Мечты Идиота

Макс Маргин

май 2005 — январь 2006

М Е Ч Т Ы И Д И О Т А

"Я" бывают разные...

Умный Кролик

А. Милн, "Винни-Пух и все-все-все"

1.

На улице — ранняя весна.

Природа пока еще не торопится очнуться от своей зимней спячки. Ей явно неохота выползать из-под такого уютного и мягкого белого одеяла. Природа все еще выкраивает время, чтобы до конца досмотреть свой последний зимний сон. Природа пока еще неторопливо ворочается на своем ложе, лениво потягиваясь. Она еще жмурится спросонок, и всячески оттягивает тот момент, когда ей придется вплотную приступить к своим насущным делам.

Ничего, Солнце уже все настойчивее стаскивает с земли белоснежное когда-то покрывало. Почти что насильно пытается привлечь Природу к водным процедурам. Стремится возвратить Природу к началу новой жизни. Солнце лишний раз напоминает Природе, что у той существует масса самых серьезных обязательств, и уже давно пора бы приступить к их непосредственному исполнению.

Природа, конечно же, и сама отлично знает все свои обязанности. Вот сейчас, еще немного, и она вплотную приступит к ним, к вящей радости всего живого и дышащего.

У всех в этом мире существуют свои обязательства, свои обязанности. И все в этом мире, не смотря на свое отношение к ним, исполняют их с той или иной степенью ответственности.

Вот, к примеру, Солнце — обязано оно было прийти к нам, и пришло. Земля, как ей это и предписано, повернулась к нему своим озябшим боком. Зима, завершая свою миссию, сдает свои полномочия и уходит в очередной отпуск. Зима сдает Весне ключи, и те, весело звеня, начинают пробиваться из-под потрепанного снежного покрова. Весна вступает в должность Главного Распорядителя Природы, и незамедлительно начинает давать всем своим многочисленным подчиненным обязательные для исполнения указания. И директивы эти неукоснительно будут выполняться всем сонмом природных стихий и живых существ.

И дальше все в Природе будет проистекать по порядку, заведенному миллионы лет назад. Листья на деревьях раскроются в срок, и, как обычно, окрасят всю землю в приятный для глаза зеленый цвет. Прилетят перелетные птицы, чтобы целое лето провести в наших краях, наполняя леса и рощи своим щебетом. Все идет своим чередом, и всякий процесс или явление, в сочетании друг с другом, подчинены единой цели. Цели создания всеобщей мировой гармонии. И обязательно найдется, кому направить хаотичные помыслы недалеких живых существ на исполнение своей маленькой, но такой грандиозной миссии.

Вот и люди, соблюдая заведенный ими же самими порядок, спешат этим весенним утром на работу. Для того, чтобы за время своего восьмичасового рабочего дня осуществить массу больших и малых свершений, во имя поддержания мирового и социального порядка. Чтобы потом, вечером, с глубоким чувством выполненного долга, найти отдохновение от трудов своих праведных, и насладиться кратким временем своего досуга. Который и дарован им для того, чтобы они в полной мере смогли насладиться ощущением мировой гармонии. Той самой гармонии, в которую они так удачно вписываются сами, частью которой они вправе считать и себя.

И в это самое время из всей этой стройной, гармоничной системы выпадает только один элемент, одно человеческое существо. И существо это — я.

Я не спешу на работу. Я не спешу встать в сплоченные ряды строителей светлого сегодня. Я не тороплюсь включиться во всеобщую непримиримую борьбу с хаосом. Не стремлюсь внести свой вклад в облагораживание окружающего меня мира.

Вместо этого я лежу на диване и смотрю в потолок. Я смотрю в потолок и ни о чем не думаю. Мне просто не о чем думать.

Любой более ответственный человек мог бы заметить, что как раз таки именно сейчас мне стоило бы задуматься о многом. Я и сам отлично знаю это, но думать, тем более о многом, мне просто не хочется.

Два дня назад меня уволили с работы. Уволили, пригласив для этого в просторный начальственный кабинет. После задушевной беседы, в доступной форме разъясняющей мне, что, несмотря на все мои неоценимые профессиональные и личностные качества, Корпорация в моих услугах более не нуждается.

Такая беседа не стала для меня неожиданностью. Я давно уже чувствовал ее неминуемое приближение — и не сделал ровным счетом ничего, чтобы повернуть события в иную сторону. Более того, я, можно сказать, сам спровоцировал скорейшее развитие событий. Потому что еще раньше понял, что мне самому не нужна такая Корпорация.

Я уже заранее готовился к этому последнему разговору. И, прочитав утром, ради интереса, свой гороскоп на этот день, долго и издевательски потешался над ним. "Сегодня, — возвещал гороскоп, — весьма вероятно Ваше продвижение по служебной лестнице, прибавка зарплаты и благосклонность начальства". Астрологическое предсказание сулило мне самые заманчивые перспективы. Но я-то знал, что этот день готовит мне перспективы совсем иного свойства. Так и произошло в итоге.

Я принял известие о своем увольнении достаточно спокойно. Я полностью согласился, и безусловно одобрил все резоны и логику своего уже бывшего руководства. И даже поздравил его с таким расчетливым и дальновидным решением. Безо всякого издевательства.

Уладив все формальности, полностью пройдя процедуру прекращения трудовых отношений, я с легким сердцем покинул офис, с тем, чтобы не возвращаться сюда никогда больше.

И вот сейчас я лежу у себя дома, на своем любимом диване.

Мне наконец-то представилась возможность сполна насладиться одиночеством и ощущением полного покоя. Редким моментом, когда я никому ничем не обязан, и, — что не менее важно, — никто ничем не обязан мне.

В одиночестве есть своя прелесть. Никто не пристает к тебе, никто не стремиться навязать тебе своего общения или загрузить абсолютно тебе не нужными хлопотами. Ты сам себе хозяин, и день перестает быть заполненным массой самых идиотских дел. Рутины, убивающей в тебе столько сил — и физических и моральных, отнимающей все наличное время, которое можно было бы посвятить занятиям куда более полезным.

До чего же наполнена наша повседневная жизнь этими вечными бытовыми суетностями — до невозможности мелкими и до предела нудными. Порой кажется, что вся жизнь человеческая целиком и полностью и состоит из одной суеты. Что все эти наши повседневные хлопоты — это и есть наша жизнь. И ничему, кроме них, не может найтись в ней места.

А вот я — нашел такое место. И в настоящее время мой собственный диван может быть безо всяких условностей объявлен зоной, свободной от жизненной суеты. Можно просто лежать на диване, предаваясь каким-нибудь там отвлеченным мыслям. Пусть они движутся медленно и плавно, я не буду распугивать их сиюминутными идеями и эмоциями.

Именно сейчас можно поразмыслить над некоторыми действительно важными вещами. Ибо, на кой еще черт нам свобода от суеты, как не для свободы наших мыслей? И для чего нам способность мыслить, как не для того, чтобы уметь здраво оценить свое место в этом мире?

Можно даже о чем-нибудь помечтать. Помечтать чем-нибудь приятном, о своем возможном светлом будущем. Помечтать об осуществлении своей персональной жизненной мечты.

Я закрываю глаза, и просто погружаюсь в пучину чувственных переживаний, в ощущение какого-то неестественного чувства полнейшей свободы. Странное, очень странное это чувство! В нем некое смутное ощущение безбрежной широты возможностей сочетается с неясным чувством полной неопределенности ближайшего будущего.

Захватывающе это чувство — чувство неопределенности! Вот, судьба сделала очередной крутой поворот, и я еще не знаю, что же там, за этим поворотом. И где-то в глубине души оживают мои потаенные страхи и сомнения. И где-то там же просыпается любопытство и предвосхищение чего-то неведомого и необычного.

Нужно дать своей судьбе шанс открыть мне очередную свою тайну — тайну моего будущего. Для этого совершенно не нужно совершать каких-то конвульсивных действий, не нужно спешить принимать какие-то скоропалительные решения. Лучше всего — это неспешно поразмышлять над представившимися мне возможностями. Попытаться понять, какие горизонты открываются передо мной в связи с моим современным положением. Понять, в чем же заключается грядущее мое счастье, и какие такие пути ведут к осуществлению моей личной жизненной мечты.

Для начала нужно окинуть взглядом свой уже пройденный жизненный путь, и отметить самые важные из своих жизненных достижений. Быть может, мой собственный жизненный опыт сможет подсказать, куда мне двигаться дальше?

До сегодняшнего дня не было у меня весомых причин сетовать на свою судьбу. Не случалось в моей жизни ни серьезных трагедий, ни драм, ни значительных неприятностей. И мне хочется верить, что их не будет и впредь. По крайней мере, в ближайшем будущем.

Я благодарен Высшим Силам, если они существуют, что в любой критический момент моей жизни они неизменно, и как нельзя более вовремя, приходили мне на выручку. Это незримое содействие всегда помогало моему поэтапному и неуклонному движению вперед. В своей жизни я мог бы выделить несколько таких поистине эпохальных этапов, которые начинались с большой удачи, продвигая меня на новый уровень. Потом, конечно, наступал неизбежный период стагнации, впоследствии сменяющийся спадом. И как раз таки в этот момент судьба давала мне очередной шанс сделать новый рывок.

До сегодняшнего дня процесс этот можно четко проследить. И хочется верить, что его энергия еще не до конца исчерпала себя. У меня есть все основания расценивать мое сегодняшнее положение всего-навсего как очередной критический момент жизни, за которым обязательно последует очередная удача.

Конечно, удачу следует отличать от простого везения. Удача сопутствует тому, кто делает что-то для осуществления своих планов. Кто способен взять на себя ответственность за принимаемое решение. Но мой личный жизненный опыт говорит, что принять такое решение я способен.

Да вот, хотя бы, пресловутое астрологическое предсказание, сулит мне немалую выгоду в сложившейся ситуации! Его ведь, при желании, можно трактовать так, что вот это мое увольнение — это и есть мой личный шаг вперед. Почему бы в это не поверить? Чего не бывает только на этом свете! И, как гласит известная народная пословица, всякое человеческое счастье основывается на таком же человеческом несчастии.

По крайней мере, в хорошее верить просто интереснее.

Так в чем же, интересно знать, заключается мое заветное счастье?

Странно, но с ходу я не могу сам себе ответить на этот вопрос. Возможно, кому-нибудь другому — смог бы. А себе самому — не могу!

Это положение дел не может не удручать. Живешь вот так, три десятка лет, а потом оказывается, что сам не знаешь, куда. Именно — куда ты живешь? На что устремлены твои помыслы? В чем цель твоей жизни? Каков путь ее достижения? К чему ты стремишься?

Я сам задаю себе эти вопросы, и ни на один из них не могу дать ответа. Возможно, когда-то я знал эти ответы, или, по крайней мере, думал, что знаю. И вот теперь — такая незадача!

Интересно, знают ли эти ответы люди, которые в настоящий момент заняты исполнением своих ежедневных профессиональных обязанностей? По-видимому, да. Ведь стоит предположить, что их ежедневная деятельность и является следствием четко определенного жизненного пути и стремления к неким достойным жизненным целям. Не может быть, чтобы это всенародное движение могло возникнуть просто так, без всякой причины.

Ну, а я, когда мог отнести себя к славной когорте трудящихся, — какие мотивы двигали мной?

Своих мотивов вспомнить не могу. Странно, что тогда мне и в голову не приходили мысли о каких-то там мотивах. Странно, что задумываюсь об этом я только сейчас.

Всю свою жизнь я прожил в наивной убежденности, что истинное призвание человека — это созидание. Моя личная жизненная философия основывалась на том постулате, что всякий процесс должен венчаться результатом, в чем и есть его цель. И результат этот должен быть в чем-то уникальным. Может быть, не всем дан талант создавать произведения искусства, не всем дан гений творить научную мысль. Но элемент творчества можно отыскать во всем.

Мне было непонятно и неприятно видеть процессы без конца, — процессы, основная цель которых была в поддержании самих себя, в бесконечном своем вращении по замкнутому кругу.

Я стремился к созиданию, но неизменно оказывалось, что его от меня вовсе не требуется. А требуется только лишь совершение неких немудреных действий, во имя течения нехитрых рутинных процессов. Всю жизнь основной моей профессиональной обязанностью было переливать из пустого в порожнее.

И, в результате, оглядываясь назад, мне не на что воззриться с ощущением внутренней гордости собой. Нет в мире ничего такого, о чем бы я мог заявить: "Это свершил я!"

Я лежу на диване, и стараюсь вспомнить хоть что-нибудь, чем можно было бы оправдать свое существование за три десятка прожитых лет. И не могу найти такого оправдания. Так, вспоминается всякая ерунда, недостойная упоминания. А настоящего, глобального результата — его нет!

Мечтать свершить великое, или просто значительное, нужное людям дело — мечтал. А свершить такое дело — не свершил.

Случалось ли Вам переживать в своей жизни такие невыносимо мучительные моменты, когда любое твое действие, любая мысль кажутся бесконечно мелкими и суетными? Когда душа твоя рвется что-то созидать — не какую-нибудь повседневную чепуху, а нечто великое, что-нибудь непреходящее? И мучается от того, что не знает сама, — что, и не знает, — как? Остро ощущаешь в такие моменты всю свою никчемность, из-за неспособности своей свершить что-нибудь действительно великое.

Если такого рода эмоции Вам чужды, попробуйте представить себе некоторого типа, лежащего на диване, и мучающегося подобного рода переживаниями. Жалкое зрелище, если смотреть со стороны! Неприятное зрелище! В тот самый момент, когда все люди доброй воли, не задаваясь сомнительными вопросами, куют светлое будущее Человечества, какой-то отщепенец разыгрывает у себя в душе эпические драмы!

Страдает он, видите ли! От подобного рода страданий человечеством давно уже изобретено весьма действенное средство.

Ведь как раз для этих целей и существует на свете суета. Люди ее специально выдумали для того, чтобы не было времени задаваться всякими нелепыми вопросами к самому себе. Пусть суета и отвлекает нас от свершения великих дел, но зато само ее наличие вполне может объяснить отсутствие великих свершений. И, несмотря на это отсутствие, придает человеку видимость своей собственной значительности и могущества перед миром вещей и явлений природы. Пусть человек и не создает ничего монументального, зато ежедневно решает десятки и сотни мелких проблем. При этом неизменно выходя победителем в схватках с непокорными обстоятельствами и с еще неприрученными природными стихиями.

Возможно, и мне срочно нужно заняться каким-нибудь делом. Не важно, каким, главное — заняться. Забить себе голову какой-нибудь навязанной мне чепухой, тем самым избавившись от искушения творить чепуху собственного производства.

Я пытаюсь представить себе, чем бы я мог заняться. Куда обратить свои таланты, знания, умения и жизненную энергию. Куда деть себя?

А что делает всякий человек, оказавшийся в подобной моей ситуации? Это легко себе представить.

Вот он работает на нелюбимой работе, с восьми утра до шести вечера. От понедельника до пятницы. От одного отпуска до другого. Борется за отгулы. Борется за свою свободу.

Но вот работы у него нет — неважно даже, по каким причинам. Вот человек получил долгожданную, казалось бы, свободу. На что же он потратит свою освобожденную жизненную энергию? Конечно же, на поиск новой работы! На которой так же будет мечтать о свободе.

Выходит, что свободы как таковой, в чистом виде, не существует. Есть только видимость свободы, иллюзия свободы, — некий идеал, сверкающий и недостижимый. О нем можно мечтать, к нему можно стремиться, но достичь его — нельзя. И следует помнить, что даже само неуемное стремление к абсолютной личной свободе носит, можно сказать, антиобщественный характер.

К примеру, в данный момент времени всякий занятый в общественном экономическом процессе человек вправе с нескрываемым осуждением взирать на такого индивида, как я. Вправе высказать мне свое нелестное мнение в самой нелицеприятной форме. А я буду иметь лишь право хранить молчание, скромно потупив свой взор. Мне нечего сказать в свое оправдание. Даже если и найду я какие-нибудь аргументы в свою защиту, они немедленно и неминуемо будут признаны необоснованными, и этот вердикт будет авторитетно утвержден всей мощью общественного мнения.

Человеческое Общество давно уже решило проблему свободного человеческого выбора. Обществу нет дела до каких-то там душевных метаний конкретной человеческой личности. У Общества есть свои собственные цели и задачи. И оно давно уже пользуется своим безусловным правом заставлять человека выполнять какие-то заранее уготованные ему обязанности, во имя великой цели глобального социального прогресса.

Общество незримо вяжет человека по рукам и ногам, впрягая в общую работу. Общество диктует нам, его составным частям, куда становиться в едином трудовом порыве. С самого момента рождения человека процесс строительства Цивилизации уже готов занять всю его жизнь без остатка. И на то у Общества есть и свои кнуты, и свои пряники.

Прогресс человеческой Цивилизации несомненен. Процесс ее поступательного развития происходит, прямо таки, у нас на глазах, вызывая всеобщее изумление и восхищение. И кажется, что еще немного, — и на Земле будет создан рай, где каждому воздастся по заслугам.

Но до заветной цели еще далеко. И, во имя ее достижения, Общество мобилизует всех своих членов на процесс созидания своего светлого будущего.

Правда, не каждый отдельный человеческий индивид способен ощутить свою роль в этом глобальном процессе, — да Общество и не требует от него этого, вполне достаточно и неосознанного участия. Не каждый человек готов согласиться с отведенной ему ролью рядового строителя Пирамиды Всеобщего Счастья, — сооружения, которое строилось его далекими предками, и будет строиться его далекими потомками. Большинству людей куда ближе более приземленные цели счастья личного. Но Общество и тут проявит свою предупредительную заботу, всячески эти персональные цели приветствуя, и обращая энергию личных устремлений человека себе на пользу. Не все люди вообще относят себя к Обществу, но все без исключения участвуют в грандиозном общественном процессе.

Ну, вот, к примеру, я — временно выпал из этого самого процесса. И как будто бы не спешу включаться в него вновь. Не беда, общественная система устроена так, что рано или поздно, я все равно буду вынужден вернуться туда. Вернуться, как блудный сын. И Общество, мягко меня пожурив, укажет мне место, где я в поте лица своего смогу отработать все свои накопленные перед ним долги.

Может, действительно, перестать заниматься бесплодными умствованиями, а отдаться во власть великого и могучего общественного процесса? Он сам определит мое место в этой жизни, и даже не потребует изъявления с моей стороны благодарности.

Хорошо, допустим, я действительно начну искать работу. Какую? Какая работа для меня интересна?

Сам собой напрашивается следующий вариант — найти другую Корпорацию, аналогичную той, откуда я только что ушел. Заявиться туда и, продемонстрировав весь набор своих профессиональных навыков, устроиться на работу. Поменять шило на такое же шило.

В этом, конечно же, есть свои плюсы. Во-первых, заранее знаешь, что тебя там может ждать. В чем будут заключаться твои должностные обязанности, каковы будут рабочая форма одежды и распорядок рабочего дня. Так же живо я могу представить себе, что за люди меня будут там окружать, какие отношения со временем установятся у меня с коллегами по работе.

Впоследствии можно даже попытаться заставить себя полюбить новую Корпорацию. Бороться за ее благополучие, как за свое собственное. Принять смысл ее существования смыслом собственной жизни. Отстаивать ее интересы как свои личные. Сделать ее цели и задачи своими целями и задачами.

Можно прочно связать жизнь Корпорации со своей жизнью. Активно участвовать в конкурсах самодеятельности, проводимых на корпоративных вечеринках. И даже опубликовать в местной стенгазете цикл стихотворных произведений, объединенных общей темой "Наша Фирма — дом родной!"

Да мало ли способов для демонстрации своей лояльности! У руководства Корпорации подобного рода инициативные потуги нового сотрудника наверняка вызовут одно лишь одобрение.

Можно ли это отнести к плюсам? Вполне вероятно, кто-то так бы и сделал.

Люди вообще боятся двигаться по незнакомым путям. Однако этот страх, может быть, и есть самая главная ошибка. Он советует нам искать монеты под фонарями, только потому, что здесь светлее. Он рекомендует нам собирать грибы в местах, всем давным-давно известных, только потому, что в незнакомом месте можно заблудиться.

Вставая перед неким важным жизненным выбором, человек пугается неизвестных перспектив, таящихся на нехоженых тропах. И, в конце концов, предпочитает двинуться дорогой, по которой уже прошли толпы народа, составлена ее четкая схема, отмечающая кемпинги и места быстрого горячего питания, есть четкие указания направлений и расстояний. Дорога эта, ее конечная цель, может быть, и не приведут к счастью, зато она обладает важным преимуществом — ты всегда знаешь, что ждет тебя за очередным поворотом.

Журавлей давно уже никто не ловит, и они свободно летают в небесах, крайне удивляясь этому странному обстоятельству. Журавли не знают, что Общество давно уже занесло их в Красную Книгу, и всякий акт покушения на них квалифицирует как злостное браконьерство. И теперь люди заняты исключительно поимкой синиц, по этой самой причине мгновенно ставших дефицитными.

Нет, мысль о Корпорации не вызывает у меня никакого энтузиазма. По крайней мере, сейчас. И именно существование такого "беспроигрышного" варианта снижает его ценность для меня. Прежде чем остановить свой жизненный выбор на нем, мне хотелось бы попробовать себя в чем-нибудь другом.

Ну, а что тогда? Какие еще сферы общественной жизни привлекают мой интерес?

Допустим — сфера государственного управления. Весьма достойное, по общественным меркам, приложение труда.

Да, одно из самых почетных мест в обществе по праву занимают представители системы государственного управления. Это они участвуют в пленарных заседаниях, расширенных совещаниях и международных симпозиумах. Это они входят в состав комиссий и коллегий по рассмотрению самых глобальных вопросов и проблем. Это они принимают те самые мудрые и правильные, неотложные и дальновидные решения. Это они согласуют грандиозные проекты и перспективные программы. Это их умные, уверенные, хотя и немного усталые, лица смотрят на нас с телевизионных экранов и газетных страниц. Это они всем своим видом внушают нам уверенность в нашем сегодняшнем и завтрашнем дне. И кого же нам благодарить за эту уверенность, как не этих людей, как будто специально выкованных из лучших сортов легированной стали, и добровольно водрузивших на себя бремя забот о благе Общества?

Настоящий общественный прогресс куется именно здесь, в административной системе — в том самом мозговом аппарате, которое человеческое сообщество специально создало для решения всех вопросов своего стратегического развития. Это здесь разрабатываются долгосрочные программы и планы, предписывающие человеческому обществу планомерное, поступательное движение вперед. Это здесь рождаются все судьбоносные решения, и именно здесь они претворяются в жизнь. Именно здесь лучшие умы человечества, обремененные огромной ответственностью перед своей страной и народом, выступают в авангарде движения общества по пути социального прогресса.

Где еще может найтись место человеку, неглупому, в меру амбициозному, решившему посвятить себя на благо общественного прогресса? Человеку, ощущающему свою способность продуцировать идеи, и потребность воплощать свои идеи в жизнь, к несомненному благу ближайшего социума? Может ли что-либо так способствовать развитию и практическому применению его интеллектуального и творческого потенциала, как административная система государственного управления?

Да, именно здесь может найтись место талантливым умам, инициативным и смелым, осознающим свое великое предназначение и не боящимся взвалить на свои плечи тяжкий груз своей общественной значимости.

Конечно, попасть в компанию созидателей общественного светлого будущего весьма непросто. Ни наличие светлых идей, ни способность их генерировать не являются здесь решающими факторами. Но это только подчеркивает тот несомненный факт, что к кандидату на место в административной системе государственного управления должны предъявляться гораздо более жесткие требования. В отличие от других, более приземленных сфер приложения человеческих способностей.

Кстати, в связи с тем, что в настоящий момент времени я не обременен никакими вздорными профессиональными обязанностями, я бы, рассуждая теоретически, мог бы выдвинуть свою кандидатуру, скажем, на пост Президента! Чего уж там размениваться по мелочам!

Жаль только, что до выборов далеко. Жаль, что не имею я абсолютно никакого политического веса. Да и стройной системы идей по социальному переустройству у меня пока что нет. Но зачем же с ходу отвергать такую, казалось бы, невероятную, но столь привлекательную возможность? Почему бы мне и не стать Президентом? Пусть не сейчас, пусть не сразу, но в перспективе...

А сейчас у меня как раз найдется время подготовить себя к столь ответственной роли. Пока у меня имеется свободное время, его можно посвятить реализации этой великой цели. В конце концов, обо всем об этом можно просто помечтать. Как знать, может быть, эти мечты смогут открыть мне мое истинное предназначение на этой Земле, и на моей совести останется только лишь его успешная реализация?

Лежа на своем удобном диване, я закрываю глаза и погружаюсь в мечты.

Мечта. Президент.

Вот я сижу в удобном кресле, за своим обширным рабочим столом. В просторном кабинете, где, кроме пресловутого стола, находится достаточно места для самых разных предметов обстановки. И главнейшими из них являются элементы государственной символики — большой трехцветный государственный флаг, внушительных размеров позолоченный государственный герб, и огромного формата Конституция в красном переплете.

Вся обстановка моего рабочего кабинета призвана демонстрировать, что его хозяин является человеком, облеченным всей полнотой власти в этой стране. И его права на эту власть обеспечены положениями Конституции, и подтверждены актом всенародного волеизъявления.

Сегодня, как обычно, у меня много работы. Прямо перед моими глазами на столе лежит рабочий план на день, составленный моими предусмотрительными помощниками, — на трех листах, с приложением перечня важнейших государственных документов, требующих незамедлительного рассмотрения и подписания.

Рабочий план, как всегда, очень жесткий, он расписан буквально по минутам. Огромное количество людей работает специально на то, чтобы график этот не был нарушен ни при каких обстоятельствах. Чтобы работа первого лица государства была организована максимально эффективно.

На меня работает целый аппарат — помощники, секретари, референты, советники. И я — всего лишь часть этого грандиозного аппарата. Лицо этого аппарата. Именно — не голова, а лицо. Это лицо видят все, вся страна, весь мир. Это лицо выражает эмоции, произносит речи, делает официальные заявления. Оно может хмуриться или улыбаться, выражать удовлетворение или же озабоченность. А работы мозга за этими эмоциями не видно. Она внутри, она надежно сокрыта от посторонних глаз.

Да, конечно, все важнейшие решения в этой стране принимаю я. Я определяю политику правительства, я формирую приоритеты в работе системы государственного управления. Однако решения эти подготавливаются моими многочисленными помощниками. А мне остается только выслушивать их компетентные мнения по конкретным проблемам, их доводы в пользу того или иного решения некоторого частного вопроса. Чтобы просто согласиться с ними, а впоследствии выдать их позицию за свою собственную. И облечь ее в официальные документы и заявления.

По-другому невозможно построить эффективную работу Президента. Представьте только — внешняя и внутренняя политика, легальная и нелегальная миграция, образование и здравоохранение, промышленность и экология, экспорт и импорт, армия и демография, преступность и налоги, шпионаж и безработица, — все это на мне, и за все я ответственен. Жизнь громадной страны — вся она на моих плечах!

Мыслимо ли одному человеку держать под контролем абсолютно все аспекты жизни государства? Возможно ли самостоятельно принять самое взвешенное, самое разумное решение по каждому ежеминутно возникающему вопросу?

Вот по этой-то причине меня и окружает такое большое количество людей, которые берут на себя мои заботы. Заботы о том, чтобы знать, помнить, думать, видеть проблемы и искать их решения. А я существую лишь для того, чтобы превращать плоды их умственных усилий в официальную позицию.

Иной раз, может быть, мне и хотелось бы взять все на себя. Самостоятельно разобраться в какой-нибудь проблеме, самому найти способ ее решения. Но тут же появляется весьма компетентный специалист, который в деликатной форме намекнет тебе, что все не так уж и просто. Что поверхностный взгляд на проблему не сможет вскрыть ее глубинной сущности. Что для принятия решения требуется более серьезное исследование ее причин и возможных последствий. Доверьтесь профессионалам!

Вот так и выходит, что я просто вынужден доверять своему окружению. И иногда даже больше, чем своим собственным соображениям. И я доверяюсь всем — полпредам, советникам и консультантам. Доверяюсь Главе своей собственной администрации — человеку, в обязанностях которого и находится организация моей работы.

Глава администрации Президента — влиятельнейший человек. Это он заведует всем моим аппаратом — помощниками, секретарями, канцелярией, транспортом, связью, хозяйственной частью. В его руках весь я — каждое мое действие известно ему, и нередко раньше, чем мне самому. Он для того и существует, чтобы работа Президента была организована наилучшим образом. Возьмем тот же самый мой рабочий план на день. Его ведь составляю не я сам, — это его функционеры определяют, куда мне ехать, с кем встречаться, и на какую тему выступать.

Боже мой, и так — каждый день! И перерывы — на обед, на сон, на так называемые выходные, даже на полагающийся отпуск — все наполнено, с той или иной интенсивностью, государственными заботами!

Каторжный труд! Просто диву даешься, сколько народу мечтает о подобной участи! Хотя они, как правило, не имеют и отдаленного представления о характере этой работы. О тех личных жертвах, которые необходимо принести каждому, кому досталось в удел это кресло. Бремя забот о стране — нелегкое, ох, какое нелегкое бремя! Однако все хотят видеть только преимущества — государственные гарантии, полная свобода действий, возможность управлять, командовать, властвовать.

Но о какой реальной власти можно говорить при таком устройстве аппарата государственного управления? Когда тебя со всех сторон сковывают законы, другие условности и обстоятельства? Когда ты сам зависишь от своих подчиненных гораздо больше, чем они от тебя?

Но, хватит размышлять на отвлеченные темы, пора приниматься за работу.

Итак, законы. Я их, конечно же, не читал, и читать не буду. Ограничусь изучением краткой пояснительной записки, составленной моими помощниками. Ну, что же, по всему видно, что принятию этих законов предшествовал долгий, кропотливый процесс, — тщательная разработка законопроекта, проталкивание его в Государственной Думе, бурные прения, внесение сотен поправок, драматичное голосование и громкие политические заявления. И вот теперь итог этой титанической работы лежит у меня на столе, и ждет последнего штриха — моей подписи.

Формально я имею право эти законы не подписывать. Фактически же — просто обязан это сделать. Быстро подписываю законы, чтобы перейти к следующему пункту рабочего плана. Теперь мне предстоит изучить подлежащие подписанию указы. Им я уделяю более пристальное внимание — во-первых, они менее объемны, а во-вторых, составлены от моего имени. Впрочем, на подробное изучение и этих документов у меня нет времени, и я снова вынужден целиком положиться на добросовестность и профессионализм своего аппарата. Подписываю и указы.

Вызываю помощника, который тут же спешит обнаружить свое присутствие. Передаю ему папку с только что подписанными мною документами. Помощник, бережно держа папку двумя руками, спешно покидает мой рабочий кабинет, чтобы устремиться в канцелярию. Туда, где этим документам суждено подвергнуться сложной процедуре регистрации и внесения в официальные реестры, регистры, кадастры и протоколы. А еще через несколько дней страна начнет сверять с ними свою жизнь.

Я же, тем временем, займусь изучением текущей политической ситуации в стране и в мире. Соответствующий доклад уже давно ждет моего внимания на самом видном месте, поверх всех прочих еще не изученных документов.

Доклад составлен кратко, емко, но и он занимает не меньше десятка печатных листов. Молодцы, конечно, референты, стремятся предоставить Главе Государства самую важную оперативную информацию. Но у меня просто нет времени на то, чтобы эту информацию самостоятельно осмыслить. Да, впрочем, этого и не требуется, — есть, кому осмысливать ее за меня. Моя задача — просто быть в курсе происходящих в мире событий. Просто знать, что и где происходит.

Сколько информации обрушивается на мою голову ежедневно! И в будние дни, и в выходные, — я обязан быть в курсе всего, должен держать руку на пульсе внутригосударственных и общемировых процессов и явлений. И каждой из отдельных составляющих этого информационного потока надо уделить внимание, соответствующее степени ее важности для судеб страны. А при любой чрезвычайной ситуации меня могут разбудить и посреди ночи, — только во имя того, чтобы страна знала, что ее Президент в курсе всех происходящих событий двадцать четыре часа в сутки.

Да, за текущие сутки много чего произошло на нашей планете. Но, что радует, мировой войны, по крайней мере, до обеда, не предвидится. О важности иных, более мелких событий, предоставлю право судить своим экспертам и аналитикам.

В этом же докладе указано количество упоминаний моего имени в прессе — в отечественной и зарубежной. Да, не забывают меня журналисты! Я для политических обозревателей всякого рода — бесценный источник, просто-таки месторождение для их измышлений и вздорных комментариев. Всякое мое действие тут же становится предметом общественного обсуждения. И те, кто считает себя знатоками, пыжатся из всякой моей фразы или поступка сделать свои глубокомысленные выводы и построить прогнозы.

Еще бы в этой справке указывали, сколько за текущие сутки свежих анекдотов про меня появилось!

Бегло просматриваю цифру количества поступивших в мой адрес обращений граждан. Как обычно, они поступают тысячами. Простые граждане страны ежедневно пишут своему Президенту о своих житейских проблемах, о несправедливости и обидах. В каждом письме — боль и страдание людей. Иные пишут письма таким корявым почерком, что прочитать его — процесс уже сам по себе достаточно сложный. На листках, с превеликой небрежностью вырванных из ученической тетрадки. С грамматическими ошибками, и таким языком, где за обуявшими человека эмоциями совсем непросто понять существо излагаемой проблемы. Конечно, можно понять, — у человека горе. Но надо же так не уважать своего Президента, особенно когда ждешь от него помощи в ответ на свою просьбу! И ведь каждый из авторов этих посланий всерьез полагает, что его письмо Президент прочтет лично!

Но мыслимое ли дело, чтобы я в одиночку мог заняться каждым таким письмом? Специальное подразделение, созданное для этих целей в моем аппарате, — и то с потоком подобного рода корреспонденции справиться не может. Единственное, что они могут сделать — это поставить письмо "на контроль", и отправить его вниз по инстанциям — губернаторам, мэрам, еще куда-нибудь. В общем, как правило, именно тем должностным лицам, на которых и жалуются авторы обращений. Такой вот замкнутый круг.

Иногда, конечно, приносят мне письмо какой-нибудь безнадежно больной девочки, или другого выдающегося персонального адресата. Особенно, приурочив его к моей очередной поездке по стране. Чтобы, приехав в некоторый город, под прицелами десятка телекамер местного и центрального телевидения, я имел возможность проявить неожиданное знание проблем этого всеми забытого, покинутого, обиженного, беспомощного человека. И на его примере показать всей стране, что их Президент в курсе самых мельчайших дел, и непременно готов откликнуться на любую мольбу о помощи.

Теперь перейдем к изучению еще одного важного документа. Передо мной лежит отчет о результатах самого свежего социологического исследования. Итоги опроса населения, посвященного вопросу о доверии граждан страны к важнейшим органам государственной власти. Вообще-то, не очень я верю в достоверность этих социологических исследований. Я и сам кое-что знаю о том, как можно манипулировать общественным сознанием, как формировать общественное мнение. Но, тем не менее, как к ней не относись, подобного рода информации следует уделить внимание.

Результаты социологического исследования, как обычно, показывают примерное равенство числа граждан, горячо поддерживающих Президента, и граждан, его политику не одобряющих. С удовлетворением отмечаю, что мой политический рейтинг все-таки выше, чем у Правительства или парламента.

К результатам подобного рода исследования надо относиться философски. В сущности, так было всегда — какую бы политику ни вело государство, и даже если вовсе нет у нее никакой политики, половина народа будет эту политику поддерживать, а половина будет недовольна. Что бы ты ни предпринял, это соотношение принципиальным образом меняться не способно.

Это в школьных сочинениях можно писать: "Если бы я был Президентом, то сделал бы так, чтобы всем было хорошо". Или в предвыборной программе. На практике всем "сделать хорошо" невозможно. Можно лишь с большим или меньшим успехом симулировать свою озабоченность процессом "охорашивания" населения.

В это время один из моих помощников деликатно напоминает мне, что запланированная встреча с Министром сельского хозяйства начнется через пять минут. В присутствии журналистов, которым отведено десять минут на "протокольную" съемку.

Читаю подготовленную помощником информацию, с указанием темы предстоящей беседы и важнейших вопросов, подлежащих обсуждению. Здесь же — информационная справка о ходе уборочных работ, текущих рыночных ценах на зерно, объеме бюджетных субсидий, выделенных на закупку сельскохозяйственной продукции для государственных нужд. В виде дополнения прилагается схематичный механизм осуществления государственных интервенций на зерновом рынке.

Сельское хозяйство, может быть, и не самая интересная для меня тема, однако весьма значимая. А особенно — в присутствии телевидения. Сейчас мне, как обычно, потребуется показать свое глубокое знание предмета. Продемонстрировать стране, что Президенту не понаслышке известны проблемы сельчан. Что он в курсе текущей ситуации в аграрной сфере, и полностью ее контролирует.

В кабинет входит Министр сельского хозяйства. Вслед за ним просачивается небольшая толпа журналистов, оснащенных телекамерами, микрофонами и фотоаппаратурой. Журналисты подчеркнуто дисциплинированны — они тщательно проинструктированы о том, что в этом кабинете они никоим образом не могут допустить никаких таких своих журналистских вольностей. Без лишних движений, без звуков. Десять минут съемки — и ничего больше.

Под вспышками фотоаппаратов я встаю из-за своего рабочего стола, пожимаю руку Министру. Широким жестом приглашаю его сесть на заранее определенное место, удобное с точки зрения экспонирования. Министр садится на отведенное ему кресло, а я занимаю место напротив него. Очень демократично!

Спектакль начинается. Перед телекамерами, конечно же, веду разговор я — вечером страна должна узнать всю степень моей компетентности в обсуждаемой теме. Но и Министра необходимо выставить в самом, что ни на есть, выгодном свете. Он должен выглядеть еще более компетентным, и это будет смотреться весьма логично. Поэтому спектакль разворачивается по такому сценарию.

— Уборочная кампания идет полным ходом, — говорю я. — И, по предварительным данным, урожайность зерновых в этом году превысит прошлогоднюю. Скажите, сколько зерна, по прогнозам вашего ведомства, соберут крестьяне по итогам года?

— Да, действительно, — Министр в свете софитов ничем не обнаруживает своих сомнений и тревог. — Виды на урожай в этом году хорошие, и, по нашим прогнозам, на полях страны будет собрано на семь миллионов тонн зерна больше, чем в прошлом году.

— А чем объясняется такое повышение урожайности зерновых культур — природными факторами, или же это является следствием продуманной государственной политики в аграрной сфере?

Министр профессионально не краснеет.

— Безусловно, — отвечает он. — Благоприятные погодные факторы этого года сказались на урожайности культур ярового сева самым положительным образом. Но я хотел бы отметить, что без грамотной программы поддержки сельскохозяйственной отрасли, принятой в этом году Правительством, без увеличения объемов государственного финансирования, уровень которого в этом году составил, по сравнению с прошлогодними показателями...

И так далее, и тому подобное. Беседа плавно продолжается, и моя задача — задавать Министру такие вопросы, ответы на которые, одновременно, были бы четкими, однозначными, и наглядно демонстрировали, что все идет по заранее намеченному плану.

— А как смогут сказаться проводимые государственные закупки зерна на повышении цен на зерно и, как следствие, на улучшении финансового состояния предприятий отрасли?

— Они уже сказываются, и полностью подтверждают наши прогнозы. Грамотная государственная политика в области проведения государственных закупок зерна уже позволила повысить рыночную цену не менее, чем на десять процентов, отчего производители уже чувствуют свою несомненную выгоду.

Все, "протокольная" часть встречи закончена, и журналистов вежливо, но настойчиво просят покинуть кабинет. Что они и исполняют практически по первому требованию. Теперь их путь — в свои редакции и студии. Разносить по всем информационным каналам весть, что Президент уделяет огромное внимание жизни на селе, обеспечению продовольственной безопасности державы, и держит руку на пульсе самых актуальных аспектов внутренней жизни государства.

А с Министром мне говорить, в общем-то, больше не о чем. Конечно, проблем много, и они весьма глубоки. Но за этим столом этих проблем не решишь. Не решишь проблемы, что бюджетные субсидии уходят в это самое сельское хозяйство, как в песок. Что многие сельскохозяйственные предприятия, практически шантажируя своим бедственным финансовым положением, вымогают бюджетных денег все больше и больше. Что обеспечение продовольственной безопасности страны обходится из года в год все дороже и дороже. Что государственные закупки — чистейшей воды фикция, не способная существенно повлиять на ситуацию. Что закупленное для государственных нужд зерно опять будет частично сгноено, частично разворовано. Что деньги, затраченные на его приобретение, достанутся в основе своей не производителям зерна, а всякого рода перекупщикам, которые в итоге и почувствуют все положительные моменты такой вот государственной политики.

В сущности, отчет Министра имеет целью показать, что они вообще существуют — эти отчеты. Что государственные чиновники не зря едят свой хлеб. Что они усиленно работают, и есть над ними тот, кто за эту работу с них спрашивает.

Заканчивается встреча с Министром, и теперь мне предстоит встреча с Губернатором. Опять он будет рапортовать о том, что социально-экономическое развитие региона идет полным ходом. И, кончено же, в самых витиеватых выражениях будет убеждать меня, что программа строительства новой скоростной автомагистрали имеет огромное значение для этого самого социально-экономического развития. Проще говоря, снова будет просить денег.

Региональная политика — хитрое дело. Все тянут одеяло на себя, и статус региона-донора никого не устраивает. Все регионы стараются прибедниться, чтобы, если и не получать государственные субсидии, то хотя бы заметно снизить свою роль в их формировании.

Однако Губернатор, вместо бодрого доклада об успехах, неожиданно начинает жаловаться мне на какие-то вздорные местные проблемы. Видите ли, чудится ему, что главы региональных отделений федеральных силовых ведомств организовали некое преступное сообщество. И, по сути своей, являются лицами, стоящими выше любого уголовного авторитета. А столичные министерские функционеры их покрывают.

Ну, что я могу сказать ему в ответ? Мне такое положение вещей известно, оно наблюдается сплошь и рядом. Меня в первое время подобные вещи тоже шокировали. Теперь — ничего, привык. Бороться с этой ситуацией, как показывает практика, бесполезно. Остается только успокаивать самого себя — ну вот, мол, у нас теперь преступность под полным государственным контролем! Вот и Губернатору я отвечаю то же самое: "Вы слишком драматизируете ситуацию. Не вмешивайтесь в полномочия федеральных органов. У них свои рамки компетенции, а у Вас — свои". Пусть он думает, что шокирующие его вещи являются лишь видимой частью тщательно законспирированной федеральной программы по борьбе с организованной преступностью.

Быстро заканчиваю встречу со слишком уж щепетильным Губернатором, потому что по моему графику уже должны начаться межгосударственные переговоры. Губернатор, который добивался моей аудиенции всю прошлую неделю, вряд ли удовлетворен ее итогами. Но он профессионально сдерживает свое недовольство, и горячо благодарит меня за то, что я смог уделить ему свое внимание в течение целых пяти минут.

Нет, все-таки нельзя бросать на самотек вопросы формирования региональных органов исполнительной власти! Вредно отдавать этот вопрос в ведение народа. В результате на ответственные руководящие посты приходят совершенно неподготовленные кадры. Которые не знают, и не понимают всех аспектов сложной системы государственных институтов. Нет, региональную власть надо укреплять своими, проверенными кадрами!

Выхожу из своего кабинета, перемещаясь в зал для переговоров. Такое мое передвижение, как и всякое другое, вызывает большую активность моей личной охраны. Везде на пути моего следования уже заранее установлен коридор безопасности, в котором не имеет возможности появиться даже мышь, снабженная всеми мыслимыми видами допуска.

Отслеживать каждый мой шаг — профессиональная обязанность моей личной службы безопасности. Чуть только встаешь из-за стола — начинается суета: "Четвертый, четвертый! Я Второй! Президент идет в сортир! Как поняли меня, прием!" — "Поняли прекрасно, Второй! Контролируем ситуацию! Ждите дальнейших инструкций! Отбой!"

Вот они всюду следуют за мной и, спору нет, от какого-нибудь маньяка-одиночки они меня могут спасти. А если организовать дело посерьезнее? В людном месте, при большом стечении народа? Или, вот еще один небезынтересный аспект — случись в стране переворот, не от своей ли охраны мне ждать самых серьезных неприятностей? Отечественный и зарубежный исторический опыт наглядно убеждает в том, что первыми предают Главу Государства как раз те, в чьи обязанности входит беречь его ценой собственной жизни.

Вот я уже в зале переговоров. Посреди просторного помещения — обширный стол, во главе которого установлены государственные флаги высоких договаривающихся сторон. Участники переговоров смиренно ждут появления Президента великой державы. Вот появляется Президент, и начинается церемониал взаимного приветствия, в полном соответствии со строгим дворцовым этикетом.

Хорошо еще, что я у себя дома, и могу позволить себе некоторые отступления от весьма категоричных церемониальных правил, которые впоследствии в светской хронике назовут "знаками дружеского расположения". Хуже при моих зарубежных визитах, при участии в различных представительных саммитах. Для каждого такого мероприятия разрабатывается специальный обряд, который непременно требует своего неукоснительного соблюдения. В зависимости от сотен обстоятельств, тысячи причин. С тем-то поздороваться надо таким-то образом, с этим — эдаким. Сидеть — вот так, а эдак — ни в коем случае. И все условности, весь политес должен быть обязательным образом соблюден в самых мельчайших деталях. Иначе, верите ли, судьбы мира могут необратимо измениться!

Наконец, весь сложный обряд взаимного приветствия исполнен, и начинаются собственно переговоры. Заседание за длинным столом, в окружении видных функционеров внешнеполитического ведомства, профессионально нацепивших на себя в высшей степени серьезное и сосредоточенное выражение лица. Встреча высоких договаривающихся сторон, первых лиц государств. Взвешенные высказывания, пространные и витиеватые, обремененные сложноподчиненными оборотами. Сколько времени уходит только на то, чтобы выучить подготовленное помощниками собственное выступление, сколько времени — чтобы его произнести, а также терпеливо выслушать ответную речь!

Мы продолжаем официальную встречу, исход которой обеим сторонам ясен задолго до ее начала. Взаимные уступки загодя оговорены по дипломатическим каналам, предварительно согласованы и одобрены. И личная встреча двух лидеров государств превращается в формальный спектакль, официально венчающий долгую и кропотливую работу по его проведению.

Конец переговоров ознаменован обедом, в котором принимают участие высшие чины этой встречи в верхах. За таким обедом нормально поесть, конечно же, невозможно. Главная цель этого официального мероприятия — лишний раз продемонстрировать полное взаимопонимание только что договорившихся сторон. Продемонстрировать всему миру "личную дружбу" двух государственных лидеров.

Да, только такая "дружба" меня сейчас и окружает. Дружба в силу моих должностных обязанностей.

Все, обед закончен, и обе делегации расстаются — с не меньшей помпезностью, чем начинали свою встречу.

Теперь мне предстоит весьма важная беседа с Председателем Правительства. Он уже ожидает меня в приемной, и серьезность выражения его лица в полной мере соответствует характеру нашего предстоящего разговора.

Тема нашей встречи — повестка дня предстоящего заседания Правительства. Председатель Правительства чинно раскладывает передо мной документы — в том числе и сам утвержденный уже проект повестки. Читаю ее. Темы завтрашнего заседания Правительства — борьба с инфляцией, меры по повышению покупательской способности населения, меры государственного регулирования частного сектора экономики.

Вообще-то борьба с инфляцией и повышение покупательной способности населения — две вещи, во многом противоречащие друг другу. К примеру, повышаются пенсии — повышаются и цены. Растет показатель средней заработной платы — растет цена на продукты первой необходимости. Все повышенные доходы населения съедаются повышенными расходами. Борьба за повышение доходов населения только подхлестывает инфляцию.

А какие меры по регулированию частного предпринимательства может принять государство? Только изменение текущих ставок налогов, или, к примеру, регулирование таможенных пошлин.

В производственной сфере государственное влияние ограничивается только одним действенным механизмом. Чуть какая-то отрасль станет более эффективной, ее тут же следует обложить дополнительными налогами и иными платежами. Чтобы государство могло урвать свою львиную долю от чужой предприимчивости.

Далее Председатель Правительства сообщает мне, что работа над проектом бюджета страны на следующий год, в общем и целом, закончена, и скоро этот проект может быть представлен на рассмотрение Федерального Собрания.

Да, депутаты уже ждут этот проект, ждут с огромным нетерпением. Заранее уже потирают руки в предвкушении того, как они его будут перекраивать. Проекта бюджета, по сути своей, еще нет, а политики уже готовы публично объявить его антисоциальным. Чтобы тем самым оправдать все свои поправки самого популистского свойства. Опять парламентарии будут напирать на необходимость финансирования социальных программ. Совершенно не заботясь о том, что эти расходы должны быть обеспечены соответствующими доходами.

Вообще депутаты — народ очень неприятный. Куча так называемых оппозиционных политических деятелей только и делают, что куют свой политический капитал на критике моих действий. Караулят каждую мою ошибку. Каждое мое действие стремятся вывернуть наизнанку, показав с самой неприглядной стороны. Упрекают во всем, что только придет им в голову, заявляя при этом: "А вот мы бы сделали совсем не так! Допустите нас до власти, и мы тут же сделаем всех довольными и счастливыми!"

Но с какими бы благими намерениями ни шел человек во власть, ему неизбежно предстоит столкнуться с тем, что не все эти намерения реализуются так просто, как это задумывалось. С тем, что зачастую эти самые благие намерения способны принести больше вреда, чем пользы. Всякая, даже самая достойная, идея в процессе своей материализации неизменно будет искажена до неузнаваемости. Если на стадии идеи она представляет из себя несомненное благо, то, будучи внедрена в практику, покажет все свои нелицеприятные стороны. Те самые, скрытые доселе стороны, заметно снижающие ее полезность и увеличивающие вредный побочный эффект.

Этого как будто не понимают оппозиционные силы. Они заявляют, что когда они придут к власти, всем будет хорошо. Но когда они действительно придут к власти, они столкнутся с той же проблемой, с какой столкнулся когда-то и я, — либо продолжать рутинную работу, либо реализовывать свои реформы, и лицом к лицу столкнуться с самыми неожиданными и неприятными их последствиями.

Но, пока они еще не у власти, они смакуют всякую социально-экономическую коллизию с каким-то злобным торжеством — вот, мол, видите, что происходит, если вверить власть в ненадежные руки! Прозрачно намекая, что нет надежнее их собственных рук.

Тем временем, наша беседа с Председателем Правительства продолжается. Я спрашиваю его, как идет работа по тем самым поручениям, которые были даны мной на прошлом заседании Правительства. Поручения разработать действенный механизм борьбы с коррупцией. Председатель едва заметно ерзает на стуле, но вслух заверяет меня, что работа идет полным ходом. Работа идет, но конкретных результатов пока нет.

Коррупция в стране процветает. Как будто специально люди приходят во власть только лишь затем, чтобы обеспечить свое личное, персональное настоящее и будущее. Цинично расценивают свое высокое положение не со стороны своей ответственности перед обществом, а как счастливую возможность изнасиловать его.

Вот и попробуй поднять престиж государственных органов власти, когда интересы государства менее всего близки именно тем, кто составляет государственный аппарат управления!

Все, встреча с Председателем Правительства завершена. Конкретным ее итогом можно назвать только то, что он попытался мне продемонстрировать, что Правительство во всю работает, а я сделал вид, что верю ему.

Ох уж мне это разграничение полномочий! Ох уж эта разветвленность государственного аппарата! В этом грандиозном механизме столько ветвей, столько деталей! И у каждой детали — свои полномочия, своя компетенция. Иногда мне даже кажется, что все это изобретено специально для того, чтобы сам процесс государственного управления, и так весьма сложный, еще более усложнить. Чтобы колеса этого механизма терлись друг об друга, стопорили друг друга.

Полномочия отдельных органов власти строго регламентированы всей мощью законодательной базы об основах государственного конституционного строя. Все четко разграничено — депутаты принимают законы, Правительство их исполняет. А я? Я могу только давать так называемые "поручения", которые могут быть выполнены, а могут и нет. Конечно, я в праве в любой момент разогнать команду нерадивых исполнителей, но это способно только еще более усугубить ситуацию. Так как после этого сразу же надо будет формировать новую. Подыскивать подходящих людей, конструировать из этих людей работоспособный механизм, способный на эффективное функционирование. Наконец, эти люди тоже должны будут войти в курс дела, во всю специфику решенных, не решенных и ждущих своего решения проблем. Сколько весь этот процесс займет времени и усилий!

Таким образом, выполнение конкретного поручения затянется на весьма неопределенный срок. А само поручение за это время и вовсе потеряет былую свою актуальность. И, конечно же, останется невыполненным.

А Правительству — им что? Они несут ответственность, в конечном счете, только передо мной — я их назначаю, и я их снимаю. Они могут как угодно поступать с народом, они могут без конца конфликтовать с парламентом, а ответственность за их действия в итоге все равно возляжет на меня.

Только я отвечаю перед своим народом за все то, что происходит в стране!

Вот так и выходит, что ответственности на мне лежит больше, чем на ком бы то ни было. И в это же самое время права мои, возможность быстро и адекватно влиять на ситуацию, серьезно ограничены. А попробуй расширить свои полномочия — тебя тут же обвинят в стремлении к диктатуре.

Да, иной раз можно понять этих самых диктаторов — если уж ты несешь ответственность за все происходящее в стране, эта ответственность должна быть сопряжена с соответствующим объемом полномочий.

Мне поступает срочное сообщение о только что происшедшем террористическом акте. В районном центре одной из южных республик вновь взорвана бомба, вновь обстреляны военные. Имеются жертвы, в том числе и среди мирного населения.

И я тут же распоряжаюсь создать комиссию по расследованию этого преступления, и устанавливаю жесткие сроки ее работы. Беспощадная борьба с терроризмом требует применения самых жестких мер.

Именно поэтому активность террористов, как это ни парадоксально, выгодна государству. Терроризм — это тот самый внутренний враг, необходимость борьбы с которым ярчайшим образом демонстрирует обществу саму необходимость существования государства. Чтобы население страны уважало свое государство, надо показать гражданам какую-нибудь реальную угрозу их жизни и безопасности. А потом выступить в роли защитника, непримиримого борца с этой угрозой. Это настолько действенно, что иногда эту опасность, в виде образа некоего внешнего или внутреннего врага, можно даже специально создавать.

Хотя, защита населения — это тоже фикция. К примеру, в случае начала широкомасштабных военных действий главнейшими задачами Вооруженных Сил государства является сохранение структуры управления войсками, материальной части вооружений, личного состав армейских подразделений, стратегических запасов материальных ресурсов и продовольствия, энергетических мощностей и систем жизнеобеспечения, транспортной и производственной инфраструктуры.

После выполнения всех вышеперечисленных задач можно заняться обеспечением безопасности гражданского населения.

Да, во время войны государство защищает не свое население, а само себя. Свою территорию, ресурсы, производственный потенциал. Граждан своих государство как раз таки мобилизует на собственную защиту, пользуясь своим безусловным на это правом.

Пока такие негативные общественные явления, как терроризм, экстремизм, организованная преступность не изжиты человеческим обществом, государство просто необходимо. Активизация же этих явлений способна оправдать необходимость повышенных мер обеспечения безопасности населения. Во имя своей личной безопасности люди готовы отказаться от некоторых своих гражданских прав и свобод.

Вообще государству выгодно, чтобы прав и свобод у его граждан было поменьше. Потому-то и введен в обиход термин — "гражданские свободы". Все обращают внимание на слово "свобода". И борются за свои гражданские свободы. Эту борьбу государство по-своему поддерживает и поощряет, потому что без этого нельзя. Человеку свойственно стремиться к свободе, и с этим стремлением бессмысленно бороться.

Но государство не может просто так взять и обеспечить всех своих граждан полной свободой. Во-первых, это невозможно технически. А во-вторых, и в-главных, слишком свободный гражданин государству не просто невыгоден, он для государства опасен. Получив в свое распоряжение полный перечень гражданских свобод, он, чего доброго, начнет задумываться, — почему это они "гражданские", а не "человеческие"? Придет еще, того и гляди, к мысли, что само гражданство — это тоже ограничение его свобод. Вот тут и конец государству!

Так что борьба за свободу гражданина никак не может являться государственной задачей. В этой свободе кроется весьма серьезная угроза самим устоям государства, как общественного института.

Государству гораздо выгоднее воспитывать у населения такие понятия, как "патриотизм", "интересы государства", "гражданский долг". И поголовная обязанность служить в Вооруженных Силах, более или менее, справляется с этой задачей.

Кроме прочего, армия воспитывает в молодом человеке именно такие моральные качества, которые государству пригодятся и в последствии. Армия отучает человека думать самостоятельно, а вместо этого приучает к мысли, что за него думать кому всегда найдется. Армия приучает человека к такому образу мысли, когда жизнь кажется проще, если над тобой находится непосредственный начальник. Такие люди государству необходимы не только в военное время, — в мирной жизни им так же найдется достойное применение.

Так, что там у нас дальше? Дальше — выезд в "народ", визит в Университет, встреча с преподавателями и студентами, посвященная началу нового учебного года. Небольшая торжественная речь.

Текст моего выступления уже лежит на моем столе. Помощники уже создали общую структуру доклада, подготовили ключевые тезисы. Моя задача — просто прочесть его, выучив, по возможности, наизусть.

Опять я буду произносить с трибуны красивые слова — про надежду Отечества, про молодые поколения ученых и специалистов, про ценность образования, про путевку в жизнь. Про заботу государства о развитии фундаментальной и прикладной науки, о ее решающей роли в современном мире, и всякое такое.

В действительности же я прекрасно отдаю себе отчет, что у государства просто нет никаких возможностей обеспечить поддержку науки на должном уровне. У государства полно других забот — гораздо более конкретных, и более животрепещущих.

За рутинными делами, за обеспечением стабильной ежедневной жизнедеятельности государства, нелегко просто найти время, чтобы разобраться с концептуальными вопросами стратегического развития. Сложны эти вопросы, и весьма неоднозначны. Да еще и сами ученые, пожалуй, не смогут между собой разобраться, какая из отраслей науки перспективнее и нужнее государству. Каждый тянет на себя, каждый в высшей степени убедительно может доказать, что вот его-то направление является самым важным и нужным. И ведь приврет чего-нибудь, только чтобы добиться увеличения бюджетного финансирования своей программы! А столь ли уж важны, столь ли значительны его исследования — пойди, разберись! Он еще и сам не знает, что получится в результате, так кто же может это предсказать лучше него самого? На словах он будет готов голову положить на отсечение, что результат непременно будет. А потом, лет через десять, только разведет руками: "Отрицательный результат, — скажет, — тоже результат!" И опять будет доказывать, что исследования во что бы то ни стало нужно продолжать, что нельзя останавливаться на полпути.

Сложно, сложно с этими стратегическими направлениями! Тем более, что лично мне, Президенту, ждать десять лет результата — слишком долго. Можно и не дождаться, можно и не вкусить плодов своих усилий. Более того, задолго до появления этих плодов я рискую быть обвиненным в неверной политике и неэффективном расходовании государственных средств.

Культуру тоже развивать крайне трудно. Во-первых, опять же, средств мало, а целей много, причем цели эти, как правило, гораздо актуальней и насущней. Во-вторых, вообще не понятно, что значит — развивать культуру? Она сама развивается, нужно только не мешать ей этого делать. А потом, культура есть — попсовая, как ее называют. Высокой ее не назовешь, но у нее есть и свои несомненные преимущества. Во-первых, она не требует бюджетного субсидирования, и успешно действует на коммерческой основе. А во-вторых, она полностью соответствует требованиям граждан, отвлекает от насущных проблем, делает счастливее и, как следствие, лояльнее.

В принципе, государство не может быть заинтересовано в чрезмерном повышении культурного уровня своих граждан. Что будет, если граждане поголовно займутся творческими, интеллектуальными, духовными изысканиями, будут размышлять о смысле человеческой жизни и других отвлеченных понятиях? Вместо того, чтобы заниматься настоящим делом — трудом на благо великой цели удвоения показателя годового валового внутреннего продукта?

Нет, интеллектуальный и культурный рост населения страны тоже никак нельзя признать первейшей задачей государства.

Гораздо проще регулировать сложную, но всем понятную текущую деятельность государства, не отвлекаясь на сомнительные долгосрочные перспективы. Здесь все проблемы носят весьма конкретный характер. Они имеют строго определенные варианты своего решения, и заранее прогнозируемый результат. И главное, этот результат, как правило, наступает незамедлительно, в самой наглядной форме демонстрируя всем гражданам активную роль Государства и лично Президента в их жизни.

Проблемы, проблемы! Они никогда не кончатся. Они просто не могут кончиться — так уж построена система. Зачем существует вообще аппарат государственной власти? Чтобы решать глобальные государственные проблемы. Если проблемы эти кончатся — вот тут-то и начнется самая настоящая проблема. Создастся ситуация, когда аппарат власти совершенно не нужен. Поэтому проблемы нужно решать таким образом, чтобы обеспечить их неминуемое возникновение в будущем.

А если случатся какие-нибудь неразрешимые проблемы, их всегда можно свалить на некие внешние причины — на происки недружественных государств, на козни внутренней оппозиции. На олигархов, в конце концов! Эти люди слишком много мнят о себе, ставят себя выше Государства. Не желают признавать его ведущую роль в общественной жизни. А потому пусть теперь играют роль, которую мы им придумали — роль козлов отпущения. Пусть народ думает, что в большинстве проблем виноваты именно олигархи!

Еду на встречу со студентами Университета. Редкая возможность краем глаза взглянуть на жизнь страны, мельком увидеть простых граждан. Граждан, которые, при появлении президентского кортежа, замирают на минуту, оторвавшись от своих насущных проблем. Чтобы, проводив взглядом стремительно проносящуюся мимо них кавалькаду сверкающих машин, снова вернуться в свою повседневную действительность.

Я еду по столичным улицам, мимо зеленых бульваров, где беззаботная молодежь по случаю погожего, по-летнему солнечного и теплого денька, неспешно прогуливается, поедая мороженое. Мне бы тоже, вероятно, хотелось бы сейчас просто пройтись по залитой солнцем улице, потолкаться в людской толпе, отстоять очередь за мороженым. Просто посидеть на лавочке, в тени, разглядывая прохожих. И получить истинное наслаждение только лишь оттого, что никому вокруг нет до тебя никакого дела. Но, увы, для меня такое простое человеческое удовольствие уже недоступно.

Высокая должность Президента просто не оставляет мне права ни на отдых, ни на развлечения, ни даже на болезнь. У Президента вообще меньше всего прав на личную жизнь в этой стране.

Я по должности своей обязан быть идеальным во всем. То, что люди готовы простить любому другому члену общества, они никогда не простят своему Президенту. Я должен быть идеалом семейных отношений. Я должен быть в меру сдержан. Должен быть всегда готовым демонстрировать все свое достоинство, и никогда не ронять его в глазах мира и собственных граждан. Вся президентская жизнь — это старательное изображение. Изображение ответственности за государство, заботы о народном благе, и другой чепухи.

И все это будет так, как бы я к этому не относился. Ибо я не человек уже, а Должность. Должность, при которой все мои личные нравственные, мировоззренческие и просто человеческие качества уже не имеют ровным счетом никакого значения. И все сомнения, присущие мне как человеку, не имеют никаких прав на свое существование. Президенту в глазах общественности сомнения не могут быть присущи. Он всем своим видом, всем своим существом обязан демонстрировать решительность и уверенность в своих действиях. Возможно, это и есть главная функция Президента.

Я энергично выхожу к трибуну. Я снова свеж, подтянут, сосредоточен, решителен. Я снова Глава Государства, я — символ его могущества и величия.

Снова вспышки фотоаппаратов, снова телекамеры и микрофоны. Снова аплодисменты восторженной аудитории, польщенной вниманием Первого Лица Государства. Снова внимающая тишина нескольких сотен людей, готовых ловить каждое мое слово. Снова внимание всей страны сосредоточено на моей персоне. Я начинаю свою речь:

— Уважаемые друзья! Одной из главнейших задач государства является воспитание молодого поколения ученых и специалистов, способных решать самые сложные научные задачи...

2.

Моя свобода от жизненной суеты, как этого и следовало ожидать, оказывается эфемерной.

Настал, казалось бы, момент, когда хаотически бушевавшие в моей душе чувства почти полностью умиротворены. Когда энергии сиюминутных переживаний упорядочены и готовы обратиться на созидание неких конструктивных идей. И именно в этот самый момент внешний мир самым беспардонным образом вторгается в мой мир внутренний.

Звонит телефон. Мне не хочется поднимать трубку. Я заранее знаю, кого я там могу услышать, и что я там могу услышать. Еще некоторое время я просто лежу, слушая телефонные трели, прежде чем подняться со своего дивана.

