Разная доля нас ожидает

— Не отпущу, — шепнул Лирвейн, снова целуя меня, перехватывая одну мою руку, которую уже почему-то не сковывала сеть, и переплетая наши пальцы. Сжимая, крепко, почти до боли, как будто боялся потерять. — Глупая, неужели думаешь, что пока ты горишь мной, пока ты дрожишь под моими руками, и тело твое говорит "да", я прислушаюсь? И да, моя принцесса, ты уже даже не связана. А ведь после Испытания ты сильнее, госпожа, более того, ты можешь мне приказать. Но не делаешь!

— Отпусти меня! — твердо и ровно сказала я, но... но он положил руки мне на груди и сжал чувствительные вершинки, отчего меня выгнуло в его руках, а с губ почему-то сорвался длинный стон.

— Недостаточно твердо, — последовал смешок, и мочку уха сначала нежно поцеловали, потом лизнули, и втянули в рот посасывая, от чего у меня вообще звезды под закрытыми веками зажглись. — Что же ты такая чувствительная милая? Слишком чувствительная для той, что провела ночь с любимым мужчиной. Или так и не получила удовлетворения? Ой, какая же досада... исправим?

— Не смей!

— Да ты что? — снова низкий смех, и снова поцелуй, ладонь занесенную для удара перехватили, быстро перецеловали каждый пальчик, потом взял в плен вторую, соединил над головой... и спустя миг мои запястья как окоченели, не могла даже пошевелить ими. Он заставил завести руки ему за голову, и шепнул: — Сцепи пальцы или сожми мои волосы.

Я уже открыта было рот, чтобы рассмеяться, но похолодела ощутив, как руки зарываются в шелковистые волосы, и послушно переплетаются в замок.

— Совместила, — хмыкнул мужчина. — Алька — зайка, а вот теперь поиграем. Ты уже поняла, что сейчас целиком в моей власти?

— Да... — как-то сама выдохнула я. — Но почему, как?!

— Избранница, — очень невесело хмыкнул орвир. — Видишь ли, из-за того, что мой народ имеет такие последствия от любви... если чувства хоть отчасти взаимные, то мужчина может иногда влиять на свою женщину. Подчинять.

Слов у меня не нашлось!

— Козел последний! — нет, я погорячилась, некоторые таки отыскались.

Но тут... у меня как свет в глазах померк, и стала картинка моей спальни в резиденции. Я, и этот мужчина. Он ласково обнимает меня, я доверчиво прижимаюсь, и чувствую себя очень счастливой от того, что он рядом. От того, что он такой. От того, что сейчас между нами только мы, только одежда. Которая легко и быстро снимается. Что все страхи, и сомнения остались где-то в другой жизни сейчас скрытой туманом забвения.

И его слова...

"Я орвир. Орки однолюбы. Мы не сразу влюбляемся, но если это случилось... Это чувство — высший дар и проклятие. Потому что, если что-то идет не так — мужчина сходит с ума."

— Ты понял давно... И не воспользовался.

— Я верил, что успею, — спокойно ответил Лирвейн. — Но первым, успел мой заклятый друг.

— И не смущает? — почти эхом спросила я. — Что я уже его. И я хочу, чтобы все так и осталось.

— Ты не знаешь, чего хочешь, — жестко ответил Лир. — Иначе сейчас просто разнесла тут все. А так, родная, ты желаешь меня. Ты хочешь быть рядом, но злишься, боишься и неизвестно что еще. Потому... я пользуюсь свой властью. Как и ты своей, когда держала меня на расстоянии раньше. Но сейчас, зайка есть еще одна проблема. Стихии. А ты нервная и как струна дрожишь. Ты не сможешь играть и выигрывать на той арене куда вышла, если не будешь спокойна. Поэтому сейчас... сейчас можешь кричать, пытаться вырваться, но в таком случае, я не буду сдерживаться и просто возьму тебя, — он развернул к себе, и с очевидным удовольствием провел рукой сначала по лицу, а потом сразу расстегнул несколько пуговиц распахивая ворот платья, лаская грудь под тонкой сорочкой. — Или позволяешь сделать то, что было нужно. И сейчас не произойдет главного.

