Зверь лютый Книга 28. Приступ

Его потомок пойдёт именно этим путём — перемыслит Мамая. Найдёт способ получить сведения о замысле татарского похода, подберёт построение войска, заставит себя, Серпуховского князя, Засадный полк терпеть, ждать наперёд продуманного момента. И будет победа. При численном превосходстве противника.

"Потомок" — поймёт. Поймёт ли "предок"? Точнее: примет ли, что перемыслить меня он не сможет, и пытаться не надо. Что попытка, если и будет, то одна. Последняя в жизни. И не только в жизни его самого.

Я сочувственно разглядывал сидевшего передо мной пожилого мужчину.

— Тяжко. Стыдно. Признать, что иной человек тебя мыслею острее. Что родовитее, богаче, сильнее — запросто. Книжностью превосходит, иных земель более видал — легко. А вот умом острее — стыдно. Хоть все понимают, что люди разные. И в этом деле — тоже. Но принять умственную немощь свою, перед живым человеком, за одним столом... тяжко.

Он смотрел на меня потрясенно.

Умный человек. Дурак чужого ума не улавливает — сравнивать не с чем.

Добавил веско, глядя ему в глаза:

— Не шути со мной. Не играйся. Поймаю. Прихлопну. Будет больно. И — стыдно. Своей глупости. Иди, устраивайся.

Я махнул рукой, Боброк заторможено поднялся, вышел во двор. Так и шёл к амбару, куда полон загнали, держа шапку в руках.

Я чего-то новое сказал? Что мозги имеют значение? Что дураком быть плохо? Может ему, как Фангу в Рябиновском порубе, надо про слабую, но умную обезьяну, скачущую по миру на злобном когтистом крокодиле?

Нет: христианин, набор образов другой. В христианстве умных нет. Победа над противником достигается молитвой, постом, терпением и смирением, милостью божьей — не умом. Из мирских мудрецов — один. Да и тот — Соломон.

Боброк уловил моё интеллектуальное превосходство. Не в каких-то хитрых мастеровых изысках — ему это не интересно. Не в количестве и качестве воинов. Как с этим бороться известно: надо — больше. Больше своих. Воинов, мечей, коней, кольчуг... Он ощутил моё превосходство в "кознях и ковах". И растерялся: как победить противника, который предвидит твои действия, меняет твои планы так, что ты уверен, что они твои, а они его.

Забавно: я убедил его в своём уме на примере эпизода, в котором сам постоянно чувствовал себя дураком.

Он сумел донести это ощущение — "не играйся" — до своего прежнего воспитанника, до Подкидыша. Что сэкономило время и ресурсы. Сохранило жизни тысячам людей русских. Уменьшило нужду демонстрировать реальность "третьего исхода" в "Каловой комбинаторике" — принять, убежать, умереть. И послужило одним из ключевых элементов в создании "Русской Хазарии".

Есть вопрос, девочка, который и по сю пору меня гнетёт. В те три дня в Киеве схватили и запытали Катеньку, Катерину Вержавскую. Кто навёл? Могли сами волынские или киевские догадаться, зная о близости её к Великой Княгине. Могли "сдать" смоленские потьмушники, зная о связи её со мной. А могло и через Боброка дойти. Он опознал Гапу. Он мог сказать об этом кому-то, кто в этот или следующий день ушёл в Киев.

Я спрашивал — нет. Гапа говорит: не врёт. Но он ушёл от меня потрясённым, мог и забыть, мог болтануть, просто не заметив. Хоть и вряд ли, но... могло быть. В Киеве все, кто решал судьбу Катерины, погибли при штурме. Прислужники ответить не могли. Так и висит. Груз этот на душе моей.

Первый день весны. Во дворе, как после настоящего Нового Года, "тихий час". Намаялись ребятишки. "Ворогов напоили и сами полегли". Хорошо, что просто спать. Редкие слуги, выпущенные из-под стражи для дела, таскают воду, дрова. На дворе запах печного дымка. Печной — не костровой. Жильём пахнет, не походом. Баньку протопили: бойцы, потурменно, топают на помывку. От самого Курска в бане не были. Полтыщи вёрст на конях... Запашок у нас нынче... Я-то не чувствую — сам такой. Помыться бы! Аж спина зачесалась. От одной мысли.

