"Признание-2"

И если хочется — сиди... А впрочем,

На улице метель, а там — сквозит.

Лучше иди сюда ко мне, цве-то-чек!!

* * *

Я боюсь, как бы не было поздно.

Знаю: самое главное — это

Относиться к тебе несерьёзно.

Ночью — спать, а не думать, где ты.

И надменность ресниц твоих чёрных,

И упрямых губ своеволье

Просто воспринимать отвлечённо:

Как цветную картинку, что ли?

Вот душа — с ней, конечно, сложнее...

А с такой, как твоя, и подавно.

Ну, скажи, что мне делать с нею —

Удивительной и своенравной?

Взгляд твой — словно огонь на болоте.

Я боюсь, вряд ли что-то поможет

Мне забыть: ты из крови и плоти.

Ты и сам ведь боишься того же?

Из цикла "Совпадение"

* * *

Твои повадки меткого стрелка,

Всегда готового начать охоту,

Эти усмешки, взгляды свысока —

В них словно есть магическое что-то.

Нет, я давно не верю в волшебство,

Но чем же можно объяснить иначе,

Что в жар меня кидает голос твой

И в дрожь — прикосновенье рук горячих?

Любовь?.. Откуда ж было взяться ей?

Ты всё же магией мне сердце точишь.

Чем ближе ты, тем власть твоя сильней...

Ну ладно... что ж... скажи, чего ты хочешь.

Люблю тебя

Люблю тебя, как музыку "Дип пёпл",

Как тишину музейных галерей,

Как шёпот доверительный и тёплый,

Как снег, блестящий в свете фонарей.

Как безнадёжное сопротивленье,

Как авантюрно-сказочные сны...

Как буйное июньское цветенье

И аромат нагревшейся сосны.

Люблю тебя, как тайну мирозданья,

Мерцанье звёзд и месяц молодой.

Как озера уснувшего дыханье

И что-то вроде дыма над водой.

Как среди вьюг и бурь — мечту о лете,

Как свежий ветер в травах на лугу,

Как безрассудством порванные сети...

Как всё, что я ещё любить могу.

* * *

Когда твои длиннющие ресницы

Легко касаются моей щеки,

Мне кажется, всё это только снится —

Не можем мы с тобой быть так близки.

Таких, как ты, на свете очень мало.

Ведь это же отпад, экстаз, улёт —

Живое воплощенье идеала

Сидит со мной, болтает, кофе пьёт...

Твоя душа... Непостижимо сладко

Тонуть в её прозрачной глубине.

Мне жаль, что у тебя нет недостатков:

Наверно, с ними было б легче мне.

Но и тогда ты был бы всех дороже.

Всё так же было бы — отпад, улёт, экстаз...

До головокружения, до дрожи

Хотелось бы твоей быть — как сейчас.

* * *

Хвала любви! Упрёки, сцены, слёзы,

Которая по счёту ночь без сна...

Отчаянье, истерики, неврозы —

Всё это я благословлять должна?

Как тяжкий груз, навешенный на шею, —

Твои сомнения в любви моей.

Любить сильней я просто не умею.

И можно ли любить ещё сильней?

Вроде живу, а жизнь проходит мимо:

Тебя не вижу я уже три дня...

Котёнок мой, несносный, но любимый,

За что же ты так мучаешь меня?

И сколько мне ещё не знать покоя?

Тоска о том, что было, жжёт, как плеть...

Представь — попробуй! — что это такое:

С седьмого неба камнем вниз лететь.

* * *

Приступы немыслимой тоски —

Каждый день с семи до девяти.

Знаю, что не должен ты придти.

Всё же жду, рассудку вопреки.

Мне б прижаться к твоему плечу,

Снова ощутить твоё тепло...

Счастье — было... Навсегда ушло?..

Я поверить в это не хочу.

Виновата?.. В чём моя вина?

Броситься вдогонку не смогла?..

В сердце — словно острая игла.

Что же сделать я была должна?..

Всё не так, всё валится из рук...

Боже, если есть ты — помоги!

Вновь за дверью чудятся шаги.

Знаю — не придёшь, и всё же... вдруг?..

* * *

Забыть скорей те восемь дней,

Как сон, тяжёлый и пустой...

Ты снова — у груди моей,

Ты снова — мой и только мой.

Опять целуешь всё подряд,

Опять стихи, опять цветы...

Неважно, кто был виноват,

Важно, что снова рядом ты.

Что снова всё — взахлёб и всласть,

Что был недолгим наш разрыв,

Что вновь могу к тебе припасть,

О небе и земле забыв.

* * *

Экскурсия по памятным местам —

Где мы с тобой гуляли этим летом.

Здесь коноплянку видели, а там

Цветы с каким-то необычным цветом.

Вот здесь меня ты вдруг поцеловал.

Здесь, веселясь, пугал густой крапивой

И мне цветок репейника сорвал —

Лиловый, восхитительно красивый...

Трава. Поля. Зелёный лес вдали.

Тепло, светло, и небо голубое...

Так отчего же сердце так болит?

Ведь не навек расстались мы с тобою!

Всего лишь на неделю... Вот и дом.

Кот на машине — как нарочно, рыжий.

Всё без тебя не так, всё кувырком...

Когда ж я, наконец, тебя увижу?..

* * *

Ненастными пустыми вечерами,

Когда мы друг от друга далеки,

Я чувствую: вдруг сердце замирает,

Словно от боли — или от тоски?..

Я понимаю: радоваться надо

Тому, что ты — вот именно такой,

Что раз в неделю ты бываешь рядом,

Что мне с тобой почти всегда легко...

Так что ж меня с ума порою сводит?

Ведь я — твоя, и ты — как будто мой...

Всё так, что лучше не бывает вроде...

И лишь в висках стучит: "Глаза открой".

Открыла. Вижу, в общем-то, всё то же:

Я для тебя на свете не одна.

Пусть так... Люби, как хочешь и как можешь.

И столько, сколько буду я нужна.

* * *

Сокровище моё! Как бы я рада

Забыть, что между нами есть стена,

Что холоднее быть с тобой мне надо,

Что чувства я в узде держать должна.

Тебя схватить бы, утащить куда-то —

В чертог волшебный иль в шалаш лесной...

И там, в глуши, как царь Кощей над златом

Самозабвенно чахнуть над тобой.

Любить тебя без страха, без оглядки,

Без тяжких дум, мучительных тревог...

Всем существом почувствовать, как сладко

Расцеловать тебя — от губ до ног...

Тебя обняв, хотела б целый день я —

А лучше, ночь — шептать, как ты хорош...

Каким бы это было наслажденьем!

Да вот боюсь — не так меня поймёшь.

* * *

"Личная жизнь у рысей складывается в основном из встреч и расставаний".

Бернгард Гржимек

Закрылась за тобою дверь.

По лестнице помчался вскачь.

Когда увидимся теперь?

Не знаю... А тоска — хоть плачь.

Если б ещё на пять минут

Со мною ты остаться мог...

Хотя — к чему?.. И дома ждут,

И всё равно — один итог.

Жизнь рысей — из разлук и встреч.

Вот так и нам жить суждено.

Иль нервы, иль любовь беречь —

Возможно что-то лишь одно.

И всё-таки любви твоей

Хочу почти любой ценой...

Я так боюсь любить сильней

Тебя, рысёнок мой родной.

Совпадение

Через силу пророчеств древних,

Годы странствий

Мы совпали с тобой во времени

И пространстве.

Не подходят Тельцам Водолеи —

Звёзды судят.

Только я ни о чём не жалею —

Будь что будет.

Мы совпали с тобой во мнениях,

Чувствах, взглядах...

И ни с кем другим совпадений

Мне не надо.

Знаю: будет порой несладко

И непросто.

Всё же вдруг перед нашей загадкой

Дрогнут звёзды?

Виктор Наумов

В дубовой роще

У рощи вид осиротелый, в ней не найти былой уют. Листва почти что облетела, и птицы больше не поют. Уж солнце ласково не светит, кусты не шепчутся с травой. Дубы, забыв о теплом лете, Стоят, поникнув головой. Холодный ветер гонит тучи, остатки сена ворошит и оборвать с дубов могучих листву последнюю спешит.

