Ливонская война в мире князя Барбашина

Эти новости заставили Фальке резко поменять свои планы и развернуть эскадру в сторону Борнхольма, по прибытии к которому, ему, от местных рыбаков, стало известно, что его худшие опасения оправдались. Надежды русских на благожелательное к ним отношение местного датского населения оказались оправданы, и когда 14 мая 1527 года русская флотилия вошла в порт Рённе, то не встретила никакого противодействия со стороны датчан. Уже через несколько дней почти весь остров был под контролем русских, и только расположенный в северо-западной его части замок Хаммерсхус, в котором засел фогт с отрядом немецких наёмников-кнехтов, продолжал оставаться в руках любекцев.

Даже не подозревая, что вся эта операция русского военно-морского командования проведена лишь с целью заманить его эскадру в ловушку, дабы не гоняться за ней по всему Балтийскому морю, любекский адмирал на всех парусах устремился к северо-западной оконечности острова, где русская флотилия блокировала с моря осаждённую крепость. Заметив приближение противника, командующий русской флотилией князь Андрей Барбашин решил атаковать, и вечером 30 мая произошла встреча русского и ганзейского флотов. Барбашин, выстроив свою флотилию в линию, затеял с любекцами артиллерийскую дуэль, при этом стараясь избегать навала на абордаж, в котором преимущество было на стороне его противника. Ему удалось отсечь два концевых корабля противника, которые он стал неторопливо избивать, пользуясь превосходством в дальнобойности и скорострельности установленных на его кораблях пушек. Фальке отправил было остальные корабли на помощь, однако в наступающих сумерках его приказ оказалось невозможно выполнить. Окружённые корабли до полуночи вели бой самостоятельно, пока не был уничтожен один из них, а второй сумел скрыться в темноте.

Сражение продолжилось утром. Заняв наветренное положение, Барбашин вновь атаковал концевые корабли, вынудив идущего в авангарде Фальке выйти из линии, и развернув свой флагман "Энгел", поспешить на помощь арьергарду. За ним последовал один из шедших в кильватере флагмана кораблей "Ланге Барк", тем самым окончательно сломав строй любекской эскадры. Чем не преминул воспользоваться Барбашин, с основными силами атаковав "Энгел" и "Ланге Барк". Русская каракка "Иисус Навин" (бывший "Иисус Любекский") дав залп картечью, сошлась борт о борт с "Энгелом", на палубе которого закипела абордажная схватка. Два же брига, зажав "Ланге Барк" с обеих сторон, расстреливали его из всех орудий. После короткого, но ожесточённого боя, на любекском корабле был повреждён руль. Один из бригов зашёл с носа и в упор лупил ядрами по его носовым надстройкам, а второй бриг вёл огонь с кормы. Полученные повреждения оказались для корабля фатальными, и "Ланге Барк" стал медленно погружаться в воду.

Дольше сопротивлялся "Энгел". Его экипажу дважды удавалось отбросить русские абордажные команды, но третий натиск они уже не выдержали, и спустя почти час боя Фальке был вынужден поднять белый флаг.

Видя капитуляцию своего флагмана, остальные три любекских корабля не стали испытывать судьбу, и подняв все паруса, приняли решение о ретираде с поля боя, оставив оное за не ставшими их преследовать русскими.

Победа в морской битве под Борнхольмом имела сразу несколько последствий. Помимо огромной добычи (в трюме "Энгела" было найдено 8 тысяч флоринов золотой монетой и 25 тысяч серебряных талеров — казна флота и деньги предназначенные для ливонцев), после разгрома любекской эскадры окончательно пал духом гарнизон Хаммерсхуса, согласившийся 2 июня 1527 года сдать крепость в обмен на свободный выход. Кроме того, потеря Борнхольма и поражение любекского флота обеспечили русским временное господство на Балтийском море, чем они не преминули воспользоваться, развернув каперскую активность против ганзейских судов.

Закончив дела на Борнхольме, Барбашин отрядил группу из пяти кораблей, которые пришли в рижский фарватер и стали здесь подстерегать торговые ганзейские корабли. В устье Западной Двины, перед Ригой, готовились к отплытию 16 купеческих кораблей — любекских, гданьских, штральзундских и других городов. С установлением тёплой погоды, прибывшие ганзейские корабли заметно подкрепили Ригу, снабдили её жителей продовольствием, солью, порохом и разными иными вещами, коими рижане могли бы воспользоваться на случай возможной вражеской осады.

Перед обратным походом в свои порты все купеческие корабли, чтобы пробиться через русскую сторожевую флотилию, соединились в одну эскадру, и 17 июня выйдя из Двины взяли курс на север — северо-запад. И 18 июня, проходя мимо западного берега острова Руун, эскадра встретила на своём пути пять русских военных кораблей. Результатом встречи стало ожесточённое сражение: русские прорвали строй торгового флота, потеснили те из кораблей, которые были плохо вооружены к курляндскому берегу и пять из них захватили. Из остальных 11 судов четыре были потоплены, и только семеро, которые были лучше снабжены оружием и людьми, пробились в Ирбенский пролив и ушли на запад в открытое море, хотя и с потерей многих людей.

