Пауки в банке

Я не знаю, почему в народе считается, что лучшая смерть — это смерть во сне. Может быть кто-то хочет банально ничего не почувствовать, заснуть на земле, а проснуться уже на небесах. Не знаю, не знаю, ведь никто из так умерших ничего не рассказывал тем, кто ещё жив. А как оно там изнутри и есть ли те небеса...

Лично мне теперь никто и никогда не докажет преимущество сонной смерти. Лучше сгореть в бою от плазменного разряда или мучиться, истекая кровью из множества страшных ран, нежели ещё разок пережить всё то, что я пережил этой искусственной ночью. Я умирал чужими смертями и воскресал своей жизнью сотни раз, дабы снова умереть и воскреснуть, всякий раз переживая страдания ухода и страхи возвращения. Я сгорал в пару мгновений, замерзал в течение долгих часов, меня рвали на части и давили чем-то громадным, каких только видов смерти я не пережил. Если и есть настоящий Ад — то это именно такая вот бесконечная череда перехода от жизни к смерти и обратно, а не какие-то там вечно кипящие котлы и горячие сковородки. К ним за вечность можно и привыкнуть. И когда в очередной раз моя сущность вернулась из кратковременного забытья смерти, а нового переживания ухода всё не наступало, долго не мог понять, кто я такой и где нахожусь. Тело ощущалось как один большой комок пульсирующей боли, мозг готов взорваться от невероятного количества предсмертных переживаний множества людей, вернее нет, не людей, а самых различных существ, как похожих на людей, так и не похожих на них ни единой чертой. Что это было, неужели расплата за вчерашнюю победу? Но почему тогда я сам ещё жив? Постепенно пульсирующая боль стихла, я смог почувствовать, что всё на месте и ничего у меня не отвалилось. Это был сон, всего лишь такой плохой сон, почудилось мне. Но не успел я обрадоваться этой простой мысли, как на внутреннем экране возникла надпись:

'Восполнение опыта произведено успешно. Активация связей по мере актуальной постановки задач'.

Надпись пропала, едва я прочёл её до конца, и появилась другая:

'Человек, ты смог совершить невозможное даже для полноценного разума первой степени. Ты вобрал в себя всю имеющуюся у меня базу памяти личности всего за один раз и при этом сохранил свою целостность. Постепенно ты сможешь использовать весь полученный опыт, но тебе требуется отдых не менее четырёх суток.

Мтсиумис, цитадель Умиус.'

Вот тебе раз! А так же два, три и далее по списку. Догадывался же, что какая-либо подлянка обязательно случится, после первого 'странного сна', но чтобы так крепко приложило... Это каким же надо быть извращенцем, чтобы передавать чужие знания через смертный опыт? Наверное, это что-то сродни горькости лекарства, специально не захочешь его принимать, только если по-настоящему припрёт. Вот только не просил я этого лекарства, зачем же меня так, а?

С некоторым трудом сумел деактивировать боевой режим скафандра, который я так и не выключил, когда провалился в сон, а потом, едва шевеля руками и ногами, выбрался из самого скафандра наружу. Шатаясь и норовя свалиться на пол, повесил скафандр в шкаф и снова растянулся на лавке. Марина и Ольга до того с опаской наблюдавшие за моими телодвижениями из другого края комнаты, решили срочно исправить столь незавидное самочувствие охраняемого лица, и не дали мне снова вырубиться, активно занявшись моей бренной тушкой. В четыре руки они стали разминать едва подающее сигналы жизни тело, потом совсем лёгкими воздушными касаниями вернули практически утраченную кожную чувствительность. Я постепенно стал забывать ночные переживания, постепенно возвращаясь в себя, в свою жизнь, в своё тело. И вскоре моё мужское естество отреагировало на женскую заботу самым правильным образом к совершенно нескромной радости девушек. Я чувствовал нежную благодарность к своим 'спасительницам' и выражение этой благодарности затянулось на несколько часов с небольшими перерывами, чтобы хоть немного отдышаться. Странно, на земле, даже в молодости я не мог любить женщин так и столько. Мне хотелось ещё и ещё, и я всё никак не мог насытиться. Девушки тоже всё время не выпускали меня из своих объятий, словно боясь потерять. Жизнь явно решила окончательно отыграться от навязанной смерти. И только сильнейший голод подсказал нам, что 'довольно праздновать победу, пора бы и другими полезными делами заняться'.

А дел этих вдруг стало ещё больше, чем было вчера. И самое неприятное из них — ближе к вечеру, меня ждут с подробным отчётом о проделанной работе в Совете, а я даже не знаю, что там рассказать. Ну не говорить же про свои сны и о том, как мы боролись с их последствиями. Следовательно, прямо сейчас требуется развить иллюзию бурной деятельности. Вот чего никогда не любил на Земле, так это именно этого. Но надо. А не хочу. Следовательно, пока есть время, стоит сделать что-то реально важное.

Прошелся по сектору и через некоторое время отловил Олега. Он так и не снимал своего скафандра, но его явно не терзали ночные кошмары, и выглядел он, судя по его голосу, весьма бодро.

— Как провёл 'ночку'? — Спросил он меня после традиционного рукопожатия с заметной издёвкой в голосе.

— Лучше и не спрашивай... — я скривил рожу так, как будто съел самый кислый лимон. — За эту 'ночку' я умирал и снова воскресал несколько сотен, если не тысяч раз. Наверное, мне досталась божественная кара за каждого убитого нами негра.

— Ладно, извини, просто я уже тебя тут заждался, новостей много скопилось, нам бы их с тобой обсудить, до вечернего заседания в Совете, — Олег сразу понял, что лучше больше не интересоваться моей интимной жизнью.

— Имеется что-то особенное, что не всем стоит говорить? — Сразу же догадался, куда он клонит.

— Ага. И это... сходи-ка ты скафандр одень, поговорим лучше по внутренней связи, а то мало ли кто подслушает, — похоже, ситуация гораздо серьёзнее, чем мне казалось.

— Всё так плохо? — Спросил своего боевого напарника.

— Да, — кивнул он. — С виду, вроде бы ничего особенного, но вот возможные последствия... — он так характерно замолчал.

— Уговорил, пойду одеваться. Прогуляйся со мной, пожалуйста, а то там народ, мающийся от безделья, хочет кое-кого порвать на несколько частей, — попросил его.

Собственно, последнее было истинной правдой, 'научный отдел', над которым меня так опрометчиво поставили, уже собрался в полном составе и желал, чтобы я загрузил его хоть какой-то работой. Поначалу ещё находилась какая-то работа по модернизации добытого оружия, но к настоящему времени даже последние трофеи уже благополучно переделали, а других идей, чем бы ещё таким интересным заняться, никому, в том числе и мне, в голову не приходило. Дело осложнялось тем, что невостребованные руки требовались на расчистке захваченных секторов от продуктов жизнедеятельности наших чернокожих друзей человека, на что никто из числа зачисленных в 'научный штат' явно не соглашался. 'Вот ещё, белыми ручками да чужое дерьмо месить'. В итоге передо мной стояла совершенно невыполнимая, по моему же представлению, задача, чем бы занять три сотни потенциальных бездельников, да ещё так, чтобы им интересно было. Пока мы шли в дальнюю комнату, Олег умело оттёр от меня тех, кто горел срочно пообщаться с постоянно куда-то исчезающим начальством. Типа раз он идёт с оружием наперевес, значит ему сейчас важнее, на чём и строился мой расчёт. Когда я опять облачился в лохматую оболочку и включил связь, Олег выдал мне фразу, которую я далеко не сразу понял:

— Серёга, прикинь расклад, у нас дальше пути нет!

— Какого такого пути, о чём ты? — От его слов я и вправду несколько растерялся, не зная о чём думать и чего бояться.

