Покойся с миром, Лориан!

Когда я закончил, она помолчала несколько секунд и сказала:

— Надо же, как вы запутались, но это и понятно. Что-то вело вас всю жизнь, Сил. И вы просто хотели облечь это в удобную форму. А судьба далеко не всегда имеет удобную форму.

— Судьба?

— Судьба, план... называйте как хотите. Но вы так желали в это верить, что даже не удосужились посчитать как следует. Ей было пять лет, Сил, а вам двенадцать. Пять — кого она могла вытащить из воды? И поэтому вы так испугались, когда похоронили Лориан и ничего не почувствовали, никаких перемен — ни при этом, ни после этого. Ни сейчас.

Я вытаращился на нее.

— Откуда вы знаете..?

— Я просто внимательно слушала. Но теперь вы понимаете, что все это время любили не ее. Вы любили нечто, спасшее вам жизнь и оставившее четкий отпечаток в то время, когда душа была уязвимой и мягкой, как воск. Теперь вы выросли, и этот отпечаток уже никогда не стереть. Он навсегда ваш, как и вы — его.

— И... — я не мог найти нужных слов, — и как это теперь называть?

Лекси пожала плечами и улыбнулась.

— Тимми Мори называет это ш`иллох — не знаю, как перевести точно — это и долг, и забота, и вечное служение. И связь. И подарок. Стивен называет это правильностью и концом пути. Я зову это любовью. Вы, повторяю, можете называть как хотите — суть от этого не изменится. Про знаки и судьбу вам лучше объяснил бы Тимми — он в это разбирается, но вы и сами понимаете, что такой длинный путь, как ваш, не мог быть случайным. И в конце концов уже не важно, кто спас вам жизнь, важно, что вы пришли именно в то место, в которое надо.

— Это я уже понял. Я не понимаю зачем.

— Пока не понимаете. На все нужно время, а тем более на такие важные вещи, как ш`иллох. Каков бы он ни был.

— То есть... вы хотите сказать, что это — моя судьба? Быть стражником дракона?

— Не исключено. Но если так — это сложно, Сил, скрывать не буду. Это требует огромных внутренних сил, терпения и отдачи. И я рада, что вы пришли с этим именно ко мне.

— Почему? — Я оглядел комнату, потом мой взгляд упал на ее руку — на обручальное кольцо. — У вас в жизни, по-моему, все безупречно. С чего это вы решили, что можете меня понять?

Лекси подняла руку и полюбовалась кольцом, а потом сжала ее в кулак.

— Я вас понимаю. Я сама — стражник.

— Что?..

— Мой путь не был тернистым, но это не значит, что моя ноша легче. Вот Стивен — нет, его ш`иллох — прежде всего забота и любовь, но и он пришел к этому не без потерь. А я... — Она наклонилась ко мне. — То, что мой муж умеет делать с людьми, пожалуй, страшнее, чем даже дар Элайджи. Да, он не социопат, хотя имел все условия им вырасти, и у него доброе сердце, однако это ничего не гарантирует. Поверьте, Сил, — ничего не гарантирует.

— А как же моя жизнь, Лекси? — спросил я почти зло.

— Это уж как договоритесь. — В ее голосе прозвучал смешок. — В любом случае, она всегда будет при вас, стражник ведь не священник. Да и в конце концов, что такого хорошего в вашей прежней жизни, что вы так за нее держитесь?

На это я не нашел, что ответить. Она не знала меня, и все же была права.

— Но если мне это все не нужно?

— Сил, ш`иллох имеет еще одно значение. То, от чего нельзя избавиться. Помните — он навсегда ваш, как и вы — его, и чем раньше вы это поймете и примете, тем больше предотвратите бед. — Лекси вдруг отставила бокал и взяла мою руку в свои. — Знаете, я стала стражником, когда вышла замуж за Дэшила, а до этого им был мой отец. И вы очень мне его напомнили. Он, наверное, испытывал то же, просто тогда я была слишком мала, чтобы понять. В общем, звоните в любое время, любому из нас, и никто не откажет вам в поддержке. Если кому-то и не все равно, так это нам.

