Маг-2

Маг-2

Ярко светило солнце, небо, повинуясь силе жгучих лучей, плавно меняло свой цвет с густого синего на севере до выбеленной голубизны на юге. Далеко внизу звенели вздутые весенними снеговыми водами ручьи. Ледяная до ломоты в зубах вода искрилась прозрачной чистотой и играючи ворочала привычные ко всему валуны. В узких местах бешеный ее напор вынес все мало-мальски подвижное, оставив лишь полированное каменное русло. В воздухе носилось ощущение юной игривой силы, свежести и предвкушения неизвестной радости. Природа быстро пробуждалась. Набухали ранние почки, бесстрашно упуская из виду возможные заморозки; проснулись медведи, но не спешили выходить из берлог, предпочитая сажать в потолок пророщенные семена подснежников. Их фиолетовые бутоны кое-где уже проклюнулись среди еще зимней белизны, и на них грелись рогатые весенние дрековицы — мелкие красивые жуки с отливающими металлической зеленью надкрыльями.

На вершине скалы, похожей на небоскреб, ветер дул с особенной силой. Теплые и холодные потоки с гор и долин сталкивались в вечном противоборстве, закручивались прозрачными вихрями, плясали в изменчивом непредсказуемом танце. Скала стояла как раз внутри приблизительной границы раздела, сама внося дополнительные возмущения, отчего ветер несся вокруг нее в самых причудливых направлениях, меняя их ежесекундно. Воздух, Вода и Земля — три Стихии дружно радовались приходу весны, но эта скала не относилась ни к одной из них.

Несколько лет назад у ее подножия появилось несколько крошечных существ, двуногих и двуруких букашек, отчего-то возомнивших, будто они в силах подняться к ее вершине. Первые попытки штурма провалились — перетирались о камень веревки, ломались деревянные лестницы, скользили и срывались крючья. Потом одна букашка стала действовать по-другому. Не скупясь, вбивала в трещины железные клинья, вязала диковинные узлы и ставила хитрые распорки. Поднялась на треть высоты, когда скала медленно начала гневаться. Клинья стали вылетать из ставшего скользким камня, подошвы обуви срывались и повисали над пустотой... Но букашка не отступила. Снизу ей передали звякающий мешок, в котором оказались странные стальные штуки, каких еще не видели в этом мире. Призмы и шестигранники на тросиках, составные штыри с хитрой круговой насечкой и пластиной с проушиной. Тело скалы пронзила короткая боль — это букашка неведомым способом сумела уколоть камень, выбив небольшое круглое отверстие. В дыру был немедленно забит штырь, который расклинился так крепко, что стал составлять со скалой единое целое. Выдрать его теперь можно было только с куском камня.

Подъем продолжился. Через некоторое время гнев скалы достиг предела, и твердый, надежный камень потек вязкой смолой, медленно выталкивая из себя чужеродную сталь. Но гневаться могла не только скала. Ничтожная букашка на ее боку прорычала нечто неудобоваримое, сделала короткий жест свободной рукой, и она окуталась неярким серым свечением. Ладонь вонзилась в камень — и с усилием вошла в него, проложила себе путь. Камень рассыпался мельчайшей пылью, образовав карман точно по форме ладони. Другая рука, нога, еще рука... Букашка просто пошла вверх, оставляя за собой глубокие отметины. Этому скала уже ничего противопоставить не могла. Добравшись до вершины, букашка с натугой перевалилась через нее и бессильно распласталась на изумительной, прекрасной, долгожданной горизонтальной поверхности.

Спустя пару минут, когда под телом уже образовалась изрядных размеров вмятина, букашка кое-как утвердилась на ногах и достала из-за пазухи увесистый стальной шар. С легким щелчком шар раскрылся на половинки, и из него появилась ало-красная сфера, блеском и игрой света напоминавшая рубин. Однако это было простое стекло, блеск ему придавали заклятия удержания и свившаяся внутри Сила. Он не находилась в покое, а была активна, подвижна... голодна. Букашка выдернула плотно притертую крошечную пробку, и тотчас Сила рванулась наружу через микроскопическое отверстие в шаре. Распространиться вокруг, поглотить все, сделать частью себя... но чья-то непреклонная воля направила ее вниз. Воля не имела знакомого "запаха" сродства, и Сила гневно взбурлила, не намеренная подчиняться тому, кто не был отмечен ее Госпожой — но внезапно все изменилось. Незнакомый "запах" исчез, а на смену ему пришло ощущение сильнейшего сродства, сравнимое с тем, что источала Четверка. Сила не умела думать, иначе такая рокировка наверняка показалась бы ей подозрительной, и теперь безропотно следовала посылу повеления. Вниз...

Если бы камень мог кричать, то окрестности на многие километры вокруг оглашал бы беспрестанный дикий вой, с которым скала сопротивлялась вливающейся в нее чужеродной Силе. Но ожесточенное противоборство происходило молча, если не считать мелкой дрожи камня под ногами букашки. Противники находились в разных категориях — скала неизмеримо превосходила вторгшуюся сущность, подобно тому, как слон превосходит инфузорию, зато она не была столь организованной. Слон был сонным, рыхлым, аморфным и не обладал четко оформленным сознанием. Инфузория тоже не могла похвастаться последним качеством, однако его заменяла внешняя направляющая сила в виде букашки, а уж деятельной кипучей энергии инфузории можно было только позавидовать. Сущность вгрызалась внутрь скалы с упорством и тщательность, метр за метром пропитывая и беря каменную плоть под контроль. Постепенно красная сфера пустела, и по мере этого сущность медленно овладевала крепостью. Село солнце, пронеслись по небу луны, и лишь когда на востоке забрезжил отблеск новой зари, скала сдалась. Сущность добралась уже до самых глубоких ее корней, и лишь чуть-чуть оставалось до сокровеннейшего сердца, таившего в себе самую суть скалы, того, что отличало ее от простых масс косного камня вокруг.

"Отзови это, и я повинуюсь тебе!" — так могло бы звучать немое воззвание, будучи перелитым из смыслов в слова.

Букашка наверху помедлила еще миг, словно удостоверяясь в услышанном — хотя когда камни лгали? — и натянула незримый поводок. Сила недовольно взрыкнула, но подчинилась и прекратила атаку, и немедленно вместо нее нахлынула иная. Совершенно иная. Она была родственна всем остальным, вместе взятым, и одновременно далека от них, как Сиф от Ашшура. Нет, скорее, как Авель... Она не встретила сопротивления и свободно проникла в самую суть скалы, не стирая ее бесследно, как пыталась сделать прежняя сущность, а мягко соединяясь с ней — постигая и подчиняя...

Я вынырнул из воспоминаний. Да, большого труда потребовала подготовка этой операции. Долгих изысканий, исследований, материальной подготовки — одна только эпопея с изготовлением нормального альпинистского снаряжения чего стоила, а уж элементаль Смерти... Ради интереса я прикинул расходы — по всему выходило, что для его призыва и запечатывания требовался примерно двухнедельный поток Силы всего Ордена.

Мне алая сфера досталась бесплатно. Вернее, очень и очень дорого... Тьфу, язык мой — Сусанин, овладевающий стилем пьяного мастера. Придется начать с самого начала.

Я — человек иного мира. Все тридцать с лишним лет своей жизни я знал и верил в такие слова, как наука, техника, технология, прогресс. Служил этому самому прогрессу по мере сил. Потом в одной неудачной операции танковый снаряд поставил точку. Не знаю, перенесся ли я сюда целиком, или на месте взрыва остались кусочки бренной тушки, ну да это и не столь важно. В этом мире я столкнулся с так называемой магией, что у людей Империи давно и прочно ассоциировалось с ушастыми врагами. И дар этот показался сперва столь иррациональным и чуждым, что едва не свел меня с ума. Собственно, возможно, что и свел — в какой-то мере. Извечный вопрос — что считать эталоном? Восхищение замыслом неведомой силы, что переместила меня сюда, пришло гораздо позже.

За плечами остались долгие и мучительные попытки овладеть даром, найти свое место в мире, да и просто-напросто выжить для начала. Теперь, оглядываясь назад, я видел, что многого добился собственными усилиями, но и ветреница-Удача не оставляла меня скучать подолгу. "А случаи летали, словно пули", да — и можно было попытаться вскочить на коня, мчащегося во весь опор, либо свалиться под кованые копыта. Вскочил. Удержался. Случай и почти неизбежное развитие событий свели с некромантским Орденом Птиц Гермеса, основатели которого оказались коллегами по... несчастью? Удаче? До сих пор не могу решить, чем же оказалось для меня попаданство. Разрыв тысяч незримых связей с родным миром по сю пору вызывал боль в глубине души, разлука с родными и друзьями добавляли свою лепту — однако оставалась надежда когда-нибудь возвыситься настолько, чтобы смочь нащупать ведущие обратно пути. И еще со мной была Магия. Именно так, с большой буквы. Фундаментальная Сила, связующая основа всего. После озарения я чувствовал себя букашкой, карабкающейся на сверкающую гору, и подозревал, что этот Путь бесконечен. Но тем лучше. Теперь я знал, куда направить усилия разума и как справляться с ожидающей вечностью. Это ведь так просто — только Цель должна быть недосягаемой. Минувшие годы не оставили следа на моем теле, и я не без оснований полагал, что так будет продолжаться и впредь. Здесь умирали от старости лишь те, кто не нашел в себе сил подняться выше второго Косного мага, да и то по большей части разменяв сотню лет.

Раньше я читал много фантастики и всегда удивлялся, как авторы относятся к проблеме долголетия. В период до начала войны с ушастыми эльфы были частыми гостями книжных страниц — и большинство изображались этакими высокомерными снобами, уставшими от жизни. Порой бессмертие постулировалось чуть ли не негативным фактором, и главный герой по случаю гордо отказывался от него. А вот хрен! По моему мнению, устать от жизни может только Джо-Сикс-Пак или какой нигилист, настоящий разумный не заскучает и в одиночной камере. Тем более, мне досталось не подлинное бессмертие, а простая бесконечность жизни. От старости не умру, но снег башка попадет — совсем мертвый буду. Это ли не стимул все время развиваться, стремиться подняться над собой и возможно глубже постичь окружающий мир?

А на этой скале я нахожусь потому, что за прошедшее время кое-что изменилось. Дарзин... Дара... Красивейшая из девушек, встреченных в этом мире, ставшая самым близким мне человеком, почти во всех смыслах, но не в главном. Дружба, привязанность, боевое братство, разделенные помыслы... все, что угодно — кроме любви. Нет, не так. Люблю ее... но не той любовью. Сторге, филиа, эрос — но не агапэ. Снова не так. К черту! Кто поймет — тот поймет. Ладно я — полагаю, мое сознание уже значительно отличается от обычного человеческого, но для нее, девушки нереальной красоты, обладающей даром Нюхача, то есть, воспринимающей мир во всей его полноте, долго так продолжаться не могло.

Шуньята-эл... Для нее не могло найтись пары ни среди селян, ни среди солдат. Дочь прежнего шуна и правая рука нынешнего — даже сын Бхаг-шуна, существуй такой, не считался бы мезальянсом. Гм, это я хватил, конечно, но с рядом оговорок дела обстояли именно так. И имелась еще одна категория, стоявшая вне обычной социальной лестницы. Маги. Скажем, маг ранга Амматум или Саму признавался вполне подходящим для такого союза. Однако так уж сложилось, что благосклонность девушки обратил на себя никто иной, как птенец магистра Шютце Никас Вентел, будущий некромант и адепт второй ступени. Всего лишь. Впрочем, всего лишь было по меркам Ордена, практикующего собственную систему классификации. В иных местах Вентиль потянул бы на приличного мэтра, а то и мейстера. Парень был действительно хорош и умен, кое-какие его разработки уже вовсю применялись Орденом. К тому же, вполне симпатичен, этак по-мужски — высокий голубоглазый блондин с легким характером, успевший нюхнуть огоньку, но не ожесточившийся — и готовый свернуть горы ради Дарзин.

Дара долго маялась, но в конце концов пришла поговорить. Само собой, я прекрасно знал обо всем задолго до разговора, иначе был бы никудышным шуном, но прямоту и честность девушки оценил сполна. Мы долго сидели на нашем месте, на парапете Дозорной башни, любуясь грандиозным закатом и разговаривая, а когда стемнело, мы в последний раз поцеловались, очень нежно и долго, без малейшей страсти — и она ушла. К нему. Думаю, это стоило мне микроинфаркта, но к концу разговора Дара впервые за весь вечер улыбнулась. Бледно, слегка потерянно, чуть грустно — но все же улыбнулась. Я победил. Не знаю, кого — но я победил.

Потом были долгие раздумья. Почти месяц я ходил, будто пыльным мешком ударенный. Люди думали, что это из-за переезда Дары, однако они ошибались. Их союз я уже принял и умом и сердцем, рассмотрел, принял и пошел дальше. А дело было в том, что должность шуна понемногу начинала тормозить мое развитие как мага. Вместо того, чтобы продолжать изыскания и тренироваться, приходилось бесконечно крутить колесо управления. Разбираться с жалобами и судить, совершать сделки и наносить визиты, поднимать экономику и прогрессорствовать помалу, вести дела с Орденом... всего и не перечислишь. Управление замком полностью приняла на свои плечи Билара Майо, однако и там нужен был контроль и надзор, в том году пришлось одного горе-экспроприатора повесить, а другому отрубить руку.

С Вентелом тоже переговорил, вернее, он опять же явился сам. В принципе, ничего против него я не имел, однако парень почему-то сильно нервничал, встречаясь глазами. Не знаю, что уж он там увидел, но предупреждение насчет Дары и хрустальной вазы принял очень серьезно. Может, выражение лица так повлияло, или Буздыган в форме шикая, которым я ненавязчиво помахивал...

Короче говоря, я вышел в отставку. Уволился. Дауншифтнул. Дело для здешних мест поистине неслыханное, а потому надолго ставшее темой для бесед и убеленных старцев, и приколодезных сплетниц-кумушек. В самом деле, многие готовы были отдать обе ноги и руку, только бы ощутить на голове венец шуна. А добровольно отдавать выгрызенную зубами власть — дураков не было. Шуны правили пожизненно, по крайней мере, пока Акелла не начинал промахиваться. Немцы-магистры шутку оценили, в ответ на письмо о выращивании капусты Вернер Стаб прислал кулек с семенами грыща, распространенного в здешнем сельском хозяйстве растения.

Теперь Дарзин стала полноправной шунной, а Никас — ее шуннин-эл, кем-то вроде консорта. Местное право, несмотря на всю патриархальность, предусматривало и такие выверты. Морганатические браки в целом не приветствовались, но допускались. А уж их дети будут наследовать матери вполне законно. Первый Торр мог не крутиться в могиле — никаких шунов Вентелов не ожидалось. Вернее, Дара-то уже носила венец, а вот Никас должен был стать консортом после свадьбы, каковая была назначена на зарев, первый осенний месяц, то есть, уже довольно скоро.

Передав замок Морг родовой владелице (как она смотрела, ум-м-м!), я без малейшего труда выговорил право пользования залом Древних, благо о нем знали только мы вдвоем, и отправился подыскивать себе новый дом. Одна задумка уже была, недавно мы с Панцером отыскали прелюбопытную скалу, в корнях которой таился самый настоящий Источник магии — величайшая редкость и ценность во все времена. По типу он относился к Стихии Земли и обладал весьма впечатляющим дебетом Силы, однако имел природную маскировку в виде напластований особого камня, который поглощал бОльшую часть эманаций. За тысячи лет камень настолько пропитался Силой, что обрел некое подобие жизни, как у элементалей, что вместе с его собственными свойствами делало скалу действительно уникальным местом. Она идеально подходила в качестве обиталища некоего мага — если бы удалось ее подчинить. Чем мы и занялись.

Спустя четыре месяца я стоял на вершине скалы и, утерев честный трудовой пот, отдал первый приказ. Мысленно, разумеется — когда камень покорился, он покорился полностью. Миг — и его очертания поплыли, медленно перетекая в новые формы согласно моей воле. Я простоял неподвижно двое суток, формируя новый облик крепкого места. Моего дома. Закрылись даже мельчайшие трещины и выбоины, позволившие одной букашке влезть наверх, отвесная стена опоясалась взбугрившимися кольцами с отрицательным уклоном, а возле вершины образовался круговой выступ, подобно жестяной юбке от насекомых на яблоне начисто перекрывший всякую возможность подъема. При этом поверхность монолитного камня осталась шероховатой, чтобы исключить любые присоски. Мало ли какие сухопутные осьминоги есть у магов. Конечно, никакие пассивные меры безопасности не дают гарантии от проникновения, можно вести речь только о количестве времени и усилий, потребных на их преодоление, но я надеялся, что совокупность принятых мер заставит как следует попотеть любого.

Вход сделал на высоте тридцати метров, замаскировав его под выбоину. Такими же следами эрозии прикрыл окна, размещенные на аналогичной высоте, поместил в них рамки тэфис, прихваченные из замка... и все это было большой обманкой. Отверстия в скале никуда не вели, вернее, вели в глухие камеры, выход из которых легко перекрывался плитами подвластного мне камня. Такая же система была приготовлена для летающих незваных гостей — с вершины скалы можно было попасть лишь в плен или пресс, это как решит моя левая пятка и ситуационная целесообразность.

* * *

Устало откинув влажные волосы со лба, я усилием поднялся на ноги и направился из заклинательного зала на балкон. Короткий коридор заканчивался тупиком, но я не замедлил шага, поскольку камень послушно расступался впереди. Облокотившись на парапет, подставил обнаженную кожу ласковому солнцу. Ветер, необыкновенно теплый для позднего лета, овевал разгоряченное тело. Часто стучало сердце, постепенно замедляясь и успокаиваясь. Сзади догнала волна запахов, донесшаяся из зала перед смыканием стен коридора — горячий металл, горные травы, сложные химические ароматы и неприятный оттенок жженой кости.

Со времени объявления даты свадьбы я думал над подарком невесте. Приданого не требовалось, вернее, оно было таким, что даже великолепное моргенгабе жениха, для которого герр Шютце не пожалел раскрыть закрома Ордена, на фоне целого шунства смотрелось несколько блекловато. Как и следовало ожидать, старшей со стороны Дары стала Билара, а мой подарок в силу ряда обстоятельств должен был быть вручен келейно, в узком кругу самых доверенных и близких лиц. Тем не менее, я твердо намеревался преподнести достойный и запоминающийся дар, и плевать, что пару лет назад мне принадлежала лишь собственная кожа. Кое-какие соображения на этот счет появились быстро. Маг я или не маг, в конце концов?

Ха! Маг! Орден довольно быстро отказался от попыток обучения. Наши пути были столь различны, что точки возможного соприкосновения можно было по пальцам пересчитать. К тому же, дружба дружбой, но всех козырей раскрывать немцам я не собирался. Да и ученический ритуал пройти так и не удалось, отчего некромантский ИД мне не светил. Зато Дарзин, всем на удивление, обладала некоторым даром к магии Состояния — разумеется, направления некро. То-то ее нюхачество было столь своеобразно. В свое время мэтр Лирий в каких-то целях (я подозревал, в каких именно) успешно скрыл данный факт, да никого особенно и не интересовали подробности столь слабого дара. Теперь же Орден только что не устилал розами дорожки перед нею. Я и раньше не особенно опасался неприятных сюрпризов — немцы были правильными некромантами, и политику вели вполне здравую, к тому же я имел приватный разговор с магистром Стабом на тему взаимовыгодного спокойствия и процветания, ну а сейчас они и вовсе будут пылинки с Дары сдувать. А мой подарок еще более укрепит их в этом.

Подарок... Когда-то давно, в прошлой жизни, я читывал хорошие книги. В одной из них излагалась весьма любопытная идея, которая показалась настолько притягательной, что запала глубоко в душу. А теперь я имел в довесок к желанию еще и возможности, так что с удовольствием принялся воплощать давнюю мечту в действительность.

С началом работ трудности нарастали лавинообразно. В какой-то момент стало настолько тяжело, что я даже начал подумывать о смене подарка на что-нибудь другое... но достаточно было взглянуть на ночное небо и представить, как вз... В общем, плечи сами собой распрямлялись, находились новые силы, а клубки проблем постепенно разрешались или разрубались. Оставалось немного. В создание я вложил все свои знания, весь наработанный опыт и вдохновение, словом — все.

Вернувшись обратно тем же путем, я взглянул на подвешенную в центре зала полуметровую деталь сложной формы. Она висела на шестишкивной тали, концы троса которой уходили прямо в потолок. В сочетании с текучестью подвластного камня это давало вполне функциональный мостовой кран. Деталь висела неподвижно, только блики от колеблющегося пламени свечей плясали по стенам. Всего пятьдесят пять сантиметров по наибольшему размерению, но ее тяжесть вынуждала использовать полиспаст. Скольких усилий потребовало изготовление этих штук — подумать страшно. Сначала куча немертвых круглосуточно долбила твердую породу в карьере неподалеку от замка. Потом они тащили добытое к Скале и засыпали в разверстые в камне шахты. По ним порода попадала в специальную полость возле Источника, где я при помощи его Силы производил разделение элементов. Это само по себе было еще той задачей. Не справившись с проблемой в лоб, что и неудивительно, пришлось изобрести очередной магоизврат. Долгие медитации и концентрации над куском руды, когда я представлял, как каменные щупальца делаются тоньше волоса, еще тоньше, еще... пока не утончаются настолько, что становятся способны в буквальном смысле схватить и выломать из породы частицы заключенного в ней металла. Или сломаться сами. На первый кусок с кулак размером ушла неделя потогонных обессиливающих магических манипуляций. Потом пошло легче, когда общий принцип удалось распространить на более крупные объемы. Заодно пришлось натренировать разделение потоков внимания — а их требовались даже не сотни, для чего пришлось изобретать новую специальную методику работы с сознанием, затем постепенно пришло осмысление иерархических форм... Вот когда я по-настоящему понял реплику Йоахима о том, что создание ягера послужило Ордену паровозом для множества смежных отраслей. Действительно, одно тянуло за собой другое, то — третье, и так без конца.

Но все-таки, добыча металла столь извратным способом оставалась крайне неэффективна. Кислот же и щелочей не было, равно как плавильных печей и прочего высокотехнологического оборудования. Да и процесс получения я помнил только в общих чертах. С грустью уставившись на крошечную горку серой с металлическим отливом пыли — плод недельных усилий, задумался. ...! А какого... и ... сякого я до сих пор продолжаю думать в привычных, но совершенно неактуальных теперь терминах? Магия! Думай как маг! Думай... думай... ду-у-умай...

Из длительного аналитического транса вышел, когда уже стемнело. Но полученное-таки решение заставляло непроизвольно кривить губы в ухмылке. Ответ лежал столь близко, что поневоле становилось стыдно собственной близорукости. Дано: М-3.4, сиречь Земля, не дает — по крайней мере, мне, неопытному — отличить базальт от гранита, а пустую руду от металла. Скорее всего, где-то глубже есть, скажем, какое-нибудь М-3.4.11.105, соответствующее искомому, однако на таком тонком уровне я Стихией не владел. Но ведь мое-то М универсально! Таким образом, понемногу меняя оттенки Силы, можно методом научного тыка подобрать именно тот, что позволит управлять не всей общностью Земли, а лишь нужными частицами.

Мда. Легко сказать... Менять тип Силы я умел, но только скачками в четыре основных состояния, примерно как высоковольтный пневморубильник переключал. Теперь же требовались тончайшие манипуляции с дробными долями, иначе говоря, нужно было радикально повысить чувствительность шкалы делений моего магического верньера, перейти от ЛЭП к слаботочной электронике. Начался долгий поиск со множеством итераций. Каждый новый определенный промежуток состояний Силы при более пристальном рассмотрении распадался на более мелкие... и казалось, этому не будет конца. Постоянно болела голова от непривычных усилий — просто "шевелить хвостом" это одно, а выводить его кончиком иероглифы, причем каллиграфическим почерком, или вдевать им нитку в иголку — совершенно другое, и требует владения Силой на гораздо более высоком уровне.

Спустя еще две недели мозголомных тренировок и нащупывания пути вслепую я провел контрольный эксперимент. Раскрошил Буздыганом кусок руды в мелкую каменную долбанину — и тронул незримую нить нужного состояния. Подчиняясь приказу, из крошева потянулись тончайшие, почти невидимые ручейки серой пыли, завиваясь в подобие поземки и складываясь в растущую на глазах горку... Пробую пальцем... тьфу! Ошибка. То, что добылось из руды, совсем не соответствовало по плотности. Какой-то металл, да, но гораздо легче искомого. Железо, может, марганец. Тоже ценная штука, но не то, не то. Пробую снова. Лишь пятая попытка оказалась удачной. Пошла очень тяжелая лимонно-желтая, зеленовато-желтая и местами даже оранжевая пыль... Есть! ЕСТЬ!

Пожалуй, это было круче оргазма. Гораздо круче. Д что там, никакого сравнения. От избытка чувств я орал с вершины Скалы нечто невразумительно-матерное, ходил на руках и прыгал в первобытном танце, декламировал солнцу матерные частушки, что сами просились наружу, и снова орал, бессвязно и громко, крушил Буздыганом окрестные валуны и вообще буйствовал так, что распугал птиц и прочую живность на несколько километров вокруг.

После этого прорыва дела пошли быстрее. Набрав необходимое количество пыли, я принялся превращать ее в чистый металл. Та еще задачка. Полученная пыль представляла собой трехокись, или ангидрид, а отделить от нее атомы кислорода только силой разума, то бишь магии, я не мог — и понятия не имел, как это сделать. Трехокись следовало восстановить водородом или углеродом. Первое эффективнее для получения более чистого металла, но водорода у меня, естественно, не было. Зато второе убивало сразу двух зайцев. Кроме получения собственно металла, я получал еще и его карбид, который тоже очень бы пригодился. Уголь под рукой имелся, причем неплохого качества, и после серии опытов по прокаливанию, для чего пришлось сформировать в теле Скалы настоящую вакуумную камеру, методика, наконец, была разработана. Ах да, в ходе процесса превращения желтой пыли в белую ее объем уменьшался почти втрое, так что яма в карьере росла с угрожающей быстротой — равно как и отвалы за Скалой.

