Йен напряженно вглядывался в огонь, вполуха слушая историю Змея о Гусе, и о том, как он перехитрил самого дьявола, чтобы привезти табак Людям и сохранить жизнь Старику. Была ли это она, ведьма Гейлис, та, кого он видел в огне?
Пожалуй, нет. От женщины в огне исходило ощущение тепла, когда он смотрел на нее. Оно пробегало от его разгоряченного лица вниз по груди, тихо и горячо закручиваясь в его животе. У этой женщины не было лица; он видел ее конечности, ее изогнутую спину, размах длинных гладких волос, что плелись к нему и пропадали в сиянии; он слышал издалека ее смех, тихий, с придыханием — и это не был смех Гейлис Абернати.
И все же, слова Черепахи принесли ее в мысли, и он словно увидел ее. Он вздохнул и подумал о том, какую историю сможет рассказать, когда придет его очередь. Возможно, он бы рассказал о близнецах — рабах миссис Абернати, огромных черных мужчинах, которые исполняли любой ее приказ. Он видел однажды, как они убили крокодила и несли его от реки, чтобы положить к ее ногам.
Он особо не возражал рассказывать. После первого пьяного красноречия, он обнаружил, что, поведав историю о ней, стал и думать о ней, как о какой-то истории, интересной, но нереальной. Возможно, это случилось когда-то, как возможно, что Гусь привез когда-то табак Старику — но это уже не казалось таким, как произошло с ним на самом деле.
Да и не было у него шрамов, как у Гуляющего Лося, чтобы напоминать слушателям или самому себе, что он говорит правду.
По правде говоря, ему надоели выпивка и истории. В действительности он жаждал сбежать к мехам и холодной темноте лежанки, сбросить одежду и обвить горячим обнаженным телом свою жену. Ее имя означало "Работающая Своими Руками", но наедине он называл ее Эмили.
У них оставалось немного времени; на две луны она должна была покинуть его и уйти в женский дом, и он не сможет видеть ее. Одну луну до рождения ребенка и одну после — для очищения... Мысли о двух месяцах, проведенных в холоде и одиночестве, без нее рядом с ним ночью, было достаточно, чтобы потянуться к пиву, когда ковшик дошел до него, и сделать глубокий глоток.
Только ковш уже был пустым. Его друзья веселились, видя, как он удивленно держит его вверх дном возле своего открытого рта, и только одинокая янтарная капля скатывается ему на нос.
Маленькая рука протянулась над его плечом и взяла у него ковш, вторая рука протянула ему над другим плечом полный.
Он взял ковш и, изогнувшись, улыбнулся ей. Работающая Своими Руками довольно улыбнулась в ответ, потому что получала большое удовольствие, предупреждая его желания. Присев на колени рядом с ним, она прижалась теплым животом к его спине и сильно ударила по руке Черепаху, когда тот потянулся за пивом.
— Нет, оставь это моему мужу! Он рассказывает истории гораздо лучше, когда выпьет.
Черепаха прикрыл один глаз, внимательно глядя на них. Он слегка покачивался.
— Это он рассказывает истории лучше, когда выпьет? — спросил он. — Или это мы думаем, что они лучше, когда выпьем сами?
Работающая Своими Руками проигнорировала этот философский вопрос и продолжала устраиваться у очага, орудуя своим маленьким убедительным задом как тараном. Она удобно уселась рядом с Йеном, скрестив руки поверх живота.
Другие молодые женщины, пришедшие с ней, принесли еще пива. Они пробирались среди юношей, бормоча, толкаясь и смеясь. Йен подумал, что ошибся, когда увидел их. Свет костра высвечивал их лица, поблескивая на их зубах, он уловил влажный блеск глаз и мягкую темноту их ртов, когда они смеялись. Огонь блестел на лицах сильнее, чем блеск кристаллов и серебра в Роуз-Холл.
— Итак, муж мой, — сказала Эмили, скромно опустив глаза. — Расскажи нам об этой женщине с зелеными глазами.
Он задумчиво глотнул пива, затем еще раз.
— Ну, — сказал он. — Она была ведьмой и очень злой женщиной, но она делала хорошее пиво.
Глаза Эмили широко распахнулась, и все засмеялись. Он посмотрел ей в глаза и ясно увидел его, образ огня позади него, крошечный и великолепный — приветствовал его.
— Но не такое хорошее, как ты, — сказал он, в приветствии поднял ковш и сделал большой глоток.
Глава 70. ЭМИЛИ.
БРИАННА ПРОСНУЛАСЬ РАНО УТРОМ, одеревеневшая и раздраженная, но с одной ясной мыслью в голове. Хорошо. Она знала, кто она. У нее не было четкого представления, где она находится, но это не имело значения. Минуту она лежала неподвижно, чувствуя себя умиротворенной, несмотря на желание встать и пописать.
"Как давно, — задумалась Бри, — я просыпалась одна и умиротворенная, так, чтобы единственной компанией были ее собственные мысли?" Верно, ни разу с того момента, как шагнула сквозь камни в поисках ее семьи. И нашла их.
— В избытке, — пробормотала Брианна, осторожно потягиваясь. Она застонала, пошатываясь, встала на ноги и побрела в кусты, чтобы пописать и переодеться в свою одежду, прежде чем вернуться к почерневшему кольцу огня.
Она распустила грязные волосы и начала сонно расчесывать их пальцами. Не было никаких признаков присутствия Йена или собаки, но она не встревожилась. Лес вокруг нее был наполнен гомоном птиц, а не сигналами опасности, простым ежедневным занятием порхания и кормления, веселое щебетание которого не изменилось, когда она поднялась на ноги. Птицы наблюдали за ней несколько часов, и они тоже не были обеспокоены.
Она всегда просыпалась с трудом, и теперь получала простое удовольствие от того, что не была разбужена настойчивыми требованиями тех, кому была нужна, утренний воздух казался ей особенно сладким, несмотря на присутствие горького привкуса пепла от погасшего костра.
Окончательно проснувшись, она в качестве утреннего туалета умылась пригоршней покрытых росой листьев тополя, затем присела на корточки у костра и с трудом начала разжигать огонь. Кофе у них не было, и для него не нужно было кипятить воду, но Йен ушел на охоту и, если повезет, им будет что приготовить: они все съели из рюкзака, только хлеб остался.
— Черт, — пробормотала она, стуча кремнем об огниво уже в десятый раз и видя, как брызги искр тухнут, не схватываясь. Если бы только Йен сказал ей, что они расположатся лагерем, то она взяла бы "зажигалку" или несколько спичек, хотя, если задуматься, она была уверена, что это было бы небезопасно. Они легко могли воспламениться в ее кармане. — Как же это делали греки? — сказала она вслух, нахмурившись на крошечный кусок обугленной ткани, на который пыталась поймать искру. — У них должен был быть способ.
— Что было у греков?
Йен и Ролло вернулись, принеся, соответственно, полдюжины клубней ямса и сине-серую болотную птицу неизвестной породы — небольшую цаплю? Ролло не разрешил Брианне посмотреть на птицу поближе и потащил свою добычу, чтобы сожрать под кустом, волоча ее длинными, обмякшими желтыми ногами по земле.
— Что было у греков? — повторил Йен, выворачивая карманы, полные каштанов, красно-коричневая кожица, которых просвечивала через остатки колючей кожуры.
— У них было вещество под названием фосфор. Ты когда-нибудь слышал о нем?
Йен тупо уставился на нее, отрицательно покачав головой.
— Нет. А что это?
— Вещество, — сказала она, не найдя лучшего слова, чтобы объяснить. — Лорд Джон прислал его мне, чтобы я смогла сделать партию сп...
— Партию между кем и кем? — спросил Йен, взглянув на нее с опаской. Брианна смотрела на него с минуту — по утрам ее мозг туго соображал, медленно понимая смысл разговора.
— Ох, — выдавила она, наконец, сообразив. — Я имела в виду спичку. Я сделала то, что может зажигать огонь. Фосфор горит сам по себе. Я покажу тебе, когда мы вернемся домой, — она зевнула и слегка махнула рукой на маленькую кучку веток на костровище.