— Добро пожаловать в клуб, — сказал я тихо, и она кивнула.

— Я буду ждать новостей.

* * *

СЛОЖНЫЙ СЛУЧАЙ ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ ПИРОМАНИИ-2

И хватит, одной интонации хватит,

Чтоб пламя до неба разжечь.

Полдня я пробродил по городу, обдумывая слова Александрии, и в конце концов ноги привели меня в одну контору, чтобы полистать каталоги и подписать договор. Не представляете, как шустро заключаются сделки и как дешево обходятся, когда кто-то давно отчаялся продать некий залежалый товар. Потом я зашел в мастерскую и забрал жемчужину — в центре тонкой серебряной звезды и на цепочке. Сердце перестало ныть сразу же, как только я повесил ее на шею.

Элайджа лежал у бассейна, положив голову Саре на колени, когда я вошел во двор. Вид у нее был такой, будто ей велели жонглировать гранатами без колец.

— Можно нам поговорить?

Он ничего не ответил, но приподнялся.

— Наедине, если ты не против.

Я даже не заметил, как молниеносно испарилась Сара. Даже не дожидаясь слов. Ей явно было здесь не по себе.

— Привет, — сказал я.

Элайджа секунду смотрел на меня снизу вверх, потом спросил:

— Злишься?

Я прикоснулся к жемчужине на своей груди.

— А что, похоже, что злюсь?

Он молчал, и я протянул ему руку:

— Поехали. Я тебе кое-что покажу.

— Что?

— Увидишь.

Он все смотрел настороженно, но позволил помочь ему встать и не стал больше расспрашивать. Я вывел его "ягуар", бросив на заднее сиденье плед, подождал, пока Элайджа оденется, и мы выехали. Темнело, дорога была неблизкой и я не совсем ее знал, хотя надеялся, что в конце концов мы не заблудимся. Мы ехали уже третий час, но Элайджа не произнес ни слова, да и у меня не было желания разговаривать. Как впрочем, и неловкости от молчания.

Не знаю, что меня вело, но свою работу оно знало. К рассвету мы прибыли на место. Солнце еще не встало, хотя небо уже заметно светлело, может, от незанятого пространства. На широком и довольно живописном поле между тремя холмами стоял дом — не дом, настоящий замок-развалина: три этажа, готические окна, резная веранда и острые башни на крыше. Он торчал посреди этой всей травы будто какой-то мрачный орк, потерявшийся в эльфийском царстве.

Элайджа молча оглядел его и повернулся ко мне.

— Это — то, ради чего мы ехали всю ночь?

— Да, — сказал я. — Прекрасный старинный дом с почти вековой дурной репутацией — массовые убийства, периодическая смертность или что-то вроде того. Поэтому я купил его быстро и заплатил мало. Мой риэлтор был так счастлив, что прямо в кабинете станцевал макарену, а кроме этого разрешил вступить в права владения, не дожидаясь законного срока.

— И что?

— Я хочу, чтобы ты его сжег.

Глаза Элайджи чуть-чуть расширились, пропуская тонкую одинокую эмоцию.

— Что сделал?..

— Мне что, тебя учить? Сожги его к хренам собачьим.

— Сжечь, — повторил он.

— Именно так.

— Дотла.

— До самой последней щепки.

Он смотрел на меня еще секунду, потом медленно улыбнулся, будто подзабыл, как это делается, и двинулся к дому. Уже у входной двери он обернулся ко мне, и перила крыльца внезапно вспыхнули у него под руками, будто на них пролилась зажигательная смесь. Огонь побежал по крыльцу, отрезая Элайджу от выхода. Не отрывая от меня взгляда, он толкнул дверь и спиной вошел во тьму.

Тьма, однако же, задержалась ненадолго. Уже через пару минут из окон рванул огонь, пожирая рамы и жадно облизывая стены. Я даже отошел подальше — так быстро развернулась гудящая стихия, пробираясь по лестницам и пожирая все на своем пути. Трещали балки и потолочные перекрытия, метались тени, в небо тянулись клубы дыма. Это было невыносимо страшно и красиво — так же невыносимо.

Внезапно я увидел Элайджу на крыше, объятого огнем — его волосы почти вертикально висели вокруг головы, и кончик каждой косички горел, как свечка. Огонь был снаружи и огонь был внутри него, пробиваясь сквозь глазницы, будто у хэллоуинской тыквы.

— Сил! — крикнул он. — Эй, Сил!!! Смотри!!!

И в этот момент пол проломился, выпустив столб ревущего пламени до небес, и Элайджа упал вниз, в огненный провал, а вслед за ним с кошмарным треском стала обрушиваться крыша. Раздался взрыв. А потом еще один.

Наверное, нужно было сначала проверить подвал. Не знаю, что там было — склад пиротехники, канистры с бензином или бочки с ракетным топливом, но казалось, что земля разверзлась и выпустила разъяренный ад. От следующего взрыва у меня заложило уши, и содержимое дома взлетело в небо. Я испугался всерьез и отступил, но слишком поздно понял, что все равно нахожусь слишком близко. Опасно близко.

Думать тоже было поздно. Еще раз содрогнулась земля, и я увидел, как Элайджа в пламенном ореоле возникает из огненных врат на том месте, где была крыша, — взмывает вверх на гигантской воющей волне. А потом что-то грохнулось невдалеке, и совсем рядом — сила притяжения оказалась терпеливее адской вечеринки. Будто в рапиде, я посмотрел вверх, увидел нечто огромное, пылающее и летящее прямо на меня... и успел только закрыть глаза. Аминь.

Мне показалось, что я оглох и ослеп, ударившись о землю, а от шока просто ничего не чувствую. Глаза не открывались, запаянные огнем. Я — один сплошной ожог, и остаток жизни проведу на обезболивающих препаратах — хорошо, хоть остаток будет коротким... Но зрелище — оно того стоило. И если я попаду в ад, пейзажик будет мне знаком.

...Да, мысли у меня — будто я уже на препаратах.

Я протянул негнущиеся пальцы к лицу и убрал то, что мешало мне открыть глаза. Косички Элайджи. Уже совсем рассвело, и надо мной было светлейшее и чистейшее голубое небо. Я что, в раю? Навряд ли.

— Мы живы? — прошептал я.

— Еще как.

Элайджа приподнялся на руках — ни пятнышка сажи, ни выбившегося волоска, ни даже запаха дыма, но в глазах — все еще опасное зарево, напоминающее, что это был не сон.

— Ну и?.. — спросил я, делая неуклюжую попытку пошевелиться. — Стоило ехать всю ночь?..

Зря я спросил. Он улыбнулся — никогда прежде не видел, чтобы Элайджа ТАК улыбался — и вдруг наклонился настолько быстро, что я едва успел повернуть голову вбок. Губы горячо коснулись моей щеки, скулы, шеи... — в самом прямом смысле горячо. Страшный сон какой-то — лежу в объятиях чудовища, которое сейчас задушит меня в припадке благодарности.

— Тихо, тихо, — я уперся ладонями ему в грудь, — уймись. Я уже понял, что угодил.

— Извини. — Он замер, будто обессилев, глаза постепенно возвращали свой цвет. — Я еще не привык, что ты не такой, как Хано...

— Не такой..?

— ...ну, эмоциональный. Ему это нравилось... обниматься, целоваться. Тебе нет?

Хороший вопрос.

— Я... просто не думаю, что есть повод.

— А я думаю. Никто и никогда не делал для меня ничего подобного.

— Может, ты всегда воспринимал это как должное?

— Я не говорю, что меня не любили и не дарили подарков. У меня было все, что я пожелаю. Но никто и никогда не смотрел на это так.

— Я старался. Хотя купи я тебе на растерзание хоть целый город — твой подарок трудно переплюнуть.

Элайджа дотронулся до жемчужины и покатал ее пальцем внутри звезды, осторожно, будто она могла расплавиться.

— На самом деле ничего такого, — возразил он. — Глубоко, но достать ее было, в общем, не так и сложно.

— Я вообще-то о своей жизни говорю.

— А. Так... это же не в счет. Я же не собирался тебя спасать.

— Тем не менее, я жив. А если ты с меня слезешь, то смогу еще и дышать.

Он скатился в сторону с блаженным урчанием, раскинув руки. А я наконец приподнялся на локтях, чтобы осмотреться.

Мы лежали в алтарном кругу нетронутой травы, а вокруг все догорало и тлело. Дом еще полыхал, но это была уже агония, и далеко вокруг него огонь не пошел, будто наткнувшись на невидимую стену. Контроль Элайджи заслуживал всех похвал... Неподалеку валялся обугленный кусок кровли футов пять на пять — именно эта раскаленная штука летела на меня со скоростью метеора. Я поежился.

Будто прочитав мои мысли, Элайджа сказал:

— Неужели я бы позволил, чтобы с тобой что-нибудь случилось?

— Жаль, что ты властен только над огнем. — Наконец я поднялся, отряхивая с себя траву и сажу. — Пора домой, Сара уже наготовила, наверное, тьму еды. Только спать я хочу гораздо сильнее, чем есть.

— Я поведу, — сказал Элайджа. — Ты спи.

Возражать я не собирался, поэтому устроился на заднем сидении, натянув плед на голову. Неожиданно ко мне пришло сбивающее с ног осознание — все, что я знал о нем раньше, было не больше чем просто теория с чужих слов, включая сплошные лишь абстрактные страхи и опасения. И я совсем не был готов к тому, что увижу. Что передо мной предстанет во всей красоте головокружительная и беспощадная разрушительная сила, просто невиданная мощь, потрясающая, способная сметать с лица земли цивилизации, а я даже близко не представлял ее масштабов. Не представлял, что значит — обладать ею, управлять ею. Иметь ее в своей власти. Любить ее, принимать ее любовь и пользоваться ею как оружием. Направлять ее гнев и пользоваться им как оружием. Дарить, принимать дары и пользоваться ими как оружием... Подчинить такое могущество и легко удерживать простой привязанностью. Ш`иллох. Как это соблазнительно и доступно — настолько, что даже страшно.

Зарычал мотор, машина плавно тронулась с места, и уже в полусне я услышал:

— Это же было прощание. Да?

— А ты как думаешь? — спросил я сонно.

— Три дня истекают через час. Это было прощание.

Я не успел ответить и отключился. По ту сторону сна, вопреки моим опасениям, не оказалось ни огня, ни воды, ни могильных плит, только мягкая, будто кошачьи лапы, темнота. Очень хорошо там было, и как все хорошее, долго оно не длилось.

* * *

Проснулся я оттого, что меня трясут. Я приоткрыл один глаз — машина давно остановилась, въехав прямо во двор через ворота. Вторым глазом я увидел Элайджу, который, собственно, меня и тряс.

— Элайджа, — почти простонал я, — с-свет очей моих... Пусть это будет что-то серьезное.

— Это серьезное, Сил.

Я приподнялся на сидении и подумал, что все еще сплю.

Под дверью моей квартиры сидела Лориан. Платье ее было помято, порвано и испачкано в земле, волосы слиплись, она вся была в грязи по уши, но тем не менее сидела на крыльце, так сказать, во плоти и улыбалась.

— Такое серьезное, — повторил Элайджа.

Вики, выскочившая из дому на звук мотора, едва подавила вопль и зажала рот ладонью. Сара вопить не стала, но ни у кого я еще не видел такого зеленого цвета лица. В сравнении с ними Лориан казалась прямо образцом здоровья.

— На ней нет крови, — сказал я, стараясь быстро взять себя в руки и не упустить. — Так что есть шанс, что она никого по пути не слопала. Элайджа, помой ее, пожалуйста, а я позвоню Тимми Мори.

— Ты думаешь... он что-то сделал не так?

— Нет. Думаю, он здесь как раз и ни при чем.

Это была чистая правда, я склонен был винить кого угодно, но не Тимми. Остаемся мы. Я посмотрел на Элайджу — он обнял Лориан, но вид у него был настолько опустошенный и расстроенный, что мне вспомнились слова Лекси Уинтерс. Они могут сказать не всю правду, они могут не сказать правды вовсе, но лгать они не умеют. Ложь — епархия людей. А это значит, виноват я.