Глаз Василиска (Beta)

— Помогите! Полицейский произвол!

— Арчер! Черт вас дери! — Гордон справился с тростью и кинул на напарника разъяренный взгляд. Арчер не спешил преследовать противника, словно назло инспектору шел медленно, и больше заботился о своей осанке.

— Я перекрыл выход, — сдержанно ответил Томас, на ходу доставая пистолет. Его больше заботили те коробки в коридоре. Как бы этот мелочный делец не спрятал бы там какое оружие. Арчер замешкался на пороге. Лезть на рожон ему не очень хотелось. И в этот раз Фаулер снова опередил стажёра, ударил по руке с оружием и с невероятной прыткостью влетел в проход. Он больше не говорил, рычал как зверь. Арчеру не оставалось ничего другого как последовать за старшим инспектором. Он откровенно не понимал злости Фаулера, расчет казался Томасу идеальным. Дверь черного хода, через которую он попал в лавку, оказалась с засовом. Да, без замка, но наручники, о которых говорил Фаулер подошлись к месту. Томас закрыл дверь собственными наручниками и это была весьма остроумная идея, вот только оказавшись в подсобке, самодовольство Арчера улетучилось. Фраш действительно закопался в коробках и на дверь даже не взглянул. Он достал картину, широкую, но не высокую, быстро сорвал с нее защитную бумагу. Это был лесной пейзаж на фоне гор. Сделана картина была профессионально, но чуть небрежно, словно бы на скорую руку.

— Стой, Фраш! Именем королевы!

Фраш ничего не ответил на это предупреждение. Он оскалился в сторону полицейских, достал из потайного кармана неприметный флакончик и распечатав его, обрызгал полотно. Белые капли мгновенно впитались в краску, но не размыли картину. Фраш напоследок опрокинул несколько коробок, преграждая путь своим преследователям и отдав шуточно честь, прыгнул в пейзаж. Арчер, что все это время был за плечом инспектора, встал как вкопанный. Нет, он конечно слышал, что на острове много чертовщины, ходило много легенд и слухов, но, то что он увидел в подсобке "дорожного художника Фатинга" серьезно озадачило начинающего дознавателя и заставило вполне серьезно отнестись к слухам и легендам. Картина ожила. Томас отчётливо увидел это по всколыхнувшимся от порыва ветра кронам деревьев. Стайка птиц пронеслась слева. Картина была достаточна большой и Томас увидел много деталей. И даже солнце, спрятавшееся за горой, через мгновение показало свой край. Опушка леса ожила и Элбергер Фраш, подлый делец Мидлтаунского рынка совершено спокойно прыгнул в картину. Он не порвал холст своей толстой тушей, проник внутрь полотна, как будто оно было окном и не теряя времени побежал к лесу. Глаза Арчера расширялись пропорционально тому, как далеко отбегал преступник и как озлобленно рычал Фаулер. Инспектора сей своеобразный побег нисколько не смутил. Он скинул с трости ножны и обнажил острый длинный клинок. Взмах и от картины отпал кусок. Фраш на другой стороне реальности вовремя упал, закрыв голову руками. Ещё один взмах и беглецу чудом удалось избежать смерти, перекатившись по траве вправо. Он вскочил и прежде чем Фаулер успел нанести третий, последний удар, прыгнул в густые заросли можжевельника. Он скрылся и Гордон со злости обрушился на картину, разрубая её в клочья.

Арчер стоял белый как простыня. Он с трудом понимал то, что увидел, однако нашел силы спросить:

— Он сбежал?

— Арчер, вы ослепли или видите его рядом с собой?

Инспектор с размаху перерубил остатки холста вместе с багетом пополам. Он был очень зол и Томас не решился больше задавать вопросы.

— Здесь недалеко, за углом, есть таксофон. Позвоните в участок, сообщите чтобы в лавку дорожного художника Фатинга выслали группу зачистки. Скажите, что тут обнаружены нелегальные картины.