Телефон изгоняет меня из безопасной зоны, снова ввергая в мир человеческих страстей.

Наивно думать, что человек, лишившийся работы, обретает душевный покой. Не тут-то было! В его жизнь тут же вторгаются самые близкие ему люди, которые готовы восполнить отсутствие жизненной суеты своими нравоучительными наставлениями.

Оказывается, твои ближние со своими идеями раньше оставляли тебя в покое только потому, что были уверены, что ты и так его лишен. Но сейчас каждый из них позвонит тебе лично, чтобы поинтересоваться, — как ты докатился до жизни такой? И что намерен предпринять в ближайшее же время, чтобы исправить эту свою очевидную оплошность?

Вот и мои родные и близкие, любимые люди, узнав о моем увольнении, проявляя исключительно заботу обо мне, всячески подогревают мою собственные подсознательные неуверенность и страхи. "Эх, — говорят, — как же это ты не смог удержаться на своем месте-то? И что теперь делать? Когда новое место найдешь? Не сиди сиднем, ищи работу!".

Я понимаю их чувства, я осознаю, что их беспокойство продиктовано главным образом заботой о моем собственном благополучии. Я выпал из человеческого социума, и теперь мои ближние видят свою главную задачу в том, чтобы подвигнуть меня в скорейшее время туда вернуться.

И я, как более-менее благодарный сын, просто обязан оправдать возложенные на меня надежды. Ведь все мы — заложники сыновних чувств. С самого начала собственной жизни, как только мы начинаем осознавать себя, как понимаем, что наша жизнь принадлежит нам лишь частично. Что на нашу жизнь давно уже сделаны ставки, и теперь наша святая обязанность — эти ставки оправдать.

"Не позволяй душе лениться, и день и ночь, и день и ночь душа обязана трудиться!" Умудренные жизненным опытом старшие поколения на этом великолепном гимне воспитывают поколения более молодые и несведущие, в духе того, что человек обязан работать. Что леность, тунеядство и отсутствие здорового трудового энтузиазма неминуемо скажется на развитии его личности самым деструктивным образом.

Вдохновленные такими воспитательными мероприятиями, представители подрастающего поколения выходят на свою трудовую стезю. И начинают работать — кто своими руками, кто — своими ногами. Кто-то работает своей головой, а кто-то — своей задницей (не поймите превратно! хотя...).

А между тем, возвышенные строчки поэта обращены, в первую очередь, именно к человеческой душе. Именно она, по его мнению, обязана трудиться, подвигая человека на конкретные свершения в процессе преобразования материи, времени и пространства.

Да, безусловно, у каждого человека должны присутствовать какие-то социальные обязательства. Но ведь есть у него и право. Право на счастье, право на осуществление мечты.

Но нет, о своей персональной душе, о ее устремлениях нам остается думать только на досуге. Основную часть своего времени жизни каждый из нас обязан принести в жертву общественным интересам.

Мы вообще мало, что знаем об устремлениях собственной души. А вот мне хочется узнать об этом побольше. Я хочу сполна использовать уникальную возможность взглянуть на сложившуюся ситуацию со стороны. По-новому взглянуть на свою жизнь, на самого себя. Что-то, возможно, в своей жизни переоценить и переосмыслить.

Ну, и, попутно, просто насладиться кратким мигом собственной свободы.

Впрочем, и свобода моя, как это обычно бывает, оказывается весьма относительной.

Первая волна психической атаки моих ближайших родственников разбилась о мое невнятное бормотание о том, что мне необходимо некоторое время для размышлений и других неких весьма таинственных личных дел. Но зато они быстро усмотрели в моем свободно-болтающемся положении свои собственные выгоды.

Теперь они милостиво позволили мне существовать некоторое время без серьезных нравоучительных вмешательств с их стороны. Теперь они склонны рассматривать меня как вполне свободную рабочую единицу, ничем не занятую, которой попросту некуда девать свое личное время, свои физические, моральные и интеллектуальные силы.

Поэтому всевозможные просьбы, предложения и поручения со стороны моих родственников с некоторых пор просто сыплются на меня. "Ты ведь сегодня свободен?", "У тебя ведь много времени?", "Все равно тебе делать нечего", "Пока ты ничем не занят, не мог бы ты..."

Впрочем, я никогда не отказываюсь, когда меня просят совершить какое-нибудь доброе дело на благо близких мне людей. Я не нарываюсь на такие просьбы самостоятельно, но если просят — не откажу. Да и нет у меня такого морального права — отказывать, если я целыми днями занят только собственным бездельем. Вдобавок, выполнение этих несложных заданий все-таки приобщает меня к людскому сообществу и приносит внутреннее ощущение своей востребованности и полезности.

По совету Марка Твена, не следует отказываться делать добро, если это не грозит неприятностями. Я стремлюсь придерживаться этого принципа — он полностью согласуется с моими внутренними убеждениями.

Ну, и что, если это отвлекает меня от размышлений о смысле жизни — возможно, это только к лучшему. И, вместо того, чтобы лежать на диване, я занимаюсь делами поважнее — кого-то куда-то отвожу, что-то перевожу, стою в очередях в различных присутственных местах, ремонтирую квартиры и вскапываю землю на дачном участке. Я ношусь с принятыми мною к исполнению чужими поручениями, пока мои близкие занимаются настоящим делом. У меня ведь дел нет. Размышлять о смысле собственной жизни — разве можно это признать настоящим занятием?

Тем временем все явственнее ощущается недостаток денежных средств. И объекты моих размышлений из эфемерных высот спускаются все ниже, приобретая все более материальную форму. И, в очередной раз укладываясь на свой диван, я пытаюсь трезво оценить свое текущее финансовое положение и его ближайшие перспективы.

Положение, мягко говоря, удручающее. Денег нет. Источника их добычи нет тоже. В это же время жизнь неумолимо требует от меня оплаты выставляемых ею счетов.

Мысленно прикидываю все свои наличные активы. Из них можно выделить две вещи. Первая из них — это, собственно говоря, моя нынешняя свобода.

Да, свою свободу можно попытаться выгодно продать, ведь спрос на нее в современном мире остается устойчиво высоким. Свобода — это единственная по-настоящему ценная вещь, которая имеется у каждого человека изначально. Это то самое качество, которым мы наделены специально для того, чтобы свершить в своей жизни что-то великое. Но так как мы не знаем, как этой ценностью воспользоваться по прямому назначению, мы предпочитаем обналичивать ее, или менять на ценности более понятные и практичные. На сдачу мы получаем надежду, — когда-нибудь выкупить свою свободу обратно.

Но на самом деле мы меняем свою свободу — не на деньги даже, нет! Мы меняем свою свободу на определенный образ жизни. И Общество с готовностью предоставляет нам сразу несколько возможных вариантов выбора своей судьбы. Пожалуйста, выбирай! Все в твоих руках!

Но на деле выбор этот оказывается серьезным образом ограничен. Жизнь превращается в викторину такого рода, где всякая жизненная ситуация ставит нас перед нелегким выбором, но перечень вариантов этого выбора уже кем-то заботливо определен. Это по-своему удобно, это избавляет нас от излишней интеллектуальной работы. Нам остается только произвести свой выбор из ограниченного набора уже готовых вариантов. При этом вполне допускается пользование всевозможными подсказками вроде "звонка другу" или "помощи зала".

Еще эта увлекательная игра замечательна тем, что никто не скажет тебе после твоего очередного выбора: "Вы проиграли!" Нет, здесь свой проигрыш можно разглядеть только много позже, когда уже решительно нельзя сказать, какой же из наших ответов был неверным. Когда уже невозможно установить, а были ли вообще верные варианты ответов? Или же все-таки их нужно было потрудиться найти самому, не полагаясь на предусмотрительного ведущего и "уважаемый компьютер"?

И уже никто в этой игре не предложит нам начать все с начала.

Поэтому всякий начинающий торговец собственной свободой должен заранее отдавать себе отчет, что потом ни о какой свободе не может быть и речи — ты оказываешься в совершеннейшем плену обстоятельств, диктуемых тебе тобою же выбранным образом жизни.

А что делать? Всемогущие жизненные обстоятельства уже довлеют над нами, заставляя заниматься спекуляциями своим временем, своей свободой, самой своей жизнью. И, нередко, мы торгуем себе в убыток. Оглянешься назад — что я приобрел за время этой торговли? Ничего!

Но никто об этом по-настоящему не задумывается. Вредно это — задумываться над такими вещами. Потому что результаты этих раздумий кого угодно могут удручить.

О чем я там еще хотел поразмыслить? Ага, о своем втором активе.

Второй мой актив имеет вполне осязаемые материальные формы, и вполне определенную экономическую ценность. Это — мой автомобиль.

Автомобиль — интереснейший, можно даже сказать, уникальный объект личной собственности. Как известно, он давно уже вычеркнут литературными классиками из перечня предметов роскоши. Автомобиль прочно обосновался в списке предметов первой необходимости человека.

Автомобиль, казалось бы, специально создан для того, чтобы даровать человеку свободу в его перемещении в пространстве. Автомобиль служит для покорения оного, и поэтому имеет исключительно важное значение в утверждении всех прочих человеческих свобод.

Но человеку нужен не просто автомобиль. Не просто средство передвижения. Ему нужен Автомобиль, как символ его положения на этой планете. Это — его личное, персональное жизненное пространство, вокруг которого вертится вся остальная Вселенная. Чем больше Автомобиль, тем значительнее выглядит его обладатель.

Мы любим говорить о своих Автомобилях: "Знаешь, он стоит таких денег, какие я на него потратил", "Движок — что надо. Ты не мужик, если у тебя автомобиль с объемом двигателя менее двух литров", "Видишь ли, запчасти приходится заграницей заказывать — что поделать, эксклюзив!"

Считается признаком хорошего тона высказать в ответ свое искреннее восхищение этим чудом машиностроения, косвенно выказывая тем самым уважение его достойному обладателю.

Хотя кое-какие неудобные вопросы все-таки крутятся. К примеру: "Зачем тебе объем двигателя в четыре с половиной литра, и "4xWD", если ты ездишь в городе?". "Что толку в том, что твоя машина может развить на трассе скорость в 250 километров в час, когда ежедневно ты передвигаешься не свыше 50-ти?". "Не проще ли в условиях вечных уличных пробок, узких центральных улиц, сильнейшего дефицита мест для парковки завести экономичную, компактную по размерам модель?".

Но вот как раз такие вопросы задавать автомобилевладельцу категорически не рекомендуется. Никто не меняет большие автомобили на маленькие — только на еще большие, еще более скоростные, еще более мощные.

Царапина на крыле нашего Автомобиля — это рана в нашем сердце. Она способна безнадежно испортить наше настроение на целые недели, иногда даже после ее устранения. Сама мысль, что наш Автомобиль стал уязвимым от внешних коварных посягательств, не дает нам покоя и способна вызвать бессонницу.

Забота о здоровье Автомобиля заставляет нас углубится в изучение его анатомии. На свете много разных вещей и явлений, о которых мы не имеем и малейшего представления. Но зато местонахождение генератора, текущее состояние аккумулятора и амортизаторов нашего автомобиля нам известно досконально.

Если наш Автомобиль начинает чихать и кашлять, мы с энтузиазмом беремся за его починку, решительно отставляя все свои личные и профессиональные дела в сторону. В крайнем случае, "звоним Михалычу". Допустить, по причине своей собственной некомпетентности, вторжение в организм механического существа профессионала-авторемонтника — все равно, что отпустить свою супругу в кино с незнакомым типом.

Приехав в автомастерскую с какой-нибудь пустяковой проблемой, мы, по совету этих умудренных чужими проблемами людей, вынужденно позволяем подвергнуть свой Автомобиль более тщательному техническому осмотру — "на всякий случай". И тут же узнаем, что наши автомобильные неприятности гораздо глубже, чем мы себе представляли до этого.

"Да Вы только посмотрите, — тычет профессионал пальцем. — У вас же пыльник весь потрескался!" С ним невозможно не согласиться. "Удивляюсь, — говорит чародей авторемонтной магии. — Как на такой машине ездить-то можно! За жизнь и здоровье свое не боитесь? Она же у Вас через неделю развалится!" Естественная реакция всякого автовладельца — мысль о том, что "вовремя заехал" и "а я ведь чувствовал".

Мастер тем временем продолжает свое компетентное исследование. "Эге! — восклицает он, наконец. — Кто это Вам рулевую рейку-то крепил?" "Да вот, было дело, в одной мастерской, тут, неподалеку..." "Оно и видно! — заявляет автомастер с нескрываемым неодобрением. — Халтурщики! Кто ж так делает-то? Руки бы поотрывать..." Чем окончательно убеждает нас, что наша любимая автомашина наконец-то попала в руки профессионала высочайшего класса.

Договорившись о цене и расставшись со своей ненаглядной "ласточкой" на неделю, мы с чистым сердцем покидаем автомастерскую. С тем, чтобы, вернуться туда через две недели ("Работы много, не успеваем, а у Вас, сами знаете, проблема серьезная, а, кстати, Вам и тормозные колодки заменить надо"). И, выехав, наконец-то, за пределы автомастерской, через весьма непродолжительное время, снова слышим те же самые подозрительные звуки, причину которых нам так авторитетно обещали устранить.

На самом деле Автомобиль дает нам ровно столько же свободы, сколько ставит в зависимость. Ибо владение Автомобилем, забота о его состоянии и прочее отнимает у нас массу времени, материальных и моральных ресурсов. И, кроме этого, накладывает на нас массу других ограничений самого досадного свойства.

Автомобиль нужно кормить и поить, холить и лелеять, он должен где-то жить. Автомобиль, как живое существо, требует заботы и ласки. Надо постоянно следить за его здоровьем и самочувствием. С ним нужно разговаривать и всячески демонстрировать ему свою благодарность за те поистине неоценимые услуги, которые он нам оказывает. За то чувство собственной значительности, которое он нам дает. Такие его свойства поистине делают его членом семьи! Даже, пожалуй, больше, ибо никакой член семьи не может сделать для нас то, что делает автомобиль.

Мы оснащаем его новейшей сигнализацией, монтируем звуковые колонки, наклеиваем на заднее стекло какую-нибудь прикольную наклейку. Организовываем другие цветовые, световые и звуковые спецэффекты. Все для того, чтобы наш друг-Автомобиль не затерялся в общем потоке своих соплеменников. Чтобы всем своим видом демонстрировал он свою яркую индивидуальность.

В нашем доме может и вовсе не быть икон, но на приборной доске нашего Автомобиля помещен образок со специализированным святым — заступником и защитником автомобилистов. Или какой-нибудь языческий, "индейский", "индийский", "шаманский" амулет, оберег — все ради того, чтобы не настигло нас в дороге несчастье, не кинулась под колеса шипастая неприятность.

Таким образом, Автомобиль превращается в Храм На Колесах, со своим культом, со своим уставом. Заповеди этого устава впору было бы высечь на каких-нибудь каменных скрижалях, и мы бы сделали это, если бы это не портило интерьер Автомобиля. По счастью, большинство пассажиров и так знают их наизусть — "С грязными ногами в машину не залезать!", "Дверями не хлопать!", "Магнитолу руками не трогать!", "Без разрешения не курить!", "Помни — ты едешь в лучшей машине на свете, и везет тебя лучший в мире водитель! Возблагодари же их за милость, тебе оказанную!". Нарушение этих неписаных канонов приравнивается к святотатству.

В итоге, получается, что вокруг нашего Автомобиля, вместе со всей остальной Вселенной, крутимся и мы сами.

Вообще-то я отношусь к своему автомобилю очень потребительски. Мне не важен его внешний или внутренний вид. И лазить лишний раз под капот я не люблю. Я ничего не понимаю в устройстве автомобиля, и, честно признаюсь, не хочу понимать.

Может быть, мой автомобиль даже в глубине своей механической души обижается на меня за это. По крайней мере, он имеет на это полное право. Не уделяю я ему такой заботы и внимания, как он, вероятнее всего, этого заслуживает.

Ну, что же, может быть, сейчас и настал тот самый момент, когда надлежит исправить эту вопиющую несправедливость. Отдать верно служившего мне железного коня в хорошие руки, — человеку, который сможет по достоинству оценить его качества, а в особенности — его кроткий нрав. Человеку, который способен будет позаботиться о нем, и воздаст ему должные почести.

Мне автомобиль не нужен. Даже тогда, когда он послушно влек меня утром от моего дома до места работы, а вечером в обратном направлении, — даже тогда я задумывался о целесообразности нашего с ним совместного существования. Что уж говорить о моем теперешнем положении? Мне скоро жрать нечего будет, а я все это время заботливо обслуживаю его прихоти, обеспечивая его полноценное питание. Получается неразумно.

Однако, с социальной точки зрения, отсутствие здравого смысла видится именно в продаже автомобиля. Мое окружение отказывается понимать этот мой шаг. Сообщаешь кому-нибудь: "Продаю автомобиль!" Собеседник оживает: "Правильно! Давно пора свою старушку поменять на что-нибудь другое!" "Ничего я брать не буду, продаю, и все" — поясняешь ему. И у твоего собеседника отнимается дар речи, и он еще долго пытается вникнуть в смысл сказанного, и с подозрением смотрит на тебя.

Да, безвозвратно расстаться с автомобилем — это акт, резко понижающий социальный статус бывшего автовладельца, выставляющий его в крайне невыгодном свете в глазах окружающих.

Ну и пусть! В конце концов, кому и что я должен объяснять или доказывать? Давно пора уже научиться плевать на общественное мнение, в моей-то ситуации!

Вот опять я еду по улицам города, превратившимся в сплошную автомобильную пробку. Странное дело, "часом пик" считаются утренние и вечерние часы, но как раз в эти часы пробки не столь часты, как днем. Днем по городу вообще не проехать.

Кольцевые перекрестки, как это я себе живо представляю, сверху похожи на гигантских спрутов, раскинувших свои хищные щупальца во всех возможных направлениях. И беспечная мелкая рыбешка сама плывет в эти хищные лапы, которые ненасытно тянутся все дальше и дальше, за новой своей добычей. Поглощая все, что попадется, этот спрут растет, увеличивается в размерах. А его добыча начинает медленно перемещаться по его пищеварительному тракту, чтобы через некоторое время быть исторгнутой на простор относительно свободного пространства. Где немедленно и неминуемо будет поглощена очередным монстром.

Вот и мой автомобиль движется в механическом потоке со скоростью пешехода. И я имею полную возможность наблюдать безмятежных пассажиров маршрутного автобуса, который движется в том же самом потоке бок о бок со мной. Они и я — какие разные у нас возможности в смысле свободы перемещения! Но только лишь потенциально. Практически, здесь и сейчас, мы движемся с одной и той же скоростью. Все преимущества личного автомобиля в пробке сходят на нет.

Вот я сижу в своем автомобиле на стоянке супермаркета. Жду своих родственников, которые исчезли в недрах этого заведения, для того, чтобы появиться оттуда минимум через полчаса. Выйти оттуда, обремененными целыми ворохами разноцветных пакетов и свертков, загрузить их в багажник и отправиться домой, по дороге живо обсуждая все свои приобретения. Я благодарен им за то, что они великодушно избавили меня от непосредственного участия в этом таинстве приобщения к благам цивилизации.

Не люблю я магазинов. И чем больше этот магазин по своим размерам, чем разнообразнее там выбор товаров, тем более он мне ненавистен. Он представляется мне эдаким храмом религии Потребительства, до отказа наполненным предметами этого всеобщего культа. Храмом, со своим уставом и церемониалом, исполняемым тысячами Жрецов. Причем слово "Жрец" здесь можно понимать сразу в нескольких смыслах.

В Супермаркет люди приезжают семьями. Это удобнее и практичнее, чем сходить в театр или музей, тем более, что мир Супермаркета гораздо шире и удивительнее. Для детей этот поход в магазин становится вообще чем-то сказочным, волшебным. Да и взрослые склонны расценивать это мероприятие как некое почти мистическое приобщение к последним культурным достижениям цивилизации.

О, сколько нам открытий чудных готовит поход вдоль ровных рядов прилавков, доверху набитых ярчайшими, кричащими упаковками! В своих корзинах мы составляем причудливую экибану из целлофана и полиэтилена. Предупредительные вывески вовремя информируют нас о беспрецедентных скидках, действующих только здесь, и только сейчас. И мы бежим покупать то, не знаю что, но в два раза дешевле.

Если посетить какой-нибудь огромный супермаркет, можно забраться по его автоматическим эскалаторам на самый верх. Выбрать удобную точку наблюдения, и воочию лицезреть одну из самых ярких иллюстраций жизни современного цивилизованного общества. Можно наблюдать развернувшуюся под твоими ногами широкую картину людской суеты. Муравейник, да и только!

Владельцы магазинов, я уверен, при всех своих декларациях о внимании к каждому клиенту, рассматривают этих самых клиентов именно так — как некоторую аморфную массу, управлять которой можно просто на основании присущего ей внутреннего инстинкта потребительства.

В результате люди уходят из Супермаркета, с чувством некоторого сожаления, что в машину больше ничего не залезет. Усталые, но счастливые, они возвращаются к себе домой, на ходу планируя новый свой поход в Супермаркет.

Нет, в который уже раз убеждаюсь я в том, что машину свою нужно продавать. Она, оказывается, нужна другим больше, чем мне самому. А я — вроде бесплатного к ней приложения. Вот не будет у меня машины — и никто не пристанет ко мне с пустяковой просьбой, отнимающей у меня полдня времени и требующей огромного напряжения нервных сил.

Более того, автомобиль, хотя и считается средством передвижения, в моем случае, парадоксальным образом, мешает свободе моих перемещений. Несколько дней уже у меня зреет идея съездить в Москву, и я не вижу других способов осуществить ее, как не продав собственный автомобиль.

Интересное дело — раз в год меня одолевает тяга посетить столицу, одолевает именно тогда, когда для ее осуществления не имеется решительно никаких предпосылок, — ни времени, ни финансовых возможностей. А тяга есть. Это неуемное желание зреет в моей душе, томит ее. И в надлежащий момент вдруг все образовывается как будто само собой — появляется и время, и деньги. Лети! И я лечу.

Так случилось и на этот раз. Счастливое стечение обстоятельств помогает мне решить проблему продажи автомобиля без особых хлопот. Оказывается, знакомый моего знакомого уже давно подыскивает себе автомобиль именно такого класса, как у меня. Я встречаюсь с покупателем, и он сразу же подтверждает готовность приобрести мой автомобиль. А еще через несколько дней производит со мной полный расчет.

Все, теперь я стал пешеходом.

Зато купил билет на самолет.

И на руках у меня осталась довольно приличная сумма денег. Решив проблему отсутствия денежных средств, я столкнулся с проблемой иного рода — как этими самыми средствами удачно распорядиться.

Впрочем, от этой головоломки меня заботливо избавляют мои друзья. Только было призадумался я о наиболее удачных вариантах своих финансовых вложений, как тут же появляются они, открывая тебе свою душу в области своих финансовых проблем. Оказывается, всем позарез нужны деньги, много и срочно, и вопрос этот поистине приобретает для них масштабы проблемы жизни и смерти.

Ну, что же, я с удовольствием оказываю это мелкое благодеяние, которое, вдобавок, избавляет меня от собственной головной боли.

Я начинаю рассылать сообщения — туда, в далекую Москву, чтобы дать весть всем своим многочисленным московским друзьям и знакомым — вот он я, я еду к вам, встречайте!

И, в ожидании их ответных сообщений, опять занимаю привычное место на любимом диване. Отдаюсь чувству приятного волнения, которое сопровождает всякого в предвкушении долго ожидаемого дальнего путешествия.

Да, через четыре дня я буду в Москве, в этом средоточии жизни, по крайней мере, на нашей части суши. Там, где и происходит настоящая жизнь, далекая и удивительная на наш сторонний провинциальный взгляд. Да, это то самое место, где обитают все сколько-нибудь выдающиеся деятели нашей эпохи, именно там куется наше светлое завтра.

А почему бы мне вообще не перебраться жить в Москву? — задаюсь я вопросом. Вполне, вполне реальная перспектива! Ничего не держит меня здесь, и почему бы мне не перетряхнуть весь свой уклад жизни самым кардинальным образом?

Правда, никто там меня с распростертыми объятиями не ждет. Москву можно завоевать, только проявив недюжинную жизненную энергию, огромную волю к осуществлению своей мечты. А я, признаться, не могу похвастать ни тем, ни другим. Ковать с нуля базис своих будущих успехов мне будет не по силам.

Если и перебираться в Москву, надо старт свой брать здесь. К примеру, можно избраться депутатом Государственной Думы. Добиться того, чтобы мои земляки уполномочили меня представлять их интересы в федеральном центре. Доверили мне право участвовать в законодательном процессе. И я, облеченный народным доверием, лично смог бы способствовать движению общества к идеалам справедливости.

Это проще, чем быть Президентом. Да и перспективы могут быть более заманчивыми.

Что же, у меня вполне найдется время помечтать о своем возможном политическом будущем.

Мечта. Депутат.

Я сижу в своем удобном кабинете, просторном и светлом, обставленном изящной мебелью светлых тонов. На полках книжных шкафов рядами выстроились корешки сборников законодательных актов, объемных изданий кодексов с постатейными комментариями, и разной другой литературы самого серьезного содержания. Любой посетитель может сразу же получить наглядное представление о том, что именно в этом кабинете куются основы грядущего общественного процветания. Именно здесь все самые светлые чаяния человечества начинают приобретать конкретные нормативные черты.

Да, я могу по праву гордиться тем, что во многие нормативные акты, определяющие жизнь страны, я вложил и собственную скромную лепту. И твердо верю, что это послужило только на пользу обществу, возвысив, уточнив и конкретизировав высшие понятия об идеале социальной справедливости. Мне не стыдно глядеть в глаза моим избирателям, обществу и грядущим поколениям. Вся моя работа — для них, во имя будущего справедливого социального устройства общества.

Я только что вернулся из отпуска. В связи с законодательно установленными парламентскими каникулами, отдыхал за государственный счет. Все в моей жизни государственное — и квартира, и дача, и персональный автомобиль. Причем с полной возможностью приобрести все это по сходной цене в свою личную собственность. Надо было бы — приобрел бы, но пока не к спеху. До следующих парламентских выборов далеко, и пока можно беспечально пользоваться казенными благами, причитающимися мне по праву.

Тяжелое это бремя — бремя депутатства! Велика ответственность перед обществом и грядущими поколениями! Нелегко идти в авангарде социального прогресса, определять его направление и вести общество к его светлым идеалам!

Поэтому и нет ничего удивительного, что к этой ответственности должен прилагаться соответствующий объем дополнительных прав. Общество делегирует нам определенные полномочия, а взамен берет на себя обязанность снабжать нас всем необходимым для нашей общественно значимой деятельности. Общество предоставляет нам свои блага, и эти блага имеют, конечно, весьма определенную ценность. Но кто способен оценить наш несомненный вклад в процесс поступательного развития общества, особенно если вклад этот делается далеко в будущее? Поэтому то, что мы пользуемся таким количеством льгот и привилегий, следует признать вполне справедливым. Хотя некоторые недалекие умы так не считают.

Некоторые граждане полагают, что для депутата его личные корыстные мотивы гораздо ближе идеи социального прогресса. Это не совсем так. Мы ежедневно печемся об интересах окружающего нас социума, это наша профессия. А личные интересы — они ведь есть у каждого, даже у того же недалекого индивида, они есть и у депутатов. Но это только доказывает неразрывную нашу связь с избравшим нас народом.

Не спрашивайте меня, что мне дороже — общественный прогресс или личные интересы. Нет, я не против общественного прогресса, но жертвовать личными своими интересами исключительно во благо общества я бы не стал. В конце концов, должен же быть какой-то разумный компромисс! Никто не знает, в чем заключается конечная цель общественного прогресса. Поэтому никто не может сказать, какие существуют направления к его достижению. И в условиях такой вот неясности личные цели выходят на первый план. По крайней мере, известно, что именно личные цели отдельных людей всегда являлись самым действенным двигателем человеческой цивилизации. Вот и получается, что я тоже двигаю.

Интересный общественный институт изобретен Цивилизацией — институт Представительской Власти. Он предлагает каждому гражданину попытать личного счастья несколько иным способом, чем, прибегая к сомнительной помощи лотерей и других изобретений самого авантюрного свойства. И обеспечить себе пять лет (по меньшей мере) безбедной жизни с повышенными правами, общественным положением, расширенными возможностями и полным отсутствием персональной ответственности.

Нет ничего прелестнее депутатства!

Однако, и тут не все так просто. Ибо позволить себе быть независимым Депутатом может не всякий. Ибо на организацию выборов нужны деньги, нужны мозги и нужна недюжинная энергия. А что делать, если у тебя хотя бы чего-нибудь из этого далеко не полного перечня необходимых свойств недостает? Что делать, когда присутствует только безотчетное стремление помочь Государству и его гражданам в установлении светлых идеалов разумной и удобной организации общественной жизни? Что сделать, чтобы внести свой неоценимый вклад в процесс формирования Общества Будущего, справедливого, мудрого и просвещенного?

К счастью, существуют механизмы к осуществлению такой вот бескорыстной человеческой мечты. Стоит только примкнуть к некоторой политической Партии, наиболее полно отражающей твои мировоззренческие позиции, должным образом проявить себя на теоретическом, идеологическом или организационном фронте. Внести свой талант на алтарь партийных интересов, и тогда Партия, весьма вероятно, выдвинет тебя и поддержит. И ты, в стройной колонне таких же персонажей, одухотворенных светлыми идеями о социальной справедливости, получишь законное право переустраивать мир в соответствии со своими представлениями о нем.

Если же ты настолько независим, что ни одна из влиятельных политических тенденций не способна в полной мере отразить грандиозность и глубину твоих замыслов, — тоже не беда! Всегда можно попытаться заинтересовать кого-нибудь своими идеями эпохального значения. Они способны найти отклик в сердцах потенциальных приверженцев, особенно располагающих свободными финансовыми средствами. Вот при помощи этих средств и следует попытаться воплотить в жизнь свои политические идеи.

Правда, и деньги, и политическую поддержку, потом надо будет отработать. Но грандиозность задачи, цель великой миссии оправдывает и это. Ведь это, в сущности, мелочь, пустяки, на которые не стоит обращать внимание своей совести. Главные свершения — впереди!

Еще тогда, весьма давно, я сделал свой выбор, и теперь ничуть не сомневаюсь, что выбор этот был правильным. Я пошел в политику. И, конечно же, не для того, чтобы посвятить себя борьбе за чьи-то интересы. У меня были свои интересы, и достаточно находчивости, чтобы с успехом прикрыть их какими-нибудь популярными лозунгами.

Труден, ох, как труден был мой путь к креслу, в коем я восседаю сейчас! Но теперь я могу с гордостью наблюдать, каким достойным завершением могут венчаться человеческие усилия!

Начинал я с уличных митингов. Мне нравилось это, — быть в центре всеобщего внимания, ощущать себя глашатаем будущего. Видеть, какое действие производят мои пылкие выступления на умы народных масс. Я получал от этого процесса истинное удовольствие. Мне были даже не столько важны результаты политических противостояний, как сам процесс — увлекательный и захватывающий. Я был популярен в народе, и пользовался заслуженным уважением у своих соратников по политическому движению.

В те времена я был начинающим политическим деятелем. Я не стремился наверх, к рулю партийного водительства. Интересы партии меня тоже интересовали слабо. По большому счету, они могли быть любыми — они существовали для меня лишь постольку, поскольку давали возможность проявить себя и свои таланты. Мне легко давалось искусство некоторого внешнего (и внутреннего!) отождествления себя с этими политическими взглядами. Но лишь с одной целью. Мне нравилось ощущение некоторой власти над толпой. Нет, я не хотел вести этих людей на баррикады. Мне было достаточно и того, что, находясь на трибуне, я получал от этой толпы полное подтверждение существования такой возможности.

Подвело меня слабое знание тонких механизмов внутрипартийной жизни, сложной иерархической системы внутри моей политической организации.

Руководство партии отмечало мои несомненные успехи в деле завоевания народной популярности. Сначала с большой благосклонностью, видя в этом для партии одни только положительные моменты. Однако вскоре они почувствовали в моем лице все нарастающую угрозу своему собственному авторитету. Дальновидные, матерые политики не стали дожидаться, когда рост народной популярности начинающего политического деятеля спровоцирует рост его личных амбиций. Который, в перспективе, мог грозить серьезными внутрипартийными коллизиями. И поспешили заблаговременно от меня избавиться.

Они публично обвинили меня в недостаточно четком понимании партийной миссии. Попытались зацепить в диалектических противоречиях. А в прессе очень кстати появились статьи о моем популизме и демагогии, которые, якобы, наносили серьезный урон имиджу серьезной и основательной политической организации

Раздутый скандал, закончившийся моим громким уходом из рядов партии, сама партия использовала в высшей степени продуктивно. Ее рейтинг среди электората заметно возрос. Пусть от нее отвернулись горячие мои приверженцы, однако в то же самое время на нее обратили внимание другие избиратели. Партия, в конце концов, осталась в выигрыше, разменяв одного их своих виднейших членов на дополнительные несколько десятков тысяч голосов.

И уж, конечно, была ликвидирована вполне вероятная ситуация изменения диспозиции в верхних эшелонах партийного руководства. Опасный конкурент был нейтрализован, а другие столь же амбициозные деятели получили наглядный урок и представление о своем месте во внутрипартийной иерархии.

Потом я пытался создать собственное политическое движение, собственноручно выдумывал яркие лозунги и привлекательные идеи. Я сам формировал структуру своей организации, сам распределял сферы компетенции между своими сподвижниками. Я рос как политик, и этот самостоятельный период моей деятельности многое мне дал из всего того опыта, который, в итоге, и стал моим достоянием.

Журналисты, охочие до всякого скандала, живо интересовались, какие чувства я испытываю по отношению к своим прежним соратникам, а теперь уже политическим противникам, — и к конкретным личностям, и к их политическим идеям, которые я еще недавно так горячо отстаивал.

Но я был уже умудрен достаточным опытом. И смело отвечал на такие каверзные вопросы с хорошо поставленным негодованием в глазах и в интонации. Безапелляционно заявлял, что политическая пария, членом которой я некогда являлся, отступила от декларируемых ею когда-то идей, в угоду меняющейся политической конъюнктуре. И только я, проявив твердость и принципиальность, нашел в себе силы противостоять таким коллаборационистским поползновениям, за что и пострадал.

Такой скандал сыграл мне на пользу, я сумел выставить себя в очень выгодном образе принципиального и несгибаемого борца за идею. В мое политическое движение потянулись люди. Все остальные участники политической жизни страны заговорили о нем с явным неудовольствием, что только доказывало рост моего политического веса.

Я практически уже раскрутил свое движение, ловко лавируя между смежными политическими течениями и ярко подчеркивая принципиальность кое-каких различий в наших партийных установках. Тогда-то я и ощутил настоящий вкус к власти, стремление к контролю над всей жизнедеятельностью своей небольшой, но все же обладавшей кое-каким влиянием организации.

Как хорошо не иметь собственных четких политических идей, зато пусть и маленькую, но влиятельную фракцию в Парламенте! С полной возможностью примыкать то к одним, то к другим, в решении конкретных вопросов. И беззастенчиво торговать такой возможностью. Нет, иные недооценивают значение миноритарных политических фракций! Пока политические зубры дерутся, на их противостоянии вполне можно делать свой маленький гешефт.

Я научился договариваться со своими политическими соседями. То я поддерживал одних, во имя каких-то сиюминутных целей, то других, во имя целей покрупнее. Однако истинная моя цель всегда была одна — обрести собственный политический вес. И я стремился к ней, продавая свою независимость в розницу, ни с кем не желая заключать долгосрочных политических союзов. Работал по временным обоюдовыгодным контрактам, которые теряли свою силу сразу же по достижению поставленных конкретных целей.

Однако время наглядно показало, что за мелкими политическими движениями не могло быть большого будущего. Время неумолимо требовало принятия неких кардинальных решений, и я был вынужден такое решение принять. Я продал свою политическую партию на корню, сторговавшись с более крупной политической организацией. Променял свою политическую самостоятельность на весьма удобное персональное место в иерархической структуре этого нарождающегося политического гиганта.

Кто-то из моих тогдашних соратников пытался протестовать, и указывал на былую мою же принципиальность и непримиримость. Но почти всех из них, в конце концов, удалось убедить. Разъяснить им доходчиво, что излишняя принципиальность в политике никогда не может сослужить добрую службу. Что так называемая принципиальность хороша только как временная поза, пока это выгодно. Обстоятельства, бывает, меняются так быстро, что требуют вовремя сменить одну принципиальность на другую.

Кое-какие наивные люди полагают, что политик, находящийся в партии, являет собой пример горячей убежденности и несгибаемой целеустремленности в борьбе за некие общественные идеалы. Что ему присуща беззаветная преданность этим самым идеалам, которая и заставила его с полным самоотречением бросить все свои личные дела. И, в ущерб своему персональному благополучию, посвятить себя целям социального прогресса.

На самом деле все как раз наоборот. Другие дела политик оставляет только потому, что они ему не интересны, а в своей политической деятельности он и видит залог своего собственного благополучия. И если политическая идея, которую он несет, как некий лозунг, не способна будет обеспечить ему этого искомого благополучия, то он будет готов сменить этот свой лозунг на другой, более ликвидный.

Демократия хороша хотя бы тем, что на ней можно зарабатывать капитал политический, да и другой капитал. В этом смысле все мы демократы, нещадно эксплуатирующие светлую идею в своих собственных целях.

Время показало, что я как нельзя более удачно распорядился собственным политическим будущим. И доказательства тому — вот это самое кресло, это самое нынешнее мое положение в политической элите общества. Да, я потерял собственную самостоятельность, но что бы я делал с ней сейчас, когда законодательство о выборах изменилось?

Давно, давно уже надо было существенно изменить избирательные нормы. Раньше, понятно, была куча разнокалиберных партий, и все они боролись за свой кусок власти. Такой был бардак! В политику лезли все, кто хотел. Давно пора было положить конец этому произволу!

В наведении порядка заинтересованы все нормальные, уважающие себя партии. Хватит терпеть у себя под ногами всякую мелкосошную шушеру. Пришла пора политической системе остепениться, отстреливая мелких конкурентов на дальних подступах. Вернее, это раньше их приходилось отстреливать. Сейчас вся эта мелочь будет придушена в принципе.

Пора индивидуальной трудовой деятельности в этой сфере бизнеса прошла. Настала эра политических корпораций, со своим монопольным правом на политические идеи. Набор политических лозунгов сформирован, и избиратель имеет полную возможность выбрать из предложенного меню. А всяких экзотических приправ и специй нам не надо.

Теперь только мы имеем эксклюзивное право на политические идеи. И такое же право на места в Парламенте. И, выходит, что лично меня до самой пенсии из депутатского кресла не вышибешь.

Наша партия считается оппозиционной, и это очень даже удобно.

Оппозиция хороша тем, что можно с чистой совестью подавать откровенно популистские законопроекты. Заранее зная, что они никогда не будут приняты, не говоря уже о реализации на практике. И, после их очередного отклонения, появляется лишний повод провозгласить с высоких трибун и газетных страниц, что народ снова обманут в своих ожиданиях, что партия власти не заботится о народных интересах. Таким образом, можно очередной раз снять с себя всякую ответственность за ситуацию в стране. Попутно приобретая все большую популярность у недовольной этой ситуацией части населения. А так как недовольные всегда найдутся, мощная поддержка нам практически обеспечена. И парадокс заключается в том, что для увеличения этой поддержки мы не заинтересованы в том, чтобы ситуация в стране улучшалась. Нашей партии это просто не выгодно!

А если мы и примем какой-нибудь злободневный закон, то предоставим изобретать, конструировать и внедрять механизм исполнения этого закона исполнительной власти — Правительству и Президенту. Это их прямая обязанность, не наша. Наше дело — законы принимать!

Сегодня у меня много работы. Только что мой помощник принес мне повестку будущей парламентской сессии, с перечнем подлежащих рассмотрению законопроектов. Теперь мне надлежит тщательно ее изучить, после чего приступить к внимательному изучению самих законопроектов. Не всех, конечно — их тут такая прорва, что со всем вниманием отнестись к каждому просто немыслимо. Надо выделить законопроекты, которые относятся, тем или иным боком, к профилю того парламентского комитета, в котором я числюсь. Вот они, четыре штуки. Ими я и займусь, а по остальным пусть работают те, кто в этом компетентен. Впоследствии мы, вся наша фракция, соберемся под эгидой нашего Председателя, и будем обсуждать каждый законопроект в отдельности, готовя свое мнение по его целесообразности и необходимым поправкам. И, как правило, кто-нибудь один будет формировать мнение целой фракции по каждому отдельному вопросу. Это его личное мнение приобретет статус нашей официальной политической позиции. Принципиальной позиции, которую мы и будем горячо защищать и отстаивать в грядущих жарких парламентских дебатах.

Итак, на мне — четыре законопроекта. В принципе, я уже знаком с ними. До своего внесения в повестку парламентской сессии в нашем профильном комитете велась долгая работа по их рассмотрению, обсуждению и согласованию.

Конечно же, не депутаты пишут законы. Общую идею и основные положения законов, и ключевые пункты привносятся извне — теми, кому этот закон выгоден. Они же пытаются протолкнуть эту идею. И если сумеют заинтересовать отдельного депутата или целую фракцию, этой идее будет дан ход. Окончательную формулировку, соответствующую всем сложным правилам законодательного языка, составляют депутатские помощники.

А депутат существует только затем, чтобы приписать себе авторство закона и пропихнуть его в жизнь. Или же наоборот — загубить идею в корне. Ну и, конечно, сопровождать все эти свои действия громкими заявлениями о благе страны и народа.

Тут ко мне в кабинет заходит один из членов нашей парламентской фракции — Алексеев. Перспективный политический деятель, молодой и энергичный. Яркий представитель молодого поколения.

Вообще-то наша партийная молодежь вызывает двойственное впечатление. С одной стороны, их присутствие наглядно демонстрирует наличие будущего за нашим политическим движением. С другой стороны, эти молодые деятели чересчур уж активны. Чувствуют, что могикане надолго оккупировали руководящие кресла и верхние строки избирательных списков. И многих из них это не слишком устраивает. И кое-кто готов на многое, для скорейшего удовлетворения своих растущих политических амбиций.

Вот Алексеев как раз из числа таких. Не хочет он полжизни своей ждать своего выдвижения наверх, на политическую вершину. И по этой причине в последнее время развернул невиданную активность, пропагандируя свою идею о перераспределении руководящих полномочий внутри партии и фракции. Предложил ряд дополнений и поправок в нашу Программу, на мой взгляд, весьма удачных. А сейчас вообще выступает с инициативой проведения внеочередного съезда партии. Где намерен поставить вопрос, в том числе, и об изменениях в составе партийного руководства. Смело, весьма смело!

В принципе, уже давно ясно, что внутри нашей партии зреет переворот. Что Председатель наш засиделся в своем кресле. Что он сдвинулся на маниакальной идее абсолютизации своих властных полномочий. Что душит инициативу других партийных деятелей на корню. Но и открыто выступать против такого политического зубра опасно — не даром он пережил многих своих соперников и соратников.

— Ну, как? — спрашивает меня Алексеев, присаживаясь на край стола и загадочно подмигивая. — поддержишь мою инициативу?

— Да не время сейчас этим заниматься, сессия же на носу! — уклончиво отвечаю я ему.

— Как раз самое время! — с жаром заявляет Алексеев. — Как раз сейчас нужно начинать организационный процесс по созыву съезда! А то вообще до выборов следующих не успеем. Давай, определяйся, — ты с нами, или против нас?

Алексеев, конечно, хороший парень, лично мне симпатичный. И инициативы его мне нравятся, я бы их поддержал. Тем более, что внутри партии он уже успел завоевать солидный авторитет, и в ближайшее время способен его только еще более упрочить. Однако, не все так очевидно. Совершенно я не уверен, увенчается ли успехом эта его авантюра. Открыто поддержать его было бы чересчур опрометчиво.

С другой стороны — за такими, как Алексеев, будущее. Пусть не сейчас, но когда-нибудь он все же своего добьется, я это чувствую. И если его планы осуществятся, структура нашего политического руководства претерпит значительные изменения. И в фаворе окажутся, конечно же, самые горячие сторонники Алексеева.

— Да, — отвечаю я ему, немного помолчав. — Можешь на меня рассчитывать.

Алексеев доволен. Без лишних слов он жмет мне руку и покидает мой кабинет, устремляясь дальше плести сети своих интриг. Эх, не запутаться бы мне в этих сетях!

Ну и ладно, что тут такого? Пусть я и обещал ему свою поддержку, в конце концов, если что пойдет не так, я всегда могу отказаться от своих слов. Ладно, дальше видно будет! Главное — держать руку на пульсе событий, следить за обстановкой. В такой весьма неоднозначной ситуации придерживаться нейтралитета никак нельзя — обязательно проиграешь. Но и безусловно встать на какую-либо из сторон — рискованно. Лучше выдавать себя за горячего приверженца обоих из противоборствующих лагерей — самая верная позиция!

Тут, снова — стук в дверь, после чего дверь в кабинет приоткрывается, и в возникшем проеме возникает чья-то нечесаная голова. "Можно к Вам?" — спрашивает меня голова и, не дожидаясь моего ответа, в кабинет вваливается эдакий дедок, с всклокоченной бородой и волосами, облаченный в старомодный полосатый костюм. Я несколько растерян — этот посетитель явно не значится в моем рабочем плане. А он уже семенит к моему рабочему столу, не переставая кланяться по пути и с явным намерением горячо пожать мою руку. Да еще и приговаривает по пути скороговоркой: "Надежа Вы, Максим Владимирович, народная! Я, если знать хотите, специально за вашу партию и голосовал — думаю, раз в ней ТАКИЕ люди, как Максим Владимирович, то, значиться, им и власть доверить надобно. А уж они о нас позаботятся, это уж обязательно! Уж они-то о простых людях забывать не станут!"

Воспользовавшись моим минутным замешательством, он все-таки завладевает моей рукой и жмет ее обеими своими, восторженно заглядывая мне в глаза и неумолчно причитая о народных бедах и народных же заступниках.

Да, совсем недавно кто-то мне рассказывал о некоем назойливом посетителе, — бойком таком дедке, который в последнее время повадился ходить по думским этажам. Энергичный такой дед — и умом востер, и ногами ходок. Докучает думским деятелям одной и той же идеей — надо, понимаешь ли, разработать федеральный закон о государственной поддержке народного изобретательства!

Бывают же такие интересные персонажи! Их почему-то не устраивает посещение общественных депутатских приемных. Где, записавшись заранее, и отстояв некоторую очередь из таких же страждущих пообщаться с верховной властью людей, человек получает полную возможность обстоятельно изложить все свои соображения и просьбы некоторому официальному лицу с профессионально открытым, приветливым, но в то же время весьма внимательным взором. Это лицо обязательно посочувствует тебе в твоем горе, разделит с тобой негодование на вопиющую несправедливость. Аккуратно все сказанное тобой запишет на отдельном листке бумаги и торжественно пообещает помочь, чем сможет. Клятвенно заверит, что депутат, которого ты чаял увидеть в этом кабинете, и отсутствие которого объясняется исключительно его нечеловеческой занятостью, будет немедленно уведомлен о твоих личных проблемах и незамедлительно приступит к многосложной и длительной работе по их ликвидации. И посетитель покидает кабинет общественной приемной с легкой душой и сердцем, в полной уверенности, что его голос наконец-то услышан. Что есть все-таки люди, которым ты не безразличен, которые пуще всего на свете пекутся о твоих интересах.

Но вот, случается, заведется в коридорах власти такой вот настырный посетитель. И витает он по этим коридорам, посещая кабинет за кабинетом, отрывая важных государственных деятелей от важных государственных дел. И как он только умудряется проникать в тщательно охраняемую зону? Хотя, конечно, такая многолетняя привычка ходить по инстанциям должна была выработать у такого сорта посетителей совершенно уникальные навыки беспрепятственного проникновения в высокие кабинеты.

Вот, к примеру, если бы мой помощник в настоящее время находился в приемной, этому народному ходоку в мой кабинет нипочем бы не попасть. Но я же сам только что отослал своего помощника за копиями официальных документов. И доступ в мой кабинет оказался открытым. Некому было защитить меня от докучливого представителя простого народа! Некому было объяснить посетителю всю степень занятости важного государственного деятеля!

Да, мало у меня помощников. Вернее, числится их у меня, как и положено, пять человек. Но на самом деле непосредственно на меня работают только трое из них. Остальные вакансии мне пришлось пожертвовать, так сказать, "на общепартийные нужды". Еще перед выборами меня поставили в известность, что в случае своего избрания я, в порядке внутрипартийной дисциплины, должен буду принять на должности своих помощников двух абсолютно неизвестных мне людей. И вот сейчас они как бы "работают" у меня, но я этих людей ни разу в глаза не видел. Они исправно получают свою зарплату, но отчеты о своей деятельности, если и составляют, то уж никак не передо мной. И в чем заключается эта самая их деятельность, мне неизвестно, хотя, конечно, я об этом догадываюсь.

И вот сейчас этот навязчивый представитель электората сидит прямо передо мной и без предисловий гундит зазубренную наизусть скороговорку: "закон о народном изобретательстве... поддержка государства... сплошная польза... поддержать левшей наших, доморощенных... интеллектуальный и творческий потенциал российской глубинки... Кулибин, Черепанов... на том стояло, и стоять будет... народная культура и традиции..."

От таких посетителей нелегко избавится, но, в принципе, можно — нужно просто иметь кое-какие навыки общения с людьми. Я прерываю докладчика на полуслове:

— Простите, как Вас зовут?

— Федор Кузьмич, — отвечает посетитель, несколько опешив.

— Уважаемый Федор Кузьмич! — любезно говорю я ему, медленно поднимаясь со своего кресла, торжественно обходя рабочий стол, чтобы вплотную приблизиться к этому яркому представителю культуры и традиций русской деревни. — Дорогой Вы наш Федор Кузьмич! Нужен, бесспорно, нужен такой закон! Как нельзя более актуален! Давайте так — я вот тут со всякими мелкими делами разделаюсь, выберу время, и мы с вами вместе посидим, покумекаем — глядишь, закон и напишем, а?

Федор Кузьмич, видимо, такого потока благожелательности и поддержки еще в жизни своей не встречал. Поэтому он растерян, и только лепечет отрывочные фразы вроде: "Оно конечно!" "Так я же со всем желанием!" Между тем, горячо пожимая его руку, я беру его за плечо и вежливо веду к выходу, приговаривая: "Вот Вы, Федор Кузьмич, чтобы время зря не терять, напишите свой вариант закона — и моему помощнику передайте. А там уже, когда время у меня появится, мы с Вами как сядем, так и напишем его до конца. Идет?"

Федор Кузьмич не верит собственному счастью, и еще несколько минут в самых путаных выражениях выражает мне свое почтение и благодарность, после чего уходит, окрыленный.

Вот как надо с людьми обращаться! Теперь только следует строго-настрого наказать своему помощнику, чтобы отныне никогда и ни при каких обстоятельствах этого персонажа ко мне не пускал.

Возвратившись к своему рабочему месту, я уж было совсем приготовился вплотную приступить к работе, как раздается телефонный звонок. Прямая линия. Лидер нашей фракции, Председатель Партийного Высшего Политического Совета, Вице-спикер Государственной Думы Федерального Собрания, собственной персоной! Вроде бы, еще вчера его не было в столице, и говорили, что он вернется из зарубежья только через два дня. Гляди ты, уже на рабочем месте!

Снимаю трубку.

— Здравствуй, Максим Владимирович! — слышу в трубке знакомый баритон. Пытаюсь по интонации определить его настрой на беседу. Однако Антон Михайлович потому и является лидером нашей партии — политик из него великолепный. Ни по чем не распознаешь его мыслей, чувств и настроений, особенно по телефону. С ним ухо надо держать востро. Многие метили на место Михалыча, и многие метят сейчас, но вот только сместить эту политическую глыбу с ее позиций никому еще не удавалось.

— Здравствуйте, Антон Михайлович! — с максимально возможным радушием в голосе приветствую я его. — Рад слышать!

— Ну, как работается? Не слишком занят? — осведомляется наш вождь.

— Сами знаете, работы много. Тружусь на благо Отечества, не покладая головы, — отвечаю. Этот ответ рождает на другом конце провода едва различимую усмешку — мой собеседник шутку оценил по достоинству.

— Вот по поводу блага Отечества я тебе и звоню, — говорит, наконец, он. — Нам с тобой, Максим Владимирович, кое-что обсудить надо. Выкроешь время для разговора?

— Ну, что Вы, Антон Михайлович, конечно выкрою. Со всем к Вам уважением! Когда?

— Да вот хоть прямо сейчас — сможешь?

— Смогу. Как скажете, Антон Михайлович, как скажете! Вот прямо сейчас бросаю все дела — и к Вам!

— Давай, жду! — кидает он мне и кладет трубку.

Ну, что же, надо идти. Отстраниться от дел на благо прогресса человечества, чтобы побеседовать с нашим политическим лидером. Интересно, о чем? Возможно, он хочет согласовать наши позиции по вопросам проекта федерального бюджета? Но его еще рассматривать не начали, и говорить еще не о чем. Обсудить какой-нибудь готовящийся законопроект? Весьма вероятно.

Выхожу из своего кабинета, прохожу мимо своего помощника. Бросаю ему: "Скоро буду". Он понятливо кивает головой.

Проходя по коридору, встречаю еще одного своего коллегу, из нашей же фракции. Тот пытается завязать разговор на тему повестки будущей сессии, но мне некогда развивать его в длительное обсуждение.

— Извини! — говорю я ему коротко. — Спешу!

— Куда это? — спрашивает он меня. Вроде бы, вполне безобидное любопытство.

— Встреча у меня. Извини, дело срочное. Потом расскажу, при случае.

— Ну, ладно, не задерживаю. После договорим.

Вот так, даже с самыми близкими соратниками некоторые вещи нужно хранить в секрете. Люди-то кругом по своей натуре гниловатые — политики, одно слово!

Вот, скажи я ему, что иду к Михалычу — он обязательно спросит, зачем. Я ему отвечу, что и сам этого не знаю, а он, конечно, не поверит, подумает, что я темню. Задумается он над этим поглубже, и родятся у него по этому поводу самые фантастические догадки. Поделится своими домыслами с кем-нибудь еще — и все, поползли внутрипартийные слухи, от которых потом ни за что не отмоешься.

В приемной нашего Вице-спикера в момент моего появления присутствуют три человека — секретарь и два помощника, один из которых — крепкий, спортивного вида молодой человек, с внимательными глазами, оценивающими каждого входящего посетителя. Но меня-то он знает, поэтому я беспрепятственно проникаю непосредственно в кабинет Михалыча.

Хозяин кабинета сидит за огромным столом с аккуратными стопками папок по углам. В настоящий момент он сидит молча, хотя в левой руке его — телефонная трубка, прижатая к уху. Он ничего в нее не говорит, только слушает.

Я без лишних стеснений прохожу к его столу, присаживаюсь. Жду, когда он закончит свой телефонный разговор, если это можно назвать разговором. Наконец, Михалыч коротко благодарит своего таинственного собеседника, кладет трубку, и только теперь сосредотачивает все свое внимание на моей персоне. Ничего не говоря, долго смотрит мне в глаза. Я не отвожу взгляда, всем своим видом демонстрируя полную свою безмятежность. Хотя в душе у меня этой безмятежности нет и в помине. Ибо я по опыту своего общения с Михалычем знаю, что разговор будет, скорее всего, с каким-нибудь подвохом.

Вдруг он, оторвавшись от созерцания моего лица, энергично поднимается со своего места.

— Так ты не занят, говоришь?

— Ну, не совсем так. Работа, как обычно, имеется. Но если что-то важное...

— Да какое там важное? Так, пустяки некоторые с тобой обсудить хотел. Не спешишь, говоришь? Тогда давай-ка, прокатимся мы с тобой, чтобы, так сказать, приятное с полезным совместить. Заодно и побеседуем. О жизни...

Зловещей какой-то мне кажется его последняя фраза. Надеюсь, что кажется. Его ведь, Михалыча, не всегда поймешь. Никогда не знаешь, что у него на уме — загадочный человек! Да что уж там говорить, люди с душой нараспашку в наше время на таких политических вершинах не водятся. Время политических романтиков давно уже прошло — где они теперь?

— Ну, что же, — говорю я. — если это много времени не займет...

— Не займет, не бойся. Я ведь знаю, что и твое время, и мое время весьма дорого обходится налогоплательщикам, и расходовать его в пустую — это почти что государственное преступление. Так ведь?

Киваю утвердительно в ответ.

— Тогда вперед, — и он, сделав приглашающий жест в сторону двери, первым выходит из кабинета. Я поспешно двигаюсь за ним. Мы выходим из приемной, причем в небольшом отдалении сзади нас начинает сопровождать тот самый проницательный молодой человек в свободном, не стесняющем движений костюме.

У самого подножия парадного входа здания нас уже ждет персональный автомобиль нашего Вице-спикера. Хорошая у него машина, не чета моей. Сделана она для него по специальному заказу. У нее даже стекла бронированные и, как говорят, колеса пуленепробиваемые. Не машина, а броневик. Хотя по ее внешнему виду сразу и не скажешь. А что уж говорить о виде внутреннем! Броневик класса "люкс".

Помощник вице-спикера предупредительно выбегает из-за наших спин, своим наметанным взглядом простреливает окружающее пространство. Быстро приближается к депутатскому автомобилю, открывает заднюю дверцу. Это, конечно, для Михалыча, а я вынужден обойти автомобиль сзади и открывать себе дверь самостоятельно. Мы с Михалычем оказываемся на просторном и удобном заднем сидении автомобиля. Помощник занимает место рядом с водителем. Сам водитель тут же плавно трогает машину с места. Антон Михайлович нажимает какую-то кнопку, и я наблюдаю, как откуда-то снизу выдвигается перегородка, которая отделяет нас и от водителя, и от охранника.

Михалыч молча смотрит в свое окно, и это его молчание только еще больше усиливает смятение в моей душе. Неприятно мне такое его молчание. И вообще, куда это мы едем? Почему нельзя было поговорить в кабинете?

Постепенно меня посещает смутная догадка — не хочет Михалыч обсуждать эту тему в своем рабочем кабинете, боится "жучков". Насчет своей служебной машины, по-видимому, у него меньше опасений. Но это только усиливает мои подозрения, что разговор мне предстоит самый, что ни на есть, серьезный.

Но вот, наконец, Антон Михайлович начинает говорить, все так же отстраненно наблюдая за проплывающими за окном машины городскими пейзажами:

— Ты скажи, Максим Владимирович, сколько лет мы с тобой друг друга знаем?

Начинать беседу с вопроса — это коронное качество нашего Михалыча. Политик выдающийся, что и говорить.

— Лет семь, я думаю, — отвечаю я, как можно более непринужденно, тщательно скрывая свое душевное смятение. Предчувствия у меня самые нехорошие.

— Вот-вот. Семь лет, говоришь. Семь лет работы на благо партии.

— И народа, — вставляю я. Михалыч согласно кивает:

— И народа. Семь лет безупречной работы. Плодотворной, отмечу, работы. И были ли у тебя за эти семь лет причины жаловаться на несправедливость? Может, ты считаешь, что тебя высшее партийное руководство не ценит? Может, ты недоволен тем местом, которое занимаешь?

Весьма странное направление разговора!

— Я не совсем понимаю, к чему это Вы ведете, Антон Михайлович, — высказываюсь я недоуменным тоном.

— А ты сам не догадываешься, о чем это я? — спрашивает меня Михалыч вместо ответа. Это тоже его коронное свойство. Самое неприятное в беседах с этим человеком — его реплики всегда следуют в той или иной степени вопросительности.

— Не имею понятия, — отвечаю я на всякий случай. Он молчит. Держит паузу. Наконец, заговаривает опять:

— Ты же у нас на идеологическом фронте когда-то блистал? Писал тезисы, в создании Программы партии участвовал? Было дело?

— Было дело, конечно помню.

— А теперь, выходит, ты сам наши идеологические постулаты сомнению подвергаешь?

И тут я начинаю догадываться, в чем может быть дело. Но пока не спешу обнаруживать своих догадок перед Михалычем — пусть сам объяснит суть своих претензий. Немного помолчав, Михалыч продолжает:

— Ты тут, как я наслышан, на всю страну в газете засветился?

Мои догадки полностью подтвердились. Да, было дело, три дня назад я дал интервью одному из газетных журналистов. И это мое интервью было опубликовано в одном из популярнейших печатных изданий.

Вообще-то у нас, во имя поддержания строгой идеологической дисциплины, предусмотрена некоторая процедура рецензии публичных выступлений членов партии. И занимается этой рецензией Михалыч лично. Но уж я-то, как раз именно потому, что сам некогда формировал наш идеологический базис, всегда считал, что имею право на собственные высказывания! Тем более, что Михалыча в тот момент и не было в столице. И я взял на себя смелость собственнолично высказаться в прессе.

— Ну, да, — отвечаю я. — Счел необходимым еще раз осветить нашу позицию по важнейшим вопросам социальной политики.

— Необходимым, значит, счел? Пропаганду наших идей и принципов? — тон у Михалыча и вовсе приобретает какие-то зловещие интонации.

— Антон Михайлович! — говорю я ему по возможности более проникновенно. — Хватит темнить, объясните мне, наконец, в чем дело?

— Объясню, — говорит Михалыч, все так же глядя куда-то в окно автомобиля. — Объясню. Ты в своем интервью, позволь тебя спросить, с какой целью подтвердил, что нашу партию финансирует один из олигархов?

Ну, конечно, я так и знал, что вопрос коснется именно этой темы! Действительно, на словах наше политическое движение против олигархов. Поддерживать олигархов — идея, не способная снискать большой популярности в народе. Другое дело, когда некий магнат начинает снабжать некую политическую партию деньгами. Из благородных, как правило, побуждений. От денег этих никто отказываться не намерен, однако тут же возникает проблема — как объяснить эту противоречивую ситуацию своим рядовым избирателям? Как увязать теоретическую базу с практическими действиями?

И конечно, в отсутствии лидера партии, на эти весьма щекотливые вопросы должен ответить какой-нибудь другой ее виднейший функционер. Журналисты, предчувствуя очередную скандальную сенсацию, вились надо мной, как мошки, умоляя об интервью. И я, действительно, взял на себя смелость озвучить от своего имени позицию партии по данному вопросу. По-моему, получилось даже очень неплохо, удачно даже. Пришлось, конечно, придумать пару мифов, исхитряясь доказательствами того, что, оказывается, не все олигархи такие уж плохие, а некоторые из них прямо-таки пекутся о народном счастье.

Однако, видите ли, нашему руководителю и это не понравилось. Что же теперь делать? Что ему ответить на его упреки?

— Видите ли, — говорю я, собрав всю свою изворотливость, — ситуация сложилась серьезная, а шила, как известно, в мешке не утаишь. Раз уж просочились слухи об этой финансовой сделке, рано или поздно до правды кто-нибудь из журналистов докопался бы. Вы ведь их знаете!

Михалыч, не глядя на меня, задумчиво кивает головой, то ли соглашаясь с моими доводами, то ли признаваясь в близком знакомстве с журналистами. Я тем временем продолжаю свою мысль:

— Я понял, что нужно действовать быстро, брать инициативу в свои руки. Требовалось публично обратиться к общественности и разъяснить ситуацию. Так как отрицать факт, который уже практически стал достоянием гласности, смысла большого не имело, требовался другой ход. И если вы читали мое интервью, то можете составить себе представление, сколько мне пришлось врать и измышлять, чтобы придать ситуации хотя бы внешне пристойный вид.

Михалыч, все так же глядя куда-то в пространство за стеклом, молча слушает меня. Потом вдруг задумчиво проговаривает:

— Я имел разговор с нашим финансовым партнером. Он очень недоволен, что его имя прозвучало в прессе в связи с этим скандалом.

— Еще раз говорю, оно прозвучало только лишь в силу необходимости. И, кстати говоря, прозвучало в самом лестном для него контексте.

— Его не интересуют лестные контексты. Он не стремиться к дешевой популярности в народе, у него совсем другие цели. Ты и сам понимаешь, какие. Но при этом его имя официально ни с какой политической силой связано быть не должно.

Должно, не должно, а оно уже связано. Да и вообще, кто его знает, откуда произошла утечка информации, ставшая причиной небольшого, но все же неприятного политического скандала?

— Я все же считаю, что поступил правильно. Причем в условиях, когда лидера партии нет в столице, мне пришлось это решение принимать самостоятельно, и я полагаю...

Антон Михайлович медленно поворачивает свое лицо ко мне, и я вынужден прервать свою речь на полуслове. Страшное лицо предстает передо мной — глаза Михалыча горят просто-таки каким-то дьявольским огнем, рот кривится в гневной гримасе. Мне даже на секунду почудилось, что руки Вице-спикера сейчас протянутся к моему горлу.

— Ты полагаешь? — раздается его зловещий свистящий шепот. — Ты считаешь, что имеешь право полагать? Ты кем себя возомнил, лидером партии?

— Антон Михайлович, помилуйте...

— Для тебя партийная дисциплина ничего не значит? Для тебя я ничего не значу? Может, ты свои порядки внутри партии хочешь установить? А? В Председатели захотелось?

— И в мыслях не...

— Не было, говоришь? — он смотрит мне прямо в глаза, и его взгляд как будто старается проникнуть внутрь меня — в самую душу. Безумно хочется мне отвести свои глаза от этого рентгеновского взгляда, но — нельзя!

Наконец, Михалыч отпускает мою душу на время, откидывается на мягкую спинку сиденья, и, опять нажав на какую-то секретную кнопку, спокойным голосом говорит в пространство:

— Алеша, возвращайся.

— Понял, Антон Михайлович! — рапортует искаженный динамиком невидимый голос, и я чувствую, что машина начинает совершать разворот. Мы едем обратно.

Надо что-то делать. Возникла крайне неприятная ситуация, и я в этой ситуации чувствую себя весьма неловко. Михалыч нервничает, это по всему видно. Но это же не повод, чтобы со всеми своими проблемами вот так вот ополчиться на меня! Нужно срочно убедить его в моей полной лояльности.

— Антон Михайлович, — начинаю я, — Вы тут правильно отметили, что уже семь лет я работаю под вашим руководством, и никогда прежде...

— Прежде — пожалуй, что никогда. А сейчас? Ты думаешь, мне не известно, что ты с Алексеевым тесные контакты имеешь? Что вы чуть ли не семьями дружите?

— Какие контакты, о чем вы говорите? Только по работе, только в рамках внутрипартийного взаимодействия...

— Внутрипартийного взаимодействия? И тебе не известно, что за "внутрипартийную работу" он проводит? Что он хочет инициировать новый партийный съезд? И поставить на нем вопрос о досрочном прекращении полномочий партийного руководства?

Конечно же, и это шило уже вылезло из мешка.

— Мне, конечно, известны такие слухи, — говорю я Михалычу, тщательно взвешивая каждое свое слово. — Но мы с ним эту тему не обсуждали.

Вице-спикер снова пристально смотрит мне в глаза. Неужели не верит?

— Ну, смотри, — говорит он, наконец. — Не советую тебе с Алексеевым связываться. Говорю тебе это, поскольку семь лет уже... — он не может сказать слова "доверяю", в лексиконе политика нет такого слова. Поэтому он просто довольно продолжительное время молчит.

— А Алексеев... — наконец, проговаривает он, как бы сквозь зубы. — Помнишь Никодимова?

Я утвердительно киваю головой. Конечно же, я помню бывшего депутата нашей фракции Никодимова, Царствие ему Небесное. Тоже был мужик деятельный, тоже носился со своими новыми идеями. Лет пять тому назад на него было совершено покушение, в результате которого он и погиб. В его машину была подложена бомба, которая разнесла на куски и самого депутата, и его жену, и водителя. На похоронах этого активного представителя нашей партии, в присутствии телевизионных камер, Антон Михайлович произнес крайне трогательную, и в то же время весьма патетическую речь. О мужестве и стойкости покойного, о его неоценимых личных качествах и заслугах перед партией, народом и страной. О происках политических врагов и тщете их усилий.

Ни исполнителей, ни заказчиков этого нашумевшего политического убийства так и не нашли. Зато трагическая смерть депутата Никодимова заметно подняла рейтинг нашей партии, который и позволил ей на следующих же выборах достичь весьма заметных успехов.

— Помнишь, значит? — цедит сквозь зубы Михалыч. — Ну, вот Алексееву, при случае, и намекни. По-дружески...

Холодный пот прошибает меня от этих слов. Того и гляди, волосы на голове зашевелятся, в ужасе перед теми обрывками мыслей и чувств, что мигом заполняют все пространство моих мозговых извилин.

И в этот самый момент машина останавливается. Мы снова оказались перед зданием Государственной Думы, и помощник вице-спикера, со свойственной ему расторопностью, уже распахивает дверь автомобиля перед одним из виднейших политических деятелей нашей страны. Я выползаю из машины самостоятельно, и всем своим существом чувствую какую-то внезапно навалившуюся усталость, которая тяжким грузом гнетет мое тело, мои мысли, мою душу. В ушах звенит. Я оглушен.

— И помни, — оборачивается ко мне Антон Михайлович. За какие-то мгновения с ним произошли удивительные метаморфозы. Вместо раздраженного, злобного интригана на меня смотрит несколько усталый, сосредоточенный и деловитый, озабоченный государственными проблемами политический деятель. — Сегодня в шестнадцать ноль-ноль у нас обсуждение повестки парламентской сессии!

Я молча киваю, но Вице-спикер уже не смотрит на меня, а спешит вверх, по гранитным ступеням, вперед, к самым важным и самым насущным государственным делам.

3.

Аэропорт. Это такое загадочное место, которое не может не волновать всякого, кто попадает сюда. Здесь мечутся толпы возбужденных пассажиров, обремененных своими вещами и переживаниями. Здесь мерцает таинственный свет электронных табло и телевизионных мониторов. И голос, раздающийся как будто бы ниоткуда, провозглашает начало и конец регистрации на очередной рейс.

Аэропорт — это волшебное, почти сказочное место, таинственный портал почти мгновенного перемещения в пространстве, точка перехода в иные миры. Всего несколько часов — и ты оказываешься в другой реальности, где все отличается от привычного тебе мира — и пространство, и люди, и само течение жизни. И даже, кажется, свойства самого времени претерпевают при этом какие-то необратимые изменения.

Самолет — весьма остроумное техническое изобретение, ставшее, как мне думается, следствием неуемного человеческого стремления к возвышению своей души. Правда, с тех самых пор, как изобретение это было рационализировано и поставлено на службу общественным интересам, утилитарные его аспекты вышли на первый план. Поэтому весь полезный эффект подобного рода возвышения теряется, и мы имеем дело всего лишь с перемещением нашего физического тела из одной географической точки в другую.

Вот опять я в Москве. И вновь, с первых же шагов нетвердой моей поступи по московской земле, этот город обрушивается на меня всей своей тяжестью. Все мои пять чувств травмированы одновременно. И я испытываю такое ощущение, как будто попал в гигантский мельничный жернов, который с большим шумом и скрипом проворачивается вокруг своей оси, безостановочно выполняя свою вечную работу — мелет миллионы попавших в него пшеничных зерен в муку.

Но это — ощущения первых минут, и я быстро начинаю адаптироваться. Ко мне приходит старая память об этом сумасшедшем ритме жизни, ритме движения большого города. Того города, где некогда я провел семь лет своей жизни. И я незамедлительно включаюсь в этот увлекательный процесс всеобщей суеты и давки.

В сущности, Москва для меня — это и не город вовсе. Не столица державы, не финансовый и деловой центр, не объект национального культурно-исторического наследия, и даже не фабрика грез. Москва для меня — это люди. Те люди, которые были, и до сих пор остаются моими друзьями. И, несмотря на то, что я покинул этот город вот уже шесть лет назад, друзей здесь у меня осталось к этому времени больше, чем я приобрел за эти самые годы в своем родном городе.

Есть в Москве у меня пять — шесть близких, дорогих моему сердцу людей. И если обстоятельства не позволят мне встретиться хотя бы даже с одним из них, этот мой визит смело можно будет признать неудачным. Есть еще человек двадцать, о которых я помню с большой теплотой, и которые, в свою очередь, помнят и обо мне. И с этими людьми мне тоже очень бы хотелось повидаться. И есть, наконец, еще великое множество людей, с которыми я, может быть, сам и не буду искать встречи, но всегда готов откликнуться на их желание увидеться со мной.

Звоню — различным людям, с единственным сообщением — я приехал. И тут же начинаю планировать встречи, назначаю свидания, намечаю программу визитов. Мои московские друзья и знакомые — совершенно разные люди, друг другу порою даже и неизвестные. Немыслимое дело — собрать их всех вместе разом. Нет, на то, чтобы встретиться со всеми, с кем я хочу, мне нужно не менее недели. И график моей московской жизни очень напряжен и сложен.

Впрочем, днем, как правило, я просто брожу по московским улицам, безо всякой определенной цели и смысла. Мои знакомые в это время трудятся на своих поприщах. Я жду вечера, когда состоится очередная заранее оговоренная встреча, в каком-нибудь из местных злачных заведений. А пока я предоставлен сам себе, и просто созерцаю такую необычную, по провинциальным меркам, жизнь. Несколько отстранено наблюдаю за обитателями этого загадочного столичного мира. Сейчас я — часть этого мира, несколько инородная, но все же не чужая.

В числе прочего, я посещаю ВУЗ, в котором некогда учился. Величественное здание на приречном холме, торжественно и гордо возвышающееся над всей близлежащей городской местностью.

Сейчас там все изменилось. Изменилось и снаружи, и внутри. Самое неприятное открытие — прямо на входе в здание. Вооруженная охрана, с металлоискателями. Кого попало внутрь не пропускают, и меня, разумеется, тоже. Ничего, меня это не обижает, и даже несколько раззадоривает. Даром я, что ли, провел в этих стенах столько лет? И я, конечно же, все равно проникаю внутрь, в обход всех постов и детекторов.

И, как выясняется, совершенно зря. Вот я неспешно иду по просторным, отделанным мрамором коридорам, в толпе шумной, веселой молодежи. Все в этом клубящемся людском сообществе молоды, веселы, энергичны, жизнерадостны. Я так не похож на них!

Когда-то и я был таким же, когда-то это просторное здание было моим домом, моим миром. Когда-то я чувствовал себя здесь своим. Но это было давно, слишком давно. Сейчас мне на смену пришли новые люди, и отныне это их дом, это их мир. А меня в этом мире нет. И не найдется в нем ни одного знакомого лица, которое бы смогло хоть частично, хотя бы мысленно возвратить меня в ту чудную эпоху, помочь ощутить аромат той самой атмосферы, что некогда пропитывала мою молодость.

Да, я чужой в этих стенах, и я спешу скорее отсюда выбраться. Выхожу на крыльцо с величественными гранитными колоннами, испытывая чувство огромной душевной подавленности и невыразимой тоски.

Нет, сюда я больше — ни ногой. Пусть отныне мой ВУЗ сверкает бриллиантовым светом только лишь в моей памяти. Его современное физическое воплощение способно только усилить мою скорбь по безвозвратно ушедшей эпохе моей жизни.

Вечером я встречаюсь со своими давними друзьями, отложившими по такому случаю все свои насущные текущие дела. Я собираю вокруг себя людей, живущих в одном городе, но чуть ли не годами не видевших друг друга, вместе. Я рад видеть их, они рады видеть меня и друг друга. Мы рады вновь представившейся возможности возродить в своей памяти те далекие светлые воспоминания.

Ну, и, конечно, обменяться самыми свежими новостями из личной жизни. Хотя, как оказывается, мало, кто может похвастать какими-то своими феерическими успехами.

К примеру, мои однокурсники — люди с университетским образованием, да еще в городе, где это самое образование, казалось бы, дает столько возможностей для собственной реализации — чего они достигли за это время? Есть ли в их профессиональной деятельности место творчеству, созиданию? Приносит ли их профессиональная деятельность им настоящее удовольствие?

Выясняется, что полученные когда-то знания давно и прочно забыты, выстраданный в результате пятилетних усилий диплом пылится где-то на дальней полке. А его обладатель теперь с увлечением занимается действительно важными для общественно-экономической системы вещами — торгует компьютерами, ксероксами, паркетом или рекламными возможностями.

И творчеству здесь находится место только в виде изобретения новых стратегий продвижения товара на рынок, разработки корпоративной ценовой политики и адресной работы с клиентами.

Все это — результат того, что человек после окончания своей учебы взялся за первую попавшуюся более-менее сносную работу. Мало задумываясь о том, что этот выбор может стать решающим в определении его профессионального пути на всю оставшуюся жизнь. Человек внушил себе сам, что вот этот род деятельности — это и есть его призвание, и есть самое главное дело его жизни. Человек с поразительной легкостью может убедить себя, что та профессиональная деятельность, которой он себя посвятил, ему действительно нравится.

В плену этой иллюзии, он не строит каких-либо далекоидущих планов, а просто живет. Позволяет этому городу пить свой жизненный сок, с покорной готовностью отдает ему всю свою жизненную энергию. Как будто один только факт проживания человека в столице — это и есть его самое главное жизненное достижение, а цель всей оставшейся жизни — удержать его.

Конечно, Москва — это город великих возможностей и великих соблазнов. И, приехав сюда один лишь раз из какого-нибудь провинциального Забугорска, очень трудно возвращаться назад.

Да, здесь, в Москве, жизнь бьет ключом, искрящимся и шумным. И, окунувшись в этот бурный ритм жизни, вот уже кажется тебе — ведь так и надо жить, ведь это и есть настоящая жизнь! Этот город, не церемонясь, берет тебя к себе в объятия, и даже вырвавшись из них, ты еще долго будешь чувствовать их грубую нежность. Этот город мечет тебе в глаза бисер своих сверкающих огней, и ты уже ослеплен их разноцветным блеском, уже отравлен сладким смогом этого мегаполиса, оглушен его неумолчным гулом. Этот город уже манит тебя чем-то таинственным, обещает тебе туманные, но сверкающие перспективы. Останешься ли ты здесь, или уедешь отсюда навсегда и безвозвратно — ты уже навсегда лишен душевного покоя.

Вот и для меня все дни моего пребывания в столице наполнены странными, волнующими переживаниями, сладкими и мучительными. Хотя я точно знаю, что город этот — не для меня. Мне тяжело было бы в нем жить. Я нисколько не жалею о том, что когда-то приехал сюда, не жалею о том, что жил здесь столько времени, не жалею и о том, что, в конце концов, отсюда уехал.

Этот город приятно вспоминать. Сюда приятно стремиться. Сюда приятно приезжать вот так, на несколько дней. И отсюда приятно уезжать с чувством некоторого сожаления и опустошенности.

Ну, а все же, какие жизненные цели ставят перед собой эти люди, закаленные в борьбе с жестокими жизненными обстоятельствами, искушенные этой вечной битвой за свое место под солнцем?

Бог мой, их сокровенные мечты меня только удручают. Впрочем, у большинства из них жизненные планы редко простираются на более-менее протяженный срок. А у тех, у кого они все-таки есть, они формулируются примерно одинаковой лаконичной формулировкой: "заработать денег".

"Что значит — заработать денег? Положить их в чемодан, а чемодан — под подушку?" "Ну, нет, конечно, — поясняет обладатель этого светлого жизненного идеала, — я их потрачу". "А на что?" "Ну, знаешь... Были бы деньги, а там..."

Деньги, деньги! Кто вас только выдумал? Куда несетесь вы, куда влечете вы людские души? Дайте ответ!

Не дают ответа.

Мы, сами этого не осознавая, работаем, живем, лишь для того, чтобы у нас было больше денег. Эта магическая цель затмевает все остальные цели. "Деньги дают человеку свободу!" А сколько свободы они забирают у нас? И когда они есть, и когда их нет — они властители наших дум, мечтаний и судеб. А мы — всего лишь рабы своего же собственного отношения к деньгам.

Интереснейший термин бытует в нашем обиходе — "материальная независимость!" Мы все стремимся к собственной материальной независимости, мало задумываясь над самой сущностью этого термина. Между тем, если понимать его буквально, то придется констатировать, что идеала этой самой "материальной независимости" достиг еще в VI в. д. н. э. некто по имени Сидхартха Гаутама, получивший в последствии прозвище "Просветленный".

Мы же, будучи хотя и менее просветленными, но зато гораздо более просвещенными, движемся к своей "материальной независимости" в диаметрально противоположном направлении.

Мы с великой готовностью и энтузиазмом принимаем участие в грандиознейшем мероприятии — всеобщем забеге к собственному, личному счастью. Чуден этот забег тем, что в нем нужно бежать изо всех сил только для того, чтобы оставаться на месте. Для того, чтобы выбиться вперед, нужно бежать, по крайней мере, вдвое быстрее!

Об остановках на этом тернистом пути к собственному счастью вообще не может быть речи! Счастья никогда не хватит на всех, и кое-кому придется потесниться. Не делить же его поровну? Во-первых, это не спортивно, а во-вторых, тогда его вообще никому не достанется! Некогда останавливаться, некогда смотреть по сторонам. Пока есть дорога — мы будем бежать. Впереди ли, сзади ли — а все равно бежать, как бегут и другие. И наша индивидуальность проявляется лишь в уникальном стартовом номере, цвете майки и кроссовок. Мы рассчитываем в этом соревновании на кое-какие, пусть и скромные, но все же призы. И мы еще предполагаем насладиться своим успехом и заслуженными достижениями, прежде чем передадим эстафету своим детям.

Вся жизнь человека превращается в эпическую битву за материальные блага. И в этой битве мы ищем своих временных союзников, вступаем в армии и ватаги, но, в конце концов, бьемся только за свои собственные интересы и цели, а значит — со всем остальным миром. И битва эта не кончится никогда, поскольку, чем дольше мы двигаемся к нашей заветной цели, тем дальше она оказывается от нас.

Хотя, мне ли выступать в роли судьи чужих устремлений и чаяний? У каждого имеется своя жизненная философия, и, как надо полагать, такая мировоззренческая позиция доказывает своему владельцу свою несомненную практическую ценность.

Меня, конечно же, тоже спрашивают — как я, что делаю, чем занимаюсь? Мне нечего сообщить им о своем настоящем, поэтому мой рассказ о себе в основном касается прошедшего времени. Вежливо его выслушав, собеседник уточняет свой вопрос — а сейчас-то что?

С загадочной улыбкой сообщаю, что нахожусь на смене неких этапов своего жизненного пути, когда мне требуется в корне пересмотреть свои прежние жизненные позиции. В общем, нахожусь в творческом поиске. Такое заявление, конечно, содержит прозрачный намек на то, что я готов выслушать любое конструктивное предложение в этом аспекте.

И действительно, мне предлагают некоторое содействие. Предлагают работу в недавно созданном Министерстве. Бог мой, еще недавно я мечтал бы о подобном предложении! Работа интеллектуальная, конструктивного характера, соответствующая моей специальности и имеющемуся опыту. Что может быть увлекательнее разработки региональных программ социально-экономического развития? Достойная задача, и я чувствую в себе силы взяться за ее решение!

Разум мой находит в таком своем трудовом приложении одни только плюсы. Его все устраивает в этой работе. Разум сулит мне в ней сплошные сияющие перспективы, но меня эти перспективы уже не радуют. Потому что душа моя выступает с неожиданным протестом. "Не то, — говорит она, — это совсем не то, что тебе нужно".

Как всегда, советы души мало конструктивны. Душа, по сути, только тем и занимается, что опровергает все разумные доводы своими невнятными посланиями. Почему-то она всегда знает, что для меня является "не тем". Но поиск того, что, по ее мнению, является "тем самым", оставляет за мной. Для самостоятельной, так сказать, работы. И даже, как бы обволакивает это неким таинственным смыслом, — дескать, лишь через метания и сомнения, и только самостоятельно, сможешь отыскать ты стезю свою.

Возможно, что моя беда заключается именно в этом — что-то в последнее время я чересчур позволяю своей душе вмешиваться в процесс принятия решений. Стоит ли доверять такому в высшей степени загадочному советчику? По крайней мере, теперь я могу понять тех людей, которые вовсе не желают внимать таким невразумительным рекомендациям, а полагаются исключительно на разум, более практичный и логичный. Этот подход, может быть, и не обещает журавлей, но синицу гарантирует.

Иногда бывает трудно примирить этих двух своих внутренних советчиков, заставить их выработать единое, консолидированное решение. Возможно, что в этом и кроется сущность так называемых душевных болезней — когда душа берет власть над разумом, и диктует человеку поступки и решения, которые никак не могут быть объяснены с логической точки зрения.

Душа тогда показывает человеку, что настоящий мир находится не вне человека, а внутри его. И человек, беззаветно поверив в эту идею, окончательно теряет всякую адекватность своего отношения к происходящим вокруг него объективным процессам и явлениям.

"Смотри, от таких предложений не стоит отказываться" — предостерегают меня. Я согласно киваю головой в ответ, и обещаю серьезно подумать, всесторонне рассмотреть это предложение, и дать какой-нибудь определенный ответ. Обосновываю свою нерешительность соображениями личного и бытового свойства, серьезностью вытекающих из этого моего решения последствий.

Но внутри не чувствую я по поводу представившихся мне перспектив никакого энтузиазма.

В вагоне ночного метро, вновь вспоминая прошедшую встречу, снова и снова просматриваю я в своих мыслях образы своих друзей. И снова мысленно возвращаюсь к осмыслению перспектив стать министерским бюрократом.

Нет, конечно, министерская работа не привлекает меня. Вот, к примеру, в своем родном городе я мог бы занять видный пост в административной системе регионального уровня власти. Эта перспектива кажется мне более привлекательной.

Я закрываю глаза и принимаюсь мечтать. Мечтать о карьере государственного чиновника.

Мечта. Бюрократ.

Мой служебный автомобиль останавливается перед крыльцом большого серого здания. По одному только внешнему виду этого здания можно безошибочно догадаться о его высоком официальном предназначении.

— Жди в гараже, — говорю я своему персональному водителю, — Если что, я тебя вызову.

— Понял! — ответственно кивает головой водитель, — Как обычно!

Хороший у меня водитель, — вежливый, ответственный, исполнительный. А главное, лишнего не болтает. Всем известно, что служебную машину и своего персонального водителя можно использовать, в том числе, и в личных целях, однако подогревать подобного рода слухи конкретными фактами нет никакой необходимости.

Я вылезаю из автомобиля и начинаю подниматься по гранитным ступенькам к парадным дверям своего Управления.

Восемь часов утра. Еще целый час до начала рабочего дня. В Управлении, кроме бдительного милиционера на входе, и нет еще никого, а я уже спешу приступить к исполнению своих должностных обязанностей. Что поделать — к этому обязывает меня моя высокая должность Первого Заместителя Начальника Управления. Нет, не существует никакого сверху спущенного циркуляра на этот счет, просто рядовые сотрудники, приходя утром на свои рабочие места, должны видеть, что их руководство уже вовсю трудится. Что оно преисполнено заботой о государственных делах больше, чем о делах сугубо личных. Что оно отдает всего себя на пользу обществу, и что свое высокое место в общественной иерархии оно занимает не зря.

Нужно неустанно демонстрировать полную свою преданность административной работе. Клеркам внушает уважение такое поведение начальства. Оно наглядно убеждает их, почему у начальника выше зарплата, почему он ездит на персональном служебном автомобиле и имеет целый ряд других преимуществ и льгот. Да потому что у него ответственности больше!

Да вот, хотя бы — в законный отпуск пойти, при моей-то должности, не так-то просто. Право на отпуск я имею, но в реальности реализовать это право удается не всегда. То одна грандиозная проблема навалится на тебя, то другая. Пока разберешься с одними делами, на тебе уже висит несколько свежих поручений.

Да и уйдя, наконец, в долгожданный отпуск, не стоит заранее радоваться. Ибо срочные и важные дела могут возникнуть и во время оного, и тогда по Управлению будет издан приказ о моем срочном отзыве из отпуска. Единственное спасение в этой ситуации — спланированное заранее бегство. Чуть ушел в отпуск — тут же куда-нибудь уезжай. Чтобы никто из твоих сослуживцев не знал и не догадывался бы, где тебя можно найти. Только тогда ты сможешь насладиться своим отпуском по-настоящему, от начала и до конца.

Но самое неприятное — из отпуска возвращаться. Когда ты уже отвык от вечного круговорота бумаг и дел, от того груза ответственности, что ежедневно висит на тебе.

Первые дни после отпуска проходят как в аду. Ты еще не вошел в курс дел, еще не вписался в привычный ритм работы, а на столе у тебя уже высится гора документов. Заботливый начальник приготовил ее как раз к твоему долгожданному появлению. На тебя тут же обрушивается масса телефонных звонков, и у двери в кабинет уже толпятся многочисленные посетители. Как будто все, буквально все, нетерпеливо ждали твоего возвращения из отпуска, потому что только от тебя зависит продвижение каких-то их вздорных дел. Приятно, конечно, чувствовать себя таким незаменимым, однако...

Да, я только что вернулся из отпуска. И, пока я еду в лифте до этажа, где расположен мой кабинет, вся эта картина всеобщего ажиотажа, вызванного моим появлением на рабочем месте, предстает перед моим внутренним взором весьма отчетливо.

У дверей моего кабинета пока еще тихо, но уже менее, чем через час все неузнаваемо изменится.

Кидаю короткий взгляд на табличку возле дверей моего кабинета, где под наименованием громкой чиновничьей должности золочеными буквами значится мое имя. Открываю дверь.

Вот он, мой личный рабочий кабинет. Посередине — широкий, представительного вида стол, напротив которого выстроился ряд стульев для посетителей. Шкаф, доверху набитый папками с всеразличного рода документами. Вся обстановка этого кабинета невольно внушает всякому посетителю чувство убежденности, что это и есть рабочее место человека, добровольно водрузившего на себя бремя ответственности за судьбы человеческой цивилизации.

Я не спеша, сажусь за свой рабочий стол, и окидываю взглядом внушительную стопку документов, расположившихся на нем.

У меня еще есть некоторое время, прежде чем я буду вынужден с головой окунуться в рутину административной работы. А пока — пока я и пальцем не прикоснусь к этим документам. Ждали они моего появления несколько недель — значит, еще часок смогут пролежать без движения.

Да, в этом Управлении и прошла большая часть моей сознательной жизни. Много воды утекло с тех пор, когда я начал работать здесь на некоторой скромной должности. В те времена я, будучи молодым и наивным, стремился принести пользу обществу, и всерьез полагал, что в недрах административной системы эти благие пожелания будут особенно плодотворными.

Однако, не так уж много времени мне потребовалось, чтобы понять, что темпы общественного прогресса от моих личных усилий никак не зависят. А излишняя инициатива способна сказаться на моей судьбе только лишь самым негативным образом.

Будучи простым клерком, я исполнял однообразную, рутинную, нудную работу, в которой не видел ровно никакого смысла. Тогда я еще стремился расширить свой кругозор на смежные процессы и явления, овладеть новыми знаниями и навыками. Стремился хотя бы понять смысл выполняемой мною работы. Меня живо интересовало достойное применение плодов моих усилий.

Но довольно быстро я понял, что инициативный исполнитель в административной системе — сам себе враг. Поскольку он, как правило, знает больше других и умеет лучше других, ему и поручаются самые сложные задания. На таких работниках лежит больше функций и больше ответственности, чем на других. Причем никаких дополнительных прав ему это не дает.

Казалось бы, такой служащий достоин повышения по службе при следующей же ротации штатного расписания. Однако вот это-то скорее редкость, чем правило. Ведь есть в организации люди, проработавшие гораздо дольше него. И только лишь благодаря этому обстоятельству имеющие приоритетное право занять вакантную должность. Ведь есть нормальные темпы карьерного роста, и обгонять своих прямых начальников по этим темпам считается дурным тоном. В конце концов, ротации можно дожидаться столь долго, что человек сам поумнеет, остепенится. И проявит себя в лучших традициях коллективизма, отказавшись от своих столь неуместных амбиций.

Во всяком случае, сама ситуация дает человеку понять, что знать больше и уметь лучше других — это фактор, способный скорее повредить в карьере, чем продвинуть ее. К тому же это приводит к банальным трениям с коллегами, равными по должности, которые смотрят на таких инициативных со вполне понятным подозрением.

Мои амбиции, впрочем, были вполне удовлетворены тем, что раз в пять — семь лет я поднимался на одну ступеньку вверх по служебной лестнице. Постепенно начальников, стоящих надо мной, становилось все меньше, а подчиненных — больше. Появился отдельный кабинет, который со временем только расширялся. И кресло, в котором я сидел, с годами становилось все мягче и удобнее.

Для профессионального роста или же просто для успешного продолжения работы от меня не требовалось практически ничего — ни культурного, ни интеллектуального, ни духовного развития. Даже усердия и трудолюбия для этого не нужно было — вполне достаточно было простой их имитации.

Хорошо ощущать себя внутри уютной административной системы! Неплохая зарплата, ежемесячные премии, различные бюджетные компенсации и выплаты. Районная надбавка, надбавка за стаж, надбавка за сложность. Законодательно установленные социальные гарантии — и на отпуск, и на оплату больничных листов. Профсоюзные выплаты. Перспектива государственной пенсии. Красота! Живи, да радуйся!

Хороша должность Первого Заместителя! Высок ее социальный статус. Само ее наименование поневоле внушает уважение у всякого, кому доведется ее услышать или прочитать соответствующую золоченую табличку на обитой кожей двери. Достаточно широк объем полномочий. И при этом — заметьте, минимум ответственности! Всю ответственность несет на себе мой начальник, непосредственным подчиненным которого я и являюсь.

Этот человек, мой непосредственный начальник, давно и упорно, всю жизнь свою стремился к заветному креслу. И вот все его нечеловеческие усилия оказались достойным образом вознаграждены. Ну и ладно, пусть он тешит этим свое больное самолюбие.

Что дает должность Начальника Управления? Только видимость своей значимости, видимость власти, которой у него на самом деле нет.

Во-первых, потому, что над каждым начальником найдется немало других руководителей, которые имеют полное право требовать от него исполнения своих категоричных указаний.

Во-вторых, даже на своих подчиненных он, иной раз, должного влияния оказать не может. Существуют, конечно, должностные инструкции, и внешне сохраняется видимость жесткой вертикали подчиненности. Но на практике эта вертикаль не такая уж и жесткая. Возьми любого клерка: тот — сын заслуженного деятеля, эта — жена влиятельного лица, а этот вообще устроен на работу по прямой протекции помощника Губернатора. С такими подчиненными взаимоотношения следует выстраивать весьма деликатно.

В третьих, начальник зависит лично от меня, от своего Первого Заместителя. Это я выполняю все важнейшие его поручения, я в курсе почти всех его дел. И его положение напрямую зависит от степени моей к нему лояльности. Наиболее важные вопросы начальник, конечно же, обсуждает со мной. Важные вопросы — это те, от решения которых может зависеть его персональная чиновничья судьба. Последствия которых грозят самым непосредственным образом сказаться на его личной карьере и положении. Такие моменты мой начальник тонко чувствует своим опытным бюрократическим чутьем.

У меня чутье развито не хуже, однако я не хотел бы ощущать себя в шкуре своего начальника. Нет уж, увольте, мне таких волнений не надо, мне и на своем месте неплохо. У меня чрезмерных амбиций нет, я достиг всего, чего хотел. Мое место — вот оно, тихое, уютное, надежное. Достаточно только демонстрировать свою полную лояльность к своему патрону. Чтобы у него не было и тени подозрения, что я мечу на его место и пытаюсь его "подсидеть". Втереться к нему в доверие, уверить в своей безграничной поддержке любых его начинаний. И он прекрасно понимает, что мне действительно выгоднее его поддерживать и всячески способствовать его укреплению. Таким образом, пока он будет в начальниках, и моя чиновничья судьба вне всяких опасений.

На своей должности я практически незаменим. Я — душа трудового коллектива. Если с начальником Управления рядовые работники общаться по душам не любят, со мной — другое дело. Со мной меньше официоза, а значит, больше человечности. Наш начальник это знает, и иногда интересуется у меня той информацией о своих подчиненных, которую он не может получить другими способами.

Ну, и что же, если я с ним этой информацией делюсь? Ему она пригодится, да и лишний раз показать перед ним свою осведомленность и подчеркнуть свою полезность никогда не помешает.

Начальник наш, впрочем, не только меня слушает, у него целая сеть "доверенных людей". И все, что происходит в коллективе, в этих стенах, так или иначе, становится ему известно. И он уделяет этому большое внимание. Это увеличивает его возможности по манипулированию людьми.

Конечно, начальника этого рано или поздно снимут, поставят нового. Такова уж чиновничья судьба. Это — только вопрос времени. И эта неизбежность, понятное дело, заставляет моего патрона слегка нервничать. Но у меня причин волноваться по этому поводу куда меньше.

Ну, допустим, снимут его — для меня это еще не беда. Я в начальники не пойду — зачем мне это надо? Стало быть, поставят кого-нибудь со стороны. А ему, как человеку новому, конечно, потребуется войти в курс текущих дел. Вряд ли он будет дрова ломать так вот прямо, с ходу. А кто ему поможет с текущими делами разобраться? Конечно, я! Ведь я по должности своей лучше всех все и всех знаю, и в этой своей функции пригожусь новому начальнику, как никто другой. Не сможет он без меня на первых порах. А потом, глядишь, сработаемся... Если, конечно, меня самого не "подсидит" кто-нибудь из подчиненных...

Да, в нашей системе народ-то все больше гниловатый. Сама административная система отбирает подобного рода людей, и воспитывает их. Люди с иными моральными устоями, честные и принципиальные, в этой системе не приживаются. По иронии судьбы долгожителями этой системы являются люди циничные. Люди, четко себе представляющие, что нужно сполна пользоваться представившимися тебе возможностями для удовлетворения своих личных потребностей за общественный счет.

Вот, говорят, коррупция в стране процветает. Сам Президент озабочен этой проблемой. А как ей не процветать? В принципе, сама административная система толкает чиновников на такие шаги. Да и сама она, эта система, если вдуматься, создана ради коррупции. И даже так называемая борьба с коррупцией способна только увеличить ее размах и масштабы.

Вот я, к примеру, взяток не беру. Мне мое место и спокойная жизнь дороже. Я рассчитываю дожить до своей пенсии и уйти на покой с легким сердцем.

Хотя бывает, конечно, благодарят люди за работу. Или просто проявляют свое ко мне уважение. Да разве это взятки? Вот приходит ко мне человек, с каким-нибудь своим проектом. Просит содействия власти. Это ведь только приветствовать можно! Ведь не тайком, не единолично, не для себя. Цели, конечно, ставят исключительно благородные, социально значимые. Обещает какое-нибудь там увеличение рабочих мест, сулит налоговые отчисления в региональный бюджет. И, конечно, на все на это ему требуется какая-нибудь там сумма бюджетных денег, желательно безвозвратно. Да ради таких достойных целей — как такому замечательному человеку не помочь?

И я, бывает, помогаю таким людям в осуществлении их проектов. И нет ничего удивительного в том, что потом эти люди снова ко мне приходят, в ножки кланяются, благодарят за проявленную заботу, различными способами. Нормальные человеческие отношения!

Все, пора приступать к исполнению своих обязанностей вплотную. На часах — без двадцати девять, и скоро Управление превратиться в огромный, кипящий работой котел. По узким коридорам здания лихо закрутятся потоки посетителей, служащих, пухлых папок и отдельных документов с визами и резолюциями.

Поднимаю трубку "вертушки" с прямым выходом на кабинет моего начальника. Он уже должен быть на месте. Однако в трубке — только длинные гудки. Начальника еще нет.

Набираю приемную. Там тоже тишина — секретаря еще нет на месте. Это более понятно — эта молодая женщина отлично знает не только свои обязанности, но и свои права, поэтому на своем рабочем месте появляется ровно без пяти минут девять.

Делать нечего, я приступаю к разбору внушительной стопки документов, скопившейся на рабочем столе за время моего отсутствия.

Поверх всех прочих документов я обнаруживаю некий документ на министерском бланке. Это очередной запрос, содержащий требование в как можно более короткие сроки представить цифровые показатели по пятидесяти разным позициям в отношении каждой из выделенных категорий предприятий, учреждений и организаций отрасли, в динамике за последние пять лет, с прогнозом изменения показателей в течение текущего года поквартально и далее, на период обозримого будущего. Дополнить эту информацию предлагается письменным отчетом об основных особенностях, тенденциях и проблемах вышеозначенных объектов и планируемых путях их решения.

Я откладываю этот документ в сторону.

Знаю я цену этим запросам. И в Министерстве, я уверен, так же отлично себе представляют, какого сорта ответ они могут на него получить. Отвлекаясь от видимой комплексности и всеобъемлемости запрашиваемой информации, она не имеет ровным счетом никакого смысла.

Скорее всего, по большей части из указанных позиций каких-либо достоверных данных собрать невозможно в принципе. Опытный бюрократ, ценящий свое рабочее время и душевное здоровье, составляя ответ на подобный запрос, дополнит очевидный недостаток в данных показателями среднепотолочного характера. Ибо он хорошо понимает, что в административной системе не так ценится качество информации, как сроки ее предоставления.

Отчет, наполненный сомнительными цифрами и характеристиками, будет направлен в Министерство, где так же будет исправлен и дополнен министерскими функционерами. Итоговый документ, снабженный неким глубокомысленным анализом, с великой торжественностью будет доставлен в кабинет министерскому чиновнику. Где и будет лежать нетронутым до самого момента своего списания в архив.

Пусть запрос этот пока полежит без движения. Потом, когда будет время, я попытаюсь вникнуть в этот документ еще раз, после чего передам его на исполнение кому-нибудь из своих подчиненных. Пусть уже он голову ломает над тем, как исполнить это объемное, но совершенно бесполезное требование. А я потом спрошу с него об исполнении со всей полагающейся строгостью.

Далее в папке бумаг я обнаруживаю некоторый объемный манускрипт, на десяти, если не более, листах, исписанных от руки, размашистым почерком. В глаза бросается фраза, подчеркнутая красным карандашом: "Государственная Дума — это такой орган Общества, в который должны входить лучшие его члены". Глубоко!

Да, есть еще граждане, уповающие на всесилие административной власти в деле поддержания и восстановления социальной справедливости. Среди них есть много умов пытливых, неизменно сталкивающихся с противоречиями между таким вот образом своих мыслей и окружающей действительностью. По этому поводу их интеллект исторгает из своих глубин свои собственные соображения, как эти досадные противоречия снять. И если размышления эти не приводят человека к простому выводу об абсурдности постулатов о мудрости правителей, человек этот ищет способы сообщить верховной власти свои соображения о понятиях социальной справедливости. О надлежащих мероприятиях, способных эти понятия возвысить и укрепить.

Смешно, конечно же, предполагать, что подобного рода эссе кто-нибудь читает. И если даже читает, то принимает всерьез. Да если бы даже принимали всерьез (что уж совсем невероятно), наивно думать, что это могло бы привести к каким-нибудь шевелениям внутри самой административной системы.

Откладываю сие глубокомысленное эпистолярное произведение, чтобы прочесть его на досуге, для поднятия настроения.

В это время звонит телефон. Приемная. Ага, мне звонит секретарь.

— Доброе утро, Максим Владимирович! — приветствует меня секретарь. — С возвращением Вас из отпуска!

— Спасибо, — отвечаю я с иронией, и тут же интересуюсь. — Лена, а где у нас Эдуард Генрихович?

— Специально звоню Вам, чтобы сообщить, что Эдуард Генрихович отбыл в срочную командировку, в Москву, и будет только в четверг. В прошлую пятницу он подписал приказ, согласно которому Вы, на период его отсутствия, исполняете его обязанности. Приказ на Вашем столе. Распишитесь, пожалуйста, что ознакомлены.

Вот это да! Такое положение дел мне совершенно не нравится. Я, понимаете ли, только из отпуска, только сел на свое рабочее место, еще не вник во все дела, а мой дорогой начальник уже меня так подставил!

Вообще-то, я и сам люблю в командировки ездить. Особенно с какими-нибудь размытыми целями. Приедешь, бывало, в район, встретишься с главой местной администрации, совершишь поездку по каким-нибудь производственным объектам. А тут уже, глядишь, и культурная программа подготовлена. И баньку уже протопили. Вот там-то, в баньке, самый задушевный разговор получается. Без всяких официальностей, а так, по существу вопроса. И расстаемся мы в полном взаимопонимании, по-дружески и по-товарищески. Вот как вопросы-то решать надо!

А тут — в командировке мой начальник! Уехал по каким-то неведомым вопросам, и оставил мне свою шкуру. Нет, быть в его шкуре мне совсем не хочется! Ведь это — дополнительная, совершенно не нужная мне ответственность, необходимость принимать какие-то решения. Одна надежда, что ничего важного за эти три дня не произойдет, либо же решение возникших вопросов можно будет отложить до приезда начальника.

— У него не было ко мне поручений перед отъездом? — спрашиваю у секретаря.

— Он просил Вас принять участие в совещании у Губернатора, сегодня, в одиннадцать часов, в Малом зале.

По спине моей бежит неприятный холодок. Недобрые предчувствия начинают охватывать мою душу — все это неспроста, жди беды!

— По какому вопросу? — интересуюсь я.

В трубке краткое молчание и какие-то неопределенные шорохи — секретарь ищет документ, чтобы процитировать первоисточник, ничего не перепутав.

Наконец, вновь раздается ее голос:

— По вопросу внесения в Законодательное Собрание края предложений о кандидатурах директоров краевых государственных унитарных предприятий.

— Спасибо, Лена! — говорю секретарю и кладу трубку.

Так, значит, совещание. У Губернатора. По всему видно, вопрос очень важный, весьма ответственный. А я ничего не знаю о затрагиваемой проблеме — вернее, знаю, что она есть, но не знаю конкретики.

Раньше, помнится, никаких проблем с вопросом назначения директоров государственных предприятий не возникало. Назначали мы этих директоров, снимали их, и никакие депутаты в этот процесс не вмешивались. А теперь — поди же ты! Мало им, что ли, своей работы — они и в этот вопрос желают свой нос засунуть! Ладно, что себе лишних хлопот добавили. А нам-то, чиновникам, зачем дополнительной работы подкинули?

Так, мне-то что теперь делать? Впрочем, известно, что — для начала надо вызвать начальника отдела по контролю за объектами государственной собственности — этот вопрос в его компетенции. Набираю номер на "вертушке".

Помню, когда-то давно, когда я сам занимал должность начальника отдела, звонящий "прямой" телефонный аппарат вызывал у меня настоящую панику. Если с тобой связываются по "прямому", значит дело срочное, важное и ответственное. Не сомневаюсь, что сейчас начальник отдела испытывает те же самые чувства.

Услышав отклик подчиненного, я просто говорю ему, без приветствий и других предисловий:

— Зайди-ка!

— Сейчас буду, Максим Владимирович!

Вот ему еще порция адреналина. Мало того волнения, которое испытывает бюрократ при звонке по "вертушке", когда дрожащими руками он снимает трубку с телефонного аппарата, и слышит там голос своего вышестоящего начальства. Этот голос может все — запросить какую-нибудь информацию, поинтересоваться, как проходит работа по такому-то документу, отдать некое категоричное распоряжение. Все это, несомненно, произведет надлежащий эффект, а именно — сметет все то благодушие и неторопливость в действиях подчиненного, если она была у него до этого звонка. Но фраза типа: "зайдите ко мне" рождает в душе этого подчиненного целый ураган самых противоречивых эмоций. Которые будут только усиливаться, в то самое время, когда он в спешке бежит по коридорам учреждения к начальственному кабинету.

Что ждет его там? Этого он еще не знает, и в его возбужденном воображении проносится весь список возможных прегрешений, за которые ему, вполне вероятно, придется отвечать. Одно ему ясно наверняка — вопрос весьма серьезен, ибо менее важные и срочные темы вполне могли бы быть обсуждены и по телефону.

Не проходит и минуты, а я уже слышу вежливый стук в дверь. "Войдите" — говорю я, одновременно погружая свой взгляд в какой-то лежащий прямо передо мной документ. Всякий, входящий в этот кабинет, должен воочию лицезреть, что его обитатель занимается здесь делом, причем неизмеримо более важным, чем тот вопрос, с которым посетитель сюда явился.

Немного погодя я неспешно отрываю взгляд от листа бумаги. На пороге — начальник отдела по контролю за объектами государственной собственности. Стоит, изогнувшись в некоем полупоклоне, и вся его фигура выражает сплошную готовность услужить своему вышестоящему начальству. Глаза просто-таки излучают некую предупредительную преданность.

— Слушай, что там за тема совещания у Губернатора, ты в курсе? — спрашиваю у него.

Он кивает головой. Сразу видно, что некоторое напряжение, присущее ему до этого, спадает. Он уже сообразил, в чем суть дела, и все его душевные муки, связанные с неизвестностью и самыми черными предчувствиями, исчезли.

И он бодро начинает мне докладывать о каких-то входящих и исходящих документах, составленных справках, служебных информациях, характеристиках и прочей ерунде. Главным образом, показывает тот титанический объем работы, который лично он проделал во имя решения поставленного вопроса. Я прерываю его речь:

— Где все эти документы?

— Сейчас предоставлю, — с готовностью обещает мне он, и, как стоял, спиной вперед, выдавливает себя из моего кабинета. И, задержавшись на одну секунду, лишь для того, чтобы аккуратно закрыть за собой дверь, в спешном темпе устремляется в свой кабинет. Для того, чтобы извлечь из пыльного шкафа заветную папку с подшитыми и пронумерованными документами. Папку, которая стоит на полке, зажатая со всех сторон другими такими же пыльными фолиантами, на тот случай, когда один из тысяч заключенных в них документов когда-нибудь кому-нибудь понадобится.

В это время снова звонит секретарь:

— Максим Владимирович, к Вам посетитель.

— Я занят, — отвечаю я ей. — Сегодня я никого не принимаю.

Она все понимает. Кладет трубку. Теперь уже ее работа, как убедить человека, который, вне сомнения, неделями ждал моего возвращения из отпуска, а теперь явился к самому началу рабочего дня, подождать со своими проблемами до завтра, причем с неизменным прибавлением "возможно".

Снова кто-то звонит мне по телефону. Поднимаю трубку. На том конце телефонной линии — голос одного моего хорошего знакомого, Первого Заместителя смежного Управления.

— Приветствую, Владимирович! — вещает голос, настроенный, как видно, весьма благодушно. — Из отпуска вернулся? Рассказывай, как отдыхалось?

Он ждет от меня ничего не значащего в деловом отношении разговора, и я бы с удовольствием поболтал бы с ним на разные отвлеченные темы, но только не сейчас. Однако, и обрывать разговор было бы невежливо. Более того, крайне недальновидно. Человек это значительный, в карьерном плане весьма перспективный, и я очень дорожу его ко мне добрым отношением.

— Мое почтение, Павел Семенович! — отвечаю я, всем своим голосом демонстрируя искреннюю радость. — Да ничего, спасибо, отдохнул на славу! Не жалуюсь. Как твое здоровьице?

Разговор все еще продолжается, когда в моем кабинете вновь возникает начальник отдела. Видя, что я занят телефонной беседой, стоя мнется у самой двери. Показываю ему рукой — проходи, мол, присаживайся. Подчиненный проходит, деликатно присаживается за мой стол, кладет на него папку с документами, предусмотрительно раскрыв ее в надлежащем месте.

В это время телефонная беседа продолжается, и я как бы совсем не обращаю внимания на своего подчиненного, предоставив ему нервно ерзать на стуле в ожидании ответственного разговора.

— Ну, хорошо, Павел Семенович, забегу обязательно. Сейчас, видишь, дел много, все, сам знаешь, навалилось... Ну, а как же? Вся отрасль на плечах! Отдохнул — и за лямку! Ну, ладно, увидимся!

Кладу трубку, одновременно принимая вид крайне серьезный и в высшей степени сосредоточенный. Начальник отдела пододвигает папку ко мне поближе. Беру папку и начинаю изучать представленные моему вниманию документы. Подчиненный продолжает ерзать, не зная, то ли ему сидеть и молчать, то ли уже начать выступать со своими поясняющими устными комментариями.

— Ты, — говорю я ему, — иди пока, работай. Я все внимательно изучу, а потом тебя снова вызову.

Он с готовностью воспринимает это мое указание, как воспринял бы и любое другое. Моментально вскакивает со стула и, аккуратно придвинув его к столу, и спешно покидает кабинет. Покидает, чтобы провести следующий час в ожидании моего звонка, в готовности по первому же моему зову снова предстать перед моими очами.

Я пытаюсь внимательно изучить документы. Входящий запрос Комитета по управлению государственным имуществом. Перечень предприятий государственной собственности. Перечень действующих директоров этих предприятий. Отчет комиссии по контролю за финансово-хозяйственной деятельностью.

Через пятнадцать минут мне уже становится откровенно скучно. Неинтересная тема, не хочу я в нее слишком глубоко вникать. Тем более, что есть человек, лично за этот вопрос ответственный. Ну-ка, вызову я его еще раз.

Снова в моем кабинете появляется взъерошенный начальник отдела. Он понимает, что если с самого утра началась какая-то суета, значит, дело самое, что ни на есть, серьезное. И за каждую свою оплошность, за оплошность своих подчиненных или руководства, в конечном счете, по шапке получит именно он.

— Ну-ка, — говорю я ему. — объясни-ка мне вкратце, в чем суть вопроса.

Он снова начинает свой рассказ, сопровождая его отягчающими мое сознание подробностями.

— Ты мне вот что скажи, — прерываю я его на середине доклада. — Наши предложения по директорам готовы, или нет?

Он заметно мнется.

— Проект письма был мною подготовлен, — мямлит он, — Я отдал его на подпись Эдуарду Генриховичу, но он его до сих пор не подписал...

Воцаряется тягостное молчание. Подчиненный застыл в немой позе, — как статуя, под которой уместно было бы поместить надпись примерно следующего содержания: "Я сделал все, что только мог, и даже больше, видит Бог!" Его чувства и ощущения мне понятны, однако это не может рассеять моей собственной растерянности. Начальник не подписал! Это не может быть случайностью, за этим обязательно что-то должно таиться. Что?

— Ты вот что, — говорю я начальнику отдела. — принеси-ка мне копию этого документа.

— Переделать за Вашей подписью? — с готовностью осведомляется он. Мельком гляжу на часы — до совещания еще около часа.

— Не надо. Просто принеси копию.

Начальника отдела снова сдувает ветром, и снова он бережет мою дверь от коварных сквозняков. Я вновь по телефону связываюсь с секретарем.

— Лена, там у начальника на подписи должен находиться документ, о директорах...

— Да, Максим Владимирович, я помню, такой документ был. С подписи он не возвращался.

— А не могла бы ты, Лена, связаться с Эдуардом Генриховичем. Мне срочно нужно с ним поговорить.

— Я попробую, конечно, но... — неуверенно отвечает она.

— Попробуй, будь любезна!

— Хорошо, Максим Владимирович!

В это время снова появляется в моем кабинете начальник отдела. В руках у него листок бумаги. Он протягивает его мне. Беру его и недоверчиво начинаю изучать. Ну, список директоров.

— А в чем проблема? — спрашиваю у начальника отдела.

Тот недоуменно пожимает плечами.

— Иди к Лене, вместе с ней найдите то письмо, что лежит у начальника в кабинете. Давайте его сюда.

Теперь в предсовещательную суету вовлекается все большее количество народа.

В конце концов, листок с собственноручными пометками Начальника Управления предстает моему вниманию. В нем только одно исправление — напротив названия одного из государственных предприятий зачеркнута фамилия "Наговцев" и от руки написано "Сафонов".

Кто такой Сафонов, я знаю. Он и есть нынешний руководитель данного предприятия. Как же, посещал я это предприятие, отобедывал там... Да, когда-то этот человек весьма радушно принимал меня в задней комнате своего директорского кабинета, под хорошую закуску рассказывая о грандиозных перспективах развития вверенного в его руки хозяйственного объекта.

А кто такой Наговцев?

И тут снова начальник отдела дает мне необходимые пояснения. Оказывается, пока меня не было, деятельность данного государственного предприятия была проверена Счетной Палатой. Вскрылись многочисленные нарушения со стороны действующего руководителя. В заключении, составленном по результатам проведенной проверки, содержалась рекомендация отстранить данного руководителя от должности. И даже явный намек на перспективы возбуждения уголовного дела по фактам нецелевого использования бюджетных средств и хищения государственного имущества.

А некий Наговцев — это, оказывается, некоторый молодой, перспективный специалист, с высшим профильным образованием, с опытом руководящей работы, с отличными рекомендациями и характеристиками. В общем, наш золотой кадровый резерв.

Вроде бы, ситуация яснее ясного. Сафонова гнать надо в три шеи, а Наговцева предлагать утвердить на эту должность. Но, чуется мне, не все так просто в данной ситуации.

Снова выгоняю из кабинета начальника отдела, снова звоню секретарю:

— Ну, что, Лена, нашла Эдуарда Генриховича?

— Нет, его телефон не отвечает.

Мне хочется выругаться прямо в трубку.

До начала совещания — менее получаса. Я сижу, отрешенно уставившись на противоположную стену, где висят настенные часы. Наблюдая за неумолимым ходом времени, я обдумываю сложившуюся ситуацию.

Ясно, что начальник отдела по контролю за объектами государственной собственности подготовил решение вопроса таким именно образом, как это предписано многочисленными должностными инструкциями. И с этой точки зрения, его вариант решения следует признать правильным.

С другой стороны, Начальник Управления, тоже, по-видимому, исходя из каких-то весьма обоснованных резонов, позволил себе отойти от существующих директив и инструкций. И оставил в списках персонажа, который там значиться не должен.

Ну да, Сафонов, конечно, вор. А кто на его месте не ворует? Какой у него еще интерес занимать эту, в общем-то, незавидную должность? Когда у тебя нет практически никаких полномочий и свободы действий, но при этом ты обязан регулярно отчитываться за свою деятельность? Да еще ежегодно проходить эту унизительную процедуру согласования в вышестоящих инстанциях?

Вопрос не в этом, а в том, кто поддерживает эту кандидатуру. Кто реально стоит за этой фигурой, кто оказывает ей необходимую поддержку и содействие? Насколько весома эта поддержка?

Будь мой начальник на месте, все было бы гораздо проще. Ему и предстояло бы участвовать в совещании, ему и пришлось бы формулировать официальную позицию нашего Управления. Так ведь нет же! Уехал, оставив меня без каких-либо инструкций к действию!

До совещания остается совсем немного времени, и мое состояние близко к паническому. Меня вынуждают принять самостоятельное решение! Меня передергивает от одной только мысли об этом. Я снова связываюсь с секретарем, и снова слышу в ответ, что связи с Москвой нет, и, судя по всему, уже не будет.

Минутная стрелка настенных часов неумолимо движется к зениту, и мне уже пора выдвигаться на совещание.

С папкой подмышкой, внешне сохраняя невозмутимый вид, я выхожу из своего кабинета, и иду коридорами власти, навстречу неизведанному. Мой путь в Малый Зал лежит через шесть устланных мягкими коврами коридоров и две лестницы с ковровыми дорожками. У меня есть еще целых шесть минут, чтобы решить возникшую дилемму.

Конечно, так или иначе, я из этой ситуации выпутаюсь. В конце концов, всегда смогу оправдаться. В крайнем случае, свалю всю ответственность на кого-нибудь. На того же начальника отдела.

Ну, что же, пусть не обижается! Такова уж планида государственного чиновника — страдать во имя высших государственных интересов!

4.

Я возвращаюсь домой. Мой родной город радостно встречает меня знакомыми запахами и привычным ритмом жизни. По сравнению со столицей он кажется таким тихим, почти безлюдным.

Странное чувство испытываю я, и это чувство нельзя назвать радостью возвращения. С одной стороны, я осознаю, что вернулся в привычный, знакомый мне мир. С другой стороны, я все еще продолжаю ощущать внутри тот мир, откуда только что вырвался. Душа моя испытывает странные метания, как будто какая-то ее часть не успела вместе со мной сесть на самолет, и сейчас все еще мечется по улицам столицы.

Я знаю по собственному опыту, что через несколько дней это пройдет, и это непонятное чувство исчезнет. Надо полагать, мятущаяся часть моей души доберется как-нибудь на перекладных, воссоединится с другой ее частью. И снова позволит мне умиротворенно влиться в окружающую меня действительность.

Здесь, в родном городе, за время моего отсутствия по мне уже успели соскучиться, и все живейшим образом интересуются моими впечатлениями о поездке. Всякий с любопытством заглядывает мне в глаза, и всякий же отмечает, что со мной произошли какие-то неуловимые изменения.

Ну, это и понятно. Всякое значительное событие, из ряда вон выходящее из рутинного течения нашей жизни, так или иначе, меняет нас. Для этого они и существуют, и, по моему мнению, каждому следовало бы регулярно перетряхивать свою жизнь, лишая ее однообразной монотонности.

Вот и я как будто перетряхнул свою прошлую жизнь, и, взирая на нее, отныне не могу уже более разобрать в ней ничего стройного и определенного. Все мои прошлые жизненные достижения, принципы, идеалы, система ценностей, — все это смешалось в одну неопрятную кучу, и уже ничем не способно напомнить о былом своем великом значении. Они потеряли для меня всякую ценность.

Как можно жить теперь, когда все прежние занятия и цели предстали вдруг перед тобой в крайне невыгодном для себя свете? Когда всю свою прошедшую жизнь ты оцениваешь, как никчемную, неинтересную, ненужную никому?

Весь мир, все мыслящее человечество имеет какие-то свои четкие цели, имеет жизненный план. А я?

Самое время объявить себя неудачником, аутсайдером. Незадачливым спортсменом, который сошел с дистанции, и теперь каким-то опустошенным взглядом взирает на стремительно уходящий от него пелотон. Атлетом, который выпал из всеобщего соревновательного процесса, и теперь решительно не знает, что же ему делать, и что предпринять.

А, может быть, еще не поздно вернуться, вновь восстановить все свои старые жизненные устои, и отказаться от таких бесплодных душевных метаний? Глядишь, снова мир станет простым и уютным, надо только увидеть его таким, принять его таким. И он с удовольствием примет тебя в свои объятия.

Для этого снова надо войти в социум, безусловно принять общечеловеческую систему жизненных ценностей, поставить себе нормальные, всем понятные жизненные цели.

Можно пойти работать в какую-нибудь контору, с законодательно закрепленным распорядком дня. С перерывом на обед. С правом на оплату больничных листов и на очередной отпуск. С окладом согласно утвержденному штатному расписанию. С регулярной выплатой премиальных по окончанию финансового года в связи с экономией фонда заработной платы.

Можно заняться еще какой-нибудь не менее тупой работой, — грузчиком пойти, или колбасу покупателям отвешивать. Разучиться думать, тратить редкие минуты отдыха на разгадывание примитивных кроссвордов и чтение дешевых детективов. Иметь ежедневную радость конца рабочего дня, ежемесячное удовольствие получения зарплаты. И экстатическое наслаждение очередным отпуском.

И мысли мои станут такими коротенькими — "Чего бы сегодня на ужин пожрать?", "а не выпить ли сегодня пива?", "а как провести выходные?". И самые сокровенные мечты мои будут касаться только новых зимних ботинок или поездки в средиземноморское зарубежье.

Это нормальное обывательское поведение. Так многие живут, и честное слово, завидую я таким людям! Если бы я мог, я с удовольствием променял бы свои душевные муки на такое вот размеренное, лишенное каких-либо духовных коллизий существование!

Ну и что, вполне возможно, что так и следует жить. Найти цель своей жизни только в том лишь, чтобы просто участвовать в этом процессе. И, наверняка, чем меньше задумываться над загадкой смысла собственной жизни, тем этот самый смысл будет выглядеть ясней и отчетливей.

Можно поступить еще более сурово по отношению к собственной свободе — пойти на службу по контракту. Продать свою душу армии, вручить ей генеральную доверенность по распоряжению своей судьбой.

Как, должно быть, просто жить, когда все твои поступки четко регламентированы уставом или отдельным приказом непосредственного командира! Это, наверное, в первую очередь и толкает людей в недра такой опасной профессии — не деньги даже, ибо, свободно распоряжаясь собственной судьбой, можно заработать денег больше, чем сдав ее в пользование. А именно это — делегирование другим полномочий по распоряжению собственной судьбой, отказ от принятия самостоятельных решений.

Парадоксальным образом человек готов на многое, для того только, чтобы перестать быть человеком. Ежедневно отдавать честь, а вместе с ним и ум, и совесть, и человеческое достоинство. Быть свободным от собственной свободы. Всякий вышестоящий командир будет лучше тебя знать, что тебе делать и как поступать. Думать вообще не надо будет, тем более над своим туманным будущим. За тебя найдется, кому думать.

И, вдобавок ко всему остальному, имеется вполне реальная возможность положить свою жизнь или здоровье во имя самых светлых идеалов, которые придумали какие-то умные, но неведомые тебе люди. Что может быть почетнее?

Так что же теперь делать? Какое место в жизни найти для себя? Как определить свой перспективный общественный статус и систему отношений с окружающим социумом?

Да и вообще, стоит ли бороться за то, чтобы снова занять в обществе достойное место? Снова попасть в обойму, встать в стройные ряды... Кого? Какой такой великой общей целью сплочены эти ряды? Только общей целью достижения персональной мечты. Почему-то мечты у всех индивидуальные, а путь к ним у всех один и тот же. И меня призывают встать на этот путь. Жить как все — работа, отдых, семья, дом, дети. Понятные приятные жизненные ценности. Понятные всем, но не мне.

Окинешь взглядом всех сколько-нибудь знакомых людей, и не найдешь ни одного, кто бы действительно занимался тем, чем хотел. Есть успешные люди, есть довольные своей жизнью, но счастливых среди них — нет.

Вообще-то в мире счастливые люди существуют, но встречаются они почему-то не в реальной жизни, а на киноэкранах, в телевизоре или книгах. И существуют они, как иногда кажется, только для того, чтобы показать всем нам, что можно в этом мире совмещать приятное с полезным. Это просто нам немного не повезло. И теперь, чтобы скрыть это свое невезение, вместо того, чтобы достичь желаемого, мы делаем вид, что желали достигнутого.

Конечно, есть на свете много действительно почетных профессий. К примеру, выращивать хлеб, строить дома, лечить людей, учить детей. Очень нужные, очень полезные профессии, и просто удивительно, как низко они ценятся современным Обществом. Судя по всему, Общество считает, что заниматься подобного рода деятельностью — это уже само по себе достойная награда человеку, нашедшему свое истинное жизненное призвание. Представители же иных профессий, как, например, банкиры, адвокаты, брокеры и букмекеры нуждаются в дополнительной денежной компенсации морального вреда, заключающегося в том, что непосредственной пользы ближайшему социуму они не приносят.

В идеале, профессиональная деятельность человека должна была бы явиться естественным проявлением существующих способностей и устремлений конкретной человеческой личности. Должна была бы являться выражением созидательных проявлений человеческой души. Желательно было бы, чтобы каждый делал то, что ему больше всего по душе, и имел бы за это достойную материальную награду и всеобщее уважение.

Хочется найти свое призвание. Подумать только, тридцать с лишним лет прожил я на свете, а ведь так его и не нашел! Ощущаю себя полным идиотом. Как будто только что родился на свет, как будто не было у меня времени до этого спланировать свою судьбу, свою жизнь, свои цели и задачи!

Возможно, вообще мало кто из нас знает, в чем оно — его призвание. Возможно, об этом вообще никто не задумывается. Голос собственной души нашей заглушен насущными проблемами, требующими немедленного решения, для того лишь, чтобы уступить свое место другим проблемам и хлопотам.

Между тем, мои душевные метания, на взыскательный взгляд окружающих меня людей, все отчетливее принимают вид злостного тунеядства.

Может быть, я действительно тунеядец по натуре, и всякая мысль о занятии трудовой деятельностью вызывает мой живейший протест? И все мои душевные метания — это только способ оправдать свою леность?

Если бы я был убежденным тунеядцем, если бы я, действительно, не хотел, не желал бы работать, тогда меня вряд ли терзали бы подобного рода вопросы. Все в этой жизни мне было бы простым и понятным.

Однако это далеко не так. Масса случаев было в моей жизни, когда я с энтузиазмом брался за дело, еще до конца не уверенный, что мне заплатят за него деньги, что кто-то это хоть как-то оценит. Если дело интересное, я готов заняться им просто так, из удовольствия. Впоследствии жизнь всегда доказывала мне, что дело, за которое я взялся, нельзя исполнять так, как мне мыслилось, и энтузиазм мой иссякал. Но даже в этом случае я готов был добросовестно выполнять взятые на себя обязанности, хотя уже и безо всякого удовольствия.

Вот в этом-то и весь вопрос! Снова взвалить на себя обязанности — не такая уж большая и проблема, вот только стоит ли с этим спешить? Нет ли другого выхода, когда профессиональная деятельность будет приносить тебе одно лишь удовольствие, а ее результаты — истинное счастье?

В том то и заключается главная моя проблема — не в том, что я не хочу работать. А в том, что я не вижу смысла в том, что нужно заниматься работой ради таких целей, как деньги, социальный статус, ощущение собственной значительности. Все эти цели не имеют для меня никакого смысла. Если хотите знать, жизнь уже несколько раз предоставляла мне право занять достойное место в этом мире. Место, которым можно было бы гордиться и хвастаться. И я неизменно отказывался от таких шансов, причем по собственной инициативе.

