www.1939.com.pl

— Джонии, Аль-Кайда не нападает таким способом, — убеждал я его и себя одновременно. — Не играет в открытые боестолкновения с армией. И, наверное, жаль ей времени и денег на подобные маскарады. Откуда, в конце концов, они взяли бы целое соединение функционирующих "штукасов"?

— А я знаю? Я что ли энциклопедия? — Капитан Ветэска переставал злиться, зато мышление включил на полную катушку. — Хочешь мне впарить, что полторы сотни людей, несколько тысяч тонн железа, все в куче, фьюююють, переносится во времени и пижонисто, как на параде, выгружается аккурат первого сентября тридцать девятого года? Что это могло бы быть, какой-нибудь Гарри Поттер для взрослых? Ну, ладно. Предположим, что путешествия во времени теоретически возможны. Но ведь для этого необходимы какие-то машины, какие-то технологии, какие-то, блин, ученые, которые нас должны были бы отправить.

Он во многом прав. Факты таковы, что мы встретились с германской армией в настоящей войне. Но логика подсказывала, что это невозможно. Ведь у нас не было машины времени.

— Нэнси, — обратился я к симпатичной пани капитану, — единственное объяснение, которое приходит мне в голову, таково, что путешествие во времени стало возможным благодаря MDS-у. Когда он получил по мозгам внезапным ростом напряжения, вызванного ударом гигантской молнии, генератор силового поля резко увеличил мощность и все это, вместе взятое, выбросило нас в тридцать девятый год. Что ты думаешь по этому поводу?

Она слушала внимательно, но ничем не выдала своих мыслей. Помедлив минуту, она, наконец, решилась ответить. Все всматривались в нее с напряжением.

— Как, по-твоему, это было возможно?

— Не знаю, — ответил я. — Это ты мне скажи. Твое оборудование и твоя технология.

Она покачала головой.

— Пан полковник, мне не приходит в голову ни одна мысль, которая позволяла бы предполагать, что АМЕРИКАНСКАЯ армия как-то замешана в этом деле.

Ага. Итак, мы имеем официальную версию. Лейтмотив здесь: "это не мы", прямо восходящий к пословице "береги свою задницу". Я пристально посмотрел на Нэнси. Несколько мгновений она выдерживала мой взгляд, но, в конце концов, отвела глаза и принялась нервно играть с пуговицей мундира. Только спустя некоторое время мне открылось, что ее ответ был в определенном смысле правдивым.

Я вздохнул.

— Хорошо. Что, по вашему мнению, нам теперь следует делать?

Как и следовало ожидать, наступила тишина. Уже не в первый раз за пополуденные часы этого необыкновенного дня никто не желал брать на себя ответственность за совет, о котором впоследствии все будут жалеть.

— В таком случае, я скажу вам, что я сам думаю. Не исключено, что мы примем бой. А, в таком случае, я желаю видеть вас всех, без исключения, на своей стороне. Вы профессионалы и вас учили тому, чтобы воевать. Знаю, что вы сомневаетесь, так как не можете поверить и принять того, что случилось. Давайте пока оставим в покое причины. Прежде всего, мы все должны убедиться, правда ли, что недавно началась Вторая Мировая война, а мы являемся одной из сторон конфликта. Нам необходимо получить такое доказательство, которое оказалось бы бесспорным и признанным всеми. А после мы решим, что нам делать. Вы согласны?

Молчание длилось, быть может, в силу инерции, еще несколько секунд. Затем, однако, первым кивнул головой Войтынский. За ним — Курцевич и Лапицкий, следом — Борек и Савицкий. За ними — все остальные. За исключением Витэски.

— Джонни, — сказал я, — мне крайне важно, чтобы тебя не было в компании скептиков.

— Я знаю, — буркнул он. — Убеди меня.

— Хорошо. Приготовь два вертолета. Баки полностью заправлены? Окей. Загрузи ракеты и боеприпасы. Мы полетим на разведку.

2.

— Нэнси! — до того как нам сесть в вертолеты, я старался маневрировать так, чтобы хоть на минуту встретится с ней наедине. Хотя "наедине", когда вокруг крутилась пара сотен людей, могло было быть лишь чисто условным. Она подошла ко мне крайне неохотно — я остановил ее спешащей к MDS-у, примерно по полпути к машине. Я нисколько не удивился ее нетерпению. Нэнси была дисциплинированным человеком и чувствовала личную ответственность за все. — Я хочу, чтобы ты полетела с нами.

— Зачем? — Будучи раздраженной и обеспокоенной, она все же почувствовала мое воинственное настроение и потому добавила неуверенно: — Ведь у меня куча своей работы.

— Твоя работа тесно связана с моей.

— Для меня самое главное сейчас — это связаться с моим командованием. Для этого я должна восстановить эту связь. Так что, прошу разрешения пана полковника...

Она вознамерилась обернуться кругом и уйти, но я схватил ее за плечо. Возможно, несколько грубо.

— Не разрешаю. Ты должна полететь с нами.

— Отпусти. Я подчиняюсь своему командованию.

— Не отпущу. Я командир этого подразделения и теперь ты подчиняешься мне.

— Мы не в Афганистане. Миссия еще не началась.

— Началась, Нэнси, — ответил я жестко. — И не без твоего участия.

— Моего? — Она попыталась изобразить воплощенную невинность, но я без особого труда отметил в ее голосе фальшивые нотки. Кстати, она больше не вырывалась.

— С вашего, — поправился я. — Посмотри мне в глаза и скажи, что MDS не имел ничего общего с событиями последней пары часов. Что ты и твои люди не имеют понятия о том, что случилось.

Она молчала. Смотрела прямо на меня, но не желала говорить ни слова.

— Скажи это, Нэнси. Убеди меня, что я неправ.

Опять тишина.

— Вот видишь. Мы оба знаем, что это ваших рук дело. Именно поэтому я хочу, чтобы ты полетела с нами. Увидим собственными глазами окружающую нас реальность, чтобы больше не было никаких недомолвок. Мне это необходимо.

Нэнси помолчала некоторое время, затем медленно кивнула головой. Еще недавно она была блистательной и веселой женщиной — и даже вчерашние происшествия не вывели ее из равновесия. Мне казалось, что, может быть, я вновь для нее небезразличен. Но теперь все надежды накрылись медным тазом. Я подозревал ее в соучастии организации этой авантюры, в которую мы все влипли, и очень многое убеждало меня в правильности моих догадок. Очень многое. Но особенно горько мне было от того, что она ведает, что натворила, но не желает в этом признаваться.

Убедившись, что с данной частью дела покончено, я поблагодарил Нэнси жестом руки, щелкнул переключателем пристроенной к поясу радиостанции и произнес в микрофон:

— Пан майор! — Я не был с Лапицким на "ты" и предпочитал, чтобы наши отношения и впредь оставались официальными.

— На связи. — Его спокойный и деловитый голос действовал успокаивающе. Или, по крайней мере, не вызывал лишнего смятения в рядах.

— Мы сейчас улетаем на разведку. В мое отсутствие вы принимаете командование батальоном. В случае любой угрозы действуйте согласно уставу. И немедленно докладывайте. Все подразделения батальона должны находиться в полной готовности к отражению атаки противника. Ясно?

— Так точно. Ясно.

По крайней мере, майор не задавал вопросов, на которые я не знал ответа. Я снова щелкнул переключателем.

— Галясь! Полетишь с нами.

— Так точно.

Капрал резво выскочил из командной машины и побежал в сторону вертолетной площадки.

— Минутку, капрал. Возьмите у поручика Савицкого — я прикинул взглядом численность группы, стоявшей перед вертолетами, — семь "берилов". В том числе, два с гранатометами. И боеприпасы — по шесть магазинов и по четыре гранаты на каждого. Живо.

— Так точно.