Гордон фыркнул, ударив мыском ботинка по раме, замотанной мешковиной. Судя по очертаниям, картин было не мало, четыре или пять. Томас кивнул, но замешкался. Уж не удивительные свойства придавали этим произведениям искусства их нелегальность? Фаулер вышел из лавки выбив дверь черного хода ногой, он тяжело дышал и раскраснелся. Томасу пришлось подбирать свои наручники с пола. Соблазн прикоснуться к неизвестному был слишком высок, а воспоминания об увиденном клокотали в памяти. Арчер всё-таки подобрал клочок от ожившей картины. Небольшой, дюймов шесть в длину и четыре в ширину. На нем ещё можно было разглядеть кусты и несколько стволов деревьев. Ветер раскачивал листья. Томас незаметно забрал диковинную вещь с собой. Он надеялся, что Фаулер все объяснит в участке, но перед тем как покинуть Милдтаунский рынок, Гордон зашёл в ещё одно сакральное для себя место.

СТАРЫЙ ДРУГ

Колокольчик старой лавочки Альберта Калуэла зазвонил уныло и глухо, он был сделан не из металла. Вернее, металлическими был только язычок. Сам колокольчик был фарфоровым. Гордону никогда не нравилось такое решение, но старик Никон никого не слушал и жил исключительно по тем правилам, которые ему диктовало сердце.

— Альберт, дружище, как твои дела?

Фаулер не дождался шагов, остался за стойкой не нарушая границ гостеприимства из глубокого уважения к хозяину лавки. Он был один, и в этот раз оставив напарника снаружи. Район, в котором они остановились для последнего, но очень важного разговора был на самой окраине не только Милдтаунского рынка, но и города Художников в целом. Этот квартал так и назывался: 'безлюдное поветрие'. Северный район города не был окружён забором, за ним располагалась большая равнина, рощи величественных дубов и предгорья Альмейских гор. Эти места облюбовали 'руинисты'. По особому распоряжению её Величества, эта часть города почти не перестраивалась с былых времен.

— Альберт?

Фаулер видел Арчера краем глаза. Стажёр доставлял ему все больше раздражения, хоть и не специально, но проваливал важные операции. Гордону не хватало терпения, за что он иногда ругал сам себя. Шаги Калуэла были шагами глубокого старика едва поднимающего ноги. Звук приближался со второго этажа и вскоре Фаулер пересекся со старым другом печальным взглядом.

— О, Гордон! А я думал твой голос мне уже чудится. Так давно я его не слышал. — Альберт зашагал по винтовой лестнице. Спуск был долгим и неуверенным. Он давно не покидал мастерской, об этом говорил порядочный слой пыли на пустом прилавке. На Калуэле была плотная стёганая рубашка, брюки на размер больше и длинный зелёный шарф, который художник повязал тройным узлом вокруг шеи.

— Здравствуй, друг, — они пожали руки. — Действительно я у тебя не частый гость. Смотрю, что дела у тебя продвигаются не очень?

Фаулер кивнул на пыль.

— Да, ты верно подметил. Последний мой ученик ушел от меня год назад. Прохвост, даже прихватил с собой мой мольберт. Помнишь? Из цельного ясеня!

Старик улыбался. На вид ему было больше семидесяти: морщинистое худое лицо, карие глаза подернулись старческой пеленой, а взгляд подкупал детской наивностью. Гордон понимающе кивал. Ему очень не хотелось втягивать старого знакомого в свои проблемы, но, как и пять лет назад, обратиться инспектору было больше не к кому.

— Заявления в полицию я не видел, значит удалось уладить кражу своими силами?

— Мерзавец не смог выйти с моим мольбертом даже с рынка. В городе ещё остались люди, которые помнят и чтят наши былые подвиги. Хе-хе, королева всегда на страже. Но что тебя привело ко мне? Новое дело? Старший инспектор её величества не будет тратить свое драгоценное время на праздное любопытство.

Альберт довольно крякнул, наверное, от того, что сам того не ведая попал в точку. Фаулер смутился, но откашлявшись, продолжил:

— Наше старое дело вернулось к жизни.

