Прыжки через огонь

По толпе побежали злые шепотки и вскоре я увидел множество движущихся волн, похожих на плывущих по морю голов морских змей — задние ряды передавали вперед камни и палки. В следующую секунду я почувствовал усиление давления — толпа сосредотачивалась и уплотнялась.

— Не видно ни черта, — возмутилась прижатая ко моей спине Алена, — лучше бы ты меня на шею посадил.

— Нет, Алена, — буркнул я, — ты слишком большая.

— Как поднять, так большая! — возмутилась девочка, — а в твоем телефоне записана как «Алёна Маленькая».

— Не большая, а взрослая, — смутился я, — и вообще, как ты узнала, как я тебя в телефоне записал?

— Позвонила и посмотрела на экран, — ядовито сказала девочка, — когда мы интервью записывали.

Нашу пикировку прервал возмущенно-восторженный рев — вооруженные палками первые ряды протестующих бросились в атаку, осыпая щитоносцев градом ударов.

— Надо выбираться отсюда, — сказал я, протискиваясь назад.

До меня только сейчас дошло, что я стою вместе с девочкой в агрессивно настроенной толпе. Получалось плохо — люди вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть стычки на первой линии. Вцепившейся мне в руку Алёне было еще хуже — я едва видел её лицо, впрессованное между тел.

— Подвинетесь! Подвинетесь! — закричал я, и вытащив девочку усадил всё-таки её на шею, добавив, — не вздумай рассказать маме!

— Мама всё о нас знает, — довольно заметила девочка, ерзая, чтоб устроиться поудобней.

— В смысле «всё»? — ужаснулся я, — что ты там напридумывала?

Что ответила Алена, так и осталось неизвестным, так позади меня бешено закричали несколько голосов. Обернувшись, я увидел, что кричат несколько объятых пламенем охранников — дело дошло до коктейлей Молотова. Через несколько секунд горящих людей окутали белые облака выпущенной из огнетушителей пены — охранники были готовы к такому повороту событий.

Но быстро закрыть брешь они не успели — в просвет бросились атакующие протестующие, раздвигая и расталкивая стену щитов. Воодушевленная толпа взревела тысячами глоток, подавшись вперед.

Я тоже усилил давление, как ледокол, раздвигая спешащих вперед людей — я понимал, что добром это не кончится. Так и оказалось — едва я успел добраться до начала улицы, как сзади раздались хлопки выстрелов — охранники начали стрелять по толпе резиновыми — я надеюсь — пулями. Раздались крики раненых.

Толпа взревела и замерла, подавшись назад. «Будет бойня, — подумал я, — первые ряды сейчас бросятся назад, сталкиваясь и перемалывая тех, кто только что вышел из огонька». За себя и Алену я не боялся — мы находились недалеко от стены и в случае чего, могли спрятаться за выступами колонн.

И вот, когда ходынка казалась неизбежной, случилось чудо!

Обратив внимание, на изменившуюся тональность криков, я обернулся. И замер, завороженный увиденным — с неба, пробивая низко висящие тучи, на пирамиду падал дождь из призрачного синего огня. Выстроенные в линии светящиеся капли, словно ростки, распрямлялись, превращаясь в светящие всполохи.

Несмотря на то, что вживую видел эту картину в первый раз, я сразу понял что происходит — огонек мира ГИЗА реализовал свою базовую функцию — не позволил заблокировать доступ. Но, обернувшись, я увидел, что ситуация более уникальна — огонек не переместился — огонек раздвоился.

Огонек, с которого мы вышли полчаса назад был на месте, сияя, словно огромная новогодняя елка. Волею случая мы стали свидетелями редчайшего события — изменения структуры местной сети. Это событие не было уникальным — огонек, обслуживающий растянувшийся вдоль побережья мир ПЛЯЖ разделился еще в первые дни — по мнению экспертов, это была закономерная реакция транспортной системы, обеспечивающей доступом к огонькам крупные скопления людей.

Но всё же, это было уникальное и прекрасное событие. Наглядно демонстрирующее власть имущим базовое правило нашей вселенной — всех не заблокировать. Свобода, как росток камнеломки, всегда пробивается сквозь асфальт.

Удивительно, но это поняли и бойцы обеих сторон. Стычки замирали, люди, помогая подняться упавшим товарищам, расходились по сторонам. Охранники привычно группировались, отгораживаясь стеной щитов, уже не пытаясь перегородить доступ к пирамиде, но на них уже не обращали внимание — взгляды толпы были прикованы к вспыхнувшему огоньку.

В котором, как раз материализовалась нагая фигурка девушки.

Думаю, что в новый огонек она переместилась не по сети, а из старого огонька — настолько уверенными были её движения. Взяв из рук одного из успевших добежать до огонька знамя, она побежала по ступеням вниз, подняв над головой бьющееся на ветру полотнище.

Позади меня, изрядно перепугав, вспыхнуло искристое пламя магния. Я обернулся и увидел репортера одной из местных газет, снимающего этот торжественный момент на укрепленный на треноге фотоаппарат — произведенная в мире ГИЗА фототехника отставала на полтораста лет.

Что, впрочем, не помешает фотографии, разбитой на блоки и преобразованной в последовательность сжатых алгоритмом цифр, появится вечером в земных новостях. В той части земных новостей, которая еще уделяла внимание протестным акциями.

Всё еще сидящая на моих плечах Алёна напомнила о себе сдержанным покашливанием. Я усмехнулся и вернул насупившуюся девушку на тротуар.

— Обеденный перерыв окончен, — напомнила она мне, — оставшиеся блоки сами себя не передадут.

— Думаю, что осторожный Дуся давно собрал манатки, — махнул рукой я.

И оказался не прав. Вернувшись на площадку, мы обнаружили суетливо хромающего Дусю, пытающегося в одиночку завершить начатую работу.

— Плачу в десять раз больше обычной ставки, — взмолился он, как только увидел нас, — помогите пакет завершить! Все разбежались, а меня уволят, если я до вечера работу не завершу.

— Утренние данные ты тоже по новой ставке пересчитаешь? — улыбаясь, спросила Алёна.

— Пересчитаю, — вздохнул Дуся, — без ножа меня режете!

И мы еще несколько часов завершали передачу массива. Мы бы провозились до ночи, если бы вызванные нам на помощь резервные курьеры. Но всё, что имеет начало, имеет и конец. Вбив последнюю последовательность, я механически набрал код Земли и даже успел пройти пару шагов к терминалу, как передо мной выскочила машущая руками Алёнка.

— Финиш, — пританцовывая кричала она, — мы справились! Гоу в кафе, я угощаю!

— Да и я сам могу за себя заплатить, — пробурчал я, думая отказаться.

Но потом подумал «А почему бы и нет? Разве я, заработав за день пару месячных зарплат своей матери, не угостил бы своих приятелей? Отказаться — означает серьезно обидеть Алёну» и поспешил вслед за неугомонной девчонкой в переодевалку.

Где меня ждало очередное потрясение.

— Ты не воспринимаешь меня серьёзно, — задумчиво сказала Алёна, отвернувшись от расположенного на стене большого зеркала, перед которым она вертелась последние несколько минут, — это потому, что у меня маленькая грудь, верно?

Я аж поперхнулся. Получив ящик с одеждой раньше меня, Алёна успела натянуть украшенные мелкими цветочками беленькие трусики, из-за чего казалась более голой, чем пять минут назад.

— Ну... — задумчиво протянул я, не зная как выпутаться из ситуации.

Грудь у Алёны, действительно, могла бы быть и побольше. Грудь вообще могла бы быть, если на то пошло. Но сказать об этом девочке означало нажить врага на всю жизнь.

— … просто ты еще такая юная, — попытался сделикатничать я, — тебе ведь всего двенадцать...

— Мне четырнадцать, идиот! — крикнула на всю комнату возмущенная Алёна, — и развита я соответственно возрасту! Просто я не скороспелая корова!

От неожиданности я сумел выдавить только слышанную от папы присказку: «Чужие дети растут быстро».

Ни в какое кафе, мы естественно, не пошли — разрыдавшаяся после моих слов Аленка сбежала, быстро покидав вещи в сумку. Я же, под мелким дождем поплелся к автобусу, вернувшим меня к метро.

Потом я полчаса трясся в пустом вагоне — от голода и усталости мне не хотелось, так что я просто смотрел транслируемые на одном из экранов московские новости, в которых бегущей строкой пустили сообщение о разделении огонька ГИЗЫ. Ни о каком бунте, естественно, не было никаких упоминаний — федеральным каналам было разрешено освещать только беспорядки в США.

Дома меня встретила мама. Я было удивился, что она так рано вернулась с работы, но посмотрев на часы понял, что припозднился сам. В отличие от меня, мама была бодра и весела — дежурство прошло спокойно, а после дежурства она успела побывать на дне рождения одной из своих подчиненных, которых она звала «моим девочками».

— Мама, а ты знала, что Алёне уже четырнадцать?

— Какой Алене? — спросила мама, не переставая резать салат, — нашей Алёнке? Ну, да знала, — добавила она, что-то считая в уме, — она же десятого года, так что действительно четырнадцать. А чему тут удивляться, чужие дети растут быстро.

— Даже не начинай мама, — умоляюще поднял вверх руки я, — даже не начинай.

— А чего это ты начала на неё внимание обращать? — подозрительно сощурилась мама, — девочка что, созрела?

— Помнишь интервью, — вздохнув, сказал я, — которое мы с Алёной записали?

— Помню, — кивнула мама, — она там такая хорошенькая, с бантами. Домашний торт еще нам принесла.

— Да, это интервью, — поморщился я.

И пересказал маме всю историю.

— Какой ужас, — обмерла мама, закрыв лицо руками, — бедная девочка! Оказаться голой перед одноклассниками, это же худший из кошмаров!

— Неужели? — скептически хмыкнул я, — когда огонек около школы был, мы как-то всем классом на ПЛЯЖ с уроков удрали. Ну, не всем классом, конечно, но большей и лучшей частью.

— Ты мальчик, — вздохнула мама, — это другое. К тому же прыгали вы все вместе. Где все голые, там никто не голый. Рассказать, какое у меня самое неприятное воспоминание с детства осталось?

— Расскажи. Если не считаешь, что воспоминание настолько неприятное, что лучше вообще не вспоминать.

— Сейчас то я считаю случившееся скорее забавным, чем неприятным, — улыбнулась мама, — но это сейчас. В СССР, когда я росла, летом горячую воду отключали. И мы с бабушкой, в смысле, с моей мамой, ходили в баню. Я тогда училась в третьем классе. Нравы тогда были попроще и многие мамаши брали с собой мальчиков — мыть-то их всё равно надо. Внимания на них никто не обращал — ну, мальчики и мальчики. Мне тоже было всё равно.

До того самого случая. Приходим в баню и моя мама, в смысле бабушка, в очереди подругу встретила. А подруга притащила в баню мальчика — моего одноклассника. Городок-то маленький. Они сразу как встретились, стали общих знакомых обсуждать. А когда очередь подошла, шкафчики для одежды себе рядом взяли.

«Ма, — говорю я, — я не буду при нем раздеваться! Мы в одном классе учимся!». «Ой, да что за глупости, — ответила мне мама, — маленького мальчика стесняться». Поставила меня на лавку и раздела.

— Где все голые, там никто не голый, — повторил я мамины слова.

— Вот именно, — улыбнулась мама, — ты просто историю до конца не дослушал. Витька, — этот мой одноклассник, внимательно на меня посмотрел, и тоже отказался раздеваться. Но, в отличие от меня, его послушали! «Ой, и правда, Витенька, — всплеснула руками его матушка, — неудобненько тебе будет перед девочкой! Иди в мужское отделение, вот тебе мочалочка».

Обычно, я, когда разговариваю или читаю, представляю себе все, что происходит. Но, не в этот раз — я просто не мог представить себе маму девочкой. Да еще и голой.

— Да, нехорошо получилось, — сказал я, просто чтобы что-то сказать.

— Не то слово! Витька об этом всем в школе рассказал. Надеюсь, что Алёна переживет случившееся проще, чем я тогда, — вздохнула мама, — ты перед ней извинился?

— Да, вроде же не за что? — протянул я, — не я же это всё устроил!

— Немедленно извинись. Прямо сейчас позвони и извинись, мы, женщины, это ценим.

— Ну, мама, уже поздно, я позвоню завтра, — заканючил я.

— Напиши сообщение, — мама была непреклонна, — и вот увидишь, что она прочитает.

— Сдаюсь, — вздохнул я и поплелся в свою комнату, где на прикроватном столике заряжался телефон.

Который сиял огнями, как новогодняя ёлка — несмотря на позднее время, кто-то из включенных в число важных для меня абонентов, послал мне сообщение.

«Интересно, кто это, — подумал я, рассматривая незнакомый номер, — обычно я записываю контакты по имени». И тут же вспомнил — это же мой хакер-фрилансер, которому я поручил провести поиск заинтересовавшей полицию мартышки.

«Личность установлена, — прочитал я полученное от него сообщение, — с вероятностью в 98 процентов, на фотографии изображена Альва Ёнссон, шведка…

И тут я обмер! Удивительно, но я знал эту женщину! Точнее, вспомнил её имя — поскольку оно часто упоминалось в одном списке с моим пропавшим отцом. Невероятно, невозможно, необъяснимо — но полиция Москвы активно искала женщину, которая, как и многие другие, исчезла, войдя четыре года назад в огонек.

Я бросился к компьютеру и набил её имя в поисковик. Сразу открылась справка с мемориального сайта: уроженка Мальме, Альва Ёнссон, бесследно пропала, бла… бла… бла… но меня интересовало не информация, а фотография, с которой на меня смотрела смешливая белокурая девушка — даже на глаз более юная, чем на распечатке полицая.

То есть одна из пропавших вместе с моим отцом женщин — вернулась, оттуда, где находилась все эти четыре года! Это первая реальная подвижка в расследовании исчезновения моего отца за всё время!

Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся!