— Красивый и совсем молодой... По вашим меркам.
— Красивее, чем Глеб? — ревностно прищурилась я.
Домовиха еще раз взглянула на неподвижно лежащего Ветрана и, потупив глазки, произнесла. — Он совсем другой, хозяйка — он — светлый и какой-то... чужой.
— Вот и я о том же... А вообще, пора мне. А вы оставайтесь караулить больного, — и, убрав со стола, поплелась в свою избушку корпеть над новым заказом от господина Труша...
А дождь, действительно, шел очень долго...
Хлеб, ноздреватый, еще теплый, напластанный большими неровными кусками, горой высился посредине стола, а молодая картошка, вся в кристалликах соли, истекала в тарелку желтым прозрачным маслом. Я занесла над ней сжатую руку и, дождавшись робкого кивка Ветрана, щедро бухнула сверху мелко нарезанную душистую зелень. Осталось сделать только одно для начала праздника живота в отдельно взятом деревенском доме:
— Скажите, а у вас в столице такое блюдо как употребляют: с молоком или с кофе по эльфийски?
Вопрос, как я ни старалась скрыть ухмылку, все равно получился ехидным, но мужчина, вдруг, улыбнулся:
— С молоком... Если можно.
— Ага... И в каком столичном ресторане такую кухню практикуют?
— 'От не выспавшейся кусапки(1)', он называется, — встрял в нашу светскую беседу кот. — Ветран, как вы себя чувствуете?
— Действительно, — теперь уже совершенно искренне присоединилась я. — Плечом подвигайте, только осторожно, — мужчина тут же послушно выполнил требуемое и, под нашими пристальными взглядами попытался не скривиться от боли:
— Гораздо лучше, честно... Я ведь еще не поблагодарил вас — спасибо за заботу, лечение и ночлег. И... прошу прощения за вчерашнее.
— Ой, да ладно вам извиняться и благодарить. Это наш профессиональный долг, — радостно заерзал на своем высоком стульчике Зигмунд. — Раз вам лучше, вы ведь писать сможете?.. Записывать?
— Записывать? — удивленно глянул на него Ветран, а потом спохватился. — Записывать... Я постараюсь... Анастэйс, это вы из-за меня сегодня не выспались?
— Из-за вас? Не-ет. Из-за ее очередного запоя она не выспалась, — не дал мне и рта открыть умник, за что в этот раз музейный работник наградил таким же удивленным взглядом уже меня.
— 'Запой', это моя работа, образно выражаясь, — попыталась я, все же внести ясность. — Я когда сижу над новым заказом, то, обычно, теряю счет времени, а иногда и вообще выпадаю из реальности. Один раз даже не заметила, как наступила зима — выхожу на улицу из своей избушки, а везде снег...
— Хорошая у вас работа. А чем вы занимаетесь?
— Ой, да новые рецепты мыла она придумывает и всякой дамской ерунды для волос и кожи. Ветран, я сегодня совершенно свободен... Свободен я... сегодня.
— Мыло? Так вы всю ночь над новым мылом просидели?
— Ага. Что-то не идет у меня в этот раз. Оно, то плакать начинает, то морщинами все покрывается.
— Плачет? — глухо произнес мужчина.
— Ой, да, или масла в пробнике лишка и оно выходит на поверхность каплями, или наоборот — влаги мало и кусок весь трескается. Это она имела в виду... Ветран, а где вам удобнее меня интервьюировать: в доме или в моей рабочей обстановке?
— Что с вами сделать?.. А-а-а. В доме, если мы здесь никому не помешаем. Вы, Анастэйс, никуда не собираетесь отлучаться?
— Нет. Засяду у себя наверху с книгами. Буду думать над балансировкой. Так что, интерюви... болтайте, сколько ходите.
— Ну, тогда я пока на медитацию, Ветран... Любимое занятие с утра.
— Угу...Так значит, вы, Анастэйс, сегодня из дома не выходите?
— Приятного всем аппетита... — страдальчески выдохнул Зигмунд и, выразительно дернув хвостом, спрыгнул со своего 'трона'.
Дальше трапеза пошла гораздо быстрее, оставив, кроме пустой кастрюли из под картошки и крынки из под молока, стойкую уверенность в том, что больной, мало того, что не собирается посвящать нас в тайну своего боевого ранения, так еще и зубы мне умело заговаривает. Ну, конечно, нашего философа с манией великолепия он считай, уже обезвредил. Так что, остаюсь только я... Вот, наглец...
'Засесть с книгами' у меня получилось, но вот сосредоточиться над нужными буквами и цифрами оказалось гораздо сложнее. Конечно, когда внизу, устроив слушателя на диване (что, с моей точки зрения, было большой котовьей ошибкой) Зигмунд тут же начал 'заливаться соловьем' из его же авторской притчи:
— Жизнь моя — жизнь истинного философа, расцвечена яркими событиями, как земля наша разными цветами. Есть в ней сады с благоухающими розами, оставившими в памяти легкий шлейф ностальгии, но произрастают и пышные кусты барбариса, помогающие мне, впрочем, анализируя собственные ошибки, смело двигаться вперед, — далее последовала пауза, предназначенная, видимо, для аплодисментов. Но, раз их не последовало, кот, после глубокого вздоха, задал наводящий вопрос. — Вам ясна суть моей метафоры, коллега? И почему вы, кстати, не записываете?
Последующая пауза навела меня на мысль, что вопрошаемый, гордо именованный 'философским коллегой', суть метафоры ни ахирантеса не понял, но, признаться в этом устыдился.
— Цветы барбариса сильно воняют затхлой половой тряпкой! Потому что их опыляют мухи! — несдержанно проорала я из своего рабочего угла на верхнем этаже. — Хотя, мне кажется, здесь уместнее было бы сравнение с клопогонном(2)!
— Стася! Займись, лучше своими делами! — не теряя достоинства, прошипел умник. — И не встревай в разговор о высоких материях... Так почему вы не записываете?
— У меня очень хорошая память, Зигмунд. Не переживайте. И Анастэйс... спасибо. Я понял, — со сквозящей в голосе улыбкой, но, также степенно произнес музейный работник.
— Хорошо. Продолжим... Так о чем бы вы хотели услышать в первую очередь? — резко сократил свою вступительную часть кот.
— О чем именно?.. Давайте, о 'розах'.
— О розах... Самым главным своим достоинством я считаю, несомненно, принадлежность к прославленному роду Котов БаЮнов, родиной коих является, легендарный в прошлом мире Аваллон(3), именуемый там же в простонародье Лукоморьем. Изначально, однако, нам приписывались совершенно немыслимые качества, связанные с... кулинарными пристрастиями и нашим талантом вводить слушателей в состояние сна, не пользуясь при этом примитивными магическими заклятиями.
— А можно, вот здесь вот, поподробнее? — уточнил Ветран. — Про кулинарные пристрастия и магию.
— Людоедство, коллега. Нам приписывалось именно оно. Во многих фольклорных произведениях Кот Баюн был глубоко отрицательным персонажем именно потому что, якобы, вгонял людей в сон, а потом их... Ну, вы меня поняли. Что же касается магии, то я, как философ, не могу отрицать ее существования, однако не склонен считать, что магия, впрочем, как и религия являются неотъемлемыми частями нашей жизни. Уверен, что достойно развитая наука со своими достижениями вполне смогла бы и логически объяснить и заменить и то и другое... Вернемся же к моим предкам...
— Так вы не маг? — удивленно произнес музейный работник.
— Я — маг? С чего вы это взяли, Ветран?
— Моя рана. Она почти затянулась со вчерашнего дня. Неужели, без помощи вашей и Анастэйс магии?
— Ваша рана?.. Должен вас разочаровать. Произошедшие с ней благоприятные перемены являются следствием умелого лечения Стаси, не основанного на заклятиях и моего прирожденного таланта. Вы примитивно судите, мой дорогой, недооценивая другие стороны жизни и наших возможностей. Род Баюнов, о чем, впрочем, я и хотел рассказать далее, никогда никакого отношения к магии не имел, хотя мы до сих пор считаемся самыми сильными целителями этого мира. Все дело в голосе... Вот скажите, в детстве, ваша мать, когда хотела вас успокоить, как именно она это делала?
— Какими словами?
— Нет, каким голосом, интонацией?
— Спокойно и... нежно, — тихо произнес мужчина.
— И вы успокаивались?
— Да.
— А ваша мать — маг?
— Нет, — отрезал Ветран. — Моя матушка — обычный человек.
— Во-от... Однако, она добивалась нужного результата. Голос, это великая сила, способная, как вдохновлять, так и убивать. И мой род с древности в совершенстве владеет этим грозным оружием. Хотя, и использует его в мирных целях. А все, что о нас плетут — происки завистников, коих множество и среди магов и среди священнослужителей, и избытки фантазии легковерных, не всегда трезвых селян.
— Понятно... Значит, все дело в вашем потомственном голосе?
— Несомненно, — утвердительно качнул головой Зигмунд и тут заметил меня. — Стася, а как же твой рецепт?
Пришлось вытаскивать спущенные вниз между перильных балясин ноги и делать виноватое лицо. Хотя, по-моему, получилось не очень:
— Рецепт подождет. У меня вся ночь впереди. А вот ты сегодня с чего, вдруг, так разоткровенничался? Просто заслушаешься.
— Наконец, нашел достойного собеседника, способного оценить услышанное.
— Ага-а... — многозначительно протянула я, отложив скандал для более интимной обстановки и уверенно поскакала вниз по лестнице. — Так, все дело только в твоем неповторимом голосе?
— В первую очередь, в нем... — с точно таким же решением в желтых глазах, буркнул кот. — Но... есть еще один аспект...
— И какой же? — подал голос музейный работник, наблюдая за тем, как я по удобнее устраиваюсь на диване.
— Видите ли... Для того, чтобы обладать таким талантом, как у нас, нужна особая, как бы вам яснее сказать... поддержка. И она нам дарована в виде способности постоянно находиться на связи с Древом жизни, — переступил кот лапками и выжидающе посмотрел на нас.
— Древо жизни... — задумчиво протянул Ветран. — Я читал о нем в старых книгах. Это так называемый центр...
— ... мироздания, — закончил за него Зеня. — Вы правы. И расположено оно в Аваллоне. Точнее, часть его, находящаяся на нашей прародине именно там можно найти. Если, конечно, сначала найти Аваллон.
— Так что это за древо, если оно не целиком? — недоуменно заметила я. — А где остальные его... части?
— Древо жизни, Стася, не привязано к одному месту. Оно — везде. Это, как... — мученически закатил кот глаза, пытаясь найти понятное сравнение. — Ну вот, представьте себе — палочка, обычный сучок. Предположим, он — Древо жизни. Он растет вверх и на пути своего роста нанизывает на себя все существующие миры. Как листья дуба можно нанизать на этот сучок. Поэтому и получается, что Древо везде и... нигде. В самом низу у него — корни. Верхушка выходит в высших сферах. А Баюны, как единственно избранные представители всех существующих разумных рас, имеют возможность путешествовать по всему стволу, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз... Вот этот наш дар и наделяет нас особым голосом...
— И именно поэтому ты знаешь ответы на все вопросы? Ты просто мысленно связываешься с этим местом и оно тебе отвечает? — потрясенно произнесла я.
— Ну да, — не особо охотно буркнул Зигмунд. — И оттуда тоже... черпаю.
— Так значит, когда ты впадаешь в свой информационный транс, — растопырила я, приставленные к голове руки в стороны и скосила к носу глаза. — ты с ним в этот момент связываешься?
— Стася!.. — шарахнулся от меня униженный философ. — Вот почему я тебе до сих пор ничего не рассказывал... Сами все видите, уважаемый... — развернулся он в поисках моральной поддержки к музейщику но, заметив его, едва скрываемую улыбку, совсем сник. — ... Да ну вас...обоих.
— Вы меня простите, — тут же попытался реабилитироваться мужчина. — Я хотел уточнить про корни в верхушку этого дерева.
— Древа жизни... — недовольно поправил его умник. — Ну что ж. Попытаюсь объяснить доступно... Видите ли, данный символ является, пожалуй, единственным, связывающим всех инакомыслящих вместе. Например, в религиях: Христианстве и Исламе существует подобный же, называемый Древом познания добра и зла с одной лишь разницей — у первых на нем растут яблоки, а у вторых — персики. Тоже самое наблюдается и в Каббале. Что же касается здешних магов, то и тут есть аналог. Правда, немного странный, называемый не Древом, а двумя Вратами. Или, в переводе с древнейшего языка, западной и восточной верхними Ветвями, существующими в этом мире еще до его открытия алантами. Первые — вход во всеобщий поток, находятся в районе горы Каменное солнце. А вторые — выход оттуда — на дне Охранного озера у горы Молд. Это я сейчас про верхушку, естественно. Что же касается корней, то для верующих они — ад или преисподняя, а для магов...
— ... низшие уровни, — покачала я головой.
— Райская яблоня, с которой Адам, сын божий, вкусил запретный плод — верхушка Древа жизни? — осторожно уточнил Ветран.
— Оно самое... А вообще, вы знаете, как интересно видоизменяются религиозные основы? — обвел нас насмешливым взглядом оттаявший умник. — Вот взять, например, такую глубоко верующую страну, как Бередня. Так там еще со времен нашей общей прародины существует обычай: мужчина, желающий связать свою судьбу с девушкой, просто кидает в нее яблоком...
— В Бередне, значит? — сухо отметила я и встала с дивана. — Ну ладно. Не буду вам больше мешать, — и направилась обратно к своим разложенным на столе толмутам. Потом честно попыталась сосредоточиться, начав, по привычке бубнить себе под нос. — Та-ак... Баланс... Теплая вода — полторы унции(4), теперь масла...
— Ну, с Древом жизни мне теперь, более-менее понятно, Зигмунд. А вот...
— Масла: оливковое — две унции... Ага, это норма. Дальше...
— Притчи? Вы хотите послушать одну из них?..
— О, нет. Только не это. Ладно бы на стуле... Так ведь грохнется с него на больное плечо... Масла... Касторовое — пол унции. Ага. Здесь можно и...
— Да я уже на несколько дней вперед у вас отоспался. Так что...
— Ну-ну, слыхали мы таких оптимистов за семь то лет... Та-ак, а что, если измельченной лаванды убавить, а...
— Жила на одном затерянном в пограничных лесах озере лебедица. Выросла она без родителей, которых пристрелили из своих арбалетов охотники...
— Мать моя, Ибельмания... Начинается... А что, если лавандового эфира...Сколько его там?..
— И так они с этим беркутенком подружились, что не разлучались ни днем ни ночью, а когда прошел год, пролетала на зимовку мимо стая уток и остановились они на ночевку на этом озере. А, увидя такую странную пару, начали убеждать лебедицу: 'Ты что это со своим исконным врагом дружишь? И не боишься, что он тебя растерзает, и перья твои белые по всей водной глади будут на волнах качаться?' 'А почему он должен меня растерзать?', — удивленно ответила им молодая лебедь. 'Да потому что он — хищник', — громко закрякали утки, наставляя ее на путь истинный, — 'Разве ты не знала, что он — страшный беркут?'. 'Не-ет', — ответила лебедица и уже с опаской посмотрела на черную приближающуюся в небе точку...
— Беркутенки, лебеденки, соловьенки... Любитель птичек... Нет, надо собираться с мыслями, — решительно прихлопнула я уши ладонями и углубилась в унции и пропорции... А когда, решила почесать одной из них кончик носа, услышала уже обязательную итоговую мораль:
— ... Потому что надо смотреть в душу другого, а не на то, какого размера у него когти и что едят на обед его родители. Ибо надежнее стен высоких разделяют нас наши вековые предубеждения...