Ну, не идиот ли? Всякий скажет, что идиот.

Другое волнует меня — я сам не знаю, чего хочу от этой жизни. Знаю, чего не хочу, а чего хочу — не знаю.

Отчасти от нечего делать, отчасти вдохновленный назидательным принципом "век живи — век учись!", а более всего — стремлением к внешней демонстрации своей жизненной активности, я записываюсь на платные курсы бухгалтеров.

Бухгалтерия — загадочное искусство, лежащее в основе всей сложной финансовой системы современного общества. Это таинственная магия вращения денежных средств и прочих материальных и нематериальных активов. Бухгалтеры — скромные люди, своим кропотливым трудом поддерживающие в состоянии равновесия всю современную глобальную мировую экономическую систему.

Разве не интересно окунуться в эту таинственную науку, разве не хочется проникнуть в сокровенные тайны счетов и проводок?

Хочешь понять, как устроен этот мир — изучи план счетов и субсчетов. Хочешь понять, что приводит его в движение — овладей понятиями "дебет" и "кредит". Желаешь постичь сущность происходящих процессов и явлений — вникни в глубинный смысл оборотно-сальдовой ведомости!

И я честно пытаюсь это сделать, хотя с самых первых своих шагов понимаю, какая эта мутная, нудная и неинтересная для меня тема. Но, по крайней мере, теперь у меня есть хоть какое-то занятие. И это занятие временно ограждает меня от возможных обвинений в разгильдяйстве.

Каждый будний день я езжу на курсы — теперь, правда, на общественном транспорте. Испытываю те же самые ощущения, какие выпадают на долю любого пешехода.

Люди утром едут на работу, сонные и озлобленные. Пихаются в переполненных автобусах, обмениваются нелицеприятными репликами, "заряжая" себя и окружающих "позитивным" жизненным тонусом на целый день. Достается всем — и соседям, и водителю, и властям всех уровней, и даже ничего не подозревающим об этом олигархам.

Никто не знает о жизни олигархов так много, как старушки в муниципальном автобусе. Никто не в силах с такой детальностью проникнуть в их будущее одной лишь силой своего воображения. И будущее это не сулит олигархам ничего хорошего.

Всенародная ненависть к олигархам, как я полагаю, имеет свои истоки именно в банальном чувстве зависти. Олигархи — вот, наверное, кто действительно может похвастать своими несомненными жизненными успехами! Вот кто выступает ярким символом успешной реализации своей персональной жизненной мечты!

Всякий, я думаю, хотел бы представить себя на их месте. Сила воображения готова предоставить ее обладателю эту возможность.

И, в очередной раз оказавшись на своем любимом диване, я пытаюсь мысленно проникнуть в очередной сценарий своего воображаемого будущего.

Мечта. Миллиардер.

Я просыпаюсь, как обычно, в половине восьмого. Открываю глаза и наблюдаю, как яркие лучи средиземноморского солнца уже заполняют мою комнату своим светом, играя бликами на глянцевых гранях изящных предметов меблировки.

За те пять минут, что я лежу в своей постели, я еще раз мысленно просматриваю план своей жизнедеятельности на день.

Сейчас — подъем, небольшая пробежка по парку, короткая программа физических упражнений. После зарядки — душ, потом — завтрак. Затем — работа. Потом — обед. Так называемый послеобеденный отдых. Потом — снова работа. Вечерняя партия в теннис. Душ. Ужин.

Сегодня, к счастью, у меня не запланировано никаких деловых встреч, никаких переговоров, никаких великосветских мероприятий. Живу я сейчас в своих владениях на одном из средиземноморских островов, в относительной удаленности от деловых центров мира. Можно сказать, что я на отдыхе, но это отнюдь не означает, что я выпал из деловой жизни планеты, совсем нет. И отдых мой по степени загруженности не слишком отличается от периода обычной моей деловой активности.

Я поднимаюсь с кровати, подхожу к окну. За окном — восхитительные виды. Утренний бриз колышет листья пальм и прочей субтропической растительности. За пальмами явственно проглядывается море, изумрудное и ласковое. Оно плещется совсем невдалеке, накатывая на песчаный пляж свои пенистые волны и почти неслышно посапывая. Солнце встает, кажется, из самых морских глубин. Красота!

Место это выбрала моя жена, ей сразу понравилась роскошная вилла на небольшом субтропическом острове, посреди Средиземного моря. Я сразу же купил эту виллу, не торгуясь, хотя сам первый раз посетил этот райский уголок только год спустя. И только тогда, наконец, лично оценил всю прелесть этого места и понял, насколько удачное приобретение совершил.

Какое живописное место, какие восхитительные пейзажи! Я всегда любил, чтобы рассвет можно было бы наблюдать из окон спальни. Это сразу же придает какие-то дополнительные силы и даже, на мой взгляд, обладает некоторым символизмом. Но из этих окон рассвет выглядит как настоящее произведение искусства, — его надо рисовать или, по крайней мере, фотографировать.

Ничто не нарушает моего утреннего умиротворения. Здесь можно не опасаться непрошеных гостей, вроде вездесущих "папарацци". Здесь меня от них отделяет высокий забор, скрытый за зелеными насаждениями, и два десятка вооруженных охранников, рассредоточенных по всему периметру моих владений.

Охрана, конечно, вещь необходимая. Однако я никак не могу отделаться от ощущения некоторой парадоксальности ситуации. Я плачу людям деньги за обеспечение собственной безопасности. Во имя этого начальник моей охраны оснастил все нутро дома и близлежащие окрестности видеокамерами и другими хитрыми шпионскими штучками. Того и гляди, в туалете камеру поставит! Получается, что для моей же собственной безопасности моей же собственной охране нужно непременно знать, где я нахожусь, и что делаю. То есть во имя сохранения своего душевного спокойствия я непременно должен находиться под "колпаком".

Надеваю спортивный костюм, бодро выбегаю на утренний кросс. Пока еще природа дышит утренней свежестью, нужно успеть вдохнуть ее ароматы, насладиться созерцанием зеленой листвы, трепещущей на легком ветерке с моря. После чего уже с головой погрузиться в мир большого бизнеса.

Заниматься спортом мне просто необходимо — в меру своих сил, конечно. Полжизни моей прошло в жестокой борьбе за собственный успех, и ради него я принес в жертву все свои силы и здоровье. На эту упорную борьбу, на эту отчаянную гонку к успеху, я потратил годы — лучшие годы своей жизни.

И вот теперь настал момент, когда о своем здоровье нужно всерьез позаботиться. Продлить себе жизнь. Продлить годы, в течение которых можно будет насладиться плодами собственных побед.

А еще спорт дисциплинирует, и дает необходимую энергию — для жизни, для работы. Укрепляет тело, гонит кровь по жилам, оттачивает мысль. Это модно, в конце концов. Надо соблюдать диету, надо следить за своим весом, фигурой и цветом лица. Ведь это неотъемлемая часть моего имиджа!

Во время пробежки много мыслей приходит в голову. Вот, к примеру, сегодня неожиданно нахлынули воспоминания о том самом времени, когда я еще не был всемирно известным олигархом. Когда все только начиналось, когда конечный результат моих усилий был весьма и весьма неочевиден.

Я вновь вспоминаю то время, когда я только начинал свой путь к вершинам своего успеха.

Хвала приватизации, наделившей работников промышленных предприятий акциями. Новоявленные акционеры не представляли толком, что им с этими акциями делать. Зато это знал я. И первое свое предприятие, небольшой металлургический комбинат, я приобрел достаточно просто — скупив акции у людей.

Объявил о покупке акций, определил их цену в сто рублей за штуку. Почти никто мне своих акций не продал — дешево! Через неделю объявляю новую цену — сто двадцать рублей. Владельцы акций заметно воодушевились. Еще через неделю — новое повышение цены, до ста пятидесяти рублей. Народ повалил мне акции свои сдавать. Таким образом, всего за два месяца я скупил контрольный пакет акций комбината.

Тут, конечно, скандалы начались. Поистине, и смех, и грех. К концу моей инвестиционной экспансии цена акции достигла, чуть ли не пятисот рублей за штуку. И те люди, которые ранее продали мне их, допустим, за двести, оказались крайне возмущены тем, что я, по их мнению, их обманул. С другой стороны, те, кто до последнего момента держал свои акции, рассчитывая продать их мне еще дороже, возмущены были тем, что теперь уже я готов был покупать их не по пятьсот, а лишь по пятьдесят рублей за штуку. Эти тоже полагали, что я поступил с ними нечестно, обманул их ожидания.

Но мне до их возмущения уже не было никакого дела. Сделка была чистой, и в дураках оказались только те, кто ими являлся фактически.

Потом я прибрал к рукам горно-обогатительный комбинат. Скупил его долги, стал основным кредитором, инициировал процедуру банкротства. Поставил своего арбитражного управляющего, после чего все предприятие перешло в мое полное владение практически даром.

Это было только началом, хотя при ином стечении обстоятельств все это могло обернуться для меня и трагическим концом. Именно тогда на меня было совершено первое покушение, и оно не было последним. Причем если одно из них было организовано моими прямыми конкурентами, то другое — моим лучшим другом. Вот как бывает! Зачастую в этом мире наши друзья оказываются гораздо опаснее наших врагов. Ну, да ладно, это обстоятельство всего лишь дало мне повод переосмыслить некоторые свои представления о жизни. Это послужило мне только на пользу. А со своими врагами, как и с друзьями, я сумел успешно разобраться. Не будем вспоминать, как.

Вот после этого я стал потихоньку разворачиваться — лес, уголь, нефть. Я сразу понял, что устойчивая производственно-финансовая система может быть построена только на базе сырьевых отраслей, имеющих экспортное значение. И эта ставка себя полностью оправдала. Так я сумел заложить прочный фундамент своей производственно-финансовой империи.

Это уже потом пошли всякие надстройки — торговые дома, управляющие компании и медиа-холдинги. Как вторичные, но необходимые звенья единой хозяйственной системы. Как детали механизма, непрерывно усложняющегося и совершенствующегося.

Я сам создал свою промышленную империю, и я в ней — император. Никто, кроме меня самого, не вправе распоряжаться в ней, и в этом мне может позавидовать любой самый полномочный государственный деятель. Сравнить меня с ним — у кого из нас реальная власть в руках? У меня! Пусть мои владения не столь обширны, но это — только мои владения.

Да, я достиг всего того, к чему так долго и упорно стремился. Я достиг вершины жизненного успеха. Я обошел всех своих многочисленных конкурентов на это место, оказался сильнее всякого явного и тайного недоброжелателя. Я оказался сильнее всемогущих обстоятельств, медленно, но верно подчинив их себе и заставив работать на себя. Я уже все доказал — и всему миру, и самому себе, — всю свою силу, решительность, ум, дисциплину. И теперь, казалось бы, пришло заветное время вкушать плоды своих усилий и достижений.

Но не все так просто. Кто-то может подумать, что человек, находящийся на вершине успеха, может с чувством полного удовлетворения удалиться от дел, однако это совсем не так. Стремление к успеху никогда не должно останавливаться, даже тогда, когда кажется, что успех уже достигнут. Такое мнимое чувство — один из опаснейших врагов всякого успешного человека. Поэтому, как бы прочно не выглядело твое благополучие, на его сохранение нужно тратить не меньше сил, чем на его достижение.

Создав такую сложную производственно-финансовую систему, я должен быть до конца уверенным в ее нормальном функционировании. Конечно, текущее руководство этой системой осуществляется целой командой управляющих, директоров, менеджеров. И конечно, я просто вынужден полностью доверить им решение вопросов текущей деятельности. Однако я обязательно должен со своей стороны контролировать все их действия. Хотя бы затем, чтобы держать их в тонусе, не позволять им расслабляться.

Я просто не могу бросить свою империю на произвол судьбы, не могу позволить ей войти в период стагнации. Система должна непрерывно развиваться, иначе она рухнет. И направление этого развития я должен определять лично. Уж этот вопрос я не намерен перепоручать никому.

И потом, это привычка. Мой успех потребовал от меня многих лет упорной работы и прямо-таки нечеловеческих усилий. За эти годы работа стала для меня второй натурой, и теперь я просто не могу без этого.

Деньги в моей производственной системе ворочаются немалые, и они вечно требуют моей о них заботы. Все время возникает проблема, куда их вкладывать. С наибольшей выгодой и скорейшей отдачей. И, хотя и существует у меня целая команда топ-менеджеров и всякого рода аналитиков, хотя на меня работают десятки всевозможных экспертов и консультантов, все кардинальные решения на этот счет принимаю я лично.

Ведь это, в конце концов, мои деньги, а не их! Большая разница, управляешь ты своими деньгами, или чужими. Показателен факт, что куча людей, не имея своего собственного капитала, стремятся поуправлять капиталом чужим.

Года три назад был неописуемый случай. Эксперты и аналитики в один голос твердили мне, что выгодно вкладывать деньги в сельское хозяйство. Провели специальное исследование, снабдили его прогнозами окупаемости, доходности. На бумаге все это выглядело в высшей степени убедительно.

Ну, хорошо, убедили меня эксперты, и принял я решение вложить несколько сотен миллионов в сельскохозяйственные предприятия. В итоге прибыли эти вложения не принесли, одни только убытки. Но деньги-то уже вложены! Как их теперь спасать? И тут аналитики снова со своим экспертным мнением — оказывается, нужно вложить еще больше, и уж тогда...

Вложили еще столько же — и опять ничего! И теперь, мало того, что я потратил такую прорву денег в абсолютно бесперспективный бизнес, — теперь возникла новая проблема. Нужно что-то делать с образовавшимися непрофильными активами. Владеть ими — дорого, а продавать — никто не купит, по крайней мере, по достойной цене. Бросить на произвол судьбы? Так в нашем деловом мире не делается!

Конечно, с моим опытом и из такой, казалось бы, безвыходной ситуации, можно извлечь свои дивиденды. Менеджеры мои разработали сложнейшую финансовую операцию, благодаря которой на эти нерентабельные предприятия были переведены все пассивы основных моих производственных компаний. Это хоть каким-то образом смогло компенсировать мои финансовые потери.

Теперь эти предприятия разорены и лежат в запустении. Их работники, которые почти два года чуть ли не боготворили меня, сегодня остались без работы и средств к существованию. Теперь для них я — враг номер один, почти что дьявол во плоти. Не могут понять эти люди, что лично я против них ничего не имею, что они просто стали жертвами неудачной инвестиционной политики. И, конечно же, их совсем даже не интересует, что я в этой ситуации пострадал гораздо серьезнее, чем все они вместе взятые.

Все, пробежка по тенистой аллее завершена, и профессионально предупредительный мой личный помощник уже ждет меня на крыльце дома с чистым полотенцем в руках. Почтительно, с полупоклоном, подает мне полотенце, приветствуя:

— С добрым утром, Максим Владимирович!

Киваю ему в ответ небрежно, вытираю мокрое лицо, прохожу в дом. Помощник ловко подхватывает полотенце и преданно семенит за мной, готовый внимать любым моим распоряжениям.

Вот — мой помощник. Этот человек добровольно продал себя в рабство, и, между прочим, считает, что продал с большой выгодой для себя. Думает, что он, как и я, на вершине мира. Что близость к сильному мира сего и его персону делает значительной. Мне он готов лизать пятки, а перед всеми остальными чувствует себя, небось, эдаким принцем-консортом. Господи, и ведь его положение наверняка является объектом зависти немалого числа людей!

Я люблю требовать личной преданности у своего ближайшего окружения, и имею на это полное право. Но, одновременно с этим, такие люди не способны внушить мне уважения. К примеру, представить себя на их месте я бы не смог.

Когда-то, очень давно, и я мог выбрать себе такую же судьбу. Было время, и я смотрел на своего патрона снизу вверх, завидовал ему и проклинал его. Но я был амбициозен, и всегда считал, что мне по праву принадлежит в этом мире место гораздо лучшее, чем я занимаю. Считал, что меня просто и беззастенчиво используют для своих собственных целей. Считал, что меня недооценивают, что я готов, я способен на большее.

Я-то дождался своего шанса. И блестяще его использовал. Доказал все и всем. Удовлетворил свои амбиции. Потому что я — это я. Я всегда верил в себя, верил в свои способности, в свои возможности, в свое предназначение.

А он, мой помощник? Способен ли он на те нечеловеческие усилия, которые в свое время предпринял я для достижения своего успеха? Вероятно, сам он считает, что способен. Возможно, что в свободное от работы время он мечтает достигнуть когда-нибудь такого же успеха, какого достиг я. Однако, вряд ли этим мечтам суждено осуществиться. И не мудрено — он, в чем я абсолютно убежден, даже не знает толком, что нужно предпринять для достижения подобного успеха. Какие круги ада надо пройти, сколько раз перешагнуть через самого себя — и туда, и обратно.

Нет, он уже никогда не добьется успеха. Свое время он уже упустил. Я, в отличие от него, гораздо раньше понял, что личный успех приходит только к людям самостоятельным. А он так и работает у меня в личных помощниках, и будет работать ровно столько, сколько я ему позволю. И в удел ему останется то же, что и всем остальным в моей империи — видимость собственной важности и значительности, которой без меня не было бы и в помине.

Сейчас — в душ, освежиться после утренних физических упражнений.

В просторной ванной комнате все уже готово к моему появлению — огромное душистое полотенце, чистая смена белья и одежды. Даже вода уже включена и отрегулирована до комфортной температуры. Быстро раздеваюсь, бросаю свою физкультурную форму в услужливо распахнутую для этих целей корзину для белья. Встаю под душ, всем телом ощущая приятное прикосновение воды.

Да, я люблю, когда все, что мне надо в эту секунду, в ту же секунду оказывалось у меня под рукой. И моя прислуга это тоже очень хорошо знает, поэтому делает все, чтобы предвосхитить все мои желания и потребности еще до того, как они возникнут. Мой распорядок дня твердо установлен, и все в этом доме подчинено ему. Все служит тому, чтобы ритм моей жизни не был нарушен ни на минуту. Вот, к примеру, я только проснулся, а в это самое время дом мой уже вовсю живет своей активной, хотя и внешне незаметной, неслышимой жизнью. И несколько десятков человек уже делают свою незаметную работу — обеспечивают мой комфорт.

Через пятнадцать минут я выхожу из душа. В свежей, удобной, не стесняющей движения одежде. Хорошо, что хоть у себя дома можно носить просто удобные вещи. Те самые полжизни, которые я целиком посвятил в стремлении к собственному успеху, я провел облаченным в костюм, с вечным галстуком на шее. Да и сейчас я не могу позволить себе появиться в высшем обществе в футболке или клетчатой рубахе-безрукавке. Деловой костюм сросся со мной, стал неотъемлемой частью моего имиджа. И именно поэтому я так ценю редкую возможность обойтись без него.

Массивный дубовый стол в просторной столовой устлан белоснежной скатертью, и на ней уже расставлены в строгом порядке серебряные столовые приборы. Личный мой помощник, конечно же, тоже тут, смиренно ждет прибытия своего хозяина. Чтобы услужливо придвинуть мой стул, пожелать мне приятного аппетита и быть готовым исполнить всякое мое распоряжение.

Завтрак, как всегда, неплох, в меру легок и с явным преобладанием витаминов над другими питательными веществами. Аппетит у меня, как всегда после утренней пробежки, хороший, и я мысленно желаю себе, чтобы такое мое приподнятое настроение не было сегодня ничем омрачено.

Вот с завтраком покончено, и я, бросая салфетку на стол, поднимаюсь из-за стола. Уже почти девять, самое время приступать к текущим делам. Я прохожу в свой рабочий кабинет, и услужливый помощник проворно открывает передо мной дверь. А потом бережно закрывает ее за мной, чтобы вся та суета, которая сейчас начнется в столовой, не потревожила меня, не отвлекала от важных занятий.

Вот мой рабочий стол, и на нем уже аккуратно разложены свежие газеты, доклады моих директоров, аналитические справки, вчерашние биржевые сводки и прочие документы и материалы. Все готово к началу рабочего дня.

Сажусь в удобное, сделанное по специальному заказу кресло. Еще раз окидываю взглядом лежащие передо мной стопки бумаг. Итак, за работу!

Биржевые сводки, конечно же, я изучил еще вчера. Ко мне они поступают к вечеру, непосредственно после окончания биржевых торгов. Таким образом, я в курсе всех мировых финансовых событий гораздо раньше, чем оповестят об этом мир утренние деловые газеты. Соответственно, и в деловых газетах меня сейчас интересуют не вести с рынков.

Все газетные материалы, достойные хоть какого-то моего внимания, уже заботливо выделены моим секретарем из общего потока новостей и событий. Кратко просматриваю их.

Ну вот, опять газеты пишут про меня. И что пишут! Вот некий репортаж о благотворительном мероприятии — презентации какого-то очередного Фонда Спасения и Поддержки, Охраны и Попечительства. Да, я был на этой презентации, и, кроме всего прочего, пожертвовал в этот самый Фонд один миллион долларов. И вот теперь, изволите ли видеть, газетные полосы наводнила обширная полемика по этому поводу — мол, смотрите-ка, на такое благое дело — а всего-то какой-то миллион! Имея ТАКОЕ состояние — и всего один паршивый миллион!

Эти журналисты — сущие пройдохи. Им только тему подкинь для рассуждения, и они тут же вцепятся в нее мертвой хваткой. И будут трепать до тех пор, пока это кому-нибудь будет интересно.

Ну да, иногда я делаю пожертвования во всякие там благотворительные фонды. Спонсорствую, меценатствую, можно даже сказать. Так нет же, — все, что услышишь о себе в газетах по этому поводу: "Грехи свои тяжкие замаливает!", "Грязными деньгами душу не спасешь!"

Вот, к примеру, если бы я вовсе не посещал никаких мероприятий, если бы не пожертвовал этого злосчастного миллиона — никакой темы для обсуждения просто не возникло бы. Никто бы и слова по этому поводу не пикнул. Нет события — нет и новости. Но тут! Конечно, всякий начинает сразу же склонять жмота-миллиардера во всех падежах, обвиняя его в патологической жадности и скупердяйстве.

Интересно и то обстоятельство, что такие вот пасквили возникают, в сущности, вовсе не из журналистского чувства социальной справедливости. Журналисты просто цинично играют на этом чувстве, подогревая читательский интерес к теме защиты принципа социального партнерства. А настоящая их цель, как всегда, гораздо банальнее — заработать денег на раздутом их же усилиями скандале. Да еще имя свое лишний раз засветить, еще раз искупнуться в лучах своей популярности.

Ну да, в сущности, мне плевать на этот самый Фонд, мне глубоко безразличны его благие цели и задачи. Мне совершенно не интересно, куда пойдут пожертвованные мною деньги. Попросили — я дал. Дал столько, сколько посчитал нужным. Но ведь никто из тех, кто сейчас зарабатывает собственные деньги тем, что поливает меня грязью, и не подумает хоть что-то пожертвовать в этот самый Фонд — хотя бы часть из того, что заработают на этом скандале. И, что самое смешное, многие из них будут уверены, что это именно они стоят на страже принципов социальной справедливости!

Все-таки, мое нынешнее положение имеет свои неприятные аспекты. К примеру, каждый шаг мой, каждое мое действие тут же становится достоянием широких кругов общественности. А если я пытаюсь скрыть от этой самой общественности какие-то из своих шагов, по этому поводу уже готовы появиться самые фантастические догадки и домыслы.

Просто-таки удивительно, какому количеству народа интересна моя жизнь! Интересно мое прошлое, мое настоящее и будущее. Можно подумать, что люди, вместо того, чтобы зарабатывать свои собственные деньги, больше удовольствия получают, считая деньги чужие, заработанные не ими. Отслеживая, куда же эти деньги тратятся. Обсуждая — правильно ли они потрачены, или нет. Формируя свои собственные рекомендации по этому поводу.

Ну, кому какое дело, куда я трачу свои — подчеркну, свои — деньги. Заработай сам столько же, а потом попробуй выслушать советы, куда эти деньги лучше всего девать!

Как тратить деньги — все знают. А как их зарабатывать — не все. Отсюда и все эти разговоры — что, мол, украл, ограбил, изнасиловал. Как будто я каждого из сограждан персонально обездолил, как будто присвоил себе личный его миллион! Меня ненавидят простые граждане, только за то, что у меня много денег. А, между тем, не я их "кидал", устраивая финансовые "пирамиды". Я занимался конкретным делом, организовывал мощную производственную структуру, я всегда знал, что прочный и долгосрочный успех может принести не какая-то ловкая афера, а налаженная хозяйственная система.

Это негативное ко мне отношение проистекает от того, что каждый мечтал бы быть на моем месте, но никто не знает, как этой мечты достичь. А я выступаю ярким примером того, что реализация этой мечты в принципе возможна. Это и раздражает людей. Но быть честными перед самим собой люди не желают, поэтому свою озлобленность они предпочитают скрывать под маской своей "высокой морали". Мол, мы не такие, и подобные методы личного обогащения — не для нас! Вот мы какие высоко моральные, вот какие глубоко нравственные! А ведь, по крайней мере, половина из них, оказавшись в нужное время и в нужном месте, наплевала бы на свою, так называемую, "нравственность", продала бы душу дьяволу за такие деньги. Да они и сейчас не против, вот только никто не предлагает.

В продолжение темы — совсем недавно вышла в свет новая книга. Издана широким тиражом, в твердом переплете, со звучным названием и яркой обложкой. Рассчитана на широкий круг читателей и, несомненно, обречена стать бестселлером. Книга, конечно же, про меня. "Как украсть миллиард"!

Я уже читал подобного рода беллетристику, и заранее знаю все то, что может быть там написано. Очередные скандальные подтасовки фактов, сенсационные разоблачения. Опять не будет названо никаких серьезных имен, опять будут сомнительные ссылки на несуществующие документы. Опять самые фантастические домыслы автора будут подкрепляться высосанными из пальца доказательствами и аргументами.

А цель у автора этого "произведения" — все та же! Погреть свои руки на известном всем имени, утолить за мой счет свою личную жажду наживы, потешить свое больное тщеславие.

Да ладно, всякий зарабатывает тем, чем может, и мне ли осуждать их за это? Акула питается крупной рыбой, а рыбы-прилипалы — оставшимися крошками.

Нет, день начался совсем не так хорошо, как хотелось бы. Ладно, почитаем прессу дальше.

А это что такое? "Известный миллиардер скупил на корню политическую партию!" И вновь мое имя на первых полосах газет. Прямо какой-то политический скандал!

Читаю внимательней. Ну, конечно, как и следовало ожидать, весь материал целиком и полностью основывается на слухах и догадках, неподтвержденных свидетельствах и туманных намеках. Фигурируют некие "переговоры", "соглашения о намерениях", "принципиальные договоренности". Нет в этих газетных материалах ничего конкретного, но все равно неприятно.

Всем известно, что я, насколько это возможно, предпочитаю дистанцироваться от политики. Подчеркнуто не выступаю ни с какими политическими заявлениями, не поддерживаю никакого политического движения или общественной организации. Я и политика — разные вещи. У меня есть конкретное дело, и меня интересует только мой бизнес.

Это моя официально декларируемая позиция. На самом же деле при существующем размахе дел, конечно же, невозможно заниматься только бизнесом. Масштабы моей экономической деятельности настолько велики, что просто необходимо определенное мое влияние на самые основы социально-экономической организации общества. Поэтому политикой, хотел бы я этого или нет, мне приходится заниматься. Свои экономические интересы надо жестко отстаивать, а свои тылы — надежно оберегать. И самое эффективное средство для этого — продвигать лояльных мне людей в исполнительную и законодательную власть разных уровней. Чтобы эти люди, в свою очередь, продвигали нужные мне законопроекты и политические решения.

Конечно, все это делается в основном закулисно. Мои политические интересы лоббируют внешне независимые люди, с моей персоной вроде бы никак и не связанные. И мне хотелось бы, чтобы эти невидимые простому глазу связи и не всплыли бы никогда.

Вся эта политическая возня требует огромных затрат, но я готов на такие расходы. Тем более, что в конечном итоге они все равно окупаются. Правда, и политики прекрасно это знают, поэтому берут за свои услуги все больше и больше. Депутаты совсем обнаглели. Теперь отдельного парламентария покупать стало совершенно не выгодно. Надо скупать их оптом, целыми фракциями. Что тут поделать — все хотят нажиться на моем успехе, все хотят отщипнуть свою крошку от моего пирога!

Не уважаю я политиков. Политические проститутки, продажные шкуры. Вот и этот случай весьма показателен — сначала продадут себя, а потом и своего клиента. Абсолютно нет у них никакой порядочности. Они не считают нужным соблюдать договоренности, сохранять в строжайшей тайне конфиденциальную информацию.

Ну, в таком случае, и я не вижу причин для своего порядочного по отношению к ним поведения. Политика, в конце концов, тот же бизнес, причем со своими правилами. И порой эти правила гораздо более жесткие, чем в простой коммерции. И, как во всяком бизнесе, здесь есть своя конкуренция. Конечно, жаль потраченного на переговоры времени. Ведь теперь придется начинать новые, — уже с другой какой-нибудь влиятельной политической силой.

Вызываю своего помощника. Он является в мой кабинет незамедлительно, как будто только моего вызова и ждал. Хотя, так оно и есть на самом деле. Я думаю даже, что он уже заранее знает, с каким поручением я к нему обращусь. Я протягиваю ему газету, где изложены материалы нарождающегося политического скандала.

— Позвони-ка главарю этой политической шайки, — поручаю я ему. — Скажи, что при сложившихся обстоятельствах мы снимаем с себя всякую ответственность за исполнение своих финансовых обязательств.

Помощник кивает головой, в знак того, что понял мое распоряжение. И тут же сообщает:

— Только что звонили журналисты с телевидения, пытались договориться насчет интервью. Я им категорически отказал.

Теперь головой киваю я — правильно сделал. Не хватало мне еще с головой окунуться в этот скандал! Пускай политики сами выкручиваются из него, как могут. Отныне это их собственная проблема. Помогать я им не буду. И даже личной телефонной беседы они от меня не дождутся.

По таким щекотливым вопросам я лично разговариваю крайне редко. Предпочитаю соблюдать особую осторожность. Не слишком я верю в ухищрения моих специалистов по технической защите связи, по обеспечению защиты информационных каналов. Государственные спецслужбы всегда придумают свои собственные хитрости, чтобы все эти меры защиты обойти. А в том, что они собирают на меня компромат,— в этом я просто убежден.

И вообще, мне никак не может импонировать та трогательная забота, которую государство, гражданином которого я являюсь, проявляет обо мне и о моих капиталах. Гражданство поменять, что ли? Стать гражданином маленького независимого государства, не обремененного никакими финансовыми или политическими обязательствами? Существующего как будто специально для того, чтобы всякий ловкий проходимец смог почувствовать себя тут в полной безопасности? А то и скупить его на корню, основать свое собственное королевство? Смешно, конечно же! Это была бы просто непозволительная трата денег, огромных денег, вложенных абсолютно неэффективно. Лучше иметь несколько резиденций по всему миру и, таким образом, весь мир как бы находится у тебя во владении.

Возвращаясь к газетам, я снова испытываю чувство некоторого раздражения.

Теперь вся так называемая "независимая" пресса будут целую неделю мусолить эту тему, и чем дальше, тем невероятнее будут ее подробности. Потом, конечно, замолчат, кинутся на другую сенсацию. А через год-два, в связи с какими-нибудь подобными же событиями, или просто для собственной надобности, снова извлекут эту тему из своих пропахших нафталином информационных сундуков. Чтобы еще раз потрепать, в угоду досужей публике.

Ладно, что-то я ударился в раздражительность, а это роскошь для меня непозволительная. Еще весь день впереди, сколько информации надо изучить, сколько осмыслить, проанализировать. Еще предстоит принять не одно важное решение, и лишняя нервозность способна сыграть при этом только негативную роль.

Бросаю газеты, перехожу к свежей информации, поступившей от моих директоров.

В организации текущих дел менеджерам своим я доверяю, да у меня и нет другого выхода. Тем более, что они не раз доказывали мне свой профессионализм и личную преданность. Они держатся за свое место, они ценят его, они дорожат своей репутацией в моих глазах.

Хотя все они — всего лишь пешки в моей большой игре. Мнят из себя невесть что, а на самом деле вся их судьба, вся жизнь их — в моих руках. Пока они полезны, пока эффективны — пусть работают. Найдется замена получше, — произведем замену. Они это и сами хорошо понимают — в большой игре и жертвы могут быть большие. Состояния невозможно скопить, если ежедневно предаваться сантиментам. Так что работай, но знай, — ты нужен, пока полезен. Перестанешь быть полезен — станешь не нужен. Осознание этого факта моих подчиненных только лишний раз дисциплинирует.

Итак, изучим донесения с экономических фронтов. Пробегаю глазами столбцы цифр с различными экономическими показателями. Ну это так, ерунда. Текущие отчеты о текущих делах, на это не стоит тратить много времени. Подобные отчеты я всерьез не изучаю, хотя требование по их составлению существует, и исполняется неукоснительно. Пусть мои управляющие чувствуют, что за ними осуществляется ежедневный контроль.

Более подробно изучим текстовую часть отчетов. Ага, вот хоть одна радостная новость. Скоро на крупнейшем предприятии моей производственно-финансовой империи будет отмечаться юбилей. Металлургический комбинат построен шестьдесят лет назад, а приобретен мной назад тому лет восемь. Однако, волей-неволей, юбилей комбината требуется отпраздновать, и как следует. Благо, что это предприятие за восемь лет принесло мне такой доход, на который весь город, где оно расположено, может гулять целый год.

Широко будет праздноваться этот корпоративный праздник. Приедут приглашенные поп-звезды, какие-то Марианны и Антонеллы, еще кто-то из новомодных эстрадных исполнителей... Концерт устроят для тружеников. Поголовно все работники комбината получат по майке, раскрашенной в корпоративные цвета, с ярким логотипом компании на груди. Здорово, красиво!

Подготовка к празднику идет полным ходом. Проводятся конкурсы: детский — "Я рисую Комбинат", юношеские — "Комбинат — мое будущее!", взрослые — "Комбинат — мой дом родной!", ветеранские — "Комбинат — моя судьба!"

Если дела другие не отвлекут, надо этот праздник обязательно посетить. Полюбоваться на то, как одноцветная людская толпа будет стройным хором выражать свою преданность моей Корпорации. Еще бы, ведь жизнь Корпорации напрямую определяет их жизнь, их будущее, их судьбу. Приятно, все-таки, лицезреть искренние проявления верноподданнических настроений простого народа!

Так, что там у нас дальше? На обогатительной фабрике стачка. Работники недовольны слухами о предстоящем сокращении рабочих мест. Грозят общественными беспорядками в случае массового увольнения. Люди яростно отстаивают свое право заниматься каторжным трудом за ничтожную зарплату.

Забыли, видимо, что было с этой фабрикой еще каких-то пять лет тому назад! Забыли, как сидели без работы, как по разбитым и запущенным корпусам производственных цехов гулял ветер. Как ругали прежнего владельца фабрики, который, выкупив государственное предприятие, не захотел модернизировать производство. А просто снял с него все сливки, выжал из фабрики весь ее производственный ресурс, а потом и бросил. Не вложил в предприятие ни копейки, зато с лихвой окупил все свои затраты на ее приобретение.

Да еще пытался мне продать фабрику с явной выгодой для себя. Но я-то знал, что в свое время он приобрел ее практически задаром. И сам не посчитал нужным платить больше.

Деньги понадобились потом, когда собственность стала моей. Вот тогда-то и потребовались солидные капитальные вложения, модернизация производства. Мэр города молился на меня, чуть ли не шнурки на моих ботинках зашнуровывать порывался. И, конечно, в местных газетах и на телевидении хвалился, что именно он привлек, понимаешь, такого выгодного инвестора. Как будто это его личная заслуга. И, кстати, выиграл очередные муниципальные выборы, переизбрался на новый срок.

Сколько моих денег было вбухано в эту фабрику, сколько усилий! И именно благодаря мне почти все бывшие работники вернулись на свои рабочие места. А потом — небольшое, но планомерное увеличение заработной платы. Увеличение объемов производства, увеличение объемов налоговых платежей. Предприятие заработало, и все были довольны. Меня торжественно избрали почетным гражданином города.

И вот, чуть только случилась кризисная ситуация, как все мои былые заслуги забылись. Изволите ли видеть, оказывается, я несу какую-то социальную ответственность! Откуда ни возьмись, на меня хотят повесить какие-то вздорные обязательства перед судьбой увольняемых рабочих и их семей! Хотят повесить ответственность чуть ли не за общую социально-политическую обстановку в городе!

С какой стати, спрошу я вас? Почему это я должен жертвовать своими интересами ради блага пары сотен пролетариев? Взял бы, мне интересно, кто-нибудь за меня ответственность за последствия неблагоприятно складывающейся экономической конъюнктуры? Кто-нибудь готов компенсировать мне мои финансовые убытки? Нет, конечно же.

Все, подошло время обеда, и я встаю из-за своего рабочего стола. Покидаю свой рабочий кабинет и прохожу в столовую. Здесь меня уже с нетерпением поджидают со вкусом расставленные на столе блюда и непременный личный помощник за спинкой стула. Сажусь за обеденный стол и чувствую, что особого аппетита у меня на этот раз нет. Такое, вроде бы, приподнятое с утра настроение улетучилось, и заряд утреннего моциона был потрачен впустую. Встаю из-за стола, даже не прикоснувшись к еде. Иду на балкон, где я имею обыкновение проводить послеобеденные часы.

Помощник неслышно сопровождает меня до балконных дверей, на тот случай, если мне придет в голову сделать какое-нибудь особенное распоряжение. Но я, совершенно не обращая на него внимания, выхожу на открытый воздух, и помощник столь же неслышно исчезает в недрах дома.

На балкон, обращенный к морю, уже выставлено мое любимое мягкое кресло, около которого стоит небольшой столик. На столике — сигара, пепельница, и стакан сока в ведерке со льдом.

Отсюда, с балкона, открывающего великолепные виды на залитый солнцем берег и искрящиеся морские дали, всякие неприятные мысли кажутся менее значительными. Здесь веет легкий ветерок, и глаза отдыхают, созерцая природные прелести. Что еще может действовать на человека более умиротворяюще?

Сажусь в кресло, не спеша раскуриваю сигару. Самое время отвлечься немного от текущих проблем, попытаться избавиться от всех негативных мыслей и эмоций.

Однако это только для кого-то может создаться впечатление, что в настоящий момент я отдыхаю, полностью отдавшись созерцанию местных красот и наслаждаясь заслуженным покоем. Это совсем не так, ибо за эти-то полчаса мой мозг работает, пожалуй, еще интенсивнее, чем в рабочем кабинете. За это время мне надлежит комплексно проанализировать полученную информацию, всесторонне ее обдумать и найти самое оптимальное решение. Принять решения, от которых, если вдуматься, напрямую зависят судьбы миллионов простых людей, и даже в какой-то мере влияющие на жизнь отдельных государств и мировой экономической системы в целом.

Плохи, плохи сегодняшние новости из недр моей финансовой империи!

Каждый свой день я посвящаю тому, чтобы отладить движение созданного мной гигантского экономического механизма. Чтобы превратить его работу в слаженное движение отдельных деталей, работающих на единый конечный результат. И столь же ежедневно внутри этого механизма возникают какие-то неувязки и нестыковки. Которые, в сочетании с неблагоприятными стечениями внешних обстоятельств и факторов, не позволяют лицезреть эту желанную картину. Все время возникают какие-то проблемы, и вся та огромная армия управляющих, экспертов, консультантов, специалистов, помощников никак не может эти проблемы искоренить.

Иногда меня посещает мысль, а стоили ли все мои усилия, все мои успехи, все завоевания, чтобы теперь посвятить всю свою оставшуюся жизнь тому, чтобы эти завоевания сохранять? Такие моменты, конечно, редки, но они есть. Хотя даже в такие редкие минуты слабости я немедленно и беспощадно прогоняю такие сомнения от себя.

Нет, нет и нет! Сомнений не было и раньше, тем более не может быть их и сейчас. Все сделано правильно, и достигнутая мною цель полностью оправдала средства. Мне есть, чем гордиться, мой успех является объектом зависти, тайной или явной, миллионов людей. Я — просто таки общественный символ жизненного успеха! И сохранение этого успеха, своих завоеваний — можно сказать, мой долг перед обществом.

И перед своими наследниками, которым я передам все свои завоевания, уходя на покой. Пусть они пользуются моими достижениями, пусть они распоряжаются всем тем, что в настоящий момент является моим достоянием. Сначала под моим присмотром, а потом и самостоятельно. Когда я буду окончательно уверен, что передаю дело всей моей жизни в надежные руки.

Везет же, все-таки, моим наследникам — они еще и университет не закончили, а их судьба уже предрешена. Не надо метаться в бесплодных поисках себя — их папа уже позаботился об их будущем. Выбрал им судьбу, на зависть всем их сверстникам и прочим современникам. Отныне их судьба — достойно продолжить отцовское дело. Их жизненный путь уже определен — высшее образование, самое лучшее, самое качественное, отличное воспитание и — за работу! Идти по папиным стопам. Поддержать фамильную честь, с таким трудом созданную. Приумножить отцовские завоевания, и передать все это моим внукам.

Все, сигара докурена, и решение большинства возникших проблем в общих чертах найдено. Я поднимаюсь с кресла, вхожу в дом и возвращаюсь в свой рабочий кабинет. Помощник ждет меня прямо у его дверей, вновь предупредительно их распахивая при моем появлении. Я прохожу в кабинет, на ходу отдавая своему помощнику указания — с кем нужно связаться, и в какой последовательности. Наступает пора телефонных разговоров, с различного рода управляющими моей огромной империи. Они, управляющие, уже давно ждут моих указаний и инструкций, и сейчас они их от меня получат.

Несколько часов я веду длительные телефонные беседы со своими топ-менеджерами. Выслушиваю их соображения по обсуждаемым вопросам. Чтобы потом одобрить, или же отвергнуть их в самой категоричной форме и продиктовать свои директивы.

Но вот, наконец, все указания розданы. Отныне директоры твердо знают свои текущие задачи и, несомненно, четко себе представляют, как эти задачи выполнить. Сейчас они, в свою очередь, расшевелят гигантский муравейник своих подчиненных специалистов, организовав их работу на выполнение конкретных задач. Получив новый импульс, огромный людской механизм приходит в движение. Эти люди сами выбрали свою судьбу, — денно и нощно заботиться о благе моей промышленной империи, заботиться о моем личном благосостоянии. Пусть трудятся в поте лица своего, пусть отрабатывают свой хлеб.

Дело уже к вечеру, солнце начинает медленно клониться к горизонту. Я спускаюсь вниз, надеваю теннисный костюм и выхожу из дома. У теннисного корта, на который как раз сейчас легла тень близлежащих пальмовых деревьев, меня уже ждет мой личный тренер. Все готово к началу игры.

Я делаю подачу, но мяч с силой вонзается в сетку. Делаю вторую, с таким же результатом. Двойная ошибка.

С ракеткой в руке, я мечусь по корту, нанося удары и принимая мячи, но игра никак не клеится. Информационные события этого дня не выходят у меня из головы. Это мешает моей игре, а игра, против ожидания, не помогает отвлечься от проблем. Поэтому на самой середине партии я бросаю играть и ухожу обратно в дом.

Снова — душ, снова я пытаюсь хоть как-то взбодриться, хоть как-то поднять себе настроение. Снова пытаюсь отвлечься от негативных эмоций.

Нет сейчас со мною рядом по-настоящему близкого человека! Жена почти постоянно живет в Лондоне, вместе с моими сыновьями, которые получают там образование. Семьей мы, таким образом, общаемся редко — каждый занят своим делом, и каждый пытается продемонстрировать свою независимость и самостоятельность.

Друзей нет, ведь настоящих-то друзей нет! Эти — воротилы бизнеса, государственные деятели, политические фигуры, высочайшие особы, истеблишмент — разве это друзья? Да нет, конечно же, просто все мы варимся в одном котле, и с кем нам еще общаться, как не друг с другом? Жизнь столкнула, свела в узкий круг общения, со своими жесткими рамками и правилами. И дружба становится возможной исключительно в пределах этого четко очерченного круга. Дружба по расчету, дружба по необходимости, дружба от безысходности.

Завтра снова будет великосветский бомонд, и снова мне обязательным образом надо на нем присутствовать — там ведь будут все! Снова видеть эти блестящие оболочки — и каждый воображает себя бриллиантом в изумрудном обрамлении. Снова эти фальшивые, хотя и искусно натренированные, улыбки, рукопожатия, знаки внимания. И, конечно же, я — в первых рядах. Снова буду вести непринужденные и ничего не значащие разговоры, и всем своим видом демонстрировать свой собственный успех.

Женщины в любом публичном месте демонстрируют мне себя, пытаются завязать знакомство, заинтересовать собой. Я, конечно, не лишен интереса к противоположному полу, однако мое положение заставляет меня относиться к подобного рода связям очень осмотрительно.

Даже любовницу не заведешь, как все нормальные люди. Об этом рано или поздно пронюхают журналисты. И они-то уж постараются раздуть из этого скандал. А мне скандалы не нужны. Любой скандал способен самым серьезным образом сказаться на курсе акций моих предприятий, а то и вовсе будет грозить дестабилизацией мировых сырьевых и финансовых рынков. И вполне вероятный развод с женой, и последующий за этим раздел имущества тоже никак не вписывается в мои грандиозные планы.

И если даже завести себе любовницу, она, рано или поздно, займется банальным вымогательством, тайным или явным. Стремясь использовать мою с ней романтическую связь с максимальной пользой для своего материального положения.

Да, в конечном счете, все эти женщины хотят все того же — моих денег. Которые, как им кажется, дадут им все, чего они хотят от жизни. Любовь, которую они декларируют, тут совершенно ни при чем. Всякая женщина стремиться себя продать, и чем дороже, тем лучше.

Нет в этом во всем души, нет сердца. Хорошо, что я уже и не помню, что значат эти понятия. Для настоящих душевных отношений существует семья, да и она — лишь часть моей внешней оболочки. Меня так много снаружи, а сколько меня внутри? Вообще, есть ли я — внутри себя?

Эх, выпить бы пива, как, бывало в молодости! С людьми, дружба с которыми не имела никаких условий ни по социальному положению, ни по уровню образования, ни по финансовому состоянию. Когда люди были интересны именно как люди, а не как символы своего собственного социального положения. Где они теперь, эти друзья? Помню ли я о них? Нет, не помню. Остались они где-то в моей прошлой жизни. Я их сам принес в жертву вещам более материальным, более практичным, более полезным, более выгодным. Некогда мне было дружить "просто так" — сколько сил уходило на вынужденную дружбу! Это, конечно, принесло свои плоды, но сколько жертв ради этих плодов было принесено!

И вот теперь — хочешь выпить пива, так сиди и пей его в одиночку. Не с охранниками же, не с помощниками своими пиво пить — не то, не то! Я все-таки, их босс, а они мои подчиненные. И преграда эта между нами непреодолима. Я не могу общаться с ними запанибрата. А они никогда не смогут преодолеть свою передо мной психологическую закомплексованность.

Зайти по-простому в какой-нибудь среднесортный бар, запросто сесть за столик, заказать себе пива, как в дни менее обеспеченной, но более беззаботной юности — тоже уже не получится.

Боже мой, мне даже в зоопарк сходить нельзя без того, чтобы его не закрыли от публичных посещений и не оцепили по всему периметру. Хорошо еще, что на футбольных стадионах ВИП-трибуны существуют. А то совсем уж человек моего круга был бы лишен удовольствия посещения массовых развлекательных мероприятий.

Выхожу из душа в еще более раздражительном состоянии. Совершенно ничего не хочется делать. Но — надо! Как раз сейчас должны поступить отчеты о сегодняшних биржевых торгах, и они требуют моего самого пристального внимания.

Снова я в своем рабочем кабинете, где на столе уже лежат аккуратной стопкой последние донесения с финансовых фронтов. Проверяю свежие биржевые сводки. Снова падение сырьевых котировок, снова нестабильный валютный курс. "Быки" и "медведи" борются за свои крошки пирога глобальной мировой экономики. И им наплевать, что их рьяная деятельность раскачивает лодку, в которой находятся все уважаемые и, главное, занимающиеся реальным делом, люди.

Снова курс моих акций падает. Привычно подсчитываю свои сегодняшние финансовые потери — за сутки мое состояние упало почти на четырнадцать миллионов долларов. Минус четырнадцать миллионов — это моя сегодняшняя зарплата. Вот тебе и прелести жизни миллиардера! Простому человеку и в мыслях не может прийти, каково это — быть богатым. Сколько усилий и жизненной энергии нужно потратить, получив в итоге равновероятную возможность как хорошо заработать, так и крупно проиграть.

И снова я сажусь за телефон, снова тормошу своих исполнительных директоров, давая им обязательные для исполнения указания. Мои менеджеры, некоторых из которых я поднимаю посреди ночи, вновь жадно внимают моим инструкциям и распоряжениям. И, чуть только я кладу трубку, вновь не дают покоя своим подчиненным.

После ужина я вновь стою на балконе, пытаясь найти успокоение душе в простом созерцании безмятежного величия природы. Солнце закатывается за горизонт, играя в морских волнах своими прощальными бликами. Закат, как всегда, живописен. Картина природы прекрасна, и она стоит того, чтобы человек, ее наблюдающий, отдался полностью накатывающим на него непередаваемым, но таким восхитительным ощущениям.

Как жаль, что я, при всем своем желании, не могу сделать этого! Вздыхаю под грузом все почему-то не проходящего душевного томления, и отправляюсь к себе в спальню.

В доме моем имеется чудесная комната, которую талантливый архитектор спроектировал именно таким образом, чтобы ее окна выходили и на восход, и на закат. Эта комната первоначально и предполагалась как спальня хозяина фешенебельной виллы. Однако бдительный начальник моей охраны эту идею полностью забраковал. Обосновав это тем, что планировка комнаты, с широкими панорамными окнами, выходящими прямо на побережье, наименее всего подходит для целей безопасности хозяина дома. С его доводами пришлось согласиться, и оборудовать под спальню другую комнату, не менее удобную, но лишенную таких восхитительных видов.

Ну, все, наконец-то этот день, со всеми своими проблемами и переживаниями, кончился. День уходит, а проблемы уходить не спешат. Завтра наступит новый день, и принесет новые проблемы, которые неумолимо потребуют моего самого непосредственного участия. И снова все будет, как сегодня.

Но это будет только завтра. А сейчас наступающая ночь предоставляет одному из самых успешных людей мира краткий миг наконец-то насладиться своим заслуженным отдыхом.

5.

Лето! Нет лучшего времени года на свете!

Все в этом мире ждало его наступления, и, наконец, дождалось! Солнце щедро делится своим светом и теплом со всем остальным миром, и благодарные живые существа спешат сполна вкусить все прелести привольной летней жизни. И в первых рядах этих любителей прекрасного — я.

Я гуляю по залитым солнцем улицам, и просто впитываю в себя растворенную в воздухе летнюю благодать. Я совершенно расслаблен, и никакие проблемы и сомнения не гнетут меня. Я — сторонний созерцатель этого мира, и такое положение мне чрезвычайно по душе.

Я прохожу мимо офисных зданий, поглядывая на их распахнутые настежь окна. В этих окнах изредка появляются люди, для того чтобы глотнуть свежего воздуха, чтобы порадовать свой глаз жизнерадостной картиной зеленой листвы и облагороженных газонов. Чтобы на минутку позавидовать тем, кто вот так просто расхаживает под окнами их добровольной фешенебельной темницы, наглядно демонстрируя, что есть такое понятие, как человеческая свобода.

Скажите, ну кто работает летом? Летом работают только крестьяне, торговцы квасом, курортные ловеласы и домушники. Да и те — отнюдь не по собственному желанию, а только лишь в силу своей профессиональной специфики.

Нет, никто не хочет работать летом, лето создано не для того. Да и тот, кто работает, — не мечтает ли он втайне сбежать со своего постылого рабочего места на просторы свободного мира, сияющего и прекрасного, манящего своей красотой и свежестью? Тем более, что начальник в отпуске, дисциплина расшаталась, и строгий доселе распорядок рабочего дня нет-нет, да и даст слабину?

Вот и я теперь отдыхаю. Отдыхаю, по счастливому стечению обстоятельств, именно в этот благословенный период, когда и нужно отдыхать.

Да и не ищет никто работу летом. И никто не предлагает работу. Поэтому даже моральные свои устои можно задвинуть подальше ввиду этого логически невнятного, зато эмоционально понятного обстоятельства.

Рядом со мной по солнечным улицам гуляет молодежь. Студенты, счастливые по случаю летних каникул. Студентам весело летом. И это правильно — нужно успеть насладиться всеми радостями жизни, прежде чем начнется она — настоящая жизнь. Жизнь, где этих радостей будет куда как меньше, а все свое существование ты будешь тратить на цели, которых, возможно, так никогда и не удастся достичь.

Вот по залитой летним солнцем улице идет мне навстречу веселая стайка молодых людей и девушек, в одинаковой форменной одежде, с прилепленными на груди какими-то яркими стикерами. Молодежь явно довольна своей жизнью и проявляет завидную бодрость духа.

Наверняка они работают в какой-нибудь компании, занимающейся сетевым маркетингом, радушно готовой с распростертыми объятиями принять любого желающего, молодого и энергичного, в свои сплоченные ряды. Где он, с одной стороны, готов будет почувствовать себя членом единой команды, практически семьи, объединенной великой, благородной и общественно значимой целью. С другой стороны, все дороги карьерного роста становятся здесь открыты такому инициативному человеку, и вся его дальнейшая судьба находится исключительно в его собственных руках.

А дополнительную гордость за свое великое предназначение на этой планете человек получает, когда ему с великой торжественностью прикрепляют на грудь его личный стикер с указанием его почтенной должности — как минимум "главный менеджер", "генеральный мерчендайзер" или "экстрамегасупервайзер".

Я, к своему сожалению, уже ни при каком своем желании не смог бы разделить радости этих молодых и вполне довольных своей жизнью молодых людей. И даже не потому, что не столь уж молод, и не потому, что не так энергичен.

Эти молодые люди своим жизнерадостным примером меня не вдохновляют. Скорее, они наводят грусть, ибо я чувствую, как просто им жить, веря в совершеннейшую чепуху, и сколько положительных эмоций может доставлять никчемная, по моему мнению, работа. Я и сам, если бы мог, хотел бы быть таким же, но не могу. Не могу быть, и не хочу хотеть этого.

Летом открыто так много уличных пивняков. Свежий воздух, живительная тень, холодное пиво, приятная компания и симпатичные соседи — что может быть замечательнее для пустопорожнего времяпрепровождения?

Одно только смущает — в каждом из этих заведений звучит громкая музыка. И в двух из трех — живая. Хозяева, таким образом, пытаются привлечь в свое заведение как можно больше народу, конкурируя друг с другом. И вот, в результате, всякий посетитель подобного заведения вынужден смириться с навязчивыми шумовыми эффектами. Когда некий уличный певец без слуха и голоса под фонограмму исполняет очередной низкопробный шлягер современной эстрады.

Я бы с большим удовольствием посидел в тишине. Даже если сидишь один, и если сидишь в компании — зачем тебе музыка? Что, не о чем поразмыслить, предавшись созерцанию окружающего тебя мира? Что, не о чем поговорить с людьми, с которыми ты решил скоротать вечерок? Но, как будто все только за тем и приходят в летнее кафе, чтобы послушать лишний раз музыку, если ее можно так назвать. Загрузить свои мозги этой диетической жвачкой, и избавиться, таким образом, от необходимости выдумывать дежурные фразы в ничего не значащем разговоре с безразличным тебе человеком.

Вот я, найдя приют под живительной тенью одного из уличных заведений, пью пиво со своим другом. Он, мой друг, являет собой яркий пример целеустремленности и расчетливости, и вот уже не первое десятилетие в своей жизни медленно, но верно и неуклонно движется к заветной своей цели.

А цель эта — достижение материального достатка, для обеспечения своего комфортного проживания. И средством для достижения этой цели служит принцип максимального извлечения собственной выгоды из любой жизненной ситуации.

Цель эта близка и понятна подавляющему большинству сограждан, но редко кто из них может похвастать таким упорством. Большинство людей любят мечтать о материальном достатке, о благополучной размеренной жизни, о своей большей или меньшей, но все же автономности и независимости. Но редко кто действительно стремится к этому, несмотря ни на что. Путь к собственному счастью слишком труден, и зачастую легче отказаться от собственной мечты, чем попытаться ее достичь.

Бывают такие люди, которые полагают, что знают об этом мире все. Если чего-то они не знают наверняка, то уж, по крайней мере, они об этом догадываются. И, опять же, твердо убеждены, что их догадки настолько же верны, насколько прочны их знания.

Меня все время восхищали такие люди — им всегда и все ясно до конца, любой их поверхностный взгляд способен проникнуть в сокровенную сущность объектов и явлений. Любое таинственное, лишь только на краткий миг удостоившееся их внимания, перестает быть таковым. Они в любой момент могут объяснить что угодно и о чем угодно. Ни в чем эти люди не знают сомнений — они им неведомы, и они им не нужны. Они твердо знают, кто они такие, и что за контора этот мир, и ничто в нем не способно поразить их воображение или вызвать недоумение.

Вот и мой друг как раз из тех людей, что не желают прогибаться под этот мир, которые сами пытаются прогнуть его под себя. Таких людей немало, и их упорству и настойчивости можно позавидовать. И многие из них добиваются своих целей. Поэтому становится понятно, почему этот мир так деформирован.

Но мне не хочется ни гнуться под этот мир, ни гнуть его под себя. Неужели нет другого способа наших с ним взаимоотношений?

Мой друг интересуется моими текущими проблемами.

Проблемы? Какие у меня могут быть проблемы? Все свои проблемы я решил в комплексе, и теперь у меня не может быть проблем, если только я не захочу их создать себе сам. Из неожиданностей на моем жизненном пути могут встречаться только удачи.

Мне даже можно позавидовать! И мой друг соглашается с этим — можно. Он и сам бы с удовольствием на некоторое время отошел от своих многочисленных дел, если бы мог. Но — не может. Он — как локомотив, несущийся вперед по магистрали, ведущей его прямой дорогой к счастью. И по пути к своей далекой цели он тащит за собой вагоны, доверху груженые собственной ответственностью. И остановки на этом пути не предусмотрены.

Вот и в мой адрес он только удрученно качает головой — отвлеченно размышляя, мое нынешнее положение, может быть, и можно расценить как завидное, но в перспективном плане он не видит в нем ничего продуктивного.

— Но чем-то ты же все равно должен заниматься?

Он тоже разделяет всеобщее мнение, что если ты не занят в поте лица своего как минимум восемь часов в день пять дней в неделю, значит ты — лоботряс. Само понятие "работа" подразумевает собой некое занятие, которое априори не может приносить тебе удовольствия.

А когда еще заниматься осмыслением смысла человеческого существования? Только в так называемой, бездеятельности. Либо ты живешь, и тогда эти мысли просто не приходят тебе в голову. Либо — размышляешь, но тогда выпадаешь из самого процесса существования.

— Тут вот стало вакантным место экспедитора, — сообщает он мне, с некоторой усмешкой. Конечно же, он заранее знает мою реакцию на такого рода предложение. Но я не спешу явным образом выразить свой отказ. Я закрываю глаза и мысленно проговариваю это слово еще раз. Это удивительное слово — "экспедитор"! От него веет солеными брызгами моря и раскаленным жаром пустыни. В нем чудится шум вековой тайги и величественное безмолвие снежных горных вершин... Кто бы мог подумать, какое разочарование может ожидать человека, устроившегося на эту должность вследствие подобного рода иллюзий!

— Чем бездельничать, лучше бы занялся каким-нибудь бизнесом, — предлагает он мне далее.

Да, конечно, предложение хорошее. Действительно, занятие бизнесом — хороший выход для того, кто не желает быть зависимым от воли своего работодателя. Кто не хочет работать на кого-то, кто желает установить в своей собственной жизни свои порядки. Мне тоже можно было бы заняться собственным бизнесом, чтобы уж окончательно заявить о своей независимости от внешних экономических обстоятельств.

Да, признаться, не раз уже я задумывался о том, чтобы заняться каким-нибудь самостоятельным делом. Но мне всегда претили те банальные занятия, какими занимались все бизнесмены мелкой руки вокруг. Торговля водкой и табаком, автостоянки и автомойки, челночные поездки за шмотками. Нет, это не бизнес даже. Это просто участие в вечном немудреном процессе перемещения товаров от производителя к потребителю, и денежных потоков в обратном направлении. Нет в этом ничего оригинального, ничего увлекательного.

Нет, не так хочу я. Бизнес, если заниматься им серьезно, способен поглотить всю жизнь человека без остатка. А если это так, то он должен приносить человеку удовольствие. А если это так, то он должен быть занятием интеллектуальным, творческим. Он должен быть направлен на создание чего-то нового, чтобы весь процесс его организации, становления, развития был бы бесконечным процессом созидания. Чтобы было ему, куда расти, было куда развиваться.

Для бизнеса, конечно, нужны деньги, которых у меня нет. Но гораздо важнее для бизнеса — наличие идеи. Которая у меня есть. Возможно, стоит ее как следует разработать, чтобы из простой идеи она превратилась в серьезный бизнес-проект. А там уже видно будет, как ее наилучшим образом осуществить.

У меня возникла новая жизненная идея, новый стимул к существованию. Я несколько дней увлеченно занимаюсь экономическим обоснованием своей идеи, определяю объем первоначальных вложений, провожу анализ рентабельности, составляю прогноз сроков окупаемости.

Интересное это дело, и оно занимает почти все мое время. Я еще толком не знаю, что выйдет из этого. Каковы будут итоговые показатели экономической эффективности, и каковы вообще шансы на реализацию этого проекта на практике. Не знаю, что мне, в конечном счете, принесут эти мои трудовые усилия. Я просто получаю удовольствие от работы.

И вот, наконец, проект готов, и лежит на моем столе, внушая мне чувство удовлетворения результатом собственного труда и суля радужные перспективы своей реализации.

А сам я лежу на диване. И, закрывая глаза, привычно перевоплощаюсь в очередную свою роль — роль бизнесмена.

Мечта. Бизнесмен.

Я просыпаюсь, как обычно, в восемь часов утра. Я уже давно не пользуюсь будильником, поскольку весь мой распорядок жизни в последние годы выработал у меня замечательное свойство программировать свой организм на пробуждение в заранее определенное время.

Жена, конечно же, еще спит, и я не стану ее будить. Встаю с постели, выглядываю в окно. С высоты второго этажа мне виден ряд однотипных кирпичных особняков, выглядывающих из-за высоких заборов. И каждое из этих жилых строений нашего "элитного" поселка выглядит как зеркальное отражение моего собственного жилища. Да, и я живу в одном из этих двенадцати домов, построенных по типовому архитектурному проекту, с некоторой претензией на изящество, но в группе своей теряющих всю свою изысканность.

Я покидаю спальню и спускаюсь по лестнице на первый этаж, на кухню. Мимо гостиной, устланной большим мягким ковром, с огромным телевизором, удобным мягким диваном и велотренажером в углу. Когда-то я сам, по увещеванию собственной жены, купил это новомодное средство коррекции фигуры, и даже сам несколько раз честно пытался использовать его по прямому назначению. Но потом и я, а в последствии и моя жена, забросили это слишком уж утомительное дело. И теперь велотренажер стоит себе сиротливо, ежедневно взывая к здоровому образу жизни, но не получая никакого отклика у обитателей дома. Он превратился в некую совершенно нефункциональную деталь интерьера, и теперь с него раз в три дня стирают пыль. Так же как и с соседнего шкафа с вечно стоящими там без движения книгами.

На кухне я распахиваю холодильник, и, первым делом, достаю из него пакет апельсинового сока, наливаю сок в стакан. Потом достаю кое-что на завтрак — копченой колбаски, ветчины и пастромы. Включаю электрический чайник.

Как это бывает обычно по утрам, немного болит голова. Что поделать — побочное явление активного занятия бизнесом. Все-таки, бизнес — не шутка, а жизненное дело. Дело, которое готово гарантировать тебе лишь одно — ежедневный стресс. Все твои титанические усилия могут и не принести тебе никакого достойного материального вознаграждения. Зато вечное нервное напряжение по поводу ежеминутно возникающих проблем тебе на этом поприще обеспечено. С этим постоянным нервным напряжением так же постоянно приходится бороться, и бизнесмену, если ему дорого его психическое здоровье, просто необходимо уметь расслабляться. В последнее время так получается, что расслабляться мне приходится практически каждый день. А то ведь и до нервного срыва недалеко!