Йен издал мягкий понимающий шотландский звук и взялся за кремень и огниво.
— Я сделаю это сам. А ты займешься каштанами, ага?
— Хорошо. Послушай, ты должен надеть свою рубашку.
Одежда Брианны высохла, и хотя она скучала по комфорту замшевой рубашки Йена, но поношенная толстая шерсть ее охотничьей рубашки с бахромой была теплой и мягкой на ее коже. Стоял ясный день, однако ранним утром было все еще холодно. Разжигая костер, Йен сбросил свое одеяло, и его голые плечи покрылись гусиной кожей.
Он слегка мотнул головой, показав, что наденет рубашку чуть погодя. А пока... его язык высунулся в уголке рта, сосредоточившись, он ударял кремнем об огниво снова и снова, затем язык исчез, когда Йен пробормотал что-то себе под нос.
— Что ты сказал? — Брианна замолчала, держа неочищенный каштан в пальцах.
— Ох, это всего лишь... — он ударил еще раз и поймал искру, светящуюся, как крошечная звездочка. Быстренько подложил пучок сухой травы, потом другой, а когда завиток дыма взвился, добавил щепку коры, потом еще немного травы, еще горстку щепок, и, наконец, несколько перекрещенных сосновых веток. — Всего лишь заклинание для огня, — завершил он фразу, улыбаясь зарождающемуся пламени, которое возникло перед ним.
Брианна коротко похлопала в ладоши, затем продолжила крестообразно надрезать кожуру каштанов, чтобы они не взорвались в огне.
— Я не слышала этого заклинания, — сказала она. — Скажи мне его слова.
— О, — он обычно не краснел, но кожа на его шее немного потемнела. — Это... именно это — не из гэльских. Это — от каньен`кехака.
Ее брови поднялись, как из-за самого легко звучащего слова, слетевшего с его языка, так и из-за того, что он сказал.
— Ты когда-нибудь думаешь на могавском, Йен? — спросила она с любопытством.
Он стрельнул в нее удивленным взглядом, почти испуганным, подумалось ей.
— Нет, — сказал он коротко и поднялся с корточек. — Я принесу дров.
— У меня есть немного, — сказала она, пристально глядя на него. Брианна вытащила руку из-за спины и сунула упавшую сосновую ветвь в разгорающийся огонь. Сухие иглы взорвались в облачке искр и исчезли, но ободранная кора начала заниматься и гореть по краям. — Что? — сказала она. — Что я сказала не так о мыслях на могавском?
Его губы плотно сжались в нежелании отвечать.
— Ты просил меня пойти с тобой, — сказала она ему не резко, но твердо.
— Да я просил, — он глубоко вздохнул, затем посмотрел вниз на ямс, который зарыл в раскаленную золу, чтобы испечь.
Она неторопливо занималась каштанами, наблюдая, как Йен решается, а позади него, из-под куста то и дело вылетали облачка серо-голубых перьев и доносились громкие звуки чавканья Ролло.
— Брианна, тебе снился вчера ночью сон? — спросил он внезапно, но его глаза по-прежнему смотрели вниз, на то, что он делал.
Ей было очень жаль, что он не взял с собой чего-нибудь наподобие кофе, но, тем не менее, к этому времени она уже достаточно проснулась, чтобы быть в состоянии думать и отвечать связно.
— Да, — сказала она. — Мне часто снятся сны.
— О, я знаю. Роджер Мак, рассказывал мне, что ты иногда записываешь их.
— Что он сделал? — это было встряской, и намного большей, чем от чашки кофе. Она никогда не прятала свой сонник от Роджера, но они не обсуждали его. Сколько он из него прочитал?
— Он не рассказывал мне, что в них, — заверил ее Йен, уловив тон. — Только то, что ты записывала их иногда. И я подумал, что это были важные сны.
— Только для меня, — сказала она, осторожно. — А что?