— Разве ты не догадался ещё, почему именно в последних секторах, занятых неграми, нашлись те 'большие пушки', а, вернее горнопроходческие плазмы? Пока ты дрых, мы ещё два десятка подобных штук откопали из-под завалов, — выдал он мне парочку дополнительных подсказок, но мои мозги временно отключили у себя аналитическую функцию.

— И...? — Я действительно не понимал, к чему он так настойчиво клонит.

— А то, что, похоже, у нас тут других врагов не предвидится, всё, край, стенка. Каменная и холодная. И что теперь делать многочисленному народу совершенно непонятно, — серьёзно озадачил он меня своим ответом.

— Опять не понял, какая стенка, причём тут народ? — Странно ощущать себя тупым сибирским валенком без какого-либо понимания сложных материй.

— Ты не проснулся ещё что ли? — Догадался Олег.

— Проснулся, сам видишь, стою, с тобой разговариваю, а ты прикалываешься надомной, бедным, нехорошо поступаешь, редиска! — Ехидно отчитал его, сделав вид, как будто до этого просто прикалывался над ним.

— Ладно, слушай... — он решил пояснить мне всё прямым тестом. — Короче, вчера мы отбили у врагов последний сектор, дальше пути нет, там сплошной камень. И в других частях того сектора тоже. Там даже переходов на следующие уровни нет, полный и окончательный тупик.

— Так это же замечательно! — Радостно воскликнул я. — Теперь можно не ждать нападения с этой стороны, снять боевые отряды и отвести лишних людей. Это же теперь самая безопасная зона получается!

— Ты явно не понимаешь всей ситуации, Серёга... — Олег покачал головой, выражая искреннее сожаление моими умственными способностями. — Чем ты будешь столько свободных людей занимать, а? Они же со скуки и от безделья скоро в негров превратятся. Сейчас ещё сильна защитная мотивация, все свободные руки заняты на расчистке территории и подготовке отрядов самообороны. У нас тут всеобщая мобилизация и боевые дежурства строго по расписанию. Все бегают, суетятся, все при деле. А когда станет ясно, что это уже никому не нужно и больше врагов не ожидается, то пойдёт сплошной разброд и шатание. Начнутся естественные процессы конкурентной борьбы за всякую фигню. Друг в друга скоро стрелять начнём, оружия теперь хватает на маленькую победоносную войну со здравым смыслом. И ведь никто не уйдёт обиженным — это я тебе обещаю. Только ты, пожалуйста, об этом никому не говори, после собрания Совета будет собрание Штаба Обороны, твоё участие, хоть оно и не почину, но обязательно.

Да, вот тебе и появилась серьёзная задачка, которую мы совершенно не ожидали. Если раньше мы думали, как нам тут выжить, то теперь нужно срочно думать, как жить. Мир может показаться страшнее войны. И если не придумаем себе занятие, банально перебьём друг друга от скуки. И тут мне в голову пришла идея, как можно что-то изменить в имеющемся раскладе.

— Олег, а как бы ты отнёсся к идее возвращения на Землю? — Подкинул ему идею для проверки реакции.

— Хочешь сказать — это реально? — Вкрадчиво поинтересовался он.

— Скажу тебе по большому секрету, что вообще нереально, но всё же? — А ведь подготовка к возвращению домой хорошее средство всем найти занятие, тут вроде как всё очевидно.

— Не ты первый до того додумался, кстати, — хмыкнул напарник. — Как раз сегодня на Совете предлагается поставить именно такую задачу. И что ты, кстати, имеешь против нашего возвращения? — А в его голосе слышится столько подозрительности.

— Знаешь, есть у меня очень серьёзные подозрения, что нашей планете угрожает серьёзная опасность, и только мы тут, на этой станции, можем что-то изменить, — решил приоткрыть немного информации из своих видений и снов.