Честное слово, для нас, для бизнесменов, надо законодательно установить норму — сто грамм чистого алкоголя ежедневно — "за вредность". И включать эти расходы в себестоимость продукции, реализации товаров и услуг. Освобождать от налогообложения. Мы же, таким образом, за производство страдаем. А на нас, на бизнесменах, между прочим, держатся рабочие места, налоги. Мы же очень важную государственную функцию выполняем! Но именно мы государственной заботой, по большей части, обделены. Государство просто сидит на шее у нас, у предпринимателей, беззастенчиво используя в своих целях простое человеческое стремление к финансовой обеспеченности.

Но не только стремление к материальной независимости толкнуло меня на этот путь. Это надо понимать шире — это стремление к независимости абсолютной. Я хочу заниматься тем, что мне нравится, а не тем, что мне диктует суровая жизненная необходимость. Я не хочу работать на кого-то, я хочу работать только на себя. Я хочу непременно получать полную отдачу от своих усилий, не деля ее с другими. Я хочу полностью контролировать свою жизнь, хочу быть до конца ответственным за нее. Да еще за тех, кого взял на свое попечение.

И мне не надо больше ответственности. Государство, общество, социальный прогресс — все это для меня пустые слова. Я ничего им не должен, и от них хочу только одного — чтобы они мне не мешали.

Если кто-то думает, что заниматься бизнесом — это просто снимать сливки с результатов труда других людей, то он так думает глубоко зря. Все совсем не так. Кто действительно занимается бизнесом, кто его организовывал с самого начала, тот знает, чего стоит этот труд. Мало того, что нужен первоначальный капитал, идея и организаторский талант. Еще в этом деле просто необходима недюжинная энергия, целеустремленность, вера в себя.

Любой бизнес-план, как бы тщательно, профессионально, подробно он не был разработан, какие бы виды затрат, абсолютно непроизводительных и совершенно непредвиденных, он не предусматривал, неизменно окажется слишком оптимистичным. Жизнь опровергнет все его предсказания и прогнозы самым решительным образом.

И в результате весь процесс организации бизнеса займет, по крайней мере, в два раза больше времени, чем планировалось при его проектировании. Первоначальные вложения составят в два раза больше, чем предполагалось. А получаемая прибыль от реализации проекта — в два раза меньше, чем хотелось бы.

Можно было бы много рассказать о самом процессе организации собственного бизнеса. О том, сколько в нем самых неожиданных, но абсолютно необходимых этапов. Сколько кругов всеразличного рода инстанций нужно пройти, чтобы тебе было высочайше дозволено рискнуть своими деньгами, имуществом, здоровьем и жизнью ради весьма неочевидной материальной выгоды!

И после этого государство еще удивляется, что господа бизнесмены стремятся всеми правдами и неправдами уйти от уплаты налогов! А если сесть и посчитать, сколько денег, не подтвержденных кассовыми чеками, ушло на согласование проекта в различных ведомствах, — между прочим, самых что ни на есть бюджетных? Не говоря уже о потраченных времени и нервах. Тогда получится, что начинающий предприниматель вообще должен быть освобожден от уплаты каких бы то ни было налогов лет на пять своей деятельности.

Так что стремление предпринимателя во что бы то ни стало избежать налогового бремени можно расценивать лишь как попытку восстановить социальную справедливость. Лично я склонен оценивать все это именно так.

С завтраком покончено, и, пока только что вставшая жена кормит нашего сына и собирает его в школу, я выхожу во двор, чтобы немного подышать свежим воздухом, а заодно и покурить. Учуяв хозяина, из будки у ворот выскакивает Бандит — здоровенный волкодав. Проголодался должно быть, надо бы его покормить. Свою собаку кормлю только я, лично. Потому что мои домашние, видите ли, к ней лишний раз подходить боятся. Потому что, видите ли, очень уж она злобная. А собака и должна быть злобной! Что толку в этих плюшевых собачонках размером с кошку? Они только лаять горазды, и все почем зря. А при первой же опасности убегут, поджав хвост, забьются в самый дальний и темный угол, и будут оттуда жалобно скулить. Нет, собака должна внушать страх, ее должны бояться и уважать, а сама она должна бояться и уважать лишь своего хозяина. Такова ее собачья работа, и она должна честно отрабатывать свою кормежку.

Помнится, однажды какая-то мелкая собачка, которую хозяин отпустил погулять на воле, пролезла в щель под воротами, и очутилась во дворе моего дома. По глупости своей, не иначе. Бандит мой не сплоховал — тут же бросился на нее и придушил — та едва только взвизгнуть успела. Вышел я во двор, посмотреть, в чем дело, Бандита похвалил за бдительность.

А тут как раз хозяйка собачки идет, девушка молодая, ищет своего пропавшего песика. Спрашивает у меня: "Вы тут собачки моей не видели?". На, говорю ей, ошейник один от твоей собачки остался. А она — в слезы. Говорит — зачем мне ошейник, мне мою собачку надо. Ну ладно, отдал я ей тело ее собаки. Что она теперь, в суд, что ли, на меня заявит? А хотя бы даже и заявит — пусть, отобьемся. Не в первый раз!

Открываю ворота, выгоняю свой джип на грунтовую дорогу, служащую "главной улицей" нашего поселка. Вот ведь, кругом живут тайные и явные миллионеры, пекущиеся о своем недвижимом имуществе, но абсолютно не заботящиеся о состоянии совместных коммуникаций. В итоге, некому заасфальтировать общую для всех дорогу. И у компании вполне состоятельных соседей имеется общая проблема подъезда к собственному благоустроенному дому.

А ведь вокруг живут весьма обеспеченные люди! Вот, напротив, мужик раскрутился, как он сам рассказывал, на сущей ерунде — семечки в целлофановые пакетики расфасовывал, и продавал в три раза дороже. Простая идея, но до чего эффективная!

Если ум у человека практический, он из чего угодно может бизнес сделать. Вот, к примеру, лежит на дороге коровье дерьмо — вроде бы, никому не нужное. Но если его завернуть в цветной полиэтилен, снабдить надписью — "Удобрение органическое, натуральное, без добавок и консервантов" — это уже товар, за которым, пожалуй, еще и очередь выстроится.

А через дом от меня живет владелец сети стоматологических клиник. Бог мой, сколько денег можно сколотить на кариесе! Я сам у него лечусь, так что знаю, какие он бабки с клиентов срубает.

Еще один мой сосед — хозяин сети пивных ресторанов. Уверенный в себе мужчина. Еще бы ему не быть уверенным в себе! Вот, недавно построил он один из этих своих ресторанов прямо напротив моего кафе. И народ повалил туда! Создал мне конкуренцию, — попробуй, справься с таким! А он еще, при встрече со мной, имеет наглость здороваться вежливо, да еще при этом ухмыляется во всю рожу, гад!

Сигналю из своей машины, чтобы поторопить своего сына. Мне ведь, по пути на работу, еще нужно его в школу завезти. Сынишка мой выбегает из дому, открывает дверь машины и залезает внутрь. Я резко трогаюсь с места.

Вот он, мой наследник, и ведь это ради него я и занимаюсь всей этой ежедневной канителью. Хочу я, чтобы сын мой имел обеспеченное будущее, и ради его будущего я готов на многое.

Сына я решил воспитать в духе тех самых принципов, которые воспитала у меня жизнь, и которые доказали свою безусловную практическую ценность. Принципы эти — никому не доверять, все оценивать в первую очередь с позиции своей личной выгоды. Твердо видеть свою цель и уметь найти для ее достижения самые кратчайшие пути, и самые эффективные средства. И я уверен, что воспитанный в духе таких жизненных принципов человек не пропадет в этой жизни. Такой человек способен будет четко знать, что ему надо от жизни, способен будет самостоятельно определить сценарий своего жизненного пути, и никому не позволит в него вмешаться.

Подвожу своего сына к самому подъезду школы. Пусть его одноклассники и учителя видят, кто у этого ребенка папа, пусть уважают его за это. Хотя, конечно, все и так это знают, особенно педагоги, которые вечно клянчат у меня деньги на всякие свои ремонты, учебники и прочую ерунду.

Только отъезжаю от здания школы — телефонный звонок на мобильный. Звонит мой адвокат. Сообщает, что судебное заседание, которое должно было состояться сегодня, откладывается.

В этом судебном процессе я являюсь истцом. В сущности, пустячное дело, но вопрос принципиальный. Никому не позволю себя "кидать", никаким образом. Правда, суммы судебных издержек, официальных и неофициальных, уже начинают приближаться к сумме самого иска, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Но принципы дороже денег. И я выиграю этот процесс, во что бы то ни стало!

Раньше, помнится, беспредел вокруг был полный. Крыши, стрелки, наезды. Сейчас этого нет, или почти нет. Ибо бывшие бандиты, что поглупее, по тюрьмам сидят, а кто поумнее — своим собственным бизнесом занялись, вполне легальным.

И конкуренты отныне воюют друг с другом не угрозами, не поджогами, не похищениями. Теперь гораздо культурнее стали приемы — через пожарную инспекцию и санитарно-эпидемиологическую службу, через лицензионную палату и налоговую инспекцию. Экономические споры решаются цивилизованно — в судебных инстанциях.

На этом строят свой скромный бизнес адвокаты и многочисленные представители бюджетных сфер деятельности — инспекторы, судьи и другие ответственные должностные лица. За все их услуги, а еще больше за их невмешательство, приходится платить. Такова жизнь!

Сегодня мне предстоит обычный маршрут. Заехать в магазин, проверить итоги вчерашних продаж, Проверить наличие товара, бухгалтерию. Рутина, но все же, такие мероприятия нужно осуществлять регулярно. Нельзя пускать дела на самотек, нельзя излишне доверяться своим менеджерам.

Менеджеры, вроде бы, и наняты мною затем, чтобы осуществлять контроль за рядовым персоналом продавцов. Но они и сами нуждаются в контроле, причем еще более пристальном. Здесь чуть только дашь слабину, твои работники тут же почувствуют это своим профессиональным нюхом. И начнут потихоньку делать за твоей спиной свои грязные делишки.

Доверять ведение дел кому бы то ни было — это первый шаг к провалу всего предприятия. Нет, если уж затеял бизнес, держи все под своим личным неусыпным контролем!

Когда-то, в самом начале своей деятельности, я, бывало, целиком полагался на своих деловых партнеров. Тогда было совсем другое дело — у меня не было достаточного опыта в бизнесе, не было необходимых средств для раскручивания дела. И идеи мои не отличались оригинальностью.

Зато было у меня неуемное стремление к самостоятельности, просто хотелось зарабатывать деньги.

И я крутился с какими-то мелкими проектами, то что-то отхватывая, то попадая впросак. Приобрел пару табачных киосков, и самолично каждый день мотался по товарным базам, скупая по оптовым ценам ящики сигарет. Возил их на своем потрепанном "жигуленке", распределяя по торговым точкам. Ковал свою мечту. Меня несколько раз подставляли, но и я несколько раз подставлял других людей, своих партнеров.

Зато я приобрел неоценимый опыт, и сформировал определенные принципы, совершенно необходимые в данном виде деятельности. К примеру, жизнь доказала мне насущную необходимость решительно перешагнуть через нравственные устои, которые когда-то пытались во мне воспитать мои родители. Они, эти устои, ничем не могут помочь в практической предпринимательской деятельности. Они способны лишь повредить.

А спасением своей души, при желании, можно заняться потом — когда борьба за существование будет увенчана полной и безоговорочной победой.

Более-менее серьезный бизнес я начинал со своими друзьями — с людьми, которым мог доверять. И на первых порах они вполне оправдывали мое доверие. Однако впоследствии между нами возникли непреодолимые разногласия, чуть не погубившие бизнес, и уж точно несовместимые ни с какой дружбой. Не поделили деньги, ответственность и полномочия. Не сошлись в концепциях развития бизнеса. И с тех пор больше не общаемся.

Да, раньше я пытался построить бизнес на дружеских отношениях, а теперь, наученный опытом, строю дружбу на отношениях деловых.

Вчера мои работники подкинули мне проблем. Одна из сотрудниц заявила, что беременна. Что рассчитывает на отпуск, согласно нормам трудового законодательства. Теперь она будет рожать, понимаешь, в свое удовольствие, а я обязан оплачивать этот ее отпуск!

Хрена! Уволю ее, к чертовой матери. Хотя официальная зарплата моего персонала едва превышает установленный минимальный размер оплаты труда, но я не намерен оплачивать ей положенные законом копейки. Надо только с юристами посоветоваться, чтобы оформить это надлежащим образом. Они на такие дела мастера, честно отрабатывают свои гонорары.

Вдобавок к этому, менеджеры мои сообщают, что среди моих наемных работников зреет недовольство уровнем своей заработной платы. Я, конечно, понимаю, им хочется больше зарабатывать, но не за мой же счет! Пусть будут довольны, что у них вообще есть работа! Кто бы были они, если бы не я?

А то, что они получают мало, виноват не я, а государство. Всякого рода социальные отчисления "съедают" все те деньги, которые я с большим удовольствием отдал бы своим работникам, чем родному государству. Но именно меня работники считают жмотом и скупердяем.

Если посмотреть на объемы выручки моих предприятий, то у несведущего человека может сложиться впечатление, что я гребу деньги лопатой. Но на самом деле, практически все эти деньги так же и уходят — поставщикам, подрядчикам, кредиторам, государству, работникам. Все, буквально все сели мне на шею и высасывают из меня деньги. Просто чудо, что мне хоть что-то остается за мои труды!

Я кручусь, как белка в колесе, и все ради того, чтобы скромные мои доходы остались на прежнем уровне. А что касается моих работников, то мне есть, в чем им позавидовать. Они, может быть, и не получают того, чего хотят, зато взамен они имеют полное душевное спокойствие. Отработал свою смену — иди, отдохни. Выбрось из головы все свои должностные обязанности. А я? Для меня мой бизнес и моя жизнь — во многом синонимы. Вся моя жизнь находится в полной зависимости от состояния моего бизнеса. Если дело накроется, мой работник просто перейдет на другую работу, а что делать мне?

А я в этом случае сполна пожну самые неприятные последствия своей неудачи. И даже не в деньгах тут дело, а в том, что я уже не смогу работать на кого-то, я могу работать только на себя.

Поэтому, даже ночью я — в бизнесе. Мне снятся производственные сны, где я заключаю сделки, совершаю финансовые операции и увольняю нерадивых сотрудников. Во сне я переживаю все возможные неприятности, и, утреннее мое пробуждение не в силах предотвратить вероятности их возникновения в реальной жизни. Кому нравится такая жизнь — добро пожаловать в бизнес! Тогда он и для вас станет единственной целью и смыслом существования.

Почему-то немногие спешат это сделать. Большинство людей предпочитает работать на ненавистной им наемной работе, и во время незапланированных перекуров хором ругать своих работодателей.

Ну, а мне тогда — какой смысл уважать таких людей? Тех людей, которые не могут, не умеют, не хотят сделать, хоть что ни будь для обретения своей собственной материальной независимости. Такие люди, по моему глубокому убеждению, сами заслуживают того, чтобы их использовали для своих целей люди более активные, более инициативные, более целеустремленные.

И я использую этих людей, и не вижу причин, по которым они могли бы заслуживать иного к ним отношения.

Приезжаю в магазин. Хорошо, что кроме кафе, у меня имеется еще и торговая точка, занимающаяся реализацией продовольственных товаров. Магазин мой гордо именует себя "супермаркетом", хотя на звание "супер" он, признаться честно, никак не дотягивает. Но что же делать, когда любой хлебный киоск у нас нынче зовется "супермаркетом"? Чем я хуже?

Что ни говори, бизнес должен быть разносторонним. В нашем мире нет ничего стабильного, а в бизнесе — тем более. Если сосредоточиться на каком-то одном направлении, сложить все яйца в одну корзину, то неожиданный какой-нибудь поворот судьбы будет грозить тебе полным крахом.

Именно поэтому у меня два независимых предприятия — магазин и кафе.

Вот — я в магазине. Мои менеджеры подобострастно приветствуют меня. Я интересуюсь у них, какие свежие проблемы. В ответ они с готовностью заваливают меня бумагами с самой оперативной информацией решительно обо всех аспектах деятельности предприятия.

Первым делом изучаю данные о полученной выручке. Так, неплохо! Торговля идет, нельзя сказать, чтобы очень бойко, но все же. Народ всегда хочет жрать, и торговать продуктами питания — бизнес беспроигрышный.

Далее выясняется, уже на словах, что истек срок хранения некоторых продуктов, находящихся на складе. Но это ситуация не новая, и на такой случай как раз и существует кафе. Просроченные продукты списываются туда по минимальным ценам. Правда, и в этом случае имеется угроза санкций со стороны СЭС, но, как говориться, инспекций бояться — бизнесом не заниматься.

Какие еще у нас проблемы? Ага, у одного из кассиров вчера недостача случилась. Известное дело, будем из зарплаты вычитать. Со штрафом, конечно, чтобы внимательнее была. А то, понимаешь, одно дело — покупателей обсчитывать, но всякие возможные попытки надуть собственное предприятие надо пресекать на корню, в самом зародыше.

Помню, некоторое время назад в этом самом моем магазине произошел неописуемый случай. Товар начал исчезать, как сквозь землю. Вроде, оплатили его, доставили, приняли на склад, потом списали в торговый зал. А в торговом зале товара этого не оказывается!

Сначала я самостоятельно пытался разобраться, что же происходит. Сидел вечерами, все сверял данные первичных документов. И так ничего и не понял. Потом, вроде бы, решил усилить меры безопасности, да как прикинул, сколько это денег стоит, от этой идеи отказался. В конце концов, нанял для расследования детективное агентство, вот они-то и вывели на чистую воду двоих моих предприимчивых работников. Уволил я их с позором, но какой же ущерб они мне нанесли!

Ну, в магазине моем пока все вроде бы нормально. Теперь мне нужно посетить кафе. Снова я сажусь в свой автомобиль и еду по знакомому маршруту.

В это время опять звонит мой телефон. Жена.

— Алло, Пусик, ты обедать домой приедешь?

— Нет, не приеду. Дел много, по городу кручусь.

— А вечером когда тебя ждать? Как обычно, или пораньше?

— Еще не знаю, как получится.

— Ну, Пусик, приезжай сегодня пораньше, а то я по тебе уже соскучилась! Не вижу ведь тебя целыми днями!

— Ладно, ладно, постараюсь. Если что, позвоню. Пока!

Моя жена, эта крашенная курица, меня уже задолбала. Сидит дома, ничего не делает, а еще требует, чтобы я уделял ей больше внимания. Потому что ей, видите ли, скучно. Я целыми днями кручусь, чтобы у нее было время скучать, а у нее, понимаете ли, из-за этого ко мне претензии!

В принципе, жена моя вполне довольна своим зависимым положением. Ей удобна ситуация, когда муж решает все ее насущные проблемы. Она даже прав на вождение автомобилем не имеет, и не хочет. Если нужно ей куда-то съездить — в косметический салон, например, то муж отвезет. У нее нет подруг — откуда им взяться, если она нигде не бывает? Дружит только с подругами моих друзей.

Надо бы ей работу найти. Цветочный магазин ей какой-нибудь организовать, что ли, чтобы занять ее делом? Интересно, справится ли она? Нет, конечно. В итоге все равно все заботы по организации и ведению этого бизнеса свалятся, опять же, на меня. А разве мне нужны лишние проблемы и заботы? Мне бы с текущими разобраться.

Хотя все это лишь досужие размышления, — все равно, сейчас на все это нет ни времени, ни денег.

Кроме жены у меня, конечно, есть несколько "подруг". Женщины любят обеспеченных, самостоятельных, уверенных в себе мужчин. И я не вижу причин, которые вынуждали бы меня отказываться от общения с такими женщинами.

Я мог бы завести себе постоянную любовницу, да не хочу. У меня и так много всяких обязательств, много обстоятельств, которые нужно учитывать и согласовывать, не смешивая их между собой. И обзаводиться еще одной зависимостью я просто не считаю нужным.

Вхожу в помещение кафе через вход для посетителей. Как обычно, без предупреждения. Я никогда не предупреждаю заранее, в какое время появлюсь. Во-первых, я и сам этого не знаю, а во-вторых, это должно дополнительным образом дисциплинировать персонал. Чтобы не расслаблялись.

Посетителей в кафе нет, но оно и понятно — только кончилось утро. День рабочий, и до наплыва клиентов еще далеко. Правда, в последнее время никакого наплыва нет и вечером — все прут в открытый рядом пивной ресторан. Тот самый, принадлежащий моему соседу. Там шикарный интерьер, там одновременно и просторно, и уютно, не могу этого не отметить. Народу нравится.

Блин, я бы и сам хотел иметь подобное заведение, но на это потребовалось бы невообразимое количество денег. У моего соседа такие суммы нашлись, и вот сейчас он пожинает плоды своих солидных вложений. В ущерб моим финансовым результатам.

Теперь кафе мое даже не продашь никому — кто его купит, когда у него под боком такой успешный конкурент? Или купят по дешевке, что меня никак устроить не может.

В обеденном зале меня встречает Ниночка — официантка. Молодец, так и надо встречать клиента — предупредительно, вежливо, как будто только его здесь и ждут.

Увидев, что вместо клиента входит хозяин, девушка заметно смущается, едва лепечет: "Здравствуйте, Максим Владимирович!". Молодая еще совсем, да и работает у меня совсем недавно. Студентка, кажется. Подрабатывает таким образом.

— Здравствуй, Нина, — отвечаю я ей, и она начинает смущаться еще больше, от того лишь только, что такой важный и занятой человек, оказывается, знает ее по имени.

Хорошая девочка эта Ниночка, молодая, симпатичная, свеженькая. Сексуальная. Быть может, употребить ее в другом качестве... А что, неужели откажет? Быть этого не может, что бы мне кто-нибудь отказал! Любую женщину можно завоевать или купить. Ну да ладно, времени нет заниматься такой ерундой. Пусть живет безмятежно. Своих собственных работниц охмурять — последнее дело!

— Где Алексей? — спрашиваю я у официантки.

— У себя, в кабинете, — отвечает она.

Прохожу в "кабинет" — небольшое заднее помещение, где ютится мой менеджер, вместе с бухгалтером — толстой дамой лет пятидесяти, которую даже я величаю по имени-отчеству, из уважения к ее возрасту и комплекции.

В кабинете я обнаруживаю только менеджера, да и тот с таким увлечением уставился в свой компьютер, что сразу видно — не делом он занимается, а играет в какую-нибудь игру. Впрочем, Алексей уже через мгновение приобретает вид в высшей степени сосредоточенный и деловой. Вскакивает из-за стола, почтительно со мной здоровается.

— Ну что, Алексей, — спрашиваю я его. — чем на этот раз похвастаешь?

Менеджер смущено пожимает плечами, похвастать ему явно нечем.

— Вчера было девять клиентов, выручка составила семь с половиной тысяч, — рапортует он безрадостно. Да, удручающий результат. Но менеджер продолжает меня огорчать:

— Сегодня день расчета с поставщиками, надо деньги перечислять.

Еще хуже. Мало того, что у кафе нет выручки, так еще при этом затраты никуда не исчезают!

— Сколько? — спрашиваю.

— По моим данным, около сорока пяти тысяч, — отвечает он. — Точную цифру Тамара Михайловна знает.

— А где она, кстати?

Он нервничает, не знает, что и ответить. Понятное дело, отпустил ее по каким-нибудь личным делам, а теперь уже предчувствует, что ему за это влетит.

Распустились, распустились работнички! Дисциплина пошатнулась. Не пора ли принять какие-нибудь строгие меры? Может, менеджера этого уволить, раз он своих прямых обязанностей не выполняет?

Вообще-то это характерно для всех типов работников. Приступая к работе на новом месте, человек способен три-четыре месяца очень добросовестно выполнять возложенные на него обязанности. Но проходит какое-то время, и его добросовестность неизбежно падает. И он начинает позволять себе сначала небольшие, а потом и более серьезные отступления от установленных норм и правил.

Руководствуясь такими соображениями, надо было бы раз в полгода менять весь состав своих работников. Но есть ведь и другие аспекты. За полгода работник как раз входят в курс дела, приобретает опыт, завоевывает доверие. Заслуги у него, опять же появляются. Такими людьми не бросаются, особенно если они уже смогли доказать свою преданность делам фирмы.

Делаю небольшой выговор своему менеджеру, за то, что распустил дисциплину. Хотя понимаю, что сама ситуация расслабляет коллектив. Бизнес явно убыточен, и никакое рабочее рвение этой ситуации не изменит. Но мне-то нужно держать сотрудников своего предприятия в форме.

— Ну что, Алексей, какие у тебя имеются соображения, как нам предприятие поднять?

Он вопросительно глядит мне в глаза. Да, Алексей, я держу тебя здесь не только за тем, чтобы ты занимался рутинными делами. Не только затем, чтобы ты следил за наличием товара, за дисциплиной трудового коллектива. Не только для того, чтобы ты ежемесячно проводил анализ эффективности финансово-хозяйственной деятельности. Я держу тебя здесь для того, чтобы ты продуцировал новые идеи о дальнейшем развитии бизнеса.

— Можно было бы певцов пригласить, исполнителей, на вечерние часы, — предлагает он неуверенным тоном.

— Это еще одна статья затрат. Да и с качеством будут проблемы. Сейчас столько певцов развелось, и ни у кого из них нет ни голоса, ни слуха. Они нам оставшихся клиентов распугают. Еще идеи есть?

— Можно разместить в газетах рекламное объявление: "Проводим свадьбы, юбилеи, вечера встреч...".

— "...поминки". Похороны, одним словом. Это значит, показать всем — смотрите, к нам никто не ходит, поэтому в любое время наш зал к вашим услугам! Вы никому не помешаете!

Алексей смущенно пожимает плечами. Все, идеи у него кончились. Зачем только я держу этого менеджера? А затем, что он хотя бы согласен на такую мизерную зарплату, которую я ему плачу. Никакой он не специалист, никакой не управленец. А для того, чтобы поднять дело, нужен энергичный, инициативный управляющий делами. Правда, такой специалист и оплаты своего труда потребует высокой. Окупятся ли эти вложения?

Тут в кабинет входит Тамара Михайловна, обремененная какими-то свертками и пакетами. Охает прямо на пороге — надо же, отлучилась всего-то на одну минуточку, а тут шеф пришел! Оправдываясь и причитая, протискивается на свое рабочее место. Отчитать бы ее за разгильдяйство, вместе с менеджером, но сейчас не до этого. Тем более, что молчание начальника, явным образом уличившего своего подчиненного в должностном преступлении, для этого самого подчиненного в дисциплинарном аспекте может быть даже более действенным, чем устный выговор.

— Тамара Михайловна, — говорю я суровым голосом, — я надеюсь, у Вас все расчеты готовы по предстоящим текущим платежам?

Тамара Михайловна вновь начинает суетиться, рыться в стопке бумаг у себя на столе, приговаривая: "готовы, готовы, все утро считала, прикидывала!" Я сурово жду результатов ее поиска. Наконец, она дрожащими руками, трясясь всеми своими обширными формами, подает мне листок. На листке аккуратно, в столбик, записаны статьи и суммы предстоящих расходов.

Удручающее зрелище. Помимо неминуемой необходимости расчета с поставщиками здесь присутствуют коммунальные платежи, налоговые отчисления и расходы на оплату труда. Общая сумма платежей просто ужасает. В ожидании моей реакции в кабинете зависает полная тишина, и теперь становится явственно слышно, как об оконное стекло безнадежно бьется муха.

Нет, ни при каких обстоятельствах я не могу показать перед подчиненными своей растерянности. Я молча возвращаю бухгалтеру ее листок. Тишина продолжается, подчиненные выжидательно глядят на меня, и даже муха, по-видимому, осознав всю серьезность ситуации, притихла в ожидании дальнейшего развития событий.

Ничем не выдав своего замешательства, я продолжаю разговор дальше, проверяю наличие продовольственных запасов, которое меня также не удовлетворяет. Через пятнадцать минут покидаю кафе в самом дурном расположении духа.

Сажусь в автомобиль, закуриваю. Пытаюсь осмыслить сложившуюся ситуацию. Ситуация серьезная. Предприятие не приносит денег, зато стабильно их уносит. И теперь мне срочно надо изыскать способ привлечения дополнительных ресурсов на покрытие всех возникших финансовых обязательств.

Звоню управляющему магазина. Интересуюсь:

— Какая у нас выручка сегодня?

С ходу он может мне назвать только очень приблизительную цифру — смена кассиров еще не закончилась.

-Значит так, — говорю я ему. — Принимаешь деньги из кассы, и все везешь в кафе. Да, прямо сейчас.

На том конце — полное недоумение и паника.

— Я сказал, а ты исполняй, — говорю ему веско и прекращаю разговор. Теперь пусть у него голова болит, как выкрутиться из этой ситуации.

Только я закончил разговор, снова входящий звонок. Слышу в трубке голос своего давнего знакомца — владельца складской базы. Я для своих предприятий широким ассортиментом товаров у него затариваюсь.

— Привет! — говорит он. — Ты как, сегодня вечером не занят?

Вообще-то, не хотелось бы мне с ним встречаться. Последнюю партию товара я взял у него в кредит, и этот долг все еще висит на мне. Однако нас с Толяном связывают давние деловые отношения, благодаря чему и становится возможным приобретение товара без предварительной оплаты. Связи надо поддерживать, тем более, может, удастся его убедить отсрочить момент возвращения денег?

— Сам знаешь, — отвечаю я ему. — дел по горло. Кручусь, как белка в мясорубке. Но вечером, конечно, для встречи выкрою времечко. Говори, когда и где.

Он назначает время и место, я соглашаюсь, и он отключается.

Ну и денек! Едва время обеда, а уже столько проблем навалилось!

И снова меня достают — опять звонит мой мобильник, и вновь меня загружают какими-то вздорными проблемами. Теперь, видите ли, мне нужно срочно прибыть в адвокатскую контору — там вдруг неожиданно понадобилось мое личное присутствие, причем абсолютно незамедлительно. Какие-то там нужно сфабриковать документы, поставить какие-то подписи, печати...

А еще нужно съездить туда-то и туда-то, позвонить тому-то и тому-то, да еще к концу дня проконтролировать, чтобы все мои распоряжения были четко выполнены!

И так ведь — каждый день. Каждый день — одно и то же! Мотаешься туда-сюда, за целый день решаешь такое множество ежесекундно возникающих проблем, а потом взглянешь на результаты этой суеты — и только горько усмехнешься. Нет, нелегка жизнь бизнесмена!

Съездить бы куда-нибудь отдохнуть, на какое-нибудь теплое заграничное морское побережье! Плюнуть на все, забросить все свои дела, выкинуть из головы все эти идиотские проблемы!

Но оторваться от дел мне вряд ли в скором времени удастся. Не на кого мне оставить свой бизнес. Никто, кроме меня самого, не собирается взвалить на себя заботу о решении моих коммерческих проблем. Иногда кажется — вот сейчас, улажу все дела, разгребусь с проблемами, и...

Но нет этим проблемам конца, нет края...

Вечером я сижу со своим знакомцем в элитном "мужском" клубе. С коньяком, сигарами и стриптизом. Отдельная кабинка, с открывающимся из нее видом на сцену, где вокруг шеста вертится под музыку скупо одетая девица. Эту девицу, при желании, потом можно тоже заказать, вместо десерта, и употребить ее в другом номере, гораздо более интимном.

Но не в этот раз. Сегодня, как я понимаю, мой вечер в основном будет посвящен серьезному деловому разговору. И выражение лица Толяна только усиливает эти мои подозрения. Между тем Толян молча разливает коньяк по рюмкам.

— Макс, — обращается он ко мне. — мы ведь с тобой друг друга давно знаем. Вроде бы такие дела проворачивали вместе, помнишь?

— Конечно, помню, — отвечаю я.

— Ну, так, и выпьем за это! — предлагает он. Я присоединяюсь к его тосту. Толян, опрокинув содержимое рюмки в свое бездонное брюхо, начинает шумно закусывать. Я в это время наблюдаю за выкрутасами девицы на сцене. Интересно, как у владельца этого заведения идет этот бизнес? Вероятно, очень даже неплохо. Круто он за дело взялся, ничего не скажешь! Сумел раскрутить свое заведение, придать ему имидж "элитарности". И теперь всякий, кто причисляет себя к "элите" общества, просто обязан зайти сюда. Просто затем, чтобы публично продемонстрировать этот свой высокий общественный статус, тряхнув своей мошной.

— Ты скажи мне, — продолжает Толян, не заботясь даже о том, чтобы сначала прожевать свою семгу. — я ведь тебя никогда не подставлял, так ведь?

— Так, — подтверждаю я, хотя в памяти моей тут же всплывает один очень давний, но весьма неприятный эпизод из истории моих с ним деловых отношений. Тогда, конечно, все, в конце концов, было урегулировано к обоюдному согласию, а сейчас, можно сказать, вообще быльем все поросло, но все же... Все же я не склонен совсем уж забывать тот неприятный случай. И, думаю, Толян тоже его не забыл, хотя мы с ним ни разу с той поры его в своих разговорах не касались.

— А чего же ты сейчас меня подводишь? — спрашивает он тем временем, и в упор глядит на меня своими бычьими глазами.

— Да ладно, Толян, расслабься. Ты думаешь, я тебя кинуть хочу? Просто, сам знаешь, в бизнесе нашем по всякому случается. Сегодня пусто, завтра густо. Давай, лучше еще выпьем!

Мы выпиваем еще по одной полной рюмке коньяка.

— Мне на твои проблемы наплевать, — говорит Толян, опять набивая рот какой-то закуской. — У меня своих проблем полно. А ты, я вижу, мне их еще добавить хочешь.

— Ерунды не говори! Со мной у тебя проблем не будет. Будут деньги тебе, скоро будут.

Я вновь разливаю коньяк по рюмкам. Толян берет свою, и, без всякого тоста, одним движением отправляет все ее содержимое к себе внутрь. Да, большое у него брюхо, туда этот самый коньяк из бочки лить можно. С таким брюхом Толян совсем не похож на человека, у которого могут быть проблемы. Да и нет их у него, просто он меня на место поставить хочет. Показать, кто тут хозяин ситуации.

— Ты вот что, дружище, — обращается ко мне Толян, не особенно, впрочем, дружелюбно. — Ты мне до вторника, уж будь любезен, деньги мои верни. В полном объеме! Договорились?

— Верну, Толян, верну, не беспокойся. Говоришь, во вторник — значит, во вторник!

Толян расплывается в приторной улыбке, и эта улыбка на его широком лоснящемся лице выглядит довольно-таки противно. Я утыкаюсь в свой салат из омаров, а Толян вдруг начинает мне рассказывать занимательные случаи из своей богатой деловой практики. Почему-то именно о том, кто, как, когда, и при каких обстоятельствах пользовался его безграничным доверием и денежными средствами. Как эти сомнительные личности пытались злоупотребить его, Толяна, доверчивостью и человеколюбием, и что из этого получилось. Рассказывает увлеченно, размахивая руками, в одной из которых так и сверкает столовый нож. Нечего и говорить, весьма его рассказ способствует моему аппетиту. Поэтому я пытаюсь его прервать, снова разливая коньяк по стаканам.

— Ну, ты у меня смотри! — вместо тоста грозит мне пальцем Толян, и, выпив, довольно крякает. Я тоже выпиваю, но безо всякого удовольствия.

Вечер продолжается.

Где-то за полночь я выхожу из клуба. Уже темно, и я не помню точно, где припарковал свой автомобиль. Достаю ключи с брелком сигнализации, с трудом нахожу нужную кнопку, нажимаю. Мой джип отзывается громким писком и миганием фар. Шатающейся походкой я подхожу к нему, открываю дверь, сажусь за руль.

Меня слегка мутит. Помню, свой прежний автомобиль, "форд", я продал именно потому, что однажды, вот в таком же состоянии возвращаясь на нем домой, облевал пассажирское сиденье. Потом сиденье это, конечно, вычистили, но не ездить же в облеванном автомобиле! Тут же вместо "форда" купил вот этот джип. Теперь его облевать, что ли?

Но мутит меня не только потому, что я пьян. Меня гнетет весь этот ворох проблем, что свалились на меня сегодня. И еще меня мутит от ощущения какой-то безысходности. Ну ладно, проблемы! Решим мы, в конце концов, эти проблемы. Не это печалит, а то, что за этими проблемами неминуемо последуют другие, и они тоже потребуют своего незамедлительного решения. Так и проходит вся моя жизнь, — от проблемы к решению, а там — к новой проблеме.

Завожу двигатель, но не спешу трогаться с места. Лезу в карман, достаю оттуда бумажник, пересчитываю свою наличность. Около двадцати тысяч — слезы! Еще минус взятка гаишникам, которые уже с нетерпением ее ждут на дороге к дому. Ежедневная моя дань, вдобавок ко множеству других.

Наконец, выезжаю на практически пустую городскую улицу и вдавливаю до пола педаль газа. Моя машина летит вперед по залитой фонарным светом мостовой. Люблю я это дело — езду на высокой скорости! Помню, после какой-то корпоративной вечеринки подвозил я до дома одну свою сотрудницу. Вот так же, гнал по пустынным ночным улицам, лихо проскакивая на красный сигнал светофора. Как она пищала от страха! А потом и спрашивает у меня — и не страшно, мол, Вам с такой скоростью на автомобиле по улицам гонять? А что, — отвечаю я ей, — за что ценить жизнь свою? Разобьюсь, так разобьюсь, такова судьба, значит. А она говорит — нет, я о другом, Вы кого-нибудь таким образом убить не боитесь? Вот, значит, она о чем! А чего кому-нибудь соваться мне под колеса? Держись от меня подальше, останешься жив!

Стоп, а куда же я еду? Неужели домой, где опять жена будет доставать своими вопросами. Почему я так поздно, где я был, что делал, и как можно в таком пьяном виде заниматься какими-то делами. Небось, опять устроит скандал по поводу того, что она меня день-деньской не видит, и что я совершенно не обращаю на нее внимания. Да пошла она...!

Решено. Домой не поеду, а поеду-ка я в казино. В кармане есть еще кое-какие деньги, так почему бы не бросить их на алтарь Фортуны? Чем черт не шутит, может сегодня мне такой фарт попрет, что завтрашнее утро я встречу с готовым решением всех своих финансовых заморочек. А если и не попрет, — эти жалкие гроши меня все равно от банкротства не спасут.

Да, решение принято! Сворачиваю на первом же перекрестке, и несусь туда, где вдали уже видны сверкающие и манящие россыпи разноцветных переливающихся огней.

6.

Я сижу на подоконнике своей квартиры, пью кофе и курю сигарету. Как в кинотеатре, я приготовился наблюдать одно из самых захватывающих явлений природы.

Ливень!

Еще задолго до своего начала он виден мне — из окна моей квартиры, откуда открывается чудесные панорамы залесенных кряжистых холмов. Из окна, выходящего на запад, откуда, по обыкновению, и надвигаются на мой родной город все атмосферные явления.

Все начинается с того, что горизонт, еще недавно так отчетливо различимый, неожиданно пропадает, и вместо него возникает клубящаяся туча — далекая, но от этого ничуть не менее грозная. Сизая грозовая туча предупреждает о своем неминуемом приближении яркими всполохами, которые то и дело пронизывают все ее существо. Немного погодя до меня доносится гром — раскатистый и грозный. Я вижу, как стена дождя надвигается на город, постепенно накрывая все новые дома и улицы своим серым покрывалом. Ливень мгновенно смешивает все городские краски в различные оттенки серого цвета.

Стена дождя неминуемо и неукротимо приближается и к моему убежищу, и вот уже упругие водяные плети с неистовым упорством хлещут в мое оконное стекло. И где-то там, внизу, сильные струи воды с ожесточением бьют в асфальтовое покрытие улиц, разбиваясь вдребезги.

Застигнутые врасплох люди бегут по улицам, в легкой панике прикрывая свои головы, чем только можно. Одновременно с этим осознавая, что ничего из имеющегося у них под рукой не способно защитить их от буйства стихии.

Из окна наблюдать за этим явлением намного приятнее. Сидеть на подоконнике, с сигаретой и чашкой горячего кофе в руках. Ощущать всю свою неуязвимость, в тот самый момент, когда на расстоянии вытянутой руки происходит такой природный катаклизм. Невыразимое чувство!

Гроза тем временем несется вперед, и теперь ее эпицентр находится прямо над моим домом. И небо вновь озаряется ослепительной вспышкой, и тут же слышится поистине громовой удар, сильный, как взрыв! Вселяющий даже в обитателей неприступных каменных цитаделей страх, ибо кажется, что против такого удара стихии может не выдержать даже кирпичное убежище.

Автомобили жалобно пищат, кричат от страха. Голуби мечутся в панике. А в сердце человеческом — странная, эклектическая смесь ужаса и восторга перед всей происходящей у него на глазах природной драмой.

Но гроза катится дальше, сея ужас и панику уже у тех, кого только еще ожидает ее появление. И только бледные всполохи озаряют уже начавшее проясняться небо, и только отдаленный гром продолжает слать какие-то свои невнятные угрозы и проклятия.

Дождь потихоньку сходит на нет, давая возможность людям, чья жизненная суета была прервана таким возмутительным образом, осторожно выползти из своих временных укрытий под открытое небо. Чтобы продолжить свое движение, проявляя поистине чудесную ловкость в преодолении внезапно возникших на их пути водоемов и водных потоков.

И только когда последние бормотания грома затихают где-то вдали, появляется Солнце, благоразумно спрятавшееся при первых же признаках надвигающейся угрозы. Оно выглядывает из-за легких облачков, которые спешат вслед за могучей грозовой тучей, увлеченные и восхищенные ее беспримерными деяниями. А Солнце заглядывает в каждую лужу, смеется в каждом ручейке, фальшиво изумляясь: "Гляди-ка! Вот это явление! Стоило только отлучиться на полчаса — и на тебе!"

Все это хорошо видно с высоты двенадцатого этажа, вся картина природы предстает перед тобою как на ладони. Оттуда, с поверхности земли все кажется всего лишь досадной неприятностью, но только не отсюда. Здесь получаешь полное наглядное представление о характере и действующих лицах этой драмы, и даже какое-то мистическое просветление.

Наверное, такого рода экстатическое состояние и подвигает человека ни с того, ни с сего, попытаться выразить все свои переживания какими-то словами и рифмами: "Буря мглою небо кроет", или, к примеру, "буря, скоро грянет буря!". И в данный момент я ощущаю неизъяснимое желание сделать что-либо подобное.

Но ничего, кроме "люблю грозу в конце июня", мне в голову не лезет.

А ведь когда-то я писал стихи! Но это было очень давно, еще в юношеском возрасте. В числе прочих моих стихотворных произведений было кое-что и про дождь. Вспомнить бы...

Помню только небольшой отрывок:

"Взбивают в брызги лужи сапоги из кожи,

Дождь никому не нужен, и мы, наверное, тоже.

Но если в этом мире тебе так мало места,

Иди скорей под ливень, под дождем не тесно!"

Грустно! Когда-то я мог создавать что-то творческое. Когда-то творчество само исторгалось из глубин моей молодой, неокрепшей, тонкой и чувствительной души. И мне оставалось только записывать эти послания на бумагу. И ведь это не имело никакой практической ценности, никто до сих пор не видел и не слышал этих стихов, но — я писал их!

Зачем? Кто ответит на этот вопрос? В то время такой вопрос просто не приходил мне в голову. И вообще, я был убежден, что в этом возрасте практически каждый человек подвержен приступам творчества. И не важно, как продукт этого творчества может быть оценен с точки зрения художественной ценности — творчество ценно уже само по себе.

А сейчас? А сейчас я постарел, стал умнее и опытнее, но что мне принес этот мой жизненный опыт? Этот опыт в настоящий момент самыми разумными доводами предостерегает меня от того, чтобы устремиться туда, под дождь. Чтобы проникнуть в самое нутро ливня, чтобы предоставить ему полную возможность пропитать меня собой, чтобы слиться с ним, стать его частью.

Вместо этого я сижу на подоконнике, куря очередную сигарету, и какое-то опустошение и грусть царят в моей душе.

И опять, опять мою душу охватывает то неизъяснимое томление, насущная потребность свершить что-то грандиозное, и нестерпимое чувство собственного бессилия перед этой задачей.

Унять томление души не просто, но это совершенно необходимо сделать, пока это чувство не свело тебя с ума. И жизнь вновь услужливо предоставляет мне средство, которое способно помочь мне самым действенным образом. Впереди — выходные, и мои друзья приглашают меня разделить с ними уик-энд. Вдали от города, в гостях у природы, на живописном пляже, в обнимку с летним солнцем и ласковой водой.

Конечно же, я соглашаюсь! Более того, беру большинство приготовлений к предстоящему путешествию на себя. И все довольны этим — моим друзьям не надо отвлекаться от работы, а мне есть, чем себя занять.

Люди, обремененные в летний период активной трудовой деятельностью, весьма ценят те редкие мгновения ничем не омрачаемого блаженства. Которые выпадают им специально для того, чтобы выкинуть из головы все свои профессиональные проблемы и с головой окунуться в общение с природой и ближайшими своими друзьями.

В такие мгновения люди испытывают насущную потребность вырваться из цепких лап цивилизации. Царь Природы, отвлекшись от своих ежедневных хлопот по переустройству мира, отправляется на отдых — в отдаленное место, где по его велению его собственная деятельность еще не так заметна. Выезжает за город, на пляж, чтобы приобщиться к природе. С магнитофоном, конечно же, чтобы не слишком отрываться от последних культурных достижений. Природу тоже нужно приобщать к новейшим веяниям цивилизованного мира.

Выезжают на природу целыми караванами, по три-четыре семьи. Встают своим шумным табором у кромки воды. Разноцветные палатки, автомобили, купальники. Шутки, смех, веселье. Пляжный волейбол и подкидной дурак. Шашлыки, бутерброды, печеная картошка. Пиво, вино, водка.

Начинается общение.

Иногда в таком таборе находятся несколько человек, доселе друг другу не знакомых. И, после краткого обряда представления, они спешат взаимно выяснить, кто из них кто, в поисках возможных точек соприкосновения. Или, по крайней мере, выяснить, за что же можно уважать своего собеседника.

Мне нелегко для самого себя определить, кто я такой, а чтобы сообщить другим людям какую-нибудь ценную в социальном смысле информацию о себе — вообще проблема. Так и отвечаю, ничуть не кривя душой, на вопрос: "А чем ты занимаешься?" — "Ничем". Такой ответ, понятное дело, рождает в душе у собеседника чувство некоторого недоумения, однако развеять это недоумение я не в состоянии.

Я вообще не люблю рассказывать о своем образовании и бывших местах своей работы. И не потому, что стыжусь этого, а совсем наоборот. Бывали случаи, когда люди, сами задавшие такой вопрос, получив на него честный ответ, натуральным образом обижались — считали, что я хвастаюсь.

Я не собираюсь хвастаться своими жизненными достижениями, хотя в глазах других они выглядят весьма достойно. Они лишь для меня так не выглядят. Я не считаю это своими достижениями.

Таким образом, я уклоняюсь от ответа на вопрос о своем текущем социальном статусе.

Да, в цивилизованном обществе социальный статус человека является главной характеристикой его личностных достоинств. И это меня всегда удивляло. Как можно ставить свой социальный статус в сравнение со статусом другого человека, и на этом основании принимать решение о способе общения, и о самой возможности общения с другим человеком? Есть масса интересных в общении людей, без высшего, скажем, образования, что отнюдь не говорит об их интеллектуальной неполноценности. О такой неполноценности говорит, скорее, такая кичливость, превознесение себя на основании каких-то внешних факторов. Подмена своего внутреннего содержания внешними характеристиками.

А главнейшей из таких характеристик является род наших профессиональных занятий.

Вот, представляется нам человек, и, первым делом, сообщает сведения о своей профессии. Говорит, к примеру: "Я — адвокат". И мы сразу чувствуем всю значимость этой персоны в системе общественных отношений. Врач или учитель — эти профессии вызывают безусловное уважение, основанное на признании большой социальной значимости их представителей, смешанное со сдержанным сочувствием к их незавидному материальному положению. Бухгалтер — скромный по виду человек, на плечах которого, между тем, держится вся сложная финансовая система современного общества.

Однако некоторые другие, не столь широко известные профессии, мы склонны мерить своими мерками, мерками своей профессиональной специфики. Человек, работающий своими руками и производящий реальный, материально овеществленный общественный продукт, редко когда может избавиться от некоторого недопонимания того, что же делают другие люди, материального продукта не производящие. Что делают они в то самое время, когда он строит дома, в которых они живут, выращивает хлеб, который они без стеснения потребляют, сидя за сделанным его собственными руками столом?

В свою очередь, люди, выполняющие такую немаловажную социально-экономическую функцию, как ежедневное присутствие в конторе с девяти до семнадцати (с конституционно установленным перерывом на обед), скорее всего, не смогут понять, чем занимается, скажем, человек с такой любопытной специальностью, как "географ". "Что это, — спрашивают они его, — преподавание географии?" Нет, отвечает он им. "Ага! — догадываются они, — Значит, карты рисовать?". Снова нет.

Тогда в сознании спрашивающих почти неминуемо возникает воспетый приключенческой литературой образ человека, в суровую непогоду висящего на главной мачте парусного судна, вооруженного подзорной трубой в целях поиска и описания невиданных доселе земель. "Но ведь все же уже открыто!" — возражают они, и не без оснований. Действительно, практически все острова и континенты планеты Земля давно уже обнаружены, нанесены на географические карты, занесены в атласы, подробно описаны, и наиболее ценные сведения о них изложены в популярных школьных учебниках. И наука, дословный перевод названия которой звучит как "землеописание", достойно завершив свою нелегкую миссию, должна, вроде бы, занять и свое почетное место в учебниках истории.

Вот учителя географии — полезные люди, они учат наших детей не путать Северный Полюс с Полюсом Южным, что, несомненно, пригодится им в грядущей практической деятельности. Но — "просто — географ"? Этого мы уразуметь не можем, и, на всякий случай, прекращаем обсуждение данной темы с человеком, который, скорее всего, либо обманывает нас, либо пудрит мозги всей общественности, получая денежки за занятие, которого на самом деле нет.

Зато достоинства своей собственной профессии мы никому не позволим недооценить, ревностно отстаивая ее исключительное значение в глобальной социально-экономической системе. Без этой профессии, если хотите знать, и мир не вертелся бы вокруг своей оси, не говоря уже о существовании человеческой Цивилизации в ее современном виде.

И мы с готовностью отождествляем себя со своею собственной профессией, со своими должностями и званиями. Ведь именно они ценятся в обществе, а не какая-то там человеческая индивидуальность.

Так, к примеру, в обществе ценится обладание школьной "золотой медалью", а не имеющиеся знания, диплом об окончании высшего учебного заведения, а не фактический уровень квалификации, ученое звание, а не истинный вклад в научную мысль человечества. Именно этим мы и гордимся, этим хвалимся, это мы выставляем напоказ перед всей публикой — прилепленные к нашей истинной сущности лейблы, стикеры и знаки качества.

Мы сами перестаем замечать самих себя под этими яркими, кричащими этикетками. Мы сами начинаем казаться себе не тем, что мы есть на самом деле, а тем, что мы есть в глазах окружающих.

Вот так и выходит, что и мы, и окружающие нас люди — всего лишь мыльные пузыри с яркой, переливающейся на свету оболочкой, внутри которой, зачастую, почти ничего и нет.

Мои новые знакомые быстро теряют ко мне интерес. Я не представляю для них объекта повышенного любопытства. Первая же беседа наглядно показывает им, что их собеседник — субъект, ничего интересного из себя не представляющий. У него даже личного автомобиля нет!

Между тем, отдых продолжается, продолжаются бесконечные разговоры, продолжение будничных городских тем — о каких-то дорогостоящих покупках, о достоинствах новых моделей автомобилей, пылесосов, кухонных комбайнов и домашних кинотеатров. Обсуждение свежих кинофильмов, сериалов, ток-шоу и развлекательных программ. Мечты о покупке стиральной машины, посещении новомодного ночного клуба и поездки за рубеж.

Все, как всегда.

Городские жители устали от толпы, но отдыхать предпочитают в такой же толпе. Люди, преодолев сотню километров в погоне за свежими впечатлениями, в стремлении отдохнуть от городской толчеи, сбиваются в тесную кучу, где совсем уже некуда повернуться. Сбежав от суеты мегаполиса, они не в силах изгнать ее, хотя бы на время, из своей головы.

Живописные пейзажи служат им лишь декорацией для очередного акта драмы человеческих страстей, а луна и звезды вызывают положительные эмоции только как источник освещения в темное время суток. Природа молчаливо сносит все прихоти человеческой натуры, и за это удостаивается от последней благодушного одобрения.

Я не люблю такого рода отдых. Я быстро от него устаю.

Но подавляющему большинству людей такой отдых нравится. Все любят две вещи — домашний комфорт и путешествия. То есть жить в своем уютном и удобном доме, время от времени выбираясь в какое-нибудь живописное место. Конечно же, с комфортом. Приехать, посмотреть, восхититься, испытать яркие эмоциональные впечатления, чтобы потом вернуться в свой привычный мир.

А я не люблю путешествовать, только ради того, чтобы что-то увидеть и тут же уехать. Я не стремлюсь к подобного рода эмоциональным переживаниям. Если уж на то пошло, гораздо проще, быстрее и дешевле представить себе любое такое путешествие мысленно. Причем в своем воображении можно задать месту посещения практически любые желаемые параметры, а не стать жертвой разочарования при реальном путешествии.

Впрочем, сидеть дома я тоже не очень люблю. Иногда меня посещает охота к перемене мест, но это потребность совсем иного рода. Я ощущаю тягу уехать куда-нибудь, далеко и надолго. Уехать не для того, чтобы составить свои сторонние впечатления об увиденном, запечатлеть экзотичный мир на метрах фотопленки.

Для меня гораздо интереснее войти в этот новый для меня мир, пропустить его через себя, ощутить его в полной мере, понять его, стать его частью. И для этого мне не нужно никакого комфорта, а может быть, даже наоборот.

В глубине души своей я бродяга, зато я могу найти свой дом везде — и в Москве, и в глухой сибирской деревне.

Возвращаясь после уик-энда домой, я снова испытываю какие-то необъяснимые чувства. Что-то гнетет меня, и снова душа полна невыразимого томления. Прямо с порога своего дома, я вдруг сажусь за свой компьютер, и начинаю печатать.

Притча. Пешеход.

"Пешеходов надо любить".

Крылатая фраза из бессмертного произведения известных всем авторов давно уже потеряла былую свою актуальность. В наше время уже не пешеходы составляют большую и лучшую часть человечества. В общем и целом, с бездорожьем и разгильдяйством покончено. И почетная миссия дальнейшего благоустройства родной планеты отныне принадлежит автомобилистам.

Автомобилисты достойны любви ничуть не меньше пешеходов. Более того, кроме любви они заслуживают всяческого уважения и восхищения, ибо являются, в отличие от скромных и непритязательных пешеходов, поистине героями нашего времени.

Пешеход непредсказуем. Он не читает и не чтит правила дорожного движения. Он возмутительно безответственен. Он, скорее всего, никогда не сидел за рулем автотранспортного средства, и ему невдомек, что чувствует автомобилист в тот самый момент, когда прямо на пути его следования и в опасной близи от переднего бампера неожиданно появляется живое препятствие, как будто нарочно провоцируя добропорядочного водителя вполне безобидного автомобиля на совершение акта человекоубийства.

Что за существо этот пешеход, взывающий о любви к себе? Кто он такой? Скорее всего, это обыкновенный неудачник, для которого автомобиль был, есть и остается лишь призрачной мечтой, сверкающей и недостижимой. Быть может, это просто трусоватый по своей натуре индивид, боящийся скоростных трасс и опасных поворотов. Весьма вероятно, он слишком ленив и тупоумен для того, чтобы выучить правила дорожного движения. А возможно, это просто психически неуравновешенный тип, которого строгая медицинская комиссия решила изолировать от здорового сообщества эксплуататоров транспортных средств.

И после всего этого — пешеходов надо любить? Любить эту досадную помеху на пути человеческого прогресса? Любить надо автомобилистов, пешеходов же, если у вас чересчур чувствительное сердце, следует лишь жалеть. Ибо на их долю, вместо активной и насыщенной автомобильной жизни, выпадает существование скучное и приземленное, и скорость их жизни напрямую зависит от скорости передвижения муниципального автобуса. Глядя из заляпанных грязью окон общественного транспорта, им остается только завидовать счастливым автовладельцам, проносящимся мимо них и стремительно уносящихся вперед. Это они, автомобилисты, — хозяева жизни, и они знают ей цену, и ее истинный смысл. Они, в отличие от приземленных пешеходов, знают, что жизнь — это скорость, это риск, это вечная гонка.

Нет, автомобиль — не роскошь, и даже не средство передвижения. Он — символ человеческого стремления к свободе, и основное средство ее достижения. Обладание автомобилем равносильно обладанию миром, ибо весь мир становится открыт для тебя. Становится возможным то, о чем раньше и не мечталось — стоит только сесть за руль и отправиться навстречу собственному счастью.

Собственный автомобиль — мечта многих людей, и сила такой мечты нередко достигает таких величин, чтобы быть названной жизненной. Кажется очевидным, что это ключевой вопрос человеческого бытия. И действительно — последние достижения технического прогресса наглядно демонстрируют, что безнадежно устаревший пеший способ передвижения слишком утомителен и неэффективен, не говоря уже о том, что лишен какого бы то ни было комфорта. Все говорит о том, что вековечное стремление человека к свободе способен даровать ему только этот поистине чудесный механизм — мощный, как целый табун лошадей и послушный, как домашняя собака.

Всякий автомобилист решительно знает, чего он хочет, какова его цель и каков наилучший маршрут для ее достижения. Автомобилист знает лучшие средства для достижения своей цели. Автомобильная жизнь закалила его и научила мгновенно принимать решение в критических ситуациях. И ему присуща непоколебимая внутренняя уверенность в том, что когда-нибудь он, наконец-то, доберется до своей заветной цели. Преодолев все препятствия и помехи, объехав канавы и ухабы, миновав опасные развязки и нерегулируемые перекрестки. Пусть не так скоро, как хотелось бы, но все же.

Да, автомобилист, как человек, умудренный жизненным опытом, знает, что путь к счастью тернист и опасен. Простая, рядовая поездка по городу, даже без деятельного участия пешехода, превращается в настоящее испытание для нервов. "Чайники" тормозят на зеленый свет. "Тормозы" все никак не решатся совершить левый поворот, пересекая полосу встречного движения. "Шумахеры" норовят основательно попортить эстетику багажника. "Дураки" возникают ниоткуда с явным намерением въехать в бок.

Нет, только мы нормально водим машину! Остальной мир сошел с ума, причем объектом своей маниакальной идеи избрал нашу жизнь и здоровье. Как будто счастья не хватит на всех, и кто-то стремится успеть к нему раньше нас, проскакивая на желтый свет светофора и подрезая нас на поворотах.

Но нас, людей решительных и целеустремленных, не могут смутить те мелкие трудности, которые то и дело возникают на нашем пути к свободе. Они не стоят того, чтобы обращать на них чересчур много внимания. И мы не обращаем внимания:

На вечные городские пробки, проблемы с парковкой, траты времени, денег и нервов на всякую, даже самую мелкую аварию.

На оплату дорожного налога, технического осмотра и обязательного страхования гражданской ответственности.

На продление водительских прав и медицинского освидетельствования.

На полосатые жезлы, радары, телекамеры, трубки, посты, засады и протоколы ДПС.

На глубокие лужи, снежный накат и гололед, на боковой ветер и туман, ограничивающий видимость.

На отсутствие уличного освещения в темное время суток.

На машины со спецсигналом, почему-то именно нас призывающих уступить им дорогу в тот самый момент, когда мы спешим сильнее всего.

На постоянную необходимость приобретения запчастей, запаски, замены резины и масла, прокачки тормозов, заправки кондиционера, зарядки аккумулятора, замены свечей зажигания и ремня ГРМ, ремонт сколов и трещин, покраску бампера и грунтовку крыльев.

На открытые люки и дорожные выбоины (когда только дорогу отремонтируют?), на ремонтные работы по замене дорожного покрытия (почему именно сейчас?).

На всякий мусор и хлам, на коварные гвозди, подстерегающие нас в самых неожиданных местах.

На светофоры и семафоры, на пешеходные переходы и железнодорожные шлагбаумы, на предписывающие, предупреждающие, запрещающие и угрожающие дорожные знаки.

На разделительную разметку — сплошную и прерывистую.

На идиотски устроенные транспортные развязки и аварийно опасные перекрестки.

На неизменное и неуклонное повышение цен на бензин и столь же неуклонное и неизменное снижение его качества.

На таинственные группировки профессиональных автоугонщиков, автоподставщиков, разувальщиков и других мелких и крупных мошенников. На наркоманов, бьющих стекла, "чистящих" салон и снимающих наши "повторители". На малолетних хулиганов, царапающих вдоль всего борта короткое, но емкое ругательство.

На неизвестных злоумышленников, помявших нам крыло на парковке и скрывшихся с места происшествия.

На невозможность за рулем выпить пива.

Нет, нет и нет, ничто не может остановить нас по дороге к собственной свободе!

Ранним утром летнего выходного дня на одном из пригородных шоссе любой желающий мог наблюдать следующую картину.

Вдоль шоссе, по направлению из города, по правую его сторону, двигался человек. Двигался он налегке, пружинистым шагом преодолевая свой таинственный путь к только ему известной цели.

Конечно, при этом он нарушал правила дорожного движения. Те самые правила, где достаточно ясно указано, что движение пешеходов в пространстве, непосредственно примыкающем к проезжей части, должно происходить в направлении, обратном потоку движущихся транспортных средств.

Странная штука — эти самые правила дорожного движения! Созданы они как будто бы для автомобилистов, но и упоминанию обязанностей пешехода в них так же нашлось свое место. И это не вызывает у пешехода никакого протеста, ибо в тех же правилах дорожного движения немало места уделено и его правам. А что до обязанностей, то всякий здравомыслящий человек понимает, что родились эти самые правила поведения не из-за некоей дискриминации пешеходствующего населения со стороны автомобилистов или дорожно-постовых служб, а исключительно в целях безопасности самих же пешеходов. И возникли они не на пустом месте, а явились квинтэссенцией многолетнего человеческого опыта, в результате анализа неутешительной статистики несчастных случаев на дороге.

Впрочем, каковы бы ни были сами правила, каково бы ни было отношение отдельно взятого пешехода к ним, ему всего-то на всего стоит отойти от этой самой проезжей части на несколько шагов, и правила исчезнут. Более того, и без всяких правил с их трогательной заботой о физическом благополучии пешехода, шансы сохранить это самое благополучие при этом неизмеримо возрастают.

Идущий вдоль дороги человек, впрочем, ни о чем таком не думал. Он просто шел по правой обочине, и так, по-видимому, ему было просто удобнее. На предписанной правилами стороне дороги летнее солнце, вроде бы совсем недавно показавшееся над горизонтом, уже палило своими яркими лучами, и в этих лучах клубилась пыль, поднимаемая проносившимися по трассе автомобилями. Нет, совершенно неприятно было бы идти пешеходу по той стороне, хотя бы даже это и предписывалось ему вздорными автомобильными правилами. Куда лучше было двигаться здесь, по противоположной стороне от скоростной автотрассы, где залесенный холм давал живительную тень, а из самой холмистой рощицы, если прислушаться, иногда можно было даже расслышать невнятный птичий гомон.

Автотрасса грациозно огибала этот холм слева. Неведомые строители дороги, видимо, благоразумно рассудили, что небольшой ее изгиб обойдется гораздо дешевле, чем стоимость работ по уничтожению этого естественного препятствия во имя ее прямолинейности. И это, несомненно, явилось наилучшим решением — сметная стоимость строительства не превысила установленных нормативов, холм, роща и птицы остались в неприкосновенности, хотя и были обременены неприятным соседством. А автомобилисты приобрели некоторое разнообразие маршрута, которое только повышало концентрацию их внимания на дороге и служило исключительно на благо их же собственной безопасности.

Пешеходствующий человек, конечно же, мог бы пройти и по этой живописной рощице. Правда, для этого ему нужно было бы взобраться на холм, преодолев достаточно крутой подъем. Но за этот подвиг он был бы вознагражден сполна. Там, на холме, действительно пели птицы, и какие-то невидимые живые существа шуршали в траве. Там ветер шумел кронами берез и осин, и если посмотреть вверх, то можно было бы полюбоваться его игрой в ярко-зеленых листьях. Там солнечные лучи, пробиваясь между ветвями деревьев, образовывали причудливую световую мозаику, которая так же жила своею собственной загадочной жизнью. И можно было бы найти там такое место, откуда открывался поразительный вид на раскинувшееся под ногами пространство — луга, где паслись коровы, поля, засеянные пшеницей и ячменем. На горизонте явственно, но, тем не менее, таинственно темнел хвойный лес, а вдали, хотя и не была видна, однако явственно угадывалась река.