— Опять? Разве мы не убили его? Не покончили пять лет назад? Я помню тот день как вчера. Твой план, мои полотна...

— Да, убили, но видимо чудовище вернулось или кто-то хочет, чтобы мы так думали. Слышал об убийствах?

— Что-то такое до меня доходило. Много тел?

— Пять трупов. Разорваны в клочья и раны на телах оставляет не человек, а зверь.

— Когти и белладонна? Я не слышал, чтобы краски Василиска снова просочились в город, — старик задумчиво тер подбородок.

— Когти да, а вот белладонна... — Фаулер снова смутился. В этот раз убийства действительно не слишком хорошо вязались с проклятием города Поэтов, но других версий пока не было.

— Ты сомневаешься. Почему?

— Слишком много странностей в этот раз. Много что не сходится, и много подделок.

— Подделки? — многозначительно протянул Альберт и задрал подбородок к потолку. — А ты знаешь, Поэты не любят подделки, может ты ищешь не в том месте? В этот раз.

— Может быть. Ты живёшь в городе дольше, может быть дашь совет?

— Город видел многое и не только сейчас. Много лет назад, смотри, какие шрамы оставило на городе время.

Никон в задумчивости подошёл к окну и подозвал Фаулера. Из окна открывался вид на предгорья и руины. Старые вывески, искалеченные и покореженные стены. Остатки памяти, которую все хотели забыть.

— Я видел. Мы не хотим, чтобы это повторилось, — Фаулер опустил взор. Почти виновато, словно ошибка была его личной.

— Я знаю, но зло любит менять свою внешность, но оставляя неизменной суть. Ты понимаешь меня? Удар приходит оттуда, откуда не ждёшь. Подлый и вероломный.

Фаулеру почему-то пришел на ум Фраш. Его подделки по заказу горожан. И кому только могло прийти в голову снова использовать эти краски в своих творениях. Гению или безумцу?

— Кто творит подделки?

— Элбергер Фраш. Уверяет что по заказу других художников... Подделка вроде бы не опасна, но серьезно запутала это дело.

— Кто-то прикрывается ими чтобы сотворить зло? Может это месть? Может это личный вызов?

— Может. Мотивация сейчас не важна. Важно, что, если это зверь, то мы сможем поймать его, как и прежде.

— О-о, — затянул старик и хитро прищурился. — Мы уничтожили пять моих картин в тот раз. И не самых плохих, между прочим.

— Я понимаю, все будет оплачено.

— А господин Майер? Он в курсе, ты был у него?

— Сегодня утром. Зелье будет готово через несколько дней, после полнолуния.

— Я вижу ты серьезно подготовился. Но подумай, может быть все что происходит, это не то, чем кажется?

— Нет выбора, пока тактика будет такой.

— Тот молодой человек, что крутится у моей лавки в дорогом костюме с Большой Земли, он с тобой?

— Да, это... — Фаулер замялся даже не зная, как толком представить своего подопечного. Будь трижды неладен полковник Венденберг, и будь трижды неладен сам Фаулер за то, что согласился помочь ему. — Это мой стажёр, прибыл только сегодня. Его зовут Арчер.

— Арчер? — задумчиво причмокнул губами Калиас, словно пробуя это слово на вкус. — Очень знакомая фамилия. Где-то я уже её слышал, но память теперь слишком часто подводит меня.

— Я думаю в этой фамилии нет слишком большой важности, — осторожно подвёл черту Гордон. Калиас улыбался. Смотрел на инспектора и даже куда-то глубже, сквозь него. Он задумался и добавил, уже совершенно серьезно:

— Этот молодой человек не станет твоей заменой, как бы ты или он не старался. А знаешь почему?

— Нюх?

— Да, — рассмеялся старик от которого разило пылью и странной сладостью, природу которой Гордон так и не смог точно определить. — Нюх и его слабость, которую он выдает за силу. Будь осторожен с ним. Никто не знает, что в его голове, даже Королёва.

