Маг-2

Около двух квадратных километров сравнительно ровной поверхности было сплошь заставлено крупными камнями. Грани и изломы, резкие рубленые очертания, серое, черное и коричневое. Местами блестели сколы кристаллов, слюдоподобные крапины. Камни образовывали настоящий лабиринт, смыкаясь "плечами" в тупики, расходясь широкими "проспектами", узкими проходами и дорожками, извилистыми лазами, дырами и трещинами, в которых кишела, охотилась и пожирала друг друга местная жизнь. Меж валунов лежал щебень, плоть от их плоти, и крупный крупитчатый песок, сухо и громко хрустящий на каждый шаг. Где-то там впереди и находился источник зова. Там лежала Ниббана.

Лежала? Это было... не совсем подходящее слово. Когда я добрался до середины плато, коротким верхним путем — прыгая с валуна на валун, взору предстала картина масштабных разрушений. Сначала появился вал из вывороченной породы, полностью перекрывший обзор. Он возвышался на метров на шесть. Взобравшись на него, я увидел громадную воронку с половину футбольного поля. Края и стенки были изъязвлены, источены кавернами и рытвинами, некогда прочнейший камень теперь напоминал трещиноватый туф. Воронку до половины заливал странный серый туман, текучий, свилеватый, полный какого-то неуловимого движения. Словом, нехороший был туман, очень он мне не понравился. Но из его центра торчала узкая черная полоса до боли знакомых очертаний, в которой я сразу распознал кончик крыла. Ниббана...

Сразу туда я не сунулся. Обратившись к иным чувствам, удалось выяснить, что туман носит магический характер. Впрочем, вся воронка фонила эманациями распада, разложения. К тому же, многие из камней вывала были оплавлены и носили иные следы воздействия высоких температур. Знатно тут побушевало... В конце концов я сделал вывод, что в драконицу угодило какое-то заклятие, возможно, самонаводящееся, которое не просто ударило — а прицепилось и стало жечь ее подобно напалму. Представляю, какую боль она испытала. Грохнувшись здесь, Ниббана продолжила борьбу и использовала для этого всю свою силу, дарованную Йегусом. То-то из воронки так шибало. Каким-то образом ей удалось уничтожить заклятие — но вот чем за это пришлось заплатить? Судя по тому, что ее тело оставалось недвижимо, цена оказалась высока... Я не мог нащупать ни малейших следов присущей ей магии, как ни старался. Только зов, похожий на тянущуюся тоскливую ноту скрипки.

Зов... Ниточка связи меж создателем и созданием, тонкая, эфемерная, однако именно в силу своей тонкости совершенно неуничтожимая. Высшее сродство, более прочное, чем узы крови и рода, стоящее почти на одном уровне с душой, а то и просто на одном уровне. Ведь я тогда в сотворение вложил все, что мог — знания, умения, талант, буде таковой имелся, Дар, наконец. А что не мог — попросил у того, кто ушел по Пути дальше меня. И это означало, что пока Ниббана существует, нашу связь разорвать невозможно.

Я вскочил и с усилием распрямился, встав на задние лапы, широко-широко раскинул передние, будто обнимая весь мир, распахнул пасть до отказа и — позвал. Ни звука не вылетело наружу, но там, где плакала скрипка, навстречу ей устремилась пылающая волна. Сплелись, сплавились воедино магия и сиддхи, воля и желание, обретая в Тени Бездны пугающе явственные очертания. Я звал всей новообретенной силой, и грани мира вновь, как уже было однажды, почти дрогнули, почти промнулись. Еще, еще усилие... В какой-то момент стало ясно, что этого все же недостаточно, все замерло в шатком равновесии, готовое в следующий миг рухнуть, хороня под откатом не только уже достигнутое, но и все то, что ранее избежало котла магического сражения. Однако память подсказала практику, что могла сдвинуть чаши весов в мою сторону. Одной магии было недостаточно — и к ней на помощь пришло иное знание.

Мир велик, и магу потребны огромные силы, чтобы изменить его — в основе — хоть на волосок. Но моя цель ведь совсем не в этом! Не обязательно двигать неподъемный груз, когда можно просто обойти его, и вот здесь важна любая мелочь. Правильная поза — я чуть туже подобрал хвост и расслабил задние лапы. Правильное дыхание — до предела расправив обонятельный мешок, наполнил его чистым, холодным горным воздухом. Правильная речь — хрупкую тишину плато пронзил первый горловой звук, на лету расслаиваясь на три отдельных мелодии. Я вел песню свободно, как никогда раньше, и чувствовал, как клокочущие созвучия хоомея задевают какие-то незримые струны, цепляют что-то в мире, вытягивают это из глубины могучего потока к поверхности.

— Ууууууууоооооээээээмммммммнннннн... Хххххаааааааашшшш... Йюууууииоооууууммм...