Нельзя, рано. Вот Чарджи отоспится — тогда и я на помойку пойду. Кто-то должен быть "в головах" и на ногах. Как в мозгу — "тревожный центр".

Из конюшни Салман выносит за шиворот гридня. Заносит кулак, видит меня, смущается: я мордобой не одобряю. Только в условиях прямой опасности для жизни и исполнения боевой задачи.

— Э, сахиби. Этот... кён куртаксы (бурдюк с навозом) стёр спину коню! Варварлык!

Растёт Салман, растёт. В части словарного запаса, например.

— Где ветеринар?

— Спыт! Устал! Мат!

— Почему ветеринар спит, когда не все кони здоровы? Салман, отпусти бестолочь. Что с ним делать ты знаешь. А ты, гридень, запомни: если конь тебя в бой не повезёт, то это дезертирство. В боевых условиях... сам понимаешь.

Парень, встряхнутый напоследок мощной рукой командира, убегает искать конского лекаря. Последнего из трёх, что из Тулы вышли.

— Сахиби, надо нового коня. Из добычи взять?

— Взять. Кому из сегодняшних героев конёк недорог — заменить на княжеских. По желанию. Наши-то строевые, обученные. А взятые... Скоки.

Летописи называют "скоками" дружинных коней, которые "на княжьем дворе играти горазды".

В ворота въезжает один из посланных разъездов. Кони в мыле, пятна крови, сами хохочут.

— Господин Воевода! Докладываю. Дошли до Белгородской дороги. Дальше пройти не смогли. Обозы боярские в город прут. Наскочили, переведались. Ихних кучу наклали. А Вихорко коню своему ухо срубил. Вот же ж дурень! Ха-ха-ха.

Чуть более подробный отчёт: едва отъехали — заблудились. С севера и северо-востока овраги — не пройти. Приняли ближе к городу — "дачный посёлок".

* * *

Киев защищаем не только рвами, валами и стенами. Ярослав Мудрый "накрыл" городом всю Гору. Ему пришлось сражаться с печенегами на ровной поверхности плоскогорья, на том месте, где Софийский собор стоит. Потом он поставил стены по краю плоского места.

С востока — Днепр. С северо-востока — Подол. Прикрыт Почайной и своими укреплениями. Даже взяв его, надо лезть круто вверх. С севера — детинец, град Владимиров. Самые крутые склоны. На северо-западе крутизна меньше, но город снова прикрыт стенами посадов-концов. Запад и юго-запад — "дачный посёлок": сады и огороды киевлян.

Я уже говорил, что в эту эпоху городские общины имеют свои земли, которые распределяют между жителями. Формы собственности имеют не только социально-экономическое, но и военно-тактическое значение.

Местность пересечённая (холмы, овраги), плотно разгорожена, обустроена. "Обустроена" вовсе не для движения воинских отрядов. Предполье двойного назначения.

Ещё дальше от города — общественные выпасы. С вкраплениями "летних усадеб" знати. Ещё дальше — городские покосы.

Город, самый большой на "Святой Руси" и один из крупнейших в Европе, живёт "по-деревенски". Все имеют огороды. Вовсе не совейские "6 соток". Если для крестьянина "отхожий промысел" — приработок, то для горожанина "приработок" — "постоять в борозде раком".

Не "любовь к природе" — "любовь к жизни". Регулярные катаклизмы, погодные и социальные, заставляют и крестьян, и горожан стоять "на двух ногах": добывать "и корм, и прикормку", дополнительные источники еды.

Отдельная тема: скотина.

Почти в каждом доме есть корова. Молоко — второй, после хлеба, основной продукт питания. Хозяйка кормилицу свою доит каждый день. Все молочные продукты делают в доме. Швейцарских сыроварен на высокогорных пастбищах, куда скотину загнали, там доят и молоко перерабатывают в компактный, долго хранящийся продукт — нет.

Возвращение деревенского стада с пастбища большинство попандопул видели. Хоть бы в кино. А вот как выглядит возвращение стада в самый большой город "Святой Руси"?

Два-три десятка тысяч голов скота нужно пропустить через 3-5 ворот. Некоторые жители держат по несколько коров, есть бычки и тёлки. Есть кони, овцы, козы. Утром раненько эта лавина прёт по всем дорогам из города. Вечером — обратно.

Выезд из мегаполиса на уикэнд видели? — Здесь хуже. Скорость движения 2-4 км/час. Разметки нет, все сигналят. Виноват: мычат и мекают. Съезжают на обочины — кустик понравившийся пощипать. Бодают и лягают соседей. Просто чтобы роги почесать. Непрерывно гадят. Не СО2 по евро-эко-нормам в воздух, а "лепёшками", "яблоками", "катышками" на дорогу. И сероводородом в воздух, само собой.

"Еду я на Родину.

Пусть кричат...".

Кричать тебе никто не будет. Все и так, "с младых ногтей", знают, что подходы к любому русскому городу завалены свежим дерьмом. Чем город больше, тем эта "дорожная подсыпка" длиньше и гуще.

Вывалившись на дорогу, заполонив её на версту-две-три, стада постепенно расходятся по своим, своей улицы, выпасам.

Бывают дневные дойки. Когда несколько хозяек уговаривают соседа отвезти их с подойниками к стаду. Бывают ссоры и драки между улицами из-за выпасов. Отдельная тема: найм и расчёт пастухов. Их общение с нанимателями, скотиной и между собой. На дороге, где каждый рвётся пройти первым, или на выпасе, где... разное бывает.

Огромный пласт тысячелетней культуры, экономики, фолька, эмоций, кусок почти каждой человеческой жизни, связанный с движением личной скотины на выпас и обратно, масса случаев, пословиц, историй, обычаев, законов, конфликтов, технологий... которые вокруг этого существуют и эволюционируют веками... почти полностью исчез во второй половине 20 в.

Здесь, в Киеве, он доведён до максимальной степени концентрации — город наибольший.

Странно: такое огромное явление — выгон общинного стада — коллегами не рассмотрено. Будто и нету. Впрочем, и археологи почти не замечают этого куска истории. Так только, этнографы чуток, на очень маленьких примерах.

"Если система увеличивается на порядок, то она приобретает качественно новые свойства".

"Сделать бутерброд может и однорукий. Для тысячи бутербродов нужна фабрика".

Отогнать десяток коров на версту — одно. А стадо в тысячи голов?

Ещё дальше, за огородами, садами, летними усадьбами, выпасами, располагается полоса городских сенокосов. Сено — не корова, его можно раз в год скосить, просушить и привезти.

Ещё одна тема здешней городской жизни почти отсутствуют в попадёвых рассуждениях: дрова. В лучшем случае вспомнят дровяные барки на Неве в 18-19 в. Очередное пренебрежение к людям, к предкам.

— Да чё там? Мужики привезут!

Привезут. Если заплатишь.

— Ты — плати. Что ты потом с этим оплаченным будешь делать — твоя забота.

Дрова бывают сырые, бывают сучковатые — колоть намаешься. По звуку определяют дрова в печи: сосна гудит и стреляет, осина — шипит, обижается, что заругали хорошее дерево.

Сколько съедает здешняя печка, сколько печек на подворье — я уже...

У крестьян дрова покупает верхушка среднего класса. Боярам дрова везут из вотчин.

— Холопы, сэр! Их всё едино кормить — пусть хоть что полезное сделают.

Народ попроще покупает у городских дровосеков.

Есть такая... общность. Специфическая. В которой постоянно идут свары вплоть до убийств. Несколько мест вблизи Киева называются "Дебри". При Ярославе Хромце там "гуляла" княжеская охота. Мономах за крупным зверем на ту сторону, в Бровары, ходил. А тут так... зайчишек погонять, лисичку поднять.

Леса эти постепенно редеют. Но для конницы, для пеших колон — непроходимы.

