Мечты Идиота

Помню, когда-то давно, когда я сам занимал должность начальника отдела, звонящий "прямой" телефонный аппарат вызывал у меня настоящую панику. Если с тобой связываются по "прямому", значит дело срочное, важное и ответственное. Не сомневаюсь, что сейчас начальник отдела испытывает те же самые чувства.

Услышав отклик подчиненного, я просто говорю ему, без приветствий и других предисловий:

— Зайди-ка!

— Сейчас буду, Максим Владимирович!

Вот ему еще порция адреналина. Мало того волнения, которое испытывает бюрократ при звонке по "вертушке", когда дрожащими руками он снимает трубку с телефонного аппарата, и слышит там голос своего вышестоящего начальства. Этот голос может все — запросить какую-нибудь информацию, поинтересоваться, как проходит работа по такому-то документу, отдать некое категоричное распоряжение. Все это, несомненно, произведет надлежащий эффект, а именно — сметет все то благодушие и неторопливость в действиях подчиненного, если она была у него до этого звонка. Но фраза типа: "зайдите ко мне" рождает в душе этого подчиненного целый ураган самых противоречивых эмоций. Которые будут только усиливаться, в то самое время, когда он в спешке бежит по коридорам учреждения к начальственному кабинету.

Что ждет его там? Этого он еще не знает, и в его возбужденном воображении проносится весь список возможных прегрешений, за которые ему, вполне вероятно, придется отвечать. Одно ему ясно наверняка — вопрос весьма серьезен, ибо менее важные и срочные темы вполне могли бы быть обсуждены и по телефону.

Не проходит и минуты, а я уже слышу вежливый стук в дверь. "Войдите" — говорю я, одновременно погружая свой взгляд в какой-то лежащий прямо передо мной документ. Всякий, входящий в этот кабинет, должен воочию лицезреть, что его обитатель занимается здесь делом, причем неизмеримо более важным, чем тот вопрос, с которым посетитель сюда явился.

Немного погодя я неспешно отрываю взгляд от листа бумаги. На пороге — начальник отдела по контролю за объектами государственной собственности. Стоит, изогнувшись в некоем полупоклоне, и вся его фигура выражает сплошную готовность услужить своему вышестоящему начальству. Глаза просто-таки излучают некую предупредительную преданность.

— Слушай, что там за тема совещания у Губернатора, ты в курсе? — спрашиваю у него.

Он кивает головой. Сразу видно, что некоторое напряжение, присущее ему до этого, спадает. Он уже сообразил, в чем суть дела, и все его душевные муки, связанные с неизвестностью и самыми черными предчувствиями, исчезли.

И он бодро начинает мне докладывать о каких-то входящих и исходящих документах, составленных справках, служебных информациях, характеристиках и прочей ерунде. Главным образом, показывает тот титанический объем работы, который лично он проделал во имя решения поставленного вопроса. Я прерываю его речь:

— Где все эти документы?

— Сейчас предоставлю, — с готовностью обещает мне он, и, как стоял, спиной вперед, выдавливает себя из моего кабинета. И, задержавшись на одну секунду, лишь для того, чтобы аккуратно закрыть за собой дверь, в спешном темпе устремляется в свой кабинет. Для того, чтобы извлечь из пыльного шкафа заветную папку с подшитыми и пронумерованными документами. Папку, которая стоит на полке, зажатая со всех сторон другими такими же пыльными фолиантами, на тот случай, когда один из тысяч заключенных в них документов когда-нибудь кому-нибудь понадобится.

В это время снова звонит секретарь:

— Максим Владимирович, к Вам посетитель.

— Я занят, — отвечаю я ей. — Сегодня я никого не принимаю.

Она все понимает. Кладет трубку. Теперь уже ее работа, как убедить человека, который, вне сомнения, неделями ждал моего возвращения из отпуска, а теперь явился к самому началу рабочего дня, подождать со своими проблемами до завтра, причем с неизменным прибавлением "возможно".

Снова кто-то звонит мне по телефону. Поднимаю трубку. На том конце телефонной линии — голос одного моего хорошего знакомого, Первого Заместителя смежного Управления.

— Приветствую, Владимирович! — вещает голос, настроенный, как видно, весьма благодушно. — Из отпуска вернулся? Рассказывай, как отдыхалось?

Он ждет от меня ничего не значащего в деловом отношении разговора, и я бы с удовольствием поболтал бы с ним на разные отвлеченные темы, но только не сейчас. Однако, и обрывать разговор было бы невежливо. Более того, крайне недальновидно. Человек это значительный, в карьерном плане весьма перспективный, и я очень дорожу его ко мне добрым отношением.

— Мое почтение, Павел Семенович! — отвечаю я, всем своим голосом демонстрируя искреннюю радость. — Да ничего, спасибо, отдохнул на славу! Не жалуюсь. Как твое здоровьице?

Разговор все еще продолжается, когда в моем кабинете вновь возникает начальник отдела. Видя, что я занят телефонной беседой, стоя мнется у самой двери. Показываю ему рукой — проходи, мол, присаживайся. Подчиненный проходит, деликатно присаживается за мой стол, кладет на него папку с документами, предусмотрительно раскрыв ее в надлежащем месте.