На очереди стояло получение монолитного металла. Мда. Свихнуться можно. Температура плавления материала такова, что даже в моем мире изделия из него производятся не литьем, а методами порошковой металлургии. А что делать бедному магу, у которого не завалялась в кармане установка по спеканию? Ага, это самое. Ду-у-умай... Так ничего не надумав, я со злости схватил каменным ковшом пригоршню порошка и сжал его в тесном объятии. Раздался противный скрип. Выплескивая накопившуюся усталость и злость, я продолжал давить, привлекая все большие и большие объемы Силы. Вместо ковша уже использовалось практически все тело Скалы, каждый кубометр которой создавал давление на крохотную камору глубоко в ее недрах. Обнаружился известный, но от этого не менее интересный эффект — камень в таких условиях постепенно становился пластичным, тек — причем помимо моей воли, не вследствие пронизывавшей его магии, а из-за действия законов физики. Но магия, как мне теперь было известно, первична — и я наращивал поток Силы, магия крепила камень и не давала ему смешиваться с металлом, а тот постепенно уменьшался в размерах и разогревался вместе со слоем прилегающего камня. Злость давно прошла, вместо нее пробудился интерес исследователя. Когда поток достиг предела — больше Силы я пока просто не мог контролировать — подержал раскаленный шар еще немного, а затем начал медленно отпускать. Уфф...

Проделанное оставило ощущение, что под прессом побывал я сам. Болело где-то глубоко внутри, очень странным образом, словно я потянул не какие-нибудь мышцы, а непосредственно сам магический дар. Зато на столике передо мною лежал блестящий металлический шарик, а проба на рычажных весах показала девятнадцать аналогичных объемов воды. Девятнадцать! Это означало, что достигнут самый настоящий успех. Недостающие три десятых плотности я списывал на образование карбида, насчет которого тоже имел кое-какие мысли.

Вот так и работал. Для обеспечения всех процессов мощности Источника не хватало (sic!), и приходилось тратить запасы накопленной камнем Силы, отчего хомяк на пару с паранойей едва не задушили меня. В часы отдыха я рисовал десятки и сотни эскизов, перебирал и отбрасывал тысячи вариантов конструкции и внешнего вида, прорабатывал кинематику и следил, чтобы при соблюдении должного уровня защиты оставалась какая-никакая эстетика.

Наконец, настал день, когда все детали были изготовлены. Оставался предпоследний, но едва ли не самый ответственный этап. Следовало зачаровать, заклясть наилучшим образом каждую деталь по отдельности и всю конструкцию в целом, причем используя не заемную, а только и исключительно личную Силу. Которой у меня в сравнении со Скалой было... Мда.

Адова работа. С одной стороны, она монотонно и безжалостно пожирала резерв, затуманивая разум усталостью, с другой, я должен был непрестанно и самым тщательным образом следить за наложением комплекса сложных заклятий, их правильной стыковкой и взаимодействием. Неверное шевеление — и вся работа над деталью насмарку, приходилось начинать все заново. Я скинул шесть килограммов, кожа на скулах натянулась до скрипа, а над мешками были видны какие-то небольшие глаза. Шестнадцать деталей пришлось полностью переделать, с нуля. Но вот и этот труд был исполнен. Впереди было самое главное.

Сборка завершилась, все детали находились на своих местах, подгонка и притирка также стали пройденным этапом. В последний раз я проверил свободу движений в шарнирах и тягах, окинул внимательным взглядом свое творение. Нет, никакая шероховатость не цепляла глаз. В магическом восприятии дела обстояли сходным образом — заклятия были сформированы, и вроде бы точно так, как дОлжно. Замагичивание закончилось... кроме одного финального штриха. И от того, удастся он, или нет, зависела судьба всего замысла, всех истраченных ресурсов, времени и сил. К сожалению, теперь от меня почти ничего уже не зависело.

В чистом ночном небе обе луны достигли высших точек, и наступил долгожданный момент истины. Тщательно подавляемое волнение то и дело прорывалось из-под маски спокойствия. Пора! Я движением ладони затушил свечи, но миг полной темноты тут же сменился пляской сумрачных теней на стенах зала. В такт биению сердца стал наливаться призрачным зеленым свечением сложный рисунок в центре пола, выполненный узкими канавками с тяжелой блескучей жидкостью в них. В центре узора находилось мое творение, оно лежало на полу компактной массой с плотно сложенными конечностями, занимая наименьшую возможную площадь. Рисунок разгорался все ярче и ярче, а в груди и голове по мере этого росло чувство ноющей тяжести. Несмотря на проведенные за заполнением деталей недели, несмотря на десятикратный коэффициент, одному мне явно недоставало Силы. Долго удержать поток потребной мощности я не мог. Но долго и не требовалось. Как только цвет свечения скачком изменился, превратившись в неописуемый оттенок зеленого — цвет яда, цвет смерти, — что свидетельствовало о верном исполнении ритуала, я воззвал.

— О Милосердный! Взываю к тебе! Рассекающий Нити, Бегущий-в-Тенях, Быстрый Танцор, Тихая Поступь — силою крови своей призываю — явись!

Несколько бесконечно долгих мгновений ничего не происходило, затем тени на стене сложились в зыбкий силуэт очень высокого человека с кошачьей головой и широкими лапами вместо кистей. Из правой лапы тянулись три изогнутых когтя в локоть длиной. Странное ощущение присутствия наполнило зал, словно бы каждый камушек на полу стал опасен для жизни, словно любое неосторожное движение обязано было закончиться фатально, словно в воздухе повсюду дрожали незримые лезвия, в любой миг готовые рассечь плоть. Тень шевельнулась, налилась глубиной и резкостью, и присутствие сменило ощущение взгляда. Это было гораздо, гораздо хуже. Взгляд не обращал никакого внимания на плоть, он смотрел, казалось, прямо в душу, осеняя ее чистым холодным чувством последней черты, за которой начиналось бесконечное ничто. Нет, это ощущение было невозможно адекватно выразить.

Пляшущие тени вокруг силуэта сложились в странные знаки и символы, значение которых безо всякой моей воли проявилось в оцепеневшем мозгу. Вдруг вспомнились незабвенные строки:

"Засверкали в ответ чешуи

На взнесенной мостом спине,

Как сверкают речные струи

При склоняющейся луне. —

И, кусая губы сердито,

Подавляя потоки слов,

Стал читать на них Морадита

Сочетанье черт и крестов."

И я внимал. Если спрессовать оттенки смыслов, то в грубом переложении в слова это звучало бы так: "Ты просил — и я явился, смертный. Чего ты хочешь?" Я в ответ взглянул прямо туда, где у Тени могли бы находиться глаза, и каким-то инстинктивным внутренним движением раскрылся. Вдруг стало очень холодно, будто по венам вместо крови потек жидкий гелий. Не-вы-но-си-мо. Разом задрожали все мышцы. Захотелось рухнуть на пол, обхватить себя руками и свернуться в позе эмбриона. Сдерживаться удавалось лишь с великим трудом, пока огромный спокойный взгляд пронизывал меня насквозь, как бабочку — игла энтомолога. Новые узоры на стене. "Интересно... Ты верно понял. Да будет так." Что-то сдвинулось вокруг, горящий призрачной зеленью узор непостижимым образом вывернулся сам в себе и превратился в другой, намного более сложный, хотя и имеющий слабое сходство с предыдущим. В магическом восприятии прянула волна исполинской силы и сложности, и я ощутил, как едва не рвется сознание в попытке уместить в себе все подробности происходящего. Спустя один удар сердца все закончилось. Дикая слепящая боль схлынула, тени на стенах вернулись к прежнему хаотичному бегу, и только воздевшая себя на крепкие лапы конструкция — нет, уже создание! — обратила ко мне свою морду, подсвеченную угасающими языками пламени в пустых канавках узора.

Она была красива... Несмотря на отсутствие видимых признаков пола, как-то сразу становилось понятно, что это именно она. Законченное совершенство линий, изящество плавно перетекающих одна в другую форм. Гордо посаженная голова на грациозно выгнутой шее, глаза — два бездонных ночных омута с десятками искорок-зрачков, четко прорисованные лапы — шестипалые, сухие и подвижные передние и могучие четырехпалые задние. Когти на них посверкивали узкими светло-серыми лезвийными полосками. В ней было ровно четыре с половиной метра от ноздрей до листовидной кисточки хвоста, массу я тоже помнил с точностью до грамма. И с удивлением и восторгом я заметил в своем создании не предусмотренные проектом отличия. Изначальный стальной с тусклым белым отливом цвет поверхностей сменился блескучим, грозным, грозовым ферберитово-черным оттенком. Изумительно! Точно подогнанные детали изначально были гладкими — но теперь щеголяли чешуей странных очертаний, то ли выступавшей барельефом из металла, то ли действительно наросшей поверх. А главное — глаза. Сам я их сделать не мог и надеялся лишь на последний шаг... не зря!

Взгляд этих удивительных глаз неотрывно держал меня в захвате, подобно станции сопровождения целей, при этом я ощущал в них некое странное движение, словно остальные зрачки рассматривали зал, фокусируясь разом на множестве интересных им вещей. Мои губы сами собой начали разъезжаться в торжествующей улыбке, волна дикого восторга неудержимо поднималась и распирала изнутри. Получилось! У меня все получилось! Я прошептал пересохшим ртом:

— С рождением, дитя! — и оглушительно громким показался шепот в тишине заклинательного зала. Ее взгляд целиком обратился на меня — невероятно странное ощущение! Казалось, десятки невидимых прожекторов собрались в единый гудящий от напряжения луч, который разом слепил и пронизывал насквозь. Давно потухли последние огоньки узора на полу, а мы все смотрели друг на друга в прозрачной темноте; я просто любовался ею, а она — читала меня, как раскрытую книгу, стремительно набираясь знаний. Наконец, во мне возник ее кипящий пузырьками любопытства вопрос.

"Какова моя судьба, создавший?"

Я хрипло рассмеялся, из последних сил удерживаясь на деревянных ногах. Подчиняясь невысказанному приказу, камень потолка расступился и открыл бархатно-черное ночное небо, поразительно прекрасное, густо усыпанное бриллиантами разноцветных звезд и дивными ликами сестриц-лун — чистым, словно умытым росою белым и круглым, слегка чумазым и закопченным желтым.

— Вот твоя судьба! Лети!

С гулом распахнулись широкие крылья... и если раньше я любовался, то теперь просто онемел от восхищения, впитывая невероятное зрелище всем своим естеством. Изначально крылья я сделал перистыми, набранными из длинных широких полос, которые могли складываться в нескольких местах на манер веера, однако теперь меж ферберитового цвета полос металла тянулись полотнища серого тумана, самый вид которых навевал мысли о Последних Пределах. Однако она медлила.

"Создавший. Ты должен дать мне имя."

— Оно у тебя уже есть. Вглядись в себя! Кто ты?

Взгляд невозможных глаз стал отсутствующим, тут же вернулся обратно — но уже с новым выражением.

"Да. Имя мне - Ниббана."

Мне на мгновение стало жутко. Это слово я слышал и раньше, но никогда — в таком контексте. Она явно имела в виду прямое его значение, на языке пали означавшее "прекращение, угасание"... Что это? Просто случайное совпадение? Концептуально-семантическая связность миров Древа? Туннелирование информации?

Крылья дрогнули, и все посторонние мысли тут же вышибло у меня из головы. Мощные ноги легко швырнули изящное, но массивное тело вверх, взмах крыльев с великолепной небрежностью превратил высокий прыжок в полет, меня чуть не сбило с ног тугим ударом спрессованного воздуха, и спустя секунду вольфрамовый дракон Ниббана растворилась в ночной тьме.

Я тяжело рухнул на пол прямо там, где стоял. Сил не осталось никаких, угасающего сознания хватило лишь на то, чтобы попросить Скалу, и камень под спиной стал теплым, уберегая от ночной прохлады.

Пробуждение оказалось не из приятных. Тело не болело, однако вчера я отрубился настолько капитально, что не заметил, как возвратилась Ниббана! К лицу подкрался солнечный луч, я попытался отползти, от этого окончательно проснулся, открыл глаза — и едва не зарядил на голом рефлексе убойным заклятием. Сфера праха повисла буквально на кончиках пальцев... Не уверен, что она возымела бы какое-нибудь действие, но приложить приложил бы — удержался только чудом.

Надо мной нависала драконья морда, совершенно неподвижно, как вольфрамовая статуя, лишь эти невероятные глаза жили своей жизнью. В свое время, разрабатывая облик дракона, я нарисовал великое множество эскизов, стараясь добиться максимального эффекта. Ну что сказать — добился. На собственной шкуре прочувствовал, как оно получилось.

Вскочил на ноги, пустил по телу волну мышечных сокращений, проверяя его исправность, потом сделал десяток выпрыгиваний, сколько-то отжался на руках, крутнул сальто. Дожигая ударную дозу выделившегося адреналина, сделал четвертый комплекс, тот самый, при помощи которого дошел до создания пронзающего луча. Три шага и один удар. Очень простая дорожка, но до понимания сути этого комплекса я стал доходить лишь в последнее время. Внешняя сторона в нем не имела никакого значения, главным было то, как он выполнялся.

Ниббана все это время внимательно смотрела, но по-прежнему оставалась неподвижна. Почувствовав, что снова могу соображать, я подошел к ней. Свет полудня, льющийся с разверстого потолка, высветил ее во всей грозной красоте. Смотрелась она совершенно по-новому... хм, а как ее называть-то? Дракона? Драконица? Драконихой как-то не хочется, в воображении сразу встает огромная брюхатая самка, этакий бурдюк с крылышками, тогда как передо мной находилось живое... блин, немертвое воплощение силы и изящества. Проведя рукой по облитому чешуей плечу, я ощутил под ладонью наждачную шершавость. Судя по всему, каждая чешуйка — все-таки они были отдельными элементами, а не барельефом — имела гладкую корневую часть и основной щиток, покрытый чем-то вроде мельчайших темно-серых шипиков. Интересно, как Ниббана может летать? В ней ведь весу, как в двух слонах. То есть, я понимаю, что в воздухе ее держат вовсе не крылья, но практическая реализация этого...

— Ну что, налеталась, красавица?

"Да. Было хорошо. Создавший, помоги."

— Конечно. Что тебя беспокоит?

"Не знаю точно. Я неполна."

— А, это. Я знаю, в чем дело. Как стемнеет, пойдем знакомиться с твоей хозяйкой. Ты сможешь унести меня на себе?

Правая лапа драконицы неразличимо-слитным движением метнулась вперед, обхватила меня за пояс и аккуратно приподняла на пару сантиметров.

"Да. Легко."

— Тогда пока отдыхай.

"Я не нуждаюсь в отдыхе."

— Да? Тогда подожди немного, я умоюсь и поем, а потом мы посмотрим, как ты устроена.

"Ты создавший. Ты не знаешь, как я устроена?"

— Я создал твое тело и магию, но сотворил тебя все-таки маэстро Йегус.

"Рассекающий Нити. Да. Я несу Его отпечаток. Буду ждать."

— Ну вот и хорошо. Я скоро.

Быстро подкрепившись, я вернулся к Ниббане. За это время она ни на йоту не изменила позы, в которую уселась после нашего разговора. Она по-кошачьи обвила хвостом лапы, туго сложила крылья, отчего они стали почти незаметны, а спина казалась странно широкой. Листовидный кончик хвоста лежал перед лапами, на треть вонзившись в камень пола — небрежно, без усилий. Он тоже был черного цвета, окаймляясь тонкой серой полоской.

Я приступил к обследованию и тут же обнаружил множество удивительных вещей. Заклятия, которые я так долго и трудно вкладывал в металл, слились в единую систему, сложность которой выходила за рамки моего понимания. Вот просто — выходила, и все. Мне не удалось даже сделать дамп этого поистине Великого заклятия, никакой гипермнезии на это не хватало.

Металл тела драконицы напитался Силой и начал проявлять совершенно нетипичные для него свойства. Скажем, внутри он был пластичным и текучим, ближе к поверхности начинал становиться тверже и тверже, ну а режущие части когтей и зубов и шипики на чешуе определенно состояли из карбида вольфрама. Аналогия напрашивалась прямая — подвластный мне камень Скалы, однако при всем внешнем сходстве, отличия были принципиальны. Скала имела природное происхождение, слагавший ее камень был текучим вследствие проявления обычной пластичности материалов при сверхвысоком давлении. Источником этого виртуального давления служила наполнявшая его Сила Источника. Спустя еще миллион лет ее станет настолько много, что кристаллическая решетка камня окажется полностью разрушенной, и он станет аморфным. А магически активированный вольфрам Ниббаны был подвижен по совершенно другим причинам. Как я понял, сам по себе металл оставался твердым — воздействие магии шло не на его агрегатное состояние, а на саму природу вещества, на глубинные свойства материи. Вольфрам нес на себе четкий отпечаток силы Йегуса — одного из высших персонализированных аспектов магии Состояния. С некоторой натяжкой можно было говорить о полубожественном происхождении драконицы.

Совершенно автоматически я начал прикидывать возможное оружие против такого существа. Скажем, сначала как-то получить свободный от магии участок тела, затем вмазать туда посильнее чем-то ударно-раздробляющим. Технический вольфрам, который я получил — довольно хрупкая штука, ударная вязкость его низка... нет, стоп. Карбиды ведь в ходе магического ритуала перемещены — ранее растворенные в структуре металла, теперь они сконцентрировались в кромках когтей. Что мешало остальным примесям и вовсе покинуть его? А вольфрам, очищенный до простого вещества, имеет порог хрупкости лишь в области глубоких минусовых температур. Выходит, способов борьбы может быть три. Первый и основной — быстрые ноги. Поскольку дракон летает, желательно вообще освоить телепортацию. Второй — артефактное оружие большой мощности. Например, заморозить и дербалызнуть. И третий — магия. Тут ничего определенного навскидку сказать было нельзя, вполне могло случиться так, что правильно подобранным слабеньким заклятием можно подобрать ключик к магической структуре драконицы — а может, единственный способ с ней справиться — это гвоздить тяжелыми заклятиями уровня Элиш.

И все это великолепие создал я? Даже самому не верится. Впрочем, чего бахвалиться — изначальная задумка была гораздо проще и топорнее, это после разговора с Йегусом ритуал повернулся совсем в другую сторону. Почему, все-таки, эта сущность помогла мне? Как он там сказал — "ты понял верно"? Неужели из-за этого? Изучая магию Ордена, я заметил, что некроманты привычно и отработанно заклинали плоть, кровь, кости и все такое — но возможно, стоило взглянуть на вещи шире? Могли же они омертвлять различные субстанции — почему бы не пойти дальше? В математике введение мнимой единицы позволило развить огромную новую область, всего из-за одного допущения. По аналогии я предположил, что действие той же Силы можно распространить и на иные объекты, в том числе никогда не бывшие живыми. В самом деле, если может быть зомби-труп, то почему бы не быть зомби-снегу или зомби-металлу? Гм, если некромант воистину силен и искусен, то даже существование зомби-бога не представляется таким уж оксюмороном. Найти подтверждение этой гипотезе удалось на удивление легко, а вот разработать практически применимые заклятия — у-у, это отдельная песня...

"Уже ночь. Пора лететь." — прервал мои размышления сигнал драконицы. Что? Неужели... Точно, целый день пролетел незаметно в исследовательском экстазе. Да-а-а...

Я кивнул, она склонила голову и, дождавшись, пока я найду более-менее подходящее для сидения место у основания шеи, упругим толчком взметнулась в воздух. Мелькнули и исчезли смыкающиеся лепестки свода, и в лицо ударил холодный свежий ветер. В ушах засвистело, это быстро росла скорость, с каждым взмахом широких крыльев скоростной напор становился все сильнее, ветер превратился в ревущий ураган, едва не сдиравший меня с Ниббаны. Пришлось полностью расправить ауру, чтобы хоть как-то выдерживать этот бесконечно длящийся удар огромного твердого кулака. Можно было поставить какую-нибудь разновидность щита, но воздушных я не знал, а другие требовали для поддержания массу сил. К тому же, щит был бы заметен издалека для всех обладаюших даром — а главное, он представлял собой замкнутую оболочку, в которой просто невозможно было бы сидеть на драконе. Я не предполагал, что в ближайшее время удастся полетать, и не заморачивался разработкой подходящих заклятий. Аура же сдерживала негативные воздействия в пассивном режиме, представляя собой область, в которой магическое давление дара преобладало — ну, или хотя бы оказывало серьезное влияние — над физическими эффектами. Аура тоже довольно сильно "фонила", но поверх нее можно было накинуть маскировочное заклятие, компенсирующее колебания фона, что я и сделал. Конечно, лучшим способом замаскировать ауру было ее полное свертывание... тьфу, мысли уже по кругу пошли. Сделав над собой усилие, я "остановился" — полностью прекратил мыслительный процесс, выкинул все из сознания и погрузился в созерцательное безмолвие.

Ночь была прекрасна. Звездный свет лился из невообразимой дали, вырисовывая под нами контуры гор, луны перемигивались и играли в пятнашки с облаками, чистый воздух живительными струями лился в легкие, и мерно взмахивали по сторонам изумительные туманно-перистые крылья. Да уж, летать на самолете и на драконе — "две большие разницы". Самый прозрачный иллюминатор не передаст этого восхитительного ощущения рассекаемого воздуха, ветра прямо в лицо и бесконечной свободы...

Долго пребывать в состоянии восторженного безмыслия не получилось, мозг вновь начал работать — зато, освобожденный от мусора и обрывков мыслей, задался вполне насущной задачей. Полностью сконцентрировавшись на канале магического восприятия, я стал следить за полетом драконицы, пытаясь понять, как именно летает создание, целиком состоящее из столь "крылатого" металла, как вольфрам. Оказалось, это многосторонний процесс. Здесь было и уплотнение воздушной среды под крыльями, и расширение их самих — туманные полотнища, уже незримые, простирались далеко за пределы маховых перьев. Тут же и заигрывания с собственным весом, и что-то еще более серьезное, похожее на магию пространства — у меня сложилось впечатление, что примерно по средней линии тела Ниббаны проходила граница раздела двух сред, примерно как мяч архимедова сила выталкивает из воды в воздух, так же и здесь, пространство под драконицей почему-то хуже "терпело" нахождение ее тела в нем, нежели вышележащее, и стремилось вытолкнуть его из себя. Страх и ужас. Что называется, почувствуй себя дошколёнком. В конце концов, я стал тупо запоминать все подряд, оставляя разбирательство на потом. Что печалило, таких вот "напотомов" у меня накопилось уже очень много, а понять и освоить за годы нахождения в этом мире удалось едва ли одну десятую.

Впереди показались очертания знакомых гор. Вот и замок Морг, на Дозорной, самой высокой башне, развевался хоруг Торров, на башне пониже имелся баннер Ордена некромантов. Ничего не изменилось. Я сформировал магическую опознавалку, внешне выглядевшую как клуб серого дыма. Вскоре из донжона в ответ донеслись аналогичные знакомые ощущения — это опознался магистр Шютце. Моей чувствительности хватало, чтобы не только принять ответ, но и установить по индивидуальной манере магичения личность отправителя.

Еще десять минут пришлось покружить над замком, пока там отзывали лишние глаза стражи вниз и собирали комиссию по встрече на крыше донжона. Внезапно драконица негромко курлыкнула. По крайней мере, именно так я мог описать изданный ею странный звук. Интересно, она может производить звуки! Этого я тоже не закладывал при создании...

"Я чувствую. Там ОНА. Нужно туда." — и Ниббана безо всяких указаний самостоятельно завалилась в крутой вираж, переходящий в почти отвесное пике. Я улыбнулся про себя. В каждую деталь ее тела и во все тело в целом я с десятикратным коэффициентом вложил магию Смерти — и идентификатор поднявшего мага. Идентификатор Дарзин.

— Только меня не разбей всмятку, я хочу при встрече выглядеть прилично.

"Да, создавший."

Мы падали, даже быстрее, чем тяготение земли влекло нас вниз, площадка донжона быстро приближалась, и я изо всех сил желал, чтобы ни у кого не сдали нервы и нас не встретили чем-нибудь... сильнодействующим. Двести метров... сто... пятьдесят... за долю секунды до удара крылья развернулись поперек, и у меня стремительно начало меркнуть зрение. Перегрузка навалилась потным мамонтом, в позвоночнике зародилась лютая боль, обещающая через миг превратиться в хруст и треск... и все разом прекратилось. Момента касания я не заметил, когда зрение вновь вернулось ко мне, мы уже спокойно стояли на крыше. Тормозной путь и перегрузка явно не соответствовали развитой нами скорости. Магия, блин.

Впереди стояло четверо людей. Их накрывал коллективный щит на основе магии Смерти со вкраплениями прочих стихий, за ним угадывались индивидуальные щиты магистров и адепта, а также могучий артефактный щит хозяйки этого замка. Хм-м, у коллективного щита четыре полюса, это что же, Дара уже научилась работать в резонансе? Здорово, это сильно поможет ей в общении с подарком. Дождавшись, пока тело отойдет от ударного торможения, я поднял руку в приветствии.

— Гутен морген, партизанен!

Пара секунд тишины, и щиты с хлопком спали, а Йоахим Панцер, пытаясь справиться с удивлением, ехидно ответил:

— Что-то раннее у тебя утро, Рэндом. Кто это у тебя?

— Не у меня, а со мной. — механически ответил я, не сводя глаз с Дары. Она была красива, как бывает красива любящая и любимая женщина. С последнего раза, когда я ее видел, она чуть пополнела, ровно до той степени, когда фигура из худощавой превращается в стройную, охотничья жилистость тела уступила место девичьей упругости, а грудь натягивала лиф платья, казалось, начисто игнорируя гравитацию. Да, кожаную куртку сменило долгое, шитое серебром платье. Впрочем, дар хорошего Нюхача никуда не делся, должно быть, Дара ощутила нас, как только мы появились на горизонте.

— Шунна Торр, истархани и-Морг, — церемонно произнес я, припав на колено. Ее дивные изумрудно-зеленые глаза обратили ко мне свои странно расширенные зрачки. Мимолетное непонятное выражение мелькнуло в них и исчезло. — Прими мой свадебный дар, преподносимый от чистого сердца. Да будет ваш союз успешен. — и шепнул уже в сторону: — Вот ОНА. Иди же к ней.

И драконица пошла. Медленно, по одной переставляя лапы и неотрывно глядя на девушку. Дарзин тоже прикипела к ней взглядом и столь же медленно пошла навстречу, раздвинув плечами магистров. Попытка Никаса закрыть ее своим телом осталась попросту незамеченной. На полпути между нами они встретились — человек и дракон, и замерли, едва не соприкасаясь носами. Мы с некромантами стояли не дыша, тихо-тихо внимая таинству Запечатления. Наконец, рука Дары поднялась и погладила драконицу по морде. Едва слышно девушка произнесла:

— Ниббана.

Та в ответ коснулась длинным, стального цвета раздвоенным языком ее щеки, губ, век, втянула фигурными ноздрями запах и тихо и мелодично мяукнула. Должно быть, она безмолвно ответила еще что-то, как это было со мной, потому что Дара вдруг улыбнулась. Я сказал:

— Дай ей своей крови.