— Я вернусь к... — продолжить не успела. Он склонился, закрывая мне рот поцелуем и как только оторвался, яростно прошипел:

— Ты еще не поняла? Я хочу сегодня быть с тобой, и мне не важно, чем придется "прикрыть" это желание. И еще, я знаю, что ты хочешь быть со мной. Твой выбор только один, Александра. Все или не все.

Ответить я не успела. Меня осторожно опрокинули на ковер, и Лирвейн склонился, осторожно обводя овал моего лица, и кривя губы в какой-то горькой усмешке:

— Знаешь как больно... — тихо прошептал мужчина, нежно поглаживая мою бровь, касаясь скул, губ. — Знать, чувствовать, что ты сейчас с другим. Знать, что можешь забыть. Приказать, и ты будешь со мной и моей. Будешь... но надолго ли? Любовь такая хрупкая вещь, моя девочка. Твоя любовь. Это я привязан узами крепче стального троса, не порвешь, не вырвешься, не убежишь. А вот ты... счастье, что хоть что-то есть.

— Тогда зачем ты сейчас... так?! — с мукой спросила я. — Понимаешь мои чувства к нему? КАК я себя буду чувствовать!

— Эгоист, — тихо выдохнул он. — Я боюсь, что та ночь так и останется первой и последней. И мне хочется хоть немного для себя. Моего такого разного, горько-сладкого, но счастья. Того, что сведет меня с ума гораздо быстрее, — он внезапно рассмеялся, и приподнявшись на локтях, скатился с меня, и лег рядом, потом коротко приказал: — Ты сможешь уйти отсюда только через полчаса. И сопротивляться тоже пока не сможешь.

— Цензурных слов нет, — как-то очень спокойно констатировала я.

Он лег на бок, провел рукой по моему телу, откровенно очерчивая грудь, задевая сосок, от чего я сжала зубы, чтобы сдержать выдох, но...

— Я хочу видеть твою настоящую реакцию, — также спокойно сообщил Лирвейн, и дернул за шнуровку сорочки, распуская завязки, сдергивая ее ниже, полностью открывая одну грудь. Склонился, накрывая ртом розовый сосок, обвел его языком и легонько прикусил. По телу прокатилась дрожь, рука сама взметнулась вверх, запутываясь пальцами в белоснежной гриве, прижимая его еще ближе.

Тихий смешок и оторвавшись, он продолжил:

— Моя девочка.

— Я не твоя.

— Ты уже была моей, хоть и не физически, — спокойно возразил светловолосый. — Стала бы в ту ночь и женщиной, будь я менее щепетильным. Видишь ли, едва ли не впервые в жизни решил поступить по совести, ведь между нами было столько плохого и непонятого, что брать тебя там, одурманенную зельем, мне показалось неправильным, — нежный поцелуй в губы, и он снова лег рядом. — Я хотел как-то все развернуть. Ведь было у нас и иное. Были моменты когда все было очень хорошо, нежно и ровно. Когда мне не приходилось разрываться, прятаться под масками, сбегать от тебя, потому что понимал, что еще немного и тебя не спасет ничто.

Я вспомнила несколько моментов, когда он неожиданно вскакивал и уходил, и это обижало меня почти до слез, потому что мне казалось что вот оно, настоящее. Иное, другое, не жестокость и холод.

А у него тоже, оказывается, свои демоны.

Мужчина подтянул мою сорочку выше, частично прикрываю наготу

— Наш чистый лист остался в прошлом, — тихо сказала я, и прикусила губу, потому что стало... опять стало обидно. Почти до слез.

— Я же сказал, — мягко, но твердо произнес Водник. — Ты любишь меня, моя госпожа. Что бы не говорила, как бы не бежала. Хотя сам не понимаю, за что...так как ты права, и правда временами, в попытках оборвать свою привязанность отталкивая тебя, я был порядочным негодяем. Но видишь ли милая... от твоих горящих, восхищенных взглядов, во мне поднималось желание сначала очень долго целовать, а потом положить хоть на тот самый пол, по которому недавно валял в тренировочном поединке, и сделать все то, что в голову приходило, пока тренировал. Потому что ты всегда тааак близко, — приблизился, лизнув мочку уха, накрыв рукой талию, скользнул на бедро и властно смял тонкую ткань. — Запах, мягкость тела, ТЫ!