Брошенная деревня

В осеннем золоте деревья. Корзина рыжиков полна. Я по пути вхожу в деревню, меня встречает тишина. В душе неясная тревога. Стоят безмолвные дома, провалы окон смотрят

строго,

в них запустение и тьма. Деревня всеми позабыта, пропала прежняя краса. Лежит разбитое корыто, в крапиве — ржавая коса. Провисли сгорбленные

крыши, в колодце с мусором вода.

Он стука ведер не услышит — ну кто с ведром придет сюда? Оt яблок ветви яблонь гнуться, им крикнуть хочется:

"Возьми!"

Сюда уж люди не вернуться, деревня брошена людьми.

* * *

Нет в мире краше Петербурга, Но жизнь там протекает бурно. Мне по душе жить в Киришах, Здесь можно шире сделать шаг.

СОЛЬЦЫ

Известно, что стояло тут давно Бестужевых именье — декабристов. Они ночами видели в окно При лунном свете Волхов серебристый

И слушали с волненьем пенье птиц,

Вдыхая свежий ароматный воздух.

Четы их юных, любопытных лиц,

Мерцая тускло, освещали звезды.

Вокруг росли зеленые леса,

Цвели ромашки белые беспечно.

И этих мест неброская краса

Запомнилась им, думаю, навечно.

Теперь другой — промышленный пейзаж.

Вот там левей раскидистого дуба

Войдя легко, неудержимо в раж,

Дымят большие ГРЭСовские трубы

За ними в ряд торжественно встают

Десятки труб, колонн нефтезавода

По-прежнему лишь птицы тут поют

И Волхов так же катит свои воды.

Через него построены мосты

За ними — восхитителен и молод,

Как воплощенье формы, красоты

Стоит солидно современный город,

На месте, где минувшая война,

Прошлась огнем.

В нем среди улиц чистых

Есть улица Бестужевых — она

В честь земляков — известных декабристов.

А здесь машины, баржи, поезда

Шумят, плывут и проезжают мимо.

Да, время не оставив и следа

Именье стерло, что непоправимо

И словно, строгий соблюдая этикет,

Его неоднократно дождь оплакал.

Печально, что на месте нет

Ни надписи, ни памятного знака.

Выходной лишь день настанет — Не чета он будним дням, Растворятся киришане По окрестным деревня. И покой душевный ищут, Сидя чинно на крыльце, Кто в Бору, кто в Городище, А кто в Кровином Сельце... Для кого-то нет дороже, Чем любимые места На Пчеве, в Лугу, на Пчевже, В Горчакове у моста. Горожане очень рады Побродить, хоть до темна Вокруг Клинкова, Отрады Кусина, Шелогина. Кто-то искренне тоскует

О лесах, лугах, полях Возле Смолина, Кукуя, Где родимая земля. Словно птиц залетных стая, Что умчались вдаль с утра, Выходные пролетают — Уже в Кириши пора. Расставанье. Слезы, вздохи, И прощальный взмах руки. А в деревнях одиноки остаются старики...

Александр Неуймин

Агроном

Финалист конкурса "Интервью с вампиром"

  

  

  

   Солнечный зайчик лениво пробежал по старым, выцветшим обоям и замер рядом с иконой. Николай Чудотворец, словно не радуясь подобному соседству, с укоризной посмотрел на вновь прибывшего.

   Старый дом давно проснулся.

   Еще до восхода Марфа проскрипела половицами в коровник, накормила и подоила Чернушку, затем прошла по небольшому огороду и, с трудом подняв здоровенную жердину, открыла парник. Помидоры уныло приветствовали хозяйку вялым покачиванием веточек. Жухлая листва вот уже третью неделю безуспешно пыталась набраться силы.

   Марфа тяжко вздохнула и оглядела свои владения.

   Грядки с картошкой тоже взгляда не радовали. То здесь, то там из под земли пробивались чахлые кустики. Не успев подняться над землей, ботва предпринимала отчаянные попытки загнуться, не оставляя ни малейшей надежды на достойный урожай.

   То же самое творилось во всей деревне. Растения, как им и полагалось, полные сил выбивались из-под земли, но спустя пару дней, словно пораженные недугом, начинали медленно умирать.

   Все началось примерно две недели назад.

   По деревне, с ласковым названием Мамино, словно прокатился мор. Медленно, но верно все, что с таким трудом было посажено в землю, начало погибать. Не помогали ни пестициды с гербицидами, мешками засыпаемые в землю, ни проверенные дедовские методы, вроде различных заговоров. На деревенском совете было решено обратиться за помощью в соседнее село.

   Михалыч, тамошний председатель, поведал, что подобная напасть, словно косой, прошла по всей округе. И Круглово, и Светлое все пали жертвами этой огородной чумы. На многочисленные выкрики "Как быть?" и "Что делать?" Михалыч, пару минут помявшись, рассказал, что все без исключения села и деревни смогли спастись от "недуга" лишь одним способом. А именно, обратившись к Яну — агроному из города. Оказывается, что еще в начале весны, этот самый Ян приезжал в Светлое с лекцией на тему "Новейшие методы биологической борьбы с огородными вредителями". И там же, в клубе, рассказывал, что в прошлом году несколько деревень близ Вологды, захлестнула странная болезнь — растения начинали увядать, а затем и вовсе умирали. И только новые научные разработки позволили селянам одержать победу в бою за урожай.

   Рассказал и уехал, не забыв оставить председателю визитную карточку, тисненную золотом — Ян Инеев. "Специалист по нетрадиционным способам землеобработки". По телефончику, указанному в визитке Михалыч и позвонил. Ян появился спустя два дня. Назвал свою цену. После недолго препирательства со стороны Михалыча, снизил запрошенную сумму на двадцать процентов, и получив аванс уехал. Дня четыре ничего не происходило, а затем всю растительность как прорвало. Травы и кусты прямо на глазах наливались соком, тянулись к солнцу и росли, да еще как росли.

   Когда, уступив натиску селян, Михалыч огласил сумму, запрошенную агрономом, все сначала негодующе заворчали, но затем, здраво рассудив что без помощи можно и всего урожая лишиться, сговорились и выкупили у Михалыча агрономову визитку за два литра Марфиного первача. Тем же вечером Василий сгонял в Светлое на почту и вызвал Яна из города.

   Сегодня агроном должен был появиться в Мамино.

   Марфа подошла к калитке и, прищурив близорукие глаза начала вглядываться в фигуру показавшуюся на дороге в деревню.

  

   Ян размашистой походкой вошел в деревню и, поравнявшись с Марфиной калиткой, уставился на хозяйку белесыми глазами:

   — И кто у вас тут за главного?

   Марфа поправила косынку и попыталась улыбнуться:

   — А ты кто, батюшка, будешь?

   — Меня зовут Ян. Знакомое имя?

   — Как же не знакомое, заждались мы Вас.

   — Заждались, говоришь. Ну, так чего тут стоять веди к председателю.

   — Дунька! — Марфа кликнула внучку, притаившуюся за сараем и с интересом рассматривающую приезжего, — Дунька, бегом к Ивану Ивановичу, скажи, агроном приехал.

   Дунька, поднимая босыми пятками дорожную пыль, бросилась к дому председателя. Мамино огласили радостные детские крики: "Приехал! Приехал"

   Ян довольно прищурился:

   — Хорошо тут у вас, воздух, одним словом.

   — Пойдем, батюшка, провожу. — Марфа вышла на улицу, аккуратно затворив за собой калитку.

  

   На центральной площади перед сельсоветом собралось едва не все население деревни.

   Рядом с председателем стояла сельмаговская продавщица Клавдия.

   Сделав шаг навстречу агроному, Клавдия сунула ему под нос неимоверных размеров каравай, на котором кособоко громоздилась солонка:

   — Откушайте, чем Бог послал.

   Ян поморщился, но кусочек от протянутого угощения все же отломил. Понюхал, есть не стал, повертел в пальцах и сунул в карман пиджака: