"Сэр Роберт, я вас прощаю, но прошу вас..."
"Разве я вам так не мил?" — рука Роберта накрыла собой гермионину. — Я готов на все ради вас. Знаю, ваше сердце все еще болит из-за предательства этого рыжего..."
"Не говорите так о нем, сэр", — отрезала Гермиона.
Позади Гарри послышалось какое-то смущенное шевеление.
"Вы все еще любите его?" — гордо спросил Роберт, пристально глядя девушке в глаза. Она промолчала. — "Или вы все еще надеетесь вернуться? Леди Валери Эвергрин, конечно, искала заклятие, которое могло бы вернуть всех вас назад, но я не думаю, что..."
"Здесь не мой дом", — Гермиона осторожно высвободила свою ладонь из рук Роберта и встала. — "Здесь для меня все чужое и страшное. То, что произошло с Хогвартсом, то, чему стали свидетелями десятки маленьких детей — вся эта кровь и смерть! — неужели вы думаете, что это нормально, сэр Роберт? Неужели вы считаете, что мы должны все это принять таким, как есть и жить здесь дальше, как будто ничего не случилось?"
"Раньше вы этого не говорили, леди Гермиона", — сумрачно сказал Роберт, высокомерно глядя на нее.
"Раньше я была испугана. И глупа", — признала Гермиона. Она отошла к полке и стала автоматически перебирать рукописи, которые на ней лежали. — "Я прошу меня простить, сэр. Вы — удивительный человек. Я восхищаюсь вами: вы так умны, так отважны, так стойко выносите все удары судьбы... Вы научили меня столь многому, из того, что я никогда бы не смогла постичь сама. Но я никогда не смогу стать частью этого мира, а, значит, частью того, что вам близко и дорого. Я — другая. Мне хочется надеяться, что вы найдете свою судьбу и будете счастливы, что вам не придется страдать, а еще — обманывать и убивать ради своей цели, какой бы благородной она вам ни казалась. Можно достойно прожить жизнь не будучи бароном или графом. Вы — прирожденный учёный, сэр Роберт, вы столько всего знаете. Я не уверена, все ли из того, что вам известно, доступно даже сэру Годрику или леди Ровене, так почему бы вам не заняться тем, к чему у вас действительно лежит душа? Вам не кажется, что вы многое потеряете, если посвятите жизнь бессмысленной борьбе за завоевание места в магловском обществе?"
"Женщины не всегда могут по достоинству оценить устремления мужчин", — несколько высокомерно заметил Роберт, явно уязвленный. — "Но когда дело касается их комфорта и статуса в обществе..."
"Вы считаете, что я способна согласиться на ваше предложение только из соображений комфорта в своей будущей жизни?" — вздернула голову Гермиона.
"Нет, конечно, нет, прошу простить мою дерзость", — склонил голову Роберт. — "Я не имел в виду ничего оскорбительного для вас".
Они помолчали. В повисшей неловкой тишине Гарри послышалось, что Рон тихо вздохнул. Гарри понимал, что сейчас Рон весьма и весьма уверен в том, что если на ристалище или на магической дуэли он бы сумел показать себя не хуже Роберта Эверетта, то мозгами он никогда не сможет с ним тягаться. А что же важнее Гермионе?
"Так что же вы скажете, леди Гермиона?" — осторожно спросил снова Роберт. — "Вы не согласитесь ждать меня? Вы чувствуете, что не могли бы примириться с такой жизнью даже ради меня?"
"Простите меня, сэр", — прошептала Гермиона, роняя свитки и прижимая руки к груди в жесте, полном отчаяния. — "Простите... Роберт... Вы — самый лучший, вы — самый смелый, самый умный, вы... но — нет. Я не могу. Вы... слишком другой. Мне очень жаль".
Роберт опустил голову на руки и некоторое время молчал. Видно было, что Гермионе действительно безмерно жалко его, настолько, что ее глаза наполнились слезами. Она всхлипнула, и этот звук заставил Эверетта поднять голову.
"Я огорчил вас?"
"Нет", — изо всех сил сдержала эмоции Гермиона. — "Это я виновата, я... надеюсь, что вы когда-нибудь найдете достойную вас девушку, и она составит ваше счастье..."
"Боюсь, миледи, вы ошибаетесь", — слабо улыбнулся Роберт и тоже встал. — "У рыцаря может быть лишь одна дама", — он с нежностью смотрел на Гермиону, нервно комкающую в руках проклятущий свиток. — "Что ж, спасибо, леди Гермиона, что вы не побоялись сказать мне правду. Я думаю, что вы будете счастливы".
"Вы же не верите в предсказания, сэр Роберт", — Гермиона улыбнулась сквозь слезы.
"И вы тоже".
"Куда вы теперь?" — теперь она с напряжением смотрела на то, как Роберт спокойно набрасывает плащ.
"Куда?" — задумался Роберт. — "Думаю, сперва в Сордо. Может быть, мне удастся получить хоть что-нибудь из наследства отца, если его родня ничего не успела растащить. Впрочем, я же незаконнорожденный... но, посмотрим, что из этого выйдет. Все равно я собирался когда-нибудь побывать на его родине. Никогда не был в Испании".
"Будьте осторожны, сэр. Там сейчас к колдунам относятся не очень-то..." — невпопад пробормотала Гермиона.
"Спасибо", — улыбнулся Роберт. Он подошел к двери и оглянулся на Гермиону с какой-то странной последней надеждой. — "Миледи Гермиона, скажите, а если бы все получилось иначе? Если бы вы... если бы вам не нужно было возвращаться обратно, мы могли бы..."
Плечи Гермионы поникли, и Роберт понял все без слов.
"Прощайте", — тихо сказал он. Его плащ обмахнул проем двери, заколыхались пыльные занавеси, и в библиотеке осталась лишь одна Гермиона. Бесшумно всхлипывая, впиваясь зубами в худенький кулачок, чтобы никто не услышал, как она плачет, Гермиона тоже прощалась с человеком, который, наверное, как никто другой, сумел понять то, что было ей дорого.
Гарри неуклюже выбрался из своего укрытия. Сзади уже напирал Рон.
"Иди, Гарри..."
"Чего?"
"Иди, говорю. Оставь нас одних".
"А, понял, понял", — Гарри покосился на съежившуюся в уголке Гермиону, не замечающую ничего вокруг, и, пятясь, отступил в сторону двери.
Когда он вышел во двор, солнце уже припекало совсем по-летнему. Гарри устало облокотился о перила балюстрады и некоторое время опустошенно наблюдал, как маленькие фигурки нескольких работников и учеников возятся у разрушенных стен, пытаясь хоть как-то возместить ущерб, нанесенный Хогвартсу. Заклинание Париус Петрус использовалось, однако, не слишком часто, потому что львиную долю работы торжественно возложил на себя Джамаледдин Кудама ибн... короче, верный гаррин слуга и друг. Джим порхал вокруг разрушенных укреплений, периодически изящно взмахивая пальцами, и в стенных пустотах, повинуясь мановению его рук, появлялись заплатки из подручного материала, подносимого работниками. А после того, как Алистер, шумно пыхтящий и потеющий от натуги, прикатил полную тележку глиняных кирпичей, взмахнули палочки, и дело пошло еще веселей. Джамаледдин отряхнул руки от каменной крошки, довольно взглянул на дело своих рук и спикировал возле следующей дыры, чтобы помочь латавшим ее людям. В развалинах конюшни тоже копошились волшебники, вытаскивая из-под завалов раздавленные ясли и упряжь, другие же осторожно переносили большие бревна с помощью заклятий в безопасное место. В толпе работников Гарри заметил отирающегося возле волшебников юного принца Дэвида. Он восторженно взирал на колдунов и был абсолютно счастлив потому, что ему разрешили участвовать в процессе восстановления замка. Слева от конюшни чинили замковые ворота, изрядно помятые троллями, причем, среди знакомых ему лиц Гарри заметил радостно суетящегося от предвкушения покомандовать сэра Кэдогена, нескольких норманнов и двоих стрелков из телохранителей принца Александра, с боязливым восхищением ловящих на верху крепостной стены балки и камни, поднимаемые к ним с помощью заклятия Левитации. Сам же мрачный отпрыск великого Канмора вскоре тоже обнаружился в поле зрения у Гарри: возле невысокой стены, отделявшей хозяйственные постройки от фруктового сада, он о чем-то беседовал с Мартином Морвеном — бледным, все еще с трудом передвигающимся после страшной раны, нанесенной ему копьем. Потом Мартин не спеша перекрестил Александра, тот коротко поклонился и вышел за ворота, туда, где на поле за Хогвартсом паслись его лошади, а Мартин вновь принялся осторожно, стараясь сильно не нагибаться, окапывать до сих пор цветущие яблони.
Гарри решил, что не дело ему болтаться без всякого занятия. Довольно он в последние три дня занимался самоедством, тут люди работают, а он стоит и мух ловит. Гарри решительно направился к той группе, которая работала с самой большой дырой в стене, явно разрушенной ретивыми пятками троллей. Алистер, увидев Гарри, радостно замахал ему. Укладывающий рядом камни Росс Кэмпбелл (они с Алистером за последние пару дней стали закадычными друзьями) тоже взглянул через плечо на Гарри и подмигнул ему, автоматически небрежными движениями палочки запихивая в стену большую каменюку. Гарри достал свою палочку, закатал рукава и встал в строй.
Некоторое время они работали молча, не считая редких и весьма средневековых шуток, которыми работники развлекали друг друга (шутки заключались в умении неожиданно сбрасывать переносимый камень вместо нужного отверстия в стене на голову ничего не подозревающему партнеру), вызывающих взрывы смеха только у них самих. Потом Гарри, решив, что молчание, нарушаемое усталым сопением, слишком уж затягивается, и светским тоном поинтересовался у стоящего рядом Росса:
"А как твой отец?"
"Что — мой отец?" — подозрительно поинтересовался юный слизеринец, тут же натягивая на лицо маску равнодушия.
"Ну, он дал о себе знать как-то?" — замялся Гарри, поздновато осознав, что тема для беседы была выбрана не слишком удачно. — "То есть, я хотел сказать..."
"А ничего не надо объяснять", — холодно проинформировал его Росс, с деланным увлечением заталкивая особо упрямый камень в ровно лежащий раствор, только что наколдованный Алистером. — "Я ему не писал. И вообще, я не хочу больше возвращаться домой".
"Совсем?"
Алистер бросил предостерегающий взгляд на Гарри, но Росс вполне спокойно ответил на его вопрос.
"А то как же. Совсем. Мне и в Хогвартсе хорошо. Вот доучусь и попрошу у мастера Годрика разрешения остаться здесь. Буду заниматься усовершенствованием своего порошка, который дон Салазар использовал для перемещения..."
"Кружаной муки?" — вытаращил глаза Гарри. — "Так это ты ее ... того?"
"Я", — довольно подтвердил Росс. — "Думаю, что с помощью этого зелья еще многое можно будет сделать. К тому же, теперь никто не скажет, что эта штука принадлежит не мне, а ему... Он всегда прибирал к рукам все наши выдумки, а мы страшно боялись, что кто-то со стороны узнает, что не он — хозяин изобретений. Мы решили, что он тогда нас вообще со свету сживет".
Гарри все никак не мог опомниться. Надо же! Заносчивый задира Росс Кэмпбелл — изобретатель кружаной муки! Росс поймал его потрясенно недоверчивый взгляд.
"Что, не похож я на великого изобретателя?" — с ехидной ухмылочкой поинтересовался он. — "Ты, небось, думал, что все ученики дона Слизерина совсем другие, ан нет. Годвин хоть и был величайшим пройдохой и трусом, но с детства знал пять языков, и здесь еще четыре выучил — у него были удивительные способности к запоминанию, дон Салазар часто пользовался им, как переводчиком древних текстов. Рене уже третий год занимается усовершенствованием заклятий окаменения, а леди Матильда знала все обо всех волшебных артефактах, которые когда-либо существовали в мире. Прости, Алистер", — виновато моргнул Росс, заметив, как вздрогнул Макъюэн, вспомнив, что именно Матильда стала причиной гибели девушки, которую он любил. Остальные подробности были пока ему неизвестны. — "А мэтр Робер Д'Эвре или, как его по-здешнему называют, Роберт Эверетт, вообще гений, не зря дон Салазар его за самого близкого ученика держал, многие даже, говорят, тайны открывал, из тех, что ему самому были известны".
Да, подумал Гарри, налегая на лопату с песком (песок никак не получалось переносить с помощью заклинания, все высыпалось по дороге, поэтому пришлось применить физическую силу), и как я мог быть так слеп в отношении слизеринцев? Всегда все факультеты в Хогвартсе считали, что Слизерин — прибежище самых отъявленных карьеристов, подлецов и наушников, кичащихся своей чистой кровью и всегда готовых на любую гадость. Видимо, не все из них карабкались по головам рядом стоящих, дабы достичь высот, достигали кое-чего и собственным умом, не чурались ни труда, ни отваги. Гарри вспомнил, как еще недавно рядом с ним бок о бок сражались и Монтегю, которого он всегда считал тупым амбалом, и Уоррингтон, ум которого, по мнению Гарри, оставлял желать лучшего, и Блаунт, которого держал за подлого доносчика на побегушках у Снейпа, только потому, что он был старостой. Вот и личные ученики Слизерина тоже оказались не такими уж злодеями. Гарри вспомнил, как обозленные Крэбб и Гойл кидались на бросившего их Малфоя, когда его привели в Большой Зал. Кроме полубезумной Панси Паркинсон, закатившей великолепную истерику у всех на глазах, его никто защищать и не подумал, даже бывшие прихлебатели не побеспокоились о его свободе. Крэбб и Гойл всегда казались Гарри безмозглыми шавками Малфоя, не умеющими соображать без его подсказок, теперь же они настолько взбунтовались против своего бывшего господина и повелителя, что Хельге пришлось их осаживать с помощью Петрификус Тоталус. Строить из себя оскорбленного страдальца Малфой даже и не подумал, когда увидел столько ненавидящих глаз вокруг. Посовещавшись, преподаватели решили не подвергать жизнь Малфоя опасности, давая ему относительную свободу поблизости от былых друзей, жаждущих мести, поэтому у Драко отняли палочку и закрыли в каком-то подземелье, впрочем, весьма комфортабельном, где он даже имел возможность читать книги. Приносившие ему обед работники, однако, уверяли, что он большей частью бросается ими в стену и ругается неизвестными им словами, по всей видимости, вошедшими в обиход веками позже. Что с ним, предателем, делать, пока так и не решили. Разные слизеринцы бывают, разные...
Из задумчивости Гарри вывел знакомый хвастливый тенорок Джамаледдина:
"О чем размышляет мой юный господин и повелитель? Он обозрел ту работу, которую проделал собака Джамаледдин, и остался ею доволен?" — подмигнул Джим Гарри, спускаясь пониже. На нем был кожаный фартук каменщика, украшенный аппликацией в виде симпатичных полосатых снитчей.
"Все замечательно, Джим, спасибо", — улыбнулся Гарри. — "Знаешь, я даже не могу выразить, как я тебе благодарен..."
Джамаледдин обалдело уставился на Гарри, зависнув в воздухе и слегка покачиваясь на ветру.
"Мой господин сказал, что он мне благодарен?" — неверяще переспросил он, подплывая поближе, дабы удостовериться, что правильно расслышал.
"Еще бы, Джим", — проникновенно подтвердил Гарри. Он покрепче уложил камень в ряд и широко улыбнулся джинну. — "Без дураков, ты вроде как спас наш Хогвартс. Даже не знаю, как я отплачу тебе, дружище".
Огромные темные глаза Джима заполнили слезы счастья.
"Мой хозяин называет себя другом собаки Джамаледдина?"
"Да прекрати ты себя так обзывать, Джим. Можно подумать, я к тебе отношусь, как к невольнику какому-то! Конечно, ты мне друг, а как же иначе можно относиться к человеку, которому я обязан жизнью?.." — Гарри не успел закончить фразу, как тут же оказался подхвачен мощными лапами Джамаледдина и почувствовал, что тот на радостях поднимает его на кошмарную высоту. Джим, громогласно гогоча от счастья, воспарил над башенками Хогвартса, сжимая Гарри в дружеских объятиях. Привычный к квиддичным кульбитам Гарри, тем не менее, удержался от того, чтобы посмотреть вниз, потому что падать с такой высоты было бы действительно страшновато.