Не раздумывая, девушка уколола ладонь о гребневый шип и подставила руку. Как только язык Ниббаны коснулся крови, произошло что-то вроде бесшумного взрыва. Волна Силы прянула во все стороны, знаменуя завершение Запечатления. Девушка и дракон — их швырнуло в объятия друг другу. Дара обняла Ниббану за шею, а та склонила голову ей на плечо и со всех сторон охватила крыльями, как диковинным плащом.

Я постарался как можно лучше запомнить эту картину, собираясь при случае изваять ее... в чем-нибудь. Выражение лиц некромантов послужило мне лучшей наградой за все приложенные усилия. Они-то сполна — ну, как они думали — могли оценить мощь драконицы. А уж четко ощущаемый ими в ее магии след Бегущего-в-Тенях вообще погрузил их чуть ли не в религиозный экстаз. Пожалуй, она тянула не менее, чем на пятый класс опасности, и что-то подсказывало мне, что вполне может относиться и к шестому. Теперь у Дары был действительно надежный защитник.

Потом потрясающее мгновение прошло, Дара мягко высвободилась из плена крыльев и подошла ко мне. Снова этот взгляд... Как и раньше, она смотрела не в глаза, а в душу, и я ничего не мог бы утаить от нее. Изумрудные озера были полны влагой, а на их дне читалось дикое смешение чувств. Радость и горечь, восторг и печаль, боль встречи и нега единения... все разом. Потом она обняла меня, прижалась всем телом, мои руки почти против воли поднялись и тоже притянули ее, крепко-крепко. Краем глаза я поймал взгляд Вентела, но мне сейчас было наплевать на него. На богов и людей, на жизнь и смерть — вся моя вселенная сейчас заключалась в ней. Потом я заставил себя разжать руки, с таким внутренним сопротивлением, будто гнул титановые балки, Дара отступила на шаг и, справившись с голосом, ровно произнесла:

— Маг Рэндом, благодарю тебя за воистину великий дар и с радостью принимаю его. Ты всегда будешь желанным гостем в нашем замке. — и совершенно прямой спиной чуть склонилась в поясе. Рядом с ней встал Никас Вентел, будущий шуннин-эл, консорт, и, так же тщательно контролируя голос, сказал:

— Мы благодарим тебя, маг Рэндом.

Ну, вот и обменялись камушками. Я — когда обратился к одной только его невесте, он — когда опустил в речи, принимает ли дар. Впрочем, ладно, далеко не зайдем, нам еще долго работать вместе. Тут в разговор вступил Отто, магистр Шютце.

— Ты к нам собираешься?

По-моему, он сначала собирался прямо сейчас пригласить посидеть на замковой кухне и выпытать все подробности о создании дракона, но вовремя спохватился. Как бы ни было велико влияние Ордена, Дара, как полновластная шунна, не могла спустить подобной вольности никому.

— Увы, у меня там очередной эксперимент идет, и мне край нужно успеть обратно. Выберусь к вам через... э-э, два месяца, хорошо?

Немец кивнул, а я обратился к Даре:

— Твоя красавица меня подбросит до дома?

Она согласно качнула ресницами, а Ниббана грациозно изогнула шею и согнула на манер ступеньки лапу. Утвердившись на месте, я прощально махнул всем рукой, и под мой громкий крик "Ййэээхххх!" вольфрамовая молния прянула в темное небо.

Места назначения мой крылатый экспресс достиг быстро. Я спрыгнул вниз, Скала отозвалась дрожью узнавания под сапогами. Я повернулся к драконице, а та вдруг потянулась вперед и коснулась языком моего лица. Он был теплый и мягкий, даже не скажешь, что сделан из чистого металла.

"Теперь я завершена. Я благодарна, создавший." Не дожидаясь ответа, она развернулась и спрыгнула со Скалы, на ходу раскрывая крылья. Спустя несколько секунд ее силуэт вновь поднялся над краем и споро пошел вверх. Я провожал ее взглядом, пока черная точка не скрылась за тучами. Потом спустился вниз, лег и заснул мертвым сном. Это путешествие вымотало почище суточного бега. Последней мыслью было: "Хочу на курорт".

* * *

Наутро я проснулся от того, что все тело Скалы вздогнуло, словно от удара током. Мгновенно оказавшись на ногах, я подхватил стрижающий меч и огляделся. Но вокруг была все та же спальня, и никто не лез из-за шкафа с ножом в зубах. Сообразив, что всплеск был вызван магической причиной, я потянулся чувствами к камню. Еще один укол позволил выяснить, что, собственно, происходит.

А происходил гость. Он стоял у подножия Скалы и ждал, время от времени покалывая ее магическими импульсами. Одно это показывало, что гость очень непрост — импульсы были столь сильны и так мастерски сконцентрированы, что проникали в камень чуть ли не на десяток метров. И это обычные, почти неоформленные сгустки Силы! Маг обладал стихией Огня, щедро сдобренной Силой Света, в нюхаческом восприятии представлялся глыбой спокойной холодной уверенности — отличный самоконтроль для огневика! — ну а при "взгляде" через канал магического восприятия я едва подавил желание схлопнуть канал. Маг был потрясающе, невероятно силен, и это только то, что просачивалось через небрежную маскировку, а мало не бесконечные слои сложнейших заклятий вокруг него ветвились даже не миллионами — миллиардами параметров. Структура резидентного щита мага могла бы свести с ума одним лишь своим видом.

Я с силой потер мочки ушей, разгоняя мозги на всю катушку, глубоко вдохнул и выдохнул, после чего дал камню команду ответить.

— Слушаю.

— Мохан Бисс Химайра, Таумиэль Огня. Ты будешь говорить со мной, маг Рэндом.

От его спокойного, даже чуть равнодушного голоса вся кожа на теле взбугрилась мурашками. Таумиэль! Высший маг восьмого ранга, круче только легендарные Эсфирот. Ходячая термоядерная боеголовка. Многоразовая боеголовка. Мда. Пока разум пытался сообразить хоть что-то, тело самостоятельно ответило:

— Входи и будь гостем, Высший.

Пока он поднимался в лифте, вернее, транспортной вакуоли, движущемся внутри камня воздушном пузыре, я разворачивал комплекс заклятий, уже довольно давно разработанный совместно с немцами как раз на такой случай. Радовало, что удалось предугадать даже тип Силы явившегося мага — Огонь являлся наиболее неприятной для некромантов стихией, а жизнюки не очень-то жаловали ОСО. Плохой стороной ситуации был ранг прибывшего. Мы полагали, что световиков курирует кто-то из Саму или, на крайний случай, Элиш, в старательно распространяемые сказочки об отсутствии мирских интересов у магов, начиная с Архонта, никто не верил — но Таумиэль! Не факт, что удастся справиться с ним, слишком уж умелы и мощны были маги подобного ранга. Все равно что пойти на тунца, а подцепить белую акулу. К тому же, по некоторым невнятным намекам, их сила зиждилась не только на рациональной магии. Сама градация рангов, их названия подсказывали, что все не просто. Но кости уже брошены, и ничего не оставалось делать, как продолжать игру. Вообще, я надеялся обойтись без драки, одним разговором, поскольку примерно представлял себе цели гостя.

Еще пару минут до встречи я продолжал собирать всю доступную информацию — транспортная вакуоль кроме основной функции выполняла еще и роль пассивного сканера. Пассивного, потому что я опасался непредсказуемой реакции Бисс Химайры на попытку активного прощупывания. Может быть, он лишь усмехнулся бы презрительно, а может — разнес бы половину Скалы. Ну что сказать... Силен, ох и силен! Там, где я за секунду выкладывался на полную, создавая, например, дождь праха — он мог бы держать его непрерывно, и при этом заниматься еще несколькими другими заклятиями. Его щит был таков, что я не смог бы раздавить его даже при помощи всей Скалы, хотя без особых сложностей на холодную прессовал вольфрамовый порошок в монолитные шары. Но сила сама по себе являлась лишь самой меньшей из опасностей. Искусство Мохана тоже было велико. Стоя в лифте, он исподволь прощупывал камень какими-то очень тонкими и слабыми заклятиями невероятной сложности и изощренности. Если бы не Нюх, я вообще бы их не заметил. В общем, мне едва удавалось удерживать контроль над Скалой, и то за счет... эм-мм... высокого сродства — трудноописуемого параметра некоторой тождественности долго взаимодействующих объектов. Пожалуй, мне удалось бы отсидеться в глухой обороне, полностью закуклившись в Скале и используя для защиты всю мощь Источника, но не более того. И не теперь, когда маг уже находился внутри.

Наконец, лифт доставил его наверх. За несколько секунд до того, как гость предстал передо мной, я закончил подготовку и загнал сознание в особое трансовое состояние, в котором я мог напрямую ощущать "каркас мира". За почти два года упорных изматывающих тренировок удалось добиться одиннадцати минут нахождения в нем. Это был предел, больше нервная система такой сверхнагрузки просто не выдерживала, даже с использованием обеих дополнительных нейронных сетей. Потом шла резкая фрустрация сознания и коллапс. В первый раз перейдя порог, я выжил только благодаря своевременной помощи орденских медиков. Ох и наслушался потом от всех... Как бы там ни было, сейчас это состояние являлось моим единственным шансом — на порядки уступая огневику в силе, противопоставить ему можно было только асимметричные меры. Крайне асимметричные.

Ну, вот и гость. В стене зала образовался овальный проем, и оттуда быстрой уверенной походкой вышел маг восьмого ранга Мохан Бисс Химайра, Таумиэль Огня. Где-то по краю сознания скользнуло запоминание внешнего вида — высокий худощавый мужчина средних лет, на плечах длинный, ниже колен плащ, под ним длинная куртка светло-серого цвета и такие же брюки. На ногах коричневые сапоги из тонкой кожи. Кисти рук ухоженные, с гибкими музыкальными пальцами, черты лица твердые, резкие, орлиный нос, меж бровей глубокая складка. Гладко выбрит, длинные черные волосы собраны на затылке в хвост. Но все эти детали становились совершенно незначительными при взгляде ему в глаза. Вот где гнездилась Сила. Блестящие черные глаза буквально светились умом, холодным, но не отрешенным, стальной непреклонной волей и подчиняющей властностью. От мага исходило ощущение с трудом сдерживаемой мощи, казалось, ослабь он на секунду контроль, и все вокруг потонет в море испепеляющего пламени. Впрочем, возможно, так оно и было. И еще кое-что. Его взгляд чернел очень знакомым выражением, той же бездонной глубиной, весьма характерной, которая была мне хорошо известна и которую в этом мире я видел только у одного человека — у себя в зеркале. Маг явно владел техникой гипермнезии. Что?! Внимание!

Это было... плохо. Собственно, это требовало перерасчета всего плана — возможно, стоило попытаться убить его, даже не вступая в переговоры, поскольку опасность возрастала во много раз. Та-а-к... Нет. Все же нет, критерий опасности подошел совсем близко к граничной черте, но не перевалил ее. Вернее, черта допустимости тоже повысилась, поскольку новые соображения легли и на ту сторону весов.

Все это умствование не заняло и пары секунд, пока маг шел навстречу. Он пожелал сразу взять быка за рога:

— Маг Рэндом, ты поможешь Ордену Света Очищающего взять под свой контроль твое бывшее шунство.

Да-а, с манерами у него туговато. А поздороваться? Впрочем, носорог тоже плохо видит, но это совсем не его проблемы.

— Каков мой интерес? — добавить пару нужных ноток в голос, очень-очень естественно, я ведь и в самом деле польщен и заинтригован тем, что такой небожитель снизошел до рядового мага. И еще я боюсь его до коликов.

— Орден снимет претензии по поводу убийства своих адептов. Ты получишь возможность отомстить некромантам. После взятия замка заберешь золота, сколько сможешь унести. А еще ты сейчас останешься жив.

Есть! Я удержал маску на своем разуме и лице, но глубоко внутри часть меня заплясала и запрыгала от радости. Есть! Полтора года дикой задержки в развитии начали, наконец, окупаться. За это время я мог бы досконально разобраться с креслом и вообще с залом Древних, провести не одну сотню опытов, усилить свой организм и развить свои способности. Я приступил бы к созданию химер и внедрению новых биоформ... да много чего сделал бы. Вместо этого Орден показательно развел и кинул, как лоха, необычного, но в плане политики совершенно беззубого мага. Сместил с шунства, поставил вместо него свою марионетку и уже почти выдал замуж ее за одного из своих адептов. Возможно, некроманты даже сумели промыть этому магу мозги, вон как он безвылазно в горе засел.

— Этого мало. — ответил я почти не дрожащим голосом.

Бровь Таумиэля приподнялась менее, чем на миллиметр, а во взгляде мелькнуло жалостливое удивление. Пришлось заторопиться:

— Мне нужна одна женщина. Всего одна. Понимаете, она мне сразу понравилась, такая красивая, гордая, но я бы ее медленно согнул, она бы делала все, что я захочу... — облизнуть губы — а эти... они так не умеют, только ломать, а она гордая... они ее убьют, как только она родит наследника от... этого. А вам она тоже станет не нужна, как только... — маг не стал слушать дальше этот бред:

— Возьмешь ее, нам она ни к чему. Все?

Сгибай спину, сгибай, я тебе сказал! Теперь проси то, в чем он должен отказать и одернуть мое ничтожество.

— Ее обидел ваш шун Данарий... э-э... шун Данн... — и снова он резко прервал меня. На лице мага появилась тень скуки. Он видел наперед все дальнейшее развитие разговора, оставалось только озвучить это.

— Даже не думай. Данарий станет властителем всего Предгорья. Твоя баба переживет, не первая и не последняя. Радуйся, что вообще оставляю вас в живых. Сидите тихо, не то... Ты понял меня, маг Рэндом?

Поклонись, не переломишься...

— Да, я все понял. Что я должен делать?

— Слушай и запоминай...

Уфф-ф-ф... Ушел. Без драки. Весь остаток дня я провалялся на вершине, бездумно греясь в лучах солнца. Думать совершенно не хотелось. В мозгу лениво текли неоформленные мысли ни о чем, кожа ощущала ласковые прикосновения света и ветра и впитывала их в себя. После огромного красного заката желудок буркнул, что неплохо бы и поесть. Спустившись вниз, я достал предпоследний кусок вяленого мяса и скептически осмотрел его. Да-а, особого аппетита он не вызывал. С этим нужно было что-то делать. Доставка продуктов к Скале сопровождалась большими трудностями, а одной охотой жить тоже не интересно. Я ж не аскет, на козлятине и акридах далеко не уеду. Ладно, вот закончится эта эпопея, займусь. Есть у меня пара подходящих проектов. Так и так давно уже собирался найти нормального жизнюка.

Перекусив и запив мясо ключевой водой, вновь поднялся наверх. В ладонях забился тусклый серый огонек, и с соседней вершины ответил такой же. Слабая пульсация некро. Точка-точка-точка, тире-тире... "Три тебе мало, идут девчата, делите сахар". Один-единственный знак, цифра три. Его даже не требовалось шифровать. Затаившийся там аран передаст сообщение дальше по цепочке. Не слишком быстро, зато надежно, гораздо тяжелее перехватить, чем дальнюю связь через амулеты. В лабораториях ОПГ сейчас доводились первые образцы амулетов с аппаратным, так сказать, шифрованием — описанная мной идея нашла живейший отклик в Ордене, но они все еще не перешли от стадии полупортативных к мобильным. В смысле, от тяжеленного ящика с двумя ручками к нормальной гарнитуре. Через полчаса пришла квитанция. Я вздохнул и перестал пялиться в темноту. Нужно было идти спать.

Всю ночь снились кошмары. Парящий в воздухе Бисс Химайра с алыми крыльями за спиной под раскаты демонического хохота заливал Долины потоками безудержного пламени, из земли выворачивались безглазые морды каких-то гигантских червей, летели тучи черного гнуса, а сверху на них медленно опускались тучи вулканического пепла... И за всей этой вакханалией с издевательской усмешкой наблюдал еще один Таумиэль, маг Разума.

Проснувшись, полежал еще минут десять, сбрасывая сонное наваждение, и отправился в душ. И что за дурацкие сны? Разумник какой-то еще... Не хотел бы я с таким повстречаться, всю жизнь потом гадать, имеет ли Матрица тебя. Ладно, пора было отправляться. Куратор от световиков будет в Таммене послезавтрашним утром, а пешком да по горам туда почти неделя пути. Я же намеревался уложиться за день — в свое время, изучая округу, проложил массу маршрутов, рассчитанных на мои возможности — в основном, на прыжок. Перемахивание одной сорокаметровой расселины давало несколько часов выигрыша во времени, а таких прыжков я теперь делал штук по двадцать, не особенно утомляясь. Короткие сборы, рюкзак на спину, и побежали. "Ой вы, ноги, мои ноги, уносите быстро ж%пу. Ой вы, ноги, мои ноги, уносите быстро ж%пу..."

Таммен встретил жарой и многолюдством, а также многоконством. Знаменитые рыжие лошади местной породы встречались на улицах чаще, чем рыжие девушки. На воротах ни хрена я платить не стал, поскольку вообще не пошел через ворота. Прыжок в безлюдном месте, и готово. Вот такой я могучий маг, таюсь в тенях и зажимаю две монеты. Впрочем, хомяк был со мной согласен. При таких дорогах и улицах брать деньги за право передвижения по ним... да я солидной доплаты требовал бы. Котурн-ходулей для передвижения в этой грязи у меня не было, зато магия никуда не делась. Пара подходящих булыжников, полчаса времени, и пустотелые каменные платформы сантиметров по тридцать прочно обосновались на подошвах самошивных вибрам.

Ничего интересного из этой четырехдневной прогулки я не вынес. Куратор прибыл вовремя, пообщались, он довел необходимую информацию и отбыл. Оставался примерно месяц или чуть меньше до начала непосредственных действий. По местным меркам световики действовали чуть ли не молниеносно.

* * *

И вот, спустя месяц — началось. Я ранним утром в позе лотоса медитировал на вершине Скалы, наслаждаясь красками рассветного неба и всей кожей впитывая весенние солнечные лучи, когда что-то в окружающем мире изменилось. Легчайшее дуновение далекой скрытой угрозы коснулось затылка. Не взгляд, не звук, не запах. Потребовалась секунда, чтобы определить причину — это была магия. Не выходя из созерцательного состояния, я изменил поле внимания, углубив фокус на магическом восприятии и одновременно переходя на более абстрактный медитативный план. Да, что-то происходило. Медленное перераспределение магических потенциалов, перетекание областей влияния основных групп возмущений... Насколько я мог судить, шло перемещение неких мощных источников, влияющих на общую обстановку в регионе. Сами источники были искусно скрыты, ну или моей чувствительности не хватало, чтобы различить их, однако я мог отследить производимые ими возмущения, подобно тому, как поднимает волну подводный атомоход на мелкой воде. Это уже была вторая ступень нюхаческого искусства, недавно совмещенная мной с собственными трансовыми техниками, что дало практически кумулятивный эффект. На источниках наверняка стояла защита, однако я "смотрел" из той плоскости, где она оказывалась неэффективна.

В конце концов, удалось выделить пять областей возмущений, траектории которых были взаимосвязаны и уже в первом приближении пересекались с тенью, отбрасываемой магией замка Морг. Тонкие особенности этих областей давали дальнейшую разбивку на две и три области. Понаблюдав еще какое-то время, я пришел к выводу, что приближаются два высокоранговых мага, имеющих при себе три неких мощнейших артефакта. Маги по голой силе однозначно превосходили всех некросов, причем многократно — никто из ОПГ не производил таких возмущений. Определить тип силы не удалось, хотя принципиально это возможно, просто недостаточно статистики, зато смог выяснить примерный пеленг. Это было... сложно. Я долго, практически с момента попадания ломал голову в попытках соотнести магические объекты с физическими, однако взаимосвязанные изменения всех четырех координат ставили в тупик до тех пор, пока на меня не снизошло озарение.

Все дело в пересечениях и точке зрения. Скажем, трехмерное тело, взаимодействуя с плоскостью, дает сечение. Плоскость на одномерном объекте — прямой, дает отрезок. При этом, если мерности первого и второго отличаются не более, чем на единицу, то можно сделать множество сечений и получить некоторое представление об объекте. Чем больше, тем представление лучше, в пределе можно даже проинтегрировать его. Если же пойти выше, то проекция четырехмерного объекта на трехмерное пространство тоже дает кое-какую информацию, хотя представить сам объект при этом для человека почти невозможно. И самое главное — глядя "снизу", то есть, из обычного пространства, можно наблюдать самые странные вещи, например, объект может проецироваться одновременно в двух и более местах. Вообще, ничего удивительного, скажем, сечение полумесяца через рога дает на плоскости две окружности, так же и здесь. Думаю, если я смогу когда-нибудь в полной мере осознать многомерность, большинство вопросов снимется само собой. Ну а пока приходилось идти долгим и сложным путем снятия множества "сечений", наблюдение которых в динамике затем позволяло более-менее понимать соответствие магических и реальных объектов. Например, вот этот весьма интересный объект с быстро меняющимися параметрами координат был... Твою дивизию!

Остальное я додумывал уже в прыжке. Спину и ноги объял нестерпимый жар, затрещали сгорающие волосы на затылке, а на том месте, где только что находился маг Рэндом, вспыхнула огромная капля белоснежного жидкого пламени, рухнувшего с небес. Через два тика сработала защита, меня на манер зорба закуклило в шар подвластного камня, и великанский пинок отправил шарик немного полетать. Падая в пропасть, я со злостью подумал: "Не поверил". Чертова гипермнезия! Наверняка Мохан Бисс Химайра вернулся и без спешки пересмотрел каждый кадр — а я где-то прокололся. Впрочем, вполне закономерный итог. Кто я, и кто он?

Прыжок смягчил приземление у подножия Скалы, шар раскололся толстыми кривыми лепестками, и я немедленно бросился к стене, укрываясь от рушащихся сверху огненных плетей. Невероятная картина — вполнеба разошелся цветок белого лотоса, а корни его сверкающим исполинским шатром падали вниз — прямо на меня. Камень доставил меня к Источнику — идеальной восемнадцатигранной пирамиде высотой в человеческий рост, расположенной глубоко под корнями Скалы. Не мешкая, я положил ладони на ее грани и рывком вогнал себя в измененное состояние сознания.

Высоко наверху пляшущее пламя медленно погружалось в камень. Оно выедало круглую дыру, вертикальный колодец, опускалось все ниже и ниже, и его траектория упиралась точно в Источник. Пламя нейтрализовывало саму магию, пропитывавшую камень, а не только косный гранит, так что вершина уже омертвела и более не отзывалась. Кроме того, из него вырывались все новые и новые огненные... гм, щупальца, которые уже опутали половину Скалы и начали вращаться, ускоряясь понемногу. Вообще, обозвать это Заклятие огненным — все равно, что приравнять расплавленный свинец к вольфраму. На Скале бушевало не красное, не оранжевое или желтое пламя — ярчайший белоснежный огонь, частью уходящий в незримую синеву. Смотреть на него было решительно невозможно, свет от него напоминал дугу электросварки, только размеров и яркости, соответствовавших силе мага ранга Таумиэль. Как раскаленный нож режет кусок сливочного масла, белые бичи пластали камень, срезая за оборот почти метровой толщины "стружку".

Так, самый простой ход — противопоставляю рвущемуся внутрь огню восходящий ток послушного камня. Мммма-а... весь эффект — небольшое замедление. Если добавить скорости? Еще пара попыток, и удается подобрать такое значение, при котором клубок белого пламени перестает погружаться, а раны на боках зарастают с той же скоростью, что сносится камень. Если б не транс, покачал бы головой — вражеское заклятие ест Силу с такой скоростью, что обещает за пару часов переработать весь объем Скалы.

Но как оно вообще это делает? В канале магического восприятия, усиленном близостью к Источнику и специальной настройкой сознания, я ощущаю нечто невообразимое. Вот оно — истинно Великое заклятие. И снова сложность его такова, что целиком осознать его не удается. Высший пилотаж магического искусства — автономная форма. Невещественная, но материальная, напоенная Силой до границы устойчивости и... несущая собственный Источник! Да уж, это не два пальца оросить — отделить частичку своего Источника, вложив его в создаваемое заклятие. Каков же он должен быть, чтобы выдерживать такое? Существовал определенный минимум, ниже которого частичка не становилась автономной, и максимум, превышение которого приводило к распаду Источника-донора. Таким образом, требовался невероятно развитый и очень мощный Источник, чтоб хотя бы раз в год создавать автономное заклятие. Регенерация даже от одного занимала порой несколько лет, ну а чтобы походя плеваться такими штуками... вот так и рождались легенды о богах, спустившихся на землю...

Структура заклятия совершенно нечитаема, словно пропущена через обфускатор, сотни тысяч потоков, закольцованных на себя, бессмысленно обрывающихся или уходящих в недра конструкции затеняют искусно спрятанные основные структуры. Разобрать это за оставшееся время не удастся. Должно быть, среди местных магов бывали экземпляры с весьма любопытным Даром, раз уж здесь, помимо всего прочего, наверчена защита и от тех, кто может на лету снимать структуру заклятий.

Остается единственный выход — прямое противостояние. Вот только... Этот электросварочный спрут не только уничтожает камень, он с легкостью поглощает, подминает и преобразует Силу Земли в свою, в огненную — действие, абсолютно невозможное даже для Высоких магов. Это второе ключевое отличие, качественный переход между рангами. Все, кто ниже Архонта, могут лишь соревноваться в мощности и концентрации, напрямую противопоставляя Водные Стены Воздушным Бичам и Гранитным Копьям. А высшие трансформации, непосредственные переходы одних типов Силы в другие — удел поистине искусных и могущественных. Это понимание глубинных основ магической системы, это полное овладение всеми аспектами собственного Дара, это десятки, если не сотни лет развития, в конце концов. Даже понимание того, что почти в любом обычном веществе, не рафинированном до простого, имеются проявления всех стихийных сил — уже уровень магистра. Большинство магов может вытеснять чуждые силы, просто-напросто обрабатывая вещество своей собственной и до некоторых пределов замещая ею предыдущую, но окончательно разорвать сродство такими манипуляциями невозможно. Иными словами, маг Земли, стоящий на ступень выше, может вновь подчинить прокаленную Огнем землю — ценой энного количества резерва. Архонт же имеет возможность обратить силу Огня, за счет качественно новых способностей получая прямой энергетический выигрыш. В этом крылись корни столь резких и нарастающих в прогрессии различий в могуществе рангов — для противостояния одному магистру требовалось от двух до пяти обычных мейстеров, причем уже на двух магистров — совсем не десять, против первого Амматум нужен был десяток магистров (а мейстеры не могли ему сделать ничего, разве что во сне), ну а о дальнейших градациях история умалчивала.