— Ну, понимаешь — каньен`кехака придают большое значение снам. Даже больше, чем горцы, — он взглянул на нее с едва заметной улыбкой, затем назад, на золу, где зарыл клубни ямса. — Что тебе снилось прошлой ночью?
— Птицы, — сказала она, пытаясь вспомнить. — Много птиц.
"Ничего удивительного", — подумала она. Лес вокруг нее жил пением птиц задолго до рассвета, конечно, это могло просочиться в ее сны.
— Да? — заинтересовался Йен. — А птицы были живы, в нем?
— Да, — сказала она, озадаченно. — А что?
Он кивнул и поднял с земли каштан, чтобы помочь ей.
— Это хорошо, если снятся живые птицы, особенно, если они поют. Мертвые птицы во сне — плохая примета.
— Они определенно были живыми и пели, — заверила его Брианна, посмотрев на ветку, где какая-то птица с ярко-желтой грудкой и блестящими черными крыльями с интересом рассматривала их приготовления к завтраку.
— Кто-нибудь из них разговаривал с тобой?
Она уставилась на Йена, но тот явно не шутил. "И, в конце концов", — подумала она, — "почему бы птицам не поговорить с нами во снах?".
И все же покачала головой.
— Нет. Они были, ох, — она рассмеялась, неожиданно вспомнив. — Они строили гнездо из туалетной бумаги. Мне все время снится туалетная бумага. Это такая тонкая, мягкая бумага, которая используется, чтобы подтирать ваш, э-э.... зад, — объяснила она, видя его непонимание.
— Вы вытираете свою задницу бумагой? — он уставился на нее, с отвисшей от ужаса челюстью. — Господи Иисусе, Брианна!
— Верно, — Брианна провела рукой под носом, пытаясь не смеяться над выражением его лица.
Он вполне мог быть в ужасе: в колониях не было бумажных фабрик, и кроме незначительного количества бумаги ручной работы, такой, как она сама делала, каждый лист привозился из Англии. Бумагу копили и хранили; ее отец, который часто слал весточки своей сестре в Шотландию, писал письмо нормальным способом, потом поворачивал бумагу набок и дописывал дополнительные строчки перпендикулярно, для экономии места. Неудивительно, что Йен был в шоке!
— Там это очень дешево, — заверила она его. — Правда.
— Не так дешево, как початок кукурузы, я гарантирую, — сказал он, подозрительно сощурившись.
— Хочешь — верь, хочешь — нет, у большинства людей не будет кукурузных полей под рукой, — сказала она, все еще смеясь. — И я говорю тебе Йен, что туалетная бумага намного лучше, чем пленки початка кукурузы.
— Лучше, — пробормотал он, все еще потрясенный до глубины души. — Приятнее. Иисус, Мария, и Невеста!
— Ты спрашивал меня о снах, — напомнила она ему. — Тебе что-то снилось прошлой ночью?
— О. А... нет, — он с трудом переключил внимание от скандального понятия о туалетной бумаге. — Или, по крайней мере, если снилось, то я не помню, что.
Глядя на его худое лицо, Бри неожиданно осознала, что одной из причин бессонницы Йена может быть то, что он боялся снов, которые могут прийти к нему.
Казалось, он боится теперь, что она может надавить на него по этому вопросу. Не глядя на нее, он взял пустую пивную кружку и щелкнул языком, подзывая Ролло, который последовал за ним, с прилипшими к его челюсти серо-голубыми перьями.
К тому времени, как Йен вернулся, Брианна закончила надрезать скорлупу последнего из каштанов и зарыла их в золу, чтобы запечь с клубнями ямса.
— Как раз вовремя, — крикнула она. — Ямс готов.
— Как раз вовремя, — передразнил он ее. — Посмотри, что у меня есть?
В руках он держал кусок сот, который украл с пчелиного дерева, достаточно охлажденный, чтобы мед потек медленно и густо, брызгая по горячему ямсу великолепными каплями золотой сладости. Добавив жареные, очищенные, сладкие каштаны и запивая все это холодной водой из ручья, Брианна подумала, что это лучший завтрак, который был у нее после ухода из своего времени.