В это время телефонная беседа продолжается, и я как бы совсем не обращаю внимания на своего подчиненного, предоставив ему нервно ерзать на стуле в ожидании ответственного разговора.

— Ну, хорошо, Павел Семенович, забегу обязательно. Сейчас, видишь, дел много, все, сам знаешь, навалилось... Ну, а как же? Вся отрасль на плечах! Отдохнул — и за лямку! Ну, ладно, увидимся!

Кладу трубку, одновременно принимая вид крайне серьезный и в высшей степени сосредоточенный. Начальник отдела пододвигает папку ко мне поближе. Беру папку и начинаю изучать представленные моему вниманию документы. Подчиненный продолжает ерзать, не зная, то ли ему сидеть и молчать, то ли уже начать выступать со своими поясняющими устными комментариями.

— Ты, — говорю я ему, — иди пока, работай. Я все внимательно изучу, а потом тебя снова вызову.

Он с готовностью воспринимает это мое указание, как воспринял бы и любое другое. Моментально вскакивает со стула и, аккуратно придвинув его к столу, и спешно покидает кабинет. Покидает, чтобы провести следующий час в ожидании моего звонка, в готовности по первому же моему зову снова предстать перед моими очами.

Я пытаюсь внимательно изучить документы. Входящий запрос Комитета по управлению государственным имуществом. Перечень предприятий государственной собственности. Перечень действующих директоров этих предприятий. Отчет комиссии по контролю за финансово-хозяйственной деятельностью.

Через пятнадцать минут мне уже становится откровенно скучно. Неинтересная тема, не хочу я в нее слишком глубоко вникать. Тем более, что есть человек, лично за этот вопрос ответственный. Ну-ка, вызову я его еще раз.

Снова в моем кабинете появляется взъерошенный начальник отдела. Он понимает, что если с самого утра началась какая-то суета, значит, дело самое, что ни на есть, серьезное. И за каждую свою оплошность, за оплошность своих подчиненных или руководства, в конечном счете, по шапке получит именно он.

— Ну-ка, — говорю я ему. — объясни-ка мне вкратце, в чем суть вопроса.

Он снова начинает свой рассказ, сопровождая его отягчающими мое сознание подробностями.

— Ты мне вот что скажи, — прерываю я его на середине доклада. — Наши предложения по директорам готовы, или нет?

Он заметно мнется.

— Проект письма был мною подготовлен, — мямлит он, — Я отдал его на подпись Эдуарду Генриховичу, но он его до сих пор не подписал...

Воцаряется тягостное молчание. Подчиненный застыл в немой позе, — как статуя, под которой уместно было бы поместить надпись примерно следующего содержания: "Я сделал все, что только мог, и даже больше, видит Бог!" Его чувства и ощущения мне понятны, однако это не может рассеять моей собственной растерянности. Начальник не подписал! Это не может быть случайностью, за этим обязательно что-то должно таиться. Что?

— Ты вот что, — говорю я начальнику отдела. — принеси-ка мне копию этого документа.

— Переделать за Вашей подписью? — с готовностью осведомляется он. Мельком гляжу на часы — до совещания еще около часа.

— Не надо. Просто принеси копию.

Начальника отдела снова сдувает ветром, и снова он бережет мою дверь от коварных сквозняков. Я вновь по телефону связываюсь с секретарем.

— Лена, там у начальника на подписи должен находиться документ, о директорах...

— Да, Максим Владимирович, я помню, такой документ был. С подписи он не возвращался.

— А не могла бы ты, Лена, связаться с Эдуардом Генриховичем. Мне срочно нужно с ним поговорить.

— Я попробую, конечно, но... — неуверенно отвечает она.

— Попробуй, будь любезна!

— Хорошо, Максим Владимирович!

В это время снова появляется в моем кабинете начальник отдела. В руках у него листок бумаги. Он протягивает его мне. Беру его и недоверчиво начинаю изучать. Ну, список директоров.

— А в чем проблема? — спрашиваю у начальника отдела.

Тот недоуменно пожимает плечами.

— Иди к Лене, вместе с ней найдите то письмо, что лежит у начальника в кабинете. Давайте его сюда.

Теперь в предсовещательную суету вовлекается все большее количество народа.

В конце концов, листок с собственноручными пометками Начальника Управления предстает моему вниманию. В нем только одно исправление — напротив названия одного из государственных предприятий зачеркнута фамилия "Наговцев" и от руки написано "Сафонов".

Кто такой Сафонов, я знаю. Он и есть нынешний руководитель данного предприятия. Как же, посещал я это предприятие, отобедывал там... Да, когда-то этот человек весьма радушно принимал меня в задней комнате своего директорского кабинета, под хорошую закуску рассказывая о грандиозных перспективах развития вверенного в его руки хозяйственного объекта.

А кто такой Наговцев?

