибудь сдернуть из съестного. Нищие радостно скалили беззубые рты и шептали осанну дававшим милостыню. На Троицу подавали хорошо. И яйца давали, и пироги, и мясо кусок. Особо жалостливым могли и грошик кинуть...

У нас же праздновать времени совсем не было. К вечеру нужно было иметь досконально разработанный план.

— Волчью или медвежью шкуру бы где раздобыть..., — мечтательно протянул Пали, поигрывая своей любимой плеточкой. — Мы в таборе только так лошадей и крали. Парочку шкур кинешь через забор, псы сразу же скулить начинают, а потом по норам прячутся. Хорошее дело такая шкура... Только где ее взять-то сейчас? Гроши потребны.

Заикнувшись о грошах, чернявый уставился на меня. А что толку? У меня в кармане мышь повесилась. От тех пару рублей, что дал Петр, ничего не осталось.

— ... Ты на рынок к своим наведайся. Неужели у цыган медведя не найдется? — пришла мне в голову хорошая мысль. — Своему чай не откажут. И волком на меня не зыркай! Топтыгина резать не надо. Тряпье у них попроси, на котором он спит. Давай-давай, времени в обрез.

Немногословный Пали кивнул и, насвистывая что незамысловатое, вышел со двора. Я же с остальными остался сидеть. Время "Х" становилось все ближе и ближе, а у нас конь не валялся.

— Дворня точно гулять будет? А, если нет? — я уставился на боярыча. — Мы же даже пикнуть не успеем, как нас повяжут.

В ответ на меня посмотрели, как на маленького. Мол, как этого можно не понимать?

— Как же в такой большой праздник чарочку-то не принять? Светлая Троица. Душа радуется. Нельзя не выпить. Коли браги али вина не принять, и не русский ты вовсе. Батюшка мой, царство ему Небесное, всегда так говаривал. Все лежма лежать будут, командир, — растолковывал мне боярыч прописные истины. — До самого утра валяться будут. Бошки так трещать будут, что за версту слышно будет... Не сумлевайся. Пройдем так, что мышь не почует.

К вечеру наше нетерпение достигло пика. По десятку раз было проверено снаряжение, с места на место переложены ножи и крючья, густо смазаны оси телеги.

Наконец, ворота на нашем дворе распахнулись и показалась чумазая физиономия Пали, призывно махнувшего рукой. Цыган был у шереметьевского двора и должен был подать сигнал, когда в усадьбе все улягутся спать.

— Пора, господине. Как вечерня прошла, так и все затихать стало. Сейчас же, як на погосте тихо, — скалил щербатый рот цыган, распахивая воротину. — Все дрыхнут. Сторожей через щелку в заборе видел. Брагой упились так, что, на ногах не стоят. Идти надоть.

Надоть так надоть. Минут через тридцать наша телега уже была у стены усадьбы. "Твою дивизию, вот это забор — мечта дачника! Тут не два и не три, а похоже все четыре метра. Они что тут вековые дубы вкопали?". Потемневшие от времени, ошкуренные, частокол внушал уважение и казался неприступным. "Да тут вертолет надо! С нашими крюками только спины друг другу чесать...".

Тут я почувствовал, как меня что-то схватило и с дикой силой подбросило вверх. Не знаю, как им чудом мне удалось сдержаться и не завопить от неожиданности. Беспорядочно размахивая руками в воздухе, я смог уцепиться одним из крюков за верхушку частокола.

— А таперича вниз, — рядом со мной воткнулось еще пару крюков и появилась черная от сажи рожа цыгана. — Знатно. Як лебеди взлетели... Абрашка вообще дурной. Кабы еще чутка и в терем попали... А запах-то медвежий вона какой духовитый. Псы як мыши попрятались. Знамо дело, бояться они топтыгина-то.

Я, ничего не ответив, скинул приготовленную веревку вниз. С такой высоты просто так не спрыгнешь. Разобьёшься. Ноги в брюхо войдут, как у трансформера.

— Пали, найди сторожей и вяжи их крепко, — я кивнул на темнеющие постройки. — А то вдруг и не упились они... Потом домишко с холопами запереть надо. Не дай Бог, кто ночью по нужде выйдет. Давай, действуй. А мы к боярину...

Выступившая перед нами из темноты громада терема оказалась тем еще орешком, расколоть который удалось не сразу. Парадная и для дворни двери были заперты изнутри, окна первого этажа закрыты массивными ставнями. К счастью, борыч знал кое-что из привычек боярина Шереметьева.

— В его светлице окна распахнуты должны быть. Духоту этот аспид не переносит, — паренек кивнул на верх, на богато украшенный резьбой деревянный балкончик. — Тама и заберемся.

Собственно, так и оказалось. Взобравшись по многочисленным выступам бревен, мы обнаружили открытое окно, через которое и попали в боярскую опочивальню.

— Он твой, как я и обещал, — я ткнул пальцем на кровать, в толстой перине которой буквально утопало храпящее тело. — Только тихо.

Не обращая внимание на поднявшуюся за моей спиной возню, я начал обыскивать опочивальню. Это была небольшая комнатушка, метров пять на пять, в которой места-то свободного и особо не было. Под иконами стояла громадная кровать, рядом — под стать ей здоровенный сундук, оббитый железными полосами. С другой стороны, прямо во всю ширь стены располагалась массивная лавка, на которой и спать можно было. Вот, пожалуй, и все убранство спальни. "А где золото и брильянты? Где килограммовые золотые кубки и блюда? Перстни с гигантскими опалами и изумрудами? Где все это?". Не поленился, заглянул по лавку, потом под кровать и даже под толстую лохматую шкуру какого-то зверя под ногами. Нигде ничего не было! "Где все? В подвале? Неужели в этом сундуке сокровища держит?". Овладевший мною дух кладоискательства едва не заставлял рвать доски голыми руками. К счастью, сундук заперт не был. "Б...ь, тряпье какое-то! Порты, рубаха, пояса... Это что ли сокровища?".

Воображение, рисовавшее мне набитые золотом и серебром сундуки и кувшины аля-сокровища графа Монте-Кристо, зарыдало. Моей добычей оказались всего лишь горсть мелкого жемчуга, с десяток золотых чешуек-монеток и две массивные серебряные напоясные бляхи, которые я срезал с кучи поясов и ворота кафтана. Сидя на деревянном полу, я несколько минут тупо перебирал в руках "добычу", как вдруг до меня кое-что дошло. "А не ищу ли я того, чего нет и в помине? Я еще со студенческих времен помню, как нам преподаватели на специализации объясняли крайнюю скудость драгоценных находок допетровской Руси. Наша страна веками не имела своих собственных разведанных месторождений золота и серебра. Наше "золото" того времени — это меха, поташ, пенька. В добавок, Русь веками платила Золотой Орде чуть ли не по полторы тонны серебра ежегодно, не считая налогов мехами, лошадьми, продовольствием. Собственно, поэтому до нас и дошло такое ничтожное количество раннесредневековых кладов на территории страны. А я тут золото и серебро ищу у боярина...". Это было очень горько осознавать.