Громче, сильнее. Мне не требовалось дышать, поэтому речитация не прерывалась ни на миг. Я полностью потерял ощущение времени. В какой-то момент изнутри словно плеснуло расплавом радуги. Укол синего огня пронзил центр груди, красной болью рвануло горло, и раскаленной белой точкой прожгло аджну, межглазье. Я провалился глубже. Исчезло ощущение тела, исчезло почти все. Остался лишь океан света.. и цель. В бесконечно малой точке, которой являлся я, одно за другим возникло четыре правильных состояния. Сострадание — я разделял боль Ниббаны. Любовь — мне была дорога она. Радость — я нашел ее. Равностность — я постиг ее суть. Эти состояния идеальным крестом легли на мир, повернулись посолонь, загибая концы, слились, породив из центра свастики сияющую волну благопожелания: "Да будет Ниббана невредима вновь!"

Практически невозможно описывать подобные практики словами обычного языка, поскольку большинства нужных понятий в нем просто нет. К тому же, смысл слов, каждое из которых в отдельности верно и подходяще, в целом может отличаться от смысла описываемого чуть менее, чем полностью. Сказать только, Пракамья-сиддха, которую я старался исполнить столь... нетрадиционным путем, по идее олицетворяла силу непреодолимой воли, способность достигать поставленной цели, приводить объекты в соответствие с субъективным о них представлением... и ничего из перечисленного. Это было невозможно сформулировать, только понять в ощущениях.

Однако "большая" сиддха таила в себе столь же большую опасность. Можно было впасть в махровый солипсизм, исправно приводя объекты в соответствие... внутри собственного разума. Для избежания этого был предназначен принцип божественной гордости, который следовало применять в процессе. Способность влиять на события, на материальный мир, способность что-либо производить присуща разумному изначально, нужно только лишь позволить самому себе занять более высокий статус. И опять слова обманчивы. Дело не в подминании мира под себя — дело в осознании равновеликости неба и человека, в их общности, неразделимости и, в конце концов, единении...

Тьфу, опять не то. В общем, этот опыт я не смогу описать и через сто лет. Сводить без должной подготовки столь разноплановые практики... если бы не жестокая необходимость... хотя что врать самому себе — просто сглупил. Полез на авось, вообще ни о чем не подумав. На этот раз повезло, но на будущее поклялся не совершать настолько опасных поступков. Ладно там всякие прыжки с моста, смерть тела совсем не так страшна, как смерть души — а именно этим легко могло закончиться извращение Пракамьи.

Придя, наконец, в себя, увидел медленно опадающий туман — и взгляд десятков зрачков, тускло искрившихся в черных озерах глаз. Вот только... если раньше сфокусированный взгляд Ниббаны напоминал зенитный прожектор, то теперь был схож с неверным пламенем свечи. Я знал, что полностью откатить назад все травмы, полученные драконицей, не смог, слишком велики были повреждения, слишком много сил она отдала борьбе с ударом Слезы, и слишком сложен и непостижим был дар Йегуса. Тем не менее, кое-что получилось. Полуоторванное крыло вернулось на место, более-менее разгладились свернутые в спирали маховые полосы, выправилась сплющенная и вмятая справа грудь. Но на теле по-прежнему оставались широкие пятна проплавлений, подернутые цветами побежалости. Такие же разводы пятнали всю правую сторону морды, чудом оставляя невредимым глаз.

Вздымая долго не опадающие клубы серой пыли, Ниббана двинулась ко мне. Укол мгновенной жалости пронзил грудь — драконица сильно припадала на правую сторону, на обе лапы сразу, а крыло держала чуть на отлете, словно не желая касаться оплавленной чешуи. Движения были скованными, похоже, что плоть в местах ударов стала косным металлом и утратила пластичность. Контраст с великолепным гордым существом, что когда-то дарило радость полета мне и Даре, был болезнен и пугающ.

Бережно прижав вытянутую морду к груди, я замер. Ниббана... Она не дрожала, а хранила присущую ей в бездействии абсолютную неподвижность, однако через нашу связь я чувствовал касание ее естества. Больше всего это было похоже на... голод? Жажду? Водопад странных, ни на что не похожих эмоций обрушился на мой разум, закружил, затягивая в воронку мальстрема. Капля воды стремительно солонела, прикоснувшись к кристаллу соли, на белом холсте, накрывающем рану, проступала кровь, плачущая воском свеча распрямлялась в чуткой ладони...

Где-то очень глубоко внутри, там, где тонкая грань отделяла мое существо, мою личность от Бездны, открылся некий шлюз, через который текла и текла непонятная Сила, без остатка впитываемая Ниббаной, словно полноводная река — пустыней. Если это и была магия, то такая, до которой мне было еще расти и расти. В какой-то момент я ощутил, что еще немного, и пойму эти чувства — и одновременно испугался, поскольку понимание было четко связано с принятием... не чуждости, но — инности. Инстинктивным усилием я ужал канал связи до прежней тончайшей нити, возвращая разуму привычную сферу окружения.

Ниббана плавно вознесла голову вверх, неотрывно смотря глаза в глаза. Хм, за прошедшее время она стала гораздо больше, чем изначально. Четыре с половиной метра длины сменились едва ли не десятью, крылья тоже сильно прибавили в размахе. На задних лапах я с удивлением заметил прорезавшиеся прибылые пальцы, также снабженные снабженные острыми лезвиями, и множество других мелких изменений сравнительно с первоначальным проектом. В целом Ниббана стала выглядеть более ...сложной ...взрослой и опасной — не знаю как, но впечатление было именно таким.