И третье качественное отличие, то, что отделяло Высоких магов от магов Духа — анимативность. В этом смысле магия либо ниспровергает божественность, узурпируя многие ее атрибуты, либо возносит ее на еще более высокие пики. Создание с нуля подлинно живых организмов, манипуляции с духом и душой, с иными тонкими материями... Заклятие Белого лотоса, как я его назвал, как раз, при полном отсутствии разума — вместо него имелись лишь довольно разветвленные цепочки вариативных ответов на внешние воздействия, обладало неким подобием духа, ну или само им являлось. Конечно, это были только мои домыслы, потому что с ходу понять столь высокоуровневое творение не смог бы и гораздо более продвинутый маг. В итоге одухотворенность помогала заклятию "инстинктивно" выбирать верные реакции из примерно равнозначных вариантов, что в ином случае потребовало бы очень сложного и громоздкого механистического алгоритма.

Я перепробовал все. Попытки подмены типа Силы в разных частях заклятия, что было мгновенно пресечено контролем целостности — а охватить все заклятие целиком не удавалось ввиду его неимоверной сложности, попытки перегрузить цепи ударами сырой, неоформленной Силой Земли, что лишь подбросило дров в пылающую топку, судорожное конструирование на коленке некого подобия вируса — совершенно смешное занятие; и, разумеется, ничего из примененного видимого эффекта не дало. Жить мне оставалось менее получаса.

Парочка аран наблюдала за действием заклятия Белого Лотоса с условно безопасного расстояния, замаскировавшись среди камней на вершинах соседних гор. Скала, в которой обитал маг, превратилась в исполинскую свечу — почти идеально круглая колонна покрылась жуткими натеками расплавленного камня, а на ее вершине плясало и ярилось безумное белое пламя, заставляя все окружающее отбрасывать фотографически резкие тени. Вокруг "свечи" начали закручиваться потоки раскаленного воздуха, постепенно разгоняясь все быстрее и быстрее. Ковер зеленых трав на склонах гор стал быстро желтеть, а потом чернеть, кое-где показались первые робкие языки возгораний, жалкие и бессильные в сравнении с тем, что их породило. А огненный спрут на глазах набирал силу. Треск и рев пламени разносился на многие километры вокруг, заставляя в страхе улепетывать животных и птиц. Казалось, еще немного — и пламя поглотит не только одинокую скалу, но и весь мир.

Потом... потом произошло странное. Огонь как будто поперхнулся добычей. Щупальца белого огня, с легкостью кромсавшие зачарованный камень, взметнулись высоко вверх, отчего "свеча" стала походить на извергающийся вулкан, стянулись к центру "лотоса", словно закрывая бутон, а после вдруг резко почернели, обернулись собственным негативом... и спустя краткий миг все окружающее потонуло во вспышке чудовищного взрыва.

Уцелевший аран не потерял "сознания", но начать двигаться смог только спустя несколько минут. Паук лишился трех лап, двух малых глаз и всего ворса, а костяной панцирь избороздило глубокими царапинами. Впрочем, это было сравнительно малой платой — обращенный к взрыву склон горы превратился в багровое болото расплавленного камня, из которого торчали оплывшие валуны особо прочных пород. Вершину просто-напросто сдуло вниз вместе со всем, что на ней находилось, в том числе и пауком-наблюдателем. Из сотен длинных вибрисс на его спине уцелела только одна, да и та укоротилась наполовину. Легко отделался. Когда аран вновь вскарабкался наверх, его глазам предстала картина масштабных разрушений. Несколько гор, образовывавших неровный разомкнутый круг со Скалой в центре, превратились в подобие исполинской чаши, курящейся дымом и жаром. Склоны отразили основную силу взрыва вверх, но и его остатков хватило, чтобы полностью выжечь на них тонкий слой земли и раскалить подстилающий камень, а кое-где и вовсе его остекловать. А над местом катаклизма вполнеба раскинулась огромная серая туча, середина которой непрерывно проваливалась сама в себя, выворачивалась наизнанку, медленно возносясь все выше и выше...

* * *

Боль... Сколь много носит она масок, сколь разнятся ее обличия, этого проклятия и одновременно дара всего живого. За свою жизнь, за обе жизни, я испытал и почувствовал на себе массу ее оттенков. Резкие огнистые сполохи ожогов и разрезов, острые игольчатые укусы трещин и переломов, даже не снимаемые ничем тягучие нити перенапряжения мозга от сверхзапоминания и трансовых состояний... Отец и случай миловали, пулевых ранений я не имел, хотя всего остального хлебнул в достатке. Но эта боль была кое-чем особенным.

Багровые удушливые объятия сжимали разум во влажных тисках, извиваясь, втискивались внутрь, обволакивали удавьими кольцами забвения и погребали под мутной красной пеленой безвременья. Это было так, словно пловец выныривает из воды за глотком воздуха, но вместо него в рот и ноздри льется болотная жижа, и ты захлебываешься в ней, теряя остатки самообладания. Когда-то давно, проходя курсы полевого допроса и противодействия оному, мы все, курсанты с одной полоской на правом плече, испытывали на себе пытку водой. Вроде и ничего такого особенного, всего лишь полотенце на лицо и ведро тухлой воды — но мало кто оставлял после этого сухим специальный взрослый подгузник. И лишь после того, как человек находил в себе силы подчинить разуму паникующее тело, ему позволялось двигаться дальше.

Но это... Я захлебывался в этой боли, она растаскивала на части самое мое "я", уже не тело, но разум бился в удушливой хватке — и проигрывал. Секунды или годы, время не имело тут ровным счетом никакого значения. Понемногу, потихоньку, но силы к сопротивлению иссякали, и уже виделся тот момент, когда воля окончательно откажет мне, и я растворюсь в багровом океане — а где-то в реальном мире из перекосившегося рта потянется ниточка слюны... Видение было столь отвратительно ярким, что на какое-то время придало мне сил замедлить скольжение к краю пропасти.

Безумие... Оно подступало все ближе, и ничто не могло останосить его поступь. Все защиты пали под натиском это боли, трансовые техники вроде и работали, но криво, я не мог даже обратиться к собственному подсознанию — везде на пути вставали тошнотворно-багровые преграды. Еще пара кратких бесконечностей, и... Из последних сил я рванулся, слепо, сам не зная куда, движимый единственно животным желанием хоть на миг избавиться от этой жуткой боли... еще, еще, тратя уже самые что ни на есть распоследние крохи сил... и что-то хрустнуло. Я провалился — или вознесся? — в знакомое состояние "каркаса мира", только привычная холодная отстраненность в нем сменилась клубящейся БОЛЬЮ... а потом хрустнуло еще раз. На краю восприятия появилась крошечная черная точка, она стала расти — и в нее, как вода в сливное отверстие, начала стремительно утекать боль. Разом стало легче, давление на "И", разум-волю, снизилось настолько, что я смог начать спешно укреплять рубежи... но в каком-то далеком, темном, насквозь иррациональном кусочке разума возникло и стало шириться ощущение жуткой непередаваемой опасности. Там, в дальнем чулане сознания, где в странном союзе соприкасались своими гранями ум, магия и интуиция, я неким седьмым чувством ощутил... Взгляд.

Нет, не так. Не взгляд, а поток внимания, что исходил из черной дыры, пробитой в фундаменте мира. Оттуда, с Той Стороны, на меня смотрело... нечто, и оно было... радо? — нет, довольно изливающейся туда болью. И вместе с нею оно желало заполучить и ее источник...

Если бы у меня был загривок, все до единого волоски на нем сейчас стояли бы дыбом. Кажется, в своем стремлении спастись я нечаянно коснулся того, о чем говорили смутные слухи, бытовавшие в среде "кубоголовых". Стало страшно. Да что там — я ощутил волну самого настоящего ужаса, едва снова не опрокинувшего спешно возводимые бастионы моей воли. Внимание стало нарастать, словно Нечто приближалось к границе дыры, и я сделал то единственное, что мог — толкнул туда разом всю боль, до которой мог дотянуться, а потом, максимально сосредоточившись на гранях Фундаментальной Бездны, изо всех сил "шевельнул хвостом", сдвигая потревоженные блоки вместе.

Не тут-то было! От попытки обратиться к Дару накатила такая волна боли, что на какое-то мгновение полностью скрыла разросшуюся уже почти на половину сферы восприятия дыру — но она странным образом помогла мне. Дыра легко всосала в себя все и затребовала добавки, однако неимоверно "тяжелые" "блоки" фундамента уже пришли в движение. Я напрягал свой Дар в полную меру и сверх всякой меры, не обращая внимания на то, что он явно тяжело поврежден, если вообще не разрушен, а возникающая от этого боль исправно утекала в жадную дыру, не затапливая кое-как держащееся сознание. В какой-то момент все "пространство" колыхнул басовитый звук лопнувшей толстой струны, и тянуть "блоки" стало легче. С беззвучным гулким ударом они встали на место, смяв и скрыв под собой черную дыру, страшное внимание оттуда погасло, оборвалось, и я отпустил Дар и с неимоверным облегчением наконец-то позволил себе раствориться в блаженной пустоте, более не нарушаемой ничем.

* * *

— Рэндом...

Что это? Я сплю? Я? А кто это — я?

— Рэндом, очнись...

Голос знаком мне. Он дорог мне. Я убью за него. Я умру за него.

— Очнись, пожалуйста...

Умру? Разве я еще жив? Возможно. Умру... Значит, не просто дорог. Как искусно мы, люди, прячем правду под напластованиями страхов, домыслов, условностей. А истина-то — вот она. Все просто, нужно только не бояться признаться в этом себе самому. Просто, да. Только для этого иногда нужно умереть.

— Пожалуйста...

Ладно. Пора встать и идти. Она зовет. А это сильнее всего на свете. И во тьме — тоже сильнее всего. Вставай, маг Рэндом. Нет. Не так. Это ведь не имя — это лишь еще одна маска, что прикипела к коже. Я ношу ее здесь уже третий год, и она почти заменила мне лицо, но Она имеет право заглянуть под нее.

— Рэндом...

Я поднял слипшиеся веки, в глаза ударил зеленый свет какой-то плесени на потолке и стенах пещеры, и в этом неверном свете надо мной было Ее прекрасное лицо.

— Меня зовут Ундрахт.

Через полчаса я оклемался настолько, что смог принять сидячее положение. Поддерживаемый теплыми руками Дарзин, огляделся. Слегка облагороженная пещера, пол более-менее выровнен, наиболее выдающиеся неровности стен срублены кирками или чем-то похожим, вон, следы ударов видны до сих пор. Естественного света нет, вместо него интимный зеленоватый полумрак от пятен светящейся плесени. Справа и слева чернеют неровные овалы ходов. У дальней стены десяток больших ларей, рядом стойка с разнообразным оружием, от топоров до коротких толстых копий. В центре пола лежит нечто вроде гнилого бревна, густо поросшего мхом и увешанного склизкими ошметьями. Возле него копошится пара аран, на вид совершенно целых. Ближний — разведчик, весь поросший ощущательными вибриссами, второй больше почти вдвое — какая-то боевая модификация. Кроме них, никого нет.

А, стоп. Дивьяшротра, сиддха слуха, включилась вообще без усилий, причем совершенно гармонично сочеталась с Безбарьерным Нюхом. Лавина информации, хлынувшая в мозг, вернее, начавшая ощущаться на сознательном уровне, свободно им поглощалась и перерабатывалась, без болезненного "растягивания" сознания и прочих признаков перегрузки. Дивья-то где! Такое чувство, будто мозг стал в полтора раза больше, или я овладел им на новом уровне... ну конечно! Похоже, верны оба предположения — во время недавних сверхусилий мне каким-то образом удалось полностью подчинить обе дополнительных нейронных сети, они-то и дают это странное ощущение... свободы, что ли. Если раньше нужно было поддерживать глубокий безмысленный транс для вхождения в эти состояния, то теперь удается вести обычную мыследеятельность параллельным потоком — а еще одновременно касаться самым краешком сознания "каркаса мира", что непостижимым образом является и Фундаментальной Бездной. Очень странно, но мне нравится.

/левый проход ведет в трехкратно большую пещеру, в ней находятся три мага, тридцать два человека, шесть агро, восемнадцать аран, один киссах и одно неопознанное существо. Опасность существа — максимальная.

Я мог бы по полчаса говорить о каждом, кто находился в той пещере — рост, вес, расположение, дыхание, степень усталости и состояние здоровья... При этом одновременно:

//три мага — это однозначно предводители Ордена, портреты сил очень характерны. Но где четвертый? Неужели... Мы ютимся в каких-то пещерах, значит ли это, что Орден потерпел сокрушительное поражение, а передо мной его жалкие остатки? Если среди атакующих был Мохан Бисс Химайра или кто-то его уровня, то неудивительно. Конечно, совокупная мощь некросов, поддержанная их Источником, весьма велика, гораздо больше того, что мог использовать я, даже находясь в Скале, но не следует забывать о тех "завихрениях" поля сил, что я ощутил перед ударом Пламени Белого Лотоса. Если одним из приближающихся сильных магов был тот Таумиэль, а ведь при этом несомые ими артефакты ощущались гораздо более мощными, нежели сами маги... Сказать честно, Орден должны были просто смести, залить его Долины пламенем и завалить скалами. Силы и средства вышли на качественно новый уровень, как если бы к обычной автоматной перестрелке вдруг подключилась батарея РСЗО. Впрочем, стоп. Недостаточно данных, а предположения могут завести очень далеко. Нужно добыть новые сведения.

///бревно на полу опознано как орудие ягера, выдранное из корпуса. Метательная шайба и ствол на вид целы, разгонные шеелитовые кольца имеют незначительные повреждения. По-видимому, орудие еще можно использовать, несмотря на потерю миомерных приводов.

////... ... ... ... ... ... ...

То, что исходило от соприкосновения с Основой, не поддавалось вербализации. Я пытался, но... Все равно, что сказать, что кит шершавый — вроде бы и верно, но к полноте описания кита не имеет никакого отношения. И даже такое урезанное понимание, тень от тени настоящего, было... удивительным. Суть вещей — вот как можно было его охарактеризовать. Тень Бездны подкрепляла любое доступное мне умение, придавая ему новое, доселе невиданное качество. Скажем, "метельный взгляд" — способность к многопоточному вниманию, развитая в ходе работ над Ниббаной, позволил проникать в структуру гораздо более сложных магических объектов, чем когда-либо ранее. Например, то же орудие ягера передо мной — теперь я понимал значение каждой последовательности магической вязи в отдельности и весь комплекс в целом. Количество потоков тоже сильно выросло. Мучаясь с извлечением вольфрама, я добился дочти двух тысяч потоков, для управления которыми пришлось изобрести специальные иерархические формы мнемоники, этакие сознания-в-сознании, контролируемую микрошизофрению, теперь же этого не требовалось, я управлял всеми ими напрямую. Экспериментировать с формами пока не стал, не время и не место.

Кстати, о времени. Вернувшись к обыденности, с некоторым удивлением обнаружил, что по-прежнему сижу на чьем-то плаще, брошенном прямо на пол, а Дарзин сидит рядом и терпеливо ждет, глядя мне в лицо. Увидев, что я снова здесь, она вспыхнула радостью.

— Рэнд... Унд... грррр, дали ж тебе имечко! Откуда оно? Что означает?

— Ундрахт? Древнетибетское имя, из народа, что жил среди самых высоких гор нашего мира. А означает... Ну-у, "бьющий ключом"... и все по голове, что характерно. Нет-нет, не обращай внимания, это меня несет после всего. "Кипящий", "изливающийся" — примерно так. Главное, не зови "фонтанирующим", а то примешь страшную смерть от щекотки. Это ты еще мою фамилию не слышала — а я не скажу, а то язык сломаешь. Зови меня, как и раньше, Рэндом.

Дара кивнула. Глаза ее блестели в полумраке. Я видел, что она рада оказанному доверию — личное имя здесь считалось тайной, знать которую могли лишь самые близкие люди. Несомненно, Дара в их число входила. Собственно, она была самым близким мне человеком.

— Дара, что происходит?

Девушка подобралась. Теперь рядом находился опытный Нюхач, собранный и готовый ко всему.

— Три дня назад замок был атакован силами световиков, превосходящими силами. Воины, ординарные маги... под руководством стратига и при поддержке одного Безупречного воина и одного мага в ранге Амматум. Естественно, Цвет-Свет-Белый. Вообще, защита замка могла бы выдержать такое при активации всех ключей, но у него было при себе два могущественных артефакта из запасов ОСО. Маюна описывал такие мне и отцу, поэтому я смогла опознать их, а орденцы подтвердили, у них разведка тоже не спит. Первый — Слеза Света, большой, с ладонь, прозрачный камень, ограненный в виде плоской слезы. Очень старый и известный артефакт, священный для световиков, обычно находится в руках статуи Плачущей в главном храме. Создатель неизвестен. Он послужил фокусом для силы мага, сконцентрированные им удары пробивали защиту как гнилую тряпку. — глаза Дары подернулись дымкой воспоминаний, явно перед ее внутренним взором сейчас проходили картины битвы и разрушений. — Второй — Хрустальный Молот. Создан самими световиками, а именно мастером Ликаром в ходе войны с Нирром Златовласым. Вообще-то, он хризолитовый, но основная масса световиков не может это ни произнести, ни запомнить, поэтому хрустальный. По сути, очень емкий накопитель особой структуры, который может мгновенно разряжаться, выплескивая всю силу в создаваемое заклятие. Одноразовый в бою артефакт, но повторять воздействие обычно не требуется.

Замок пал менее, чем за сутки. — тихий и бесцветный голос Дары говорил мне больше, чем потоки слез и выдирание волос на голове. — Мага мы убили, все вместе, в резонансе, и Слезу тоже разрушили, ценой всей защиты. Воины пошли на приступ. Направляемые стратигом, они действовали, как одна рука, а безупречник попросту убивал всех, кто попадался ему на пути... Он справился с косцом менее, чем за минуту, просто разрубил его на дюжину частей. Тогда магистр Панцер смог дотянуться до Молота, пробил защиту и как-то активировал его, без привязки. Добровольная жертва.

Я вспомнил деятельного, энергичного старика, который улыбался с восхищением при виде Буздыгана в форме шикая, и грустно кивнул. Дара продолжила рассказ:

— Йоахим вложил в Молот какое-то заклятие, повредив его структуру, и он взорвался. Долина выжжена полностью, от замка почти ничего не осталось. Уцелели только те, кто находился ниже уровня земли. Замок просто сметен, стены, башни — все превратилось в груды обломков у подножия замковой возвышенности. Основание уцелело, и зал с ключами обороны тоже, но я прекратила восстановление. Световики вскоре явятся снова, а для полного восстановления потребуются годы. Я собрала выживших и провела их сюда через нижние ходы. Вот вроде бы и все. Теперь спрашивай.

— Дара, откуда здесь остальные магистры?

— Узнали о смерти Панцера и пришли своим путем, их создания провели тут какой-то ритуал, принесли в жертву ягера — вон, от него только пушка осталась, и вместо него в центре круга появились Шютце, Грен и Стаб. Они уже сутки что-то готовят, что — не говорят, обещают потом.

— Ладно, а я здесь каким образом?

— А ты вообще здесь и был, после взрыва я внезапно почуяла тебя внизу и поэтому пришла именно сюда. А тут ты лежишь без сознания, и ничем не удалось привести в себя.

— Двое суток?

— Да. Но как ты сюда попал и что случилось?

— Я расскажу, что знаю, но перед этим еще несколько вопросов, Дара.

Девушка кивнула.

— Где Ниббана?

— Пропала. Во время боя она атаковала световиков сверху, чем-то жутким и непонятным, и тому магу пришлось потратить на нее целый удар Слезой. Он сшиб ее с неба, и она упала где-то в горах к югу. Жива или нет, не знаю.

— Ясно. Мы найдем ее, обязательно. Теперь вот что — перед нападением я почувствовал приближение к замку двух сходных по силе магов и три могучих артефакта при них. Что скажешь?

Дара задумалась.

— Нет, Рэндом, маг был только один.

Мы с тревогой уставились друг другу в глаза. И снова я утонул в бездонных изумрудных озерах... взгляд в упор длился и длился, а когда наваждение схлынуло, я обнаружил, что сжимаю девушку в объятиях, крепко-крепко, а кожа на шее у нее едва ощутимо пахнет мятой. Отпускать не хотелось смертельно, но я должен был задать еще один вопрос.

— Дара, что с Вентелом?

Тело девушки напряглось под моими ладонями.

— Никас... Он... он убил мага со Слезой. Мэтр — убил мага в ранге Амматум. Никас лучше всех нас владел резонансом, поэтому встал на острие копья и применил свою новую разработку... но мощь магии замка оказалась слишком велика для него. Он... сгорел.

Я гладил и гладил ее плечи, спину, и молчал. Что тут говорить? Парень умер героем, совершив невозможное. Его женщина осталась жива, а враг сдох вместе с ним. Достойная смерть. Последние два слова я и произнес.

— Ундрахт, а я ведь даже заплакать не могу. Мне — некогда. Некогда, понимаешь? Я тварь, да?

— Ну какая же ты тварь. Так, тварюшка. А если серьезно... Дара! — сказал я как можно жестче. Она вздрогнула. — Думаешь, он был бы рад твоим слезам?

Шоковая терапия сделала свое дело. Это было жестоко, топтаться по еще кровоточащим ранам, но ничего иного не оставалось. Несколько жестких фраз, сдобренных кое-какими приемами незримого убеждения — и Дара смогла взять себя в руки. Приступ самобичевания, грозивший перейти в черное беспросветное пике, прошел, но цена... Это нам еще аукнется, разум Дары и так был изрядно подточен прошлыми испытаниями, пусть и несколько окреп в счастливой и спокойной жизни последних лет, ну а загнанная вглубь буря нанесет еще больше разрушений. Однако сейчас было не время. Категорически.

Я укрепил блок самоконтроля, только и позволявший ей держать себя в кулаке, и как мог, попытался переключить поток мыслей в более конструктивное русло... Вот это было зря! Зря... У Дарзин уже имелось такое русло, привычное и очень, очень глубокое... Смотря, как вновь белеют ее глаза, так знакомо и страшно, я внутри отчаянно корил себя — и ничего уже не мог изменить.

С невозможной, нечеловеческой грацией девушка поднялась на ноги. Походное снаряжение Нюхача с аккуратными вставками под чуть изменившуюся фигуру, несколько артефактов под одеждой, нож-кольцо на пальце — моя работа, волокнисто-звездчатый вольфрам... Сознание выделяло малейшие детали одежды и прочих вещей, упорно отказываясь замечать ее лицо. Страшно заболело сердце. В груди захолонуло от тоски и грусти, стыда и отчаяния — и жалости, ибо передо мной стояла больше не Дара. Фокус. Девушка превратилась в Фокус — не человек, но наконечник стрелы, отринувший в себе все, кроме одного-единственного чувства, одного желания, ставшего всепоглощающим, всеобъемлющим, ставшего всем. И оттого, каким именно оно было, мне становилось особенно плохо. Ледяная принцесса, пружина из мертвой стали, гончая, что неутомимо преследует цель хоть через весь мир... Дарзин Нишкайя.

Скрипнув зубами, я поднялся следом. Надеюсь, смогу отогреть тебя... когда-нибудь. А сейчас нужно было работать. Будь оно все!.. Магистры Ордена Птиц Гермеса все еще вершили свое таинство, отгородившись от мира серой дымчатой пленкой, поэтому я отправился в замок. Сеть ходов и пещер простиралась на многие километры, а начиналась в одном из бесчисленных подсобных помещений громадных подвалов твердыни Торров. Спрятан вход был сколь просто, столь и искусно. Никакой магии, лишь выдумка и расчет. Сколько же еще секретов таит здешняя тьма?

Отряхнув пыль с плеч, мы двинулись дальше. Кое-где в углах и по центру потолок щербился свежими сколами, некоторые своды и стены обвалились, но совсем уж непроходимых завалов не встретилось — везде удавалось пролезть и протиснуться, видимо, перед заморозкой системы восстановления что-то успелось. Замок был выстроен по всем правилам фортификационного искусства, объем фундамента был равен объему надземной части и даже несколько превосходил ее. Какой же силы был удар, что подалась многометровая, несокрушимая полигональная кладка?

И вот он, подвал донжона. Длинные пролеты лестниц, кладовые, залы, другие помещения, частью забитые до потолка, частью пустые. В свободных разместились немногочисленные неходячие раненые, в основном от катаклизма. Ушибы, вывихи, сотрясения, контузии, переломы... Те, кто встретились в бою с безупречником — умерли. С отрядами, направляемыми стратигом — тоже, не говоря уже о попавших под магические удары. Знакомое дело... А лечить некроманты умели плохо. Нет, в Анклаве, разумеется, имелись лекари, но среди расквартированных в замке Морг сил их было только двое — и оба уже давали отчет Ей. И вот тут я своими глазами увидел, как относятся люди к хозяйке замка. Она шла, а народ тянулся к ней, улыбки сами собой наползали на искаженные болью лица... чтобы смениться недоумением, а затем — нет, не страхом, еще большим недоумением — и яростью.

Мне приходилось успокаивать людей жестами, мол, все потом, но они все равно багровели лицами в неверном свете остракод. Миновав следующий поворот, пришлось макнуть следующего рачка в банку с водой. Медленно разгорелся "факел" — тонкая палка, к которой было примотано высушенное членистоногое. Перед нами высветился сводчатый коридор, ведший к покоям шуна. Давненько я здесь не бывал... Эта часть подземелий уцелела полностью, даже пыль не слишком сместилась. На посту охраны в стойке с оружием все так же ровно стояли короткие копья, лишь раскололся толстыми черепками кувшин с водой.

В покоях, вернее, в кабинете шуна слегка покосилась вешалка с дивным травянистым доспехом, а меч и парный к нему длинный кинжал снова налились злобным белым сиянием, словно предупреждая — не замай. Я так и не смог подобрать к ним ключик, плевать они хотели на все уловки, заклятия и черный жетон шуна, скорее всего, то было именное оружие. Дара, что характерно, смогла прикоснуться к ним, но не взять в руки — клинки чуяли кровь владельца, однако повиноваться до сего дня отказывались.