Галясь повернулся и исчез — точь в точь, как мультяшный кот Джинкс — а спустя минуту возвратился, обвешенный автоматами и боеприпасами. В ответ на удивленные взгляды попутчиков я пожал плечами и пробормотал что-то в стиле: "на всякий случай". Мы взяли у капрала оружие, распихали по карманам запасные магазины с гранатами. Для себя я выбрал автомат с подствольным гранатометом. Проверил у всех наличие пуленепробиваемых жилетов и застегнуты ли ремешки шлемов. Вообще, я вел себя как не в меру заботливая воспитательница детского сада. Что ж, это была моя первая война.

Я вскочил в вертолет и просунул голову в кабину пилотов.

— Джонни! — проревел я в ухо Ветэске, с трудом перекрикивая шум двигателей, — мне необходимо, чтобы мы все друг друга слышали. Сумеешь организовать нам столько пар наушников?

— Нет проблем, — крикнул тот в ответ, — имею возможность принять восемь человек десанта и всех подключить к интеркому.

— Отлично. Поехали.

Мы заняли места в обширном десантном отсеке вертолета. Внутри царил полумрак, поскольку единственным источником света были маленькие бронированные иллюминаторы по обеим сторонам кабины. Видимость того, что происходит снаружи, была так себе — но, в конце концов, Ми-24 — это не разведывательная машина. Он проектировался как истребитель танков и сам был, по сути, летающим танком.

Я уже имел пару случаев путешествовать воздушным судном, пилотируемым капитаном Ветэской — и более-менее представлял себе, чего следует ожидать. Другие, правда, не испытали такой приятности, но знали капитана в служебной и неформальной обстановке, а потому уселись как можно более удобно в неудобных маленьких креслах, старательно застегнули пояса и, на всякий случай, широко расставили ноги, крепко уперевшись ими в пол.

Нэнси была единственной особой, которую старт машины застал врасплох. Просто, секунду назад мы еще стояли на земле, а в следующую уносились высь в пять раз быстрее самого скоростного лифта. Нэнси побледнела и закрыла глаза. Оставалось лишь надеяться, что с ней все будет в порядке. Она еще не знала, что это только начало.

В свое время, будучи восемнадцатилетним, я как-то раз ехал пассажиром в позаимствованном одним моим приятелем у отца автомобиле Porsche Carrera. Приятель продемонстрировал тогда — на спокойном шоссе в северном Девоншире — весь ассортимент подросткового дорожного хулиганства: почти максимально возможную скорость, вой двигателя на семи тысячах оборотах, чрезмерно резкие вхождения в повороты и полное безразличие к чувствам попутчиков. Каким чудом ему удалось избежать не только рандеву с каким-нибудь из окружающих шоссе деревьев, но даже элементарного идиотского штрафа — до сих пор не могу понять. Я же сам ощущал тогда доводящую до головокружения смесь страха и эйфории.

Примерно также я чувствовал себя и сейчас. Говорю о себе, ибо во взгляде Нэнси эйфории, скорее всего, не наблюдалось. Я улыбнулся ей, давая понять, чтобы она поберегла силы, так как это еще только начало. Всегда может быть хуже, n"est-ce pas, пани капитан?

Желая еще более разнообразить наше нескучное путешествие, Ветэска летел на максимально низкой высоте. Если бы у Ми-24 были обычные не убирающиеся шасси, мы бы с уверенностью зацепились бы ими за верхушки деревьев. Подобная тактика была разумна и объяснима: принимая за аксиому, что немцы в 1939 году еще не имели радаров — а они их, насколько помнится, действительно, пока не имели — наблюдателю с земли, вооруженному лишь оптическими приборами, обнаружить нас было совсем не просто. Два массивных, покрытых маскирующим камуфляжем, силуэта проносились над землей, подобно призракам.

Витэска внезапно повернул на восток и через минуту полета в этом направлении лес кончился. Я глянул наружу в маленькое бронированное окошечко. Мне потребовалось сильно сконцентрироваться, пока до меня дошло, что именно я там наблюдаю. И чтобы осмыслить увиденное.

Слева от летящей машины стелилась обычная полевая дорога. По ней, поднимая тучи пыли, двигалась моторизированная колонна — точно такая, о которой докладывал патруль: танки, бронетранспортеры, орудия, мотоциклы, грузовики. И так без конца. До самого горизонта. Я поднес бинокль к глазам и, хотя условия для наблюдения были не из лучших — вертолет трясло и бросало, словно корабль в штормовом море — я уже знал, что никаких сомнений больше быть не может. По крайней мере, у меня лично их уже не существовало. Все машины были окрашены в серо-стальной цвет — под стать мундирам пехоты, которая нас атаковала, а на бортах и башнях виднелись намалеванные характерные черные кресты.

— Смотрите, — сказал я в микрофон. — Слева.

Я в тайне надеялся, что сейчас они отчитают меня за то, что я морочу им головы миражами и призраками. Человек — смешное существо. Фиксирует реальность: видит, слышит, чувствует — но когда что-то противоречит общепринятым истинам, та самая рациональная часть разума начинает кричать: это неправда! неправда! неправда! Иисусе, сколько бы я дал, чтобы то, что я вижу и о чем догадываюсь уже в течение часа, в самом деле, оказалось неправдой.

Между тем, все присутствующие припали к иллюминаторам левого борта. Биноклей было всего несколько, но каждому хватило десяти секунд наблюдения. Затем вся группа расселась обратно в своих маленьких креслах и сосредоточенно смотрела на меня. С крайней неохотой я вынужден был признать, что они видели тоже самое, что и я.

— Ну и что? — задал я риторический вопрос. — Какие ваши выводы?

После непродолжительного молчания неожиданно отозвался Савицкий:

— Немцы, — спокойно подтвердил он. — Не знаю, что они здесь делают, но это определенно немцы.

Борек, Вуйчик и Курцевич согласно кивнули головами. Войтынский внимательно посмотрел на меня, пожал плечами и сказал:

— Я уже в лагере знал, что что-то не так. Тот взвод, который нас атаковал, не был никакой мистификацией. Просто, невозможное стало возможным — и чем быстрее мы это поймем, тем лучше для всех нас.

Я кивнул головой. Понять это одно. А как насчет принять? Это будет куда сложнее, пан поручик.

— Джонни? — буркнул я в микрофон. — Ты слышал?

— Немцы, — подтвердил он коротко и деликатно замолк. Машину затрясло — чтобы не слишком афишировать себя перед тем моторизированным подразделением, мы слегка отклонились вправо и теперь летели почти идеально на восток.

— Галясь, — сказал я. — У тебя карта с собой?

— Так точно.

— Покажи.

Капрал вытащил из планшета сложенный в несколько раз лист бумаги. Развернул его на коленях и все сосредоточенно склонились над ним.

— Рассказывай, что знаешь.

— Так точно. Итак, мы в восьми километрах на восток от Олесна, что значит, что мы летим над позициями фрицевской 4-й Танковой Дивизии. Наш лагерь находится как раз на ее тылах. В паре километрах дальше к югу мы видим 1-ю Танковую Дивизию. Тоже фрицевскую. Обе относятся к XVI-му Танковому Корпусу под командованием генерала Хеппнера. Он скопытится в сорок четвертом на виселице — за то, что власть Гитлера ему не по нраву пришлась. Но пока он наших лупит только так. Правда, первого сентября ему не слишком повезло: 4-я Дивизия как раз лечит раны после трепки, которую ей устроили наши парни из Волынской Кавалерийской Бригады. Немцы потеряли в тот день что-то около восьмидесяти танков. Но и у наших были потери — и немалые. А тот фрицевский корпус, чтоб вы знали, имеет основное задание рассечь всю польскую оборонную группировку пополам и переть что есть сил на Варшаву. Что, как известно, в следующих числах ему удастся — уже 8 сентября он окажется под Варшавой. Вот, если нам атаковать...