"Рэндом..." — вновь волна непонятных эмоций, исполненных, однако, поистине драконьей мощи.

"Полегче, девочка, у меня мозг плавится."

Длинный хвост громко и страшно щелкнул, когда листовидное лезвие-кисточка со сверхзвуковой скоростью стегнуло камень. Брызнула шрапнель осколков разваленного надвое валуна, простучала по литым панцирям его собратьев — а в голове моей крутанулся назад верньер "громкости" слегка спустившей пар драконицы.

"Я вновь неполна" — пожаловалась она. Что? ЧТО?

Хсссс — заскрежетали когти, высекая в камнях вывала глубокие белесые борозды — мои когти! Шторки век словно диафрагма объектива сузили мир до одной драконьей морды, каждая чешуйка, каждая линия которой внезапно высветилась, как под микроскопом. Взгляд вонзился в зрачки Ниббаны, пытаясь скальпелем воли прорезать в этой искрящейся тьме путь к истине... "Как? Когда?" — каплями расплавленного металла падали в ее разум вопрошающие посылы... Драконица неловко попятилась, села на задние лапы и... всхлипнула. Этот невозможный звук только и смог отрезвить меня. Очнувшись, я внезапно испытал жуткий стыд, метнулся к ней и обнял склоненную голову. Долго шептал что-то бессвязное и ласковое, гладя длинную морду, а наждачные шипики на чешуе незаметно исчезали под лапой и возникали после. Лишь гораздо позже я понял, как внимательна и деликатна была Ниббана, что позволяла касаться себя невозбранно, хотя острейший плактоид ее шкуры превосходил любой напильник.

Взошла первая луна — Велса; вторая, Никса, пока еще пряталась за горизонтом. Осторожно отстранившись от Ниббаны, мягко заглянул ей в глаза.

"Нужно начинать."

За это время я выяснил, что связь между нею и Дарой ослабла после удара Слезы и вовсе пропала после завершающего аккорда боя со световиками. Взрыв Хрустального Молота не только снес стены замка Морг, но и каким-то образом нарушил единение поднявшего и поднятого. Была ли причина в том, что некромагический идентификатор все-таки являлся полуподдельным, или просто помехи от магической бури затруднили связь, но факт оставался фактом — Ниббана более не чувствовала хозяйку и оттого страдала еще сильнее.

А я, напротив, успокоился, потому что Дара и другие точно пережили катаклизм — а значит, причина заключалась в чем-то другом. Драконица тоже почувствовала себя лучше, переданные картины подземелий замка уверили ее в здравии Дары, по крайней мере, на момент начала моего незапланированного путешествия. Впрочем, она тут же начала беспокоиться о том, почему связь не восстановилась до сих пор. Нужно было разыскать шунну и-Морг, чтобы разобраться с этим накоротке, однако здесь и возникала самая большая наша проблема. Хромой на крыло магический дракон — лучшего подарка для ОСО и представить невозможно. Я-то ладно, мог скрыться в любой щели, а Ниббана был размером больше трицератопса. Крылатое создание на земле уступало многим гораздо более слабым, но изначально сухопутным существам. Впрочем, я кое-что придумал.

"Идем."

"?"

"Там, где ты была создана, я смогу починить тебя."

Грохочущий гнев. Она увидела в моем разуме, как рухнула Скала, и что было тому причиной.

"?!!"

"Если б я сам знал! Заклятие Белого лотоса пало, и причиной этого был я — это все, что пока мне известно. Неважно, идем."

И мы пошли. Довольно ходко, как по меркам обычных людей. Поковыляли — по моим. Поползли беременной улиткой, как раздраженно думала Ниббана. Разведанные тропы повсюду и часто прерывались обвалами, оползнями, зияли провалами... отголоски сражения донеслись и сюда. А ведь взрыв Хрустального Молота я бы приравнял к одному удару Мохана Бисс Химайра, Таумиэля Огня. На что способны маги уровня Эсфирот, страшно было даже подумать. Изменение ландшафта на больших территориях, тектоника, крупномасштабные атмосферные явления...

Дважды за время пути находили остатки тварей Ордена Птиц Гермеса. Из-под огромного куска скалы торчали паучьи ноги, а к утру Ниббана засекла на дальнем склоне остатки одного киссах — косо срезанную часть торса с головой. Чисто срезанного, между прочим. Чем его так приложило, осталось неизвестным.

Двигались мы друг за другом, я впереди метров на триста, разведывал путь. Когда рассвело, пришлось забиться в воронкообразное углубление среди россыпи мелких камней. Ниббана свернулась так, чтобы образовать как можно более ровную поверхность, при этом неестественность позы ее совершенно не беспокоила. Накидал камней сверху — получилось вообще неотличимо от фона. Сам лег сбоку, припорошил себя, замер недвижно. В таком виде и передневали.