Дара, не медля и не сомневаясь, плавным движением подняла оружие с пола и воздела над головой. Кончик меча чуть-чуть не коснулся высокого потолка, клинки засветились белым, на лезвиях заплясало пламя, цветом сродни тому, что уничтожило мой дом, сползло на кисти, локти, охватило точеные руки целиком. Я постарался как можно полнее запечатлеть в памяти этот момент, с тем, чтобы потом перенести его на пергамент — вытянувшаяся в струнку изящная фигура девушки невыразимо гармонично сочеталась с длинными клинками, казавшимися продолжением рук. Еще одним плавным движением Дара опустила оружие, скрестила лезвия у ног, и замерла. Кисти рук на глазах покрылись сотнями крошечных порезов, словно наносимых невидимым скальпелем, кровь заструилась по пальцам девушки и оросила эфесы, сбежала до середины лезвий — и бесследно впиталась.

— Да! Принимаю! — внезапно произнесла Дара. Потом заговорила вновь — и это были те самые архаично звучащие корни праязыка, которые я уже однажды слышал, в тот день, когда она приносила клятву Эл. Не-е-ет, так дело не пойдет. Мало ли, на что там подписывают ее мечи. Да будь они даже Шинсо с Хьёринмару на пару, оно того не стоит. А Дара сейчас не в том состоянии, чтобы адекватно оценивать обстановку.

— Нет! — жестко произнес я, когда тело девушки бессильно распростерлось на полу. Пара неожиданных тычков в нужные точки на спине, и Дара надежно обездвижена. Беру клинки сам. О-о, это больно. Белый огонь впивается в кожу, не повреждая ее, но порождая страшную виртуальную боль, словно мышцы отделяются от костей и расползаются дрожащим желе. В магическом восприятии — настоящая буря. Кажется, что в руках два ядерных реактора, вернее, два автономных заклятия с собственными Источниками — частицами Дара некогда создавшего их Мага.

Боль резко стихает, и одновременно Нечто вторгается в разум и тело. Максимально собранное сознание опознает угрозу мгновенно — это магическая проверка.

*Торр — положительно.

** Шун — положительно.

Не понял? Как это? Глюк системы, что ли?

* * *

;;*(*?(*?%;N"!!"N;;))(_)*(*... — отрицательно.

Длиннейший зубодробительный идентификатор, кроме имени пользователя, наверняка включающий кучу иных параметров, главный этап проверки. Что-то будет... Действительно, порезами покрываются и мои кисти. Невидимое лезвие настолько тонкое, что боли почти нет.

/Первичный прогноз ситуации...

//Анализ магической компоненты объектов... Внимание! Чрезмерная сложность! Применение когнитивной графики...

///Взаимосвязанные построения различных логик... Наложение ////... Внимание! Обнаружена возможность интуи...

////... ... ... ... ... ... ...

А-а! Ослепительная вспышка — ветвящееся древо понимания, преломленного Тенью Бездны. Тот маг не хотел, чтобы со смертью владельца его творение, в которое он вложил свою душу, обессмыслилось, и потому предусмотрел запасной вариант. Можно стать новым владельцем — если подойти по ряду параметров... и согласиться с некими условиями. Хех, практически лицензионное соглашение. Но что хочет создатель клинков? Хочет, не хотел — потому что в каком-то смысле он жив, пока существуют частицы его Дара в этих изумительных заклятиях.

* * *

Необходимость {...}

Тошнотворно! И Дара собиралась принять вот ЭТО? Только через мой труп! Выходит, прежний шун Торр совсем даже не просто так занимался работорговлей? А ниточка-то тянется и дальше, в Сиваз... или через Сиваз... Если вспомнить еще обстоятельства собственного двухдневной давности "возвышения" — страшненькая картинка вырисовывается. А ведь дыра может быть не одна, даже наверняка. Мда-а... Ладно, это ждет. Сейчас нужно решить, что делать с оружием. Возможности его велики, меч Кочумата в сравнении с этими клинками просто зубочистка. Стоп, ведь была еще одна ветка пред...

Уронив кинжал на пол, призываю в левую руку Буздыган. С некоторых пор он всегда со мной, когда не нужен — прячется невесть куда, то ли в пространственный карман, то ли во внутренний мир, что бы это ни было. Еще один классический "напотом".

— Подчиняйся!

Щаззз! Правая рука покрылась порезами до самого плеча, а боль вернулась с такой силой, что я не смог сдержать стон. В голове замелькал калейдоскоп картинок, сознание первого внимания, иначе говоря, сознание повседневности, начало меркнуть под напором чуждой силы.

Хренак! Буздыган бьет по кинжалу, вминая его в камень пола. Во все стороны летят осколки и мелкое каменное крошево. Это не сила мышц, это мощь артефакта Связующей Бездны, что некогда позволила мне на миг перекроить весь мир по своему усмотрению. Кинжал уцелел, заподлицо вбитый в гранит, но ментальный натиск мгновенно стих, на грани сознания раздался полный боли крик.

-Подчиняйся!

Нет. Белый огонь лижет руку уже по-настоящему. Желтеют ногти, вздуваются волдыри, шипит подкожный жир на сковородке собственной плоти... М-мать твою, я тебе не Сцевола!

- Чамундайя Виччи! "Круши!" От удара до основания вздрагивает фундамент всего замка. Цепной Моргенштерн, поддержанный всей моей личной Силой и обращением к Чанди Гневной, переламывает-таки напоенное древней магией лезвие. Дикий, животный крик, слышимый не ушами — всем телом и разумом. В ином восприятии один ядерный реактор гаснет, его ошметки жадно втягиваются Моргенштерном, а "цвет" второго меняется на символы... страха?

— Ты мне тоже не очень-то нужен. Итак?

*

* * *

Подчиняюсь...

Не верю. Ему ведома ложь. Тот маг — он был очень изобретателен и при этом не страдал излишними моральными ограничениями.

— Снять защиту. — Буздыган занесен и готов к немедленному удару. И лишь когда спадает пелена обфускации, а управляющие ключи отзываются на прикосновение моей магии, позволяю себе облегченно вздохнуть.

Сказать, что Дара была зла — не сказать ничего. Блеск ее глаз мог посоперничать с лучом боевого лазера, а выражение лица не предвещало абсолютно ничего хорошего. Медленно надвигаясь, она с видимым усилием подбирала слова, чтобы высказать, что думала о. Впрочем, от необходимости выслушать массу нелицеприятных вещей нас обоих спасли вновь пошедшие вскачь события. Мы вздрогнули практически одновременно, Дара чуть-чуть раньше, опыта ей было не занимать. На границе восприятия Нюхачей, которыми мы оба являлись, появилось нечто чужеродное. Несколько секунд концентрации... Ага, две группы разумных, имеющих крайне недружелюбные намерения. Опять световики. Встретившись глазами с Дарой, я ощутил неохотное согласие отложить все на потом. Коротко кивнув, девушка беззвучно ощерилась в очень неприятной гримасе и исчезла в одном из проходов. Волноваться за вменяемость ее действий не приходилось, этот враг был ей не нужен, своей целью Дара считала кое-кого повыше. Вздохнув, я уселся на пол, прямо где стоял, потом лег и постарался полностью погрузиться в Безбарьерный Нюх.

Мда-а... Дела наши не очень. Их слишком много, даже одного отряда хватило бы с лихвой. Враги свежи и отлично экипированы, перед ними распространяется "запах" сильной и опасной магии, а мое обостренное восприятие отмечает походку опытных воинов, да и слаженность перемещений говорит о том же. Как же не вовремя! Каким способом им удалось обнаружить тщательнейшим образом замаскированные входы, как смогли вскрыть их так тихо и незаметно, не потревожив чутких сторожевых заклятий и механизмов?

Амба. А ведь тут раненые, большинство из которых сейчас не поднимет и ложки, не говоря уже о клинке. Они никому не нужны, их просто вырежут, всех до единого. Удержать эту массу стали и мышц вдвоем нам с Дарой... даже не смешно. Магистры? Если они смогут прервать свой ритуал, если у световиков нет какого-нибудь козыря, заточенного специально против них — что крайне маловероятно, в столь масштабной и качественно спланированной операции ничего не пущено на самотек. Если. Иными словами...

— Рэн, нам требуется чудо. — извилистые ходы донесли эхо неслышного шепота девушки.

Чудо... Встать и биться насмерть в узких тоннелях — не выход. Да, я уже сильнее иного десятка, но полусотня задавит и агро, а полусотня этих воинов — могла бы и с косцом потягаться. И все-таки...

Я вас не звал. Вы пришли сами, пришли, чтобы разрушить то, что мне дорого, чтобы убить меня и близких мне людей. Чтобы водрузить свои знамена на моей земле, чтобы сровнять с нею башни моего замка... Так не удивляйтесь же!

Решение всплыло само из глубин налившегося черной яростью сознания. Чтобы обойти наложенную магами орденцев защиту, чтобы побороть многочисленные амулеты и поразить множество закаленных, опытных воинов, требовалось нечто совсем уж необычное — и волею случая оно было мне известно. Народами Земли создано гигантское культурное наследие, разнообразное и необозримое, некоторые пласты которого столь необычны, что могут вызвать шок у неподготовленного восприятия. Если же стремиться к этому специально, да еще наложить чуток или совсем даже не чуток магии...

Я рывком перебросил сознание в трансовый режим, в мельчайших деталях вспомнил движения силы во время памятного эпизода с двумя уродами-киссах, сравнил сходство и отличия с оглушением мастера Горка, набрал полную грудь воздуха и особым усилием напряг мышцы груди, живота и шеи, одновременно "на полную" отпуская свой Дар. Первый поток управлял непосредственно звукоизвлечением, второй отвечал за смысловое наполнение, сливая воедино техники хоомейджи, кхоса и тюбен-узляу, третий, уже наименее схожий с человеческим, вкладывал в мелодию всю доступную мне силу. Пару секунд занял выход на режим, пока горло раскрывалось, выплескивая в звуке дикую и черную ярость... а потом мир словно бы треснул. Активировался последний, четвертый поток, что служил вместилищем провала в непостижимое; трансцедентность властно вторглась в рациональность, и Тень Бездны наложила свой отпечаток на творящееся действо.

* * *

Микай Луарис, слабый одаренный и десятник отряда ОСО, с самого утра чувствовал себя не в своих ножнах. Потеряв в этом клятом походе уже троих из своего десятка, он был непроходимо мрачен и зол, ведь парни, кроме всего прочего, приходились ему дальними родственниками, и полтора года назад он лично позвал их на службу. А тут еще день решительно не задался, сначала камушек непонятным образом попал в портянку, а в процессе перемотки мимо, как назло, случился один из Дланей, который презрительно промолчал, однако бросил на него совершенно недвусмысленный взгляд. Затем олух из второго десятка швырнул за спину обглоданную кость — и попал точнехонько в их котел. На нем Микай несколько спустил пар, но вскоре его собственные подчиненные заставили усатое лицо налиться багрово-красным цветом. Эти... слов нет, за каким-то... поймали и напоили бормотухой двух гусынь и ухохатывались, глядя на нелепо скособоченных, пускающих слюни и поминутно падающих птиц. Все бы ничего, но гогот снова привлек внимание старшей Длани — и вот это было уже нехорошо. Вполне закономерным образом весь десяток оказался на острие копья, добровольно-принудительно возглавив скрытное проникновение в подземелья.

Маги сумели-таки тихо вскрыть хитроумную защиту, провозившись почти два дня, и отряды кошачьим шагом втянулись в темные зевы тоннелей. Микаю было нехорошо. При всей уверенности в силе Ордена, опыт многочисленных стычек с некросами не давал поводов к оптимизму. Тьма подземелий плюс печально известные твари навроде аран и агро, да еще сами смертоносцы — затея откровенно дурно пахла. Утешало лишь одно — начальство это тоже понимало и выделило избыточные силы для захвата. И все же десятник Луарис под броней мокрел спиной и подмышками, одним из первых пробираясь в неверном мерцающем полумраке пыльных тоннелей.

Внезапно волосы на загривке опытного воина вздыбились. И так учащенный ритм сердца превратился в барабанную дробь, мышцы напружинились до боли... но ничего не произошло. Спустя секунду стало легче, словно ушел в сторону слепой, но очень внимательный взгляд, исполненный гнева и злобы. Их обнаружили. Эту мысль он воспринял даже с некоторым облегчением, устав от ежеминутного ожидания схватки. Вдруг накатило снова, на этот раз по-другому, не с гневом, а с дичайшей, ужасающей ненавистью, подобной иссиня-режущей белизне Лезвия Света. Кощунственность сравнения не успела толком дойти до разума десятника, как впереди от стены тоннеля отделилась тонкая темная фигура, с невероятной скоростью метнулась к первому воину и канула вместе с ним в выбоине противоположной стены — бесследно, как в воду, и столь же беззвучно. При всей наадреналиненности отряда, никто не успел даже шевельнуть копьем, столь быстро все произошло!

После короткой заминки отряд двинулся дальше. Скрепя сердце, десятник знаками испросил разрешения активировать амулет с Воздушным щитом, а сотник, со столь же кислым лицом, дозволил, несмотря на то, что эхо подобной магии разнеслось далеко, наверняка будучи уловлено смертоносцами. Теперь впереди отряда двигалась тускло переливающаяся выпуклая стена из прозрачных шестиугольников, которая могла остановить залп нескольких стационарных арбалетов или пару Огненных Капель. Однако никто больше не нападал. Миновав пару поворотов и оставив сильное охранение на развилке, отряд вскоре вышел к странному месту. Пахло кровью. Тоннель здесь имел значительное расширение, словно некая сила выдавила в камне пузырь идеальной сферической формы — и в этом пузыре находилось то, что осталось от совсем недавно похищенного воина.

Сам Микай, повидавший всякого, удержался, хоть и с большим трудом, позади него же шумно рыгали под ноги, выворачиваясь едва ли не наизнанку. Под Кошачьим Глазом зрение давало картинку в мельчайших подробностях, плюя на полумрак, но мозг отказывался осознавать ее, выхватывая лишь отдельные куски. Бахрома кишок, квадрат кожи с татуировкой Ордена — страшной нашлепкой на камне, руки и ноги — все отдельно, как у сломанной ребенком куклы. Лицо... его десятник старательно пропустил мимо, вымороженным сознанием зафиксировав лишь факт смерти подчиненного. Смерти...

Именно! Внезапно Микай понял, что так свербело в известном органе и бегало мурашками по спине. Нюхачи! Он уже сталкивался с ними однажды, но тогда Нюхач играл на их стороне — и все же тогда еще новобранец Луарис навсегда запомнил это светопротивное ощущение, словно его взвешивали на ладони и оценивали, и скрыться от бесплотного слепого "взгляда" было решительно невозможно. А здесь было целых два Нюхача — это притом, что обычно и одного было более чем достаточно. При всей слабости Дар давал десятнику возможность воспринимать потоки направленного внимания, правда, попутно демаскируя, и оттого Луарис знал, что при всей клокочущей Ненависти первого, второй Нюхач был гораздо опаснее. Стократно.

Потому, когда из глубин хитросплетения тоннелей донесся первый ни на что не похожий звук, низкий и тягучий, издать который человеческое горло было явно не в состоянии, десятник без колебаний повернулся и бросился бежать, отпальцевав своим то же самое. Его пятерка последовала команде, оставив иных смотреть на их бегство с презрительным недоумением. Тем временем звук нарастал. Микай не знал, как описать его. Басовитая нота толстой струны, трепещущей на ветру безвременья, царапающее гортанное "О" или "У", или все вместе, от которого подгибались колени, и начинало мутиться в голове. К первому звуку присоединился второй, в противоположность ему высокий и чистый, пляшущий по тонам, похожий на голос самой смерти, что проговаривал наполненные звонким металлом слова проклятий неизвестного языка.

Когда шестеро в сжигающем бронхи беге почти достигли выхода, к дуэту присоединился третий голос, самый жуткий. Столь же пронзительно чистый, почти уходящий из диапазона, воспринимаемого ухом, и слышимый скорее ноющими зубами и костями черепа. Во внезапном прозрении десятник понял, что это невозможное трио — суть одно, что тремя голосами враз говорит одна сущность, и имя ей — ... Мгновенно вспотев от пяток до ладоней, во вспышке накатившего ужаса Луарис окончательно потерял голову, споткнулся, покатился, на него кто-то рухнул сверху, потом еще, еще, обезумевшие люди кучей повалились на пол, не глядя отмахиваясь локтями, кулаками, кто-то выхватил нож, пытаясь пробиться к спасительному светлому овалу, но пустить его в ход не успел — голоса разом пошли крещендо, достигая немыслимой силы, на спину навалилась необоримая тяжесть, и десятник замер пришпиленным булавкой жуком, лишь судорожно дергая ногами в парящих штанах. На пике все замерло, и основной тон, и обертоны — и выпивающая разум мелодия все тянулась и тянулась, причиняя немыслимую муку. Искривленные, изломанные рты людей говорили о крике, но с тем же успехом они могли быть немы — здесь и сейчас могло звучать и быть слышным только это. В истерзанном сознании Микая осталась лишь одна мысль, одно-единственное желание, горячее, подсердечное — скорей бы все это закончилось, ибо терпеть далее было невозможно. И, словно бы услышав его немую просьбу, где-то далеко рухнула плотина, выпуская на волю половодье иных звуков и красок, подобных наркотическому бреду рабов кефта. Какофония булькающих, прищелкивающих, присвистывающих, влажно всхлипывающих и протяжно стонущих звуков нахлынула лавиной, щедрыми психоделическими мазками пятная истощенный разум, когтями хаоса в клочья разрывая сознание. Десятник Микай Луарис в последний раз ощутил облегчение, отпуская вожжи и погружаясь, наконец, во тьму спасительного безумия.

Когда из зева тоннеля на четвереньках выползла одинокая фигура, ее едва не накололи на копья совершенно перепуганные воины, лишь команда сохранившего самообладание Длани не позволила. Ползущий оставлял за собой кровавый след из стертых до мяса ладоней и распространял вокруг себя характерный запах опорожненного кишечника, но дело было не в этом. Он поднял голову — и воины разом подались назад, подальше от... этого. Спутанные, абсолютно седые волосы паклей спадали на искаженное застывшей маской ужаса лицо, в котором не оставалось ничего человеческого. В этом полностью обезумевшем старике почти невозможно было узнать того воина в самом расцвете сил, что утром вошел в подземье. Тонкая ниточка слюны тянулась из угла рта, растресканные губы шевелились, беспрестанно повторяя что-то. Длань, наклонившись к безумцу, с энного раза сумел разобрать — бывший десятник шептал одну и ту же фразу: "Даг каргыраа. Даг каргыраа..."

Длани полностью оправдали свою репутацию, сумев удержать воинов у входа еще три часа, ожидая еще выживших. Конечно же, бесполезно. Отход не превратился в беспорядочное бегство тоже лишь благодаря им. С собой они тащили скрюченное существо, только с кляпом во рту избавившее воинов от страшного шепота:

— Даг каргыраа!

* * *

Болело все. Обожженная рука, хоть и стремительно подживавшая, надорванное горло, не знавшее еще таких нагрузок, мышцы, измочаленные вообще непонятно какими усилиями, а главное — болело внутри. Не внутренние органы, а кое-что более тонкое, саднило и ныло в ощущении самого Дара. С другой стороны, все это не шло ни в какое сравнение с тем, что было после взрыва и переноса. Да, во всем можно найти что-то хорошее, даже в такой... гм, таком положении вещей.

Сиддхи отозвались легко, как повелось с некоторых пор, и спустя пару мгновений я знал, что нахожусь в той же пещере, где появился ранее. Непосредственная опасность отсутствовала, лишь где-то маячила массивная чернильная тень отдаленной, но очень явной угрозы. Пахло кровью.

Открыв глаза, снова встретил изумрудный взгляд. Дара сидела рядом, подперев подбородок кулаками, руки и все лицо были перемазаны черно-коричневым, вокруг рта вообще сплошной каймой, а в огромных глазах плескалось... удовлетворение? Это было похоже на то, как медленно угасает свечение остывающего железа, прячась под коркой окалины. Впрочем, лишь временно. Тень Бездны в моем взгляде срывала покровы, обнажая слегка притухшую, но обещавшую вспыхнуть с новой силой жажду. Она не могла быть утолена смертью рядовых врагов, только одного-единственного, того самого. Лишь тогда у меня будет шанс разорвать эту цепь, вернуть ту Дару, которую знал когда-то...

— Ты как?

— Я... довольна. — оказывается, мечтательное выражение может быть и таким, повествующим об огне и крови, блеске стали и криках... Полцарства за возможность наполнить эту отсутствующую полуулыбку иным светом!

— А ты?

— Скорее жив, чем нет. Сколько прошло?

— Час.

— Трофеи взяли?

— Да, до исподнего собрали. Тела сбросили в дальнюю трещину.

— Интересное что-нибудь было?

— Лечебные эликсиры у нескольких командиров. Так что наши раненые выживут. Тебе тоже припасла, вот, сделай два глотка.

На вкус густая киселеподобная жидкость оказалась очень даже ничего, и прилив сил я ощутил сразу. Боль в руке поутихла, будто отгороженная ватной стеной, осталась только саднение внутри — но его лекарствами убрать было нельзя. Уф, жить хорошо.

Вставать я не торопился. Во-первых, не был уверен, что смогу утвердиться на ногах, во-вторых, пользуясь передышкой, хотел разобраться кое в чем. Я ведь так еще и не узнал, как именно очутился здесь, под замком, вместо того, чтобы рассыпаться невесомым пеплом в пламени заклятья Таумиэля Огня. И что-то подсказывало мне, что ответ очень важен. Когда Дара ушла — дела настоятельно требовали участия шунны — я лег поудобнее, шипя сквозь зубы от уколов и прострелов в растревоженном теле, и привычно обратился мыслью внутрь себя.

Итак. Предпоследнее, что помню — отражение собственного искаженного страшным усилием лица в грани Источника. Потом идет Боль, утекающая в Дыру... бррр, лучше не... стоп! Я что, боюсь даже вспомнить о... Дыре? Не бывать тому! Обязательно подробно просмотреть это, может, что полезное и нащупаю — но чуть позже. Сейчас у меня другая задача. И все-таки, похоже, что между воспоминаниями должно быть еще что-то. Зазор, пустота, которые я ощущал, скрывали нечто, успешно избегавшее осознания. Смысл короткого... хммм, как бы это обозвать-то... действия/состояния, что ли, вертелся ужом и ускользал, разум никак не мог разложить его по полочкам и отрефлексировать. Оно чем-то напоминало недавнюю борьбу с Болью, будучи столь же недоступным для сознания обыденности. Придется идти дальше, используя измененные состояния...

Дыхание — ключ к ним. Мощные вдохи и выдохи с парадоксально расслабленной диафрагмой быстро настраивают организм на нужный лад. Проваливаясь в транс, успеваю еще подумать — что-то слишком многое у меня завязано на работу через трансовые техники. Хорошо это или плохо, еще предстоит взвесить, однако уже ясно, что большинство яиц находится в одной корзине. К тому же, этот путь слишком уж напоминает шаманство, магию иррационального, интуитивного. Но — довлеющая над этим миром система магии все больше и больше начинает напоминать мне трансформаторную будку. Кто-то, достигший Высот и Глубин, некогда создал ее для своих непостижимых целей, а ординарные маги, коих всегда большинство, с невежественной радостью стали использовать ее в качестве костыля, не замечая, что хромота лишь прогрессирует со временем. Сколько было вышедших за рамки? Сильно сомневаюсь, что более десятка. Надо же, Магию приравнять к Цифре! Кощунство — по-другому и не скажешь. Гипертехнологический процесс, вполне возможно — вообще какой-нибудь вспомогательный, объявить единственно сущей реальностью и сузить ширь безбрежных далей до огромного, но все же конечного числа ножек магического процессора! А мне что, остаток жизни потратить на тупое тестирование того, какая нога за что отвечает? А ведь сказано же — "Обыкновенная магия, черпающая свою Силу у сущностей-посредников ... не может быть признана самостоятельной. ... Настоящая, истинная магия равновелика реальности — и точно так же, как реальность, обладает природой чуда."

Я внезапно успокоился. Магический ассемблер и программы на нем — это, конечно, хорошо. Но осознать природу чуда при помощи инструментов обыденности невозможно. В конечном счете, понижающий трансформатор — ловушка для простецов, в которую я чуть было не попался, фильтр, отсеивающий тех, кто согласен всю жизнь зачаровывать лопаты по стандарту. По пути ли мне с ними? Тратить время на расшифровку бесконечных извивов навороченных программ "высших" магов, забивать память миллионами обессмысленных, выхолощенных цифр? Увольте.

Внезапное озарение пробило всего меня, словно белая молния — от макушки до пяток.

/ Измененные состояния сознания не обязательно ведут к иррациональной магии. Как и со всяким инструментом, вопрос в использовании. К тому же, "измененные" — в сравнении с привычным. Но что, если привычным, постоянным, станут именно эти?

// Режим полимодальности. Цитата:

<предмет-актив>: Магия

Власть/действие на/относительно

<предмет-пассив>: Объекты (комплексы объектов)

<способ>: превращения Информации

__________

<поле>: Законы реальности

Конец цитаты. Обработка. Обнаружено концептуальное соответствие имеющимся данным. Вывод:

<требование-актив>: Магия

Условия/необходимость/инструмент

<требование-пассив>: Сознание (ложь) Воля (истинно)

<способ>: Представление

__________

<поле>: Реальность как флуктуация функции

Примечание: в отсутствие уточняющих операторов полное сопоставление невозможно.

Примечание: полное сопоставление невозможно в рамках текущего языка.

И, словно в насмешку над самим собой:

/// Культ Босых Пяток зародился на Джангре в 1982 году. Характеризуется двумя прецедентными текстами: "Сновидец" и "Дети Бесконечности". Основные постулаты: грязные пятки стерильны, УЧННР, и другие.

И, конечно же:

//// ... ... ... ... ... ... ...

Именно! Настоящей, истинной магией можно было назвать лишь то, что жило в четвертом потоке разума, мою сопричастность одной из бесчисленных граней Бездны. Это прикосновение конечного существа к бесконечности рождало жгучее чувство неполноты, заставляло бежать вверх по лестнице, карабкаться к далеким вершинам знаний и умений — с тем, чтобы в очередной раз пытаться осознать феномен собственной сущности уже на новом уровне. И вновь потерпеть сокрушительное поражение. Или... не потерпеть? Продолжая удерживать волшебное состояние озарения, я потянулся всем существом к черному омуту внутри себя, перевалился через край, ухнул в глубины непроявленного, и черные воды неизвестности сомкнулись надо мной.