Фаулер растерянно кивнул. Он мало что понял, но поверил каждому слову Калиаса. Ведь старик прожил настолько долгую жизнь, что перестал ошибаться в своих умозаключениях. Они пожали руки. Гордон, который рассчитывал, что разговор прольет свет хоть на какие-то вопросы, не получил ни одного достойного ответа. Калиас сомневался в происходящем, так же, как и Фаулер. Может быть запах белладонны и был поддельным, но что делать с когтями на теле жертв?

56ая параллель её величества 5:

Томас Эбенгер Арчер не был отчислен из Абенфорта после судейского разбирательства. Он рассчитал правильно и те несколько месяцев, которые оставались до выпускных экзаменов ему любезно разрешили провести в стенах кампуса. Учителя не изменили своего отношения к юному смельчаку, а миссис Крофтсворт, преподаватель естественных наук с факультета королевских коронеров, даже тайком выразила симпатию и одобрение. Томас же, не смотря на своё фиаско, везде и всегда держал осанку и прямую спину с чуть задранным подбородком. Ведь он Эбенгер Арчер, славный сын своего отца! На редкие, но весьма обидные зацепки старых недругов он не отвечал, высокомерно отводил взгляд. И только верный друг, Де Тори, искренне жалел Томаса и помогал справится с кризисом. Ведь Томас держался величаво и учтиво только на людях, когда они с Де Тори оставались наедине в своей комнате, Томас разражался ужасным гневом, нередко переходящим в депрессию.

— Чертов Уоррен! — удар боксерской перчаткой в стену — Чертова Элиза!

И снова удар.

— Это был не суд, а судилище! — охотно поддержал друга Де Тори. Он читал конспекты и тщетно сосредотачивался на учебных трактатах. Томас нещадно лупил стену больше часа. Но Де Тори не жаловался. Пусть лучше будет так, пусть пострадает стена, чем кто-либо другой. Или, что хуже всего, Арчер нанесет вред самому себе. Он снова и снова прокручивал конец заседания, когда Том потянулся к пистолету, Де Тори вправду считал, что именно его убеждение помогло Арчеру принять правильное решение тогда. Не сильная рука Скрига, сжимающая предплечье Арчера, не добрая память о матушке, а его тихий шёпот. Позор...

— Уважаемый Ламбериус подыграл Уоррену! — Томас говорил сквозь зубы. — Я точно знаю, это порука! Мерзкий пережиток прошлого!

— Да, Том, в этих стенах испокон веков было так. Учителя всегда встают горой друг за друга и не важно кто прав, а кто нет. Ты не виноват.

Де Тори утешал друга как мог. Он отложил конспект и направился к столу. Время подходило к восьми вечера, а значит скоро наступит особый момент. Сакральный обряд. Лампа на столе загорелась теплым жёлтым светом. Де Тори приготовил листок, чернильницу и перо. Арчер монотонно истязал стену не обращая на него никакого внимания.

— Мне кажется тебе пора написать о своих переживаниях, излить душу.

Он произнес это тихо и осторожно. Де Тори никогда не видел, чтобы Томас исполнял вечерний обряд, по крайней мере в комнате и прилюдно, впрочем, как и утренний. Заветные приходные конверты Том сразу прятал в карман и дальнейшую их судьбу Де Тори не знал.

— Кому излить? — Арчер не сбавлял ритм ударов, смотрел строго в стену, намечая и анализируя каждый удар. Одышки ещё не было, но светлая майка потемнела от пота.

— Королеве...

— Ты смеёшься? Излить душу тому, кто поддерживает эту поруку?

— Тише, Том, пожалуйста, ты же знаешь, что и у стен бывают уши! — Де Тори побледнел и боязливо косился на дверь: он надеялся сейчас никто не стоял в коридоре и не подслушивал их.

— Единственная кому я хотел бы написать письмо, это Арлин. У меня есть что у ней спросить! — Арчер ударил сильно, почти ожесточенно и тут же взвыл от боли. Удар получился скошенным, а сила инерции пришлась на костяшку мизинца.

— Ты про Таккер? А она тут причем?