Кроме этого, для охоты за любекскими торговыми судами была снаряжена отдельная эскадра, во главе с перешедшим на русскую службу Северином Норби, который получив от царя патент на звание "морского атамана", с флотилией из семи кораблей выйдя с острова Эзель в начале июня 1527 года вновь устремился уже давно привычную ему "охоту за удачей" в открытое море, где согласно царским инструкциям должен был "силой врагов взять, а корабли их огнём и мечом сыскать, зацеплять и истреблять согласно нашего величества грамоты", передавая в казну десятую часть захваченных грузов и каждый третий корабль. Сделав своей основной базой остров Борнхольм, всего за четыре месяца им было захвачено свыше 50 торговых судов, общей стоимостью вместе с грузом более миллиона гульденов, а его собственная флотилия увеличилась до 13 кораблей. Однако удачливого "атамана" подвёл его же собственный авантюризм. Вновь почувствовав себя "на коне", Норби вернулся к своей изначальной идее столкнуть в военном конфликте Россию и Данию, дабы таким образом облегчить Кристиану II возвращение на датский трон. И в качестве провокации, которая, по его мнению, должна была подвигнуть русских и датчан на войну друг с другом, он избрал захват Готланда, с которого его самого изгнали чуть больше года назад. И возвращение на который, теперь уже в статусе слуги русского царя, должно было, по его замыслу, убедить Фредерика I в том, что этот шаг был осуществлён с одобрения русских властей, и тем самым подвигнуть того на жёсткие действия против Москвы. Однако, он не учёл того факта, что, по всей видимости, русское командование ему не сильно доверяло, внедрив в его окружение своих людей, которые тут же доложили руководству об опасных замыслах своего командира, который по приказу князя Андрея Барбашина-Шуйского был задержан 22 сентября 1527 года в одной из припортовых таверн Рённе. Отправленный в Москву, он год провёл там под арестом (правда в очень мягких условиях — проживал он не в застенках, а в собственном доме, и даже пользовался некоторой свободой передвижения, хотя и в сопровождении охраны), пока осенью 1528 года его не освободили по просьбе императора Карла V, на службе которому он и погиб в марте 1530 года при осаде Флоренции.

Одновременно с кампанией на море, на суше разворачивались не менее знаковые события. Кризис, в котором оказалась Ливонская конфедерация прошедшей зимой, толкнул Плеттенберга на радикальные меры. Столкнувшись с хроническим безденежьем и стремясь раздобыть столь необходимые для продолжения войны средства, он решил пойти на секуляризацию церковного имущества на подконтрольных Ордену территориях. На созванном в марте 1527 года ландаге им было высказано предложение, чтобы церковь пожертвовала свою собственность на борьбу с напавшими на их страну схизматиками. И хотя представители духовенства были против, но поддержанный другими сословиями, он провёл это решение в жизнь. Согласно принятому акту на территории Ливонии закрывались все монастыри, а их земли переходили под управление Ордена. Также конфискации подлежали епископские земли, включая домены остальных ландсгеров. Прежде всего, это касалось пребывавшего под арестом архиепископа Иоганна Бланкенфельда, который был объявлен главным виновником всех постигших страну несчастий, и на этом основании лишался всех прав на свои владения, которые Орден уже официально присоединял к своим землям. Два других ландсгера: эзель-викский епископ Иоганн Кивел и курляндский епископ Герман Роннеберг были слишком слабы, чтобы противиться воле ландмейстера.

Курляндская епископия имела площадь в 4500 квадратных километров, и была разделена на три анклава, которые были отсечены друг от друга орденскими землями. Население этого лесисто-болотистого края составляло около 20 тысяч человек. Численность вассалов у епископа в начале XVI века составляла всего 77 человек, большинство из которых проживало в западной части, где им принадлежали замки Сакенхаузен, Дзинтерн и Цирау. Впрочем, замками их можно было назвать с большой натяжкой. В лучшем случае они представляли собой дворы, обнесённые каменными стенам. А многие не имели даже этого. Понятное дело, что в случае военного столкновения епископия не имела никаких сил для сопротивления, и была бы быстро захвачена даже незначительными силами. Это хорошо понимал и епископ Роннеберг, который хотя и неохотно, но без сопротивления согласился на присоединение к Ордену своей епископии, в обмен на обещание со стороны Плеттенберга финансовой компенсации в размере 10 тысяч гульденов.

Сложнее оказалась ситуация с Эзель-Викским епископством. На его территории, насчитывавшей около 7600 квадратных километров (вместе с островом Эзель) проживало 40 тысяч человек населения, а в составе рыцарской корпорации насчитывалось до сотни семейств. В силу климатических и геологических особенностей почвы эзель-викского епископства были наименее плодородны во всей Ливонии. Вследствие этого местные жители жили в основном в небольших селениях вдоль берега моря. Это позволяло им повысить свой прибыток ловлей рыбы и тюленьим промыслом. В дополнение к основным занятиям жители Даго и Эзеля добывали известняк для строительных нужд, который пользовался большой популярностью. Мызное хозяйство возникло на рубеже XIV века. Постепенно возникла специализация: на островах, где нехватало рабочих рук, помещики выращивали скот, а в Вике преобладало зерновое хозяйство. Вследствие узости внутреннего рынка число ремесленников и торговцев в епископии было невелико, однако последние епископы проявляли недюжие коммерческие способности, заводя скотоводческие фермы, конезаводы и занимаясь оптовой торговлей, поставляя в Данциг, Ригу и другие ганзейские города рыбу, жир и шкуры тюленей, продукты животноводства, а в материковую Ливонию везли эзельский известняк пиво и брагу.

В отличие от своего курляндского коллеги, владения эзель-викского епископа представляли собой сравнительно компактный массив, захватить который с наскока было нельзя. Ещё более надёжным щитом для Эзель-Вика служила изолированность Эстляндии от остальной Ливонии. И ранее этот регион отличался относительной автономией (по причине особого статуса местных дворян, получивших свои поместья из рук датских королей, а не орденских властей), а после захвата русскими Феллина и Пернау, окончательно отрезавших Эстляндию от центральной части Ливонии, орденская власть там оказалась представлена всего лишь несколькими фогтами, каждый из которых, в ситуации затруднённой коммуникации с центральной властью, действовал самостоятельно, не желая признавать верховенство кого-то из своих собратьев. Попытка орденских властей хоть как-то объединить тамошний аппарат управления в нечто целое, путём введения должности протектора Эстляндии, на которую планировалось назначить вейсенштейнского фогта Отмара фон Галена, вызвала сопротивление остальных фогтов (прежде всего ревельского) и окончилась неудачей. Тогда Плеттенберг сменил тактику. На мартовском ландаге 1527 года в Вольмаре ландмаршал Герман фон Брюггеней был объявлен коадъютором (заместителем) магистра, и был отправлен на север, где ему поручалось организовать оборону региона.

Миссии Брюггенея способствовала кончина в 1527 году эзель-викского епископа Иоганна Кивела, породившая конфликт между епископским деканом Рейнгольдом фон Буксгевденом (который был сторонником Бланкенфельда, и чья кандидатура была поддержана русскими) и ревельским епископом Георгом фон Тизенгаузеном за место преемника покойного, приведший к самой настоящей войне между их сторонниками, которая позволила Ордену вмешаться во внутренние дела епископии. Приехавший в Вик коадъютор вступил в переговоры с главой местного рыцарства Юргеном фон Унгерном, предложив тому помощь в обмен на поддержку своей деятельности. При посредничестве Унгерна между Брюггенеем и Тизенгаузеном было заключено соглашение. Орден откладывал секуляризацию Эзель-Викского епископства, и оказывал поддержку Тизенгаузену, а в ответ тот полностью передавал военные ресурсы епископии в распоряжение коадъютора, и брал на себя обеспечение их всем необходимым.

Таким образом, под конец своей жизни Плеттенберг добился давно желаемой централизации ливонского государства, но при этом, ландмейстер, в отличие от бывшего тевтонского коллеги, не стал официально порывать с католической церковью и преобразовывать Орден в светское герцогство. Какие у него были причины остановиться на подобных полумерах, историки гадают до сих пор. Одни называют в качестве главной причины солидный возраст ландмейстера, делавшим невозможным для него возможность основать династию, тем самым обесценивая для того идею возложить на себя корону светского владыки. Другие указывают на тот факт, что большинство братьев-рыцарей были родом из Вестфалии — региона, где к протестантизму на тот момент времени относились довольно прохладно, и конфликт с которыми в условиях войны была крайне нежелателен. Третьи полагают, что полная секуляризация Ливонии и торжество в ней Реформации привела бы к окончательному разрыву со Священной Римской империей, на помощь которой Плеттенберг всё ещё рассчитывал. Сам Плеттенберг оправдывал половинчатость своих шагов опасениями того, что создание светского герцогства приведёт к разрушению орденской воинской структуры, замена которой новой военной организацией требовала времени, которого у страны в ситуации военной опасности просто не было. Как бы там ни было, пусть и запоздалая, но конфискация земельной собственности церквей, епископов и монастырей, а также перечеканка изъятой церковной утвари в звонкую монету, которой расплачивались с наёмниками, позволили изрядно пополнить казну. И благодаря этим мерам, к концу мая 1527 года магистр смог довести численность орденской армии, не считая гарнизонов крепостей, до 8500 бойцов (1900 всадников и 6600 кнехтов), с которыми он решился на отчаянный шаг. Хорошо понимая, что с приходом лета русские вновь начнут наступление на остатки Ливонского государства, и что одной обороной войну не выиграть, он снова решил вернуться к наступательной тактике, нанеся по русским двойной удар.