Девушка с наузой

Они посидели ещё немного, болтая уже о погоде, а потом он проводил её до ателье.

Прежде чем ей выйти из-за угла здания, они оба как-то одновременно не только замедлили шаг, но и остановились. Алёна всё ещё держалась за его руку. Оглянулась на него. Станислав смотрел странно — нерешительно, как будто не знал, как прощаться до вечера. А вот она нисколько не сомневалась. Встала чуть на цыпочки и поцеловала его в щёку. После чего рывком выпростала руку, не слишком крепко прижатую его локтем, и побежала на работу.

Снимая плащ у вешалки, призналась себе: что там на самом деле у него случилось — ей неважно. Важно, что он пришёл к ней, а не к кому другому. Объяснить же, почему это важно — сама себе не сумела.

Пришла за десять минут до конца перерыва. Некоторые девочки доедали принесённые домашние обеды, собравшись компашками. Кто-то болтал, сидя с личными чашками у кулера. Некоторые приглядывались к работе, которая лежала на их столах и на швейных машинах. Алёну позвали в одну компанию почаёвничать, но она со смешком покачала головой: выпитый в кафе кофе был замечателен, и сбивать его вкус не хотелось... Она вдруг прикусила губу — вкус его, Станислава, дыхания.

Много думать о том не дали.

Позвонил дед.

— Насколько я помню, у тебя ещё обеденный перерыв?

— Да. Что-то случилось? — осторожно спросила Алёна.

— Пока ничего, — задумчиво ответил дед. — Но мне бы хотелось, чтобы ты сплела наузу "Жива". Причём из двух нитей — чёрного и красного цвета.

— Такая сильная нужна? — удивилась девушка.

— Именно.

— А для кого и с какой именно целью? У "Живы" несколько назначений — ты и сам про это знаешь.

— Для Станислава, — внезапно ответил дед. — С целью сохранения спокойствия.

У Алёны перехватило дыхание, когда она поняла, что происходит со Станиславом.

— Он... ходит по грани? — сумела спросить она.

— Да. И потому ему нужна поддержка.

— Ты думаешь, Буку-Букачку именно поэтому на него натравили?

— Поэтому. И Бука-Букачка — не последнее, что его ожидает. Удивляюсь его воле, что в том подвале он не сорвался до нашей помощи.

— Алёна! — позвала заведующая.

— Всё, деда, мне пора работать. С наузой всё поняла, сделаю.

— Спасибо, внуча.

Неопределившийся колдун всегда ходит по грани. Чёрные и белые — разница всё-таки есть. Есть чёрные, в ком ещё осталась толика сил, приемлемых для белого колдуна. Станислав из таких. А грань — она постоянно подстерегает неопределившихся и подсовывает им неожиданные ситуации, где колдун вынужден определиться. Если однажды он обратится за помощью к силам чёрным, вытаскивая их из чёрной действительности, он навсегда останется частью Нави. А это и характер, и жизнь...

Нина, позвавшая её, напомнила, что девушка хотела сбегать в комнату-склад, чтобы посмотреть там тесьму. Потому, пока есть время, пусть бежит. Заручившись её поддержкой и тоже напомнив, чтобы звонили, если она вдруг задержится, Алёна побежала в самый конец длинного здания. Здесь её встретила кладовщица, с которой они были хорошо знакомы за время работы Алёны.

— Привезли много, — сообщила кладовщица. — Какие нужны?

— Денег пока мало — до аванса-то, — сказала Алёна. — Возьму только красную и чёрную. Хотя нет — синяя есть? Давайте и её.

Затем кладовщица посчитала, сколько стоит выбранная тесьма, и Алёна жадно сгребла (захапала — по собственным впечатлениям) с её стола свои покупки и побежала назад. "Живу" она плела не впервые. Но, поскольку ей, предупреждённой, сейчас предстояла серьёзная работа, требующая особой сосредоточенности, она решила плести наузу только тогда, когда будет побольше времени. И, уже подойдя к своему столу, продумала, где именно она может вязать узлы. Ведь, судя по всему, дед хочет, чтобы она сплела оберег до конца работы. То есть, когда Станислав приедет к ней, она должна будет отдать ему "Живу". Но специально надо будет сказать, что это не подарок.

А если он тогда не захочет взять узелковый оберег?

Пока она кроила новую ткань на своём столе, кивнула себе: чтобы не было подозрительно, она сплетёт наузы и для остальных учеников из "семьи".

Нина подошла вовремя, чтобы сказать:

— Кажется, на сегодня раскроя больше не будет. Хочешь уйти пораньше?

— Нет. Подожду, — отозвалась Алёна. — Помнится, иногда и к вечеру могут принести заказ. Лучше... Нина, можно, я посижу у тебя в кабинете?

— С плетёнкой своей? — улыбнулась заведующая залом. — Сиди! Чего уж там...

В собственном кабинете Нина бывала редко, только если документы оформляла на своих работниц или на материал, вроде мелочи: пуговицы, нитки, та же тесьма и прочее. Так что Алёна со спокойной душой засела в её комнатушке, пристроившись ближе к окну: вечерело быстро, а красный и чёрный цвета в постепенно подступающей темноте пропадали, раздражая глаза.

И она начала плетение наузы в две нити двух сильных цветов, сосредоточившись на образе Станислава, на желании помочь ему, чтобы он всегда был спокойным и не реагировал слишком сильно на всякие дурацкие раздражители, которые порой всем встречаются в жизни...

...Станислав посидел в машине и вздохнул. Подоплёку своего желания обнять Алёну он знал. Но что двигало девушкой, которая решилась поцеловать его — пусть и в щёку? Благодарность за обед? Надо бы считать именно так, чтобы потом не нервничать, что обманулся...

До самого обеда он не думал о встрече с Алёной. Была пара минут, когда он размышлял, не пригласить ли её снова в кафе, чтобы посидеть, поболтать. Она... понравилась ему. Вот так просто. Просто захотелось, чтобы она чаще была рядом. Когда он изредка задумывался, зачем она ему, слов не находил, но оставалось впечатление, что она заполняла какое-то пустое место — не в его жизни. Так высокопарно он о таком не думал. Нет, она заполняла место возле него.

Его семья всегда была странной. До того как пойти в школу, он этого не понимал. Но с малолетства был внимательным. И увиденное в школе отношение родителей к своим детям насторожило его. Он-то привык в своей детской жизни чаще видеть рядом дедушку Андрея, чем отца и мать. Нет, отец тоже бывал рядом часто, но мать всегда бегала мышкой где-то... в стороне. Порой ему, маленькому, хотелось побыть рядом с ней. Но требование дедушки к родителям держаться подальше от их собственных детей постепенно уводило мальчишек от настоящей семьи.

А в школе он видел, как встречают учеников матери — и завидовал всем: и бегущим к родителям мальчишкам и девчонкам, и женщинам, и даже мужчинам, которые наклонялись, чтобы поймать своих в заботливые руки и обнять их, а то и поцеловать.

Попытки повторить то же самое со своими родителями заканчивались недоумением: мать с огромными от страха глазами смотрела чаще не на сына, а на входную дверь в свою комнату — так страшилась появления дедушки, а отец лишь разводил руками. И тоже оглядывался.

С дедушкой он не пытался повторить увиденное в школе. Слишком хорошо понимал, что может произойти.

Уже повзрослев, он понял, что дедушка таким отношением к нему и к Роману добивался, чтобы оба внука стали идеально чёрными. И начал сопротивляться. Да ещё успел настроить против дедушки младшего брата.

С братом было легче. Они делили одну комнату пополам. Вместе учили уроки, а значит — общались так, что дедушка, когда засекал это общение, орал, как бешеный. Он мог ворваться в комнату братьев в тот момент, когда они смеялись над чем-нибудь, и постараться довести обоих либо до слёз — чаще попадался Роман, либо до желания ударить его — Станислав сжимал кулаки и отворачивался, потому что пока ещё его держали наставления родителей: быть с дедушкой вежливым и учтивым.

Сегодня он чуть не сорвался.

И виной тому было не чувство ненависти.

Первого колдуна, волхва Мироныча, он знал. Тот тоже был в "семье" подневольным. Дедушка Андрей уважал его, но тем более любил либо сказануть ему что-то неприятное для колдуна, либо унизить при остальных.

Потом появился второй. Этот был незнаком ему. Но, когда Виталий Олегович провёл короткий ритуал знакомства, тот брезгливо сморщил губы: так подействовало имя дедушки Андрея — знал Станислав. Но второй, Павел Ильич, всё же взял себя в руки и общался со Станиславом довольно ровно.

А вот третий... Третьим был псих Анатолий Никитич. Он недавно ушёл-таки от "семьи", расплевавшись с дедушкой так, что тот впал в неистовство, пока ругался с ним. Крик стоял такой, что все боялись даже заглянуть в кабинет дедушки, где ссорились два колдуна. Боялись не потому, что могли попасть под раздачу, а потому, что два колдуна, ругаясь, в бешенстве испускали такие силы, что в помещение к ним было не войти.

И этот Анатолий Никитич...

Услышав, что приближается третий, вызванный Виталием Олеговичем, Станислав обернулся посмотреть, кто это.

И затаил дыхание — даже нет, дышать перестал, когда тот немедленно завопил:

— Виталя, ты меня вызвал, чтобы я... не с тобой, а с этим ублюдком?! Стакнулся с "семейкой" Андрея, да?! Да чтобы я к тебе когда-либо снова подошёл!!

— Анатолий, заткнись! — неожиданно рявкнул Виталий Олегович.

А Мироныч, как ни странно, стукнул посохом по асфальту.

— Вы мне рот не заткнёте! — завизжал Анатолий Никитич.

Станислав не выдержал, отвернулся, лишь бы не видеть, как его обрюзгшее, квадратное лицо затряслось от ненависти жирноватыми складками.

Но тут вступился второй, что Станислава поразило.

Павел Ильич шагнул к вопящему колдуну и замахнулся на него посохом. Всего лишь замахнулся, пугая, заставляя замолкнуть.

От новой неожиданности Анатолий съёжился и завыл:

— Вы из-за этого ублюдка на меня, да-а? Эта мразь меня всю жизнь в ихней "семейке" унижала, а вы за него заступаетесь?!

— Успокойся, Анатолий, мы сейчас здесь не для этого собираемся! — попробовал увещевать его Виталий Олегович.

И только Мироныч спокойно, но внушительно, перебивая вой, высказался:

— Отпустить бы его, Виталя. Сломал его Чёрный Андрей — сам видишь.

— Слома-ал!! — завизжал тот. — Слома-ал!! И этого щенка надо сломать, чтобы жизни ему, как мне, не было! Ишь, стоит, ухмыляется, гад!

Станислав быстро зашёл за машину и сел на место водителя. Лишь бы с глаз этого психа долой. Ссутулился. Закрыл глаза. Но так крики психа стали ещё пронзительнее. Парень глаза открыл и тупо уставился на руки... Но тот продолжал вопить, так что Виталий Олегович переглянулся с Павлом Ильичом, и они подошли к психу, чтобы взять его под руки и увести куда-то подальше от машины. Мироныч стоял неподалёку и смотрел им вслед. Примерно понимая, что старый волхв сейчас если не думает, то вспоминает, Станислав старался дышать замедленнее, вспоминая практики, чтобы не сорваться.

Два волхва вернулись без Анатолия Никитича.

— Поезжай-ка ты немного отдохнуть, — велел парню дед Алёны. — Приедешь сюда часа через два. А мы сейчас прогуляемся в парк, посидим там, заодно посмотрим бумаги, которые мне выдал твой отец. Поезжай и не думай про Анатолия.

Благодарный, Станислав быстро уехал от парка, а по дороге запаниковал. Куда ехать-то? И вспомнил об Алёне. Представил себе её славное лицо с любопытными тёмными глазами... И приехал к ней. И увидел, какая она... не то чтобы спокойная, но похожая на охапку опавшей листвы, которую теребит ветер, то взмывая вместе с нею в воздух, то шурша по травам и земле — легкомысленно и счастливо. И инстинктивно потянулся к беспечному покою девушки, кажется немного напугав её при этом. Но она приняла положение, при котором не надо ни о чём спрашивать. И он постепенно успокоился.

Глава девятая

К концу рабочего дня Алёна могла считать себя передовиком производства. Бегая из кабинета заведующей к своему рабочему столу и обратно, она успела раскроить три платья, брючный костюм и две юбки. Как часто бывало и как она сама предполагала, основные заказчики шитья начали приходить после обеда. Поглядывая по сторонам, на другие столы раскроя, она видели, что и напарницы не сидят без дела, что значит — дела в ателье идут неплохо, и, возможно — в получку светит премия, хоть и небольшая, но ведь так приятно получить чуть больше ожидаемого!

А в кабинете непосредственного начальства, благо был он обычной комнатой с обычными стенами, Алёна сплела наузу сначала для Станислава, а потом и десяток штук — для всех тех ребят из "семьи", кто не откажется от оберега.

В конце рабочего дня вышла из ателье вместе со всеми девочками, полная предвкушения, что где-то неподалёку её ждёт личная машина. И точно. Забежала за угол здания, а там Станислав — стоял у двери к водительскому месту и смущённо смотрел на приближающуюся к нему девушку. Алёна, вообще-то, и сама смотрела на него с интересом. Объятия были. Пусть теперь она и знала, что он в обед приехал к ней успокоиться. По словам деда поняла. Поцелуй тоже был. Но поцеловала она. Догадается ли он поцеловать её сам? Пусть даже только в щёку. Но почему-то так захотелось, чтобы он шагнул к ней навстречу и поцеловал, не обращая внимания на участившееся под вечер движение вокруг и около ателье!

Хорошо — успела подумать, что именно нужно сделать, чтобы не ждать у моря погоды. На последних шагах подбежала к машине, смеясь, и, запрокинув лицо, ткнула пальцем в свою щёку, встав перед парнем вполоборота.

— Твоя очередь! — радостно выпалила она.

Может, шутливый тон подействовал, может — ещё что, но Станислав не колебался: быстро обнял её плечи и мягко коснулся её щеки сухими губами. "И что? — решила Алёна, добившись своего. — Ну и что, что дружеский поцелуй! Потом разберёмся, но пока мне нравится. И пока... он должен мне доверять!"

Сели в машину, но Станислав только и успел закрыть за собой дверь, как Алёна заявила:

— С тебя десять рублей!

— Что?!

Он так обалдел, что Алёна, и так летевшая на волне, которую обозвала авантюрной, просто-напросто расхохоталась.

Успокоившись, объяснила:

— Я сплела для всех, кто будет учиться у моего деда, наузы для здоровья и благоденствия. (О спокойствии она, естественно, умолчала.) Эта науза называется "Жива". Чтобы наузы не были подарком, я продаю их за десять рубликов. Ну? У тебя найдётся монетка?

— Найдётся, наверное, — усмехнулся он, наконец, и полез в карманы куртки.

Пока он искал мелочь, она выполнила придуманное ею действо, чтобы он взял личную, только для него сплетённую "Живу". И не догадался о том.

Станислав победно протянул ей ладонь, на которой лежала тёмно-жёлтая монета.

— Нашёл!

— Подожди! — строго сказала Алёна и спрятала руки за спину. — Выбирай. В какой руке твоя? В левой? В правой?

Она собиралась мухлевать. Если бы он сказал — в правой, легко переложила бы из левой руки единственный спрятанный браслет с наузой в правую. Но парень сказал то, что она интуитивно ожидала:

— В левой.

И Алёна немедленно показала ему левую ладонь, на которой красовался нитяной браслет с красно-чёрной наузой. Обменяв таким образом свою монету на браслет, Станислав тут же надел его на запястье. Пока надевал, она успела взять ещё один и показать ему — уже чёрно-синий. Но парень тут же замотал головой: чёрно-красный ему понравился больше. И присмотрелся к нему. По его застывшим глазам Алёна сообразила, что он перешёл на колдовское зрение — увидеть силу "Живы". Перешла на иное зрение и сама, с любопытством приглядываясь к его запястью. И вздохнула от полноты впечатлений: сила наузы в этот момент объединялась с его личной силой, так что именно поэтому "Жива" сияет всё ярче и ярче.