И скоростная автотрасса была видна с холма. Серебристой лентой она уходила за горизонт, и можно было бы сказать, в неизвестность — можно было бы сказать, если бы не придорожный указатель направлений и расстояний, самым решительным образом эту неизвестность рассеивающий. По ленте ползли разноцветные блестящие насекомые — автомобили, ползли и исчезали там, за горизонтом. Навстречу им проползали точно такие же букашки, появившись, казалось бы, ниоткуда и постепенно увеличиваясь в своих размерах.

Да, здесь, на холме, человек мог бы сполна вкусить всех этих прелестей. Мог бы насладится своей, хотя и весьма относительной и кратковременной, но все же удаленностью от суетности этого мира. Созерцать красоту этого нетронутого маленького живого мирка, который из-за своей непрактичной геоморфологической природы не подошел для нужд человеческого общества и выпал из хозяйственного оборота. Мог бы полюбоваться теми видами, о существовании которых и не мыслилось там, внизу, у подножия. Мог бы, предавшись философским размышлениям, задаться вопросом, какие такие насущные цели толкают маленькие, блестящие, практически игрушечные, автомобили туда, за горизонт, и какие неведомые силы влекут их в противоположном направлении.

Человек вполне мог бы все это сделать, но почему-то он выбрал путь здесь, внизу, проявляя солидарность с автомобилистами и наглядно показывая расчетливость проектировщиков скоростной автотрассы.

На то у него, конечно же, были свои причины. Во-первых, он спешил, а этот путь был короче, хотя и шел не по прямой. Во-вторых, он в любой момент мог осуществить вышеописанное восхождение, и если он не совершил его сегодня, то был волен сделать это в любой другой раз, по собственному желанию. В-третьих, он уже неоднократно бывал на этом пресловутом холме, и прекрасно представлял себе все то, что мог бы здесь обнаружить.

Сегодня в этом не было особой необходимости. Сегодня он был здесь, внизу, и огибал холм так же, как делали это все без исключения автомобили. Что же с того, что их дороги временно совпали — не отказываться же от собственного пути следования из-за такой досадной случайности! Тем более, что волею случая, соседство с оживленной автострадой в этот момент было менее неприятным, чем обычно.

На дороге образовалась пробка. Автомобили, еще недавно так бодро бежавшие по асфальтовому полотну, теперь стояли в два ряда, как колонна танков на марше, в каковом порядке их и застал долгожданный приказ о кратковременной технической остановке.

Спустя какое-то время по встречной полосе, вдоль застывшей колонны, пугая немногочисленные встречные автомобили, весьма уверенно двинулся представительного вида джип черного цвета. Владелец джипа, как видно, полагал, и не без оснований, что его автомобиль дает ему заметные и неоспоримые преимущества перед другими участниками дорожного движения. В частности — право пересечь двойную сплошную линию дорожной разметки и двигаться в нужном ему направлении уже за ней. За джипом, как рыбы-прилипалы за акулой, увязались наиболее предприимчивые из водителей менее представительского класса.

Тем не менее, сложившуюся дорожную ситуацию это в корне изменить не смогло, а скорее всего, только еще более усугубило, так как и третья колонна в конце концов тоже остановилась. Теперь машины стояли в три ряда, лишившись, к тому же, последней возможности развернуться.

Весьма вероятно, что где-то там, впереди, случилась какая-нибудь авария — быть может, даже с жертвами. А может быть, дорожно-транспортное происшествие было совсем пустяковым, и теперь активные участники инцидента выясняли, кто же из них является пострадавшей стороной, а кто должен оплачивать покраску бампера.

Причины происшествия были неясны, но его последствия — очевидны. Машины стояли. Их двигатели работали на холостом ходу, а их водители заметно нервничали. Еще бы — прекрасный летний день по счастливой случайности выпал на выходной, самое время выбраться за город вместе с семьей или без, отдохнуть от повседневной суеты и городской пыли. Самое время глотнуть свежего воздуха, подставить свое лицо ласковым солнечным лучам, окунуться в освежающую прохладу живописного озера. И, кстати, машину помыть — пусть и у нее будет праздник! День таил в себе столько заманчивых возможностей, что просто-напросто было бы глупо провести его в городе.

И тут — такая непредвиденная и просто-таки прискорбная неприятность. Вместо того, чтобы мчаться на встречу с прекрасным, приходится стоять тут самым глупым образом. Стройные планы начинают рушиться, а главное — такое приподнятое настроение рискует быть испорченным самым возмутительным образом. Что больше всего раздражало — это неизвестность. Было совершенно непонятно, что могло случиться там, впереди,? Почему из-за этого, что бы это ни было, должны страдать все остальные добропорядочные водители? И сколько, в конце концов, все это продлится? Может, всего пару минут, а быть может, уже пора заглушить мотор, да сходить туда, вперед, выяснить, — в чем же, собственно, дело? Принять активное участие в происшествии — все равно ведь стоим. Хотя, вдруг все это рассосется само собой, и можно будет забыть об этих неприятных минутах вынужденного простоя.

"Вот в этом-то все и дело, — думал пешеход, проходя мимо застывших на дороге автомобилей, — все рванули за город, а на такие нагрузки трасса, по-видимому, не рассчитана".

Происшествие занимало его не меньше, чем косвенных потерпевших. Его тоже интересовало, что могло стать причиной такого неожиданного явления. Хотя чувства досады и раздражения он, ясное дело, не мог разделить с владельцами автомобилей, попавших в стальной капкан и самих ставших его составной частью.

Опять же, с вершины холма, вне сомнения, картина происшествия выглядела как на ладони. Оттуда можно было бы с первого взгляда оценить и саму его причину, и серьезность последствий — в общем, составить самую точную картину происходящего. Но пешеходу мысль такая в голову не пришла — его вообще, в сущности, не касалось происходящее совсем рядом.

"Вот ведь, — думал он, — что случается, когда всем приходит в голову одна и та же идея. Вот что случается, когда у подавляющего большинства людей один и тот же образ жизни, одни и те же устремления, жизненные цели, одни и те же средства их достижения. В один прекрасный (прекрасный!) момент стечение обстоятельств сводит их вместе в их едином стремлении, и — вот результат. Более того, в данной ситуации люди сами становятся заложниками собственного автомобиля".

Водители, между тем, понимая все это лучше всякого пешехода, сами начали выходить из своих машин, нервно закуривали и вглядывались в даль. Подходили друг к другу и интересовались, что там видно, или, хотя бы, слышно. Пожимали плечами и досадливо сплевывали на асфальт. Пешеход вдруг оказался среди них, вышедших на обочину и разминающих, по случаю, свои затекшие от долгого сиденья за рулем ноги, шеи и спины. Он смешался с автовладельцами, и неопытный взгляд мог бы с легкостью принять его за одного из них. Хотя взгляду более искушенному сразу же бросалась в глаза его ярко выраженная пешеходность, разительно контрастирующая с преобладающей здесь автомобильностью.

Автовладельцы, люди, умудренные опытом, так же мгновенно и безошибочно определяли социальный статус путника и молчаливо отделяли его от своей общности — разношерстной, но сплоченной своей общей судьбой. Даже оказавшись временно обездвиженными, они чувствовали свое превосходство перед ним — перед человеком, мерящим твердь земную своими шагами, а не оборотами на спидометре. И действительно — что с того, что человек этот проходит мимо, всем своим поведением уязвляя их автомобильное самолюбие? Что с того, что он, быть может, минует источник их временных неприятностей раньше, чем они? Рано или поздно, но пробка неизбежно рассосется, и всего за несколько минут они догонят его и уйдут вперед, напоследок обдав дорожной пылью и ядовитыми выхлопами. А он так и повлачится по дороге своей жизни, обгоняемый всеми, и вечно оставаясь позади.

Пешеход, впрочем, и сам чувствовал все это. Ощущал снисходительные взгляды на свои покрытые пылью кроссовки, слышал приглушенные усмешки за спиной. Догадывался о своем разительном несоответствии с этими людьми, наделенными магией вращения пространства вокруг себя одним лишь легким движением своей правой ноги.

Человек и сам был когда-то автомобилистом. Когда-то он с полным правом мог причислить себя к этому славному сообществу покорителей времени и пространства. И в те достопамятные времена он и сам в полной мере вкушал все прелести автомобилевладения. И так же, как все окружающие, радовался своей автомобильной жизни, несмотря на обременяющие ее мелкие обязанности и хлопоты.

Теперь человек был пешеходом. Нет, никто не угонял его автомобиль, и не превращал его в кучу хлама. Человек сам продал его. И не потому, что отчаянно нуждался в деньгах, а потому что понял — ему автомобиль не нужен. Нет в нем той насущной необходимости, что заставляет холить его и лелеять. Нет той цели, к которой он может тебя привезти. Настоящая цель находится вне оживленных транспортных потоков.

Продал, столкнувшись при этом с откровенным и нескрываемым непониманием со стороны друзей и знакомых, родственников и соседей.

Теперь человек, записавшись в ряды пешеходов, вместе с ними давился в автобусах. Рискуя жизнью, перебегал дорогу перед близко идущим транспортом. Двигался по узким тротуарам, в опасной близости от шумящего и бурлящего механического потока.

Впрочем, он не был и стопроцентным пешеходом. В зависимости от ситуации, он вполне мог воспользоваться таким видом услуг, как такси. Иногда — брал машину напрокат, благо в его бумажнике до сих пор лежали водительские права установленного образца, подтверждающие его соответствующую водительскую категорию.

Так ему было удобнее, этому странному человеку. Хотя от своих прав он отказываться не спешил, но приобретать некие утомительные для него обязанности так же не торопился. Он был доволен своей свободой, хотя редко кто из его близких мог искренне разделить с ним это его чувство. Но и это его мало заботило.

Вот и сейчас он двигался к своей таинственной цели тем способом, который счел самым оптимальным для ее достижения. Путь его лежал в тот самый хвойный лес, куда вела едва приметная тропинка. Там, если зайти достаточно далеко, под сенью сосен можно было обнаружить чудесное лесное озеро с чистой родниковой водой. Родник находился рядом, и тонкий ручеек искрящейся и переливающейся воды весело прыгал по камням, прежде чем влиться в это самое озерцо, смирить порывистость своего движения, чинно пройтись по его незамутненной глади, и вновь отправиться в далекое и увлекательное путешествие с другой его стороны.

Здесь все было преисполнено природного, первозданного величия — и огромные древние валуны, поросшие мхом и лишайником, и высокие сосны, своими мощными корнями с невероятным упорством и силой вгрызающиеся в каменистое основание. И — тишина, совершенно невероятная тишина! Здесь как-то сразу забывалось о недалеком присутствии человеческой цивилизации, здесь цивилизации не было и в помине.

А все потому, что цивилизованные автомобилисты еще не смогли сюда добраться. Здесь не существовало никаких намеков на дорогу, здесь сложно было бы проехать даже на мотоцикле. Это место было предназначено для того, чтобы передвигаться по нему пешком.

Нет, конечно, никаких сомнений, что автомобилисты рано или поздно доберутся и сюда. Для них нет ничего невозможного. И, может быть, весьма скоро среди вековых сосен и тысячелетних валунов, вместо едва заметной тропинки, протянется столь же неприметная колея. С течением времени колея эта обозначится более явственно, потом дорогу засыплют гравием, а там, глядишь, и заасфальтируют. И вечная тишина уйдет отсюда, уступив место более прогрессивному гомону туристических кемпингов. Чистый когда-то воздух обогатится ароматами костров и манящим шашлычным запахом. И бесполезный доселе родник будет призван на службу человеческому обществу.

Но это произойдет только со временем. Сейчас этот уголок природы, получивший милостивое разрешение существовать, существовал, и манил к себе тех, кто не был обременен заботами о подвеске и сохранности покрышек.

Человек свернул с обочины скоростной автотрассы и углубился в лес, шагая по едва заметной тропинке. Кое-кто из досужих водителей бросил, было, взгляд ему вслед, но тут же был отвлечен гораздо более актуальным событием — автомобильная пробка наконец-то стала медленно рассасываться.

_______

Только глубокой ночью я отвлекаюсь от работы. С некоторым удивлением перечитываю написанное. Недоуменно смотрю на плоды своих трудов. И только теперь задаю вопрос сам себе — а для чего это? Что за смысл? Какой прок?

На эти вопросы я не могу ответить. Смысла нет, проку тоже не видится, есть просто какое-то неведомое доселе чувство удовлетворения.

С этим чувством я и засыпаю.

7.

Один из моих новых знакомых, еще тогда, во время совместного нашего уик-энда, поинтересовался у меня, — почему я до сих пор не женат? Весьма интересный вопрос!

К примеру, в моей нынешней ситуации наличие семьи наверняка подвигло бы меня на какие-то свершения. Все мое отношение к миру приобрело бы при таких обстоятельствах совсем иные формы. Некогда бы мне было задумываться над такими безответственными проблемами, как смысл собственного существования. Было бы кому напомнить мне, что исполнение моих обязательств перед ближними своими — это и есть его смысл.

Неженатый человек не в праве назвать себя достойным членом Общества. Он выпадает из стройной социальной системы. Таким поведением он демонстрирует свой отказ явным образом участвовать в грандиозном процессе воспроизводства населения, чем и вызывает к себе отношение некоторой подозрительности. На него почти неминуемо падают обвинения в собственном эгоизме, в нежелании брать на себя ответственность за судьбу других людей. Ему вменяются в вину отсутствие стремления к продолжению собственного рода и улучшению демографической ситуации в стране.

Он подвергается сдержанной критике, — со стороны своих родителей, встревоженных перспективой пресечения славного фамильного древа, со стороны своих более ответственных друзей и знакомых. Со стороны Государства, озабоченного демографическими проблемами. Со стороны всего Общества, опасающегося подобного рода социальных тенденций.

Совместное проживание партнеров без официальной регистрации так же не вполне вписывается в существующие культурные рамки и бытующие традиции, как нечто не в полной мере отвечающее общественным интересам. Совсем не так должен вести себя человек, претендующий на достойное место в человеческом социуме!

Казалось бы, решение о совместном проживании и взаимной социальной ответственности, принимаемое двумя человеческими индивидами, должно касаться только их самих. Это решение, весьма важное и в высшей степени ответственное, должно явиться продуктом их совместного волеизъявления и зиждиться на условии полного взаимного доверия.

Но нет, Обществом на этот случай изобретен некоторый официальный церемониал, формально олицетворяющий возникновение взаимных обязательств. К этому знаменательному событию привлекается как можно больше свидетелей — само Общество, в лице многочисленных родственников, друзей и знакомых новобрачных, Государство со своим официальным штампом и Семейным Кодексом, Церковь со своим благословением и нравственными назиданиями.

В результате свершившегося "таинства брака" человек в своем сугубо личном, интимном деле, неожиданно становится подотчетен всем и вся — от последнего забулдыги, гулявшего на его свадьбе, до торжественно-величественного лика Господа.

Брачный ритуал символизирует собой торжественную декларацию взаимных моральных обязательств двух людей, скрепляемое многочисленными свидетелями, Божьим благословением, и всей мощью государственной правовой системы. Но сам факт приведения человека к подобного рода "присяге" является признаком некоторого недоверия со стороны Общества к его внутренним нравственным устоям.

Эта вековая традиция выросла, надо полагать, из более древних обычаев. Когда человека, не надеясь на его добрую волю, Общество всеми доступными ему средствами старалось связать по рукам и ногам, используя его низменные природные инстинкты. Общество не могло допустить, что у человека может существовать его собственная добрая воля для исполнения неких своих нравственных обязательств, неизбежно возникающих в отношении близкого ему человека. Предполагалось априори, что такой воли либо нет вовсе, либо, она весьма быстро иссякнет.

Институт брака существует как будто специально для того, чтобы лишний раз привязать человека к социальным условностям.

Соединение двух людей в семейном союзе может послужить, как это ни парадоксально, к личностной деградации обоих из них. Соединяя свою жизнь в одну, они, как правило, разделяют обязанности, и каждый отвечает за что-то свое. Соответственно, в остальном человек полностью полагается на своего супруга, перекладывая на него возникающие проблемы, и не заботясь над собственным вкладом в процесс их решения.

Любовь, как это часто бывает, умирает в браке, и остается только привычка, привычка жить вместе.

Муж, который убежден, что вместе со штампом в паспорте он получил жену свою в бессрочное владение, которая никуда уже не денется от него, уже не завоевывает ее сердца ежедневно, как делал он это в дни своей молодости. Он принес домой кусок хлеба — и с него довольно, он исполнил свой долг перед семейством своим.

Жена, разрываясь между работой и кухней, детьми и стиральной машиной, тихо стонет о беспросветности бытия. Но в то же самое время она понимает, что променяла свою свободу с ее полной неопределенностью на что-то стабильное, доверила себя защитнику и добытчику, который несет ответственность за ее более или менее благополучную жизнь.

Есть масса семей, где основой продолжения брачного союза было бы всего на всего данное когда-то торжественное обещание, которое стесняет и того, и другого супруга, и приносит им больше страдания, чем радости. Больше сомнений и недоверия в отношении друг с другом, чем открытости и честности.

А сколько существует примеров того, что брачные отношения, с течением времени, претерпевают такие изменения, при которых некогда любящие друг друга люди становятся самыми настоящими врагами? И единственное, что их объединяет — это чувство взаимной ненависти? Во всяком случае, при подозрительных обстоятельствах смерти одного из супругов, при проведении первичных следственных действий, оставшийся в живых супруг почти неминуемо оказывается в незавидной роли одного из главных подозреваемых предполагаемого преступления.

В нашем мире человеку предоставлено настолько мало "свобод", что жертвовать хотя бы одной из них, во имя чего бы то ни стало, было бы непозволительной роскошью.

В добровольном союзе двух людей, без каких-либо формальных обязательств, нравственные взаимные обязательства все равно присутствуют. Но только носят они не внешний, а внутренний характер. Здесь также присутствует клятва, но не перед общественными институтами, а прежде всего перед самим собой. А нарушить такого рода клятву человеку значительно сложнее.

Сознавая свою формальную свободу перед своим партнером, мы вынуждены признавать и его независимость. Это, в свою очередь, подвигает нас раз за разом доказывать ему свою нужность и полезность, проявлять взаимоуважение и взаимодоверие.

По крайней мере, свободные отношения являются наиболее честными и открытыми. В них меньше необходимости для взаимного обмана и стремления навязать свой образ жизни, свой образ мыслей, свой собственный порядок разделения полномочий. Больше возможностей уважать друг друга и ценить. И предъявлять больше требований к себе самому, а не к партнеру.

Брак любящих людей действительно освящаем Богом. Но освящение это происходит не в церкви, не в ЗАГСе, не за праздничным столом, и не в брачной постели. Оно совершается в душах сочетающихся, при искреннем взаимном согласии, любви и доверии друг к другу.

Рождение ребенка я считаю очень ответственным шагом. И всякий человек, готовый проникнуться этой ответственностью, готовый беззаветно посвятить свою жизнь процессу взращивания и воспитания новой Человеческой Индивидуальности, достоин всяческого уважения.

Рождение детей можно было бы признать тем самым великим смыслом нашего существования, если бы мы могли передать им частицу собственной мудрости и духовной чистоты. Это подлинный акт творчества, если мы ставим перед собою цель воспитать в своем ребенке полноценное индивидуальное сознание, стремящееся оказаться полезным обществу, и способное к творчеству. Тогда — да, одна только эта цель может оправдать существование человека, стать его целью в жизни, его жизненным предназначением.

Но, чтобы воспитать в ребенке Индивидуальность, родитель сам должен быть Индивидуальностью. Он, прежде всего, должен суметь воспитать лучшие качества человеческой натуры в себе самом. Те самые качества, которые и следовало бы передать по наследству своим потомкам.

Что может быть благороднее?

Я, к примеру, не чувствую в себе способностей к воспитанию собственного потомства. Я отнюдь не уверен, выйдет ли у меня эта поистине титаническая работа — воспитание нового Человека.

Другие люди, судя по всему, чувствуют в себе подобного рода силы. Это, надо полагать, и дает им моральное право рождать новых людей и заниматься их воспитанием.

В своих детях мы стремимся увековечить себя. В своих детях мы желаем обрести личное бессмертие. Возможно, потому, что подсознательно мы понимаем, что за всю свою жизнь мы не смогли, не сумели, не захотели сделать что-нибудь действительно стоящее. В этом нам кто-то помешал, нам не дали, нас закрутила жизненная круговерть. И вот сейчас, в расцвете лет, что-то переиначивать уже поздно. И остается только едва осознаваемое чувство чего-то упущенного, чего-то не сделанного, не свершенного.

Оглядываясь назад, мы отмечаем, что единственным нашим бесспорным достижением в этой жизни являются наши дети. Они — наша единственная, хотя и безотчетная надежда. Самим фактом рождения детей мы формулируем свое пожелание в будущее — пусть не мы, пусть кто-то за нас сделает то, чего не сделали мы. Пусть наши потомки свершат то, что мы не свершили.

Но если и у наших детей главным жизненным достижением будет рождение собственных детей, наших внуков — то где же этому будет конец? В чем смысл этого бесконечного процесса? И если смысл отдельной человеческой жизни еще можно туманно объяснить ее участием в некоем грандиозном общественном процессе, невольно возникает вопрос — а зачем существует человечество? Какую великую миссию оно исполняет?

Мы рассматриваем своих потомков, как продолжение нас самих.

Спросите взрослого и, на первый взгляд, здравомыслящего мужчину, ребенок какого пола ему желательнее. Симптоматичным будет ответ — "конечно же, сын!".

А как же! Общеизвестно, что каждый мужчина в своей жизни должен посадить дерево, построить дом, и вырастить сына. Обязанности женщины же, как нетрудно догадаться, заключаются в том, чтобы родить и воспитать этого сына, поливать это самое дерево и содержать в порядке этот самый дом.

Спросим далее этого самого индивидуума, какие соображения позволяют ему сформировать подобного рода предпочтение. "Ну, как же! — будет типичным ответом, — это же мой наследник!".

"Наследник!" Наследник чего? Родового замка, фамильных владений и титулов? Славной ветви древнего династического древа? Ленного права? Промышленного капитала? Быть может, ему предопределено нелегкое бремя Хранителя Страшной Тайны, передаваемой из поколения в поколение, вплоть до времен свершения Великого Пророчества?

В подавляющем большинстве случаев ни о чем из вышесказанного говорить не приходится.

Тогда, скажет нам упрямый индивид, сын может стать "продолжателем дела" своего отца. Это уже ближе к реальности, но ненамного. Во-первых, потому что редко кто из нас занимается делом, которое, действительно, следовало бы "продолжить". Разве что, постройка загородной усадьбы или коллекционирование пивных этикеток. Но, даже в этом случае, какую свободу выбора мы готовы предоставить своим потомкам?

Я сказал как-то любимой моей женщине: "У тебя будут красивые дети!" Она улыбнулась в ответ: "А у тебя — умные!" Бог мой, действительно, что еще я могу передать своим детям? Одна надежда, что ум не имеет генетических истоков, и это было бы в высшей степени гуманно! Как справедливо замечено еще Грибоедовым, ум человеку счастья принести не может, все совсем наоборот. И царь Соломоном с пессимизмом отмечал эту тенденцию.

Я сам — существо, не приспособленное к реальному миру, так что же я передам детям своим?

Эволюция в таких, как я, не заинтересована.

Хотя прогресс человеческой цивилизации, давший Обществу возможность отменить естественный отбор, вполне вероятно, скоро позволит отменить и эволюцию, окончательно закрепив победу человечества над законами природы.

Такие мысли кого угодно выведут из душевного равновесия. Половину ночи я ворочаюсь, тщетно пытаясь найти покой во сне. Сон не идет ко мне, а душевные муки так сильны, что заставляют меня вертеться в своей постели.

Отчаявшись заснуть, я встаю с постели, и включаю компьютер.

Притча. Род.

Ранним утром, на самой заре времен, сидел как-то человек на берегу реки. Смотрел на сверкающую воду, в которой отражался и он сам, и все деревья, растущие на берегу, и небо, и облака на нем, и птицы, парящие в облаках. И само Солнце, не смотря на свое величие, щедро делилось этим своим величием с рекой.

Человек задумался. И неясные думы терзали его — отчего все так? Каждый день я волей-неволей гляжу на эту реку, она тут с самого моего рождения и всю жизнь. Мало есть чего такого на свете, что было бы так постоянно, как она. И в то же время мало, что так же изменчиво. В реке течет вода — течет из неведомых краев в места, еще более загадочные, и все никак не иссякнет. Почему так?

И удивился человек сам себе, не додумав свою думу до конца. Более всего было ему удивительно то, что такая странная и необычная мысль вообще пришла в его голову — ведь раньше такого не случалось!

Но тут, к счастью, вышла из пещеры его жена.

"Вот, ты где! — воскликнула она. — Что ты тут делаешь, хотела бы я знать? Я-то думаю, мой муж на охоте, добывает своей семье оленя! А он сидит на берегу и в затылке чешет!".

"Сам удивляюсь, — сказал мужчина. — Я, как обычно, шел на охоту, да вот задержался тут случайно. Самому, веришь ли, удивительно, но вот о чем я подумал..."

"Он подумал! — возмутилась женщина. — Ты, я вижу, ни о чем в своей жизни не думаешь! Ладно, если ты не заботишься о себе, так хотя бы о семье своей задумайся! Подумай о своей мужской ответственности! Подумай о своих детях! Твои дети голодны и плачут, они хотят есть! Подумай о своей жене! Третий год я хожу в одной и той же шкуре! На ней скоро будет столько дыр и заплат, что стыдно будет перед зверями показаться, не говоря уже о приличном обществе!"

"Да, но ты посмотри только..." — и он простер свои руки вдаль, стремясь открыть любимой женщине свои странные думы. Однако и сам не знал, как это сделать, поскольку сам мало, что в них понял.

"Чего я тут не видела? Всю свою жизнь мы живем здесь, а ты притворяешься, что видишь все это в первый раз? Ты думаешь, что у меня мало своих забот? Мне еще надо вымести нашу пещеру, нарвать травы, чтобы сменить нашу подстилку. Да и шкуру свою старую в очередной раз латать надо! Кто знает, когда мой добытчик сможет обеспечить меня новой?"

"А ведь, правда, — подумал мужчина. — У меня столько дел и столько ответственности, а я тут сижу и занимаюсь чем-то непонятным".

И погнался он за оленем, и забыл о своих таких странных мыслях.

И добыл он оленя, накормил и себя, и жену, и сына, и дочь свою.

И выросли дети его, и сын его стал бегать с ним за оленем. А дочь его вышла замуж, и тоже всю свою жизнь честно и добросовестно выполняла свои женские обязанности.

И были у этих повзрослевших детей свои дети, а потом внуки, а потом и правнуки.

И вот однажды один из его далеких потомков, обучаясь искусству охоты, вдруг заявил: "А мне не интересно бегать за оленем. Это утомительно и нудно. Я лично хочу сидеть дома и разрисовывать свою пещеру всякими занятными рисунками".

Недоумением было встречено это заявление среди его соплеменников.

"Ты что, не хочешь быть настоящим мужчиной?", — спросили его.

"Не вижу, почему это я не достоин такого звания", — ответил он.

И тогда ему объяснили то, чего он не видел. Раскрыли глаза.

"Если ты будешь заниматься всякой ерундой, — сообщили ему. — Ты не сможешь обеспечивать свою семью пищей. Ни одна девушка не пожелает тебя в мужья, и не будет детей у тебя. И когда ты состаришься, если не умрешь раньше от голода, некому будет поднести тебе куска мяса".

Горько стало юноше, но признал он правоту мудрых старших своих родственников. И начал бегать за оленем, как и все настоящие мужчины его племени. И женился он, и воспитал детей. И умер в спокойствии, в окружении своих потомков.

И уже его далекий потомок тоже как-то отказался бегать за оленем.

"Мне, — говорил он. — больше нравится шить из шкур одежду и вялить мясо".

"Это женское занятие, — сказали ему. — А ты, как мужчина, обязан добывать это самое мясо и эти самые шкуры".

"Зато я уж так приготовлю оленя, что пальчики оближите! И одежды пошью фасона нового!"

"Не нарушай общественного разделения труда, — предупредили его. — Это процесс объективный, и не тебе вмешиваться в веками устоявшиеся порядки".

Он попытался настоять на своем, но его просто засмеяли. С ним перестали общаться настоящие мужчины, и даже анекдотов про него до настоящего времени не сохранилось.

Так мы никогда и не узнаем, — оказался ли он упорным в своем упрямстве? Пытался ли он что-то кому-то доказать? Или же, что более вероятно, прилюдно покаялся в своей неудачной попытке пошутить, и был милостиво прощен.

Еще один из их потомков тоже было, засомневался в великом своем мужском предназначении. И опять его не поняли.

"Что-то ты медленно за оленем бегаешь!" — упрекнули его как-то.

"Чувствую я, не по мне это дело, — сказал он честно. — Хотелось бы мне заняться чем-нибудь другим. Звезды посчитать что ли... А то, глядишь, земледелие изобрести, животноводство..."

"И это говоришь ты! — возмутились сородичи. — Представитель такой славной охотничьей династии! Твой отец был лучшим охотником племени, и твой дед был одним из лучших в этом деле! Постыдился бы, не позорил бы честь фамильную!"

И вся семья его глядела на него с упреком. И дед его из почетного темного угла пещеры грозил ему своим пальцем весьма назидательно.

И еще был один далекий потомок. Тот вообще с детства был странным, и говорил никому непонятные речи. Считал, что в мире людском все не так, как надо.

"Тебе ли, — говорили ему. — Оспаривать современный уровень социально-экономической организации общества?"

А он все твердил свое — говорил, что погрязло племя в сиюминутной суете и не видит дальше собственного носа.

"Ты лучше на себя посмотри, — говорили ему. — С таким мировоззрением ты сам долго не протянешь".

"Вот и вы, — говорил он. — Взгляните на себя со стороны. Поднимитесь над своими проблемами и ощутите, наконец, как они, по сути своей, мелки и ничтожны".

"Ты нас жизни не учи, — отвечали ему. — Мудрые предки глядят на нас с небес, а мы свято блюдем заведенные ими порядки. И нет у них нужды гневаться на нас, ибо живем мы, как и они жили, то есть — праведно".

И, может быть, еще чего-то он хотел сказать им, но терпение их на этом лопнуло.

"Ты сомневаешься в заведенном порядке вещей и подвергаешь критике наши традиции, — сказали ему при общем стечении народа. — Таким нет места в нашем племени, иди от нас".

И он пошел, и все его племя отреклось от него. И родной отец его отрекся от него, и дед с небес сурово не одобрил.

Больше о нем никто ничего не знал, да и не хотел знать.

8.

Допустим, меня не привлекает ни идея так называемой "материальной независимости", ни высоты власти. Ну, хоть что-то в этом мире должно представлять для меня интерес?

Есть ведь еще один из широко распространенных в человеческом обществе жизненных стимулов. Это — слава, известность, популярность. Стремление выделится из общей серой массы своих соплеменников, им на радость и себе на удовольствие.

Может быть, я в тайне от себя самого мечтаю именно о такой участи?

В наше время достичь некоторой популярности достаточно легко. Это в иные, менее просвещенные эпохи, для того, чтобы получить хоть какую-то известность, нужно было обладать некими выдающимися способностями. Это когда-то давно для того, чтобы вкусить всенародной славы, нужно было свершить хоть что-нибудь великое. Когда-то давно талант вынужден был пробивать себе дорогу ценой невероятных усилий, а порой и жестоких лишений, настоящих испытаний для своих душевных и жизненных сил.

Сейчас этого не требуется. Вернее сказать — эти условия перестали быть обязательными. Цивилизация, освоившая технологии, позволяющие синтезировать продукты питания практически из любого органического материала, конечно же, не могла остановиться на достигнутом. Цивилизация пошла гораздо дальше. И сейчас человечеству доступны технологии синтеза талантов из исходного человеческого сырья практически любого качества.

На основе этих передовых технологий создана целая индустрия создания и взращивания, шлифовки и огранки талантов. Это не может не внушать в нас оптимизм, поскольку этим наглядно демонстрируется возможность всех и каждого, в урочное время и при удачном стечении обстоятельств попасть на конвейер, транспортирующий необработанную породу туда, к сияющим вершинам славы и популярности. Конечно, по пути нам предстоит немало испытаний, поскольку технология предусматривает последовательное и комплексное применение различных технологических приемов, порою весьма неприятных. Но, в конце концов, каждый кандидат в таланты обязан знать, что просто так в жизни ничего не дается. Каждый кандидат обязан отдавать себе отчет в том, что успех требует жертв. В конце концов, от него и требуется только то, чтобы он лежал себе спокойно на фабричном конвейере, и не мешал профессионалам делать свою работу.

Эта индустрия, как и всякая другая, органически вписывается в глобальную экономическую систему человеческого Общества. А по сему не может действовать вне существующих экономических законов и правил. Она, эта отрасль промышленности, и родилась-то лишь вследствие объективного требования удовлетворения существующего спроса. И поэтому она обрастает незаменимыми сопутствующими сферами услуг — своим маркетингом, бизнес-планированием, и даже рынком фьючерсов и вторичного сырья.

Да, пожалуй, меня могла бы привлечь какая-нибудь творческая профессия!

Не беда, что у меня нет никакого соответствующего образования. Возможно, это даже к лучшему. В творческих профессиях обучение специалистов в высших учебных заведениях я лично считаю вообще губительным для талантливых людей. Изучение основных техник живописи, несомненно, способно обучить ученика ремеслу живописца, но обучить искусству — нет. Талант его может проявиться только при условии, когда он самостоятельно найдет свою манеру, свою технику, свое вдохновение. А годы, когда ему волей или неволей навязывают "традиционные", "классические", "канонические" подходы к искусству способны лишить его самобытности, если она и была ему присуща. Творческой личности требуется творческая свобода, тогда он легче найдет свой путь, а не станет всего-навсего очередным паломником на тракте, вымощенном его гениальными предшественниками.

Если поэта необходимо учить писать стихи, то из него, скорей всего, нового Пушкина не выйдет. А выйдет, в лучшем случае, "старый Пушкин", а вернее всего — автор рекламных слоганов и эпитафий. Или же станет он литературным критиком, взыскательным арбитром чужих творческих изысков на предмет их соответствия существующим нормам и правилам стихосложения.

Если же и есть у некоего человека талант к стихотворному творчеству, он способен чувствовать гармонию стиха самой своей душой. Возможно, он не сможет перечислить основные различия ямба от хорея. Он может и не знать что такое "эвфемизм" или "аллюзия". Он может вообще не догадываться о существовании таких терминов, но внутреннюю гармонию стиха он будет ощущать интуитивно.

Весь объем необходимых знаний для творчески направленного человека заключается в огромном пласте человеческой культуры. И для этого нет большой необходимости подвергать этот пласт классификации, препарированию и разборке на составные части. Таким методом можно воспитать ремесленников, и превращать в ремесленников потенциальных творцов.

Таким способом можно воспитать талантливых и даже гениальных исполнителей — актеров, певцов, музыкантов. Творческие задатки, врожденный талант, огромная работоспособность в сочетании с тонкой работой педагогов могут вырастить великого мастера сцены, звезду балета или виртуозного скрипача. И мастера эти, действительно, способны будут поражать воображение зрителей своим искусством.

Но это — всего лишь исполнители, которыми руководят, создавая свои творения, другие люди, находящиеся в тени — композиторы, драматурги, режиссеры и дирижеры. Именно эти люди находятся в творческом поиске, именно эти люди и создают шедевры искусства.

А актер так и будет гениально изображать созданный не им сложный образ драматического персонажа. Балерина своей неповторимой грацией и пластикой донесет в души зрителей весь творческий замысел хореографа. Виртуозный скрипач сорвет заслуженные овации за великолепное исполнение классических музыкальных произведений, написанных за сотни лет до его рождения. Певец своим уникальным тембром заставит дрожать тонкие струны души слушателей, старательно воспроизводя чужие слова под чужую музыку.

Бывало, спросит некий театральный репортер у популярного актера: "А какую роль еще бы вы хотели сыграть?". А тот и отвечает что-то вроде — "Да вот, мол, Бориса Годунова, к примеру, или — Евгения Онегина". Ну, так о чем, казалось бы, речь, сыграй! Посмотрит в ответ на это актер удивленно и ничего не ответит. А что он может сказать в ответ, когда эту свою профессиональную мечту он сможет реализовать только тогда, когда главный режиссер театра увидит в нем этого самого Бориса Годунова. И скажет ему, актеру, — "Все, завтра же будешь Годуновым!". Вот тогда-то и можно будет сказать: "Сбылась мечта!"

И именно для таких творческих профессий важна известность и популярность. Ведь ничего нового они не создают. Народная популярность, — это потолок их возможностей, критерий их таланта. И именно в этой среде остро соперничество, конкуренция — в этой их общей борьбе за всенародную славу.

Да разве это так уж важно, кто создает настоящие произведения искусства? Тем более, что и они, эти самые создатели, стремясь к сиюминутной личной выгоде, разменивают свой талант по мелочам, штампуя ширпотреб. Художник, вместо концептуального полотна, рисует портреты досужих прохожих в подземных переходах. Архитектор, вместо дворцов, проектирует типовые многоэтажки. Скульптор, вместо монументальных форм, промышляет изготовлением бюстов исторических и современных деятелей. Перспективный музыкальный коллектив, создав несколько интересных песенных композиций, разменивает стремление к дальнейшему творческому поиску на сомнительную популярность среди посетителей кабаков и ночных клубов.

Режиссер, вместо эпической драмы, ставит рекламные ролики. Писатель вместо "правды характеров" выводит незамысловатых персонажей в своем очередном детективе. Их творческое сотрудничество вполне могло бы обогатить мировой кинематограф неким шедевром, но плоды их совместных усилий выливаются в постановку очередного кассового "блокбастера" из жизни негодяев.

И уж, во всяком случае, истинные творцы произведений искусства неизменно остаются в тени народной популярности, и могут удостоиться только лишь сдержанного общественного уважения.

Ведь публика видит не создателей, а исполнителей. И именно с ними она олицетворяет само произведение. Именно им она дарит свою любовь. Именно им шлет цветы и аплодисменты. Именно их готова носить на руках.

Разве не любопытно было бы представить себя в этой роли?

Мечта. Артист.

Я просыпаюсь, медленно открываю глаза. Сладко потягиваюсь, не торопясь подниматься с кровати. Еще какое-то время просто лежу в своей постели, и мысли мои текут медленно и плавно. Испытываю приятное ощущение полного физического и душевного спокойствия.

Уже почти одиннадцать часов утра, но мне некуда спешить. Сегодня у меня законный выходной, и я волен делать то, что захочу, а то и вовсе ничего не делать. Планов на день — практически никаких. Вот разве только на вечер я запланировал посещение одного модного ночного клуба, где сегодня наверняка соберутся и другие яркие представители столичного бомонда.

В Москве меня не было целых полторы недели — очередные гастроли. И теперь мне просто необходимо снова заявить о своем присутствии на культурном небосклоне столицы. Надо бы повращаться в кругах творческих людей. Попасть под прицелы фотокамер вездесущих папарацци. Засвидетельствовать свое почтение заслуженным мэтрам нашего цеха. Выслушать их отзывы о своем творчестве. Обменяться свежими впечатлениями и просто ничего не значащими разговорами со своими коллегами. И, между делом, похвастать своим неизменным успехом у провинциальной публики. Высказать свое нелестное мнение о гостиничном сервисе глубинки. С видом знатока оценить достоинства и недостатки посещенных мною городов.

С гастролей я вернулся только позавчера. Десять дней я болтался в самолете, почти ежедневно перемещаясь из одного города в другой. Я даже не запомнил толком ни одного из них. Вряд ли я смогу навскидку назвать и половину из посещенных мной населенных пунктов — они мелькали перед глазами, как в калейдоскопе.

В сущности, какая разница, как они там назывались? Помнить все географические названия — это лишняя, абсолютно для меня бесполезная информация. Вот, к примеру, моему менеджеру это просто необходимо. Но на то и существует менеджер, на то и существуют все эти администраторы, чтобы мне было удобнее работать, не отвлекаясь на разные мелочи.

Да и города эти похожи один на другой. Везде — одно и то же. В аэропорту — толпа поклонников, чей пылкий темперамент пытаются сдержать выставленные специально по случаю моего прибытия милицейские кордоны. У трапа самолета — представительского класса автомобиль с местными организаторами концертов. Цветы, улыбки, комплименты. Быстрая езда до гостиницы, во время которой у меня имеется едва ли не единственная возможность лицезреть посещаемый город сквозь тонированные стекла.

Гостиницы я помню гораздо отчетливее, чем те города, где они находились. И даже не их названия, а их внутренний интерьер, вежливость персонала, степень удобства и комфорта. Которые, как правило, абсолютно не соответствуют предъявляемым мной требованиям.

Вечно то у самого трапа самолета, то в холле гостиницы, меня встречает группа местных журналистов, с одними и теми же вопросами: "Как добрались?", "Понравился ли город?", "Исполните ли что-нибудь новое?". Стандартные вопросы, и ответы на них у меня такие же стандартные: "Спасибо, хорошо", "Не имел возможности познакомиться подробно, но, думаю, что город замечательный", и, с тщательно отрепетированной загадочной улыбкой, — "Пусть это станет для моих зрителей сюрпризом".

Вечером — концерт в зале местной филармонии. Гримерная комната, макияж, облачение в концертный костюм. Пять минут одиночества и полной тишины — на вхождение в сценический образ. И вот — начинается она, моя работа. Эффектный выход на сцену. Публика, конечно, в восторге. И — пантомима на сценических подмостках, под фонограмму, с подтанцовкой, с коронными жестами левой рукой. Все, вплоть до мельчайших деталей, тщательно отрепетировано заранее, на сцене я позволяю себе минимум импровизации.

Как обычно, успех полный. Приятно купаться в искренних проявлениях своей славы, получать лишнее подтверждение своей популярности! Овации, цветы. Я шлю в зрительский зал свои улыбки и воздушные поцелуи. Спасибо, спасибо, я всех вас люблю, никогда еще меня так тепло не встречали! Знаете, на прощание хочу подарить вам еще одну песню из своего репертуара.

Пою ремикс одной из своих прошлогодних песен. Публика, понятное дело, кипит восторгом. Что, еще? Исполняю одну из уже спетых песен на бис. Ну, все, пора закругляться. "Мы обязательно встретимся вновь!", "Спасибо всем вам!", "До свидания, до новых встреч!"

Ну, все, вот и конец концерта. Возвращаюсь в гримерку, от дверей которой уже оттаскивают нескольких моих юных поклонниц, непонятно как просочившихся через кордоны безопасности. Некогда, да и неохота обращать на них внимание. Но — работа есть работа, и мне обязательно нужно показать им, что я ценю их фанатский энтузиазм. Быстро раздаю автографы, шлю им воздушный поцелуй на прощание, и скрываюсь за дверью.

Пора смывать с себя грим, переодеваться в человеческую одежду и — в гостиницу. Там тоже будут караулить фанатки, в наивной надежде поближе пообщаться со своим кумиром. Но я им такой возможности предоставить не смогу.

Да, бывало, на первых шагах своей блистательной карьеры я нередко затаскивал податливых поклонниц, что посимпатичнее, в постель. Но продюсер мой такому моему поведению воспротивился. С поклонницами, говорит, — ни-ни! Они, видишь ли, в тебе кумира должны видеть, сверкающего и недоступного. А не бабника какого-то. Не разрушай, говорит, девичью мечту о сказочном принце! А то еще, чего доброго, кто-нибудь из них от тебя забеременеет, и начнет таскать по судам. Доказывай потом свою невиновность. Тебе это надо? Вот продюсеру — совсем не надо. Он, продюсер, если захочет, и сам тебе какую угодно скандальную легенду создаст, в целях поднятия твоей популярности. Ты только кобелизмом своим не испорти имидж недоступного поэтического романтика.

Вечером, после концерта, я принимаю душ, выпиваю бокал шампанского. А то ведь, пару раз такое было, в тот же вечер нужно снова куда-то лететь. Значит — снова в аэропорт, снова в самолет, снова в небо. Что поделать, страна ждет встречи со своим кумиром! А я жду, когда же кончатся, наконец, эти бесконечные гастроли.

И вот — турне завершено, и теперь мне ничто не мешает вновь наслаждаться всеми прелестями жизни — домашним комфортом, отсутствием дел и полной внутренней умиротворенностью.

Вчера встретился со своей Наташкой, и провел с ней почти целый день. Она, конечно же, интересуется моей популярностью у поклонниц, — не было ли у меня на гастролях романтических приключений. Эх, отвечаю ей, знала бы ты, какой у меня напряженный график работы! Я, может быть, даже если бы хотел, никакого романтического приключения не получилось бы. Просто времени бы на него не хватило. А потом, говорю, у меня ведь есть ты, и никто мне больше не нужен. Верит!

К вечеру, конечно, расстался с ней. Говорю, дела. Говорю, работа. Она хочет остаться, но я решительно выпроваживаю ее из своего дома — не мешай творческому процессу!

С подругой своей я строг. Не терплю я зависимости от женщин. Я люблю свободу, и никому не позволю на нее покушаться. Поэтому живем мы с ней раздельно и встречаемся не чаще, чем раз в два дня. Она, возможно, хотела бы большего. Но она и сама должна понимать, что ей и так уже крупно повезло, что я считаю ее своей подругой. Хотя даже это обстоятельство ни в коей мере не дает ей право покушаться на свободу моей творческой личности.

Тем же вечером я посетил своего визажиста. Почти две недели гастролей — мыслимое ли дело! В походных условиях разве можно сохранить свой внешний облик во всей его красоте? Поэтому прежде, чем объявить о своем появлении в столице, мне просто необходимо посетить модный салон. Тем более, что время моего посещения забронировано заранее.

Там, конечно, Алик начал спрашивать меня, как прошло турне. Ну, рассказал я ему, какой свинарник можно встретить у них там в "фешенебельных" отелях. Специально для того, чтобы Алик заохал, заахал, прижимая свои холеные ручки к накрахмаленной груди: "Ах, это деревня! И там все так живут? Мужичье! И как ты это выдержал? Я бы не смог!"

Ясное дело, не смог бы! Ты, Алик, много, чего бы не смог. Ты, Алик, наверное, и дома-то сиживаешь на креативном, обитом бархатом унитазе, и бумага туалетная у тебя, небось, какой-нибудь там лавандой пахнет.

Что ты вообще знаешь о нечеловеческих условиях работы артиста? Что ты вообще знаешь о провинции? А провинция, Алик... деревня конечно, что и говорить, но где еще тебя готовы любить так, как в провинции? Там живут совсем другие люди, не то, что в этой жлобской, зажравшейся Москве. А эти девочки, чистые, незамутненные души! Я дарю им их мечту наяву, и за это они готовы носить меня на руках. Ах, провинция!

Нет, артист, конечно же, должен жить в Москве, но за славой и популярностью — отправляться в провинцию. Чтобы вкусить своего успеха по полной программе, ни с кем его не деля и ни перед кем не заискивая.

Да, сбываются, наконец, все мои мечты! С детства я мечтал о сцене, я хотел быть популярным эстрадным исполнителем. Хотелось мне, чтобы вся страна слушала мои песни, люди валом бы ходили на мои концерты, чтобы обо мне говорили.

И вот теперь — все, о чем мечталось, сбылось! Мои хиты известны всем — "Все, что было до тебя", "С первого взгляда", "В моем сердце", "Моя девочка", "Прости, если сможешь", "Расстаемся", "Не забуду тебя я", "Где ты, киска моя?". Их все знают, их все поют. Оба моих телевизионных клипа по музыкальному каналу гоняют целыми сутками. Поклонницы мне пишут письма, объясняясь в любви. Газеты берут развернутые интервью, интересуются моими творческими достижениями и будущими проектами. Быть может, мне даже памятник воздвигнут, желательно при жизни, в знак признания моего выдающегося таланта.

Да, я доказал, и в первую очередь самому себе, что настоящий талант может проложить себе дорогу в жизни, что может он быть достойно оценен и вознагражден.

А ведь он, мой талант, мог бы так и остаться нераскрытым, если бы не наш продюсер. Святой человек! Хотя продюсеры, в сущности, и существуют специально для того, чтобы мечты таких вот, как я, молодых талантов, сбывались. Это такие сказочные волшебники, выхватывающие достойных кандидатов из большой и шумной толпы претендентов, и делающие из них эстрадных звезд — сверкающих и ярких.

Боже мой, сколько усилий нужно было приложить, чтобы меня заметили! Сколько конкурентов на место в лучах публичной известности и славы! И сколько же среди этих претендентов бездарностей, рвущихся наверх благодаря связям, деньгам и собственным неуемным, но таким необоснованным амбициям!

Как тошно порой было смотреть в эти рожи, разукрашенные и искаженные гримасой деланного благополучия, преисполненные чувством собственной значительности и исключительности. Опять эти совместные концерты, опять за кулисами все твои "коллеги" якобы радуются твоим несомненным успехам, а в спину бросают всякие гадости. Бездарности, кругом одни бездарности! И как трудно нынче талантливому человеку пробиться сквозь толпу этой творческой серости на вершину, где твой несомненный талант сможет предстать во всем своем блеске перед восторженной публикой! И пожать его достойные плоды — всенародную славу!

Нет, моя мечта — не только слава. Деньги, конечно, тоже. В мечтах мне представляется уютный домик на берегу теплого моря, несколько славненьких квартир в приличных городах мира. Несколько модных автомобилей. Еще — несколько беззаветных любовниц, главным качеством которых я полагаю преданность и отсутствие собственнических поползновений.

Когда-то я мечтал о популярности ежедневной — вроде того, что идешь по улице, а тебя все узнают. Вокруг раздаются удивленные возгласы, девичьи писки и визги. Люди окружают тебя, здороваются, стараются прикоснуться, просят автограф, пытаются познакомиться поближе. А ты идешь себе с нарочито постным, отстраненным лицом, а на душе, между тем — приятно!

Сейчас я уже не так об этом мечтаю. Во-первых, потому что я уже знаменит. Популярен. Узнают, просят автографы. И, между прочим, это уже начинает доставать. Иногда моя популярность здорово мешает мне жить. Вот если бы свою народную популярность можно было регулировать! Раз — и ты как все. Раз — и снова знаменит и популярен!

А то — как жить в этом самом уютном домике на берегу теплого моря, когда он тут же станет местом паломничества неистовых поклонников и скандальных журналистов? Они ведь вздохнуть свободно не дадут! Ох, нелегка участь популярного эстрадного артиста!

Однако, хватит нежиться в постели, пора и подниматься. Не спеша, встаю с кровати, и направляюсь в ванную. Встаю под теплый душ, так аккуратно, чтобы не испортить сделанную вчера укладку. Освежившись и приободрившись, выхожу из душа и направляюсь на кухню. Готовить что-то лень, обойдусь легкоусвояемыми витаминами. Достаю из холодильника пакет апельсинового сока и пару бананов.

Чем занять сегодняшний день? Позвонить Наташке, что ли? Пусть бросит все свои дела и приезжает. Кстати, и в ночной клуб сегодня с ней же можно и отправиться. Она будет только рада.

Вдруг — телефонный звонок. Неожиданно! Кто бы это мог быть? Мой телефонный номер знают очень немногие, и они не раскроют его никому даже под страхом смерти. Поклонники бывают очень даже настойчивы, поэтому свою частную жизнь мне приходится охранять всеразличными способами.

Именно поэтому, к примеру, живу я в съемной квартире. Квартиру эту нашел для меня продюсер, она как бы моя служебная. И это, между прочим, удобно — если случится, что журналисты или поклонники пронюхают мой нынешний адрес, то можно будет тихо с этой квартиры съехать, переехать на другую. Избавиться от чересчур навязчивой популярности.

А телефон все звонит. Поднимаю трубку. В трубке — голос моего продюсера. Осведомляется:

— Ну, что, Максим, проснулся?

Смотрю на часы — ровно полдень.

— Что за вопрос, — отвечаю я с некоторым удивлением в голосе. — Давно уже!

— Ну-ну! Тогда подъезжай в нашу студию.

— А что такое?

— Разговор есть. Серьезный.

— А по телефону?

— Нет, не по телефону. Подъезжай, жду тебя!

— Ну, хорошо, подъеду. Когда?

— Да прямо сейчас и подъезжай, не тяни.

— О Кей!

Кладу телефонную трубку. Это зачем это я продюсеру понадобился? Серьезный разговор, видите ли! Интригует... Что это еще за серьезный разговор? Неужели у него какая-нибудь новая идея развития моего артистического таланта? Может, клип хочет новый снять? Или того хлеще, в кинофильме каком-нибудь меня задействовать? Помнится, говорили мы о такой возможности. Ну, что же, я не отказался бы! Смотрю на себя в большое зеркало, занимающее полстены комнаты. Нет, все-таки Алик молодец, такой имидж мне соорудил — сам не могу налюбоваться. Такой образ — как раз для широкого экрана!

Но прежде, чем ехать в студию, я, пожалуй, кофе выпью. Захотелось мне вдруг кофе, да и не мчаться же по первому зову? Заранее мы об этой встрече не договаривались. Да и вообще, я имею полное право и опоздать, если сочту это нужным. Ничего, подождут!

Однако, все же интересно, что это за разговор такой? Новый гастрольный тур? Да нет, наверное, такие вопросы мы и по телефону обсудить бы смогли. Фестиваль какой-нибудь? Вполне может быть, тем более, что летом планировалась моя поездка на юг, к Черному морю. А может, Паша и Слава пару новых песен написали, пока меня в столице не было?

Паша и Слава — это наша ударная творческая группа, бригада хитмейкеров. Поэт и композитор. Как мне рассказывали, они давно уже друг с другом знакомы. Учились где-то вместе — не то на инженерном, не то на физическом. У них своя теория создания хитов. Математически оптимизированное сочетание музыки и текста. Вот они и шлепают песни по заказу. Новый шлягер в неделю — их норма.

Продюсер их очень даже уважает и ценит. А за что? Превратили искусство, понимаешь, в прикладную науку, да еще радуются. Издеваются. Спрашивают — тебе, Максимчик, какую песню написать — веселую или грустную? Со счастливым концом, или как? Типа, по заказу.

Но заказы, конечно, формирует наш продюсер. А они, два мастера-штамповщика, любое его поручение выполняют со смехом — вот, мол, как можно творчество на поток поставить!

Я не удивлюсь, если за них компьютер песни пишет. Они же программисты по специальности! Всего-то и делов, наверное, — запрограммировал машину, а она уже песенки сама, как пирожки, печет. А они только сливки снимают. Художники!

Но, что ни говори, а эти ребята здорово свою работу делают. И песни их неизменно идут у публики на "ура". Все-таки хорошо, что они на меня работают. На мой образ, на мой имидж, на мой артистический талант.

Может, и правда, речь идет о записи нового альбома? Давно уже пора мне второй свой диск записать, развивать свою популярность. Вот только песен на полноценный альбом пока не набирается. Разве что, Паша и Слава выдали за эти две недели полдюжины новых композиций? Я бы, наверное, не удивился.

Да, записывать альбом — это поистине адская работа! Я и не подозревал, насколько это сложно, пока сам не погрузился полностью в этот процесс. Тогда-то я и познал, какие нечеловеческие испытания порой выпадают на долю эстрадного артиста. Но — это моя работа, и она, в конце концов, принесла свои плоды, окупила все мои физические и моральные затраты, как бы они не были велики.

Повезло, конечно, со звукорежиссером. Вернее, что значит — повезло? Хвала продюсеру — он умеет организовать дело, привлекая к работе с таким талантливым артистом, как я, настоящих профессионалов. Правда, мы со звукорежем этим чуть не поссорились во время записи. Каждую песню записывали раз по двадцать, не меньше! А режиссер все недоволен. Говорит, что я не вытягиваю каких-то там нот. Говорит, что голос слабоват. Говорит, что слух несовершенен. Один раз позволил себе в мой адрес вообще в высшей степени возмутительную шутку. В том смысле, что, мол, может мы ему (мне!) вообще какой-нибудь синтетический голос придумаем? И ведь все смеялись! Крайне неприятный эпизод. Я даже хотел было обидеться, но продюсер наш вовремя поспешил разрядить обстановку. Меня похвалил, а режиссера пожурил, правда, по моему мнению, чересчур мягко.

А потом устроил перерыв, увел меня в сторонку, поговорил со мной — мол, не бери в голову, ты натура творческая, воспринимаешь все слишком близко к сердцу. Ты, мол, профессионал, все-таки. Не позволяй эмоциям влиять на твою работу. А на звукорежа — плюнь, не обращай внимания! Он тоже профессионал, он тоже хочет, чтобы продукт вышел качественный. И поможет тебе этого качества добиться. Пойми, говорит, вы работаете вместе, и цель у вас одна.

Ну, это меня немного успокоило. Действительно, думаю, что мне обращать внимание на какого-то неудачника, копошащегося в своей аппаратуре, колдующего чего-то там. У него у самого, пожалуй, нет ни слуха, ни голоса. Завидует мне, небось, по-своему. Кто я, а кто он? Я — звезда эстрады, кумир миллионов. А он — всего лишь подсобный рабочий, обязанность которого — придать моему таланту блеск и наиболее товарный вид. Это я делаю всю основную работу, а его скромная задача — доделать за меня все остальное. Устранить маленькие помарки. А как в моей работе без помарок? Я же живой человек, тем более, натура творческая. Имею я право на творческий поиск? Имею я право пробовать различные подходы к вокальному исполнению? Несомненно! Ведь я же — артист!

После этого работа у нас пошла на лад. Режиссер, конечно, то и дело досадливо морщился, прослушивая записанный материал, но потом говорил что-нибудь вроде: "Ладно, почистим", "Ничего, смикшируем".

И действительно, через три недели услышал я свое собственное исполнение — божественно! Неповторимо! Совершенно!

Да, иногда я и сам удивляюсь, откуда во мне столько таланта?

Но хватит догадок, хватит пить кофе, пора ехать.

Тщательно привожу себя в порядок, как перед всяким своим появлением в публичном месте. Оглядываю себя в зеркало — все ли в порядке, все ли соответствует моему неподражаемому образу. Ведь меня сейчас увидят люди, и они меня, конечно же, узнают. И потом еще долго будут рассказывать своим родственникам, друзьям, знакомым, а то и просто случайным собеседникам, что вот-де, видели своими глазами всенародно популярного артиста, видели просто так, на улице. Он практически такой же, как мы, только лучше...

Ну вот, вроде все в порядке. Пора отправляться на очередную встречу с внешним миром.

Выхожу из квартиры, спускаюсь во двор.

Во дворе немного народу — всего-то пара человек. Ясное дело, сегодня будний день, у всех дела, у всех заботы. Ежедневная рутинная работа, не приносящая ничего — ни нормальных денег, ни известности. Ну и пускай, если им так нравится. Но такая жизнь — не по мне. Я не могу даже себе представить, как бы я жил жизнью простого человека. И я не хочу себе этого представлять. Так уж устроен мир — есть в нем таланты, находящиеся на самой вершине успеха, а есть все остальные. И этим остальным только и остается, что глядеть на своих кумиров снизу вверх, поражаясь ярким блеском их величия. Восхищаться ими, в чем-то даже завидовать. С полным осознанием того, что таких же вершин им, простым людям, никогда в своей жизни не достичь.

Спору нет, не только поклонники существуют для меня, но и я существую для своих поклонников. Я призван являть им мечту наяву. Я призван скрашивать их серые, однообразные будни. Я призван внести в их приземленную жизнь немножко чуда, таинственного, сверкающего и захватывающего. И они благодарны мне за это, а я благодарен им за их благодарность.

Делаю вид, что не замечаю идущую прямо мне на встречу пару молодых людей. Если им надо, пусть они сами проявят свое почтение к неожиданно представшему перед ними живому воплощению их самых сокровенных грез.

Ну, ладно, прошли мимо, и даже не выказали своего удивления, что столкнулись вот так запросто, во дворе, с настоящей эстрадной звездой. Стесняются, как видно. А то просто не поверили в свою удачу, поскольку они вообще в свою удачу не верят. Не может быть, чтобы меня не узнали — всякий культурный человек в этой стране обязан знать меня в лицо.

Да ладно, черт с ними! Я, в конце концов, еду по делам, и, кстати говоря, мне просто некогда принимать восторги случайной публики.

Сажусь в машину, завожу двигатель. Мой автомобиль — моя гордость, он — неотъемлемая часть моего имиджа. Всегда получаю большое удовольствие от езды на нем. Иногда просто бесцельно езжу по улицам города, попутно отмечая, какое оживление и интерес вызывает мое появление на дороге. На мою машину, как и на меня самого, невозможно не обратить внимание.

Я лично выбирал ее в одном из самых престижных автосалонов. Платил за нее, конечно же, продюсер — она столько стоит, что у меня таких денег, честно признаться, еще нет. Но они будут, в этом нет сомнений. Поэтому свой автомобиль я получил как бы авансом. Но это нисколько не мешает мне считать ее своей собственностью.

Вот и сейчас, я мчу по городским улицам, с ощущением радостной легкости. И просто чувствую, как остальные участники уличного движения, видя проносящийся мимо них шедевр автомобильного искусства, скрипят зубами от зависти в своих более чем тривиальных машинах.

Пятнадцать минут — и я уже на пороге студии. Вхожу в парадные двери. Охранники почтительно пропускают меня, не задавая никаких вопросов. Внутренне, наверное, гордятся, что при своей скромной должности им выпала великая честь работать в непосредственной близи с такими неординарным человеком, как я.

По пути в студию заглядываю, ради интереса, в "демонстраторскую" — зал с подиумом, здесь тренируют и устраивают показательные просмотры школы моделей.

Так и есть, какой-то тренинг у них там. На подиуме — инструктор. По этому же подиуму друг за другом вышагивают какие-то совсем еще юные девочки — сразу видно, из последнего набора. Походки у каждой разные, естественные. На лицах — едва сдерживаемые счастливые улыбки. Радуются, дуры, своей удаче! Думают, сбылась мечта всей их жизни! В сказку, небось, думают, попали!

Ничего, здесь их скоро научат быть профессиональными моделями. Отучат улыбаться.

Глупые девки — эти модели. Каждая из них мечтает о звездной карьере, они готовы пожертвовать ради этой призрачной мечты практически всем.

Боже мой, представить только, какую цену готов заплатить человек только за то, чтобы перестать быть человеком! Чтобы потерять присущую ему индивидуальность! Для начала изнасиловать свой организм, ради приобретения стандартной модельной фигуры. Обрести абсолютно бесстрастное лицо, стандартную внешность, типовую походку. Стать ходячей вешалкой, только ради того, чтобы покрасоваться на подиуме в окружении десятка таких же живых манекенов.

Иной из них, конечно, может повезти, и она станет более-менее востребованной фотомоделью или звездой телевизионной рекламы — девочкой-прокладкой, девочкой-жвачкой или девочкой-кетчупом.

Имеется также возможность покрутиться в великосветских кругах, попытаться подцепить богатого мужа, и это чуть ли не первейшая цель всякой манекенщицы. Но это только тем лучше проституции, что продаешь себя не в розницу, а оптом. Да и желающих удачно выйти замуж нынче развелось столько, что нужного количества достойных женихов для них не найдется.

Подавляющему же большинству из этих претенденток на призрачное счастье придется жестоко обмануться в своих ожиданиях.

Однако — нет ведь, девочки верят в сказки, и отчаянно готовы на все, чтобы сделать их реальностью. А на этой наивной вере совсем другие, более прагматичные люди делают свои деньги. Беззастенчиво пользуются "живым товаром", перепродавая его и сдавая в аренду. Выжимают, как лимон, а потом выкидывают на помойку — без средств, без славы, без каких-либо перспектив. Ибо уже готовы броситься в этот омут другие толпы наивных мечтательниц — юных, свеженьких и доверчивых.

А что еще делать этим девочкам, если у них нет ни ума, ни таланта, ни здравого рассудка? А есть только безумное стремление добиться в этой жизни реализации своей сияющей мечты?

Я-то — другое дело. Меня как раз готовили во всем блеске олицетворять сокровенные человеческие мечты. Всем своим видом, своим поведением символизировать принципиальную осуществимость превращения во всеобщего кумира. Я и сам — приманка для тех, кто идет за мной. Идет наверх, к вершинам славы и популярности.

Я — упорный трудяга, пробил себе дорогу сам, своим трудом. Это моя несомненная заслуга, что из тысяч кандидатов в кумиры выбрали именно меня. Это мои таланты и способности заставили вкладывать в меня деньги. Это я сам доказал, что из меня следует вырастить звезду эстрады.

И я окупил все эти вложения, все усилия своих продюсеров. Я прилежно изучал все таинства эстрадного искусства. Я положился на их выбор, когда они формировали мой имидж, мою яркую оболочку. Даже мое сценическое имя придумали они.

Да, это, несомненно, коммерческий проект. Все в нашем мире движется вокруг денег. Никого нельзя обвинять в том, что он хочет заработать на вложении своих денежных средств. И шоу-бизнес — это тоже бизнес. Люди денежные делают на нем свои деньги, а тот, кто пляшет под их дудку на сцене, получает свое — лучи славы, популярности, толпы поклонников. Да и потребители этого шоу-продукта приобретают то, что им требуется — кумира, возможность ему поклоняться, теоретическую возможность к нему прикоснуться, погреться в лучах его славы.

Да, всякий в этом деле получает что-то свое. Такая вот оптимально устроенная система. И я — гвоздь этой системы. Это вокруг меня вьются и поклонники, и девочки из подтанцовки. На мой успех работает и поэт, и композитор, и визажист, и стилист, и звукорежиссер, и администратор. Это я зарабатываю для продюсера деньги. Без меня ничего бы в этом бизнесе не крутилось.

Вот с такими мыслями я захожу в студию, где сидит мой продюсер, в компании звукорежиссера. Они что-то негромко между собой обсуждают, но при моем появлении прекращают разговор. Звукорежиссер небрежно кивает мне в знак приветствия и надевает наушники. Видать, прослушивает свежезаписанный материал. Интересно, с кем это они сегодня работали? Я, конечно, не один в их проекте, но все же я — главное действующее лицо!

— А, вот и ты! — приветствует меня продюсер. — Заставляешь ждать!

— Как смог, так и приехал, — отвечаю.

— Ну, молодец, что уважил! Присаживайся, разговор будет.

Что-то тон у него неприятный. О чем, интересно знать, будет наша беседа? Присаживаюсь. Молчу. Продюсер тоже некоторое время молчит, разглядывая меня с непонятным мне интересом. Наконец, он начинает:

— Ну что, Максим, как оцениваешь результат своих гастролей?

— Тяжело, конечно, пришлось, но не больше, чем всегда. Вот гостиницы...

— Ну, это понятно, об этом ты уже рассказывал. Меня сейчас интересуют не твои впечатления. Важнее вот что — как считаешь, твоя популярность не падает?

Какой странный вопрос! К чему это он ведет?

— Нет, конечно! Растет популярность, я так полагаю.

— Полагаешь, растет? Тут вот мне принесли свежий финансовый отчет, и знаешь, он меня не радует.

Финансы! А я тут причем? Я вообще в финансовые дела не лезу — это дело моих менеджеров. Продюсер замечает мое недоумение.

— Удивлен, что я с таким вопросом к тебе обращаюсь? А зря, это тебя напрямую касается. Мы же, как ты понимаешь, бизнесом занимаемся. Мы же товар продаем, и товар этот — ты. А вот я смотрю в отчет, и вижу — хреново что-то этот товар покупают.

— Ну, как же! На каждом концерте — полный зал!

— А вот и не на каждом. Смотри сам — первый концерт — заполняемость девяносто два процента, второй — восемьдесят восемь, третий — семьдесят шесть.

— Да ну, ерунда какая-то! Я же своими глазами видел — на каждом концерте — полные залы народу!

— Ерунда, говоришь? Не знаю, что ты видел, от твоих взглядов денег не прибавляется. Билеты, понимаешь, на тебя не покупают. Может быть, там солдаты сидели, в рамках культурной программы. Или детский дом на бесплатную экскурсию привели. Смотреть-то на тебя, может быть, и смотрят, а денег платить не хотят.

— Я не понимаю, к чему этот разговор!

— А я тебе объясню. Падает твоя популярность, падает! Выручка с твоих гастролей едва окупила расходы, ты понимаешь? Прибыль почти равна нулю! Еще немного, и ее вообще не будет! Не окупаешь ты вложений, Максим! Ты неэффективен с коммерческой точки зрения!

Я даже не знаю, что ему на это ответить. Я вообще не понимаю, о чем идет речь.

— Может, на Юге сборы больше будут? — подаю свой голос.

— На Юг ты не поедешь, — категорично отвечает продюсер.

— Как это — не поеду? Ведь планировались же мои гастроли по Черноморскому побережью!

— Ну и что, что планировалось? Если ты с Урала не смог достаточно денег привезти, что тут говорить о Юге! Туда же летом все рванут, рубить капусту! Там будет такая конкуренция, что на тебя вообще никто не клюнет! Не стоит позориться...

— А помните, как я выступил на конкурсе молодых исполнителей в Сочи? Ведь занял же там ...

— Помню, конечно, помню! Тогда-то в тебя по серьезному деньги и начали вкладывать. Знал бы ты, сколько твоя победа нашему инвестору стоила! Он мне уже тогда говорил — мол, надо девку раскручивать. Там возможностей больше, специфика более заманчивая. Ну и, по деньгам можно сэкономить, определенным образом... Но я-то, дурак, на твоей кандидатуре настаивал! И убедил ведь! На свою голову...

— Так вы хотите сказать, что все это было подстроено?

— Не хочу сказать, а говорю прямо. А ты как думал, талантом своим жюри поразил, что ли? А теперь ты и вовсе только какую-нибудь "калошу" и сможешь получить. Нет, никуда ты в ближайшее время не поедешь. Тебя только на корпоративные праздники посылать. Да и то не на всякие. Для нефтяников ты слабоват — они любят продукт покачественнее. Кто тебя купит-то? Какой-нибудь банк задрипанный, или авиакомпания? А то будешь выступать в сельском клубе, перед колхозниками, на каком-нибудь областном празднике урожая! Или на детских утренниках, на новогодней елке! Как тебе такие перспективы?

Неприятные ощущения испытываю я от этого разговора. Между тем, продюсер продолжает:

— Нет, твои турне совсем не те деньги приносят, на какие мы рассчитывали. Вбухали в тебя денег, понимаешь, раскрутили, а ты? Ты заглядывал, смеха ради, на свой интернет-сайт, на персональную страничку? За две недели — всего-то около ста посланий! И знаешь, какого содержания? Ну, конечно, есть еще дуры, которые тебе в любви признаются, но они не в счет. А ты бы почитал, поинтересовался! "Отстой!" — пишут. Мудаком тебя называют.

— А при чем тут я? Я работаю, как и просили. Если финансовые показатели низкие, значит, организация страдает. Рекламы, может, мало было. Да и, кстати, новых песен в последнее время у меня нет! Пускай уж Паша и Слава постараются, напишут что-нибудь покачественнее. А то ведь везде спрашивают, когда мой второй альбом выйдет, а я не знаю, что и ответить!

— Это мы тоже пока приостановим. Не будет у тебя новых песен. Паша и Слава сейчас работают над новым проектом.

— Как это — приостановим? Мне второй альбом нужен!

— Еще раз повторяю, у ребят другой проект, более перспективный.

— Да как же так! Паша и Слава, вы же сами говорили... Как раз сейчас мне нужны новые песни!

— А ты их сам напиши! Сможешь?

— Не пробовал...

— А вот и попробуй! Может, раскроешь в себе талант поэта-песенника?

— Да я и так...

— Ну да, конечно, ты у нас и так талант! На сцене рот раскрывать, да задницей своей вилять! Таких талантов кругом навалом! Бери любого и лепи из него знаменитость! А с тобой еще надо подумать, что делать дальше. Твой имидж ни к черту не годится. Страдающий романтик! Подредактировать бы имидж, да ты уже в него вжился. И публика не поймет. Оставшихся поклонников потеряешь. Тебя самого надо менять, вместе с твоим имиджем. Проще новым исполнителем заняться. А твой проект признать неудачным. Да, подавал надежды, но быстро что-то они кончились. И имя-то сценическое у тебя какое-то нелепое. Максим — что это за имя? Для раскрутки совершенно не годящееся.

— Но ведь вы же сами мне его и придумали!

— Ну, придумал. Вашего брата на эстраде столько расплодилось, что все труднее имена вам подбирать. Скоро все имена кончатся, — и отечественные, и зарубежные. Нужно будет новые изобретать. Неудачное у тебя имя, надо признать.

— Но я-то в чем виноват? Я же не халтурю!

— Не халтурю! Да вся твоя работа, вся моя работа — это и есть самая настоящая халтура! Тебе ли этого не знать! Все это наше так называемое творчество — только удовлетворение существующего спроса! Хорошо еще, что он существует. И что он такой низкопробный — тоже хорошо.

— Может, у публики вкусы изменились?

— Слушай, не говори ерунды! Вкусы изменились! Да эти вкусы нами же и формируются. Спрос рождает предложение, а предложение рождает спрос. Популярная эстрада — это серьезный бизнес, и он заботится о своем будущем. Поэтому создание спроса и его качества — одно из важнейших его направлений. Хотя ты все равно ничего не поймешь своей головой фарфоровой. Ты мне лучше скажи, герой ты наш, любовник плюшевый, — ты сам-то понимаешь, о чем ты поешь? Проникаешься ли ты всею глубиной чувств, что несешь народу?

— Между прочим, это Паша тексты моих песен пишет. Я вообще не понимаю, как можно написать слова, типа: "С твоих губ сорву букет я алых роз".

Звукорежиссер, как раз сейчас оторвавшийся от своей работы, и с явным интересом, к моему неудовольствию, слушающий нашу беседу, с готовностью подхватывает эту тему:

— Или — "Глядя в глаза твои синие, назову тебя своим именем"?

— Паша-то свою работу знает, не первый год печет ватрушки! Народ хавает! И вообще, чем меньше в песне смысла, тем она кажется глубже. Вон, этот, приятель твой, как его... Поет: "ты мой цветочек аленький, я твой утенок гаденький" — бред какой! Зато, какой успех! Чем в песне больше бреда, тем она популярнее. Если слушатель не улавливает в словах песни смысла, он уверяется, что этот самый смысл находится где-то глубоко внутри, что он непостигаем. Поэтому он начинает чувствовать песню не своим разумом и логикой, а своими эмоциями. Понятно? Мы же не для ума песни пишем! Слова в песне не важны, важна их подача. Эмоции, чувства, экспрессия! А ты, видать, не дотягиваешь, не можешь правильно подать. Ведь ты смотри — у тебя даже "двойника" никакого нет! Никто не хочет под тебя работать, а это, как ни крути, своеобразный показатель популярности. Может, специального "двойника" нанять, а потом еще на этой теме скандал разыграть? Ты в газетах что-нибудь возмущенное скажешь. Хотя, все это долго, дорого и нерентабельно. Больше расходов, чем эффекта. Нет, похоже, твой проект надо закрывать.

— Как это — закрывать? А как же я?

— Да что ты все о себе, да о себе! Ты думаешь, мне легко в этой ситуации? Я же взял всю ответственность на себя, весь твой проект — на мне! Понимаешь? Твоя неудача — это моя неудача. Даже в большей степени. Мне ведь, в конечном счете, перед инвесторами отвечать придется! С тебя какой спрос, а с меня? У меня без тебя проблем мало? Вот, опять обвиняют в плагиате — и ведь не в первый же раз! Подумать только, у песни и мелодии-то нет, а вот, поди же ты — кто-то на нее свои права заявляет!

Некоторое время в комнате царит напряженное молчание. Наконец, его нарушаю я:

— Но ведь можно что-нибудь придумать! Ведь говорили же, что неплохо меня в кино каком-нибудь снять! И популярность, глядишь, повысится!

— Вот это вряд ли. Никто из серьезных кинорежиссеров тебя в кино не возьмет. Вот был бы ты девкой смазливой, с грудью четвертого размера, мы бы тебя в какой-нибудь сериал запихали бы! Хотя, может, продать тебя в рекламный бизнес? Ты сможешь что-нибудь рекламировать?

— Я — в рекламу? Реклама — для неудачников!

— Ну, а ты кто? Хоть денежек немножко заработаешь, на первое время. Что ты еще умеешь? Или — представь, — по метро будешь ходить, песенки свои распевать. Тоже, знаешь ли, шоу-бизнес! Правда, без фонограммы придется работать, да и сборы совсем не те...

Что-то мне совсем не нравится такое направление разговора. Прямо какое-то издевательство. Но я нахожу в себе силы только на то, чтобы возмущенно молчать. Продюсер тем временем продолжает:

— А ты, видать, уже настоящей звездой себя почувствовал? Звание заслуженного артиста на себя примеряешь? Помнишь, какие ты истерики здесь устраивал? Хотя бы тогда, при записи альбома? Как с тобой все носились! А ты, видать, уже тогда звездную болезнь подхватил. И зря, совершенно зря!

И снова в помещении повисает звенящая тишина. Или это у меня в ушах звенит, и даже, кажется, кружится голова, как бывает при сотрясении мозга. Продюсер видит мое полуобморочное состояние и ободряюще треплет меня по плечу:

— Ну, ладно, ладно! Не кисни! Придумаем что-нибудь, чтобы спасти твою популярность. Ладно уж, работу на половине прекращать не будем. Не бросать же тебя на произвол судьбы! Да и вложенные деньги нужно вернуть, как ни крути. Но приготовься, мы с тобой экспериментировать будем. Если что — не обижайся!

Да, это способно меня немного успокоить. Продюсер тем временем начинает разворачивать передо мной картину грядущего:

— Пожалуй, посидишь пока в тиши. Попробуем возбудить к тебе интерес таинственным твоим молчанием. Мол, занят новой творческой работой, времени на гастроли нету, и в ближайшее время не предвидится. Работаешь, мол, над новым альбомом. Но это на первое время. Нужны более действенные мероприятия. Может, вставить тебе феньку какую-нибудь? В нос? А? Как у этой, у Марианны? Нравится тебе?

— У этой коровы?

— Но-но! Она пока что деньги свои честно отрабатывает, не то, что ты! Хотя, в одном ты прав — фенькой дела не спасешь. На какой-нибудь остров тебя отправить, что ли? В компании таких же уродов, а? Или в другом каком шоу засветить — экстремальном? Ты на мотоцикле с крыши на крышу сможешь перепрыгнуть?

Я только молчу.

— Верно говоришь, только усугубим. Посмотрит народ на тебя, какой ты мудак в обыденной жизни... Давай-ка лучше запустим в газеты слухи о твоей помолвке... Ну, хотя бы, с Марианной этой самой, а?

— Да она же корова, я же говорю!

— Ох, строптивец! Марианна ему не нравится! Тебе эту белокурую шлюху в невесты хочется, Антонеллу? Так ее, ты же и сам знаешь, просватали уже, и не на один раз. Хочешь в эту же тусовку? Уже не катит, эффекта не будет. Да и какая тебе разница, это же не настоящая помолвка, а рекламный ход. Вокруг этого, кстати, можно целую историю накрутить... Значит, помолвка... Там, какие-нибудь снимки вдвоем. Счастливая пара накануне свадьбы... Потом глядишь, она тебя застукает с кем-нибудь... С Аликом тем же...

— С кем?!?

— Ну, ты что, с предрассудками, что ли? Не уважаешь гомосексуалов?

— Я к ним не отношусь!

— А придется! На время. Что-нибудь устроим такое, неоднозначное... Прозрачные намеки... Зато какой будет скандал, ты представь только! Высший сорт, первые страницы!

— Вы хотите меня гомосеком сделать?

— А что, ты против?

— Категорически!

— Ну, знаешь, с такими принципами в нашем бизнесе нельзя...

— Да вы издеваетесь, наверное!

— Почему это — издеваюсь? Искусство, знаешь ли, требует жертв... Хотя да, издеваюсь. Не хочешь быть гомосеком — и не надо! Оправдаешься гневно в тех же газетах, развеешь гнусные поклепы. Поругаешься с Марианной, или там с кем... А тут, представь, как нельзя более кстати — некая девица из Саратова на всю страну объявит, что ты ее соблазнил, обесчестил, и теперь она от тебя беременна! И ты, благовоспитанный, чуть снисходительный, но непреклонный в своей правоте, заявляешь — не было этого, и быть не могло! Такая инсценировка проста, дешева и эффективна — для целей поднятия твоей же популярности. А? Тут уже Марианна выступает, называет тебя кобелем. Твоя гетеросексуальная сущность полностью восстановлена, а шуму то — на всю страну!

— А это мне не повредит?

— Повредит, конечно! Но там мы что-нибудь еще додумаем, чтобы из всей этой истории ты вышел белым и пушистым. Не бойся, все в наших руках!

Продюссер на несколько секунд погружается в думы, а потом продолжает:

— А может, тебе религию сменить? Ты крещеный?

— Не знаю... Нет, наверное.

— Ну и хорошо! Примешь ислам, скажешь в газетах, что много думал на религиозные там какие-нибудь темы. Мол, принял решение, готовил себя к нему всю свою жизнь... И имя заодно сменишь! Был Максимом — станешь Максудом. Или Махмудом. Хочешь быть Махмудом?

— Нет, не хочу. И об исламе я ничего не знаю.

— А это и не важно! Тебе-то какая разница, это же рекламный ход! Глядишь, станешь популярнее в некоторых регионах. Ты свинину любишь?

— Люблю.

— Ну, как бы разлюбишь... Что там еще нам ислам предписывает?

Звукорежиссер подхватывает:

— Ага, а после каждого выступления будешь кричать "Алла акбар!" Пугачева будет довольна.

Продюсер смотрит на звукорежа с одобрением. Судя по всему, он оценил эту идею как весьма перспективную, хотя вслух ничего не говорит.

— А если хочешь, мы тебя в какую-нибудь секту запишем. Или специально для тебя ее и придумаем. Как знать, может она нам еще пригодится... Для рекламных целей...

Я выхожу из помещения на ватных ногах. Нет, такого поворота я никак не ожидал! Только что меня унизили, уничтожили, смешали с дерьмом. Меня, популярного артиста! Да как они смеют! Да я...

А что — я? Так оно и есть, мне всего лишь показали мое истинное место в этом мире. Мне наглядно продемонстрировали, что я — всего лишь ярко раскрашенная кукла, которую дергают за ниточки. И когда на эту куклу народ не клюет, ее смело и безжалостно можно выкинуть на помойку.

Все, иллюзии кончились. Теперь меня можно использовать, как угодно. Наряжать в клоунский костюм, раскрашивать в самые нелепые цвета, и выставлять на всеобщее посмешище. И я буду вынужден, наплевав на собственную гордость и чувство человеческого достоинства, паясничать, отрабатывая вложенные в меня деньги. А что мне еще остается?

Не знаю, как я очухаюсь до сегодняшнего вечера, а в клуб все-таки надо идти. Это часть моего имиджа, а мой имидж — это почти все, что я из себя представляю. Буду делать вид, что у меня все в порядке, что все идет по плану, что я с уверенностью и оптимизмом смотрю в свой завтрашний день. Всем своим видом буду демонстрировать свой успех. Что мне еще остается?

9.

В последнее время даже с самыми близкими своими друзьями мне нелегко общаться. Наши жизненные позиции, ценности, устремления все больше расходятся, и все явственнее ощущается взаимное непонимание.

То, что казалось моей временной блажью, даже мне самому все явственнее напоминает некий тип душевной болезни. Депрессия навалилась на меня, и душит в своих объятиях.

Таким критическим жизненным периодам подвержены все. Люди, осознающие, что их надежды и чаяния не сбылись, способности остались нереализованными, а амбиции — неудовлетворенными. Или наоборот, люди, достигшие вершин жизненного успеха, добившиеся всего того, к чему они так стремились. Когда неожиданно для самих себя понимают, что всю прошедшую жизнь шли не туда, куда хотела их повлечь собственная душа.

"Мир жесток ко мне и несправедлив!" — самое время разразиться подобного рода сентенцией. А, может быть, даже посвятить всю свою оставшуюся жизнь некоему социальному протесту против гнилых общественных устоев.

Все мы протестуем против заведенного порядка вещей, ежедневно и ежеминутно бросаем вызов Обществу, в котором живем. И не только тем, что ругаем правительство вообще, и конкретных высших должностных лиц в частности. Не только тем, что уклоняемся от уплаты налогов, службы в армии и содействия органам правопорядка.

Еще мы, с явным вызовом Обществу, изменяем своим супругам, опаздываем на работу, устраиваем перекуры во время рабочего дня. Едем без билета, царапаем на стенах лифта, проезжаем в пьяном виде на красный свет светофора, нарушаем другие вздорные правила дорожного движения, переходим улицу в неположенном месте, бросаем окурки в местах общественного отдыха, бьем пивные бутылки об асфальт, ругаемся матом в присутствии детей и женщин.

Интересно ли мне будет заявить это осмысленной целью собственного существования?

Можно уйти в монастырь, удалится от этого мира, и годами прилежного послушания и молитвы попытаться заслужить себе место в Царстве Божьем.

Или стать отшельником, в прямом смысле этого слова. Удалиться от мира, оставив его без своего попечения. Жить, не совершая заметных благодеяний, зато и не греша. Стать человеком, который никому не приносит добра, но зла приносит еще меньше. Не знаю, следует ли так жить, но, по крайней мере, времени для размышлений будет порядочно.

Не такой уж мир и жестокий. Скорее, он смешной.

И жаловаться на его жестокость — надо ли? И бежать от него — надо ли? Мы еще других миров не видели!

Некоторые отчаявшиеся души так и поступают — меняют место своего проживания, оставляя на месте прошлого своего существования все накопленные материальные ценности, социальный статус и житейские связи. Стремятся окунуться в новый мир, о котором они столько слышали, о котором они так долго мечтали.

Едут куда-нибудь в Индию, в Данию, еще куда-нибудь, где, по слухам, находятся такие места, где устройство человеческого общества совсем иное, нежели в большом мире. Стремятся туда, где их мятущиеся души смогут найти свое освобождение еще при этой жизни. Где всякий человек достоин уважения, только за то, что он — индивидуальность.

Я вполне могу понять этих людей, но поступать так же — не буду. По многим причинам.

Во-первых, весьма вероятно, что легенды об этих островках личностной свободы очень сильно отличаются от действительности. А человек, сталкивающийся с неразрешимыми проблемами во взаимоотношениях с окружающим его миром, просто нашел для себя решение этих проблем в том, что создал свой собственный миф. Миф о земном рае, где становится возможным исполнение всех его самых сокровенных мечтаний.

Мы все стремимся к своим идеалам, очарованные их таинственным далеким блеском, их заманчивым светом. Но, быть может, свет этот обманчив, и, приблизившись к своему идеалу вплотную, мы увидим зрелище, ничем не напоминающее былое очарование?

Материализация идеалов нередко ведет к полному разочарованию в них.

И вот, приезжая в некоторое заветное место, человек вдруг с некоторым недоумением обнаруживает, что его светлый идеал, который в его воображении рисовался самыми яркими, самыми радужными красками, на самом деле выглядит куда как скромнее. Что общественные условности, от которых он бежал из внешнего мира, имеют место и здесь, только в несколько специфичной форме. Или же они заменены не меньшим набором условностей иного рода.

Что же, скажет такой человек, идеального рая на Земле быть не может! Однако жалеть о принятом им эпохальном решении уже поздно. Это, во-первых, чревато разрушением вообще всякого идеала, что может привести к последствиям самого трагического характера. А во-вторых, вернувшись назад, в глазах знакомых ему людей он будет выглядеть полным идиотом.

Вторая причина, по которой я не собираюсь искать лучшего места на земле — из принципа. Я еще не настолько разочаровался в этом мире, я все еще верю, что мы можем сосуществовать вместе. Пусть он живет по своим законам, а я хочу жить по своим. Возможно, у нас хватит взаимной деликатности не мешать друг другу.

Бессмысленно искать на Земле такое место, где человек мог бы обрести полную свободу. Можно искать Царство Божие в Святой Земле, Душу Мира в Шамбале. Можно искать, наконец, "острова, где высокая трава, где живут Любви и Мира позабытые слова". Искать можно, но нельзя их найти на географических картах.

В мире сем нет таких мест. Есть сильные мира сего, есть у мира сего и свой князь. И никто бы из них, я думаю, не допустил бы подобного рода покушения на свои владения.

Такое место может найтись только в душе у человека, но редко кто пытается отыскать его там.

Даже если отрицать современный цивилизованный мир, не нужно никуда ехать. Нет, наш настоящий мир находится не в какой-то конкретной географической точке, он находится у нас в сознании. Мы сами его создаем, своими идеями. Или же населяем идеями чужими, навязанными нам извне.

Свою жизненную идею мы выбираем самостоятельно. Только от нас самих зависит, будет ли эта идея продуктом собственной внутренней духовной работы, или же мы позаимствуем ее из набора заботливо предоставленных нашему вниманию клише.

В моем родном городе живет некий авторитетный в духовном плане человек. Православный священник — отец Георгий. Про него, конечно, поговаривают много чего хорошего, заочно наделяя его чуть ли не сверхъестественными характеристиками. Людям помогает, видит душу человеческую насквозь, обладает даром предсказания. Принимает он различных людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации, и совет каждому мудрый дает. И благость исходит от этого человека, нисходящая на каждого, с кем он встречается.

Как бы я не относился к подобного рода народным легендам, к этому человеку я испытываю уважение за его подвижнические деяния.

И однажды, ввиду затянувшегося моего личного кризиса, я пошел к нему на прием. Схожу, думаю, задам ему свои терзающие душу вопросы.

Несколько дней я потратил на то, чтобы вопросы эти должным образом сформулировать. И пошел.

Но разговора у нас никакого не получилось. Встретил меня вежливый, предупредительный, весьма обаятельный человек в православной рясе, и первым же делом спрашивает — крещен ли я?

Нет, отвечаю, не крещен.

Печально покачал головой он в ответ, и посоветовал мне сначала веру принять, а потом уже вопросы свои задавать. На том мы и расстались.

Ну почему, скажите, мне нужно надевать на шею крест? Настоящая Вера, по моему глубокому убеждению, не на шее должна болтаться, и не в крещении проявляться, она в сердце у человека должна жить.

Я верю в Бога, но не верю в Церковь.

Вера является насущной потребностью человека, и, соответственно, на удовлетворение этой потребности существует устойчивый спрос. Конкретная Религия выступает здесь как некий концептуальный бизнес-план по удовлетворению этой человеческой потребности. Бог, как личность, используется в роли некоего "лейбла", "товарного знака". А Церковь — это предприятие, реализующее эксклюзивные услуги по удовлетворению человеческой потребности в Вере под эгидой своей "торговой марки", права на которую защищены.

Есть у этих предприятий и свои рекламные кампании, проходящие под девизами: "только у нас!", "более миллиарда клиентов!", "все услуги сертифицированы!", "неизменное качество с такого-то года!", "опасайтесь подделок!".

Как и на всяком другом рынке, охота на души привлекает много заинтересованных сторон, находящихся между собой в состоянии острой конкуренции.

На ранних этапах возникновения современных религий утверждение провозглашаемых ими нравственных принципов, конечно же, никак не могло обойтись без "перегибов". Повлекших просто таки колоссальное количество человеческих жертв, принесенных мировыми религиями единственно во имя спасения Человечества. Но вот, наконец, времена "разборок" прошли. Сферы влияния четко разграничены, мелкие конкуренты уничтожены, чистка собственных рядов от "отщепенцев" и "предателей", в общем и целом, завершена. И теперь солидные, авторитетные организации непосредственно заняты строительством Царства Божьего на Земле.

К этому времени жестокая борьба за спасение человеческих душ выработала в каждой Церкви необходимые в этой борьбе качества и свойства. Строжайшая дисциплина, четкая иерархия, незыблемые постулаты собственного вероучения, непоколебимые догматы и торжественная обрядовость. Сделано все, чтобы устои религиозной веры не покачнулись, и легче было бы выявлять и уязвлять кустарей-богоискателей, к неизменному росту собственного авторитета.

Наша религия дается нам автоматически, как нечто само собой разумеющееся. Столь же очевидным представляется тот факт, что сия религия — самая правильная и истинная. И вывод, который напрашивается сам собой — что остальные виды религии — "неправильные". Причисляя себя к определенной конфессии, мы, таким образом, противопоставляем себя всем остальным. Чтя Новый Завет, мы никогда не возьмем в руки Корана, а приверженцам "Вед" нет нужды изучать Заповеди Моисея.

Таким образом, из всего спектра религиозных идей мы беззаветно примыкаем к одной из них. И уж конечно, не может возникнуть и мысли о самостоятельном богоискательском процессе.

Ну, как же, наша Церковь, древняя, как мир, уже все про Бога знает! Все источники и составные части Божьей благодати уже давно открыты, вскрыты и препарированы. Самостоятельные исследования в этой области просто не нужны, да, в общем-то, и не желательны. Так, чего доброго, можно найти собственного Бога, в обход существующих канонов и катехизисов.

Нет уж, процесс богопознания, под страхом анафемы, следует производить исключительно под авторитетным руководством соответствующей Церкви! Сопровождая его неукоснительным соблюдением всех таинств религиозных обрядов. Доказать свою приверженность Божественной Идее соблюдением постов, участием в торжественных мероприятиях, с обязательной публичной демонстрацией своего благочестия.

Таким образом, по моему убеждению, религия на самом деле только отдаляет человека от Веры. Она уводит душу от пути поиска смысла по пути соответствия формам, соблюдения обрядов, поддержания культа. И Церкви по-своему выгодно такое положение вещей. Веру обязательным образом надо отделить от разума, иначе, чего доброго, прихожанин, "ложной гордынею тщась", начнет искать Церковь в душе своей.

А ведь вполне достаточно только повесить крест себе на шею, и уже можно уверовать в неминуемое спасение своей души. Какие бы поступки, какой степени нравственной чистоты ты не совершал. А что, ведь сказано: "на согрешишь — не покаешься"! Успевай только время от времени слова раскаяния произносить — "Бог простит!" Ведь, посмотрите, какой я прилежный христианин — вот и крестик нательный имеется, и Библия дома на видном месте хранится. И в церковь захаживаю, и вспомоществую нищим и убогим. И в кассу церковную, на восстановление храма, завсегда внесу копеечку!

Посещение церкви дает человеку ощущение причастия к Божественному, ощущение видимости собственного очищения и освящения. Простое физическое действие, с благословения святого отца, вполне способно заменить самостоятельную духовную работу по своему внутреннему нравственному совершенствованию.

Трудами многочисленных праведников, отшельников, подвижников и мучеников на Земле произведено столько Божественной Святости, что ее хватит на всех. Молитвы вполне современных священнослужителей несут в себе тот же эффект — у мирян создается иллюзия, что мир наполняется святостью и без их непосредственного участия. Что о них персонально уже кто-то помолился. Это такое своеобразное разделение труда, — есть, кому молится за все человечество, и, соответственно, есть, кому грешить.

Когда же мы обращаемся к молитве личной, каждый из нас намерен кое-что испросить себе у Бога. Но ни у кого и мысли не возникнет дать Ему что-нибудь взамен, корме проклятий по поводу своих собственных неудач. Стоять вот так, и грозить кулаком в Небеса, ощущая огромную обиду на Провидение, бессовестно обманувшее наши ожидания халявы.

Такие общественные институты, как Церковь, в свое время играли несомненную роль в процессе нравственного развития человечества. Но надо признать, что и сама организация этого института, и методы воспитания, им используемые, не являлись такими уж нравственными.

Ранее, можно допустить, поставленная благая цель могла еще как-то оправдать подобные средства. Однако эти средства с течением времени сами превратились в цели, и теперь больше служат духовному закрепощению человека, чем к освобождению его духа.

Представляется, что современный уровень интеллектуального, нравственного, духовного развития человека позволяет надеяться на то, что он уже не нуждается в том, чтобы его железной рукой вели к нравственным идеалам. Есть уверенность, что современный человек способен сделать самостоятельный выбор своих нравственных ценностей и определить истинный смысл своей жизни.

Притча. Вершина

Вершина эта располагалась в некоторой живописной горной местности, а сама местность давно уже снискала себе заслуженную славу популярного объекта международного туризма.

Здесь природа являла свое подлинное и безусловное величие. Здесь, снизу, из горной долины, можно было лицезреть все чудеса высотной поясности — от долинных хмурых хвойных лесистых участков, туда, выше, к альпийским лугам, и еще дальше — к горным пикам, увенчанным белоснежными шапками. Здесь отвесные скалистые утесы нависали над долиной, преисполненные своей назидательностью, и тая в себе скрытую угрозу. Здесь прямо из-под земли били живые источники искрящейся, ослепительно холодной воды, издавна славящейся своими целебными свойствами.

Здесь все было не так как внизу, в предгорьях, где сельскохозяйственные ландшафты вплотную соседствовали с небольшими, но шумными селениями, оживленной скоростной магистралью, и где горизонт омрачали виды уходящих вдаль линий электропередачи.

Казалось, что этот суровый и прекрасный уголок Земли был специальным образом возвышен над уровнем моря настолько, чтобы сохранить его в первозданной своей красоте, чтобы вырвать его из равнинной суетности и обезопасить от неминуемого облагораживания человеком.

Да, в былые времена добраться сюда было делом не из легких. И только человек действительно упорный и стойкий духом мог насладиться сполна открывшимся ему внезапно величественным видом. Немногие могли отважиться на этот путь — многодневный и многотрудный, требующий немалых неудобств и лишений. И, соответственно, немногие действительно отваживались на него — и даже не потому, что были не готовы к нему физически или морально. Иные просто не знали о существовании такого места, да и не хотели знать. Им удобнее и привычнее было жить в долине, где они родились, и заниматься своим нехитрым сельскохозяйственным ремеслом — пасти овец по склонам невысоких холмов или выращивать пшеницу на более выровненных участках.

Иные знали или догадывались, порой даже мечтали осуществить когда-нибудь такое восхождение. Когда будет свободное время, когда, уходя, они смогли бы быть уверенны, что многочисленной семье не потребуется их незамедлительная и абсолютно незаменимая помощь. Но такие времена почему-то никогда не наступали. И все время человеку приходилось думать о сегодняшнем, завтрашнем или послезавтрашнем дне. И не только о своей, но и о судьбе своих родных и близких, о будущем любимых им людей. И они довольствовались тем, что иногда, оторвавшись на минуту от своей работы, вглядывались в даль, — туда, где на горизонте, на фоне неба, величественно возвышались над равниной едва различимые синие силуэты гор. И, положив руку на плуг свой, оглянувшись на родимый дом, вздыхали и продолжали свой нелегкий труд.

И еще любили они жадно слушать рассказы возвращающихся Оттуда редких путников, осуществивших их собственную персональную мечту. Рассказы людей, по разным причинам отправившихся Туда — кто-то в надежде напасть на золотоносную жилу, кто-то в поиске приключений, кто-то просто из любопытства и природной жажды к познанию окружающего мира, а кто-то в порыве душевного отчаяния стремясь уйти подальше от людей. И вот теперь они возвращались, совершенно переменившись и в душе, и во внешнем облике своем. Исполненные самых невероятных впечатлений, которые им пришлось пережить Там. Некоторые даже рассказывали, что им самолично удалось увидеть и даже посетить скромную хижину, в которой, по старинному преданию, жил сам святой Симфоний Просветленный. Видеть те самые места, и взбираться на ту самую вершину, где на Святого снизошло пресловутое Просветление, и откуда он нарек имя сей замечательной местности — Обитель Бога.

Манила, манила к себе эта местность, эти заоблачные вершины, но дотянуться до них было не так-то просто.

Сейчас все было не так, и любой желающий мог быть доставлен сюда по великолепной дороге с твердым покрытием, на своем собственном автомобиле или же на специальном туристическом автобусе. Доставлен к подножию суровых горных пиков, где уютно и скромно разместились небольшие туристические отели и кемпинги. Отовсюду, со всех уголков Земного шара, сюда стекались люди, чтобы отрешится от суетных своих будней. Чтобы сполна насладится невыразимой прелестью местной природы, чистым воздухом и близостью к Солнцу.

Ветхая хижина легендарного подвижника до этих счастливых дней не дожила, и о ее бывшем местонахождении ходили уже свои собственные легенды. И каждое туристическое заведение, к немалому изумлению посетителей, было готово предоставить самые решительные и неопровержимые доказательства своей от нее преемственности.

Так же оставалась покрытой мраком тайна, какая же из возвышенностей имеет право на славу той самой, легендарной высоты, где произошло овеянное сказаниями святое чудо. Однако, как раз этой тайны и не могли вкусить заезжие постояльцы. Ибо все путеводители и справочники в этом вопросе проявляли редкостное единодушие, хором указывая на одну из вершин, имеющую весьма убедительное для этого название Симфония.

Туда уже давно была проложена удобная для пешего хождения тропинка, имевшая собственное название — Тропа Просветленного. В хорошую погоду опытные инструкторы-экскурсоводы охотно брались сопроводить по ней желающих повторить великий подвиг легендарного отшельника. Восхождение продолжалось несколько часов, с небольшими привалами, предусмотрительно устроенными в самых подходящих для этого местах. Короткий отдых сопровождался профессиональным изложением подробностей духовного подвига святого Симфония, и этот в высшей степени поучительный рассказ не мог оставить равнодушным никого из тех, кто его слушал.

Наконец, туристы взбирались на самую вершину овеянной легендами горы, где и могли засвидетельствовать главную местную достопримечательность — то самое Место Просветления, которым и были увенчаны все страдания и лишения святого подвижника. Именно здесь, как гласили сказания, в популярном их изложении профессиональным гидом, на обессиленного Симфония и снизошло Просветление, которое и дало ему ответы на все те мучавшие его вопросы, — ответы, в поисках которых он и отправился сюда. Отправился, не взирая на все испытания, неизбежно сопровождающие всякого, кто предпримет такое путешествие без должного опыта и специальной экипировки.

Место Просветления, облагороженное при помощи железобетонных конструкций, теперь было доступно всем желающим. И каждый, совершивший, под руководством опытного проводника, свой личный духовный подвиг, имел возможность в порядке живой очереди посетить его и попытаться приобщиться к Небесным Сферам. Попытаться вобрать в себя толику Великого Сияния отважного святого первопроходца.

Отсюда, с высоты, открывался поистине чудесный вид на горную долину, раскинувшуюся где-то далеко внизу, на соседние горные вершины, иные из которых были ярко освещены солнечными лучами, а другие — окутаны таинственной облачностью. Здесь мир играл новыми, непривычными красками, и казалось, что где, как не здесь, случиться какому-нибудь чуду, по примеру пережитого святым отшельником.

Насладившись столь живописной картиной мира и израсходовав все наличные запасы фотопленки, туристы торопились отправиться в обратный путь.

Организованно спускаясь с вершины, они встречали очередную группу восходителей, и на их вопросы: "Ну, как там?" отвечали: "О, это неописуемо!", "Великолепно!", "Фантастика!", с молчаливого и компетентного одобрения своих проводников.

Впрочем, и эти многотрудные испытания на пути всякого желающего приобщиться к Великой Истине уходили в прошлое. Не далее, как два года назад в действие был введен фуникулер, ко всеобщему удовольствию и заметному расширению масштабов туристического бизнеса. Отныне путь на вершину занимал всего лишь пятнадцать минут, и был наполнен комфортом и чудесными впечатлениями. Профессиональные гиды все так же сопровождали это путешествие, хотя теперь им все чаще приходилось, вместо изложения жизнеописания легендарной личности, отвечать на вопросы досужей публики.

"А известно ли достоверно, где располагалась хижина святого отшельника?" — "Некоторые из исследователей полагают..."

"А в каком году произошло легендарное чудо?" — "Установлено, что это достопамятное событие произошло, приблизительно, в период между..."

"А какие конкретно истины открылись святому Симфонию?" — "Достоверных письменных свидетельств, к сожалению, до нашего времени не сохранилось, однако в нескольких косвенных источниках находятся краткие упоминания о фрагментах некоторых из его откровений..."

"А откуда все это известно, раз он был отшельником?" — "Верно, святой Симфоний Просветленный вел уединенный образ жизни, вдали от мира. И посещали его лишь редкие путники, стремящиеся сами найти ответы на те же самые вопросы, что и он. История не сохранила их имен, но именно они разнесли благую весть о Просветлении, память о котором в сердцах людей пережила века..."

"А где покоятся останки святого Симфония?" — "Согласно одной из легенд..."

"А правда ли, что местные источники воды, лично освященные Святым, обладают какими-то особо чудодейственными свойствами?" — "По этому поводу у местного населения бытует мнение, что..."

Нет, успехи технического прогресса и тут явно пошли на пользу людям! Избавив их от необходимости крайне неэффективного использования мышечной силы своих организмов, в пользу более активной интеллектуальной работы. Раньше туристы, пешком преодолевая Путь Просветленного, едва находили силы для того, чтобы шумно сопеть и ежеминутно утирать со лба проступившие крупные капли пота. Теперь, возносясь к заоблачным вершинам при помощи электрической тяги, они освободили свой разум для доселе недоступных впечатлений и их аналитического осмысления.

Отсюда, из уютной кабинки, надежно защищавшей своих пассажиров от ветра и прочих нежелательных проявлений непредсказуемой горной погоды, можно было наблюдать в динамике свое постепенное и плавное устремление вверх, над обжитой и обустроенной горной долиной — туда, к горным высям, к обители Высшей Благодати.

Ныне безлюдная и заброшенная, Тропа Просветленного отсюда была видна как на ладони, невольно вызывая труднообъяснимое чувство снисходительного уважения к тем тысячам паломников, которые в своем стремлении к Неизведанному решились воспользоваться таким нелегким путем, не дожидаясь содействия со стороны научно-технического прогресса.

Сегодня всякий досужий обозреватель окрестностей мог стать свидетелем и вовсе примечательного, хотя и малопонятного явления. Обратив свой взор на склон горы, медленно проплывающий под его ногами, он мог бы заметить на нем некоторого человека, одетого в прочную куртку неброского темного цвета, оснащенного двумя лыжными палками и небольшим рюкзаком, висевшим у него на спине. Человек достаточно бодро передвигался по довольно крутому склону в непосредственной близости от Тропы Просветленного, однако, не слишком придерживаясь канонического маршрута. Пренебрегая широким спектром услуг, щедро предоставленных в его распоряжение многочисленными туристическими организациями, он выбрал путь самостоятельного путешествия к главной достопримечательности здешних мест.

Вид этого нелепого по нынешним временам стремления к цели вызывал дополнительное возбуждение у пассажиров проплывающих мимо него кабинок фуникулера, у тех, кто случайным образом заметил движение на крутом, временами почти отвесном, склоне. Они обращали на него внимание и своих соседей, и экскурсовода, сопровождавшего их группу. Профессиональный гид только печально качал головой, не преминув отметить, что такие путешествия, совершаемые без поддержки опытного инструктора, чрезвычайно опасны и являются примером крайней формы безрассудства. Но кабинка уплывала все дальше вверх, оставляя странного восходителя далеко позади, и на смену привнесенной его появлением легкой суматохе приходили более подходящие обстановке впечатления.

А человек, не обращая никакого внимания на то впечатление, которое производил своим видом и действием, продолжал свое упорное движение вперед.

Возможно, он вышел в свой путь еще засветло, и первые робкие лучи солнца коснулись его уже на склоне, где он свернул с порядком запустевшей, но все еще отчетливо видной пешеходной тропы. Свернул, чтобы попытаться отыскать свой путь к вершине, возможно, еще более трудный и уж, во всяком случае, менее безопасный. И вот сейчас, вместо того, чтобы обойти опасный участок по витиеватому и извилистому, но так трудолюбиво протоптанному его далекими предшественниками пути, он карабкался на почти отвесную скалу. Карабкался безо всякой страховки, цепляясь руками за трещины и выемки, и находя опору для ног на сомнительных, с точки зрения надежности, каменных уступах.

Что привело его сюда, этого экстремала-любителя, чем ему не угодили современные и проверенные временем маршруты, что заставляет его так безответственно относится к своему здоровью и даже, возможно, жизни? Что и кому он, таким образом, хочет доказать?

Но некому было задавать эти вопросы, поэтому они так и остались без ответа.

Только много времени спустя странного человека можно было наблюдать в непосредственной близости от самой вершины. На самой вершине было людно — здесь суетилась очередная группа бодрых туристов, оживленно обсуждающих переживаемые ими грандиозные впечатления, жизнерадостно смеющихся и щелкающих фотоаппаратами. Они старались запечатлеть все увиденное — панораму соседних горных пиков и склонов, очаровательную прелесть далекой и оттого несколько игрушечной горной долины, себя на фоне скромного обелиска святому Симфонию Просветленному, и других таких же гордых покорителей Поднебесных Высот.

Человек же сидел на согретом ярким солнцем камне, в небольшом отдалении от этой шумной толпы любителей прекрасного, и никто не обращал на него особенно пристального внимания. Только профессионально ответственные экскурсоводы с некоторым сомнением кидали взгляд на одинокую фигуру, но, убедившись, что он "не из их группы", объявляли своим подопечным о необходимости начать организованное движение обратно.

Никто не мешал человеку насладиться всем тем, к чему он так долго и упорно стремился.

Здесь облака плыли над самой его головой, и казалось, что стоит протянуть только руку — и достанешь до самого Неба. Здесь было Царство Солнца, и его яркий свет, ничем не замутненный, ласкал подставленное к нему лицо.

Он смотрел вверх.

10.

Сколько мыслей приходит в голову во время бесцельных прогулок! Когда идешь просто так, без всякой цели, обгоняемый спешащими по своим делам людьми. Они слишком заняты, и им некогда остановиться и взглянуть на мир другими глазами. Может быть, это и правильно. Это бережет драгоценное душевное здоровье.

Чуть только стоит немного отстраниться от мира, в котором проживаешь, и взглянуть на него несколько со стороны, тут же становятся заметны его неприятные черты и свойства. И даже самое привлекательное в нем видится вывернутым наизнанку.

И создается общее впечатление, что мир, в котором нам посчастливилось проживать, искусно кем-то создан исключительно для нашего же одурачивания.

Цивилизация подавляет человеческое сознание, уводит человека от путей духовного поиска по пути бездумного созидания и потребления своих сомнительных продуктов. Спору нет, достижения Цивилизации значительны. Вот человечество уже вышло в космос, а скоро, того и гляди, отправится к звездам, искать новые обитаемые миры. Вот только — с чем мы туда явимся?

С декларацией разумного, доброго, вечного? С теми самыми понятиями, которые мы так старательно втолковываем своим детям, но которых не придерживаемся сами?

Идеалы справедливости, добра и свободы воспитываются в человеке с детства как будто только затем, чтобы они, в драматическом столкновении с беспощадной жизненной реальностью, превратили любого романтика в циника. Единственным жизненным принципом которого будет являться отсутствие всяких принципов.

Пока еще не сформировалась окончательно душа человека, его личность, он обязан разменять их на другие, более материальные и практичные вещи.

Совесть — на принципы, искренность — на порядочность, интеллект — на предприимчивость, романтику — на цинизм, призвание — на профессию, мечты — на желания, амбиции — на карьеру, личность — на имидж, любовь — на супружество, независимость — на гражданство и членство, веру — на поклонение, самого себя — на свой престиж и репутацию.

В человеческом Обществе профессия проститутки не почетна. Продажа собственного тела считается занятием аморальным и антиобщественным. Однако, если посмотреть на существо дел несколько глубже, следует признать, что все мы занимаемся проституцией — ежедневно, и всю свою жизнь. Продаем себя оптом и в розницу — свои руки, ноги, головы и другие части тела. Торгуем своими знаниями и умениями, своими способностями и талантами, своим временем и свободой. Закладываем свою душу, вместе с присущими ей нравственными принципами. И такое положение вещей не вызывает у нас ни малейшего чувства протеста.

Продавая себя, мы обеспечиваем свое существование. А существование свое тратим на то, чтобы как можно больше народу смогло попользоваться нами. Хотя и сами мы стремимся попользовать кого-то еще.

В этом смысле, действительно, весь мир — бардак. И все мы, одновременно, выступаем в роли его работников и клиентов. У каждого из нас есть свои излюбленные позы, но это только вопрос его личных пристрастий. Кто из нас сверху, кто снизу — в конце концов, не так уж и важно. Гораздо важнее сам факт нашего регулярного участия в грандиозной групповухе. Именно этим и подтверждается наш высокий статус члена цивилизованного Общества.

И с этих позиций, действительно, тот, кто по своей воле отказывается от участия в этом увлекательном феерическом массовом действе, выглядит полным извращенцем.

Дьявол уже не скупает человеческие души, потому что все они уже давно взяты в бессрочное пользование нашей Цивилизацией. Цивилизация — как огромный хищник, питающийся птенцами, нашими душами. Эти птенцы могли бы, вылупившись на свет, обрести крылья и научиться летать. Но вместо этого они не знают другого своего предназначения, как только участвовать в общем процессе обмена питательных веществ и способствовать созиданию его неизменного конечного продукта.

Сколько в мире фальши и лжи! И все мы старательно делаем вид, что все те многочисленные условности, которыми так напичкан этот мир, представляют великую ценность.

Ведь все в нашем мире — сплошное вранье. Одежда, запахи, звания и должности, имена наши. И мы живем в этом мире вранья, считая, что это и есть настоящий мир. Считая, что именно так и должно существовать человеческое общество, что это и есть достойное обиталище человеческой личности.

"Будь лидером!", "Бери от жизни все!", "Погрузись в мир желаний и наслаждений!", "Реализуй свою мечту!" Рекламисты лучше всех знают, что надо, для того, чтобы быть настоящим мужчиной, настоящей женщиной, настоящим человеком.

Хочешь отвязно оторваться — пей напиток! Хочешь отпадно оттянуться — другой! Хочешь быть крутым — купи вот этот автомобиль! Хочешь счастья — жуй Продукт!

Это не продукты рекламируются, рекламируется сам образ жизни. Наши жизненные идеалы раздаются нам бесплатно, как яркие рекламные купоны.

Для начала надо настроить человека, чтобы он стремился быть "крутым", а потом уже рекомендовать ему, что при этом надо есть, пить, и на чем ездить.

Никто не спросит тебя с экрана телевизора — "Тебе нечего делать? Прочти книгу!" "Не знаешь, в чем смысл твоей жизни? Так посиди и подумай!"

Посмотришь на рекламу — и складывается впечатление, что все люди доброй воли озабочены проблемами избавления от перхоти, устойчивого цвета волос, свежести дыхания, защиты от пота, и собственным имиджем. Мы покупаем не продукты, а рекламные лейблы. И за этими яркими обертками не замечаем, как нам "впаривают" очередное раскрученное дерьмо.

Впрочем, практически все, что производит наша Цивилизация — это дерьмо. Либо изначально, либо впоследствии. Мало что может выйти за рамки этого определения.

И единственным несомненным продуктом жизнедеятельности всякого человеческого существа является произведенное им за период своей жизни дерьмо. В будущем, надо полагать, количество производимого дерьма будет являться одной из самых важных личностных характеристик всякого уважающего себя члена Общества.

Так можно постепенно прийти к идее существования глобального античеловеческого заговора, целью которого является превращение людей в стадо скотов с примитивными потребностями, и единственное, от чего освобожденными — это от интеллектуального труда.

Впрочем, конечно же, никакого заговора здесь нет. Люди самостоятельно выбирают себе систему жизненных ценностей. Это не заговор, а так называемый "общественный договор".

Вся человеческая Цивилизация занята исключительно процессом своей текущей жизнедеятельности. Нет у нашей Цивилизации никакой определенной цели, и нет того результата, которого она стремилась бы достичь. Все усилия и все ресурсы человеческого Общества направлены в подавляющем своем большинстве на обеспечение самого процесса существования Общества.

К примеру, Армия в государстве существует благодаря тому посылу, что государство это самое должен кто-то защищать. Причем для осуществления своих целей и задач Вооруженные Силы беззастенчиво потребляют весьма значительную долю общественного ресурса — материального, энергетического, трудового и интеллектуального.

Во имя чего цивилизованное общество отказывается от столь значительных материальных и иных богатств, созданных трудом самого общества? Тех самых ресурсов, использование которых в любых других целях способно было бы, несомненно, принести более продуктивные результаты?

Во имя своей защиты. Из страха быть ограбленным, порабощенным, уничтоженным. Кем? Таким же цивилизованным обществом.

Таким образом, армии различных государств существуют, в основном, благодаря существованию друг друга. Честное слово, наши Вооруженные Силы должны быть благодарны своему вероятному противнику из-за одного лишь факта его наличия!

Все это похоже на обыкновенный шантаж, хотя и грандиозного масштаба, проходящий под девизом — "Не хочешь кормить свою армию — будешь кормить чужую!". Иными словами, хочешь — не хочешь, а кого-то кормить все равно придется.

В это же самое время Армия, существующая как залог стабильности (а именно так она и представляется общественному сознанию), в этой самой стабильности отнюдь не заинтересована. Слишком долгие периоды бездействия идут этой отлаженной системе во вред — падает боевой дух и выучка личного состава, что самым негативным образом сказывается на общих показателях боеспособности. Да и Общество начинает задумываться о самом предназначении Армии, о самом смысле ее существования.

Если Общество начинает сомневаться в полезности Армии, она, Армия, в конце концов, сумеет уверить Общество в обратном. Подобного рода демонстрация в большинстве случаев принимает, конечно, достаточно мягкие формы. В частности, муссируются идеи поддержания боевой готовности. Пропагандируется доблесть и честь службы в рядах "элиты" Общества. Прочно укореняются в общественном сознании идеалы "настоящей мужской" работы. "Есть такая профессия — Родину защищать!"

Один из самых радикальных приемов убедить сомневающихся и посрамить противников — развязать какой-нибудь вооруженный конфликт. Настоящий конфликт с настоящим противником, в защиту каких-нибудь там высоких и, как правило, гуманных принципов.

Оставьте Армию без дела, и дело она сама себе найдет. В этом смысле наши славные Вооруженные Силы воистину непобедимы.

С другими примерами подобного рода "общественного шантажа" многие могут быть знакомы лично.

Ничего странного не будет в том, если некий программист, создающий защиту от компьютерного вируса, сам окажется создателем этого самого вируса.

Два юриста, представляющие в судебном процессе противоборствующие стороны, смогут прийти к некоторому взаимному соглашению, которое позволит им "раскрутить" своих клиентов на оплату их услуг, превышающую сумму иска.

Жевательные резинки "против кариеса" рекламируются зубными врачами... Не странно ли? Ведь именно существование кариеса делает практику зубного врача успешной. Борясь за здоровые зубы, стоматолог сам себе роет профессиональную могилу. Разве только, стоит предположить, что научно-технический прогресс действительно изобрел кардинальное средство против зубных болезней, и самые дальновидные из дантистов, предчувствуя недоброе, решили сменить сферу своего профессионального применения и подались в рекламный бизнес?

На наших дорогах вполне можно было бы положить асфальт такого качества, что его не пришлось бы латать ежегодно. Но, во-первых, это дорого. А во-вторых, и в-главных, что тогда будут делать асфальтобетонные заводы и дорожно-ремонтные службы?

Так же не заинтересована в полном искоренении преступности и правоохранительная система. Бороться с преступностью можно только тогда, когда она, эта преступность, существует. И милиция существует до тех пор, пока существует эта борьба.

Вся коммерческая деятельность в нашем обществе проходит под девизом "деньги должны делать деньги". При этом, конечно, удовлетворяются все самые насущные, самые разнообразные потребности человеческого Общества. Но кто из предпринимателей заинтересован, чтобы эти потребности были удовлетворены ДО КОНЦА? Нет, залог успешной коммерческой деятельности — в постоянном удовлетворении неиссякаемого спроса.

Еще дальновидный персонаж Чарльза Диккенса — ловец крыс, после успешно проделанной работы неизменно отпускал парочку из пойманных животных на волю, не желая лишаться работы.

И так — во всем, практически в каждой из сфер человеческой деятельности. Вся жизнедеятельность нашей цивилизации основана на рутинных процессах — все движется, не останавливаясь на минуту, и в то же самое время стоит на одном и том же месте.

Я думаю, что Вечный Двигатель, если бы даже существовали теоретические предпосылки его создания, никогда не был бы воплощен на практике.

Если сие великое изобретение будет осуществлено в секретной лаборатории закрытого института с государственным субсидированием и контролем, его создателя ждет однозначная участь пожизненной изоляции от всего внешнего мира, — во имя высших государственных интересов. Все чертежи и иные материалы, хоть каким-то образом касающиеся данной научно-технической разработки, перекочуют в соответствующее место своего пожизненного хранения, помеченные грифом "Абсолютно секретно! Перед прочтением сжечь!" А единственный действующий опытный образец будет разобран на составные части и, на всякий случай, уничтожен.

Пустить новейшую разработку в массовое производство окажется невозможным из-за явной угрозы утечки информации, составляющей государственную тайну, к потенциальному противнику.

Если же Вечный Двигатель будет создан гениальным кустарем-одиночкой, он повторит судьбу своего коллеги только в лучшем для себя случае — если его патриотизм окажется сильнее жажды получить более достойное применение своему изобретению. В ином случае он серьезно рискует быть обвиненным в шпионаже и разглашении сведений, составляющих государственную тайну. В этом случае судьба его будет еще более незавидна.

И если даже подобного рода изобретение попробует выскочить где-то на свободу мирового экономического пространства, ничего хорошего для человечества это не принесет.

Нет, Вечный Двигатель не нужен в современной отлаженной мировой экономической системе. Он рискует перевернуть всю отрасль энергетики, оставив мировой танкерный флот — без грузов, а глобальную сеть нефтепроводов — без смысла. Транснациональные нефтяные компании останутся без средств к существованию. А огромная армия людей, занятых в самых различных областях вторичного и третичного секторов мировой экономики — без работы.

Под давлением мощных политических лобби, под нависающей угрозой кризиса национальной и мировой экономики, роста безработицы и массовых акций протеста, правительства разных стран будут вынуждены пойти на беспрецедентные меры по борьбе с таким вредным изобретением. Правящие политические партии, предчувствуя неминуемый рост популярности "зеленых" политических настроений, с готовностью предадут величайшее научно-техническое достижение человеческой мысли очистительному огню.

И только когда Вечный Двигатель, как научная идея, будет окончательно и бесповоротно уничтожен, жизнь человеческой Цивилизации войдет в свое нормальное, привычное русло.

Вот так и вращается Колесо Цивилизации, движимое то мускульной силой, то силой водяного пара, то двигателем внутреннего сгорания. Но, вращаясь с такой своей все более возрастающей быстротой, производя немалый шум, оно стоит на месте, вхолостую метая брызги и комья грязи из субстрата. И именно ради этого сумасшедшего движения приносятся в жертву все новые и новые порции природных ресурсов, технологически превращаемых в пыль и дым.

Для поступательного движения этого колеса требуется что-то помощнее укрощенной энергии рек и мирного атома. Двигаться это колесо может только силой мысли и духа человечества и каждого отдельно взятого его представителя.

Безысходностью какой-то веет от этой картины.

Безысходностью веет от факта моего персонального существования.

Моя деградация стремительно продолжается.

Вчера ночью, напившись с друзьями пива, промотав все наличные деньги в казино, я отправился в далекий путь к своему дому пешком. Путь мне предстоял весьма неблизкий, и скрашивал я его, почти вслух распевая песни своего собственного сочинения — песни, которых никто никогда не слышал, и вряд ли когда-нибудь услышит. "Хитом" вчерашней ночи являлась композиция следующего содержания:

Оставь свои проблемы, сегодня они нерешимы,

Брось мрачные мысли, сегодня они нерушимы.

Они сегодня тебя убьют.

Ложись спать, постарайся заснуть,

Припев:

Вспомни, что завтра

Наступит навое Завтра.

Завтра новое Солнце проснется,

Завтра снова будет Новый День,

Ты поверь ему, он поможет тебе

Завтра.

От головной боли что лучше — шаг с балкона?

Но есть еще средство — таблетка цитрамона.

Не хочешь жить, но не плюй на жизнь,

Завтра будет легче, а сегодня — держись!

Припев.

Так было всегда и со всеми, так было везде.

И каждый хоть раз оказался в полной ... (беде).

Оставь сомненья, забудь свои страхи,

Судьба отвернулась, так пошли ее на х...

Припев.

Эта песня неизменно помогает мне в самые отчаянные минуты жизни. Когда, казалось бы, уже ничто не может разрешить мои душевные тревоги и сомнения. Эта песня рождает у меня в душе мощнейший эмоциональный подъем, который помогает ей сбросить все накопившиеся в ней проблемы. И проблемы эти, нехотя, но все же пятятся и отступают, и смиренно ожидают наступления завтрашнего дня.

Но в данной ситуации одна проблема никак не желала отправляться на покой. Я вдруг понял, что дойти до собственного дома у меня не получится — просто не хватит сил. И, отказавшись от дальнейшего путешествия, я нашел свой приют на скамейке в ближайшем жилом дворе.

Проснулся ранним утром, на той же скамейке. И опять судьба сберегла меня, опять сохранила! Пока я спал, беспомощный и беззащитный, я имел полную возможность быть ограбленным, раздетым, разутым, а то и быть подвергнутым какому-нибудь неприятному физическому воздействию.

Но нет, ничего, я даже не простудился. Встал, бодр и свеж, и все в порядке. И самочувствие утреннее гораздо лучше, чем можно было бы ожидать. Вот что значит — спать на свежем воздухе! И в карманах по-прежнему — сигареты, ключи, сотовый телефон и денежная мелочь.

Вышел я на ближайшую остановку, дождался первого автобуса, и поехал домой.

Но — каково! Каково безрассудство! В высшей степени неблагоразумно поступил я этой ночью!

Куда качусь я, куда падаю? Что ждет меня, если это мое падение продолжится в таком же темпе?

Я закрываю глаза.

Мечта. Бомж.

Хорошее время года — лето! Летом жить можно прямо на улице, в каких-нибудь запущенных городских зеленых насаждениях. Где почти не бывает прохожих, а главное — милиционеров. Здесь, в тополиных зарослях, ветви больших деревьев образуют над головой густой навес, который худо ли, хорошо ли, но укрывает тебя от дождя. Здесь густые заросли кустов скрывают тебя от посторонних взглядов, зато для твоего созерцания мир практически полностью открыт. И проходящим мимо людям совершенно невдомек, что они проходят в двух шагах от самого настоящего человеческого обиталища.

Я просыпаюсь от нежного шелеста ярко-зеленой летней листвы, от веселого беспечного пения беззаботных утренних птиц. Свежий и легкий, утренний ветер овевает мое лицо, и вся природа, им побуждаемая, уже готовится достойно встретить восход солнца.

Да, сон на свежем воздухе придает человеку бодрости и сил! Теплые ночи стоят нынче, и тело, привыкшее к жесткому ложу, почти не тревожит по утрам ломотой в суставах. Я приподнимаюсь на своей "постели", которая состоит из картонного основания, — бывших коробок, с какими-то яркими надписями на неведомых мне языках. Сверху меня прикрывает дырявое тонкое одеяло, обгорелое с одного краю. У этого одеяла судьба такая же точно, как и у меня самого — служило оно людям, преданно и беззаветно, служило долгие годы. А потом, пострадав из-за их же, людской, небрежности, пришло в негодность, и по этой причине безжалостно выброшено на помойку. А еще потом — найдено мной, подобрано и обогрето. И теперь мы вместе с ним сносим все превратности нашей общей судьбы.

Если проснуться где-то за час до восхода солнца — от утренней свежести, и по причине вчерашней вынужденной трезвости — можно наблюдать городскую природу во всем ее великолепии. Тих и безмолвен город в этот предрассветный час. Последние ночные гуляки уже спят, а первые "ранние пташки" еще не проснулись. Или, по крайней мере, еще не выползли из своих каменных нор. Они, не обращая никакого внимания на прелесть раннего утра, увлеченно занимаются сложной процедурой напяливания на себя личины, без которой не мыслят своего появления на просторах цивилизованного мира.

Как много человек может принести в жертву ради своей свободы! Но еще больше жертв он готов принести ради собственного рабства.

Что важнее для человека — та куча правил и условностей, в которой он живет, или свободное время и полная свобода действий? Стоит ли человеческое общество того, чтобы выполнять все его условия?

Общественные ценности — они похожи на одеколон. Чем изысканнее запах, тем гадостнее вкус. Чем приятнее снаружи, тем меньше желания употреблять вовнутрь.

Вот я — свободен. В полном смысле этого слова. Для меня не существует государства, у меня нет семьи, нет религии, нет идеологии, нет денег, нет собственности, нет социального статуса. Это все мне и не нужно. И я такой не один.

Мы одеваемся, как хотим, и не стараемся выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Мы — такие, какие мы есть, в отличие от остального населения этого города. У нас даже имен нет. Ведь имя человека — такая же условность, как и все остальное. Мы, в отличие от других людей, можем выбирать себе имена произвольно. У нас нет календаря, нет рабочих и выходных дней. Все дни похожи один на другой. И время мы отмечаем лишь по движению солнца и людей.

Я никуда не спешу. Я просто лежу в своей "постели", внимая утренней свежести и слушая невнятный птичий гомон, а окружающий меня цивилизованный людской мир уже понемногу начинает приходить в движение. И я просто наблюдаю со стороны, как этот мир оживает утром. Сначала незаметно, а потом все явственнее раскручивая маховик своего ежедневного движения. Наблюдаю за тем, как цивилизованное общество пробуждается от спячки и уже готово снова возобновить свою ежедневную суету.

Дворники гремят мусорными баками, освобождая мусоропроводы подъездов жилых домов от гор отходов бурной человеческой деятельности. Готовя их для новых порций мусора, процесс производства которого не прекращается ни на секунду.

Жильцы близлежащих домов начинают шевелиться, выбегают на улицу со своими собаками. Собаки, захваченные общей суетой, в скоростном темпе выполняют программу своего утреннего моциона. Прежде чем хозяева утащат их обратно, чтобы запереть до вечера в благоустроенной трехкомнатной конуре.

Немного погодя, люди появляются из подъездов целыми порциями. Они провели ночь в соседстве с облаками, но теперь лифт спускает их с небес на твердь земную, чтобы ввергнуть в нескончаемую суету рабочих будней. Они спешат — кто на остановку автобуса, кто деловито звенит многочисленными ключами от дверей своего капитального гаража. Еще пару часов — и все они разъедутся кто куда, по каким-то своим, только им ведомым делам. Устремившись туда, где они кому-то нужны, кто-то нужен им. Туда, где и проходит большая часть их осмысленного существования.

Неведомы мне ни цели, ни конкретные результаты этой суеты. Для меня очевидно лишь ее присутствие, а о результатах этого бурного процесса я могу судить только по его отходам. С моей точки зрения, все культурное человечество только тем и занято с утра до вечера, что наполняет мусорные баки.

Пока не улеглась эта утренняя людская толчея, мне нечего делать на широких просторах цивилизованного мира. Не хочу я лишний раз попадаться людям на глаза. Не люблю я этого, да и они тоже. Так зачем же с самого утра портить друг другу настроение? Пусть они бегут себе по своим делам, преисполненным великим смыслом и значением. Эти дела ежедневно побуждают их к шевелению, в то самое время, как я полностью распоряжаюсь своим временем и своими обстоятельствами.

Я не буду мешать людям, и хочу от них лишь одного — чтобы и они мне не мешали.

Но вот утренняя суета улеглась, и спальный район опустел. Теперь можно и мне отправляться на промысел. Дворники уже сделали свое дело, выгрузив отходы цивилизованной жизнедеятельности в мусорные ящики. И у меня есть примерно два часа на увлекательнейшее занятие — порыться в этом хламе, в надежде обнаружить там мало-мальски ценные вещи. Нужно успеть проверить все мусорные баки в округе, до прибытия мусоровозов. Расписание их движения по окрестным дворам мне досконально известно.

Сколько чудных открытий можно совершить в ходе исследования помойных баков! Сколько тайн и загадок таится там! Сколько бесценных сокровищ может скрываться в их глубинах!

Первый и самый главный объект моих поисков — конечно же, пища. Ее бывает много в мусорных баках, иной раз там можно обнаружить чуть ли не мешок проросшей мягкой картошки — едва унесешь! В помойке иногда даже шоколад можно найти — мне удавалось! А вот, к примеру, простой хлеб — большая ценность. Ржаной хлебной корки в мусорном баке не сыщешь. Поэтому радуешься любой заплесневелой коврижке. А засохшую до окаменелости булку можно размочить в воде. И ею же можно голубей приманивать. Мясо у голубя вкусное — деликатес!

Еще ценны мусорные баки тем, что в них нередко можно обнаружить всяческие предметы бытовой необходимости. К примеру, еще вполне годный к употреблению так называемый, "одноразовый" бритвенный станок. А сколько одежки люди выкидывают! Иной раз еще и выбираешь — то надеть, или это. Фасоны разные примеряешь.

С обувкой гораздо хуже дело обстоит. Обувь выбрасывают гораздо реже, да еще в таком состоянии, прямо скажем, плачевном. Надолго такой обувки не хватает. Да и с размерами здесь дело похуже, чем с одежкой. Потому и получается, что обувь свою бомж бережет пуще другой своей скромной собственности.

Плохо с элементами, так сказать, нижнего белья. Хотя, если посмотреть на эту проблему несколько шире, без вздорных предрассудков, если у человека штаны имеются, то трусы можно считать уже роскошью. Да и носки тоже. Летом вполне можно и без носков по улицам ходить, а зимой на эту роль может претендовать любая подходящая тряпица.

Вот чего в мусорных баках действительно навалом, так это газет. Когда-то я даже читал газеты, которые находил в мусорных баках или просто на улице. Среди них редко попадались свежие, но все же они давали мне возможность узнать, что же делается там, на бескрайних просторах большого мира. А потом я их читать перестал. Пропал интерес. Какое мне дело до большого мира, и так ли уж важно знать, какие такие грандиозные события происходят в нем? Тем более, что эти события не имеют ко мне ровным счетом никакого отношения? И я не хочу иметь никакого отношения к происходящему в мире. Мой мир сузился до размеров микрорайона, места моего ежедневного обитания. Для меня это и есть настоящий мир, а все остальное — фикция.

Еще полно в мусорных баках различного рода рекламных объявлений. Иногда читаешь их — больше для смеха. К примеру, такое: "Посетите наш салон красоты! Широкий набор услуг, доступные цены! В утренние часы — скидки!".

Процесс изыскания в городских помойках по-своему опасен, потому что здесь не обходится без конкуренции. И не только среди людей — бродячие собаки тоже любят проверить мусорные баки на предмет чего-нибудь съестного. Собаки, как правило, опасны. Не люблю я собак. Они, как будто постигнув все тонкости социальной стратификации современного человеческого общества, лают на нас с вызывающим видом и каким-то внутренним чувством собственного превосходства.

Нет, пожалуй, сегодня не пойду шарить по бакам. Неохота, да еще со вчерашнего вечера остались помидоры, которые моя Нинка с овощной базы принесла.

Да, у меня есть своя Нинка! Кто-то может сказать — страшная ведь баба, грязная, нечесаная, и зубов у нее почти нет. Но ведь — баба, что ни говори! Я ведь тоже, между прочим, не красавец. Конечно, и без бабы обойтись можно, ведь сексуальных потребностей у меня практически нет. Они бы были, если бы я был сыт и обогрет. Когда первейшие потребности человека полностью удовлетворены, вот тогда он и начинает думать о других своих желаниях и прихотях.

Но вот, бывает, примешь грамм сто, и весь мир начинает казаться таким родным и уютным. Душа рвется куда-то ввысь, и хочется чего-то... А тут и Нинка рядом!

Ценит меня моя Нинка. Известное дело — я ведь мужик, ее защитник. А защитника надо холить и лелеять. Кормить, конечно, тоже. Поэтому пусть она идет на свой промысел, а я здесь еще полежу.

Нинка "работает" на овощной базе. В компании таких же оборванок, некоторые из которых даже с детьми на промысел ходят. Сидят они там у самых ворот, и бдительно стерегут момент, когда в мусорный бак очередную партию лежалых каких-нибудь овощей вываливать станут. И вот тогда всей толпой они ринутся к этому ящику, чтобы там, под ленивые окрики местных охранников, с трудом отвоевывая свое место у мусорного бака от многочисленных конкурентов, набить сумку этим добром. Вполне еще съедобными витаминами, которые, видите ли, своим внешним видом не нравятся взыскательному цивилизованному потребителю.

При этом нужно стараться не мусорить, не раскидывать вокруг бака всякую дрянь. Ибо в противном случае можно вызвать гнев охраны, и тогда овощная база будет "закрыта" для промысла, по крайней мере, до следующего дня. Поэтому стычки между конкурентами, хотя и происходят, но в рамках приличия и экологической чистоты.

Нинка ворчит на меня, конечно, для порядка, но все-таки идет жратву добывать. А я, пожалуй, торопиться вставать не буду. Потом пройдусь, конечно, по окрестностям, посмотрю, где что плохо лежит.

А плохо лежит нынче много чего ценного. Сколько денег просто валяется под ногами! В буквальном смысле. Народ, видать, жить стал лучше — мелочь с асфальта уже не подбирает. За один день, если задаться этой целью, можно насобирать целую пригоршню мелких монет.

За несколько дней так можно накопить на полулитровую бутылку технического спирта. Спиртом торгует одна бойкая бабенка, здесь неподалеку. У дверей ее квартиры всегда толпится страждущий народ, и ее бизнес, основанный на воровстве, вовсю процветает. Правда, вечные хождения бомжей и прочих синяков вызывают живейшее неудовольствие других жителей дома. Того и гляди, точку эту прикроют. Ненадолго, правда, да и взамен ей всегда что-нибудь другое появится.

Еще можно, к примеру, насобирать окурков. Сейчас их много, особенно у автобусных остановок.

А самая твердая, самая звонкая в мире валюта — это, конечно, бутылочки! Жалко, что не все из них принимают. Принимали бы все — глядишь, и на улицах было бы чище. Мы ведь народ такой, навроде тех же дворников — санитары города.

А самая почетная среди нас должность — эти самые бутылки принимать. От своих же коллег — бомжей. Такой человек сразу же становится кем-то навроде начальника местного масштаба, и таких наш брат не очень-то любит, однако по-своему уважает. Сколько друзей у такого видного деятеля!

Настоящая мужская работа — это добыча металла. Опасный это промысел, и конкуренция в нем очень даже жестокая. Поговаривают, правда, что эти самые пункты приема металлического лома закрывать будут. Вот это будет настоящей трагедией!

Да мало ли других способов снискать себе пропитание!

Одно только попрошайство имеет сколько разновидностей!

Можно отираться в каком-нибудь проходном месте и, в наглую, клянчить "на проезд". Таким образом, можно за полчаса собрать приличную сумму. Цивилизованные люди склонны оказывать мелкие благодеяния, расставаясь со своей мелочью, бесполезно звенящей в карманах. С чувством своей значительности и превосходства милостиво одаривая ничтожной толикой своей наличности униженного и оскорбленного.

Только, главное, чтобы конкурентов и охранников поблизости не было. Один из наших рассказывал мне, как промышлял этим делом у казино. И имел неплохой барыш, ибо посетители казино чуть ли не специально всучали ему свои мелкие деньги. Вероятно, на удачу, на везение. Потом, правда, после того, как охрана этого самого казино несколько раз прогоняла его, этого деятеля так избили, что он забыл туда дорогу. Должно быть, примета срабатывала.

Еще один мой знакомый раздобыл где-то костыль, и ходил на промысел с ним, даром, что ноги у него здоровые. На костыль люди клюют лучше.

Но все это попрошайство — тоже очень опасный промысел, ибо существуют целые корпорации, которые занимаются этой деятельностью профессионально. Этот бизнес давно уже приобрел организованный характер, и свободному художнику все труднее найти здесь свое место.

Какие-то деляги проявляют заботу о нас, о бомжах. Дают кров, еду, — в общем, обеспечивают более-менее сносные условия существования. Но не просто так, а в обмен на работу. Сколачивают из нас, из бомжей, бригады, и выпускают на улицы, за заработком.

В таких организациях подход к делу самый, что ни на есть научный. Им известны все места, где больше всего подают, им известна психология "клиентов", под которую подстраиваются их "работники". И никакой конкуренции они, ясное дело, не терпят. Свободных мест на этом рынке эксплуатации чувства человеческого милосердия нет, и никто не позволит существовать здесь независимому деятелю. Тот же "корпоративный" бомж настучит на тебя своим хозяевам, и тогда плохо тебе придется.

Но и в подобного рода "корпорацию" податься можно, разве что, от полного отчаяния, от безысходности. Потому что уже никуда ты от этой "корпорации" не денешься. Помереть не помрешь, но и жизнью такое существование назвать сложно. Прав нет абсолютно никаких, одни обязанности. Наказывают за каждую самую мелочную провинность. Дисциплина строгая, выпить не дают. Кормят, конечно, чтобы ноги еще волочить сил хватало. В общем, то же рабство, причем в самом мерзком своем проявлении.

А то ведь еще, в целях увеличения денежных сборов, могут превратить тебя в инвалида, — ногу, к примеру, оторвут.

Оттуда только умирать отпускают самостоятельно. И то только потому, что с твоим телом им возиться неохота. В общем, выжмут из человека все, что только можно, — и на помойку.

Но некоторым из нас попросту некуда больше деваться.

На настоящую работу не устроишься — документов нету. У меня, к примеру, из документов только и есть, что одна справка. И гласит эта справка, что гражданин такой-то действительно прописан по адресу такому-то. Хотя ничем я уже не могу подтвердить, что вышеозначенным гражданином являюсь действительно я. Да и нигде я уже не прописан. Была у меня когда-то квартира, да сплыла. Теперь только и можно, что пройтись рядом с домом, где я когда-то жил, посмотреть на окна. Там сейчас живут другие люди, которые и знать не знают о судьбе бывшего владельца принадлежащей им квартиры.

А впрочем, я давно уже махнул на свое прошлое рукой. Человек и без квартиры может прожить. Нет у него квартиры — и никому нет до него дела.

А есть у человека квартира — он тут же становится объектом взимания квартирной платы, налога на имущество, потенциальной жертвой квартирных воров, аферистов на рынке недвижимости, да и просто бандитов, которые за эту квартиру и убить могут. Сплошные неприятности несет в себе квартира!

Человек тогда становится свободен по настоящему, когда у него нет абсолютно никакой собственности. Тогда, и только тогда он обретает полную свою независимость. Ибо вещи, деньги, социальное положение и другая подобного рода ерунда на самом деле не дают свободы, которую человек чает в них обрести. Наоборот, они еще более закабаляют человека, и он становится рабом созданных им же самим условностей и обстоятельств.

Вот захочет человек куда-нибудь уехать, а не сможет. Ибо здесь у него все, без чего он жизни своей не мыслит. Те самые вещи, хозяином которых он мнит себя, не пускают его, крепко привязав к определенной географической точке.

А мне сменить место своего проживания — раз плюнуть. Сел в электричку, и езжай по стране в любую сторону. Где остановился — тут и новый твой дом.

Вот так и получается, что бомж — самый свободный в этом мире человек.

Есть и среди нас, бомжей, люди с высшим образованием, до сих пор сохранившие подобие некоторого внутреннего чувства собственного достоинства. С такими людьми поговорить интересно. Иногда они, под настроение, сверкая глазами через треснувшие стекла очков, могут часами цитировать каких-нибудь поэтов, философов и других великих мыслителей прошлого. Могут также потешить досужего слушателя своими идеями об истинном устройстве мира и собственными соображениями о понятиях социальной справедливости.

Один из таких подвальных мыслителей поведал мне как-то замечательную мысль, что древнегреческий философ Диоген и был одним из самых первых и самых знаменитых бомжей. Приятно, однако, ощущать себя последователем такого великого человека! И еще этот же тип говорил, что, в сущности, Адам и Ева, будучи изгнаны из рая, явились родоначальниками такого явления, как бродяжничество. Да и вообще, не было бы на свете бродяг, не расселилось бы человечество по Земле. Гнали людей куда-то какие-то их жизненные обстоятельства, шли они туда, где чаялось им счастье. И, поди же ты, не нашлось на Земле такого счастливого места, а бродяги до сих пор сохранились. Романтики, можно сказать. Последние романтики нашей исторической эпохи.

А ведь еще каких-нибудь сто лет назад таких, как мы, было большинство. Бродяги, оборванцы, голодранцы, нищеброды населяли города. И никого это особо не удивляло, это было в порядке вещей. А сейчас, в нашу просвещенную эпоху, видите ли, одним своим видом мы возмущаем общественный порядок и портим эстетику культурных ландшафтов!

В городские парки нас не пускают — чтобы мы своим присутствием не отравляли отдых культурных людей, не портили эстетизма городских пейзажей. Попробуй только умыться в каком-нибудь городском фонтане — возмущенные граждане чуть ли не с кулаками тебя оттуда прогонят.

И за что нас только люди не любят? Мы их отталкиваем своим непрезентабельным видом, травмируем их преисполненное высоким эстетизмом восприятие мира.

А мы просто наглядно демонстрируем, каким может быть человек. Ну, смотрите и радуйтесь! Испытывайте внутреннее чувство превосходства. Гордитесь собой, что вы не такие, что вы лучше. Может быть, своим примером мы и служим вам суровым напоминанием того, кем могли бы быть и вы, при случае.

Чего нас гнушаться? Может быть, мы и не заслуживаем сочувствия и жалости, но и презирать нас — тоже дело недостойное.

Ну, и что, что мы такие вот грязные и мерзкие снаружи? У нас человеческих качеств, может быть, побольше будет, чем у других, внешне вполне приличных, людей. Если бы кто-нибудь взял на себя труд приглядеться к нам повнимательнее, он мог бы разглядеть под отталкивающей внешностью людей самых что ни на есть незлобивых и безобидных. Мы никому не приносим зла, и никому его не желаем. И ни на кого не обижаемся, кроме своей судьбы. И не виним никого за наше положение. Потому что, если вдуматься, такую судьбу каждый из нас выбрал себе сам.

Каждый живет так, как того заслуживает. Вы живете, как вам нравится, а мы — как нравится нам. Вам надо шевелиться в этой жизни, чтобы достичь каких-то там своих целей. Ну, а мы шевелимся только затем, чтобы еще на один день продлить свое физическое существование. И довольны этим, и нам не надо чего-то большего.

Каждый из нас когда-то мог себя причислить к цивилизованному человеческому обществу. Но подавляющее большинство из нас не смогло найти там себе места. Может быть, так устроено само человеческое общество, а может быть, мы сами — трудно сказать наверняка. Но, как бы то ни было, наш путь не совпал с общим направлением социального процесса. И мы добровольно избрали роль его сторонних наблюдателей.

У нас нет будущего, и даже прошлого. Да, нет прошлого, потому что никто из нас не любит вспоминать о том, кем он был когда-то, и какой дорогой он пришел сюда. У нас есть только настоящее.

Нет из этого мира выхода. Нет пути обратно, в мир нормальных людей. Возьми любого из нас, одень, обуй, накорми, дай крышу над головой, устрой на работу, даже самую простую. Все одно — через некоторое время человек почувствует тоску по настоящей свободе. Не живется ему уже в этом мире, тяготят его даже самые мелкие обязанности. И он снова окажется здесь, среди нас, и будет чувствовать себя гораздо лучше в душе. В бомжи, если признаться честно, идут по собственной воле. Можно даже не ссылаться на некие всемогущие жизненные обстоятельства, кинувшие нас на дно общественной жизни. Главное обстоятельство — мы сами, и главная причина нашего положения кроется в нас самих.

Когда-то и у меня было все, что положено нормальному человеку — квартира, документы, гражданские права. Но это было в моей прошлой жизни. А в этой у меня нет квартиры, нет прав, нет даже документов. Иногда кажется, что документы имеют больше прав, чем те люди, которые этими документами обладают. А человек без паспорта, прописки и свидетельства о социальном страховании вообще не нужен в этом мире.

Ну, а зачем тогда мир такому человеку? Что он может дать хорошего? Разве что только загрузить какими-нибудь вздорными общественными обязательствами. К примеру, работать на благо всеобщего счастья.

Мне работать неохота. Каждый день надо являться в одно и то же время, что-то делать. Нет, меня работать не заставишь. Мне моя свобода дороже. Дороже всяких денег.

Деньги! Зачем мне деньги? Дать мне даже, к примеру, пять тысяч рублей — я такой астрономической суммы даже представить себе не могу, а куда ее можно потратить — тем более. Столько водки враз не выпьешь!

Вот раз, помнится, был случай — мужик какой-то крутой нас с одним моим приятелем на работу нанял. Разовую. Мешки ему надо было какие-то разгрузить. Обещал хорошо заплатить, и заплатил. По тысяче рублей на нос! Ну, думаем, живем! Прихожу я в магазин — говорю, дайте водки! А там мне и говорят — что ты, дядя, что за фантик ты принес? Оказалось, деньги-то ненастоящие! А мне почем было знать, я же тысячи рублей никогда раньше не видел! Вот так нас и обманывают все, кому не лень. С нами, выходит, можно поступать, как хочешь, и никакая совесть подобному отношению не мешает.

Лично я с тех пор работать за деньги не соглашаюсь. Только за водочку! Тут-то уж без обману. Водка, конечно, не самая хорошая, бодяга какая-то, но мы к элитным сортам и не привыкшие.

А вот еще однажды, вспоминаю, — нашел я ключи от автомобиля. Прямо у самого автомобиля. Хозяин, как видно, обронил. Что делать? Ну, конечно, ключи я эти подобрал, и сижу рядом, жду, когда хозяин их хватится и за ними придет. Сторожу, вроде того. Думаю, придет хозяин, а тут я, берегу его собственность. За это он меня, глядишь, в кабак сводит!

Долго ждал, аж невмоготу уже стало. Ну, наконец, явился хозяин машины, долго разговаривать со мной не стал, дал мне в глаз, а ключи отобрал. И еще кричал, что я его машину, небось, обчистил. А я не лазил в его машину — я же понимаю, чужая собственность неприкосновенна. Да и вообще, если бы не я, эту машину точно бы обчистили, а то и вовсе бы угнали!

Вот так и нарываешься каждый день на неприятности. Ждешь благодарности от людей, а находишь лишь оскорбления и побои. Обидно!

Бывает, жестокие подростки во дворах бросают в нас камнями, а то и бьют палками, объединившись в стаи. Им приятно видеть унижения и страдания беззащитного человека, их пьянит чувство собственной безнаказанности. Они и не задумываются, что когда-нибудь каждый из них может примерить эту незавидную роль пария на себя.

Вот я сижу на лавке автобусной остановки, и рядом со мной сидит некоторый мой знакомец, что живет в подвале напротив. Спешить нам абсолютно некуда, и мы просто сидим, лениво обсуждая свои дела. Хотя — какие дела, когда у нас и нет никаких дел? Мы ничего друг другу вообще можем не говорить, потому что знаем наперед, что каждый из нас имеет сообщить, и что его собеседник может на это ответить. Наше общение заключено не в словах, а просто в некоей взаимной солидарности. Сидишь и ощущаешь, что рядом с тобой находится такой же бедолага, как и ты сам. И само сознание того, что ты в этом мире не один такой, примиряет с существующим миром.

Вообще автобусные остановки — довольно дельное приспособление. Летом такое сооружение обладает целым комплексом преимуществ — это тебе и крыша от дождя, и тень от солнца. На лавке крытой автобусной остановки можно найти свое отдохновение, и тогда эта остановка автоматически переместится на пять метров в наветренную сторону. И именно здесь можно воочию наблюдать, как весь мир крутится вокруг тебя. Вернее, конечно же, было бы сказать — уворачивается от тебя. Всем своим видом ты демонстрируешь свое нахождение вне общества, и это общество отвечает тебе тем, что как бы не замечает самого факта твоего существования.

Лежишь вот так, бывало, в каком-нибудь людном месте, отдыхаешь. Большинство приличных людей, конечно же, мимо проходят, и как бы тебя и не замечают совсем. Так ведь нет, найдется какой-нибудь заботливый, который подойдет, поинтересуется: "Мужик, ты живой, или как?" Отмахнешься только от такого — иди, мол, своей дорогой, оставь меня в покое. Какое тебе дело до меня? Ну, даже предположим, я сдох, — тебе-то что?

Да и не помирают бомжи в людных местах — они, как и бродячие собаки, заползают в какой-нибудь дальний угол, и уже там, без лишней суеты и помпезности, дохнут. Они даже смертью своей никому докучать не пытаются. Главное, чтобы им не докучали.

Бывает, встретишь на улице старого доброго приятеля, разговоришься, вспомнишь кого-нибудь из общих знакомых — как он? И выясняется, что его уже месяца два никто не видел. Сдох, наверняка. Куда бомжу деваться, кроме как помереть? Нас ведь даже в милицию не забирают — брезгуют.

Да, никчемна наша жизнь. Никому-то она не нужна и неинтересна, поэтому и сам я отношусь к ней с известным пренебрежением. Сдохнешь — и никто не заплачет о тебе. Ну и пусть!

Да и что там думать о грустном, пока ты жив, пока лето на улице! Вот когда станет холоднее, тогда, конечно, совсем плохо станет жить. Если не иметь заранее забронированного теплого местечка в каком-нибудь жилом подвале, то будет совсем туго.

Имеется, конечно, в городе ночлежка для таких, как я. Там не только переночевать, там даже помыться можно. Унитаз имеется теплый.

Персонал, конечно, хамоватый, но и их понять можно — народ у нас всякий. Ходят ихние работники в специальной одежде, в резиновых перчатках — боятся подцепить какую-нибудь гадость.

И пускают туда только на ночь. А утором выгоняют — дезинфицируют помещение. Зимой, особенно в холода, такой распорядок неудобен. А однажды был случай — в ночлежке воду отключили. И всех нас, ее постояльцев, выгнали. Сказали, — вот, мол, воду дадут, тогда приходите. И что делать? Рассосался контингент по соседним дворам, спал где придется, в ожидании, когда в ночлежку пустят. Местные жители, конечно, были очень недовольны.

Можно, конечно, попытаться в больницу попасть, но этот способ опасен для жизни и для и так уже ни к черту не годящегося здоровья.

Придется выбираться за город, на дачные поселки. В дома, покинутые хозяевами до следующей весны. И жить там тихо-тихо, ибо с дач сейчас тоже гоняют.

Но жить в такой загородной усадьбе и так очень даже непросто. Жрать нечего. Хорошо, если рядом имеется какой-нибудь полигон бытовых отходов. Но на каждом таком полигоне — своя мафия. Чужаков там очень не любят. Хорошо, если просто побьют, если поймают. А то ведь могут тут же, в мусоре, тебя и закопать.

Да, странная штука — жизнь. Странное устроение общества. Вот, вроде, свалка мусора, а какая конкуренция за достойное место на ней! Какие нешуточные битвы иной раз происходят за человеческие отходы, за списанное в утиль и никуда не годящееся дерьмо!

Нет нигде на земле человеку места, где он чувствовал бы себя абсолютно свободным, совершенно независимым. На любой помойке он вынужден принимать правила сосуществования и отчаянно бороться за место под солнцем. Ибо место это уже готов занять кто-то другой. Бомжи мрут пачками, но их количество из года в год, по крайней мере, не уменьшается.

Даже маргинальное общество обладает своей собственной структурой, своей иерархией. И если уж ты выпал из нормального человеческого социума — изволь тут же учиться находить себе место в новой социальной общности. Без этого нельзя!

Вот солнце уже закатывается за горизонт, сумерки сгущаются над городом. Люди возвращаются домой, стремясь насладиться заслуженным покоем — тем самым, который в избытке имеется у меня.

Вот опять прошел день, и опять я могу себя поздравить с тем фактом, что я до сих пор жив.

Завтра снова будет новый день, и новая борьба за свое физическое существование. Как и заведено было в живой природе еще задолго до того, как человеческое общество водрузило на первый план какие-то свои вздорные идеи.

Мне пора возвращаться в свое живописное жилище, чтобы там еще раз освидетельствовать свою добычу за день. Надо успеть домой раньше, чем городские улицы окончательно погрузятся в ночную тьму. В ночное время бродить по улицам опасно. Был случай — несколько молодых парней в кожаных куртках, в каких-то высоких, чуть не до колена, шнурованных ботинках, пристали к нам с другом одним. И, без всяких разговоров, начали нас этими самыми ботинками пинать. Больно! А они нас, уже лежащих на земле, все пинают и пинают, да еще приговаривают: "Вы, — говорят, — дерьмо ходячее, убивать вас надо. Засрали весь город, поганите его. Вот, мы вас сейчас здесь "замочим", в санитарных целях" А я лишь лежу на земле, только руками голову прикрываю.

Думал — все, конец. На наше счастье, их спугнул кто-то. Собака, помню, какая-то залаяла, и их как ветром сдуло. А мы с приятелем потом еще дней десять в ближайшем подвале отлеживались, встать не могли. У меня после этого случая до сих пор в боку иногда такая боль начинается, что орать охота. И голова все время кружится.

Это, кстати, к вопросу о цивилизованности обитателей культурного мира. Как раз ночью вся неприглядная изнанка этой так называемой человеческой цивилизации и видна во всей своей красе. Мир культурных людей нередко вторгается в наше ночное спокойствие своими шумными проявлениями. Ходят посреди ночи всякие пьяные прохожие, песни распевают во всю глотку. Рядом же люди спят, уважать же надо чужой сон! Нет же, идет, орет, хулиганит.

Совсем недавно вообще неописуемый случай был. Проснулся я среди ночи от того, что сирена завыла автомобильная. В ночном воздухе, на фоне тишины, всякий звук кажется громче, чем на самом деле. Ну ладно, казалось бы, что с этого — сирена работает? Но потом вдруг раздаются крики: "Вот он!", "Туда побежал!", "Что смотришь, догоняй!", "Лови его!", "Вот он, сволочь!". Какие-то люди куда-то бегут, потом возня какая-то начинается. Крики, нецензурщина. Бьют кого-то.

Цивилиация!

После этого я до утра уснуть не мог. Все давно уже успокоилось, а я все лежу, смотрю на звезды.

Раньше на звезды я мог смотреть часами, даром, что в городском воздухе они совсем не так отчетливы. Но все равно они видны, все равно они стремятся напомнить людской цивилизации о своем существовании. О существовании других миров, о бескрайних просторах Вселенной, и о бесчисленных загадках мироздания.

Нет, не хотят люди задирать головы вверх в бесплодных усилиях постигнуть эти тайны. Свет ночной рекламы светит ярче, и обещает гораздо более понятные и гораздо более доступные вещи и удовольствия такого простого и уютного, такого своего мира.

Я, впрочем, тоже звезд уже больше не люблю. За что мне любить их? Загадки Вселенной для меня тоже давно уже померкли, а звезды в ясном ночном небе обещают мне лишь одно — холодную ночь.

11.

Озлобляться на окружающий мир бессмысленно. Мало того, что это абсолютно не продуктивно, в ответ сам мир озлобится на тебя.

Есть и другая причина смотреть на мир несколько отстраненно.

Наш мир — это одна большая иллюзия. Иллюзия, тщательно сконструированная нами же самими. Мы сами возводим декорации для собственного обмана. Изобретаем все новые и новые условности, которых не было и нет в реальности. Мы формируем новую реальность, целиком состоящую из условностей.

Отныне человеку полагается безоговорочно верить в эту реальность.

Скучно жить в такой реальности! Не хочется соглашаться, что мир от начала и до конца состоит из каменных стен и свалок мусора, из отравленного воздуха и пронзительного визга сирен. Этот мир, весьма вероятно, вполне комфортен для дураков и негодяев, но ведь в нем приходится жить и всем остальным!

Жить в реальном мире! Да что мы знаем о реальном мире? На самом деле мы живем ни в какой ни в реальности, а в своих собственных представлениях о ней. И кто поручится, что эти представления так уж достоверны?

Вот, скажем, стоит дом. Но для кого-то это — плод труда своих рук, для кого-то — объект купли-продажи, для кого-то — место обитания. Для кого-то — архитектурный объект, свидетельствующий о низком вкусе его создателя. А для кого-то этот же самый дом является обелиском светлой памяти находившегося некогда на этом месте тенистого парка.

Так же и квартиру свою — наш уютный маленький мирок, каждый обставляет и благоустраивает согласно своим представлениям об уюте.

Человек подобен Богу именно тем, что является творцом. И в первую очередь — своего собственного, своего внутреннего мира.

Если под понятием "внутренний мир" он будет понимать интерьер своей квартиры, то результаты творческой деятельности ее хозяина будут очевидны каждому посетителю. Если же под внутренним миром мы будем понимать более глубокую сущность, то...

Впрочем, Человеческое Общество вовсе не намерено провоцировать в каждом отдельном своем представителе такое качество. Более того, общественные институты направлены как раз на то, чтобы отвлечь человека от творческого труда на какое-нибудь другое, более общественно-полезное дело — к примеру, чистку сортиров.

Всякий вновь создаваемый мир в этих целях немедленно признается бредом. А его создатель всерьез рискует вступить в конфликт с Обществом, быть признанным социально-опасным элементом и надежно от Общества изолированным. Нет, не может быть в нашем мире места сомнениям касательно его реальности! И отрыв от этой реальности как бы лишает человека высокого статуса Члена Общества. Того самого статуса, который он может заработать, только проявив свою полную лояльность к существующему порядку вещей.

Даже идиоты живут в своем собственном, выдуманном мире. А мы, нормальные люди, живем в мире, придуманном кем-то за нас. Мы, конечно, тоже не прочь временно погрузиться в мир неких иллюзий, но эти иллюзии, как правило, также создаются не нами.

Так и получается, что никто из нормальных людей не имеет СВОЕГО мира. И именно это является основным критерием нормальности человека. Возможность создавать, творить свой собственный мир есть у каждого человека, но пользуются этой возможностью исключительно сумасшедшие.

Вот ведь, до каких мыслей можно додуматься, лежа на диване!

Просто, может быть, это я не могу найти себе применения в этом мире, а в оправдание возвожу личные свои сомнения и метания в проблемы глобального масштаба?

С такими мыслями — прямая дорога в сумасшедший дом. Там поймут, там оценят всю степень верности твоих воззрений. Там можно будет найти внимательных слушателей, а, возможно, и интересных собеседников.

Скорее всего, эти вопросы волнуют только меня одного, ведь все другие и так живут, и чувствуют себя вполне неплохо. Люди ежедневно наполняют свою жизнь совершеннейшей ерундой, придавая ей в своем собственном воображении вид неких значительных деяний. Убеждают себя в важности своей миссии на Земле. Убеждают друг друга в значительности своей роли в этом преисполненном великим смыслом общественном процессе. И с этим твердым убеждением они готовы прожить всю свою жизнь, без каких-то намеков на душевные метания и тень сомнения в заведенном порядке вещей.

Если нет у человека своей оригинальной жизненной идеи, жизненной цели, то он берет в этом качестве то, что ему заботливо предлагает окружающий его мир. Если мы не можем достигнуть своих собственных идеалов, мы начинаем стремиться к идеалам чужим.

Может, попробовать? Может быть, это не так уж и сложно?

Притча. Митинг

Одним прекрасным субботним утром Николай Иванович проснулся от странных звуков, исходивших откуда-то с улицы, через полуоткрытое по причине летнего времени года окно. Николай Иванович, окна которого выходили на не очень оживленную улицу, давно привык уже к шуму, производимому проезжающими по ней автомашинами, и этот шум не мог бы побеспокоить его крепкого трудового сна, особенно по субботам.

Сегодня же все было не так, как всегда — как раз таки автомобилей слышно не было, зато чей-то хорошо поставленный голос, усиленный динамиками, с расстановкой произнес: "РАЗ! РАЗ! РАЗ!".

"Вот тебе и раз!" — подумал Николай Иванович спросонья, — "Что же это делается-то?".

Он сел на своей скрипящей кровати, вздохнул, на ощупь нашел и надел домашние тапки, встал, потянулся во весь рост, и неспешно прошествовал к окну, для того, чтобы составить свои собственные впечатления о происходящем. "Учения, что ли?" — соображал он по дороге. Воображение уже рисовало ему вой сирены воздушной тревоги и нестройные колонны гражданских жителей, трусцой передвигающихся по улицам в поиске бомбоубежища и противогазов. "Бред!" — прокомментировал он эту картину.

И выглянул в окно. За окном у Николая Ивановича лежала улица — довольно узкая и обычно мало оживленная. Но сегодня, против всякого обыкновения, она вообще была пуста — ни машин, ни пешеходов, и только легкий ветерок гнал вдоль по ней рваный полиэтиленовый пакет белого цвета.

"Странно", — подумал Николай Иванович. Мысли его, не иначе спросонья, были на редкость коротки. Он поглядел дальше по улице, вслед улетающему пакету. Благо из его окна, особенно хорошенько высунувшись из него, можно было разглядеть ближайший перекресток. Там он увидел, что проезжая часть улицы перегорожена поперек металлическими барьерами, а непосредственно за ними неспешно прохаживается человек в форме инспектора дорожно-постовой службы, небрежно помахивая своим полосатым жезлом.

"Заминировали!" — екнуло сердце у Николая Ивановича. Да, он читал, он видел по телевизору, он точно знал, что такое случается в жизни — неизвестные террористы закладывают в жилые дома ужасно взрывоопасные бомбы, а доблестные государственные спецслужбы их быстренько находят, эвакуируют жильцов близлежащих домов, после чего приступают к их обезвреживанию. Воображение и тут не подвело, нарисовав картину нестройных колонн гражданских жителей, обремененных какими-то сумками и свертками подмышкой, трусцой передвигающихся по улице в направлении металлических барьеров, обозначающих видимую границу опасной зоны.

Самое время было ударится в панику, но Николай Иванович не стал торопиться этого делать. Тем более, что давешний трубный голос снова проявил себя. "РАЗ! ДВА! ТРИ!" — внятно произнес голос, обнаруживая местонахождение своего источника. Николай Иванович немедленно обратил свой взор к эпицентру шумовых эффектов, который, как он с большой долей уверенности мог установить, находился в диаметрально противоположной стороне от скучающего постового милиционера.

Другая сторона улицы упиралась в небольшую по своим размерам городскую площадь. И на этой площади в настоящий момент явно что-то происходило. Николаю Ивановичу и теперь было видно не особенно хорошо, но он заметил на площади необычайное скопление народа — человек сто, не меньше. Большую же часть площади загораживал от взгляда дом, стоящий на противоположной стороне улицы.

"А из нашего окна, — вспомнил Николай Иванович детское стихотворение, — площадь Красная видна. А из вашего окошка — только улицы немножко".

"Митинг" — решил Николай Иванович и успокоился. Все-таки митинг — акция мирная и не требующая немедленной эвакуации мирных жителей.

Пора было бы и позавтракать. Однако, пройдя на кухню, налив воды и включив чайник, Николай Иванович с досадой обнаружил, что хлеба в его доме нет, и только не сметенные со стола крошки напоминали теперь о былом хлебном изобилии. И, конечно, Николай Иванович вспомнил, что собирался купить хлеб еще вчера вечером, по дороге домой. И, конечно, вспомнил, что забыл это сделать. Неприятная ситуация.

Ничего пригодного для завтрака, кроме сливочного масла, в холодильнике не было. Пришлось довольствоваться пустым чаем, да еще и заваривать его по второму разу. Свежего чая в доме так же не было. Зато досада на отсутствие необходимых для нормальной жизнедеятельности человека продуктов питания сменилась конструктивной идеей похода в магазин.

"Заодно и на митинг посмотрю!" — решил Николай Иванович, натягивая брюки.

Выйдя из дому, Николай Иванович специальным образом решил зайти не в ближайший продуктовый, а тот, что на площади. Во-первых, там и выбор был больше, да и по пути можно было бы прояснить для себя сложившуюся там, на площади, политическую ситуацию.

Поворотив за угол дома, Николай Иванович несколько опешил, поскольку в зоне его видимости, охватывающей всю небольшую площадь целиком, неожиданно оказалась достаточно внушительная толпа людей. Неизвестно откуда взявшийся помост в центре площади, рядом с фонтаном, был занавешен белыми полотнищами, по бокам весело реяли на ветру гроздья белых же воздушных шаров, а на огромном транспаранте вверху являла себя надпись крупными синими буквами: "Партия Личной Свободы!"

На помосте суетились какие-то люди, очевидно, завершая необходимые технические приготовления к намечающемуся политическому мероприятию.

Заинтригованный происходящим, Николай Иванович продолжил свое движение, держа курс чуть левее толпы собравшихся, пока путь ему не преградила симпатичная девушка в ослепительно белой футболке, на которой было написано все те же три загадочных слова, и пачкой листовок в руках.

— Возьмите! — протянула она ему одну из листовок.

Николай Иванович машинально взял предложенный ему листок бумаги. И даже вознамерился задать активистке какой-нибудь вопрос по поводу происходящего события, но она уже упорхнула, — так же стремительно, как и появилась. Видимо, в атаку на еще одного зазевавшегося случайного прохожего.

Николай Иванович критически воззрился на оказавшуюся в его руках прокламацию.

"Партия Личной Свободы — это политическая организация, отстаивающая право каждого человека на свою личную свободу" — прочел он первую попавшуюся фразу.

"Партия Личной Свободы — это партия каждого! Партия Личной Свободы — это партия всех!" — патетически провозглашала листовка.

Николай Иванович поднял глаза и оглядел собравшуюся на площади публику. И сразу же установил, что она представляла из себя собрание граждан достаточно широкого социального спектра. В непосредственной близи от него, чуть поодаль от всеобщего столпотворения, стояли двое немолодых уже субъекта, достаточно прилично одетых и производящих самое добропорядочное впечатление. С другой стороны, в зоне непосредственной видимости можно было обратить внимание на группу резвящейся от нечего делать молодежи, подозрительную по своей активности.

После минутного замешательства, Николай Иванович все же решил немного задержаться и посмотреть, что же будет дальше. Он не хотел соваться в толпу, концентрирующуюся вокруг импровизированной сцены, поэтому место своей временной дислокации выбрал здесь же, на периферии, поближе к вызывающим доверие субъектам и подальше от чересчур активного молодого поколения.

Между тем на помосте, где все уже было готово к началу мероприятия, появился средних лет человек, облаченный для солидности в строгий костюм.

— Добрый день, дорогие сограждане! — объявил он в микрофон, стоящий тут же, посередине сцены.

Сограждане ответили ему негромкими хлопками и нестройными приветственными выкриками. Между тем человек продолжал:

— В первую очередь... разрешите поблагодарить вас...всех тех...кто собрался в это утро... выходного дня... — после каждой своей короткой фразы он делал весьма драматическую паузу, — отложив свои семейные и личные планы... свои бытовые дела... и все для того, чтобы...

— Чего он тянет-то? — услышал Николай Иванович левым ухом критическое замечание одного из добропорядочных граждан, обращенное к своему спутнику.

— Видишь — телевидения еще нету, — разъяснил тот компетентным голосом. — Вот подъедут репортеры, тогда...

Вот тут-то как раз и подъехали репортеры. Небольшой микроавтобус, украшенный эмблемой некоего телевизионного канала, юрко вынырнул из-за угла дома, остановился в непосредственной близи от эпицентра событий, и из него оперативно выскочили два человека, один из которых был вооружен телевизионной камерой.

Их появление не укрылось от внимания выступающего, и он поспешно сократил свою вступительную речь, повысив голос:

— А сейчас слово предоставляется Председателю Партии Личной Свободы Сергею Владимировичу ...! — голос его неожиданно потонул в аплодисментах и воодушевленных возгласах окружающей толпы, так что Николай Иванович не смог разобрать фамилию представленного его вниманию политического деятеля.

Впрочем, заглянув в листовку, все еще находящуюся у него в руках, он увидел там среднего качества репродукцию фотографического портрета, с которой на него смотрел некий персонаж с задумчивым и, можно даже сказать, озабоченным выражением лица. Здесь же приводились его краткие анкетные и биографические характеристики.

Между тем, на помосте уже что-то происходило, и Николай Иванович поспешил обратить свое внимание на актуальные события. Он увидел у микрофона крепкого, в меру упитанного мужчину, одежда которого отличалась большей демократичностью, чем у давешнего выступающего. Верхняя ее часть состояла из все того же белого цвета футболки, на котором легко угадывалась надпись, состоящая из трех слов. Приветственно воздев руки вверх, человек несколько секунд молчаливо вкушал шумовые проявления толпы, неопровержимо доказывающие его народную популярность. В конце концов, он продемонстрировал свое явное намерение перейти к делу, и на площади установилась относительная тишина.

Решительно овладев микрофоном, человек начал свое выступление:

— Всю свою жизнь гражданин слепо следует навязанным ему идеям. Нас непрерывно призывают то к одному, то к другому, нас постоянно в чем-то убеждают. Нам навязывают наш образ жизни, нам навязывают наш образ мысли. И большая часть наших жизненных ценностей — есть продукт навязанных нам идей. Государство и правительство только и делают, что бесконечно требуют от нас, ничего не давая взамен, кроме пустых обещаний! Государство намеренно распространяет ложную информацию, "промывая мозги" нам, его гражданам. Декларация прав человека — издевательство над народом! Государству дороги не мы с нашими правами, а мы с нашими обязанностями! Все время мы слышим про необходимость исполнения своего гражданского долга, о необходимости гражданской сознательности. Патриотизм подменяется служением государству. Забота о национальных интересах подменяется исполнением воли правительства. Государство и правительство постоянно напоминают нам о том, что без государства мы — ничто, что именно государству мы обязаны всем в своей жизни. Разве это так? Нет, все как раз наоборот. Это мы составляем государство, и государства без нас — нет! Не человек должен стоять на службе у государства, а государство должно находится на службе каждого своего гражданина!

Николай Иванович задумался. Слова выступающего всерьез озадачили и заинтересовали его, и он уже раздумал спешить в продовольственный магазин. Стоило постоять и послушать. Тем временем, выступление продолжалось.

— Между тем, спросим себя, что представляет для человека истинную ценность? Жизнь! Жизнь дается человеку только раз, и прожить ее надо достойно! А может ли человек прожить свою жизнь достойно, не имея личной свободы? Нет! К чему человеку его жизнь, если в ней не будет его личной, персональной свободы? К чему человеку жить, ежедневно и ежеминутно осознавая себя всего лишь винтиком огромного механизма, с полным сознанием своего бесправия и угнетения, при полной невозможности что-то изменить? Личная свобода,— вот главная ценность для любого человека! Эта ценность может быть приравнена к ценности самой человеческой жизни, потому что жизнь без свободы — это всего лишь жалкое существование. И такое существование ничего не приносит самому человеку, оно выгодно только тому, кто его использует, кто извлекает из этого свои сомнительные дивиденды. Этим силам не нужен свободный человек, им нужен послушный исполнитель, готовый растрачивать свой беспредельный физический, моральный, интеллектуальный и духовный потенциал в обмен на жалкие подачки с их стороны. Эти силы сделали все, чтобы поработить нашу волю, наше стремление к свободе и независимости, и они готовы сделать еще больше, чтобы сохранить нашу зависимость от них. Они-то прекрасно понимают, что человеческая личность таит в себе огромный творческий и производительный потенциал, и от того, кому она принадлежит, зависит, кто будет вкушать плоды этих усилий! Сил этих много, и каждая из них борется за власть над людьми, над их умами и душами! Они активно конкурируют за этот богатейший ресурс, непрерывно деля его и переделивая!

"Черт возьми!" — подумал Николай Иванович, явственно чувствуя, что он всегда подозревал что-то подобное, но его спящее до этих пор сознание никак не решалось оформить эти подозрения в столь явной форме, в какой доносилось теперь с уличной трибуны. Собравшиеся на площади люди так же приобрели заметное волнение.

— Раньше, при старом режиме, государство контролировало нас безраздельно, теперь оно уступило часть этих своих функций олигархам. И теперь уже они насели на нас, не давая развернуться! Это они заставляют нас заниматься тяжелой, неинтересной работой, взамен на нищенскую зарплату. Им выгодно, чтобы человек трудился на их благо, не разгибая спины, и не имел бы времени даже задуматься о своей личной несвободе! Оппозиция так же пропагандирует идею свободной личности, ее самостоятельности и независимости. На словах они выступают ярыми поборниками личных свобод и прав граждан. И это понятно — только такая позиция может им принести популярность в массах. Ту самую популярность, которая и дает им необходимую политическую силу. Мы сами питаем их своей поддержкой, и, таким образом, оппозиционные партии сами участвуют в этой незримой войне за ресурс человеческого духа. Но что будет, когда оппозиция придет к власти? Выполнит ли она свои обещания? Способны ли будут они даровать нам истинную свободу? Нет! Ибо не к этому они стремятся, их цель все та же — поставить каждого человека на работу во имя собственных идей и интересов!

Поток сознания лился на голову Николая Ивановича, сметая в его мозгу все обветшавшие конструкции, служившие до сих пор его представлениями о мироустройстве. "Истинно, истинно!" — неожиданно для себя самого произнес он шепотом. Напряжение толпы так же возрастало, и она уже была готова подхватить каждый следующий тезис оратора и поддержать всякое его воззвание.

— Каждый человек — самостоятельная ценность, а не быдло! (шум в толпе, крики "да! да!") Хватит использовать нас в роли пешек для своих грязных политических игр! (крики "правильно! хватит!") Мы рождены свободными, и должны быть свободными! ("да! даешь свободу!")

Ввиду явного перевозбуждения народных масс, оратор взял небольшую паузу, которая, впрочем, несколько затянулась, поскольку волнение электората как раз сейчас достигло своего максимального значения. Дав слушателям еще немного времени на погашение бушевавших в их душах эмоций, выступающий продолжил:

— Но иметь свободу мало, нужно уметь эту свою свободу реализовать на практике! И наша Партия — Партия Личной Свободы, готова взять на себя эту нелегкую миссию — помочь всем и каждому не просто стать свободными, но и сполна воспользоваться собственной свободой! В каждом из наших сограждан, прежде всего, мы видим человеческую личность, обладающую неотъемлемыми правами и свободами. (шум и аплодисменты, крики "правильно!") Если вы ощущаете насущную потребность к собственному своему освобождению и полной своей реализации — голосуйте за нашу Партию! Голосуя за нас, вы голосуете за собственную свободу! Партия Личной Свободы способна воспитывать Свободных Личностей! Даешь реализацию возможностей для каждого человека! Все, как один, встанем в ряды борцов за личную свободу человека! Один за всех, и все за одного!

Толпа, пришедшая в неописуемое волнение, шумела от возбуждения. Кто-то неистово, как видно, от всего сердца, кричал что-то нечленораздельное.

— И, как символ освобождения человеческой личности, мы произведем это символическое действие! — и оратор, подав знак обеими руками, вызвал заметное оживление за "кулисами" импровизированной сцены. В результате каких-то скрытых манипуляций привязанные по бокам помоста воздушные шарики белого цвета вдруг пришли в движение, задергались и заколыхались, и уже через секунду, освободившись от удерживающих их пут, гордо рванулись вверх, в сияющее небо.

Послышались аплодисменты и восторженные крики, а выступающий, как факир после удачно проведенного фокуса, застыл на несколько мгновений с распростертыми вверх и немного в стороны руками.

— Вот так и наша Партия, — пояснил он, наконец, снова подойдя к микрофону и обращаясь, по-видимому, к тому, кто не в полной мере прочувствовал символизм происходящего, — готова освободить людей от сковывающих их пут, чтобы сами люди были готовы ринутся к вершинам истинных проявлений своей творческой души!

Бурные рукоплескания перешли в овацию, и чьи-то голоса явственно кричали: "Браво!" и "Ура!".

"Вот это да!" — подумал Николай Иванович, потрясенный до глубины души. Он совсем забыл о своих насущных делах, и теперь, достав из кармана измятую и даже частично порванную по небрежности листовку, старательно разглаживал ее своими руками.

12.

Я готов признать, что жить в согласии с окружающим тебя миром, не смотря на всю его неестественность, по-своему очень удобно. Горе тому, кот не испытывает подобного рода убежденности.

Но свое место в жизни я все же хочу найти сам. Довольно слушать советы и подсказки, пора извлечь из глубин своей души свой собственный ответ на глобальный вопрос человеческого существования.

И я чувствую, что сейчас я уже готов ответить себе самому на этот вопрос.

Творчество!

Вот что является основной отличительной чертой человека. Способность творить — это и есть та самая уникальная способность, которая отделяет человека от остального животного мира, которая приближает его к Богу. Творчество — это и есть создание новых миров, и только в творчестве своем человек может быть по-настоящему свободен.

И я вдруг вспоминаю, как когда-то давно, в самом раннем своем детстве, сиживал я ночами на кухне, в тиши, чтобы не разбудить своих родителей. При свете ночной лампы, вооружившись авторучкой, я писал что-то там, в толстой тетради, выдумывал сюжеты и диалоги, изливал на бумагу наивные свои мысли и суждения.

Судя по всему, литературное творчество — это первое осмысленное занятие, которое я освоил в своей жизни. Конечно, в том нежном возрасте не приходилось говорить о высоком искусстве, и все мои "произведения" создавались по мотивам недавно прочитанных мною книг.

Но, возможно, теперь я, умудренный кое-каким жизненным опытом, смогу сказать кое-что новое?

Мне знакомы люди, пытающиеся выразить себя в творчестве. Они пишут стихи, а потом за свой собственный счет выпускают небольшой тираж своих сборников. Единственно для того, чтобы раздать своим друзьям и знакомым. Чего они, таким образом, хотят добиться? Денег, славы, уважения? Нет, нет и нет. Просто творчество является их насущной потребностью, — делом, а, возможно, и смыслом всей их жизни. И именно в творчестве обретают они настоящее свое счастье. А вся остальная их жизнь, получается, служит лишь некоей авансценой для проявления высших порывов их души.

И я хочу посвятить себя литературному творчеству! Одна только эта мысль рождает у меня в душе какой-то небывалый экстатический подъем. И все мои сомнения и тревоги, все волнения и печали, под гнетом которых я находился так долго, мгновенно растворяются во внезапно охватившем меня ликующем чувстве.

И все мое отношение к миру претерпевает вдруг моментальное преображение! Мир заблистал для меня новыми красками, он снова стал таким родным и близким. И даже хорошо, просто замечательно, что он такой, какой есть на самом деле! Именно это и наполняет его таким огромным количеством сюжетов! Он как будто для того и существует в таком вот виде, чтобы всякому мыслящему человеку было, что сказать по этому поводу.

В голове моей роятся мысли. Мыслям этим тесно в голове, разум мой пухнет от них. Они так и просятся на бумагу! И действительно, если их начать записывать, может быть, это избавит меня от душевных страданий, позволит сохранить остатки здравого рассудка. Вряд ли можно будет позавидовать тем, кому это придется прочитать, но, в конце концов, можно надеяться, что этого не прочтет никто и никогда.

Прочтет, или не прочтет — не это главное. Желание писать я ощущаю просто как свою насущную физиологическую потребность.

И я снова благодарю свою судьбу! В который уже раз она снова дала мне мощнейший импульс жизненной энергии! И я далек от того, чтобы обвинять ее в том, что она запоздала со своими рекомендациями. Все случилось так, как и должно было случиться — не раньше, не позже.

Конечно, считать себя писателем и быть писателем — совсем не одно и то же.

Гениальность мою мы не будем допускать даже теоретически, да и вряд ли можно говорить хотя бы даже о таланте. Ну и пусть! Ведь все мы маньяки, — в той или иной степени, так, или иначе! И, по крайней мере, графомания — это одна из самых безобидных человеческих маний. Если только тот бред, что рождается в процессе этой болезни, не будет выплеснут в сознание читателей. Но наши читатели, насколько я понимаю, свято берегут свое сознание от подобного рода вторжений, поэтому за их рассудок я могу оставаться спокойным.

"Он шел по городской улице, и от всей его фигуры просто-таки веяло ожесточенной решительностью и уверенностью в своей собственной силе. Порывы встречного ветра развевали полы его длинного черного плаща, придавая им схожесть с крыльями грозной хищной птицы, неумолимой к своим будущим жертвам. Редкие прохожие, интуитивно ощущая исходящую от этой зловещей фигуры опасность, сторонились ее, опасаясь оказаться на ее пути. Он резал пространство впереди себя, как нож режет воду, оставляя позади себя бурлящий, пенящийся след".

Вот такие поэтические образы способны всколыхнуть интерес современного читателя.

К сожалению, моего писательского интереса они возбудить не могут.

Я хочу рассказать о другом.

Притча. Пешка.

Все-таки мудрая игра — шахматы. Ее вполне можно назвать упрощенной моделью нашей жизни. И в этой модели все мы можем соотнести себя и свою роль в современном обществе с определенной шахматной фигурой. Фигурой, каждой из которых предписаны определенные и весьма строго ограниченные правила поведения на доске. Есть среди нас и Короли VIP-класса, убежденные, что вся партия вертится вокруг них, и истинная цель остальных действующих лиц — это обеспечение их личной неприкасаемости. Есть и Ферзи, располагающие практически неограниченным кругом полномочий и мнящие себя вершителями шахматных судеб. Ладьи, неприметно, но строго следящие, чтобы все остальные фигуры не выходили за рамки дозволенного. Слоны, тоже кое-что значащие в этом клетчатом мире. И Кони, вносящие в общее уныло-прямолинейное движение некое замысловатое разнообразие. Есть на поле и Свои, прикрывающие нас своими телами и гарантирующие поддержку и содействие в сложных жизненных ситуациях. Есть и Чужие, поставившие своей единственной жизненной целью всяческое противодействие свободе нашего перемещения и караулящие наши ошибки со своими, крайне непривлекательными, целями.

Но большинство на доске составляют все-таки Пешки. Те самые Пешки, за спинами которых прячутся все достойные уважения шахматные фигуры. Те самые Пешки, которые начинают партию и разыгрывают дебюты, пока главные силы оценивают складывающуюся обстановку и разрабатывают стратегический план действий. Те самые Пешки, которые неизменно оказываются либо в авангарде атаки, либо на переднем краю обороны. Те самые Пешки, которые подлежат размену в классических гамбитах. Те самые Пешки, которыми принято жертвовать ради выигрыша темпа и качества.

Конечно, и Пешка может сыграть заметную роль во всякой партии. Группа шахматных пехотинцев, при своем слаженном взаимодействии, способна смутить и связать все фигуры противника на вверенном им фланге, расширив пространство для маневра своих союзников. Какая-нибудь упрямая Пешка, при поддержке своих собратьев и протекции влиятельных фигур, может занять ключевую позицию в самом центре шахматного поля и простоять там всю партию, вызывая плохо скрываемое неудовлетворение противной стороны.

Кроме того, всякая Пешка знает, что ее, в общем-то, незавидная судьба в один прекрасный момент может измениться, причем самым кардинальным образом. Для достижения этой лучезарной цели ей, Пешке, следует сразу же, с самого начала партии, начать свое медленное, но неуклонное движение вперед, ежесекундно проявляя чудеса храбрости и героизма, находчивости и смекалки, и недюжинную волю к победе. Двигаться, постепенно приобретая нужные связи, поддержку и стратегическое значение. Двигаться, на деле доказывая свою перспективность среди всех остальных возможных кандидатов в Ферзи. Тогда, быть может, заметят, тогда быть может, оценят, тогда, быть может, продвинут! И маленькая Пешка, еще недавно бывшая лишь неприметной деталью огромного шахматного механизма, которую в высших кругах еще недавно не принято было называть "фигурой", становится сначала неким символом грядущей победы, а потом и возглавляет борьбу с отчаянно сопротивляющимся противником. Старые лидеры уходят на покой, оставляя дело в руках молодого и энергичного Ферзя, который готов продолжить их дело и приумножить их завоевания.

Есть, конечно, и другой способ достижения этой цели. Пешке следует только отсидеться, окопавшись на пассивном фланге, не ввязываясь в опасные рукопашные схватки с сомнительным исходом, и оказывая своим соратникам исключительно моральную поддержку. Выжить в мясорубке миттельшпиля, высидеть, выждать нужный момент. И в этот самый момент совершить стремительный рывок через все поле, усеянное трупами своих и чужих, к заветной последней горизонтали. Туда, где сбываются все пешечные мечты, туда, где становится возможным даже то, о чем и не мечталось.

Да, об этом мечтает каждая Пешка, стоящая в начале партии в ряду таких же пехотинцев, готовых по первому приказу ринутся в бой, в атаку — не во имя общей победы, не во имя выполнения неких грандиозных стратегических задач, а во имя исполнения своей собственной личной Великой Пешечной Мечты. Каждая Пешка знает, что, если не в этой, то в следующей партии ее Мечта наконец-то исполнится. Веру в неизбежность этого события вселяют в нее положения свода шахматных Правил, и неиссякаемые легенды о том, что "слышали, не далее, как вчера, на четырнадцатой доске один из наших...".

Сильные мира сего, впрочем, это все и сами хорошо понимают и стараются использовать это неуемное пешечное стремление к успеху для своих собственных нужд. Они вежливо пропускают Пешек вперед, и нередко даже подталкивают сзади, придавая им максимальное начальное ускорение (это как раз тот самый случай, когда шаг вперед является следствием пинка под зад). Толкают вперед, на штурм вражеских бастионов, чтобы потом по их трупам самим войти в стан врага, ворваться в лагерь неприятеля, сея там ужас и панику, к своей личной славе и очередным знакам отличия.

Нет, все-таки шахматные правила жестоки и несправедливы к Пешкам. К примеру, им не дозволены ходы назад. И даже небольшое смещение с предназначенной ей вертикали Пешка может сделать только ценой попрания своих нравственных принципов милосердия, причем это действие, помимо прочего, чревато неминуемой и неумолимой расплатой. А "Великая Пешечная Мечта", главная движущая сила всякой Пешки, как со всей очевидностью показывает шахматная статистика, так и остается всего лишь мечтой — прекрасной и столь же недостижимой.

А не может ли случиться так, что мечта эта — ложная? Может, мы вечно стремимся не туда, куда влечет нас наша пешечная, но все-таки душа? И в результате своего стремления получаем совсем не то, что чаялось? Представьте себе только — преодолев все преграды и противодействия, проявив чудеса героизма, стойкости и мужества, Пешка, наконец, достигла заветной последней горизонтали. Сбылось, свершилось! За все ее муки, за все страдания, — вот она, достойная, и, что немаловажно, законная награда! "Я — Ферзь! Я — на вершине мира! Теперь я — главный на шахматной доске! Судьба всей этой партии — в моих руках!"

Вот в этот-то поистине триумфальный момент и может произойти что-нибудь совершенно неприятное. В следующий миг после своей коронации новоиспеченный вершитель судеб вдруг снимается с доски неприметной доселе вражеской фигурой. Только после этого может прийти запоздалое осознание того, что тебя подставили свои же, использовав как приманку, жертву, принесенную во имя достижения общих стратегических замыслов. Что твой мимолетный личный успех — лишь часть более грандиозного замысла, в окончательной реализации которого твоего участия больше не требуется.

Может сложиться и так, что действительно, все ставки были сделаны именно на эту скромную Пешку, которая, в силу присущих ей волевых качеств, самым блестящим образом оправдала все возложенные на нее надежды. И теперь, по достижении успеха, который каждый из павших и оставшихся в живых соратников имеет право записать и на свой скромный счет, новоявленный Ферзь, вместо того, чтобы сполна вкусить плодов своего личного триумфа, сталкивается с неожиданной обязанностью метаться через все поле и принимать главное деятельное участие в поимке и пленении вражеского Короля.

Нет, порою совсем не то чудилось нам со второй горизонтали, что получаем мы, пройдя свой долгий и многотрудный путь до самого конца!

Так что же делать бедной Пешке? На что ей надеяться, во что ей верить? Неужели только в то, что все мы, в конечном итоге, становимся Ферзями, — становимся, будучи сняты с шахматной доски? Не лучше ли сразу, самостоятельно и добровольно, отказаться от этой нелепой игры — раз и навсегда?

А может, спровоцировать на доске Великий Пешечный Бунт, объединившись с коллегами из армии противника и направив всю совокупную мощь двух пехотных армий против тех, кто вечно прячется за их спинами, творит партию их руками, а потом пожинает плоды победы? Показать этим зажравшимся снобам, на что способны Пешки в своем единстве? Самим переписать свод шахматных Правил, существенно расширив свои права и заметно ограничив свои обязанности?

Но есть для Пешки еще один выход, настолько очевидный, что найти его могут немногие. И еще более немногие находят в себе силы, чтобы им успешно воспользоваться. Но выход есть — вот он, доступен для всех, кто имеет желание вырваться из паутины черных и белых клеток, кому надоело примерять на себя казенную инициализацию типа "пешка "е", кому хватит сообразительности, чтобы взглянуть вверх.

Кому хватит смелости — пойти вверх. Ведь сделать такой ход никакие Правила Пешке запретить не могут.

Да, над шахматной доской тоже есть пространство! Пространство, где все совсем не так, как на привычной нам плоскости, разделенной на вертикали и горизонтали. Пространство, где совсем не тесно, в отличие от прошлого нашего плоского существования. Пространство, где уже нет вздорных шахматных Правил. Тех самых Правил, которые, конечно же, никто не отменял, и отменять не собирается, но которые продолжают действовать только лишь там, внизу.

Конечно, при этом Пешка потеряет ту самую клетку, на которой только что стояла. Конечно, на ее место тут же может встать какая-нибудь другая фигура. Быть может, путь назад будет навсегда отрезан, а сам поступок взбалмошной Пешки объявлен ярчайшим примером предательства общих интересов и неуемного стремления к индивидуализму.

Зато отсюда, сверху, гораздо лучше видно сложившуюся на текущий момент позицию, все ее сильные и слабые стороны. Можно рассмотреть наиболее перспективные варианты развития шахматной партии и оценить их вероятность. Отсюда легче, чем с шахматного поля, оценить личности каждой из действующих Фигур и понять, что все они, в сущности, пешки, несмотря на кажущиеся различия.

Отсюда, сверху, можно, наконец, попытаться рассмотреть таинственную личность Игрока, — того самого гениального стратега и тактика, который, просчитывая партию на несколько ходов вперед, ведет эту сложнейшую игру, передвигая шахматные фигуры одним лишь усилием своей воли.

1

С: Макс Маргин "Мечты Идиота", Красноярск, 2005