— П-п-прекрати, — заикаясь, выдохнула, не в силах активно сопротивляться, потому что стоял запрет. Но.. создатель, почему же я, предательница, в глубине души была рада этому?! Была рада, что за меня все решили! Что сейчас я могу остаться, и не винить себя за это. Он дал мне такую возможность. Обвинять его. Притом, обещал не доводить до конца, чтобы я могла... завершить выбор сама.

— Не могу, — безнадежно признался Хранитель. — Да и не хочу. Откровенность, это такая роскошь, моя хорошая. Примерно такая же, как право называть тебя 'моя'. Взойдет солнце, и все закончится. Даже раньше.

Я внезапно тихо всхлипнула, и сильно прикусила губу, чтобы не дать этому повториться.

— Расскажи, — снова приказал Лир.

— Я его люблю, — честно сказала, и почувствовала, как по щеке скользнула горячая капля. — И правда, люблю. Он был светом в воспоминаниях, он был якорем, когда твое море топило меня в отчаянии, он был светом и полетом, когда это было мне нужно. А я предаю! Предаю, понимаешь?! А знаешь, что самое страшное? Не могу иначе, Лир! Не могу! Я все еще таю, от того, что ты рядом! Я все еще тебя люблю.

— Не мучайся, любимая, — вздохнул блондин. — Все решится. Мы решим... и поверь, никто тебя не обвиняет. Думаешь, когда Евгран разворачивал игру, он не знал, что ты не только ему принадлежишь? И что я не пойду ко дну так просто. Поверь, он был уверен, что ты не будешь принадлежать только ему.

— А мне легче? — горько спросила я. — Или что, потом всю жизнь думать, что за меня решил тот деспот, что оказался сильнее. Хоть обоих кидай и за третьего замуж выходи!

— Ну да, — спокойно кивнул Лирвейн. — Третий... Ему плевать на тебя, а тебе на него. Идеальный союз Императрицы. Это если твой 'третий' выживет. А я таковых не знаю, уж извини. Кого не смог бы достать я... или Пламенеющий. А мы его доставать станем оооочень старательно, уж поверь. Кстати, знаешь, что нас удерживает от таких мер по отношению к друг другу?

— Только то, что я у вас такая неопределившаяся, — хмыкнула в ответ. — Убийства любимого не прощу, даже тому, к кому также неравнодушна. Сгорят чувства, и я их с радостью похороню.

— Вот, видишь какой я догадливый! — рассмеялся в ответ безопасник, и медленно скользнул ладонями иже, обхватывая ягодицы, прижимая к себе, закидывая ногу на бедро, и позволяя ощутить его желание.

— Прекрати, — коротко рыкнула, краснея и стараясь отстраниться. — И вообще, как-то непохоже, что ты с ума сходишь!

— А мне и не дадут, — хмыкнул Лир. -Вот только... знаешь, в чем опасность очень уж разумных и бесчувственных Хранителей и стихий? Нас убивают если мы становимся слишком рациональными, и перестаем 'видеть' весы, и то, как колеблются чаши на которых покоятся 'цель' и 'средство'. Убирают, наши же коллеги или покровители.

— Тогда зачем?

— Чувства сгорят сами, — хмыкнул Лирвейн. — Просто та же Ро, в силах не дать помутиться уму. Но... существо с выжженной душой это страшно. Мидьяр ходит по своему пепелищу десятилетиями, балансирует пока... но на его пепле цветов так и не выросло. Несмотря на то, что отогреть Безумного Барда старались многие.

— Зачем Иссо сделал его Хранителем? — тихо спросила я. — Он же был таким до того, как стал Искусником.

— Мотивы Миража знает только он сам, — улыбнулся Лирвейн. — Потому... я не буду от тебя скрывать. Все равно узнаешь, рано или поздно, так что пусть лучше от меня.

— Блестяще! — начала я. — Замечательно, и в твоем репертуаре...

Закончить гневную речь я не успела. Мне закрыли рот поцелуем, а потом... потом у меня как-то резко закончилось дыхание, и когда он наконец оторвался от моих губ, то первые секунды я даже помыслить не могла о сопротивлении. А потом... потом.

— Не думай о нем этой ночью, — легкий поцелуй в шею, и мои глаза закрываются сами собой. — Чувствуй, вспоминай, что было тогда, — завязки сорочки снова проигрывают ловким пальцам и прохладный воздух касается моей груди, заставляя вершинки отвердеть еще больше, ныть...желать прикосновения. Но его не следует, только дыхание обдающее кожу, заставляющее меня невольно выгибаться в попытке стать ближе, но он только тихо смеялся и... приказывал. Орвир, проклятый орвир, с его властью! — Будь смелой. Помни сегодня только меня, дыши только мной.

И я дышала. И сходила с ума от запаха мороза и хвои, которого было отчаянно мало, так мало, что я никак не могла им насытиться. Может потому что Лирвейн был далеко? Надо приподняться, обхватывая его плечи руками, которые снова стали свободными, немного суматошно гладя обнаженную шею мужчины, утыкаясь носом ему в ключицу, жадно вдыхая аромат его тела. Он тихо застонал почти до боли сжимая меня в объятиях, обхватывая ладонями лицо, целуя закрытые глаза, и что-то сбивчиво говоря. Слова доходили до разума с трудом, я мало что понимала.

— Прости, милая. Прости, не могу иначе. Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас, но ты моя, целиком и полностью. Так, как будто его никогда и не было, так, словно между нами ничего не стоит. Да, я эгоист. Да, это подло, но я никогда не был святым и методы мои тоже были далеки от идеальных. Не меняюсь. Да, не меняюсь, прости меня.

— С-с-сволочь, — задыхаясь выдохнула я. — Заставляешь же!

— Обманщица, — тихо рассмеялся блондин, обводя языком ушную раковину. — Я заставляю делать то, что ты сама хочешь, — медленно целовал мою шею, спускаясь ниже Лир. — Если бы ты хотела меня ударить, то ударила бы. Если бы ты желала убежать, если бы тебя было плохо, то этого бы не было.

— О себе думаешь, только о себе!!! А как же я?! Я же буду помнить, буду знать, как же я стану в глаза е...

— Ты много говоришь, — коротко рыкнул мужчина, закрывая мне рот поцелуем, кладя одну руку на колено и спускаясь все ниже, пока не достиг подола платья. Его прикосновение обожгло даже через чулок. — Чувствуй! Желай. Следуй своим желаниям.

Ярость поднялось волной воспламеняясь огненной стихией, рассыпаясь искрами по телу, которые жгли, требовали выхода, но... оказались заперты! Я ничего не могла сделать!

— Подлец, какой же ты подлец Лирвейн!

— Он иной? — вскинул белую бровь мужчина.

— Он такой же, — зло рассмеялась я. — Такой же, может и хуже я не обольщаюсь! Но!!! Он хотел быть для меня хорошим! Хотел!

— А я не успел, — тихо отозвался блондин, как-то неожиданно нежно прижимая меня к себе. — Я ничего не успел, Аленька. Значит потом... значит буду хорошим потом.

Меня снова целовали, целовали так, что я теряла голову от страсти, жадно отвечая на каждое движение его губ, то злилась, о создатель как же я злилась. На непослушное тело, которое загоралось от каждого прикосновения, на стихии которые реагируя на это снова искрами рассыпались по телу, отчаянно требуя удовлетворения, на свое сердце, которое стучало так, словно вырваться желало! И да, я бы тоже этого хотело! Вырвать, разделить на две части и выкинуть, утопить, уничтожить то, что сияло белым огнем! Оставить только ту, драгоценную, которая грело словно костер в ночи, которая пахло пряностями и осенью.

Но невозможно! Нереально... Потому злость уступало место преступной нежности, и я легонько, едва касаясь скользила кончиками пальцев по его груди, целовала гладкую кожу, наконец пробовала ее на вкус, чего хотелось так долго.

А он таял. Таял поглаживая меня по волосам, прерывисто выдыхая сквозь зубы, когда непослушные... послушные подсознательным желаниям пальчики становились слишком смелыми на мой взгляд... и да, я откуда-то чувствовала что ему хотелось гораздо большего. Но я пока просто скользила по широкой спине, спускалась к пояснице, очерчивала ямочки... и да, чуть ниже. Ну, насколько смогла, мы ведь сидели.