И тут снова начальник отдела дает мне необходимые пояснения. Оказывается, пока меня не было, деятельность данного государственного предприятия была проверена Счетной Палатой. Вскрылись многочисленные нарушения со стороны действующего руководителя. В заключении, составленном по результатам проведенной проверки, содержалась рекомендация отстранить данного руководителя от должности. И даже явный намек на перспективы возбуждения уголовного дела по фактам нецелевого использования бюджетных средств и хищения государственного имущества.

А некий Наговцев — это, оказывается, некоторый молодой, перспективный специалист, с высшим профильным образованием, с опытом руководящей работы, с отличными рекомендациями и характеристиками. В общем, наш золотой кадровый резерв.

Вроде бы, ситуация яснее ясного. Сафонова гнать надо в три шеи, а Наговцева предлагать утвердить на эту должность. Но, чуется мне, не все так просто в данной ситуации.

Снова выгоняю из кабинета начальника отдела, снова звоню секретарю:

— Ну, что, Лена, нашла Эдуарда Генриховича?

— Нет, его телефон не отвечает.

Мне хочется выругаться прямо в трубку.

До начала совещания — менее получаса. Я сижу, отрешенно уставившись на противоположную стену, где висят настенные часы. Наблюдая за неумолимым ходом времени, я обдумываю сложившуюся ситуацию.

Ясно, что начальник отдела по контролю за объектами государственной собственности подготовил решение вопроса таким именно образом, как это предписано многочисленными должностными инструкциями. И с этой точки зрения, его вариант решения следует признать правильным.

С другой стороны, Начальник Управления, тоже, по-видимому, исходя из каких-то весьма обоснованных резонов, позволил себе отойти от существующих директив и инструкций. И оставил в списках персонажа, который там значиться не должен.

Ну да, Сафонов, конечно, вор. А кто на его месте не ворует? Какой у него еще интерес занимать эту, в общем-то, незавидную должность? Когда у тебя нет практически никаких полномочий и свободы действий, но при этом ты обязан регулярно отчитываться за свою деятельность? Да еще ежегодно проходить эту унизительную процедуру согласования в вышестоящих инстанциях?

Вопрос не в этом, а в том, кто поддерживает эту кандидатуру. Кто реально стоит за этой фигурой, кто оказывает ей необходимую поддержку и содействие? Насколько весома эта поддержка?

Будь мой начальник на месте, все было бы гораздо проще. Ему и предстояло бы участвовать в совещании, ему и пришлось бы формулировать официальную позицию нашего Управления. Так ведь нет же! Уехал, оставив меня без каких-либо инструкций к действию!

До совещания остается совсем немного времени, и мое состояние близко к паническому. Меня вынуждают принять самостоятельное решение! Меня передергивает от одной только мысли об этом. Я снова связываюсь с секретарем, и снова слышу в ответ, что связи с Москвой нет, и, судя по всему, уже не будет.

Минутная стрелка настенных часов неумолимо движется к зениту, и мне уже пора выдвигаться на совещание.

С папкой подмышкой, внешне сохраняя невозмутимый вид, я выхожу из своего кабинета, и иду коридорами власти, навстречу неизведанному. Мой путь в Малый Зал лежит через шесть устланных мягкими коврами коридоров и две лестницы с ковровыми дорожками. У меня есть еще целых шесть минут, чтобы решить возникшую дилемму.

Конечно, так или иначе, я из этой ситуации выпутаюсь. В конце концов, всегда смогу оправдаться. В крайнем случае, свалю всю ответственность на кого-нибудь. На того же начальника отдела.

Ну, что же, пусть не обижается! Такова уж планида государственного чиновника — страдать во имя высших государственных интересов!

4.

Я возвращаюсь домой. Мой родной город радостно встречает меня знакомыми запахами и привычным ритмом жизни. По сравнению со столицей он кажется таким тихим, почти безлюдным.

Странное чувство испытываю я, и это чувство нельзя назвать радостью возвращения. С одной стороны, я осознаю, что вернулся в привычный, знакомый мне мир. С другой стороны, я все еще продолжаю ощущать внутри тот мир, откуда только что вырвался. Душа моя испытывает странные метания, как будто какая-то ее часть не успела вместе со мной сесть на самолет, и сейчас все еще мечется по улицам столицы.

Я знаю по собственному опыту, что через несколько дней это пройдет, и это непонятное чувство исчезнет. Надо полагать, мятущаяся часть моей души доберется как-нибудь на перекладных, воссоединится с другой ее частью. И снова позволит мне умиротворенно влиться в окружающую меня действительность.

Здесь, в родном городе, за время моего отсутствия по мне уже успели соскучиться, и все живейшим образом интересуются моими впечатлениями о поездке. Всякий с любопытством заглядывает мне в глаза, и всякий же отмечает, что со мной произошли какие-то неуловимые изменения.

Ну, это и понятно. Всякое значительное событие, из ряда вон выходящее из рутинного течения нашей жизни, так или иначе, меняет нас. Для этого они и существуют, и, по моему мнению, каждому следовало бы регулярно перетряхивать свою жизнь, лишая ее однообразной монотонности.