"Матрёшка": стены-вал-ров. И вокруг со всех сторон — очень неудобное предполье.

Батый взял город. У него были "пороки". Поставить их — нужно место. Множество рабов расчистили и выровняли дороги и площадку под стенобойные машины.

"Постави же Баты порокы городу, подъле вратъ Лядьских, ту бе бо беаху пришли дебри, пороком же беспристани бьющимъ день и нощь, выбиша стены, и вознидоша горожаны на избыть стены, и ту беаше видите ломъ копеины и щетъ скепание, стрелы омрачиша свет побеженым".

Нынче "11 князей" идут с севера от Вышгорода. Кирилловский монастырь на северо-западном конце Дорогожичиских холмов ("горбов"). Рядом с ними, восточнее — обширное болото. Вышгородская дорога идёт между этими высотами и болотом. Было бы лето — перекрыть дорогу нетрудно, конницей там не обойти.

Так — со всех направлений. Немногочисленными силами в эту эпоху можно остановить существенно превосходящего противника.

* * *

— Они тама тянутся, возов с полста. Конных стока же. И одопешенные есть. Углядели нас, подъезжают, спрашивают — кто такие? А я им: зверичи мы, Зверя Лютого воины, с Всеволжска-города Киев брать пришли. А вы кто? — А мы, де, Олексы Дворьского люди, в Кием идём, господина нашего, Великого Князя Мстислава Изяславича боронити. А я им: куды ж вы, дурни, намылились? Воевода наш, Зверь Лютый, ещё нынче поутру вашему князю голову ссёк, в торбу ложил. А тот мне: брешешь, ехидна проклятая. А я ему: ты в Киев идёшь? Ну и иди. Мы там тож днями будем. Да вели бабе своей подмываться хорошее. А то я люблю чистенькой про меж ляжек засандалить.

Парень радостно ухмыльнулся, ожидая, видимо, похвалу своему острословию. Как он круто супротивника в разговоре уел.

— Тот сразу оскалился, меч выхватил да на нас с Вихорко. Да за ним следом ещё с десяток. А мы впереди стояли. Стрелки-то чуть сбоку да по-сзади. Тропка-то узкая, стрелами двоих коней положили, верховые и следом которые — кубарем. Ну, мы вперёд. Пеших-то, в снег свалившихся, одуревших, с седла рубить — милое дело.

— И как?

— Ну, стрелки по паре, вроде, я троих. И вот Вихорко коню своему ухо срубил.

Отчёты о нанесённых противнику потерях нужно делить в разы. Особенно это свойственно стрелкам: они от противника далеко, считают, что раз стрела попала — покойник.

Я обернулся к стрелкам. О, да это не Любимовские "драгуны", а "скифы" от Чарджи.

— Четверо убитых?

Парни помялись. Потом старший, с лычкой, ответил:

— Стрел пустили четырнадцать, попало десять. Одна в мешок на возу на дороге, другая там же — кобыле в зад. Случайно. Неудобно стояли. Остальные: четыре в коней, четыре в людей. Один слетел. Ещё двое... тяжёлых. Думаю. Без доспеха, без щита, на нас не смотрели. Не закрывались, не уклонялись. Но — неудобно. Мечники обзор перекрыли.

— Молодцы. Представить к следующему чину.

Парни разулыбались, недружно прокричали:

— Служу Воеводе!

По общему правилу, курсант, освоивший воинскую науку, получает чин "младший гридень" и зачисляется в войско. Дальнейшее повышение зависит от проявленных им талантов. Для каждого обязательно участие в бою в составе подразделения и личное уничтожение врага.

Убить — лично. Мечнику достаточно одного. Стрелку — трёх. Я видел этих ребят в бою у Вишенок. И нынешних засчитаю. Хотя из четырёх... покойников двое, не больше.

— Теперь с тобой. Младший десятник? Зарубил троих?

— Так точно!

— Молодец. Операция группой, нанесение численно превосходящему противнику существенных потерь. Следующий чин. За храбрость и проявленное личное воинское умение, за порубленных — "Святослав" четвёртой степени.