— Подозрения, говоришь, ладно, — остановил меня боевой товарищ. — Давай поговорим об этом на собрании Штаба, — предложил он. — Думаю, у тебя просто разыгралась паранойя, но лично я привык тебе верить, так как пока ты не ошибался в своих выводах. Да и чуйке твоей можно смело позавидовать.

А у меня тем временем появилась идея, чем можно занять моих людей, мы попрощались с Олегом, я снова переоделся в обычные тряпки и пошел заниматься своими непосредственными обязанностями.

Следующие шесть часов я изображал из себя самого настоящего профессора, пытающегося научить бедных студентов тому, чему они категорически не хотят учиться, и просто стараются отдать дань учебному процессу, чтобы не обидеть этого самого профессора. Примерно на втором часу безуспешных попыток поведать 'научным сотрудникам' о сути математики пришельцев, я уже почти сдался и хотел бросить это бесполезное занятие. Интересный момент — теперь я совершенно свободно говорил сразу на двух языках, помимо русского. Так как 'научная группа' включала в себя кроме русских ещё и немцев с американцами, вернее — американками, я как-то незаметно для себя стал говорить и для тех и для других, не дожидаясь вечно отстающего перевода. И даже перебирая понятия из одного языка в другой, у меня ничего не получалось передать по основной теме. Вернее, некоторые надежды подавали, судя по выражению их лиц, пара человек, но остальные даже не пытались, хотя скрипение их мозговых извилин друг о дружку я слышал своими ушами. Требовалось что-то поменять, ибо если так пойдёт дальше, то об изучении техники пришельцев не может идти и речи. 'Ну, должен же найтись какой-то выход', — в который раз мысленно задавал себя один и тот же вопрос. Как-то можно передать другим свои знания? Недаром один мой старый приятель постоянно говорил такие фразы — 'если один что-то знает или умеет, то обязательно этому можно научить других'. И ещё — 'если ученик ничего не понимает, то это не значит, что ученик тупой, это значит — тупой учитель'. Вот это-то и самое обидное, как бы тупой тут оказываюсь я сам. Объявил перерыв и пригласил к себе тех двоих, кто, по моему мнению, подавал некоторые надежды.

Мы засели в пустующей мастерской и стали соображать на троих. Только стаканов с водкой и солёных огурцов нам не хватало.

— Знаете, Сергей Юрьевич, — слово взял интеллигентный с виду лысоватый мужчина, примерно лет сорока, Михаил Сергеевич, прям как бывший Генеральный секретарь, разве без пятна на лбу, — когда я учился в институте, у нас был очень интересный преподаватель сопромата...

Мы все трое недоумённо переглянулись. Я ведь тоже по студенческим годам пытался вникнуть в эту ужасную науку, но, к моему стыду, меня хватило только на более-менее успешную сдачу зачётов и экзамена. Сейчас же даже и не вспомню, что там и как, а главное — почему и зачем.

— Так вот, — продолжил Михаил, — наш преподаватель переложил практически весь сопромат на байки и анекдоты, с его лекций студенты выходили, крепко держась за животы, и практически никто ничего на них не записывал. А задачки для семинаров он ставил очень специфические. К примеру: 'Для городского вокзала вам требуется рассчитать двухочковый деревенский сортир типа 'М и Жо' из липовых досок. Но с непременным условием, чтобы этот сортир обязательно развалился не позже чем через неделю после его приёмки строительной комиссией и при условии проходимости сортира примерно сорок человек в сутки и весом каждого человека от шестидесяти и до ста десяти килограмм. Важное дополнение к заданию — 'липа — это сосна, проведённая в отчётности как дуб''. Другие задания были не лучше, их всех объединяла общая канва, что последствия этих расчетов должны быть весёлыми для стороннего наблюдателя и грустными для экономики. То есть расчеты на самом пределе. И, сдаётся мне — все эти задачки преподаватель брал из нашей советской реальности. Но, тем не менее, сдать на экзамене сопромат меньше чем на четвёрку, после таких лекций и семинаров — надо было хорошо постараться. Может и здесь что-то удастся придумать в том же духе?