* * *

Поле. Бескрайнее поле красного песка, щедро усыпанного красными же камнями. Зыбкий, неверный горизонт терялся в легкой дымке, где-то там переходя в бледно-алое небо. Красный цвет во всех оттенках и вариациях — от ртутно-карминовых валунов до розово-кошенильных облаков, быстро влекомых ураганным ветром. Внизу было чуть спокойнее, но красная пыль все равно летела полосами и зарядами, порой снижая видимость до вытянутой руки.

Мне на пыль было наплевать, она почему-то совершенно не ощущалась телом, хотя я из прежней жизни четко помнил, как в командировках люди страдали песчаными соплями и синдромом красноглазика. Вообще, с тех пор, как я очнулся здесь, меня не оставляло ощущение, что все вокруг ненастоящее, этакая гигантская декорация мира-театра... Нет, не так. Наоборот, все было реальным, только меня отделяла от мира тончайшая, почти не ощутимая пленка, которая не давала почувствовать окружающее, притупляла восприятие, словно я смотрел через тонированное стекло. Да и сам я чувствовал себя необычно пустым, легким, как надутый шарик, и столь же беззаботным...

Это было странное место. Не бывает таких пустынь и не бывает таких облаков, такого неба. Вода? Здесь никогда не было ни капли ее. Воздух был сух, как голос Фийны Тэ-Саа при виде очередного взяточника. Ржавый песок под ногами, местами схватившийся коркой такыра, свет, идущий из ниоткуда — во всяком случае, в небе никакого светила не наблюдалось. Очередной заряд на минуту погрузил меня в багровый полумрак и сгинул бесследно, вновь открыв кошенильное марево над головой.

Я бежал вторые сутки, без всякой цели и направления, следя лишь за тем, чтобы не начать кружить на одном месте. В отсутствие каких-либо ориентиров оставалось лишь продвигаться вперед, надеясь, что что-нибудь изменится. Я не спал. Боялся спать, потому что не чувствовал усталости, тело не просило отдыха — так же, как не просило воды, еды и отправления естественных надобностей. Собственно, я мог даже не дышать — попробовав из интереса, бросил на пятой минуте, опять же, испугавшись, что разучусь. Отчего-то это представлялось очень страшным, будто с привычкой к дыханию лишусь части... человечности? Стараясь не думать об этом и считая про себя удары сердца, единственного доступного мерила времени, я двигался вперед. К слову, сердце не меняло ритм от нагрузки, даже когда бег становился совершенно спринтерским. Мне не было нужды в отдыхе, и длинные шаги несли тело вперед со скоростью всемирно известного прапорщика Болта, с тем лишь отличием, что это продолжалось часами.

...Семь, восемь, девять, сто шестьдесят тысяч семьсот двадцать. Один, два, три...

Когда счет перевалил за полмиллиона, далеко впереди показалось нечто выделяющееся из общей картины. Сознание еще не поняло, что потревожило замыленный глаз, но тело уже пригнулось, несколько сбросило скорость и каждым шагом начало забирать левее, обходя непонятное по большой дуге. Спрятаться на ровном месте было некуда, оставалось только идти. Пыльные вихри ослабли и постепенно сошли на нет еще вчера, вернее, сколько-то часов назад, потому как в отсутствие солнца вечный день не сменялся ночью. Тонкая кирпичная пыль вздымалась при каждом шаге и долго висела в воздухе, опадая неохотно и неторопливо. Наконец, я смог разглядеть, что же привлекло мое внимание. Это было нечто вроде голограммы — в полуметре над песком висел слабо светящийся полупрозрачный силуэт. Он дрожал и смазывался, шел крупной рябью, порой превращаясь в совсем нечитаемое марево. Насколько я мог видеть, силуэт не был человеческим, хотя и антропоморфным. Около двух метров роста, темно-коричневая кожа, мощные длинные ноги с коленями в обратную сторону, четыре руки — верхние хорошо развитые, бугрящиеся мышцами, нижние рудиментарные, как лапы тираннозавра. Шестипалые кисти с двумя противостоящими большими пальцами, длинная, как у Нефертити, шея, неожиданно изящная для такого телосложения голова с узким лицом и тяжелым затылочным "свесом", где, видимо, размещалась основная масса мозга. Лицо заслуживало отдельного описания. Черты отличались общей "заостренностью", этакой крито-микенской резкой хрупкостью — маленький рот с каймой бледных губ, выраженные скулы, отчетливый челюстной угол. В роли носа выступал подвижный кожистый клапан, скрывавший и открывавший треугольные резные ноздри. Широко расставленные круглые глаза разительно напоминали совиные, точно такие же "зрительные тоннели". Должно быть, для того и шея такая, чтобы вертеть головой во все стороны. Дополняли картину небольшие подвижные уши, расположенные по сторонам черепа гораздо выше сравнительно с человеком.

В целом, существо производило хорошее впечатление, оно было по-своему красиво и выглядело отнюдь не отталкивающе, не говоря уже о каком-либо ксеношоке. Развилка ног прикрывалась расшитой квадратной тряпицей на витом шнурке, но по общей конституции я был уверен, что существо мужского пола. Голени его до середины были скрыты обмотками и перевиты крест-накрест кожаными шнурками, которые крепились к сандалиям с толстой деревянной подошвой.

Видимого оружия или носимых вещей не разглядел, а вот сложный узор на коже — да. То ли татуировки, то ли раскраска, то ли все это вместе. Оливковые, охряные и персиковые линии свивались в странные знаки и символы на мощной груди и плечах...

Внимание! Голова существа резко повернулась в мою сторону. Я столь же резко метнулся вбок, ломая ритм и взвинчивая темп. Повернувшись правым боком и низко пригнувшись, пошел по кругу в готовности уклоняться и прыгать. Впрочем, мой визави нападать не спешил, только вел головой, держа в перекрестии взгляда. Нечеловеческая мимика не давала возможности прочитать намерения, однако полностью распрямленные колени и расслабленные руки исключали возможность быстро напасть. Может, он и не собирается нападать?

Улыбка растянула тонкие губы, из-под них показались кончики четырех белых клыков. Хоп! Существо метнулось вперед совершенно неожиданно, с прямых ног и с фантастической скоростью. Враз показавшееся ужасно медлительным тело только-только начало заваливаться на правую ногу, как двухметровая туша налетела прямо на встречный удар — откровенно слабый, неподготовленный, просто выброшенный вперед кулак, который против такой сметающей массы... Я еще успел чертыхнуться про себя, что оказался совсем не готов к такому, как в глазах на мгновение потемнело... и все. Кулак не ощутил никакого сопротивления, пройдя через воздух, а туша нападающего исчезла. Уже понимая, в чем дело, не стал восстанавливать равновесие, а просто кувыркнулся вперед, одновременно разворачиваясь.

Точно! Этот гад стоял позади и откровенно ухмылялся, глядя на мои потуги, только что не ржал. Подобрав не глядя первый попавшийся камень, я запустил его в гадскую рожу. Конечно же, камень пролетел насквозь. Чтоб тебя!

Уже без опаски подойдя, потыкал пальцем в широкую грудь. Мда. Сунул руку, потом вообще шагнул в него... Ну что сказать, воздух — он воздух и есть. Краткий миг темноты, когда глаза пересекают поверхность тела, а изнутри вид точно такой же, причем становится не видно ни рук, ни иных частей тела этого голограммного товарища. Занятно.

— Ты меня понимаешь? — говорю, отступив на пару шагов.

— Барудр таэ ухташ. — тычет себя в грудь верхней левой рукой гигант и шевелит носовым клапаном.

Мда. Безнадежно. И что тут делать? Грустно спрашиваю:

— Оффа алли кор?

— Эллио утара гео. — мелодично отвечает тот, наклоняя голову так, что становится виден широкий затылок.

Оторопело смотрю на него. Должно быть, вид мой в этот момент донельзя смешон. Выпученные глаза и отвисшая челюсть, словно у глубоководной рыбы, вытащенной на воздух. Потом я подбираю челюсть и медленно, с чувством произношу:

— Ну и козел... Ну и козел же ты!

Гигант запрокидывает голову и оглушительно громко смеется. Кадыка нет — отстраненно замечаю краем сознания... и присоединяюсь к смеху. В две луженых глотки мы хохочем посреди красной пустыни, не обращая внимания на несуразность ситуации, отбросив пыль, ветер и страшную, должно быть, жару. Мы смеемся.

Барудр оказался нормальным парнем, без закидонов и зазнайства. Магом, естественно. Поведал он много интересного, в том числе и о том, что это за место и почему мы друг друга понимаем.

— Как думаешь, где мы?

— Красная планета... Я уже ничему не удивлюсь. Барсум? Хуэко Мундо?

Фырчит насмешливо.

— Барсу-ум... Нет, это даже не планета. Где, по-твоему, солнце?

— Ну, полярный день, скажем.

— Ладно, тянуть не буду. Что последнее ты помнишь перед тем, как очнуться здесь?

...продолжая удерживать волшебное состояние озарения, я потянулся всем существом к черному омуту внутри себя, перевалился через край, ухнул в глубины непроявленного, и черные воды неизвестности сомкнулись надо мной...

— Вот-вот. Иными словами, ты попытался пройти первое Высшее Посвящение. Отрефлексировать личную трансцендентность, пропустить ее через себя, обратиться напрямую к той особенной, уникальной Силе, которая служит тебе — и которой служишь ты. Попытался безо всякой подготовки, тогда как иные не рискуют и после тысяч лет шлифовки навыков и сродства. Но подумай еще вот о чем. Обычных одаренных, рядовых магов — неисчислимые множества. Тех из них, что дерзают подниматься над средним уровнем, гораздо меньше, но тоже немало. В конце этого пути они неизбежно приходят к выбору — попытаться достичь качественно новой ступени или остановиться в развитии.

— Так, кажется, начинаю догадываться. Если бы каждый высокий маг спокойно проходил Посвящение, во вселенной было бы не протолкнуться от Высших. Но этот рубеж дается единицам, на то он и считается Высшим.

— Именно так. И?.. — протянул Барудр, явно ожидая от меня продолжения.

— Тогда... вопрос в том, что случается с теми, кто не прошел? Верно?

— В точку.

— Значит, это...

— Кладбище неудачников.

... Мага, замахнувшегося на большее, ожидал троякий исход. Первый — полный успех. Мир обретал еще одного Высшего, выдержавшего взгляд в лицо своей Силе. Второй — оглушительный провал. Сама суть мага растворялась в том, что могло бы составить основу его естества. И третий — ни то, ни се. Те маги, что были слишком... э-э... сильны? Умны? Нет, не то. В общем, чьи Воля и Разум не давали им раствориться в опасном, переменчивом Изначалье, но и не были достаточны, чтобы пройти полноценное Посвящение — они попадали сюда, в своеобразный отстойник. Кладбище Высших Недомагов. КВН, хе-хе. Смешно, если бы не было так грустно.

— Так сколько ты уже тут?

— Здесь нет времени. Это понятие не имеет тут никакого смысла. Раньше я считал удары сердец — как и ты, верно? Маги из тангров — отбивы цнбр, иные изобретали свои способы, но рано или поздно каждый терял нить хоть на миг, засыпал, отвлекался, забывал, наконец. И все. В определенный момент каждый, попавший сюда, сознает, что утратил ощущение хода времени. Это — начало конца.

— И что происходит дальше?

— Хоть большинство магов горят гораздо ярче, нежели обычные простецы, но пламень души Феанора дан отнюдь не всем... — уклончиво ответил он.

Я с невольным холодком вдоль хребта понял, что ожидало потерявшихся дальше. Бездна Голодных Глаз — в варианте для магов. Миллионолетия угасания, потеря любопытства и воли к жизни. Смерть души.

— Вон они стоят, — Барудр широким жестом обвел горизонт, — все, кто попадал сюда от начала времен...

Я посмотрел вдаль — и увидел. С глаз словно сорвали шоры, и с необычайной резкостью я рассмотрел десятки... сотни... тысячи почти прозрачных фигур, застывших в самых разных позах. Коленопреклоненные и молитвенно воздевающие руки, простершиеся на песке и замершие на полушаге, просто бессильно поникшие оплывшей свечой... Почему я не видел их раньше? Безнадежность, отчаяние и горе сквозили в каждом изгибе и изломе фигур, в пустоте взглядов, лишенных даже капли рассудка, в инстинктивно угадываемом их сродстве с этой бесконечной красной пустыней. Бес Марцелл больше всего на свете хотел умереть. Они — утратили даже это. Искра Творца покинула их, и ничто в мире не могло более им помочь.

Мне вдруг стало так страшно, как не было еще никогда. Крупная дрожь сотрясла все тело, сами собой стиснулись кулаки. Я смотрел на уставленную бледными фигурами пустошь и не мог отвести взгляда. Неужели такой конец ждет и меня?

— Эй! — резкий голос Барудра заставил вздрогнуть. — Ты еще жив. — добавил он тише.

Я ожесточенно замотал головой, словно пытаясь вытрясти из нее видение, как я знал, навсегда врезавшееся в память. С трудом удалось взять себя в руки.

— Как насчет выхода отсюда? — небрежным, никого не обманывающим тоном спросил я.

— А сколько раз ты прибегал к магии с тех пор, как очутился здесь? — вопросом на вопрос ответил гигант.

— Э...

Вопрос не то чтобы озадачил, поставил в тупик. Да нисколько! Два дня я бежал, уподобляясь страусу, но ни разу не попытался колдовать. Почему? Ответ нашелся быстро — в глубине души я уже все понимал, просто разум отказывался поверить в очевидное. Тот сладостный источник, что служил причиной самой мучительной боли и самого высшего наслаждения, что я когда-либо ощущал — иссяк. Магия была мне более недоступна. Причина этого казалась очевидной — взыскуя невозможного и оступившись, маг не достигал нового понимания своей Силы, но при этом и не мог более обращаться к ней по-старому. Проводя параллели с миром насекомых, из пупария куколки наполовину показалось имаго, но по какой-то причине полностью выбраться не смогло — и так и осталось на границе двух сред, на своеобразном водоразделе, медленно засыхая под лучами солнца... Искристые крылья, что могли бы швырнуть тело в полет, остались склеенными, нерасправленными, бесформенными комками...

Я в бешенстве ударил кулаком, ломая толстую спеченную корку такыра. Еще и еще, поднимая клубы пыли, пока не увидел вдруг совершенно невредимые костяшки. Из меня словно выдернули хребет, и я сел на песок, не обращая внимания на подошедшего ксеноса.

— Вот так оно и бывает. — сказал он минут через десять. Я все еще продолжал считать удары — зачем-то.

— Я здесь уже тридцать восемь хласс, это около сорока трех ваших лет. И я устал. Очень устал.

Слабая искорка интереса зажглась в оглушенном новостями мозгу.

— Слушай, два вопроса — почему тебя видно, но невозможно коснуться, и почему я тебя понимаю, хотя произносимые тобой звуки — отнюдь не моего языка? Ты ведь имитируешь даже мою манеру речи!

— Один ответ на оба. Сила — все дело в ней. Мы посвящены разным Силам, оттого и не можем пожать руки. Гравитация не взаимодействует с Тенью, Времени не затронуть Огня. А насчет языка... Я вознамерился стать Высшим магом Нитей Понимания, и хоть попытка потерпела провал, тень от тени их осталась со мной. Я в состоянии наладить контакт практически с любым разумом, ну, исключая совсем уж экзотические вариации. Высший же... зависит от Ступени — или Степени, но, думаю, разве что Спящий ускользнет от него. Это одно из самых сложных Посвящений, я как-то задавался вопросом статистики, так вот — в моей вселенной нет ни одного мага этого профиля. Четырнадцать Высших стихийников, шесть жизнюков, и один ментат. Все. По непроверенной информации, Высший маг Нитей Понимания вообще один на весь Сон Спящего...

— Интересно, чем-то Гумилева напоминает. "Я тот, кто спит, и кроет глубина..." Да. А у нас больше принято именовать это Древом Миров. Впрочем, Сон Спящего тоже неплохо звучит... пока не превращается в Кошмар... А как этот маг сумел сам пройти Посвящение, если оно так ужасно?

— Он и не сумел. Тут все сложно. Насколько я мог понять, он помог сам себе, из ипостаси Высшего протянул нить помощи себе-магу-ординарному.

— Эммм... Так и шарики за ролики могут заехать. У вас что, причинно-следственные связи так легко нарушаются?

— Нет, конечно. Просто это был особый случай. Уникальный в масштабах всего Сна, представь себе. Выражаясь иными терминами, концепция существования такого мага была столь сильна, что вероятность его появления была не только строго положительной, но и стремилась к бесконечности! А то, что им стал именно Рин — ну, бывает... Кысмет, фатум, шутка Спящего, так сказать.

— Что-то мне это напоминает... Не могу вспомнить...

— Да не все ли равно? Я, собственно, зачем пришел. Тебе я передам, что знаю — и ухожу.

— Куда?

— Я обнаружил... нет, не выход, но прекращение существования. Есть вариант, как откатить изменения собственной сути назад, в мере, достаточной для нырка в Бездну. Понимаешь, я устал настолько, что приемлю даже такой выход.

— Ты ведь умрешь.

— Да, сознаю, и к этому стремлюсь.

— Умрешь ведь окончательно и бесповоротно.

— Так мы уже мертвы — и ты, и я, и все, кто здесь находится. Что с твоим телом сталось там — ты знаешь?

— Летаргия? Кома?

— Отнюдь. Оно исчезло, растворилось без следа. То, что принимаешь за тело здесь — ни грана не содержит вещества.

— Уверен?

— Само собой. Кто я, по-твоему?

— Дурак. Искал бы путь к жене и детям...

— Они мертвы.

— Прости.

— Я понял — не зря ж проклятьем этим одарен...

— Но ты дурак.

— Само собой. Но сил я больше не имею. Вот когда ты...

— Нет мне нужды в годах скитаний, чтоб видеть глупость, затмившую твой разум! Здесь Нити не помогут, ведь эта дурь — в тебе самом.

— Увы. Ты прав, я знаю... Но — нет. Прощай. Вот мой пакет — подарок другу новообретенному на миг. Прощай!

Флер наваждения спал. Я прыгнул вперед прямо из положения сидя, до боли напрягая мышцы ног, ощущая, как трещат сухожилия и кости. Ярость на глупца переполняла меня, черная ярость и боль души. Схватить, прижать, выбить дурь из башки! Я успевал, успевал... Вокруг Барудра взвихрился громадным одуванчиком шар из тончайших нитей, с каждым мигом уплотняясь, закутывая его в кокон — нет, в погребальный саван! Врешь! Не отдам! Вытянутая рука прошла сквозь белесое мельтешенье и почти коснулась плеча четырехрукого. Сейчас... Он не шевелился, ждал со странным выражением треугольного лица, которое я почти уже понимал... И тут навстречу из его глаз ударила черная молния, толстый прямой луч, похожий на телеграфный столб. Он вонзился в голову, отбросил меня на песок и невыносимым многотонным прессом вышиб сознание. В последний миг, пока чернота заволакивала глаза, я увидел, как Барудр с легкой улыбкой, раскинув руки, растворяется в воздухе...

Можно ли потерять сознание во сне? А в заснуть в коме? Достаточно богатая практика трансовых состояний все равно не подготовила к тому, что проделал со мной Барудр. Эх... Каждое упоминание имени этого гиганта кололо душу неизбывной горечью. Каким он мог быть другом! Наш диалог в конце стал сам собой напевен и слажен, как если бы говорили две части одной души... Встретить того, кто понимает тебя едва ли не лучше, чем ты сам — и тотчас потерять... А ведь он обманул меня! Как раз тот случай — ложь во благо. Нет, то, что он сохранил тень былых способностей — нормально, и нет противоречия с его словами. По той же аналогии, да, застрял, не выдюжил, но есть в природе такая вещь, как фаратное имаго. Неполноценное, но обладающее рядом признаков старшей стадии. Стоп, но тогда и я?..

////... ... ...

Хммм. Нет. Но что случилось? Если разобраться, то Бездна осталась прежней, все изменения во мне самом. Как же понять, что сталось с моей сутью? И тут на помощь пришло то, что черной молнией вспороло воздух меж мною и Барудром. Не знаю, как, но он сумел часть своих знаний спрессовать — и вложить в разум реципиента. Тут-то и вскрылось...

Как он сказал — "тридцать восемь хласс, это около сорока трех ваших лет"? Искуснейшая ложь правдива в каждом слове! Хласс означало единицу не времени — событий! За полтора с лихом миллиона лет, которые Барудр все же научился отсчитывать по градиентам безумия иных, все новых обитателей пустыни, всех значимых событий набралось на горсть. Давно маг не дышал и не моргал — забыл, зачем оно здесь нужно. И даже сердце его не билось, забыло как. Я был потрясен поистине вселенским терпением Барудра. Ждать, тепля огонь надежды, без счета пробовать наладить диалог со всеми, кто имел шанс найти отсюда путь, переживать крушение, смотря, как пустеют их взгляды после тысяч бесплодных попыток — и подниматься снова, снова! Вот это — воля к жизни, с самой большой буквы. Иных он "вырастил" от самого их попадания сюда... все тщетно. Те, кто подобно самому Барудру сохранили тень былой Силы, и те, кто был ее начисто лишен, изощряли ум в поисках выхода. Семнадцать тысяч лет действовала целая коллаборация недомагов, этакий ученый совет, никак себя не называвший за неимением других — но и он канул в Лету со всеми членами, кроме одного.

Мда. Посвящение — игра в рулетку, где ячеек — неопределенное множество, а шарик по-прежнему один. Маг ставит на кон все, что имеет, самого себя, свой разум, душу... а риск — безмерен. И если я сделал этот шаг бездумно, в сущности, не зная ничего, то те, кто шел осознанно... их решение вызывало дрожь. Неудивительно, что тысячи и тысячи так и не осмелились, прожили и погасли, либо влачат вериги вечности до сих пор, постепенно забывая, что такое крылья. Впрочем, мне ли их судить? Я сам, знай все об этом выборе, не вдруг решился бы — иль не решился бы совсем. Мне тоже есть... было, что терять. Дарзин... Дара... Когда я растворился там, в пещере, какую боль испытала она? Та, кого любил я больше жизни... Безумная надежда ожгла вдруг сердце — коль власть над временем самим сумею я обресть, вернусь к моменту исчезновения!

////... ... ...

Тщетно. Я больше не понимал. Внимал Бездне в своей душе, но не понимал ее. Восторг безграничного познания сменился глухой саднящей тоской. Как это произошло? Почему? Ведь память осталась при мне, что же случилось такого, что я более не в силах слышать песнь песней на берегу звездного океана?..

Я бежал, упорным движением изгоняя подступавшую безнадежность, бежал, оставляя за собой цепочку быстро исчезающих следов. Минута — и ничто уже не напоминало о миновавшем очередной такыр страннике. Тут и там разбросанные изваяния-голограммы скорбными верстовыми столбами отмечали мой путь. Еще одна из множества загадок Кладбища. Как возможно, что маги многоразличных сил, срываясь с натянутого над пропастью каната, попадают в единое место? А может, это не так? Может, существуют множества кладбищ, а конкретно это служит пристанищем сходных по некому общему признаку? Ха, теорема Лобачевского применительно к КВН — кто в состоянии обшарить бескрайнюю пустошь и проверить мою догадку? Прямые могут хоть сходиться, хоть завязываться в узел, все одно это остается пустым умствованием в отсутствие возможности контроля.

Но отчаиваться не стоит. Как раз-таки в умствованиях и заключается шанс вырваться отсюда. "Возможность победы сокрыта в противнике, непобедимость — в тебе самом", так, кажется. Маг же более всех остальных является примером данной стратагемы. Убивают лишь одного из десяти, восемь гибнут по собственной воле, если можно так выразиться. Неосторожность, халатность, простая неудача, переоценка собственных сил, да мало ли что еще.

А подумать было над чем. Барудр смог донести свое видение мира, и оно коренным образом отличалось от моего. Маленькое преимущество избранной им Силы — там, где другие пользовались костылями опытов, наблюдений, измерений и вычислений, он просто видел суть вещей. И с его точки зрения великое таинство высшего посвящения обретало новый смысл. Отражение. Преображение естества взыскующего вершин мага в зеркале-линзе портала в трансцендентность — притом живущего в нем самом! Парадокс, обычный для высшей магии, не замечающей рекурсий и прочего неудобья. Значит, я уже в какой-то мере изменен, и сам того не замечаю — по той же причине. Недопреображение, чреватое неизвестными сбоями в структуре собственного "Я". Как доверять себе самому? А если я способен причинить вред Даре? Какой-нибудь мельчайший фактик может стать триггером цепи самых разрушительных последствий. А, что толку — машу рукой. Это непредсказуемый "черный лебедь". Остается только — следить за собой и быть осторожным, да.

"Луч" моей личности пал в Бездну и был ей даже отражен, не поглощен бесследно, но на обратном пути он замер на границе, водоразделе. Так мошка, упавшая в воду, тщится выползти из нее на берег, не в силах прорвать пленку поверхностного натяжения. Эх, как я понимал теперь Архимеда. Мне бы хоть пядь тверди под ногами, точку опоры для рывка — как знать, может и смог бы завершить свое посвящение.

Теперь же... Вряд ли. Вообще, я заметил, что чем глубже постигаю извивистые пути магии, тем больше отдаляюсь от ранее привычных уму рациональности, математики, логики и все чаще прибегаю к разнообразным трансовым техникам, рассуждениям о метафизике и абстрактных невербализуемых концепциях. Я... менялся. В какой-то мере этот процесс был подобен умиранию — зайдя уже достаточно далеко, он не поддавался откату, причем в некоторый момент личность должна была измениться настолько, что с исходной ее связывала бы лишь общая память и несколько наиболее мощных стержней, базовых позиций. Привычки, устремления, желания, эмоциональная сфера и даже система ценностей — все это должно было стать иным, новым. Родившееся в этот момент полностью обновленное существо уже мало напоминало бы человека. Самое интересное, что меня это ни капли не страшило. Я не желал ни тормозить процесс, ни ускорять его. Впрочем... пожалуй, здесь было... неудобно. Пусть среда избавляла от нужд телесных, нужды разума оставались. Однако выхода никакого я не видел. Пример Барудра был двояк. Во-первых, он вселял уныние, столь умелый и волевой маг за столь долгий срок не нашел решения проблемы. Во-вторых, последний его поступок таил загадку. Зачем? Вопрос жег ум, ворочался медведем в тесных коридорах памяти. При его силе и искусстве он мог бы длить свой век без счета и когда-нибудь вырваться отсюда. Но нет. Э-э... Стоп.

Стоп. Внезапно заговорила уснувшая было подозрительность. А что, собственно, он сделал? Я видел только, что Барудр растворился в воздухе, исчез. При этом я находился в состоянии аффекта, как уже выяснилось, наведенного. Не полностью, просто мой порыв был значительно усилен вплоть до потери головы. С чего бы я так быстро проникся дружелюбием и доверием к совершенно незнакомому и чужому существу? Это ведь не девушка, в которую можно влюбиться с первого взгляда, да и то, я не очень верил в подобные истории. Нет, что-то тут не так. У миллионолетнего заключенного появляется редкий собеседник — а он бросает пару фраз и отправляется в ведомство Духонина? Не верю. Тогда зачем? Ведь все это равно бессмысленно. Если Барудр умер — зачем? Если жив и скрылся, сделав финт ушами — дурно пахнет.

Нет, хватит. Ясно, что с имеющимися кусочками полной картины не сложить. Следовательно, нужно заняться чем-то другим. Я подумал, что еще совсем недавно считал путь мага не то чтобы прямым, но хотя бы вполне определенным, этакой извилистой тропкой, ведущей в горы. Оказалось, тропка может привести к обрыву, другой край которого теряется в тумане. Смирись и отойди — или попробуй взлететь. Тянись вверх изо всех сил, маши куцыми нарожденными крыльями, зная, что подавляющее большинство не дотягивает до Той ступени — и короткий полет сменяется падением. Еще бывают такие как я, кто рушится не на хищные каменные клыки внизу, а падает, ломая ноги, на крошечный уступ в вертикальной стене, а то и повисает на каком-то кустике, нелепо пойманный за шиворот. Ни вернуться назад, на тропку, ни разогнаться для новой попытки. Просто отсрочка перед неизбежным шагом в пустоту. Клыки терпеливы, они знают, что добыча все равно придет к ним, рано или поздно. Только...

Да! Меня хлестнуло дикой мыслью — а что, если этот уступ, этот ничтожный пятачок — все-таки... на Той стороне? Вот оно! Это шанс. Неважно, что нужно вновь карабкаться по скале, со вселенским терпением выдалбливая лунки сбитыми в кровь пальцами. Неважно, сколько раз придется рухнуть и подняться снова, сколько сделать шагов — я пройду их все. Главное — верить. Всем существом верить в то, что моя гипотеза не просто верна, а что она есть единственно сущая истина. Меня затрясло. Кажется, я только что придумал способ достичь качественно нового состояния путем количественным. Ну что ж, если надежда угасла — просто придумай себе новую надежду.

Я сел на песок, потрясающе, невозможно легко сложив ноги в лотос. Ом-м-м-м... — гулкий звон незримого колокола высветил порядком захламленные задворки здания моего разума. Поехали.

* * *

Воздух, чистый и свежий, пахнущий смолой, хвоей и почему-то миндалем, влился внутрь. Грудь закололо тысячами иголочек, однако кашель не спешил сгибать словно бы онемевшее тело пополам. Голова не кружилась в потоке полузабытых ощущений — яркого света сквозь закрытые веки, громадного множества звуков — вибраций воздуха, вибраций камня под спиной, холодных касаний ветра.

Да... я отвык от этого. Там времени не было. Не зря соплеменники Барудра придумали мерить бытие в хласс — условных единицах событий. И все же я здесь. Я вернулся. Выбрался. Правда, какой ценой...

Запахи, звуки и дрожь земли воспринимались теперь по-другому. Очень остро, точно — я мог бы с легкостью указать, где пробежал мелкий зверек, похожий на бурундука, а где крикнула сонная надутая птица. И в тоже время... отстраненно, словно через тончайшую прозрачную пленку, что много крепче стали. На этом празднике Жизни я теперь был чужим.

Взгляд пронизывал заросли подлеска и толстенные многосотлетние стволы, густая темно-зеленая листва исправно заслоняла вид, но смотрел я совершенно по-другому, нежели раньше. Это даже нельзя было назвать словом "смотрел". Бледные, едва заметные контуры листьев, чуть более густые тени лесных исполинов. Столь же блеклые очертания временно подвижных обитателей леса... Они пока что были живыми и потому мало интересовали меня. В некоторых сидели гораздо более контрастные и яркие пятна каких-то недугов и повреждений, исправно приближающих их к завершению Той Фазы существования. О "цвете" пятен я бы затруднился что-либо сказать, поскольку они обладали совершенно иными характеристиками.

Зато некоторые вещи, ранее надежно сокрытые от глаз, ощущались теперь с огромного расстояния. Под тем поваленным стволом лежала тушка какого-то грызуна, а в корнях этого колючего куста упокоились сразу несколько десятков переломанных птичьих костей — должно быть, кто-то хорошо поохотился. При должном старании можно было почувствовать даже хитин надкрыльев полусъеденного крупного жука, на которого наступил копытный зверь.

Если же отстраниться от мелких деталей и привести разум к молчанию, постепенно становилась слышна тихая и неумолчная Песня, что брала свое начало в поистине грандиозной симфонии мирового круговорота двух великих Начал, постоянно сменяющих друг друга...

А часть того, что передал мне Барудр, я пока не смог "переварить". Массив криптогнозы, своего рода зашифрованного знания — не информации! — осел в глубинах разума и изредка кололся "лучиками" непонятных микроозарений. Нет, чужое знание не пыталось поработить мою волю, как-то изменить меня или сделать еще что-то из арсенала низкобюджетных фильмов того мира. Просто у меня не имелось соответствующего понятийного аппарата, чтобы толком осознать переданное. Впрочем, надежда была. Массив представлял собой своеобразный "срез" мага по имени Барудр, проведенный таким образом, чтобы в "плоскость" среза попало как можно больше его знаний и как можно меньше личностных особенностей. Но меньше — не значит совсем. Знания — не информация, они всегда оттенены оценками, спаяны вязью ассоциаций, пронизаны ветвистыми молниями озарений и притерты жерновами опыта. Вот это и было моей надеждой. Очень медленно, с огромным трудом, но я отщипывал от нечитаемо-черной глыбы кусочки, светлеющие пониманием. Примерно как сахарная голова тает в воде, с той разницей, что эта голова была размером с айсберг, а вода — не кипятком, а водой Северного Ледовитого, что лишь вязко колышется при двух градусах ниже нуля.

Пора было вставать. Уловив посыл на начало движения, тело послушно взметнулось вверх... попыталось взметнуться и нелепо заскребло по камню белоснежными когтями. Именно эта невероятная, нереальная белизна почему-то стала самым сильным потрясением, обрушившимся на меня. Странный выверт психики, но ни четыре худые суставчатые лапы, ни длинный гребнистый хвост, ни невозможно гибкий позвоночник, скручивавшийся на полтора оборота — ничто не поразило больше, чем эти когти цвета костяного фарфора. Замерев, я изо всех сил пытался переварить произошедшее. Новость просто-напросто оглушала, сознание отказывалось верить, отчего все казалось текуче-нереальным, словно я спал и вот-вот должен был проснуться. Но пробуждение не наступало.

Заодно заметил, что и моргаю теперь по-другому. Веки опускались и сверху и снизу, смыкаясь ровно посредине зрачка. Даже крохотная щелочка давала неплохой обзор, при этом снаружи, я уверен, заметить это было почти невозможно.

Быстрая ревизия дала понимание, что привычно-инстинктивно, без специальных усилий я мог как раз-таки только моргать и вращать глазами. Все остальное было... печально. Похоже, что никаких мышц в новом теле не было, от слова вообще. Ему не требовалось дышать, при желании пробы воздуха втягивались в какую-то небольшую полость — из чего я заключил, что и легкие тоже отсутствовали. Попытки шевельнуться приводили к странным результатам. Конечности и хвост двигались самым причудливым образом, дрожали, дергались — а ведь каждая оканчивалась шестью острейшими когтями! В итоге, после пары часов вдумчивого исследования я был весь исцарапан, словно дрался со стаей камышовых котов.

Однако строение моего нового тела было скорее благом, чем препятствием. Отсутствие мышц значительно ускорило освоение движений — я уверен, если бы они имелись, дело затянулось бы на месяцы и годы, как реабилитация у людей с пересаженными конечностями. А так достаточно было установить соответствие между волевыми посылами и их результатом. Очень сильно в этом мне помогли муравьи. Невероятно, каких успехов и в какой срок можно добиться, если куча насекомых ползает по всему телу, забирается во всякие укромные места и безошибочно кусает именно там, где наружные покровы (я остерегался называть это кожей) самые тонкие и нежные! А глаза, а ноздри! Незабываемые ощущения ползущего по зрачку многоногого существа, с хрустом раздавливаемого, наконец, шторками бронированных век. Да! Если б мог, заржал бы. "Поднимите мне веки..."

С каждым днем, с каждым часом я продвигался вперед в освоении и контроле тела. Из агонизирующего полутрупа сначала превратился в контуженого паралитика, затем в трясущегося алкоголика. В ход было пущено все — идеомоторная тренировка, сверхзапоминание, аналитический транс, самогипноз — словом, все способы, какие только мог вспомнить или о которых слышал. Я сражался как лев, со всем пылом и злобой практически обреченного, прилагая невероятные усилия, без сна и отдыха. Через три дня смог встать на лапы, через неделю почти сносно передвигаться, постоянно борясь с дерганьем конечностей и лишь изредка падая в траву. Больше всего проблем доставил хвост. Лапы еще худо-бедно ассоциировались с руками и ногами — но хвоста у человека нет, и только чтобы нащупать способ им двигать, ушло несколько дней. До сих пор он иногда начинал самовольничать, постоянно путался в лапах, цеплялся за ветви...

А ночью, в самые темные предрассветные часы, издревле считавшиеся временем сомнений и колебаний, изнутри подступало отчаяние. Кто я теперь? Человек в облике твари? Тварь с человеческим сознанием? Монстр? И что мне делать? При встрече с людьми теперь стоило ждать лишь стрелы и мечи, нежели добрые слова. А уж показываться на глаза Даре...

Я взревел, выплескивая в крике все, что накопилось в душе за это время. Странный клекот разнесся по лесу, быстро увязнув среди стволов и ветвей. Длинный прыжок вознес на толстую горизонтальную ветку, когти впились в кору, второй прыжок перенес на другое дерево, сразу через соседнее — и я понесся над землей, не разбирая дороги, сжигая в неистовом движении душившие гнев и ярость. Шарахались в стороны кабаны и дикие лайде, разбегались в ужасе габлуны и ухвары, приседали испуганно зубастые горзны, и даже могучие блапероны вздымали проволочно-жесткую шерсть на загривках, глухо и предупреждающе ворча.

Не знаю, сколько прошло времени. Закаты сменялись рассветами, луны играли в салочки в ночном небе, а немертвая тварь все неслась по лесам, полям и взгорьям, мимоходом пожирая недостаточно резвую или слишком тупую для того, чтобы вовремя убраться с дороги пищу. Должно быть, на какое-то время я сошел с ума, полностью растворившись в звериной сущности твари. Под белыми когтями одинаково легко расступалась плоть травоядных и хищников, брызгала горячая красная кровь, а из развороченных парящих туш поднималась невесомая дымка, мгновенно впитываемая мной. Именно она на время дарила чувство внутреннего тепла, гладила шелковыми кисточками, ласковым зверьком сворачивалась в уютный клубок где-то глубоко внутри. Нет, какого-то страшного голода или непрерывной жажды убийства я-мы не испытывали, но если глупая живность сама лезет под лапы — почему бы и нет?

Главным было другое. В стремительном беге постепенно выкристаллизовалось ощущение, что проделанный путь при взгляде сверху не зря представляет почти прямую линию, чуть искривляясь лишь в местах, непроходимых даже для меня. Степь с редкими купами и рощицами деревьев постепенно сменилась языками тенистых лесков, потом настоящим лесом, на горизонте встали смутные заснеженные громады — и там, далеко впереди я наконец четко различил тихий, исполненный безнадежности и неизбывной боли зов.

Полностью пришел в себя я только на гребне горы первого перевала. Видимость была миллион на миллион. Далеко внизу расстилались собственно предгорья — цепь, только что преодоленная мной, являлась чем-то вроде забора перед основным массивом. Впереди начиналась целая страна, целый обособленный мир со своей природой, погодой, своими условиями, ритмом существования и законами. Широкая пасть растянулась в игольчатой улыбке — я вернулся, я снова был дома.

Долгий забег помог окончательно освоиться с телом. Хвост подчинялся буквально движению мысли — вот, кончик рассек воздух и замер неподвижно у самой морды. Ну, плюс-минус двадцать сантиметров. Свернулся спиралью, схватил (с третьей попытки) мелкий камушек и швырнул его в сторону. Вонзился в землю, в твердую древесину стелющегося куста, срубил тонкую ветку острой нижней гранью и тут же подхватил ее, не дав упасть. Хорошо!

Световики, должно быть, уже жалели об этом походе. "Победа" вышла вполне себе пирровой. Разменяв замок Морг и вообще шунство Торр на два мощнейших раритетных артефакта, они лишились возможности продолжать атаку на сам Анклав. А ведь эта крепость была куда как сильнее одинокого замка, пусть и стоявшего на осколках утраченных знаний. Три из четырех магистров выжили, а вот потеря мага ранга Амматум должна была сильно отразиться на возможностях ОСО во множестве сфер. Никаса Вентела я в раскладах не учитывал. При всей скорбности утраты, он был только подающим надежды зародышем Фигуры, и на текущее положение дел никакого особенного влияния не оказывал, равно как и десятки прочих погибших членов Ордена. Насчет собственной значимости я тоже не заблуждался. Если выживу — кое-кто поимеет проблемы, а пока тот же Бисс Химайра единственной оплеухой едва не стер в порошок меня вместе со Скалой. Даже Ниббана доставила врагу больше неприятностей — странные области в форме ломаных многоугольников, следы ее ударов, чувствовались даже под слоем пепла. Здорово она приласкала световиков, чем-то действительно жутким, причем полностью соответствовавшим ее внутренней сути — и имени.

Ниббана! Своим новым восприятием я ощущал ее "запах" где-то в горах по левую лапу. Именно она была источником этого зова, что смог пробить даже иноразумное безмыслие меня-твари. Выходит, удар Слезы все-таки не прервал ее существование. Сшиб с неба, возможно, превратил в кашу — но не уничтожил окончательно. Ничего, найду. Найду, если надо — соберу все части ее тела по крупице. Отдам Йегусу хоть всех световиков, но верну ее. Но почему думаю о драконице, когда должен в первую очередь помнить о той, что... Нет! Горько-сладкий шипастый клубок едва не разорвал грудь. Не время! Броня самоконтроля дала глубокую ветвистую трещину, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы спаять ее снова. В этом обличье появиться у Нее на глазах — нет, ни за что. Не думать об этом, все потом, потом. Текущая задача — найти Ниббану. Ветер рванулся навстречу, когда я-мы сиганули с десятиметрового обрыва. Коварные осыпи съезжали целыми каменными лавинами, но длинный хвост надежно держал тело в равновесии, а лапы мощными толчками уносили его вперед раньше, чем из-под них уходила временная опора.

Стоп! Прыгнув за громадный валун, что не сдвинула бы и сотня мамонтов, я с досадой ударился лбом о камень. Идиот! Забыл все, чему учили? Здесь идет война! Здесь убивают! Встряхнись! Мало-помалу разум взял верх над эмоциями и упоением собственной мощью. Ящеркой прокравшись меж валунов метров на триста в сторону, я дождался темноты. Солнце село за скалу, и тотчас на мир рухнули сумерки. Время до заката было посвящено медитации. В камнях ощущалась мелкая жизнь, при этом ни один жучок-паучок не приближался ко мне ближе десятка шагов. Чуяли меня, что ли? Тревожных ощущений не было, запахи и звуки несли обычные для гор вести, и только слабая тоскливая нить зова не давала расслабиться.

Когда черное небо покрылось россыпью звезд, настало время двинуться в путь. Вообще, ходить по горам ночью — очень надежный вид самоубийства, поэтому я с некоторой гарантией мог рассчитывать на отсутствие всяких патрулей и внезапно попадающихся навстречу отрядов. А для меня самого рамки допустимого теперь были совершенно другими. Из возможных угроз оставались в основном посты наблюдения и засады — но уж им-то я мог противодействовать.

Когти не цокали по камням; хоть и не втяжные, они поднимались достаточно высоко, чтобы лапа мягко ступала на подушечки. Хвост стелился параллельно телу, а локти находились почти на уровне спины, вдвое уменьшая высоту. Так я и двигался вперед — сторожко, порой надолго замирая, чтобы осмотреться и прислушаться, специально прокладывая маршрут через всякие неудобья, хоронясь за всеми возможными укрытиями и почти не производя шума. Но почти — не значит совсем. Поединок в скрытности между двигающимся разведчиком и замершим в неподвижности засадником почти всегда выигрывает последний. А звуки в горах разносятся далеко...

Действительно, далеко. Чуткое ухо уловило скрип тетивы лишь в самый последний момент — а среагировать я вообще не успел. Двузубый срезень прошелестел над самой спиной, распахав холку, и звякнул о камни позади . Слепящая боль ожгла тело, но я уже вытянулся в прыжке — нельзя было дать стрелку перезарядиться. Скачок, еще один — и хрупкое, мягкое горло смялось в моей хватке. Когти левой задней лапы буквально выпотрошили стрелка, и он обмяк, так и не успев вскрикнуть. От тела отделилась знакомая дымка, я привычно втянул ее в свое естество... и выронил тело из лап. Дважды подскочил тугой лук, глухо ударилась обмотанная тканью голова, но все это было неважно. Внутри словно взорвалось солнце! Это не была боль, иное, совершенно неописуемое чувство заполнило всего меня. Словно на меня упала комета, словно сверхновая полыхнула... нет, все не то. Это просто было. Я скорчился на камнях прямо в луже крови и содержимого кишок, свернулся в клубок, подтянув колени к груди, потом меня выгнуло назад почти в мостик, скрутило винтом, еще как-то — дальнейшее словно покрылось пеленой. Кажется, я катался по камням, переворачивал и швырял их, заламывал лапы, что-то делал с трупом, в общем, безумствовал как мог.

Когда способность думать вновь вернулась ко мне, бледный перст зари вознесся над восточными скалами. В слабом еще свете я огляделся ... увиденное очень не понравилось. Камни на несколько метров вокруг были покрыты черными потеками, там и сям лежали какие-то обрывки, ремни, куски одежды. И что это было, спрашивается? Попытался встать, слабость во всем теле едва дала это сделать. Все же кое-как утвердился на ногах, прислушался. Нет, врать самому себе не стоило — я знал, что это было.

Тела стрелка более не существовало. То, что от него осталось, равномерно покрывало место засады кусками и ошметками. За ночь я изрубил и искрошил даже кости, не говоря уже о плоти. Все же, тщательный осмотр принес некоторые плоды. Сперва осмотрел рану на загривке, осмотрел в прямом смысле — шея скрутилась достаточно, чтобы спина попала в поле зрения. Десятисантиметровя полоса по диагонали пересекала холку. Раны как таковой не было, похоже, все уже зажило, на шкуре осталась лишь полоса другого цвета, думаю, и она скоро исчезнет. Но сам факт наводил на мысли. Стрелял товарищ срезнем, причем так, чтобы тот вошел в тело вертикально, то есть, стрелял по животному, не по человеку. Но целил выше и почти промахнулся. При этом он был один, иначе я бы уже не очнулся. Лук и ремни вызвали чувство смутного узнавания. Хм... чуток покопавшись в памяти, вспомнил. И что делал здесь охотник из Грыщей? Имени я не знал, а вот физиономию в свое время зафиксировал. Биларин поддан... тьфу, подчиненный. Насчет его смерти никаких переживаний не было — сам напал и сам умер, все нормально. Гораздо больше заботило то, что произошло после.

Если такое будет повторяться — а будущее обещало еще не одну схватку — мне каюк. Значит, нужна была еще одна смерть, для проверки, контрольная. Да уж... Но ничего не попишешь, придется искать следующую неосторожную жертву, и очень желательно, из числа световиков. Ну а пока стоило убраться отсюда. Эх, наследил, конечно, ужасно. Сейчас бы бульдозер. Стоп. Я ведь сам себе бульдозер. Или нет?.. Эту мысль додумать я не успел. Та часть меня, которая всегда знала, что мир совсем не таков, каким кажется, властно прервала зародыш вредных сомнений.

— Хисс... — горло исторгло свистящий хрип. Глубоко внутри что-то дрогнуло, вспыхнуло короткой болью, словно на живую отрывалась присохшая корка — и со слышимым лишь мне хрустом провернулось само в себе, встало на место, подобно ключевой детали сложнейшей головоломки. Все существо пронзила хрустально-ясная молния, сшивая воедино, сплавляя друг с другом в необычном, новом, но гармоничном порядке куски моей... личности?

//// ... ... ... ... ... ... ...

Дождь праха бесшумно пал на тропу. Я стоял в самом его центре и в немом оцепенении смотрел, как один за другим исчезают вокруг ошметки плоти, кожаные ремни, и расползается слизью шерстяной плащ. Невесомые серые капли ласкались к шкуре, слизывая грязь и потеки свернувшейся крови. Я изогнул спину и оскалил клыки, широко, во всю пасть, что значило теперь — от уха до уха, а потом долгий торжествующий вой раскатился по сонным предутренним лощинам.

Путь по зыбкой дорожке зова привел меня к южным отрогам Триандрии, гигантской горы, видимой за множество дней пути. Ее пирамидальный силуэт врезался в синеву небес четкими строгими линиями, а перед закатом гора окутывалась снежной дымкой, деля надвое восточное воздушное течение. Прекрасное зрелище! Но перевалы в Сиваз по обе стороны от нее считались наиболее трудными и тяжелыми. Многометровые заносы лежали почти до середины лета, то и дело обновляясь, и более-менее доступными тропы становились лишь на несколько недель. Бывало и так, что один караван успевал до середины дня преодолеть перевал, а к вечеру другой был вынужден поворачивать назад — хорраш, ветер с востока, падал всегда внезапно, принося с собой мокрый снег, и веревки на глазах обрастали льдом, ткань одежд смерзалась в хрустящий панцирь, а животные оскальзывались и ломали ноги на каменистой тропе. Совсем невезучие вовремя повернуть не успевали...

Но мне на перевал было не нужно. Когтистые лапы несли меня короткими путями, через трещины и овраги, порой даже поперек тропинок. Я вспомнил все! Даже то, что вспоминать не хотелось. Магия снова была со мной, пусть и в совершенно ином обличье — и я не боялся обращаться к ней. Да, не боялся. Новые открытия последовали немедленно. Раз уж я полностью вышел из поля действия комплекса древних заклятий, составлявших суть местной магии, все значения М, бесконечные цепочки параметров и все такое прочее — потеряло смысл. Более того, подключение к этому "понижающему трансформатору" стало невозможным! Коль я отверг систему, система отвергла меня. Но этого более и не требовалось. Наконец-то я смог осознать, что же свило гнездо в самой глубине моего "Я", стало его неотъемлемой частью. Бездна! Та самая Связующая Бездна, что была основой вообще всего. Сознание плыло и трепетало при попытке вглядеться в нее поглубже, но было некое чувство, что это и являлось мерилом могущества истинного мага — то, насколько полно и глубоко он понимал сущность, с которой вступал в связь. В любом случае, она была превыше всех мыслимых оценок и определений — отчего конечному разуму приходилось придумывать собственное понимание. Следом на этом фундаменте росли способы и методы работы, заточенные под конкретный узкий участок... Это и служило причиной появления различных Сил — ну, как следовало из моей пока еще сырой и ничем не подтвержденной теории.

Да, я в который уже раз сменил парадигму магии. В прошлой жизни доводилось читать хорошие книги, и в одной из них мне попались замечательные строки: "выстроив завершенную систему и воспользовавшись ею для решения своей задачи, ее нужно разрушить, чтобы образовавшиеся стереотипы не мешали двигаться дальше". Да! Способность меняться, сохранять внутреннюю готовность к движению вперед — даже путем самоотрицания, отбрасывания какой-то устаревшей и более ненужной части себя — была, как я теперь понимал, необходимым условием возвышения. А риск, неизбежно присутствующий в начинаниях подобного рода, заключался в возможности отбросить не то, что следовало бы. Все тот же извечный танец на лезвии клинка, только на этот раз — внутри собственной личности.

После того, как мне вновь удалось создать дождь праха, я продолжал испытывать блаженно-острое чувство ясности. Мир в очередной раз стал... не простым, но — понятным, и от этого душа ликовала. Хотелось петь и плясать, рассказывать стихи и ходить на ушах, хотелось создавать прекрасные статуи и рушить стены. Выплескивая половодье бурлящих эмоций, я двигался вперед громадными невесомыми скачками. Махи несли мимо беспечных белок, только за спиной взлетавших на верхушки деревьев и начинавших возмущенно цокать. Очередной мах вынес под бок к угрюмому блаперону, я потрепал его по лобастой голове и с беззвучным смехом исчез раньше, чем он успел раскрыть пасть. Это было волшебное ощущение полета, как во сне. Мягкие лапы не оставляли следов, любая веточка, любая травинка держали меня, любой листок служил опорой. Даже когда прыжок оканчивался в сугробе меж камней, снег почти не проминался подо мною. Это был какой-то танец, единство с миром, это была невероятная легкость... это было — райхе!

То самое ощущениеумениечувствонавык, о котором когда-то говорила Дарзин. И разумеется, стоило осознать происходящее, как мир тут же схлопнулся, вышвыривая меня в состояние обыденности. Корка наста предательски подломилась, и с головой уйдя в сугроб, я зафыркал, забил лапами. Тьфу, твою! Кое-как выбравшись на большой плоский валун, подобрал под себя хвост и застыл. В этом теле не требовалось прилагать усилий, чтобы сохранять неподвижность, наоборот, в покое я мало чем отличался от изваяния.

Вокруг расстилалось небольшое плато, этаким "погоном" расположившееся на плече отрога Триандрии. Оно не было столовой горой, те сложены в основном осадочными породами, и не являлось лавовым — вулканов тут отродясь не водилось. Словом, происхождение странного плато оставалось покрыто завесой тайны. На первый взгляд, здесь порезвилась какая-то могущественная неодолимая сила, взорвав или отрубив здоровенный кусок горы так, что образовалась почти идеально ровная поверхность. Дальний ее край лежал под сенью исполинской стены — трехсотметровый, почти отвесный край мрачно нависал над плато. На стене отчетливо проступали слои пород, слагавших гору. Любой геолог был бы счастлив увидеть этот срез, ну а я зябко ежился при мысли о силе, могущей совершить нечто подобное.

Около двух квадратных километров сравнительно ровной поверхности было сплошь заставлено крупными камнями. Грани и изломы, резкие рубленые очертания, серое, черное и коричневое. Местами блестели сколы кристаллов, слюдоподобные крапины. Камни образовывали настоящий лабиринт, смыкаясь "плечами" в тупики, расходясь широкими "проспектами", узкими проходами и дорожками, извилистыми лазами, дырами и трещинами, в которых кишела, охотилась и пожирала друг друга местная жизнь. Меж валунов лежал щебень, плоть от их плоти, и крупный крупитчатый песок, сухо и громко хрустящий на каждый шаг. Где-то там впереди и находился источник зова. Там лежала Ниббана.

Лежала? Это было... не совсем подходящее слово. Когда я добрался до середины плато, коротким верхним путем — прыгая с валуна на валун, взору предстала картина масштабных разрушений. Сначала появился вал из вывороченной породы, полностью перекрывший обзор. Он возвышался на метров на шесть. Взобравшись на него, я увидел громадную воронку с половину футбольного поля. Края и стенки были изъязвлены, источены кавернами и рытвинами, некогда прочнейший камень теперь напоминал трещиноватый туф. Воронку до половины заливал странный серый туман, текучий, свилеватый, полный какого-то неуловимого движения. Словом, нехороший был туман, очень он мне не понравился. Но из его центра торчала узкая черная полоса до боли знакомых очертаний, в которой я сразу распознал кончик крыла. Ниббана...

Сразу туда я не сунулся. Обратившись к иным чувствам, удалось выяснить, что туман носит магический характер. Впрочем, вся воронка фонила эманациями распада, разложения. К тому же, многие из камней вывала были оплавлены и носили иные следы воздействия высоких температур. Знатно тут побушевало... В конце концов я сделал вывод, что в драконицу угодило какое-то заклятие, возможно, самонаводящееся, которое не просто ударило — а прицепилось и стало жечь ее подобно напалму. Представляю, какую боль она испытала. Грохнувшись здесь, Ниббана продолжила борьбу и использовала для этого всю свою силу, дарованную Йегусом. То-то из воронки так шибало. Каким-то образом ей удалось уничтожить заклятие — но вот чем за это пришлось заплатить? Судя по тому, что ее тело оставалось недвижимо, цена оказалась высока... Я не мог нащупать ни малейших следов присущей ей магии, как ни старался. Только зов, похожий на тянущуюся тоскливую ноту скрипки.

Зов... Ниточка связи меж создателем и созданием, тонкая, эфемерная, однако именно в силу своей тонкости совершенно неуничтожимая. Высшее сродство, более прочное, чем узы крови и рода, стоящее почти на одном уровне с душой, а то и просто на одном уровне. Ведь я тогда в сотворение вложил все, что мог — знания, умения, талант, буде таковой имелся, Дар, наконец. А что не мог — попросил у того, кто ушел по Пути дальше меня. И это означало, что пока Ниббана существует, нашу связь разорвать невозможно.

Я вскочил и с усилием распрямился, встав на задние лапы, широко-широко раскинул передние, будто обнимая весь мир, распахнул пасть до отказа и — позвал. Ни звука не вылетело наружу, но там, где плакала скрипка, навстречу ей устремилась пылающая волна. Сплелись, сплавились воедино магия и сиддхи, воля и желание, обретая в Тени Бездны пугающе явственные очертания. Я звал всей новообретенной силой, и грани мира вновь, как уже было однажды, почти дрогнули, почти промнулись. Еще, еще усилие... В какой-то момент стало ясно, что этого все же недостаточно, все замерло в шатком равновесии, готовое в следующий миг рухнуть, хороня под откатом не только уже достигнутое, но и все то, что ранее избежало котла магического сражения. Однако память подсказала практику, что могла сдвинуть чаши весов в мою сторону. Одной магии было недостаточно — и к ней на помощь пришло иное знание.

Мир велик, и магу потребны огромные силы, чтобы изменить его — в основе — хоть на волосок. Но моя цель ведь совсем не в этом! Не обязательно двигать неподъемный груз, когда можно просто обойти его, и вот здесь важна любая мелочь. Правильная поза — я чуть туже подобрал хвост и расслабил задние лапы. Правильное дыхание — до предела расправив обонятельный мешок, наполнил его чистым, холодным горным воздухом. Правильная речь — хрупкую тишину плато пронзил первый горловой звук, на лету расслаиваясь на три отдельных мелодии. Я вел песню свободно, как никогда раньше, и чувствовал, как клокочущие созвучия хоомея задевают какие-то незримые струны, цепляют что-то в мире, вытягивают это из глубины могучего потока к поверхности.

— Ууууууууоооооээээээмммммммнннннн... Хххххаааааааашшшш... Йюууууииоооууууммм...

Громче, сильнее. Мне не требовалось дышать, поэтому речитация не прерывалась ни на миг. Я полностью потерял ощущение времени. В какой-то момент изнутри словно плеснуло расплавом радуги. Укол синего огня пронзил центр груди, красной болью рвануло горло, и раскаленной белой точкой прожгло аджну, межглазье. Я провалился глубже. Исчезло ощущение тела, исчезло почти все. Остался лишь океан света.. и цель. В бесконечно малой точке, которой являлся я, одно за другим возникло четыре правильных состояния. Сострадание — я разделял боль Ниббаны. Любовь — мне была дорога она. Радость — я нашел ее. Равностность — я постиг ее суть. Эти состояния идеальным крестом легли на мир, повернулись посолонь, загибая концы, слились, породив из центра свастики сияющую волну благопожелания: "Да будет Ниббана невредима вновь!"

Практически невозможно описывать подобные практики словами обычного языка, поскольку большинства нужных понятий в нем просто нет. К тому же, смысл слов, каждое из которых в отдельности верно и подходяще, в целом может отличаться от смысла описываемого чуть менее, чем полностью. Сказать только, Пракамья-сиддха, которую я старался исполнить столь... нетрадиционным путем, по идее олицетворяла силу непреодолимой воли, способность достигать поставленной цели, приводить объекты в соответствие с субъективным о них представлением... и ничего из перечисленного. Это было невозможно сформулировать, только понять в ощущениях.

Однако "большая" сиддха таила в себе столь же большую опасность. Можно было впасть в махровый солипсизм, исправно приводя объекты в соответствие... внутри собственного разума. Для избежания этого был предназначен принцип божественной гордости, который следовало применять в процессе. Способность влиять на события, на материальный мир, способность что-либо производить присуща разумному изначально, нужно только лишь позволить самому себе занять более высокий статус. И опять слова обманчивы. Дело не в подминании мира под себя — дело в осознании равновеликости неба и человека, в их общности, неразделимости и, в конце концов, единении...

Тьфу, опять не то. В общем, этот опыт я не смогу описать и через сто лет. Сводить без должной подготовки столь разноплановые практики... если бы не жестокая необходимость... хотя что врать самому себе — просто сглупил. Полез на авось, вообще ни о чем не подумав. На этот раз повезло, но на будущее поклялся не совершать настолько опасных поступков. Ладно там всякие прыжки с моста, смерть тела совсем не так страшна, как смерть души — а именно этим легко могло закончиться извращение Пракамьи.

Придя, наконец, в себя, увидел медленно опадающий туман — и взгляд десятков зрачков, тускло искрившихся в черных озерах глаз. Вот только... если раньше сфокусированный взгляд Ниббаны напоминал зенитный прожектор, то теперь был схож с неверным пламенем свечи. Я знал, что полностью откатить назад все травмы, полученные драконицей, не смог, слишком велики были повреждения, слишком много сил она отдала борьбе с ударом Слезы, и слишком сложен и непостижим был дар Йегуса. Тем не менее, кое-что получилось. Полуоторванное крыло вернулось на место, более-менее разгладились свернутые в спирали маховые полосы, выправилась сплющенная и вмятая справа грудь. Но на теле по-прежнему оставались широкие пятна проплавлений, подернутые цветами побежалости. Такие же разводы пятнали всю правую сторону морды, чудом оставляя невредимым глаз.

Вздымая долго не опадающие клубы серой пыли, Ниббана двинулась ко мне. Укол мгновенной жалости пронзил грудь — драконица сильно припадала на правую сторону, на обе лапы сразу, а крыло держала чуть на отлете, словно не желая касаться оплавленной чешуи. Движения были скованными, похоже, что плоть в местах ударов стала косным металлом и утратила пластичность. Контраст с великолепным гордым существом, что когда-то дарило радость полета мне и Даре, был болезнен и пугающ.

Бережно прижав вытянутую морду к груди, я замер. Ниббана... Она не дрожала, а хранила присущую ей в бездействии абсолютную неподвижность, однако через нашу связь я чувствовал касание ее естества. Больше всего это было похоже на... голод? Жажду? Водопад странных, ни на что не похожих эмоций обрушился на мой разум, закружил, затягивая в воронку мальстрема. Капля воды стремительно солонела, прикоснувшись к кристаллу соли, на белом холсте, накрывающем рану, проступала кровь, плачущая воском свеча распрямлялась в чуткой ладони...

Где-то очень глубоко внутри, там, где тонкая грань отделяла мое существо, мою личность от Бездны, открылся некий шлюз, через который текла и текла непонятная Сила, без остатка впитываемая Ниббаной, словно полноводная река — пустыней. Если это и была магия, то такая, до которой мне было еще расти и расти. В какой-то момент я ощутил, что еще немного, и пойму эти чувства — и одновременно испугался, поскольку понимание было четко связано с принятием... не чуждости, но — инности. Инстинктивным усилием я ужал канал связи до прежней тончайшей нити, возвращая разуму привычную сферу окружения.

Ниббана плавно вознесла голову вверх, неотрывно смотря глаза в глаза. Хм, за прошедшее время она стала гораздо больше, чем изначально. Четыре с половиной метра длины сменились едва ли не десятью, крылья тоже сильно прибавили в размахе. На задних лапах я с удивлением заметил прорезавшиеся прибылые пальцы, также снабженные снабженные острыми лезвиями, и множество других мелких изменений сравнительно с первоначальным проектом. В целом Ниббана стала выглядеть более ...сложной ...взрослой и опасной — не знаю как, но впечатление было именно таким.

"Рэндом..." — вновь волна непонятных эмоций, исполненных, однако, поистине драконьей мощи.

"Полегче, девочка, у меня мозг плавится."

Длинный хвост громко и страшно щелкнул, когда листовидное лезвие-кисточка со сверхзвуковой скоростью стегнуло камень. Брызнула шрапнель осколков разваленного надвое валуна, простучала по литым панцирям его собратьев — а в голове моей крутанулся назад верньер "громкости" слегка спустившей пар драконицы.

"Я вновь неполна" — пожаловалась она. Что? ЧТО?

Хсссс — заскрежетали когти, высекая в камнях вывала глубокие белесые борозды — мои когти! Шторки век словно диафрагма объектива сузили мир до одной драконьей морды, каждая чешуйка, каждая линия которой внезапно высветилась, как под микроскопом. Взгляд вонзился в зрачки Ниббаны, пытаясь скальпелем воли прорезать в этой искрящейся тьме путь к истине... "Как? Когда?" — каплями расплавленного металла падали в ее разум вопрошающие посылы... Драконица неловко попятилась, села на задние лапы и... всхлипнула. Этот невозможный звук только и смог отрезвить меня. Очнувшись, я внезапно испытал жуткий стыд, метнулся к ней и обнял склоненную голову. Долго шептал что-то бессвязное и ласковое, гладя длинную морду, а наждачные шипики на чешуе незаметно исчезали под лапой и возникали после. Лишь гораздо позже я понял, как внимательна и деликатна была Ниббана, что позволяла касаться себя невозбранно, хотя острейший плактоид ее шкуры превосходил любой напильник.

Взошла первая луна — Велса; вторая, Никса, пока еще пряталась за горизонтом. Осторожно отстранившись от Ниббаны, мягко заглянул ей в глаза.

"Нужно начинать."

За это время я выяснил, что связь между нею и Дарой ослабла после удара Слезы и вовсе пропала после завершающего аккорда боя со световиками. Взрыв Хрустального Молота не только снес стены замка Морг, но и каким-то образом нарушил единение поднявшего и поднятого. Была ли причина в том, что некромагический идентификатор все-таки являлся полуподдельным, или просто помехи от магической бури затруднили связь, но факт оставался фактом — Ниббана более не чувствовала хозяйку и оттого страдала еще сильнее.

А я, напротив, успокоился, потому что Дара и другие точно пережили катаклизм — а значит, причина заключалась в чем-то другом. Драконица тоже почувствовала себя лучше, переданные картины подземелий замка уверили ее в здравии Дары, по крайней мере, на момент начала моего незапланированного путешествия. Впрочем, она тут же начала беспокоиться о том, почему связь не восстановилась до сих пор. Нужно было разыскать шунну и-Морг, чтобы разобраться с этим накоротке, однако здесь и возникала самая большая наша проблема. Хромой на крыло магический дракон — лучшего подарка для ОСО и представить невозможно. Я-то ладно, мог скрыться в любой щели, а Ниббана был размером больше трицератопса. Крылатое создание на земле уступало многим гораздо более слабым, но изначально сухопутным существам. Впрочем, я кое-что придумал.

"Идем."

"?"

"Там, где ты была создана, я смогу починить тебя."

Грохочущий гнев. Она увидела в моем разуме, как рухнула Скала, и что было тому причиной.

"?!!"

"Если б я сам знал! Заклятие Белого лотоса пало, и причиной этого был я — это все, что пока мне известно. Неважно, идем."

И мы пошли. Довольно ходко, как по меркам обычных людей. Поковыляли — по моим. Поползли беременной улиткой, как раздраженно думала Ниббана. Разведанные тропы повсюду и часто прерывались обвалами, оползнями, зияли провалами... отголоски сражения донеслись и сюда. А ведь взрыв Хрустального Молота я бы приравнял к одному удару Мохана Бисс Химайра, Таумиэля Огня. На что способны маги уровня Эсфирот, страшно было даже подумать. Изменение ландшафта на больших территориях, тектоника, крупномасштабные атмосферные явления...

Дважды за время пути находили остатки тварей Ордена Птиц Гермеса. Из-под огромного куска скалы торчали паучьи ноги, а к утру Ниббана засекла на дальнем склоне остатки одного киссах — косо срезанную часть торса с головой. Чисто срезанного, между прочим. Чем его так приложило, осталось неизвестным.

Двигались мы друг за другом, я впереди метров на триста, разведывал путь. Когда рассвело, пришлось забиться в воронкообразное углубление среди россыпи мелких камней. Ниббана свернулась так, чтобы образовать как можно более ровную поверхность, при этом неестественность позы ее совершенно не беспокоила. Накидал камней сверху — получилось вообще неотличимо от фона. Сам лег сбоку, припорошил себя, замер недвижно. В таком виде и передневали.

С гребня открывался отличный вид на, гм, кратер — по-другому и не скажешь. Склоны, обращенные к Скале, были выжжены полностью, а кое-где даже остеклованы. От самой Скалы остался жалкий огарок, околотый зуб, черно-серый пенек в смоляных потеках. Глубокие извивистые борозды отмечали места, по которым прошлись плети-щупальца Белого Лотоса. Невысокий, метров шестидесяти, изувеченный останец находился в центре почти круглого озерца — гладкая поверхность была спокойна, недвижна и темна, поглощая отраженный свет Велсы и Никсы.

Стояла полная тишина. Никакой звук не нарушал мертвенное безмолвие. Я вглядывался в резкие тени, что таились в изломах скал, и недоброе предчувствие выгибало загривок. Идти туда не хотелось. Переглянувшись с Ниббаной, я понял, что и ее не миновало чувство... не опасности, но близящихся перемен — как водится, к худшему.

Но идти было нужно. Мы и так потратили достаточно много времени, скрываясь при переходе, и ни разу не заметили при том ни единой живой души. Округа словно вымерла, а в воздухе постоянно висело смутное ощущение, будто над горами простерлась протянутая издалека чужая длань. Странно, но в иное время я бы давно тяготился ожиданием, укрощая волей нетерпение — а тут о потраченном времени заботился лишь разум, чувства же просили оттянуть движение возможно дольше. И это наводило на мысли.

Как бы там ни было, через пару часов мы спустились вниз. Ступали медленно, тщательно выбирая место, куда поставить лапу, и сторожко замирая при каждом шорохе потревоженных камушков. Задумавшись о том, как будем переправляться через озеро, я машинально попробовал воду лапой — и в изумлении ощутил под подушечками не влагу, а холодную твердую гладкость. Тахилит. Новое понимание ворвалось в разум — когда отбушевало огненное заклятие, потоки быстрой жидкой лавы стекли вниз, окружив останец, а после застыли идеальным черным зеркалом.

"Непроглядны воды Келед Зарама, холодны ключи Кибел-Налы" — возникли в памяти старые, удивительно подходящие строки, когда мы шли по ровной глади озера. Призрачный свет Сестер проникал в глубь тахилита и превращался в неверные колышущиеся тени, которые кривлялись и танцевали при каждом шаге над темной бездной.

Бугристая стена нависла надо мной, укрыла от догляда теневой шалью, устало толкнулась в лоб, узнавая. И... все. Не раскрылась приветливо входом в вакуоль, не окружила сухим ласковым теплом. Когда-то податливо-покорный камень остался шершав и тверд, почти покинутый ранее довлевшей в нем Силой.

И все же что-то еще жило глубоко под толщами косного камня. Некое скрытое движение, неверное, зыбкое, ощутимое лишь на самой грани моего дара — и только сейчас, когда ночь немного четче обрисовала легкий всплеск в стоячем омуте. Я почувствовал любопытство — то, что ожидало нас внизу, было сродни нам обоим, и мне, и драконице. Неужели?..

В плечо толкнулась узкая морда, Ниббана намекала на исход ночи. Пока мы еще были в сравнительной безопасности, но уже скоро... Нужно было что-то решать. И я решился. Отдавшись странному наитию, я обратился внутрь себя, встав лицом к лицу с тем, что с некоторых пор вновь стало из главного страха источником нескончаемого понимания мира.

//// ... ... ... ... ... ... ...

Действительно, в Бездну льзя было смотреть невозбранно. Каждый брошенный в нее взгляд откликался странными, ни на что не похожими ощущениями, которые, кроме всего прочего, исподволь меняли меня. Вот и сейчас — внезапно я смог помыслить о связи с Бездной... иначе. С новой точки зрения провал в нее представился умозрительной гранью, не имеющей толщины плоскостью, на которой происходил переход обыденности в качественно новое состояние. Мир словно бы умирал и обращался... нет, не в свою противоположность, а во что-то, названия чему я пока не знал.

Умирал... Да. Верное слово. Вот оно, сокрытое сродство. Источник в Скале умер — то ли я сам вычерпал его до дна во время схватки с заклятием высшего мага, то ли тот смог как-то добраться до него через всю защиту — как бы там ни было, Сила, ранее бурлившая в камне, ушла. Но природа не терпит пустоты, а магия связывает воедино любые ее движения. И то, что ушло за Порог, сменило суть, в новой ипостаси вовлеченное в Великий Круговорот, — но не объем! Как только подстегнутый новым пониманием ум собрал головоломку воедино, на меня словно бы рухнула тысячетонная плита.

Все, что скопилось в камне за эоны лет, со смертью Источника по общепринятым взглядам вроде бы рассеялось в окружающем — а на деле всего лишь сменило... эм-м, снова терминологический затык. Не полярность, Земля не стала Воздухом. Плоскость бытия, если можно так выразиться. Зависло заряженным конденсатором. Ну а я стал тем каналом, через который вся эта масса теперь собиралась истечь. Каналом и одновременно преобразователем, дающим ей возможность взаимодействовать с тварным миром.

В камень меня буквально всосало. Ниббана едва успела уцепиться за задние лапы, отчего все это ужасно напоминало спуск по слипу аквапарка. Но веселого было мало. Давление Силы росло с приближением к ее центру, причем очень быстро, порождая аналог боли в ушах, но только во всем теле сразу. Или не в теле? Похоже, так отзывался на избыток Силы мой Дар. В сборочном зале давление достигло максимума, меня распластывало по полу, как лягушку под прессом, не то что движение — каждая связная мысль давалась с большим усилием.

ПРОДА

Лапы скребли камень, покрытый толстым слоем илисто-мелкой пыли, тяжелой, текучей...

Зато Ниббана чувствовала себя прекрасно. На глазах наливаясь мощью, она начала... танцевать. С плотно закрытыми глазами она грациозно кружилась по залу — плавные взмахи крыльев, завораживающие изгибы длинного хвоста, игра его листовидного кончика... И вставали на место встопорщенные страшными ударами чешуи, выправлялись вмятины, цвета побежалости покидали металл, уступая место знакомому грозовому блеску.

Драконица танцевала, и все тоньше становился слой пыли на полу. Порошинки следовали ее движениям, как живые, а достигая тела, бесследно впитывались в чешую. Вместе с тем я ощущал, как с каждым движением танца слабеет пресс Силы, уже не причиняющий почти физической боли. Во внутреннем восприятии Ниббана представлялась мне громадной разверстой воронкой, в которую низвергался водопад из горного озера — и озеро постепенно мелело, обнажая острые клыки доселе сокрытых под темными водами скал.

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Я полностью позабыл о времени, созерцая переливы одного бесконечно длинного движения — воплощенной песни возрождения. Но когда удивительно соразмерный силуэт драконицы прокрутился на кончике когтя в последнем па и замер, точно остановленная вспышка молнии, я вдруг осознал, что никакого давления больше нет. Вообще. Она выпила озеро досуха, и нам больше нечего было здесь делать.

На закате следующего дня мы покинули Скалу. Широкие крылья несли Ниббану все выше и выше, по огромной спирали мы набирали высоту, пока не вознеслись в области, где царил вечный холод. Привычные пути птиц остались далеко внизу, сюда не залетали даже громадные горные хищники, похожие на грифов и способные утащить в когтях детеныша лайде. Взлет был рассчитан так, чтобы не попасть в лучи заходящего светила — мало ли, насколько зоркие глаза могут найтись в округе. Вышло так, что летели мы в примерно однообразной полутьме, пока на фиолетовом, а затем и черном небе не проявились бесчисленные звезды. Я в очередной раз поразился, насколько чистое здесь небо — мириады звезд сияли, словно россыпи драгоценностей, и звали душу к себе, вверх. Подождите еще чуть-чуть, у меня остались кое-какие дела на земле. Однажды я приду к вам, обещаю...

Внезапно по небу пронеслась полоса чистейшего белого света, абсолютно бесшумно и едва ли не мгновенно. Она зародилась за горизонтом и скрылась тоже, с другой стороны. Насколько я успел заметить, полоса шла довольно низко, отнюдь не в космосе, может, где-то в верхних слоях. Мы с Ниббаной замерли, напрягая все органы чувств, но мгновения шли, и ничего не происходило. Вообще. Странно... Дома я тоже однажды видел нечто подобное, но не так явно. Ладно, чем бы ни было это явление, оно для нас не опасно.

Я с усилием обратил взор долу. Непроглядная темень застилала горы, лишь чуть более светлыми силуэтами выделяя подлунные склоны, и совсем уж угольными провалами долины. Не с моим зрением было пытаться что-либо разглядеть в них, тем более, с такой высоты, зато рядом со мной находилось существо, "прожекторы" которого были специально предназначены для этого. Да! Глаза Ниббаны вновь цвели прежней искристой тьмой, и она уже высмотрела шесть подходящих целей, чтобы проверить наши новые возможности. Смотреть ее глазами я, конечно же, не мог, однако она сумела передать... ну, кое-что. Зрение драконицы кардинально отличалось от моего, образы она передавала такие, что при попытке осознать их в голове начинали заезжать шарики за ролики. Это было что-то многоспектральное, с наложением картинок, с изрядной магической составляющей, приправленное какими-то совсем уж неведомыми ощущениями. После многочисленных попыток удалось кое-как подстроиться и выработать нечто вроде пиджина. Ниббана со своей стороны предельно упрощала картинку, а я старался уложить ее в своих мозгах, ища соответствия привычным вещам.

Так вот, шесть целей были выбраны из сорока с лишним по ряду оговоренных критериев. Во-первых, отсекались все групповые цели, нам рано было тягаться с кучами вооруженного народу, к тому же, группы могли оказаться жителями населенных пунктов — а я до сих пор числил эти земли практически своими. Во-вторых, магия — Ниббана каким-то образом могла ощущать "фон" от магически активных предметов и существ, поэтому нападать на того, кто мог оказаться могучим магом или владельцем мощного артефакта, тоже было чревато излишним риском. Ну и еще кое-что. В сухом остатке вышло шесть одиночек (что само по себе являло повод к подозрениям) без признаков чрезмерной опасности, зато с признаками принадлежности к другому лагерю. Мда, людно нынче в этих горах...

Конкретно — у двоих под седлом были кони, причем не мохнатые местные лошадки, способные питаться колючками и мхом, и даже не тамменская порода — максимум разумного шика, а настоящие равнинные скакуны, длинноногие и крутошеие. И что эти товарищи забыли здесь?

Третий был вооружен коротким копьем, вполне возможно, охотничьим, и про него ничего определенного вот так сразу сказать было нельзя. Четвертый и пятый шли вместе. Вернее, умело разбили лагерь и ночевали, при этом один бдел, а второй спал, завернувшись в одеяло, на пятне теплого камня. Ну а шестой имел при себе арбалет, штуку для местных охотников дорогую и совершенно излишнюю. И это был не воин Торров, всех их я помнил не только в лицо, но и еще по десяткам примет, и мог опознать сбоку, со спины, по видимой части тела или особенностям снаряжения — специально в свое время озаботился. Даже в искаженной картинке от драконицы мог уверенно сказать, что этот не из них. Его и выбрал для имания.

Все-таки, наша связь с Ниббаной — великое дело! Уяснив, что от нее требовалось, она правильно вышла на цель с первого захода. Воин, а это был именно воин, наверняка не пропустил бы пролет такой громадины поблизости, и как поступил далее — неизвестно. А так все вышло донельзя удачнее. Ниббана неслышно спланировала с подветренной стороны и в нужный момент разжала когти, произведя точное бомбометание. Инстинкты дракона, существа, рожденного для полета, не подвели. Я пал на цель, мгновенно сцапав его конечности своими, человек на удивление мощно дернулся, но сила его мышц безнадежно проигрывала силе моего тела. И когда он распахнул глаза, я с удовольствием распахнул навстречу свою пасть — во всю ширь, почти как у приснопамятного шупыра, и зарычал.

Что ж, шутка удалась! Такое выражение лица увидишь нечасто, а потому я бережно отправил эту картинку в закрома памяти. Но воин, к его чести, себя не потерял и даже не обосрался, проснувшись в когтях неведомой твари. Это, кстати, было плохо — сохранившего присутствие духа противника придется ломать, и ломать жестко.